Пёстрые перья, или вся правда на ночь

Так страшно мне ещё никогда не было, ведь я поняла — уйти не могу. Меня едва не стошнило, когда я неслышно пробиралась между спящими. Думала, что, если кто-нибудь проснётся, то умру на месте.

Оказавшись рядом с Доротеей, зажала ей рот и тихонько потрясла. Она дёрнулась, глаза широко открылись, рот задвигался под моей рукой, готовясь закричать. Потом она меня узнала. Я приложила палец к губам.

Она не двигалась, пока я резала верёвки своим ножом. Этот нож достался мне от Петера — уходя на службу принцу, брат подарил мне на прощание один из своих. Он знал, что я давно заглядывалась на его вещи.

Нож был очень острый, верёвки быстро распались. Доротея поднялась на четвереньки, её пошатывало. Я потянула её, и она, с трудом передвигаясь, последовала за мной.

Нужно было увести хотя бы одну нашу кобылку. Мы пробирались ползком, и были уже почти у цели. Ползущая сзади Доротея задела воткнутый вертикально шест с надетым сверху пустым кувшином. Шест покачнулся, кувшин упал, глухо стукнув о землю.

Караульный у костра вскинул голову. Мы замерли. Караульный оглянулся по сторонам и приподнялся, потягиваясь. "Бежим" — зашипела я Доротее. Мы метнулись к кустам. И услышали сзади пронзительный свист.

Таща за руку подругу, я бежала так быстро, как только могла. Та с трудом поднимала ноги, пыхтела, и то и дело висла на мне. Наконец Доротея упала на колени, вырвав руку. Я оглянулась. Она сидела, уткнувшись лицом в юбку, и глухо кашляла. "Доротея, пожалуйста!" — крикнула я в отчаянии. Она только помотала головой.

Вдали за деревьями мелькнули всадники. Я озиралась по сторонам, ища укрытия. В глаза бросилось небольшое углубление в земле, на месте вывернутого пня. Подхватив подругу под мышки, я потащила её к ямке. Кое-как уложив тяжёлое тело, принялась в спешке набрасывать сверху прошлогодние листья и сухие ветки. Себе же присмотрела укрытие под торчащей среди мелкого кустарника изогнутой корягой.

Послышался конский топот. Всадник на гнедой лошади был уже так близко, что я видела его лицо. Медленно отступая от закиданной листьями Доротеи, я пятилась спиной к кустам.

Взрывая копытами влажную землю, лошадь остановилась. Незнакомый мужчина соскочил с седла и направился в нашу сторону. Я вытащила свой ножик.

— Вы не знаете, с кем связались! — крикнула сипло. — Вы пожалеете!

Мужчина, снисходительно усмехнувшись, потянул с пояса большой нож. В спину мне уткнулись упругие ветки кустарника.

Мой противник, всё ещё улыбаясь, шагнул вперёд. Вдруг глаза его выпучились, рот широко открылся. Он нелепо взмахнул руками и повалился лицом вниз. Из его спины торчало древко короткой стрелы с пёстрым оперением.

Говорят, в минуту опасности перед глазами проходит вся жизнь. А я как наяву увидела, как мы, ещё совсем дети, сидим в кружок возле Олвера. По вечерам он устраивался у огня. Не умея сидеть без дела, что-то чинил, или мастерил полезные в хозяйстве мелочи. Закончив с делами, вырезал нам из дерева игрушки, рассказывая истории из своей военной жизни.

Он любил возиться со своим арбалетом, всё время его настраивая и усовершенствуя. Помню, как тщательно он обрабатывал заготовки для стрел, неторопливо водя своим старым, очень острым ножом с истёртой рукоятью. Заранее припасённые пёстрые перья лежали рядом на особой полочке.

Ещё один всадник подскакал, его лошадь стала рядом с первой, и тут же крепкие руки подхватили меня сзади. Не помня себя, я вцепилась зубами в руку, втащившую меня в седло.

— Я нашёл её! — крикнул над ухом знакомый голос. И, уже тише:

— Госпожа Эвелина, не надо портить свои зубки, через перчатку всё равно не прокусите.

