Скиталец Хромой бог

Павел Павлович ушел к себе. Из своего кабинета он позвонил своему давнему другу, с которым учились в институте. Тот работал на скорой. Странный случай подтвердился.

Часть 5

Странные сны продолжали посещать Романа по ночам. Иногда и днем появлялись какие-то неясные ощущения. Словно открывался другой мир, вспоминалась иная жизнь. Картины настолько реальные, осязаемые, что казалось, он сходит с ума. Планеты и звезды, над которыми он парит, и одновременно они внутри его тела. Он растворялся в бесконечности, оставаясь в одной точке. Незнакомые миры, о которых знаешь все. Незнакомые лица близких людей. События, происходившие не с ним, но в которых он участвовал. Сильнее других его затронула одна картина. Он увидел парнишку, спящего в своей постели. Тело парня сместилось, закружилось в межгалактическом пространстве. Пронеслось в тумане, разделяющем миры и времена, мягко опустилось на прибрежный песок. Волны набегают на берег. Над морем встает солнце. Роман знает, это он переместил мальчишку. Эти перемещения сошьют края миров. Парень лишь иголка в его умелых руках. Во время службы в армии Роман столько раз пришивал подворотнички к своему кителю, чинил свою одежду, что теперь просто справится с этой работой, сошьет вселенные. Парнишку зовут Данькой. Слабак и трус. Но его отца Роман.... А может и не он вовсе, а его другое я, забросило как якорь в этот мир. И переброска Даньки из одного мира в другой проходит легче. Надо будет приглядеть за этим мальчишкой. Роман смотрит на спящего. Произносит:

— Дрыхнешь? Ну, спи. Тебе скоро просыпаться. — Роман улыбнулся.

Роман ощущал внутри себя все предыдущие древние воплощения. Но они не мешали, не вмешивались в его дела. Зато он мог обратиться в любой момент к их памяти, их опыту. Этот опыт говорил, он не должен вмешиваться в судьбы отдельных людей. У каждого из них есть предначертанное Судьбой. Его младший брат, Кайрос, глупый деревенский мальчишка из далекого мира все давно решил. Судьба. Он, Роман, может погасить звезду, уничтожить миллиарды людей, погасить целые цивилизации, но не может распоряжаться судьбами отдельных людей. Чуть подправить, подкорректировать. Уничтожив звездную систему, он удаляет несколько листков, написанных деревенским дурачком, Кайросом. Коренное изменение судьбы человека потребует изменения судеб многих других, потребует от брата переписать уже сделанную работу. И станет Судьба писать торопливым и корявым почерком, оставляя кляксы на каждом листе. Следует быть осторожным. Путаница в событиях, в причинно-следственных связях в голове Романа была ужасной. Он понимал. Для его мозга, для его человеческой части нужно время, что бы найти логические цепочки в том, в чем логики не было. Но настроения это не улучшало.

Настроение у Романа было хуже некуда. Он злился, только сам не понимал, на кого злится. То ли на себя, то ли на весь окружающий мир.

— Ну, вот. Вот. — Ворчал он себе под нос. — Уж сколько раз твердили миру, не делай добра, не получишь и зла. Сделал на свою голову. Может, все назло сделать. Тогда они мне добром ответят. Что б чередовать, добро и зло. Оба моих начала воплотить. Если так. Они жили долго. Добро? Несомненно. И умерли в один день. Считается, не плохо. А если весь этаж госпиталя в один день умер. Плохо. Палаты освободятся. Хорошо. Все ерунда. Ни одной мысли светлой в голову не лезет. Что за комнату мне для работы определили. Взгляд негде остановить. Никак не сосредоточусь. Может, картинку какую повесить? Полуголых красавиц во всю стену. Не оценят. Он долго бы еще обдумывал, чем украсить кабинет, но от этого его отвлекла раскрывшаяся дверь. Пришла Маша. Та, что встретила его в первый день на работе.

— Роман Алексеевич, я к вам. — Маша вошла, явив свое побитое щербинами лицо.

Что это по отчеству стали кликать, — подумалось Роману. — Не спроста. Не к добру. Что-то от меня надо.

— Что ты хотела, Маша? — Старался говорить мягко, но сам думал, носит вас тут.

