Пламя во тьме (полный текст)

Рейстлин уже прошел испытания Бездны — видения безрадостного детства и суда над ним остались позади, подобно кошмарному сну. Он встретился со старыми страхами, и страхи рассеялись в прах. Отныне ничто в мироздании не стояло между ним и заветной целью.

Некоторое время назад Маджере расстался с Крисанией, жрицей Паладайна, которая спустилась в Бездну вместе с ним. Она получила тяжкие увечья в борьбе с демоническим наваждением, вызванным Всебесцветной Госпожой, и не сумела продолжить путь. Рейстлин знал, что жизнь девушки еще теплилась, но ее участь более его не занимала — подобный исход чародей предвидел задолго до открытия Врат. Крисания исполнила свою роль: под ее защитой он проник в глубины темного царства, не растрачивая силы. Но как только жрица ослабела, сделавшись для Рейстлина никчемной обузой, он бросил ее, обожженную, ослепшую, не испытав и тени колебаний. Она поплатилась за собственную глупость — в самом деле, не стоило ждать благородства от того, кого страшились даже другие черные маги.

А затем чародей обратил в ничто легионы прислужников зла, упырей, вурдалаков и прочих чудовищ. Он развеял в пепел темную орду, использовав лишь несколько не самых мощных заклятий. Странная легкость схватки вызвала у мага смутные опасения — неужели у владычицы Преисподней не было более грозной охраны? А может, то коварная ловушка, призванная заманить его вглубь нечестивого царства? Памятуя о лукавстве Темной Госпожи, весьма вероятно, но, так или иначе, Рейстлин уже находился здесь. Вскоре он сойдется в бою с Такхизис и одержит над нею верх — или же...

Бездна зарокотала, задрожала под ногами мага, как горная долина при сходе лавины, темные ветры повеяли разом со всех четырех сторон, развевая его черную мантию. Рейстлин замер, стискивая посох, не ведая, реальность ли это или новое наваждение. Впрочем, различие уже не имело значения. От горизонта до горизонта равнину рассекли зигзаги-трещины, неистовый рев сотряс земную твердь, как если бы сотня вулканов взъярилась разом. Изломы раздались до глубинных провалов, чадящих дымом. Мгновение спустя пустыня рухнула в небытие, и перед Рейстлином разверзлась истинная Бездна.

Чародей оказался вознесенным на игольный пик над зияющей пропастью. Пропасть терялась внизу, во мраке, и не было у нее ни дна, ни иных пределов. Небо над пропастью вскипело чернотой и увенчалось вспышками багровых молний, навстречу им, рыча, забили фонтаны пылающей лавы. Свиваясь с гибельными смрадными ветрами, они рождали хаотическую пляску огненных смерчей. То был невыразимый, безграничный ад во плоти. Реальность Бездны — абсолют разрушения: да, Рейстлин с содроганием сознал, что это и есть реальность, а все, увиденное ранее, одна лишь ленная маска для кошмарного облика преисподней.

И точно так же, как Бездна, Всебесцветная Госпожа раскрыла перед Рейстлином свою настоящую суть. Ныне она не нуждалась в фальши и потому отбросила любое притворство: не было больше ужимок, ухмылок, не было красивого женского тела и вкрадчивого голоса. Мнимая человечность развеялась в прах, когда из пропасти восстал чудовищный пятиглавый дракон.

Что есть смертный муж в сравнении с Богом Древним? Одно биенье сердца пред ликом вечности, ничтожней крошечной пылинки в урагане, незначительнее капли в океане. Именно таким себя и ощутил чародей. Все его амбиции, знания, магическая сила — все это оказалось тщетностью, нелепостью, жалкой иллюзией. Рейстлин Маджере обратился в ничто, в то время как Такхизис безраздельно воцарилась над бытием.

