Конец войны

— Да ты, брат, философ, вон какими вопросами задаёшься, — Семён усмехнулся и потянулся за фляжкой, — тут без ста грамм и не разберёшься.

Достал вторую кружку, разлил. Я безропотно выпил и жадно зажевал спирт тушёнкой. Пережёвывая вкусное, пахнущее лаврушкой и перцем мясо, вдруг поймал себя на мысли, что не ел с самого утра. Миска вчерашней каши, наспех съеденная в лагере, ещё в том, моём времени, уже давно рассосалась, а может, и вообще там осталась, чёрт эти хронополя разберёт, а в этом времени перекусить как-то недосуг было.

Семён, видимо, уловив мой плохо скрываемый интерес к тушёнке, хлопнул себя по лбу:

— Вот голова садовая, вместо того, чтобы гостя накормить, я его спиртом да байками потчую. Погоди.

Он вскочил со скамьи, потянулся было к одному из спящих бойцов, потом махнул рукой, бросился куда-то вглубь землянки, чем-то погремел и вскоре вновь появился в круге света с котелком в руках.

— Сиди тут, я скоро, — жестом остановил мои так и не сорвавшиеся с губ возражения и выскочил из землянки.

Пока Семён отсутствовал, я потихоньку приходил в себя от случившегося и выслушивал очередную нотацию Хроника:

— Ты очень сильно рискуешь. Твои высказывания и современные тебе взгляды на сегодняшнее положение дел идут в разрез с официальной пропагандой, с тем, что им тут изо дня в день вдалбливают в головы: абсолютную неприязнь и классовую ненависть к врагам Родины всех пород и мастей. То, что ты сейчас говорил, пытаясь оправдать предателей, не что иное, как антисоветская пропаганда. И прадед твой сейчас не на кухню побежал, а к особисту. Сейчас вернётся и сдаст тебя, и правильно сделает, кстати.

— Да ладно тебе, Хроник, ну что такого я сказал, чего он сам не знает?

— А знания тут совершенно не причём. Знать про себя и говорить вслух это совершенно разные вещи. Я бы порекомендовал тебе сейчас всё бросить и возвращаться назад.

— С ума сошёл! Я его только-только нашёл, ещё, можно сказать, ничего не успел, а ты предлагаешь сматываться!?

— Да ты ничего и не успеешь. Завтра утром, максимум к полудню, если ты отсюда не уберёшься, время тебя уничтожит. Ты в этом времени чужой: инородное тело, проникшее в здоровый крепкий организм, и организм этот тебя или отторгнет, или погубит. Выбор, сам понимаешь, не в твою пользу.

— Да понял я, понял. Ты говорил уже. Только уж отведённое время я по полной использую. А ты следи за мной и дай знать, когда срок придёт.

Семён вернулся минут через пять. В правой руке краюха ржаного хлеба, в левой — парящий котелок.

— Вот, супцом гороховым разжился. Со штабного котла, между прочим, не просто гороховый, а с мясом, — лицо Семёна лучилось самодовольством и неподдельной гордостью. Словно не суп, а звезду с неба для любимой достал.

Эх, знал бы ты, дед, для кого за супом бегал! Меня вдруг захлестнула такая волна теплоты и нежности, что захотелось встать, обнять его и не отпускать больше. Странное чувство к человеку, которого встретил полчаса назад. Хотя полчаса, как и многое в этой истории, штука относительная. Виделись мы с ним всего полчаса, а вот знал я его гораздо дольше. Заочно, так сказать. И жизнь его, и весь боевой путь до самой гибели я знал досконально, не хуже самого Семёна, пожалуй. И всё-таки, чувство это было странным и очень сильным. Настолько сильным, что я с трудом усидел на месте.

— Ты чего это, Глеб, на меня как на красну девицу пялишься.

— А, не обращай внимания, — я с трудом взял себя в руки, — это профессиональное. Нужно максимально глубоко погрузиться в тему, вжиться в ситуацию, изучить объект, главного героя, так сказать.

— Ха, это ты меня уже в главные герои определил?!

— А почему нет? Кто лучше тебя введёт меня в курс, расскажет о вашей жизни, работе, познакомит с людьми?

— Ну допустим, про работу рассказать могу, конечно, а вот с людьми познакомить не получится. Личный состав отдыхает. Ночью на задание идём, так что знакомство отложим до завтра. Вот вернёмся, отдохнём, там и познакомишься.