— Я к вам с требованием. Мне подписали. На халат. Этот совсем износился. — Девушка прикоснулась к чуть пожелтевшей от стирок ткани халата.

— Это не проблема, — Роман облегченно вздохнул. — Давай. Подберем по размеру. Выбирай.

Он разрешил Маше самой выбрать то, что ей понравится. На стеллаже в соседней комнате у него был десяток новых халатов.

— Слушай, Маша, чем бы мне оживить свою берлогу. Уныло здесь. Если горшок с цветами поставить? — У женщин в таких вопросах больше опыта. Чутья что ли.

— Нет ничего проще. Вам фиалки нравятся? — Маша улыбнулась. Что проще такой задачи.

— Не ведаю. Сирень знаю, гладиолусы. И эти... Георгины. Такие большие. Остальное — темный лес для меня. — Чистосердечно признался Роман.

— Фиалки цветы небольшие. Цветут долго. Не прихотливые. — Пояснила Маша. Как описать все разнообразие этого вида цветов.

— В самый раз. Где ими торгуют? — Надо выбрать время и купить. Забежать в киоск. Роману казалось. Он где-то видел такой. Цветы, круглосуточно. Вот бред: цветы ночью.

— Зачем покупать. У меня здесь их много. Я даже думала, кому отдать часть. — Маша была рада, пару горшочков она сможет отдать новому сотруднику.

— Я не откажусь. Не жалко, давай. — До чего предсказуема человеческая природа. На халявку и уксус — мед. И человеческая часть души Романа не далеко ушла от других людей.

— Я сейчас принесу, — Мария вышла и отправилась к себе, захватив новый халат.

По пути встретила Клаву. Та шла по коридору и даже не пыталась делать вид, что занята работой. Вот еще, кому надо. От работы кони дохнут.

— Маша. Ты откуда идешь? — Как не перекинуться словечком.

— Халат новый получала у Романа Алексеевича. — Маша показала новенький открахмаленный халат.

— И не побоялась к нему идти? — Клава пыталась изобразить ужас на лице. Но это больше походило на любопытство.

— А чего бояться. Не поняла. Он не кусается. — Чего только Клавка не выдумает.

— Ты не знаешь? Об этом все говорят. — Клавдия понизила голос, ухватила собеседницу за пуговицу халата. Не вырвешься, голубушка, все выслушаешь. Хоть кому-то еще можно рассказать.

— О чем? Что я пропустила? — Маша сторонилась больничных слухов и сплетен. Она справедливо думала, что и об ее уродливом лице было немало разговоров.

— Он чернокнижник. Колдун. — Как можно не знать такой потрясающей новости. Среди них настоящий колдун. Это кому рассказать.... Рассказать кому, она найдет.

— Чего выдумали. Какой он колдун. Ну, на костыле. Что с того?

— Сама посуди, в тринадцатой палате доходяги лежали. А нынче забегали все наши врачи. Душу продали чернокнижнику парни. Ночью черную мессу правили. Он их и вылечил. Сила колдовская!

— Глупости это. В госпитале черная месса? Не средневековье же. — Маша рассмеялась. Кто в эту чушь поверит.

— Не глупости. Все говорят. Роман живет в бараках. Вот там каждую ночь черную мессу творит. В сатанинском обличии по округе бегает. — Живое воображение подсказывало Клаве страшные сцены. Ведьмы и черти с рожками. Невинные девы зарезанные на алтаре. Ей и впрямь стало страшно.

— Как? — Поверить во все это Маша не могла.

— Он козлом рогатым одевается и по ночам бегает. Колдун все может. И парней этих на ноги поставил. Шаманом себя зовет. Такие пентаграммы чертят, бесов вызывают. Кровью на бесовский алтарь брызгают. Он за тем к нам и работать пришел. В хирургии кровь учуял. Он все может. Костылем махнет, кожа твоя станет белая и шелковая. Такое ни в одном салоне красоты не сделают. Если его обидишь, так порчу напустит. Венец безбрачия наденет.

— Дура ты, Клавка. Где только всякой чуши набралась. — Маша пошла дальше. Дурью развлекаются.