Дракон предстал воистину исполинским: купол небесный обрушился бы от тяжести этой громады, погребая под собой половину Кринна. Его туловище вырастало из Бездны, когти терзали основы мира, крылья несли бесконечность ночи. Каждая из голов дракона была колоссальна, как город, подобный Палантасу, шеи терялись во чреве пропасти, острые гребни пронзали тучи. Цвет они имели неведомый, неописуемый, из хаотичного смешения оттенков, ядовитых и темных. Извращенное уродство ликов внушало чаянье ослепнуть каждому, их узревшему. Но ужасней всего остального были глаза дракона, пылающие пламенем последнего заката.

И богиня разрушения заговорила, являя свое слово в сознание мага. Голос сей когда-нибудь возвестит конец времен, и нет той бури, что сравнится с ним в силе и ярости.

'Рейстлин Маджере, ничтожный червь, однажды оскорбивший меня предательством. Так долго ты жаждал спуститься в Бездну — и вот ты здесь, стоишь передо мной. Узри же Темную Госпожу во плоти: я есть Бездна, столп мироздания. Ужель ты посмеешь бросать мне вызов в собственном царстве? Я изничтожу, сокрушу тебя в мгновенье ока. По воле моей воздух в твоих легких обратится в пламя, чрево закипит расплавленным свинцом, а кости станут пеплом.

О нет, ты не настолько глуп: ты знал, что в Бездне обречен на поражение. Ты чаял увлечь меня за собой в Кринн. Ну что же, Рейстлин — да будет так, но прежде я заточу тебя здесь, дабы научить покорности. Я сотворю из тебя раба, смиренного исполнителя моей воли. Ты испытаешь все мыслимые и немыслимые муки ада, познаешь тысячу смертей и тысячу раз восстанешь из мертвых для новых пыток. Мне безразлично, сколько ты вытерпишь прежде, чем сломаться, ибо однажды сломаешься непременно. И вот тогда-то мы выйдем в мир, а первым, кто возвестит мое явление, будешь ты'.

Каждое слово Темной Госпожи несло губительную правду. Рейстлин с ужасом почувствовал, что его связь с Кринном прервалась: своей сокрушительной силой Такхизис отрезала его от Врат. Он оказался заточен в преисподней, в самом сердце огненного пекла, без чаянья не только на победу, но даже на возвращение домой. И тотчас, словно бы в насмешку, голос дракона на миг уподобился женскому шепоту из кошмаров:

'Игры в бога для тебя окончены, дитя. Последнее слово перед тем, как мы приступим к перевоспитанию?'

И маг Маджере понял, что ему осталось лишь одно.

Бежать.

* * *

Реальные воспоминания о прошлом прихотливо сплетались с ночными кошмарами Рейстлина. Во сне чудовищный дракон настиг его, и боль пронзила тело тысячей кинжалов. Но волею рока он почему-то не погиб, а продолжил бродить по Бездне, как слабый призрак, лишенный магии. Отныне и во веки веков его участью стала бескрайняя красная равнина. Невозможно и вообразить судьбы ужасней вечного заточения в пустоте: для мага не было ни выхода из темницы, ни надежды на избавление в виде смерти. Сам того не ведая, он отчаянно метался в бреду, но беспробудное забвение держало его мертвой хваткой.

Затем сюжет сновидения исказился. Рейстлин выманил Такхизис за Врата, уничтожил ее и обрел безраздельную власть над Кринном, и целый мир теперь принадлежал ему, как богу. Вот только после битвы мир этот лежал в руинах: некогда цветущие континенты обратились в выжженные пустоши, океаны наполнились ядом, а небеса затянула смрадная мгла. Чародей попытался создать в своих владениях новую жизнь, но все, что у него получались — слизни и черви, да комья бесформенной черной плоти. Он истово исправлял творения, однако делалось только хуже, и Кринн все более уподоблялся извращенному кошмару. В конце концов, скверна возобладала над бытием и поглотила самого Рейстлина.

В то время как темные видения терзали разум мага, его немощное тело погибало от лихорадки. В сознание он почти не возвращался, а если все же размыкал глаза, то успевал лишь сделать несколько глотков лекарства. События реального мира проходили мимо него, и посему чародей не ведал, что у Дэйнерис и ее драконов в делах наступил разлад.