Это был Стефан, старший сын Олвера.

Я с трудом разжала зубы:

— Стефан, там, под листьями, Доротея.

Я привалилась к такому большому и надёжному Стефану. Меня начала бить дрожь.

Вскоре к нам присоединились ещё двое наших людей. Я узнала их — это были крепкие парни, работавшие под началом Олвера.

Один усадил к себе на коня Доротею, и мы поскакали. На небольшой круглой полянке, откуда мы с подругой так неудачно убежали, в окружении наших людей жались друг к другу трое мужчин. Ещё двое неподвижно лежали рядом.

Когда мы подъехали, всадник на большом сером жеребце развернулся, и я узнала Олвера. На нём был кожаный камзол с металлическими нашивками, на перевязи висело оружие. Никогда я не видела его таким суровым.

— Госпожа Эвелина, эти люди причинили вам вред? — спросил он голосом, от которого прежде у меня душа ушла бы в пятки.

Но теперь я только посмотрела на троицу в центре.

— Они отняли наше имущество и лошадей. Мне лично они ничего сделать не успели.

Я перевела взгляд на Доротею. Её вид говорил сам за себя. В свете наступившего утра видно было распухшее, в синяках лицо, и красные следы от верёвок на руках.

Олвер кивнул:

— Стефан, отъезжайте, мы вас догоним.

Стефан, и тот, кто вёз Доротею, развернули коней прочь с поляны. Я успела заметить, как один из конюхов снимает с седла моток толстой верёвки.

— Как вы нас нашли? — спросила я, когда мы отъехали немного.

— Да уж, наделали вы шуму. — Стефан ответил не сразу. — Отец душу вытряс из мальчишки, который вас выпустил.

Вскоре к нам присоединились остальные, и наш маленький отряд рысью поскакал по направлению к дому.

Глава 10

Тайс замолчал и налил себе в кубок вина из кувшина. Медленно выпил.

— Остаток пути до дома прошёл как в тумане. Стефан на руках внёс меня в комнату, и я потеряла сознание.

Леонел откашлялся:

— Я ничего не слышал об этой истории. А кто был хозяином того лесочка?

— Леса вдоль дороги принадлежали не нам. Но в наших краях хозяева не возражают против самосуда в подобных случаях. К каждому дереву стражу не приставишь, а разбойные нападения не приятны никому.

— Должно быть, поэтому о младшей дочери барона мало кто знает? — задумчиво предположил принц. — Приличные семьи сурово относятся к оступившимся девицам.

— Моя семья предпочла всё скрыть. Накануне свадьбы скандал был равносилен катастрофе. А брак с господином Ирвином существенно поправил бы наши дела.

— Так что же тогда произошло?

— А дальше всё пошло, как намечено. Но это только казалось...

Рассказчик отставил кубок, отёр губы салфеткой и продолжил свою историю.

Очнулась я у себя в постели, и какое-то время лежала, глядя на поднятый полог. Шевелиться совсем не хотелось. Потом в комнату вошли моя мать, и незнакомый мне толстенький господин. Он был добротно одет, и имел при себе дорожный сундучок.

Мать подошла, присела рядом, расправила юбки.

— Эвелина, дорогая, — начала она, заметно нервничая, — мы знаем, что ты ещё не совсем здорова...

Она запнулась, не зная, что сказать. Глубоко вздохнув, продолжила:

— Мы пригласили тебе хорошего доктора, чтобы он проверил твоё состояние перед свадьбой.

— Благодаря, я чувствую себя гораздо лучше, — ответила я. — Мне бы только немного отлежаться.

Моя мать принялась теребить манжеты, лицо у неё покраснело.

— Дорогая, ты не понимаешь. Доктор должен осмотреть тебя всю, с головы до... до ног.

— Не стоит. У меня всего несколько синяков.

— Эвелина! — Мать начала злиться. — Доктор тебя осмотрит, хочешь ты этого, или нет!

Толстенький господин деликатно покашлял.

— Госпожа баронесса, — он говорил спокойно и очень убедительно. — Позвольте мне поговорить с вашей дочерью наедине. Уверен, что госпожа Эвелина проявит благоразумие.

