Лорелея

— И что, ты довольна? Неужели это ты называешь жизнью?

— Да! — с вызовом произнесла вампирша. — Это жизнь, какой бы она ни была. В отличие от свифтовских струльдбругов я не старею, я все так же молода и прекрасна, как и век назад. Ты не можешь этого понять, ты никогда не был так близко к смерти, как я. А я видела Ее лик, чувствовала Ее дыхание позади себя... И теперь не хочу встречаться с ней как можно дольше!

— И вместо себя ты отправляешь навстречу Смерти других.

Мицци опустила свои пронзительно-изумрудные глаза, пряча взгляд.

— Я не всегда убиваю. Это не обязательно. Мы можем обходиться без убийств, выпивая не всего человека. Но это... это так сложно.

Она замолчала, не глядя больше на Артура, и он внезапно почувствовал себя очень неловко рядом с ней. Конечно, ему не было жаль кровопийцу. Он даже не мог себе представить, чтобы она могла вызвать чувство жалости в ком-либо. И тем более он никогда бы не простил ей нападение на себя, и что уж тут было говорить о тысячах убитых ею. Просто почему-то именно в этот момент он подумал: а все ли о вампирах ему рассказали охотники? И все ли они знают сами.

— Каково это, быть вампиром?

— Что?

— Мне интересно. Я смотрю на тебя и думаю: что скрывается за этой красотой, ради которой любой был бы готов пойти на все? Кто ты? Кто такие вампиры?

Они говорили громко, но никто не обращал на них внимания, не замечал, будто их здесь и не было. Отгороженные от тесной залы переполненного кафе вампирскими чарами, они сидели друг напротив друга, и в какой-то миг Артуру показалось, что они здесь совершенно одни, как были одни в толпе на залитой огнями Гранд-рю-де-Батиньоль.

— А кем ты хочешь меня видеть? Ведь лучше было бы, если бы все было так, как говорил Люк, правда? Я мало встречала вампиров — нас и правда совсем немного, а скоро, наверное, и того меньше станет. Не из-за таких, как Люк и Берже, нет. Просто слишком много меняется вокруг, слишком тяжело успеть за жизнью... Я же не зря вспомнила струльдбругов. Меня не покидает чувство, что я становлюсь такой же, как они. Не понимаю новой жизни, не успеваю за ней. Я стараюсь, бегу, но время быстрее меня. Странное ощущение, будто бы жизнь проходит мимо.

Она оглядела кафе равнодушным взглядом. Девушка-старушка. Артур вдруг подумал, что она жила еще задолго до его рождения. Интересно, каким она видела мир тогда и каким — сейчас?..

Мицци осторожно дотронулась до его руки своими холодными тонкими пальцами, так аккуратно и мягко, как будто боялась, что он отпрянет, вырвется, ускользнет от ее чар.

Но юноша не двигался, выжидающе глядя на вампиршу.

— Тогда все было по-другому. Мир сильно изменился, и я, я тоже старалась меняться вместе с ним.

— Ты читаешь мои мысли?

— Я не специально, — смутилась она. — Просто так получается.

— Не делай этого больше.

Артур отдернул ладонь и, скрестив руки на груди, откинулся назад на стуле.

— Я постараюсь. Ты даже не представляешь, как тяжело постоянно слышать все это в голове: шепот, крики, плач, страдания, смех — все сразу, одновременно, ты не можешь понять, что они произносят, а что думают, где заканчиваются их мысли и начинаются твои собственные! Мне хотелось закрыть уши руками и закричать, чтобы все замолчали и оставили меня в покое. Только спустя много лет я научилась не обращать на них внимания, и теперь уже не помню того времени, когда не слышала человеческие голоса.

— Я слышу один голос, и мне этого хватает. Он преследует меня уже несколько недель. Почему, Мария?

— Мне хочется, чтобы ты был рядом со мной.

— А мне хочется побыть одному хотя бы некоторое время. Я могу идти?

— Да, почему ты спрашиваешь?

— Я хотел бы надеяться, что никто не будет преследовать меня ни в темных подворотнях района Батиньоль, ни в моих снах, нигде.