— Слушай, Семён, а можно мне с вами.

— Куда?

— На задание.

— Ну ты даёшь, Глеб, на задание, — Семён покачал головой и пододвинул мне котелок, — ешь давай пока горячий.

Супец для штабного мог бы быть и погуще. В мутно жёлтом бульоне плавал пяток кусочков картошки, немного круглого не разварившегося гороха и кусок всё той же тушёнки. Если это из штабного котла, то чем же обычного солдата кормят? Впрочем, мысли свои я оставил при себе и суп умял с голодухи за обе щёки. А в промежутках между ложками продолжал гнуть свою линию:

— Пойми, Семён, это же здорово, репортаж с переднего края — это же мечта любого репортёра... ну корреспондента, в смысле. Своими глазами увидеть то, о чем пишешь. Не чужие впечатления пересказывать, а свои. Понимаешь?

— Да я-то понимаю, чудак ты человек, но ведь и мы не на прогулку идём. И на той стороне не дети сидят. От одной ошибки десятки, а то и сотни жизней зависят, а ты предлагаешь на операцию случайного человека взять?

— Но я же...

— Да пойми ты, голова содовая, будь ты хоть трижды хорошим парнем, но в нашем деле ты новичок, и значит, первый, кто эту самую ошибку совершить может.

— Ну ладно, в чем хоть смысл задания рассказать можешь?

— Да, обычная работа. Земля вокруг, сам видел, какая. Сплошь болота. В таком грунте траншея больше трёх суток не держится, заливает водой, края размывает. А немцы народ основательный, к надёжности и комфорту привыкли, вот и вспомнили средневековье. Заборы городят.

— Какие заборы?

— Да, обычные. Вбивают в грунт два ряда кольев, обвязывают проволокой, оплетают ветвями, сучьями, а промежутки между ними заполняют брёвнами и землёй. Землю берут с нашей стороны, поэтому перед укреплением ещё и глубокий ров выходит. В заборе огневые точки и бойницы для стрельбы. Получается стена высотой больше двух метров, ну и толщиной примерно такой же, да ещё ров с болотной водой. Сам понимаешь, средний век не средний, а взять такое укрепление не просто, и не одна жизнь оборвётся, пока наша пехота через неё перепрыгнет.

— А вы тут при чём?

— Как при чём? Мы же сапёры. Ночью скрытно подведём под заборы заряды, а когда пехота в атаку пойдёт, рванём разом, обеспечив проходы через укрепления.

— А что нельзя выкатить артиллерию на прямую наводку и раздолбать эти укрепления, не рискуя сапёрами?

— Можно, но скрытно этого не сделать, и эффекта внезапности не получится. А значит, и солдат можем положить гораздо больше. К тому же за первым забором может быть ещё один, и тогда немцы, увидев артиллерию, отойдут за второе укрепление и встретят нас оттуда, как ни в чём не бывало.

— Семён, я должен пойти с вами.

— Опять двадцать пять, — Семён хлопнул ладонью по столу.

— Подожди, послушай, — я перегнулся к нему через стол — ты прав, я новичок и буду мешать.

— Ну...

— Поэтому до самых заборов я с вами не пойду. Оставите меня где-нибудь на полпути, я издали посмотрю.

— Чудак человек, — Семён хитро глянул на меня и улыбнулся, — думаешь немцы слепые? Если ты за нами сможешь издалека наблюдать, то уж им-то с заборов нас и подавно видно будет.

— И как же теперь? — я опешил от растерянности.

— А вот так, дружище... Никто нас не увидит: ни немцы, ни тем более ты.

— Ну и ладно. Значит, я останусь там, где нужно, и буду вас ждать. Участие в операции, даже такое, это уже море впечатлений. Пусть главного не увижу, мне и этого хватит.

— Ну ты упё-ё-ёртый, — протянул Семён, — в любом случае это комбату решать. А будить его сейчас — не советую.

— Ну комбату, так комбату, — я не стал больше настаивать и решил сменить тему. — Расскажи о себе, Семён.