Помедлив, мать, недовольно поджав губы, поднялась и вышла из комнаты.

Оставшись одни, мы посмотрели друг на друга. Присев около меня, доктор ласково положил свою руку на мою, и сказал мягко:

— Не стоит ничего бояться, моя дорогая. Я опытный врач, и не причиню вам неудобства. Мне уже приходилось много раз осматривать юных девиц, и дам благородного сословия. И должен заметить, что гораздо лучше довериться мне сейчас. Ведь ваша матушка настроена весьма решительно. Боюсь, она может вернуться в сопровождении слуг, и попросит их подержать вас.

Всё это он говорил сочувственным тоном, мягко глядя на меня своими маленькими, круглыми, добрыми глазами.

Подумав, я поняла, что он прав.

— Хорошо, я согласна.

Раскрыв свой сундучок, врач покопался в нём. Потом приступил к моему осмотру.

Никогда меня ещё так не осматривали. Но я помнила о матери за дверью и не возражала.

Поначалу казалось, что всё идёт хорошо. Толстячок казался уверенным в себе, и спокойно делал своё дело. Потом он насупился, и задумался на стуле, обхватив ладонью подбородок. Хлопнул себя по лбу, вновь принялся за осмотр, но через некоторое время опять нахмурился, и отошёл к своему сундучку.

Покопавшись в нём, вытащил две книги — одну побольше, в красивом переплёте, и одну маленькую, в простой тёмной коже. Просмотрел большую, отложил. Взялся за маленькую. Её он читал дольше, водя пальцем по страницам. Я следила за ним, ничего не понимая.

Наконец доктор оторвался от своих книг, кивнул сам себе, и улыбнулся в пространство. Подошёл ко мне, потирая ладони. Он добродушно улыбался, но казался немного смущённым.

— Ну что же, госпожа Эвелина... Ваше здоровье не вызывает у меня опасений. Думаю, скоро вы сможете вставать с постели. Но не сейчас, не сейчас.

Собрав свои вещи, он попрощался и вышел из комнаты.

За дверью послышался приглушённый разговор. Очевидно, результата осмотра нетерпеливо ждали.

Потом разговаривающие удалились по коридору, и всё смолкло.

Через день мне разрешили вставать, но дальше моей комнаты не выпускали. Как не старалась я выскочить, как не уговаривала тех, кто приходил ко мне, всё было бесполезно.

Навещали меня лишь Виргиния, моя бывшая кормилица, да ещё престарелая служанка. За дверью комнаты всегда дежурил кто-то из мужчин. Те вообще не отзывались.

Изнывая от скуки и отсутствия новостей, я металась из угла в угол, роняя на пол вещи и расшвыривая их ногами. Принесённое для меня рукоделие полетело в угол, да так там и осталось. Мне даже не хотелось делать вид, что возьмусь за ненавистное занятие.

А ещё через день ко мне вошла моя мать.

— Приехал господин Ирвин, твой жених, — деловито сказала она. — Я должна поговорить с тобой.

Расхаживая взад-вперёд по комнате, мать говорила довольно долго. Я молча слушала. Она говорила о женских добродетелях. Часто повторялись слова: покорность, воспитание, бережливость, послушание.

— Помни, — сказала она напоследок, — жена принадлежит своему мужу душой и телом. Ты должна будешь подчиняться мужу в его пожеланиях. Покорность и благочестие — вот признаки хорошего воспитания.

Она вышла, и в комнате появилась Виргиния в сопровождении двух служанок, нёсших красивое платье.

— Госпожа Эвелина, — сказала Виргиния, — ваша матушка велит вам надеть это платье. Сюзанна сделает причёску.

В животе у меня сжался холодный ком. Я принялась одеваться при помощи Виргинии и пожилой служанки. Сюзанна, встав рядом на колени, занялась моими волосами.

В заключение Виргиния достала из резного ларчика диадему.

— Сюзон, беги, предупреди госпожу, что мы почти готовы.

Молодая служанка выскочила за дверь.

Прикрепляя диадему к моим волосам, Виргиния негромко сказала:

— Вот вы и выходите замуж, госпожа Эвелина.