— Никто не будет, — произнесла она и отвернулась.

Дверь кафе закрылась за Артуром с протяжным скрипом, и он, наконец оказавшись на улице, вздохнул полной грудью. Прохладный ночной воздух бодрил и отрезвлял, возвращая из мира грез в мир реальный. Юноша быстрым шагом направился прочь от 'Планте', постоянно оборачиваясь, чтобы увидеть призрак дамы в белом, плывущий следом за ним. К сожалению, позади никого не было.

* * *

— Лорелея, скажи мне, кто ты?..

Артур смотрел через грязноватое стекло гостиничного окна на пустую улицу, на окна домов напротив, в которых давно уже погас свет, на весь Париж, который простирался перед ним. И который был ему теперь совершенно не нужен.

Ему мерещился полупрозрачный силуэт в белом платье, то появляющийся, то исчезающий и иногда лицо призрака появлялось на стекле, как в зеркале, и мягкий голос шептал совсем близко:

— Милый, не бойся меня, прошу, не бойся...

— Лорелея, куда ты меня манишь, почему?

— Ты сам идешь за мной, милый. Пусти меня, дай мне увидеть тебя вновь.

— Ах да, вампиры не могут проникнуть в дом без приглашения, разве нет? Кажется, мне что-то говорили об этом, — он нерешительно взялся за шпингалет окна, покрутил его из стороны в сторону, но все же не открыл.

— Ну что ж, раз они так говорили, значит, это правда.

— И я в безопасности в этой гостинице...

— Именно-именно.

— А ты можешь сидеть там хоть до рассвета, и ждать...

— Да, правда, тут не очень удобно.

— И холодно, наверное?

— Прохладно.

— Но стоит мне лишь открыть окно, как ты на меня набросишься и убьешь. А куда денешь труп? А следы крови?

— Об этом я не подумала. Значит, план придется отменить? Нет, слушай, я не шучу, тут очень неудобно!

Артур не смог сдержать улыбки. В конце концов, он сам звал ее, вот она и пришла.

Нужно быть осторожнее в своих словах. И мыслях. И желаниях.

Открыв окно, он увидел вампиршу, сидящую на узеньком карнизе окна. Три этажа вниз, кажется, мало смущали ее. Подобрав полы юбки, она аккуратно перекинула ноги через оконным проем и легонько спрыгнула на пол, оказавшись прямо перед Артуром.

Мицци впервые стояла так близко к нему. Нет, не впервые — быстро поправил он себя. Он уже помнил это мгновение — желание прижать девушку к себе, прикоснуться к нежной коже, а потом — в одно мгновение изменившийся взгляд и блеснувшие острые зубы. Она пугала его и одновременно притягивала.

Девушка небрежно поправила локоны, разметавшиеся от ветра, и улыбнулась.

Артур поймал ее взгляд — сначала рассеянный, потом сосредоточенный, он постепенно менялся, фокусируясь где-то чуть ниже и правее подбородка... Черт. Он сделал быстрый шаг назад, вампирша так же поспешно отвернулась, рассматривая узор на обоях. Орнамент из мелких зеленовато-желтых цветочков, кажется, всецело занял ее внимание.

— Уютно.

— Спасибо. Прекрасно выглядишь

— Да, — смутилась она. — Это все новая брошка. Спасибо. А... я не помешала?

— Да нет, что ты, как раз вовремя. Не стесняйся, садись, — он обвел взглядом скромно обставленную комнату и пожал плечами. — Где-нибудь. Ты по какому-то делу, или так, просто?..

Девушка уселась на маленький диванчик у окна, подобрав под себя ноги, Артур сел рядом. К этой идиллической картине не хватало разве что горячего ароматного чая в красивых фарфоровых чашках, но его юноша даже предлагать не стал. Во-первых, откуда в три часа ночи у него в номере мог взяться чайный сервиз? А, во-вторых, он знал предпочтения своей гости.

Он уже давно перестал понимать, что происходит. Все равно назавтра это будет казаться сном... если он доживет до завтра.