Она собиралась выбрать цветы для Романа. Но кольнуло сердце: ребята в тринадцатой палате ожили. Это правда. Раньше такого не случалось. Если так... Может и вправду.

Она бросила халат на спинку стула. С подоконника взяла горшок с фиалками. Помчалась к Роману. Решение по дороге созрело само собой. Моментально. Запыхавшись, вбежала в кабинет Романа.

— Принесла. Ставить то куда? — А сама думала, как попросить колдуна о помощи. Так хочется верить в сказки, так просто обманывать себя.

— Поставь на виду. На полку. Здесь и смотрится и солнца хватит.

Маша поставила цветок. Роман стоял, опираясь на костыль, приглядывался, хорошо ли будет смотреться.

— Вы поливать не забывайте. А то засохнет. — Посоветовала Мария.

— Полью. А как часто? Я с цветами не очень. Могу от усердия и залить.

— Земля подсохнет, польете. Рукой пощупаете, сразу определите. — Отчего мужчины таких простых вещей не знают.

— Так и сделаю. Спасибо.

— Роман Алексеевич. — Маша собиралась с духом. Сейчас попросит.

— Чего?

— Вы... вы можете сделать меня красавицей? — Маша выдохнула из себя просьбу. Понимала, говорит глупость, но не могла сдержаться.

— Не понял. — Просто сказка на детском утреннике.

— Лицо. Вы же ведете, какая я. Хоть чуть получше. — Маша почти пищала от стыда и смущения.

— Зачем тебе. Ты и так хороша собой. — Чего только не удумают девки. Морду огурцами обклеивать на ночь, утром цветными мелками раскрашивать. От безделья это.

— Как зачем. — Она замолкла, потом брякнула. — Я замуж хочу.

— Чего?

— Ну, как другие. Нет в этом ничего плохого. — Извинялась Мария.

— Ты знаешь, что женское счастье, оно не долгое. — Как им объяснить, муж не только счастье, но и ноша тяжкая.

— Хоть день, да мой. Хоть узнать, что это такое. — Это она из упрямства. А что? Другим можно, а ей старой девой оставаться?

— Ой, Машка. Не знаю, кто и что тебе наговорил. Совсем сдурела.

— Я ничего не пожалею. Зарплату вам отдам. У меня под отчетом спирт есть, хотите?

— Не нужен мне спирт. У самого есть.

— Я, как эти ребята из тринадцатой палаты, я душу могу заложить. Только помогите. — Это было уже отчаяние.

— Одурела! — Роман представил, какие разговоры идут про него.

— Все говорят, вы колдун. По ночам черную мессу правите. Пожалуйста. Я на все готова. — На глазах Маши выступили слезы.

— Что с тобой делать. Придется рассчитываться мне за цветочек аленький. Аксаков для меня писал. Хочешь цветочек, расплата последует. Семь бед, один ответ. Подымайся. Иди за шкаф, умойся. После этим полотенцем, — Роман протянул Маше полотенце, что лежало на полке, — лицо оботри досуха. Но гляди у меня, умывайся с закрытыми глазами. Пока лицо этим полотенцем не оботрешь, в зеркало смотреть нельзя. Сам темный хозяин на тебя глядеть будет, если взглядом с ним встретишься, не только душу заберет, с собой в зазеркалье утащит. В ад, то есть. Верну твой нормальный вид. Но, гляди, обратно захочешь личину надеть, не проси, не помогу. — Если девчонка хочет сказки, пусть получит. Очистить кожу он мог и так. Наболтал, что б интереснее было девчонке.

— Ой, Роман Алексеевич. Только сделайте. — Маша ждала чуда.

— Иди тогда. Водой омойся. — Ромка корчил из себя ведьмака.

Мария заскочила за шкаф. Сердце трепыхалось в груди. Сама не верила, как решилась на такое. Закрыла глаза, начала умываться. После тщательно вытирала лицо. Не отнимая полотенца от лица, вышла:

— Роман Алексеевич, а теперь можно глаза открыть?

— Если все выполнила, как велел, можно. Иди, смотрись.

Мария отвела руки с полотенцем от лица и бросилась к зеркалу. Ног под собой не чувствовала.

— Вау! Ой! — Кричала она, рассматривая свое лицо в зеркале.

