Инир поглядывал по сторонам, но тревоги пока не выказывал. Лошади ступали осторожно. Обе были караковой масти и в этом сумрачном мире, пронзённом редкими лучами света, выглядели на редкость уместно.

— Душновато, — сообщил Керек.

Молчать наскучило, и тишина угнетала, кони и то ступали бесшумно, разве что иногда копыто било в корень, чавкали раздавленные грибы. Эльф оглянулся, и Керека поразили его глаза, они словно сияние излучали, заметное в этом полумраке. Странно. В сарае ничего такого не мерещилось.

— Здесь безопасно, — мягко сказал Инир. — Звери и те почти не водятся.

— Мы так и поедем до самого этого севера? — спросил Керек, радуясь беседе.

Новое слово ему тоже нравилось. Кто бы ни придумал названия для сторон земли, сделал это правильно. У всего должны быть имена.

— Не кручинься, скоро лес станет веселей, а опасностей больше.

Бессмертный точно в воду глядел, где судьба написана, да не сказана и замутиться может. Ещё не начало солнце к вечеру краснеть, как потянуло прохладой, заурчало впереди, и перегородил путь тёмный, как ночь овраг. На дне слышно бежал ручей или даже небольшая речка.

Керек обучен был правильно и в дороге воды не пил, да и другого тоже, но говор весёлых струй пробудил упрятанную до поры жажду. Как только спуститься? Пешему круча не помеха, а конному преграда. Инир тянул носом идущий снизу воздух и мрачнел на глазах.

— Объедем кругом, — сказал он.

— Может, сойдём ненадолго? Вроде не так и глубоко. Да и коней напоить где-то надо.

— Если найдём пологое место.

Лошади беспокоились: пофыркивали и прядали ушами, наверное, их тоже манил сладкий зов лесного ручья, но с эльфом Керек и не подумал спорить. Двинулись вдоль оврага. Солнце теперь грело спину, почему-то казалось, что не смеет оно заглядывать вниз, как будто там слишком сыро для его лучей, и они просто погаснут.

Что за мысли появляются в голове? Чересчур красные для простого наёмника. От эльфа заразился поэтичностью?

— Инир, а ты стихи пишешь?

— Пишу, — ответил бессмертный, — но вслух же их не читаю.

Не успел Керек оценить силу этого довода, как кони шарахнулись, испуганно ржанув, и замелькали ветки, норовя хрястнуть по морде. Безумный галоп понёс через лес, и Керек едва успел приникнуть к чёрной гриве, как над головой пронесло особенно мощный сук. Одно упущенное мгновение, и конь дальше бежал бы без всадника.

— Что это? — крикнул Керек, вжимаясь лицом в жёсткий волос.

Холод облепил тело, словно он едва вылез из реки. Страх пробрал сильнее сквозняка. Керек хотел остановить лошадь, но чутьё подсказывало, что нельзя, что если и есть надежда ускакать от беды, так на конских копытах, а не на своих двоих. Инир не ответил, ему тоже приходилось нелегко, но всё же он пытался хоть как-то направлять свою лошадь, вторая тянулась следом, и так оба всадника хоть сохраняли головы на плечах и коленки на правильном месте.

Керек почти освоился с нежданным приключением, когда ужас пробил до самых пят, и что-то чёрное как рваная попона метнулось снизу из оврага, закрыло белый свет. Конь наддал, едва не врезавшись в лошадь Инира. Каким-то чудом маленькая кавалькада пронеслась между могучих стволов и вырвалась на прогалину. Ручей растёкся здесь болотцем, весело зеленела травка.

Эльф жестоко рванув ремень направил своего скакуна поперёк воды, полетели прозрачные брызги и ошмётки тины. Лошадь Керека повернула следом, он с трудом удержался в седле. В морду принесло что-то влажное, на мгновение залепило глаза, но сразу стекло, так хлестал в лицо воздух. Он казался здесь густым, и мчались как сквозь редкую воду, задыхаясь. В бороде застряло склизкое, и Керек ощущал неодолимое желание смыть это, убрать, но впереди вырастал новый косогор, и руки требовались, чтобы удержаться в седле.