— Артур, скажи, для чего ты приехал в Париж? — спросила она, хитро поглядывая на него. — Я думаю, ты оказался в 'Планте' не случайно, так? Ты художник?

— Нет, не совсем. Ну, я имею к этому некоторое отношение... В общем, я изучаю искусство.

Он успел пожалеть, что так и не научился рисовать за все это время. Хотя, вспоминая нарисованную у тетушки Энн корову, Артур с горечью осознал, что этим талантом он был обделен всегда.

— Знаешь, я тоже когда-то его изучала, — Мицци кокетливо улыбнулась и доверительно наклонилась к нему, юноша в свою очередь с трудом заставил себя отвести взгляд от ее слишком откровенного декольте. — Один из тех художников, что собираются там вот уже много лет, Р., ты наверняка про него слышал, он даже нарисовал мой портрет, представляешь? В этой новой манере, ну, когда все так нечетко. Я сижу вот так, гордо смотрю прямо, и совсем-совсем не улыбаюсь. Ах, бедный Р., он так страдал, что я не могу позировать при дневном свете, говорил, что ему не нравится это освещение... Такой смешной! Знаешь, знаешь, это мой первый портрет!

— За столько-то лет?

Артур усмехнулся, глядя на нее. Она радовалась, словно маленький ребенок, получивший конфетку в яркой обертке. Все-таки вампирша была чертовски мила, хоть ее человечность и казалась слишком показной, слишком наигранной, слишком... слишком.

Но, во всяком случае, она старалась.

— А сколько тебе лет, Мария?

— Сто двадцать... Шесть? Не может быть, я забыла! Это так странно, я как будто и не заметила, как они прошли, — растерянно проговорила она. — Все слилось в одно.

— Ну еще бы, за столько лет! Неужели не скучно жить так долго? Я не представляю, чем можно себя занять все эти годы. Хотя мой дедушка Бартоломью, светлая ему память, дожил до девяноста лет, развлекая себя тем, что выводил из себя весь наш Сент-Клерс-гарден. О, это ему удавалось превосходно, к концу жизни он стал настоящим виртуозом своего дела!..

Мицци опять посмотрела на него с легким лукавством во взгляде и неожиданно подмигнула.

— Не скрывай, тебя ведь интересует все про вампиров, правда? Эти твои вопросы — они не случайны. Знаешь, я раньше тоже было очень любопытна...

Он пожал плечами, пытаясь казаться равнодушным.

— Не особенно. Вечная жизнь может быть привлекательной, но она не стоит такой цены. Жизнь без души — это не жизнь.

Вампирша замолчала. Задумчиво глядя куда-то в сторону. Склоненная набок голова, лицо с тонкими, застывшими чертами, локоны, падающие на плечи... И пустой, безжизненный взгляд. Фарфоровая кукла с острыми клыками.

— Я обидел тебя? — спросил он обеспокоенно, видя, что ее губы задрожали, как у маленькой девочки, готовой расплакаться. — Поверь, я не хотел, и уж тем более не думал, что скажу что-то новое для тебя. Да и я не думаю, что ты будешь спорить со мной.

— Нет, — покачала она головой. — Ты совершенно прав. Быть вампиром не так уж и весело, как я думала в начале. Эти ночи, которые тянутся бесконечно в одиночестве, дни, когда мечтаешь оказаться одной, отгородиться от призраков, и единственное спасение — сон, тяжелый, нечеловеческий, похожий на смерть. И эта кровь, которая становится вдруг самым главным в жизни, ее целью и смыслом. В этом ты не ошибся, и Люк все правильно тебе рассказал. О да, он многое знает о вампирах. Но это ведь еще не все!

— Я вижу, — произнес Артур задумчиво. — Охотники не сказали мне всего, и, пожалуй, я жил бы спокойнее, думая о вампирах как о трупах, которые встают из могил только для того, чтобы насытиться кровью, эдаких чудовищах, которые не думают ни о чем, кроме своей жажды, ну, ты понимаешь. Представить себе вампира, который учит иностранные языки или читает Гейне, я не мог.