— Да что собственно рассказывать. Родился в четырнадцатом году в Орловской области, окончил школу, потом учился в Борисовском военно-инженерном училище в Архангельске. Оттуда собственно и был призван в Красную армию. Там же, в Архангельске, моя семья: жена Мария и двое сыновей Игорь и Олег. Вот смотри, — он достал из командирской сумки снимок. На травяном пригорке, возле стены какого-то дома молодая красивая женщина с маленьким глазастым пацанёнком на коленях. Рядом другой мальчишка, стриженый под ноль, с тонкими чертами лица и острым, серьёзным не по-детски взглядом.

Эту фотку я уже видел в архиве у деда. Снимок был сделан в Польше перед самой войной.

— Красивая, — пробормотал я, а старший на тебя похож, как две капли.

— Точно, все так говорят, а младший — вылитая Маруся, — в его голосе звучала неподдельная гордость и любовь.

Мы ещё долго сидели бок о бок. Семён полушёпотом рассказывал мне эпизоды своей жизни, перескакивая с одного на другое. То про учёбу в Архангельске, то про сборы в Польше, то про Смоленск, где семью застала война...

Наша беседа была прервана проснувшимся комбатом:

— Всё, Семён, кончай разговоры, иди людей поднимай.

Тот молча поднялся, хлопнул меня по плечу и вышел из землянки. Вышел и тут же вернулся:

— Вот чёрт, опять дождь. Думал, хоть денёк без дождя проживём.

— Товарищ капитан, — обратился я к комбату, — разрешите мне с ними.

— Под дождь?

— Нет, на задание.

— С чего вдруг?

— Репортаж, так сказать, с передовой. С места событий.

— Ну, коль башка не дорога, то ради бога. Если Семён возьмёт.

— Ничего, товарищ капитан, — улыбнулся Семён, — я за ним присмотрю, — подмигнул мне весело, накинул плащ-накидку на плечи и вышел наружу.

* * *

Небольшой отряд из девяти сапёров стоял перед комбатом в полной боевой готовности. У каждого новенький ППШ с секторным магазином, их как раз в начале лета в войска поставлять начали, наган, на поясе нож и сапёрная лопатка. На плечах плащ-накидки, капюшоны полностью закрывают измазанные грязью лица, пряча их от лишних взглядов и от нудно моросящего дождика. Возле ног туго набитый вещмешок. Там, скорее всего, взрывчатка, взрыватели и прочая сапёрская наука. Я стоял рядом с комбатом, а Семён прохаживался вдоль строя, внимательно оглядывая бойцов, проверяя, ладно ли подогнано обмундирование, надёжно ли закреплёно оружие и снаряжение.

— Катушки как следует смазали?

— Обижаете, товарищ капитан.

— Не обижаю, а беспокоюсь, — комбат был хмур и сосредоточен, — если катушка, не дай бог, скрипнет, когда кабель разматывать будете, немец вас враз накроет: и сами зазря сгинете, и дело провалите.

— Да мы всё понимаем, товарищ капитан, не впервой.

— Попрыгали.

Бойцы дружно сделали несколько прыжков.

— Порядок, товарищ капитан, — обернулся к нам Семён, — можем выдвигаться.

Мне прыгать не предлагалось: во-первых, я до этого уже минут пятнадцать скакал, как проклятый, пока Семён не остался доволен тем шумом, который я при этом производил. Во-вторых, никакого особого снаряжения у меня собственно и не было, кроме полевой сумки с Хроником. Даже "Лейку" взять не разрешили. Впрочем, в такой темноте от фотоаппарата все равно проку никакого. Не знаю, как у остальных, но мне старшина, по приказу комбата, выдал аж три комплекта обмундирования. Гимнастёрки были не новые, ношеные, но аккуратно заштопанные. Только на одной я дырку разглядел, наверное, от пули. Её края были разлохмачены и с подпалинами.

— Зачем так много-то?

— Ползти придётся и всё больше на пузе, пока до места доберёмся, мясо до костей сотрёшь, не то что амуницию.

Комбат, удовлетворённый докладом Семёна, кивнул и обратился к бойцам:

— Товарищи красноармейцы, ставлю боевую задачу: тремя группами скрытно выдвинуться к позициям противника и произвести минирование заборов управляемыми фугасами. Себя не обнаруживать, чтобы не подвергать провалу готовящуюся атаку. Командирами групп назначены сержанты, Ковалёв, Пилипчук и Мухамедов.