— Чего там? — Роман старался сохранять серьезность. Обряд колдовской — это вам не шутка.

— Роман! — Она выпорхнула из-за шкафа и бросилась на шею к Ромке. — Спасибо, Роман Алексеевич. Какой красавице вы меня сделали.

Мария была готова и плакать, и смеяться.

— Ну, чего! Говорил, не делай добра, не получишь зла. Выскочила и давай первому попавшемуся мужику, то есть мне, на шею вешаться.

— Я не вешаюсь. Вы посмотрите, Роман Алексеевич. Какая я стала. — Маша не моглда прийти в себя от счастья.

— Как надо, такой и стала. — Ромка думал. Именно так должен разговаривать настоящий ведьмак.

— Вы на лицо посмотрите. Все исчезло. Так в лучшей пластической хирургии не сделают. За бешенные деньги. Мне бы никогда столько не заработать, что б туда попасть. И кожа какая стала. Так никакой крем, ни какая операция. А вы за один раз.

— Вот и иди, ищи себе жениха. Счастья ей подавай. — Роман ворчал, как старый дед. А сколько ему лет на самом деле? Ровесник вселенной. А может вселенная, в которой он находится, ему в правнучки годится. Он не знает времени. Оно не существует для него. То, что помнят другие его воплощения, он воспринимает, как свою жизнь.

— И найду. — Маша была уверенна, ее судьба изменится.

— Иди. Душу береги. Никому не отдавай. — Посоветовал Роман.

Маша выскользнула из комнаты и новой, теперь уверенной походкой пошла по больничному коридору.

Роман стоял у окна своего кабинета. Смотрел на улицу. То ли воспоминания, то ли другая реальность ворвалась в сознание. Легким звоном. Он увидел того мальчишку, Даньку. Лежит на сундуке в каюте капитана Свена. Умаялся после тренировки. Фехтовальщики чертовы. Так парень загнется раньше срока. Нельзя оставлять этого так. Роман шагнул сквозь реальности, вошел в дрему Даньки. Мгновение, они начали тренировочный бой. Данька. Ты и не подозреваешь, как тебе повезло. В лице Романа сама Извечная Сущность дает тебе уроки мастерства. Каждый звон клинков оживет в тебе. Потаенные уголки человеческого мозга открываются. Ты получаешь доступ к запретным уголкам сознания. Бой закончен. Данька уплывает в свои сны. Роман возвращается из потока воспоминаний своего прошлого воплощения. Он снова стоит у окна в своем кабинете.

Мария Николаевна вылезла из троллейбуса. Тот захлопнул за ней двери. Она постояла, озираясь по сторонам. Перекинула котомки через плечо, в оставшиеся вцепилась руками и пошла. Она часто останавливалась, что б передохнуть и собраться с мыслями. Она хотела выполнить обещание данное мужу, Николаю, не плакать, быть сильной. Но это не получалось. Слезы текли по щекам.

Я должна, должна. Толика бы не расстраивать. Ему и так тяжело. — Крутилось в голове. Ей указали, как пройти в хирургию. Вошла в холл. Тут лежит ее сыночек, ее мальчик. Забралась на третий этаж. Отыскала палату. Остановилась у дверей. Номер какой нехороший. Тринадцать. Не счастливый. Открыла дверь, вошла. Ее Толик и второй парень сидели на своих постелях, разговаривали и смеялись.

— Что, Алексей, здорово Роман нас за один прием вылечил. Без него пропали бы. Как заново родились. Приеду домой к мамке...

— Толя! — Мать сбросила сумки и бросилась к сыну.

— Мама! — Анатолий приподнялся навстречу матери.

Она обняла его. Заплакала.

— Толя. Толечка мой. — Обнимала его плечи, голову. Руки ее дрожали, от слез ничего не видела.

— Что ты, мама. — Толя обнимал мать, пытался ее успокоить. Господи, мама рядом. Все позади. Все будет хорошо.

— Я к тебе. Нам сказали, ты совсем плох. Ноги будут отнимать. — Слезы. Будто в ней были реки слез. Вновь полились из глаз. Одна мысль, что ее сыну причинят такую боль, что он станет калекой разрывали сердце.