— Просто у меня было слишком много времени. Артур, я... Понимаешь, они правы. Эти охотники. И Люк, и Берже, и все те люди, которые думают так же, как они. По дороге сюда я убила человека — мужчину, возвращавшегося домой из бара, которых теперь так много кругом, — Артур непроизвольно отшатнулся, и вампирша усмехнулась. — У него было трое детей, жена и мать, он любил музыку Моцарта, и терпеть не мог свою работу — он был стряпчим. Он родился в Нормандии и перебрался в столицу двадцать лет назад. Все это я узнала, отведав его кровь, порой она говорит больше, чем любые слова. Я убила его не потому, что была голодна. Я боялась... Ты не представляешь, Артур, как я боялась, что, придя сюда, я не смогу себя сдержать. Не смогу говорить с тобой, и буду думать только об одном...

— О крови.

— Да. Я слышу биение твоего сердца, я чувствую запах крови, пьянящий сильнее вина.

Она коснулась своей маленькой прохладной ладошкой щеки Артура. Неожиданно для нее он не противился.

— Твоя кожа теплая, — грустно вздохнула она, констатируя очевидный факт. — Согрей меня, Артур. Ты хотел знать, что значит быть вампиром, я ответила. Но это не все. Когда впереди тебя целая жизнь, ты можешь потерпеть некоторые неудобства.

— Мицци, Мицци, — прошептал он едва слышно. — Зачем ты встретилась у меня на пути? Что мне теперь делать со всем этим, с тобой, с собой?..

— Я не знаю, — так же тихо проговорила она. Или ее голос прозвучал у него в голове?

Она склонила голову ему на плечо, глядя задумчивым взглядом за окно, на темный ночной Париж. Артур провел рукой по ее золотистым волосам, успокаивая, как маленького ребенка, и аккуратно отодвинул от себя.

— Я бы многое отдал, чтобы встретить тебя раньше, когда ты была еще жива. Как давно это было...

— Я помню все так же отчетливо, как это было вчера. Солнце — тогда я не боялась его, я любила ощущать его на коже, подставлять лицо, отчего на нем появлялись эти смешные веснушки. И призраки тогда не приходили ко мне, как же хорошо, как спокойно было жить, не чувствуя их рядом!

— Но ты рассталась с такой жизнью. Ради чего? Тебя прельщала вечность? Чего ты хотела, Мария? Я смотрю на тебя и не могу понять одного — почему. Какие мотивы могут двигать девушкой такой молодой и прекрасной, чтобы она отвернулась от света навсегда? Или, может быть, это был не твой выбор? Что же произошло тогда, сто с лишним лет назад?

— Я расскажу тебе одну историю. Считай, что это всего лишь сказка, из тех, где Золушка не встречает своего принца, а Спящая Красавица засыпает навсегда. Представь себе долину Рейна весной, когда солнце выходит из-за облаков, а бесконечные дожди заканчиваются. Первая листва на деревьях, тихий прохладный ветер дует в лицо, и все вокруг оживает. Ты никогда не был там? Ты не представляешь, Артур, это самое прекрасное место на земле. Поэтому я никогда туда не возвращалась.

— Как же это? Ведь ты же сама говоришь...

— Я боялась разрушить это очарование старинных домов, маленьких узких улочек и Рейна, моего любимого Рейна, протекающего внизу. Весной он разливался так, что почти достигал нашего дома, и мы всякий раз боялись его неумолимой силы.

Я всю жизнь прожила там, близ города Бендорф, не представляя себе других мест и даже не мечтая о них.

'Когда-нибудь ты выйдешь замуж за богатого человека, и вы уедете в большой город, и ты поймешь, насколько та жизнь лучше', — часто говорила мне мать, мечтавшая вырваться из повседневности нашего городка, но я не понимала ее. Мне не нужны были далекие города, я мечтала всю жизнь прожить там, в доме на высоком берегу, чтобы, сидя в беседке на обрыве, смотреть на воды Рейна, на маленькие лодочки, проплывающие мимо, на высокие шпили и красные крыши домов. Но одновременно — вырваться из оков той бедности, в которой жила наша семья, навсегда покинуть тот маленький, тесный дом, где мне нечем было дышать.