— Есть, — тихо отозвались сержанты.

— Старший лейтенант Стародубцев сопровождает корреспондента на протяжении всей операции. Дальше наших окопов не соваться. Подчёркиваю ещё раз, важность и секретность операции. Вопросы есть?

— Никак нет.

— Тогда шагом марш. И с Богом, — совсем уж не по уставу закончил комбат свой инструктаж.

В кромешной темноте, ориентируясь скорее по наитию, мы цепочкой направились в сторону передней линии окопов. Первым шёл Семён, я за ним, остальные следом. Я даже не успел толком со всеми познакомиться. Только с сержантами, когда те получали детальный инструктаж в землянке комбата, удалось переброситься парой ничего не значащих фраз. Потом они вместе с комбатом и Семёном ушли, как сказал командир: "подышать и своими глазами на всё посмотреть". Мне было велено спать. Я было подумал, что не усну, однако, видимо, под грузом впечатлений и общей усталости отключился мгновенно. Проснулся только, когда Семён потряс меня за плечо:

— Вставай, Глеб, пора.

— Сколько время?

— Двадцать два ноль-ноль, нужно выходить.

Сколько с того момента прошло минут или часов, не знаю. В темноте я совсем потерял чувство времени. Мне казалось, что мы идём уже очень долго, и ночь эта, призванная укрыть нас от вражеского глаза, вот-вот кончится. А мы всё идём и идём.

На передовой нас поджидала группа разведчиков, что бы провести сапёров через нейтральную полосу прямо к вражеским укреплениям. Семён обменялся с ними парой коротких фраз и, приблизившись ко мне вплотную, прошептал на ухо:

— Я не могу здесь оставаться. Мы идём дальше. Комбату ни слова.

Я в отвёт лишь кивнул. Дальше — так дальше. Меня вдруг охватил непонятный и слегка пугающий азарт. Мне уже виделось, как я самолично закапываю фугас под стенами немецкого "забора", и именно взрыв моего заряд перевесит чашу весов на нашу сторону и укрепление врага будет взято. Меня, вполне возможно, даже наградят медалью, а то и орденом... Точку в свободном полёте моей фантазии поставил Хроник.

— Ага, посмертно. Возьми себя в руки, Павел. Ничего ты не взорвёшь, никакую медаль не получишь, и вообще, вряд ли кто-то потом вспомнит, что ты здесь был.

— Да, ладно, не зуди, зануда, уже и помечтать нельзя, — мысленно проворчал я.

Вопреки ожиданиям первыми покинули окоп сапёры, а не разведчики. Оказалось, что прежде нужно снять свои мины, установленные перед нашими позициями. Карта минных полей у сапёров была, поэтому коридор они расчистили довольно быстро. А вот когда минное поле было пройдено, тогда порядок нашего продвижения изменился. Первыми пошли разведчики, сапёры за ними, я — практически последним. Замыкающим — Семен. Ни о каком "пошли", конечно, на самом деле речи не было. Всё передвижение теперь сводилось к тому, чтобы переползать от кочки к кочке, от воронки к воронке. Переползали быстро и в то же время бесшумно. Оказалось, что темнота на передовой и в километре от неё, это, как говорят в Одессе, "две большие разницы". Если там она была "хоть глаз коли", поскольку из-за низко висящих туч даже скудный лунный свет не пробивался, то на передней линии в небо периодически взмывали осветительные ракеты. И хотя толку из-за дождя от них было все таки мало, пространство вокруг нет-нет, да и окрашивалось в бледно-фиолетовое. В этот момент приходилось тыкаться носом в землю и так лежать, не шевелясь, секунд двадцать, пока горит ракета. И не дай бог, с той стороны заметят какое-то движение, тут же навешают с десяток фонарей и начнут "поливать" из пулемётов. Обо всём этом я узнал от Семёна ещё в землянке, непосредственно перед выходом. Наконец добрались до крупной воронки, вероятно, от авиабомбы. Скатились вниз и обнаружили, что дно по колено заполнено водой. Воронка оказалась достаточно большой, чтобы приютить весь наш отряд. Единственное, что напрягало, это тяжёлый смрад, скопившийся внутри. Но никто собственно пятизвёздочного отеля и не обещал, так что я своё недовольство засунул куда подальше. Раз остальные не возражают, значит всё нормально.