Ученик фэйери

Постепенно она начала работать не столько с телом лежащего перед ней человека, жар которого действительно был достаточно велик, сколько со своим собственным сознанием. Какая-то часть его продолжала вести избранную череду мелодий. Какая-то, как к кудели, потянулась к темной массе витавшей вокруг энергии и осторожно потянула из нее "нить", низводя накопленное краткоживущим обратно в недра земли, из которых оно было извлечено. А какая-то — медленно скользнула к безвольно открытому сознанию мальчишки, чтобы осторожно вмешаться в то, что происходит с ним в данный момент, и вывести его собственную мысль туда, где сложившаяся ситуация будет ему подконтрольна.

Действовать приходилось интуитивно, но пережитый ею "полет" неведомо куда грозил запомниться фейери на всю оставшуюся жизнь. Энергия клубилась вокруг, свивалась в медленно кружащиеся вихри, скручивалась спиралью, текла, словно невероятные небесные реки. Удушливость ее время от времени напоминала гарь костра или пожара и имела явственный привкус зеленого колоса, раздробленного безжалостными ударами конских копыт, и почти вбитого этими самыми копытами в развороченную ими же землю. Тень запахов раздражала дальнюю часть неба. Вовремя подавляемый кашель разрывал перегруженные легкие, но все это было ничто по сравнению с картинами, всплывавшими в ее сознании одна за другой уже после того, как она проникла туда, куда стремилась...

Довольно скоро ей стало казаться, что и дым и запах вовсе не являются составными частями проходимой ею ауры.

* * *

Ими тянуло откуда-то снизу, от огромных военных лагерей, черно-алыми пятнами раскиданных по берегу широкой равнинной реки. Занимался рассвет, и одинокий всадник замысловатыми вензелями полета поднимал в воздух могучего боевого дракона. Его внимательный взгляд пристально следил за тем, как приведенные им войска, медленно покидают гигантский бивак, более или менее централизованно вклиниваясь в форсируемую ими реку. Обида и гнев душили его, но легчайшие тени юношеского восторга при виде доступной ему военной мощи заставляли сознание очищаться, хоть в чем-то становясь сознанием воина, готовящегося к тщательно спланированной атаке.

Он пришел мстить. Мстить противнику, с которым и без того стоял по разные стороны фронта, но который сам приоткрылся для наносимого удара. Оступился, подставился и теперь неминуемо должен был пасть, потому что помимо принципов на этот раз между ними стояла женщина. Отвергшая пришедшего к реке и полтора года назад избравшая в мужья другого.

Скидка на молодость делалась всадником для нее, но не для того, кто в этот самый час медленно готовился подняться на стены своего последнего приюта. Расстояние делало невозможным встречу их глаз, однако пришелец чувствовал каждое его движение. Он пришел мстить и добьется свершения мести, чего бы это ни стоило ни движущемуся под ним пушечному мясу, ни городу, который от него вроде как собрались защищать.

Проведя дракона по еще одному широкому кругу над свободным берегом реки, он по касательной направил его в сторону изящных городских построек и плавно опустил прямо перед вылезавшим из воды войском. Утренний ветер чуть беспорядочно трепал его густые черные волосы, а в глазах, устремленных на город, была смерть. Эти земли принадлежали ему, и, если противник считает, что владеет ими по праву, то это лишь потому, что сам пришедший еще слишком молод и до сих пор у них пока не возникало повода для серьезного спора. И хотя теперь они делят не землю, она тоже войдет в список того, чего осаждаемому предстояло лишиться.

Над одной из площадок стены, составлявшей цокольный этаж замка, взметнулось родовое знамя защитника, и всадник без труда рассмотрел силуэт, неподвижно застывший там, куда навряд ли долетели бы стрелы. Выразительные губы дрогнули, рука медленно поднялась и войско за его спиной застыло в ожидании приказа. Каких только морд не было в этом войске! Однако, несмотря на шерсть и морщинистую кожу, звериные рыла и откровенно человеческие черты, в эту минуту всю их разнородную массу роднило одно: предводитель обещал им город, и они знали, что рано или поздно получат его, а потому жаждали обещанной им добычи, как звери жаждут законной кормежки. Тот, кто привел их сюда, никогда не отказывался от подобных обещаний. Так же было и с тем, кто был до него, и тем, кто правил ими ранее. На более долгую память рассчитывать не приходилось.

Однако мысли нападавшего занимали вовсе не те, кто окружал его в эту минуту. И даже не тот, кто ждал на стенах.

Не стесняя себя даже доспехом и облаченный лишь в плотную изящную куртку из черной кожи, он глубоко вздохнул и на выдохе стал плести заклинание, прямо перед ним растящее из энергии донельзя раскаленный шар. Он не желал принимать участие в этом бое. Это не поединок, не благородная схватка один на один, которой он удостоил бы противника, вызывавшего у него уважение. Это — месть человеку, по мнению нападавшего никакого уважения не достойному, и потому он не замарает рук в его крови. Вместо него крушить город будет ролштайн, а он удостоит происходящее не более, чем взглядом. Станет главным вершителем происходящего, но не непосредственным его участником. А, значит, в собственных глазах и в глазах своей свиты, ни в чем себя не уронит.