Голос у неё был такой, что я повернулась и посмотрела на неё. На лице её была лишь злоба.

— Вы подбили мою бедную девочку убежать из дома, бросили её в лесу одну на потеху разбойникам. Теперь ей одна дорога — или в монастырь, или замуж за старого пьяницу, как у Меделин.

— Что ты говоришь, Виргиния!

— Зато вы пойдёте замуж, как ни в чём не бывало. Будете как сыр в масле кататься.

Я принялась было что-то говорить, но посмотрела на кормилицу и поняла — что бы я не сказала в своё оправдание, она не поверит ни одному слову. Переведя взгляд на престарелую служанку, слушавшую нас, увидела на её лице то же самое выражение.

Передо мной распахнули дверь, и, сопровождаемая двумя женщинами, я вышла из комнаты. В коридоре стоял Стефан.

— Ты тоже думаешь, что я заманила Доротею? — спросила я.

Он отвёл глаза. Но я продолжала смотреть на него, и он ответил:

— Не моего ума это дело, госпожа Эвелина.

Отвернувшись от него, я пошла по коридору.

В нашей маленькой семейной часовне нас ожидали моя мать, мой отец, господин Ирвин, священник, и Олвер. Вошедшие со мной женщины присоединились к ним.

Я давно не видела отца, и его вид поразил меня. Когда-то высокий, статный мужчина, он совсем ссутулился; волосы, прежде густые, повисли жидкими космами. Под тусклыми глазами набрякли фиолетовые мешки. Взгляд у него был рассеянный. Казалось, он не совсем понимал, где находится.

Мы встали рядом с женихом. Он взял мою руку в свою. Его ладонь была тёплой и влажной. Я смотрела перед собой, чувствуя, как дрожат мои пальцы, и почти не слыша слова обряда. Потом мой муж повернулся и поцеловал меня в губы.

Обряд был окончен. Мы перешли в столовую, где уже был накрыт стол. Есть мне не хотелось, и я сидела, слушая вполуха застольную беседу. Говорили в основном господин Ирвин и священник. Иногда слово брала моя мать. Отец почти не разговаривал, налегая на вино.

Наконец мы поднялись, и нас с мужем проводили во двор, где стояла карета, запряжённая сильными гнедыми лошадьми.

Всю дорогу я промолчала. Господин Ирвин пытался что-то говорить, но я отвечала односложно, и он тоже умолк.

Потом карета въехала в город, колёса застучали по булыжникам. Мы подкатили к небольшому, опрятному особняку.

Глава 11

У двери нас встретил слуга — высокий, плечистый мужчина. Он был уже немолод. Чёрные, сросшиеся на переносице брови, и крючковатый нос придавали ему угрюмый вид. Учтиво поклонившись, он провёл нас в дом.

В просторной, сияющей чистотой гостиной меня усадили в глубокое кресло у камина. Тут же появился столик полированного дерева, сервированный для ужина.

Налили вина в кубки. Муж внимательно проследил, чтобы я выпила до дна. Мои слабые возражения были заглушены в корне:

— Я заметил, что вы ничего не ели сегодня за ужином. Это вино приготовлено специально для вас, моя дорогая жёнушка. Я привёз его издалека.

Потом были разные блюда, тоже приготовленные для меня.

Всё это было необычно, вкусно, и льстило моему робкому самолюбию.

Вскоре внутри растеклось приятное тепло. Я почувствовала, как горят мои щёки. Огонь в камине стал ярче, гостиная — уютнее. А сидевший напротив меня за столиком господин Ирвин показался милейшим человеком.

Сжимая тёплыми ладонями кубок, я слушала господина Ирвина, взявшегося рассказывать мне всякие забавные истории. Он говорил не переставая. Я слушала, не замечая, что слуга то и дело подливает мне в кубок.

— Вам нравится моё вино? — спросил господин Ирвин.

— Да, оно неплохое, — важно ответила я.

— Прошу вас, покушайте ещё, не огорчайте меня.

— Я не хочу огорчать вас, господин Ирвин, — церемонно ответила я и неожиданно хихикнула.