Кони с натугой взяли склон. Здесь оказалось светлее, солнечные лучи пронзали корявый редкий лес, и страх отступил, словно и не было его.

Когда взобрались на кручу, Керек вздохнул, наконец, полной грудью. Ему всё ещё казалось, что вся огромная змея оврага была налита чем-то мерзким и прилипчивым. Он оглянулся и заметил чёрные как сажа мазки на крупе коня и полах своей куртки. Что за беда? Неужели та попона успела заляпать его, как это делают ребятишки в детской игре?

Керек не успел додумать эту мысль. Его оглушила другая. Словно наяву он увидел себя ребёнком бегущим по берегу реки. Вокруг резвились дети, кричали, гонялись друг за другом. Вместе с картинкой нахлынуло ощущение беззаботной радости, которая бывает только, когда ты совсем мал. Солнце стояло высоко, и на реке серебрились блики, хотелось зажмуриться и чихнуть. Керек забежал в тёплую волну, песок нежно проваливался под босыми ступнями. Что-то кричали, кажется, ему. Он начал оборачиваться и сразу вывалился обратно в реальный мир.

Вокруг покачивался всё тот же лес, впереди то темнея, то светлея мелькала фигура всадника в узорчатом кафтане. Керек прокашлялся, чтобы окликнуть товарища.

— Инир!

Эльф оглянулся и натянул повод. Лошадь послушалась охотно, она вся была мокрая, но уже успокоилась. Керек подъехал ближе и молча указал на пятна. О внезапно всплывшем в голове воспоминании говорить пока не хотел, боялся, что оно улетит без следа, если произнести хоть слово.

Инир проворно спрыгнул наземь и осмотрел чёрные мазки, стараясь к ним не прикасаться.

— Раздевайся! — велел он.

— Что-то часто приходится это делать, а почитай ещё и не отъехали от замка, — проворчал Керек, послушно спешиваясь и стаскивая кафтан.

Эльф начал шептать над пятнами, затем нарвал листьев и вытер чёрное. Звонкая как вода на перекате речь, казалось, раздвигает сумрачность леса. Керек озабоченно оглядывал лошадей. Скверно вышло. Хотели напоить их в ручье, искупать, а пришлось скакать насквозь. Надо хоть травы найти, обтереть потные бока и спины.

Инир закончил колдовство, но выглядел озабоченным.

Место для ночлега нашли, когда солнце уже опустилось совсем низко и косые лучи с трудом пробивались в чащу. Крохотная проплешина примостилась на бережке ямы. На дне сохранилось от последнего дождя немного воды, настоянной на опавших листьях, коричневой, но вкусной. Кони от неё не отказались, да и Керек хлебнул.

Пока обихаживали лошадей, совсем стемнело. Эльф набрал сучьев и развёл крохотный костерок. У человека такой маленький вообще бы не выжил. Посидели молча, закутавшись в одеяла, есть не хотелось. Тишина леса обступила со всех сторон, и отгоняло её лишь пофыркивание коней, щипавших скудную травку и тот особый ни с чем не сравнимый шелест, с каким жёсткие хвосты обмахивают бока.

— Что это было? — спросил Керек.

— Не знаю, как люди это называют. Я думал, их нет больше в лесных чащах, да ещё таких, что нападают днём.

— Магия?

— Старая нежить, из былых времён, когда всё в мире текло по-другому.

— Ты помнишь?

— Рассказывали.

Разговор заглох. Судя по мрачному виду эльфа, встреча сулила последствия, и ничего ещё не кончилось. Керек зажмурился, словно это могло помочь, и попытался вновь увидеть ту картинку из детства, где он бегал беззаботный по берегу неведомой реки. Удалось без труда, и хотя он не понял, город рядом или селение, и к какому племени принадлежит сам и его товарищи, одетые по всеобщему обычаю в прилаженные кое-как обноски взрослых, но крохотный кусочек счастья из неведомого прошлого согрел лучше одеяла.