На четвертые сутки после того, как 'Буревестник' миновал Кедровый Остров, долгое плаванье благополучно завершилось в порту Астапора. Этот город, наряду с Юнкаем и Миэрином, являлся одним из оплотов работорговли Эссоса, осколком древнего государства Гис. Воздвигнутый из красного кирпича, Астапор походил на тесный удушливый лабиринт, пропитанный пылью и ржавчиной минувших веков. Через центр города протекала река Червь, широкая и мутная, со множеством топких островов, на которых высились ступенчатые пирамиды. В пирамидах традиционно селилась гискарская знать, и пред ликом этих огромных сооружений все прочие — дома обычных жителей, лачуги бедняков и рабские бараки — были жалки и ничтожны.

На пристани Дэйнерис встретила делегация правителей Астапора, зовущих себя Добрыми Господами. До них уже дошли слухи, что Матерь Драконов желает купить Безупречных. Глава господ, высокий лысый старик по имени Граздан мо Ульхор, пригласил принцессу погостить в своем доме. Дени вместе с драконами, Джорахом, хворым Рейстлином и двумя десятками дотракийцев поселилась в пирамиде Граздана. Девушке предстояли важные дела: нужно было сторговаться с господами за Безупречных и добиться ссуды у Железного Банка. Как следствие, хотя бы Дени и тревожилась за больного чародея, она более не могла безотлучно за ним следить.

Впрочем, эта проблема разрешилась довольно просто. Узнав о затруднении принцессы, Граздан порекомендовал ей обратиться к некоей целительнице из Волантиса. Звали ее Талиса Мэйгир, она странствовала в землях Гиса, помогая равно и свободным, и рабам. Юная шатенка с карими лучистыми глазами и мягким голосом, она сразу понравилась принцессе, а волантийка, в свою очередь, дала согласие присмотреть за магом. Оставив Рейстлина на попечение Талисы, Дени с головой погрузилась в решение различных вопросов.

Железный Банк оказал принцессе довольно прохладный прием. Встреча прошла натянуто — впрочем, она знала, что с этим заведением иначе не бывает. Когда представители Банка увидели драконов, их мнения разделились. Один скептически изрек: 'Они малы, и не факт, что вырастут. Последние их рода умирали, не успев окрепнуть'. Но другой возразил: 'А если все же окрепнут? Не стоит делать поспешных выводов. Нужно больше данных для принятия резолюции'. Банкиры уверили Дэйнерис, что она получит ответ через несколько дней, и отправили ее восвояси.

В ожидании решения принцесса бодрилась, как могла, но ее тревога усиливалась час от часа. Слишком многое было поставлено на кон: возможный отказ означал отсутствие денег, отсутствие войска, крушение всякой надежды упрочить свое положение. Дени устала от жизни на птичьих правах, от бегства при любой угрозе, замаячившей на горизонте. А новая опасность, меж тем, не заставила себя долго ждать.

На следующий день после встречи с банком Дэйнерис пригласил к себе в пирамиду один из Добрых Господ. Звали его Кразнис мо Наклоз, и принцесса в жизни не видела человека уродливей. Рыжебородый, жирный, как откормленный боров, в розовом токаре (1) с золотым подбоем, Кразнис словно бы растекался на сиденье в своем кабинете. Пахло от работорговца всеми мыслимыми пряностями, а в особенности сильно почему-то малиной. Смерив принцессу долгим взглядом из-под нависающих бровей, он спесиво пробасил:

— Я слышал, в Железном Банке твоих драконов заклеймили жалкими червями. Возможно, это правда, но драконы — редкая диковина, а я большой любитель диковин. Так что у меня к тебе есть деловое предложение. Продай драконов мне, а я заплачу легионами Безупречных.

— Нет, — отрезала принцесса холодно, — драконы не продаются, и это не обсуждается.

Нимало не смутившись отказом, Кразнис расплылся в ухмылке:

— Прямо сейчас в Астапор направляется муж из знатного рода, с отрядом в триста наемников и сундуками, набитыми золотом. Если ты не купишь Безупречных, они достанутся ему.