Ведь с самого детства ему внушали одно — ты правишь лишь до тех пор, пока не оступился и не упал. Стоит дать слабину и перестать быть таким, каким ты нужен тем, кто тебя окружает, те, кто сейчас повинуется одному лишь мановению твоей руки, разорвут тебя на куски и памяти о тебе не факт что оставят... Не более, чем четыре года назад эта свора уже признала за ним право повелевать, но так будет не всегда. Мальчишкой он скрутил их всех до единого, потому, что они уже тогда привыкли ему повиноваться, но не раз и не два ловил на себе взгляды, ждущие его ошибки.

Смотрящие так, как водится, не проживали и дня, но... Не все же зачатки такого поведения стоит топить в крови. На то, говорят, и щука в озере, чтобы карась не дремал. Тогда же, когда и первую аксиому, ему внушили другую: не раскидывайся хорошими мозгами — они не так часто встречаются. Играй с ними в кошки-мышки, дергай смерть за усы, но не ослабляй своих позиций. Разделывайся с тем, кто глуп, и используй тех, кто умен. Иначе правление твое кончится быстро и не запомнится никому. Даже, если, едва перешагнув совершеннолетие, ты уже разделаешься с тем, кто является противоположным героем твоей сказки.

Кстати, о противоположном герое... Ролштайн, наконец, достиг максимальных размеров, при которых нападавший еще мог им управлять, не опасаясь того, что сил не хватит на что-то еще, и, видя это, он медленно двинул его вперед, безмолвным жестом посылая следом еще и войска. Шар пышал жаром так, что к нему невозможно было подойти и тот, чьей гибелью он должен был стать, вынужден был так же молча, как и его враг, смотреть на то, как доверившийся его Могуществу город дом за домом и парк за парком превращается в бесформенные руины. И не стоило предавать никакого значения тому, что след, оставляемый чудовищным оружием был неширок. То, что щадилось ролштайном, убивалось теми, кто шел за ним следом, словно муравьи-солдаты из южных земель, расползаясь по чистым, ухоженным улицам, движимые жаждой разрушения, наживы и крови.

В последней попытке защитить хотя бы то, что осталось и дать своим войскам перейти в наступление, человек, оборонявший разрушаемый город, противопоставил нападавшим энергетическую стену, ненадолго задержавшую их, но драконий всадник слегка подался вперед и, беззвучно прошептав что-то еще, едва заметно двинул пальцами в сторону давно ожидаемой преграды. Шар, управляемый его волей, задрожал, качнулся в сторону сияющей защиты и медленно миновал ее, словно то был всего лишь плотный мыльный пузырь. Подобно пузырю же и разлетевшийся при малейшем нажиме.

Этот момент стал началом конца. Всего через несколько минут ролштайн и его жертва встретились, огромный пласт замковой стены, не выдержав столкновения, медленно поплыл вниз и дракон управлявшего шаром, снова взмыл в небесную высь. На этот раз освещаемую уже не чарующим сумраком рассвета, а яркими лучами солнца, безучастно стремившегося к недалекой уже точке зенита.

С его точки зрения то, что было ему необходимо, свершилось. Теперь тролли, гоблины, фейери, адские псы и другие раздерут умирающий город так, словно он является не более, чем оленьей тушей, а он дождется окончания их пира, и, если повезет, сорвет куш куда более ценный, чем тот, до которого в состоянии дотянуться все остальные. Там внизу, по уже брошенному им слову скоро разберут завалы, и, если ему повезет еще больше, то та, что отвергла его, предпочтя другого, еще сегодня коснется своей рукою его руки, а если нет... Что ж, он не может позволить себе, как обезумевший юнец, бегать средь дымящихся развалин. Ее ему отныне придется забыть, т.к. смерть — достойная преграда его желаниям, прежде выполнявшимся почти всегда.

...Когда все закончилось и стихли крики последних защитников белого замка, он действительно опустил дракона на щедро присыпанный щебнем широкий пандус, покинул седло и, как всегда один, вошел внутрь образовавшегося пролома.

О том, что леди нет в живых, он уже знал. Теперь его интересовала добыча. Знания, накопленные замком за добрые десятки лет, и которыми он наверняка сможет пользоваться отныне, как тем, что было взято им по праву Силы.

Сугубо по-хозяйски он шел по развороченным коридорам чужого дома и постепенно таял в сознании той, что через много лет оказалась невольной свидетельницей этого штурма.

* * *

Картинки, рожденные горячкой Роберта, постепенно отпустили ее. Энергия, едва не погубившая все вокруг, благополучно сошла на нет, и на одинокой лесной прогалине близ роскошного, вовсю зеленевшего дуба, фейери Лисенок, наконец-то, пришла в себя.

На лбу и висках ее проступили крупные капельки пота. Волосы и спина взмокли от напряжения, тело бил жестокий озноб. Да, работа, взятая ею на себя, была выполнена благополучно, но воспоминания... Уж больно напоминали они кое-что из преданий ее собственного народа, да и о том, откуда могло взяться увиденное, она тоже начинала смутно догадываться. Понять случившееся до конца не сумела, но не узнать одну из самых нашумевших историй Волшебной Страны не смогла настолько же, насколько при всем своем желании не смогла бы перепутать мелькнувшую в листве белку с вскарабкавшимся туда же бурым медведем.