— Инир! — попросил Керек. — Тебе не до меня, но хочу рассказать, а ты напомни завтра, когда я опять всё забуду.

Эльф поднял голову. Волосы его лежали аккуратно, несмотря на бешеную скачку и прочие неприятности. Керек пригладил собственные спутанные кудри, хотелось придать себе добропорядочный вид ради важности этого разговора. Начать оказалось трудно, хотя так прост был кусочек детства, так ясен, но Инир слушал внимательно, и речь полилась красно, словно учили говорить в приличном месте, а не в лагере наёмников.

Керек умолк, и тишина опять обступила, будто внимательно слушала. Инир вновь отодвинул её за пределы светлого круга:

— А знаешь, если некое божество или злой колдун наказали тебя за скверное деяние, то вероятно, они готовы вернуть память, если искупишь свершённое.

— То есть у меня есть надежда всё вспомнить?

— Кто знает? Ты отправился в трудный путь ради правого дела, не устрашился первой опасности. Видимо, тебе дают понять, что выбрал верную дорогу и приведёт она не только к подвигу, но и собственному прошлому.

— Ты мне завтра обо всём этом расскажешь?

Эльф оживился, мрак заботы сошёл с его лица.

— Я запомнил и расскажу, но если завтра утром ты проснёшься с этим детским воспоминанием, это будет означать, что скоро вернётся всё прошлое. Не сразу, но вернётся!

Керек почувствовал, как в глазах закипают слёзы.

— Инир! — воскликнул он. — Я пустился в это предприятие, чтобы заработать денег, найти занятие и не потерять хорошего товарища, но теперь, если я и, правда, не забуду ту детскую игру на речном берегу, то горы сверну и на другое место переставлю, но пройду весь путь и добуду принцессу и верну жениху, как бы он не сопротивлялся, а занемог-то он, судя по всему, не от горячей любви.

— Вот это верно! — воскликнул в ответ эльф.

Он тоже выглядел разгорячённым и взволнованным, хотя Кереку показалось, что растревожили его свои тайны, но что если так совпало, и путь вперёд нужен равно обоим? Тогда они пройдут его плечом к плечу, и каждый получит в конце свой главный приз, даже если принцесса достанется жениху. Да и кому она нужна эта принцесса, когда в каждом городе и селении найдутся любезные девицы ещё красивее спесивой дочки лендлорда?

Тень, болталась неподалёку, внимательно слушала и даже кивала, словно одобряя происходящее. Керек, воспринимавший ненавязчивого спутника как эльфийскую причуду, подумал, что ведь когда-то это был живой человек, и у него тоже сохранились заботы, и надо подружиться, хоть и видятся лишь по ночам и разговаривать могут, размахивая в воздухе руками. Впрочем, слышать-то он, кажется, слышит, и часовой хороший. На этом благом намерении Керек заснул.

Глава 6

Бравур честно проделал весь путь до другого края залива, закрепил всё, что могли смыть волны и побрёл обратно. Голод настойчиво терзал внутренности. Маг разжился горстью ракушек в груде выброшенных на берег водорослей, но молодое натруженное тело требовало большего.

Подходя к башне, Бравур подобрал несколько древесных обломков, старательно внушая себе, что это для очага, а не ради защиты от новых камней.

Торн угрюмо перетаскивал под стены куски ствола разбитого штормом. На хозяина глянул без приязни, но Бравур давно привык.

— Где юная особа? — спросил осторожно.

— Которая? — ворчливо отозвался слуга. — Их там теперь две. Хорошо хоть эта молодка из деревни сумела утихомирить барыню, теперь она скорбит, но не дерётся.

Надо же, пожалуй, рыбачка внушила старику долю симпатии, а то не назвал бы её молодкой, ведь так обращались к замужним. Просто небывалый всплеск учтивости. Хорошо, что пришла в голову эта удачная мысль привести в дом одну женщину для умягчения нрава другой. Будь они ровней — ничего бы не вышло, а так крупная телом простая девица не казалась принцессе соперницей, но вот наперсницей стать могла. Бравур подивился собственным дипломатическим способностям. Молодец он, угадал с противоядием.