— И кто он, этот покупатель?

— Твой брат, принцесса. Визерис Таргариен.

От этой новости Дэйнерис на миг охватило безотчетное отчаянье: земля покачнулась у нее под ногами, в глазах потемнело, в висках застучала кровь. Визерис — слабоумный садист, который когда-то измывался над ней при любой возможности, а в тринадцать лет едва не изнасиловал. Попасть в загребущие лапы старшего брата было для Дени худшим кошмаром, в свое время подслушанный разговор об этом заставил ее без оглядки бежать из дома. Ныне кошмар претворялся в реальность: мерзостный братец скакал в Астапор, и если он захватит девушку с детьми, их постигнет участь ужаснее смерти.

— Подумай хорошо, Дэйнерис Таргариен, — барственно проронил в заключение Кразнис. — Мое предложение щедрое. У тебя еще осталась пара суток, чтобы его принять.

После этого принцесса провела в раздумьях многие тяжелые часы. О сделке с Кразнисом, конечно же, не шло и речи. Не могла она и бежать из города, как советовал Джорах: скитаться незамеченной с тремя драконами невозможно. Где бы она ни появилась, всегда найдутся те, кто пожелает убить ее детей или захватить их в плен. Драконы — это власть, облеченная плотью, а до власти охочи многие. Дени знала, что не будет ей покоя и на самом краю земли. У нее осталась лишь одна надежда, последнее чаянье, что банк одобрит ссуду до того, как братец вступит в город. А банк, меж тем, отнюдь не спешил с ответом.

Под вечер ужасного дня, когда в угрюмой пирамиде стали зажигаться огоньки, к Дэйнерис явилась Талиса Мэйгир. Прежде облик врачевательницы воплощал спокойствие — ныне же, хотя минуло лишь трое суток, ее настрой разительно переменился. Девушка имела абсолютно обессиленный, опустошенный вид, лицо ее словно бы потускнело, осунулось, в темные глаза вселилась непонятная тревога.

— Рейстлин Маджере умирает, — сообщила она с порога.

— Что? — Дэйнерис испытала страх. — О нет, только не это, не может быть. Идемте к нему, немедленно.

В маленькой комнатке с очагом, куда поместили мага, стоял нестерпимый удушливый зной. Три тонкие свечи в подсвечниках разбавляли чернильную тьму до полутени. Воздух пронизывал запах лечебного зелья, которое Талиса делала исправно и которое, похоже, перестало помогать. Рейстлин недвижно лежал в постели, сомкнув глаза, его дыхание звучало еле-еле. Он выглядел столь изможденным, что невозможно было на него взглянуть без содрогания. Мага пожирала горячка, болезненный жар, разлившийся по телу, подобно раскаленному металлу в кузнечной форме. На приближение принцессы он никак не отреагировал, и также он не реагировал ни на что иное.

Посмотрев на Рейстлина со скорбью, Дени тихонько спросила у Талисы:

— По-вашему, нет надежды, что он поправится?

Целительница тяжко вздохнула, смежив на мгновение очи, ее взгляд исполнился безмерной тоски.

— Я не знаю, что будет дальше, и знать не хочу. Видят боги, это самый ужасный больной, которого я встречала.

— Неужели? Но почему?

— Вы не можете и представить, принцесса, сколько в нем злобы — ума не приложу, как вся она вмещается в этом хилом теле. В течение последних суток он бредил часами, не унимаясь ни на минуту. Надсадный ор вгонял меня в ужас, проклятия звучали столь осмысленно и связно, словно он в здравом уме. Он называл по именам людей — Крисания, Даламар, Карамон, Китиара — и всем им желал гореть в бездне. Еще был некий Астинус: 'по милости твоей, Астинус, я попал сюда'... Вот этому Астинусу досталось больше всех. Не знаю, кто он такой и что натворил, но мне его жаль.

— Странно— будучи здоровым, Рейстлин никогда не упоминал об этих людях. Интересно, отчего он так их ненавидит?