Мозаика того, с кем она вполне возможно имеет дело, теперь сложилась уже почти совсем, и Лисенок не знала, хочет ли она отыскивать ее недостающие куски. Тем более, что расстояние, разделявшее их сказки в Стране Вечного Лета было настолько велико, что со своей точки зрения фейери могла позволить себе отнестись к узнанному достаточно прохладно. И едва не задрала нос при мысли о том, с каким же объемом энергии ей на самом деле довелось управляться. Притом, достаточно благополучно, надо сказать.

О том, что сделала она это действительно благополучно, в открытую говорил тот факт, что вокруг них с Робертом все было так, как будто в лесу вообще ничего не случилось. Дыхание мальчишки стало куда ровнее, он перестал метаться, жар спал и в лице его, наконец, снова появились краски. Казалось, что он просто спит посреди приютившей их прогалины, но, едва Лисенок отделалась от пережитого шока, ресницы его дрогнули, и мальчишка медленно открыл глаза.

— Что это было? — неуверенно спросил он, приподнимаясь на локте и без труда догадываясь, что обо всем, здесь произошедшим, его наставница знает куда больше него.

— Твоя дурь, — зло отозвалась фейери. — Еще б немного — ты бы половину леса загубил, да и меня в придачу. Знаток местных энергий!.. Да таких, как ты, к источникам без присмотра подпускать нельзя и на милю! Ты что, духи Земли и Неба тебя побери — проголодался?

— Нет, — замотав головой скорее от тошноты, чем в качестве сопротивления, отозвался Роберт. — Просто я давно не работал. В какой-то момент не уследил, и оно меня потащило. Честное слово, я и здесь-то не знаю как оказался.

— А если б ты в деревню зашел, идиот?! Или задел кого этаким-то Могуществом?.. С королем Боуином бы сейчас объяснялся?.. И что бы, интересно мне знать, ты рассказал ему на тему того, почему ты колдун?

— Да он сам с драконом общался!

— Ага, — кивнула Лисенок. — И на основе этого ты решил, что тебе все позволено?.. Умен — ничего не скажешь! То-то ты ничуть не опасаешься, что тебя сожгут. Да вот только раскрыть себя ты мог, как нечего делать. И кто после этого стал бы с тобой разговаривать? Мало тебе сплетен о приемной матушке? О себе их хочешь услышать? Гоблинским выкормышем стать?

Это было уже слишком. Последнего говорить не следовало. Взбешенный ее нападками, Роберт решительно вскочил и привычно толкнул в ладонь энергию для удара, но... Рука его оказалась пустой, в глазах от резкого напряжения потемнело, и мальчишка снова медленно осел на траву, ошеломленный тем, что у него ничего не получилось.

— Так объясни, что все-таки это было?

Голос его прозвучал довольно тихо, и Лисенок про себя даже усмехнулась — в первый раз за все время их общения Роберт у нее что-то попросил. Вон он, оказывается, какой смирный бывает. Если энергии хватает только на то, чтобы дышать и глазами лупать.

Однако сжалиться над ним она даже рискнула. Нельзя было такое поведение не поощрять, тем более, что объяснить произошедшее ему все равно было надо. Во избежание повторений, например.

— Ты действительно не рассчитал норму, — спокойно ответила она. — А когда энергии много, она пока еще может быть тебе не по зубам, понимаешь. Сознание при этом отключается довольно быстро, и Могущественный не может контролировать ни себя, ни свои действия, ни то, чего на себя понабрал. Тебя, по крайней мере, хватило на то, чтобы к людям не выйти, а везение, так и вовсе, привело тебя ко мне. К счастью, я кое-что знала о том, что в таких случаях делать, но все равно, если бы мне не повезло, погубила бы либо тебя, либо себя, либо что-нибудь, нас окружающее. А этого делать нельзя, ясно?

Роберт молча пожал плечами.

— И что ты сделала? — спросил он через минуту.

— Свела собранное тобой обратно... Хорошо бы и тебе научиться это делать. Хотя бы со своей Силой, с чужой пока работать рановато. Ведь по меркам людей ты еще не взрослый?

Собеседник скривился. Не то, чтобы он мнил о себе сверх возможного, но... Когда тебе такое внезапно заявляют прямо в лицо, радоваться услышанному так же сложно, как уроненному на ногу молотку. Однако предыдущая вспышка быстро научила его владеть собой хоть в какой-то мере. Да и по голосу фейери нетрудно было догадаться о том, что на этот раз она не стремилась его уязвить.

Отсидевшись, он медленно направился в сторону деревни.

— Тебя проводить? — окликнула его Лисенок, и, как не тянуло мальчишку ответить отказом, здравый смысл заставил его согласиться на это предложение и позволить фейери дойти с ним почти до начала пустоши. Совсем, как в первый вечер их встречи.

Но на этот раз они не разговаривали. Обоим было о чем помолчать.