Внутри башни плавал незнакомый аромат. Помня, что покой отдан раненому незнакомцу, маг тихо прокрался в кухню, откуда и пахло. Рыбачка степенно хозяйничала у плиты и показалась прекрасной. Разгорячённая огнём, вкусно благоухающая готовкой она выглядела богиней всех земель, зачем-то вселившейся в ладное тело человеческой женщины. Почудилось, что лежит мир в её добрых объятьях как пухлый спящий младенец. Керек устыдился того, что даже имени девицы до сих пор не спросил. Ну оступилась она немного, так ведь человек, не бог. Как знать, вдруг обидчик усовестится и возьмёт за себя. Не придётся тогда родное дитя на сторону отдавать.

— Как тебя зовут? — спросил Бравур, подходя ближе.

Хорошо, что запах еды перекрывал аромат горячего тела, а голод отчасти отодвигал в сторону другие желания.

— Авита, — тихо произнесла, словно выдохнула она, поспешно пряча под фартук раскрасневшиеся ладони — извечный жест женщины простого звания перед верхним.

Керек невольно устыдился её робости и опущенных глаз. Велика между ними разница? Маленьким он бегал в такой же холщёвой рубашонке, как и крестьянские дети, а у матери водилось в хозяйстве всего одно нарядное платье.

— Не кручинься, Авита, — сказал он ласково. — Помогу тебе, чем смогу. Плод травить не станем, но как-нибудь уладим это непростое дело.

Она на мгновение вскинула взгляд. Глаза оказались голубыми с серым отливом, как северное море.

— Я не того хотела, светлый маг. Не погубить младенца, а сыскать мужчину, что в любви клялся, хотя узнать кто он, раз не судьба нам быть вместе.

— Так ты не знаешь? — изумился Бравур.

— Нездешний он был и носил личину. Ты поешь вначале. На пустой живот и речи несерьезны.

Ох, как кстати это прозвучало! До чего же разумная женщина. Маг споро уселся за столик в уголке, где обедал обычно Торн. Беспокоить раненого не было нужды, пока слуга возится снаружи. Девица подала кашу в добела отмытой миске, положила непривычно светлую ложку, и Бравур подумал, что прислужник его всё-таки неряха, но так, мимоходом. Варево исходило сытным запахом рыбы и разомлевшего зерна и не требовало такой приправы как голод. Маг схватил ложку и заработал ей, как гребец веслом, челюсти заскрипели от приятной натуги.

Миска опустела, сытость угнездилась в животе, тёплой волной разошлась по телу, расправила крылья подобревшая душа. Так редко доставалась магу радость хорошо поесть, что он даже забыл на время о неприятностях, свалившихся на его дом. Авита напомнила.

Пока он ел, девица неслышно ходила по кухне, что-то поправляя, что-то отчищая, словно добрый дух, из тех, что волшебники зовут иногда себе на помощь. Когда закончил, убрала опустошённую, едва не вылизанную миску и поставила кружку с приятно пахнущим отваром. Сладкая травка и ягоды, где только нашла? Бравур отхлебнул и поглядел на Авиту с умилением. Вот бы она всегда здесь жила, а той, другой, не было.

Девушка словно мысли прочитала.

— Знатная госпожа очень сердилась, грозила силу несметную призвать на выручку, но кажется мне, что не знает никто, где её искать.

— Очень на это рассчитываю, — ответил Бравур, хотя вообще-то надеялся, что голос объявится во плоти и возьмёт эту заботу на себя.

— Я сказала ей, что жилья людского близко нет, а лодки рыбачьи если и ходят в прибрежных водах, то к башне подплывать боятся. Неправда это, плохо обманывать, но могла она наделать беды и себе, и тебе.

— Ты разумно поступила, и присядь, мне легче беседовать будет.

Бравур спохватился, что новая служанка в тягости и надо её поберечь. Его мать чуть не постоянно ходила беременная, детишек в семье накопилась целая орава. Родители рады были спихнуть хоть одного отпрыска магам. Взгрустнулось вдруг по родному дому, но так слегка.