Детские Сердечки

От безысходности, перетянув свои чресла полотенцем, я выбрался наружу. Прохладно, но вполне терпимо. Небольшой коридорчик вывел к деревянной лестнице, по которой я и спустился на первый этаж.

Кухня нашлась сразу. Холодильник, возвышающийся белым монстром, раскрыл своё нутро, одарив меня практически пустыми полками. Нашлось лишь два яйца, кусок сыра и немного зелени. Вполне холостяцкий набор.

Уже через пять минут со сковородки на мою тарелку упала прелестного вида глазунья, за поеданием которой меня и застал Янек.

Он только что приехал, я слышал звук автомобиля, поставленного в гараж. Заметив меня, уплетающего яичницу, он подсел по другую сторону стола.

— Проснулся?

— Угу, — нечленораздельно ответил я, буквально промычав.

— Вот и хорошо. Завтра же пристроим тебя к делу. Ты главное больше не срывайся.

Глава 10

Дело оказалось непыльным. Всё что мне было нужно — это сидеть в небольшой кофейне в центре Осло, прихлебывать ароматный кофе, заедая его чизкейком, и пялиться между делом в окно.

В окне-то и было самое интересное. Оно выходило на узенькую улочку, где помимо магазинчиков и кафешек на вторых и третьих этажах располагались жилые квартиры. И в одной из этих квартир проживала отнятая более года назад маленькая девочка, родители которой уже передали аванс на её возвращение. Мне оставалось лишь изображать писателя, и с задумчивым видом заносить в тетрадь свои наблюдения за передвижением новых приемных родителей девочки. Ричард их вёл по городу, но чтобы лишний раз не палиться, за самим домом следил я.

Мне были показаны личные дела на цели с фотографиями и основными сведениями, вытянутыми Люком из общей базы данных. Краткий инструктаж провел Янек, пока из Убежища вез меня сюда. Напоследок, он пожал мне руку, и прошептал:

— Не подведи.

— Не дождешься, — усмехнулся я и, выбравшись, хлопнул дверью.

Кафешка была относительно невелика, но оттого очень уютна. Мягкие кресла за деревянными круглыми столиками так и звали к себе. Я не смог сопротивляться, и развалившись за одним из них, приступил к своему заданию.

Опознания моей скромной персоны я не боялся. Тревожные репортажи с показом моего угрюмого лица прошли несколько месяцев назад, и как я знал из разговоров с Жанной и Яном, местные не особо отличаются способностью к запоминанию. Их мало что интересует, кроме них самих и их интересов, которые зачастую очень узки. Да и к тому же по официальным данным, как сообщил Люк, я покончил с собой, выбросившись в море в одном из фьордов.

Данную версию с охоткой подтвердила бывшая жена. За две небольших дозы героина она рассказала полицейским душераздирающую историю о том, как я метеором ворвался в её жизнь, и, не дав опомниться, запихнул её в багажник украденного Вольво. Как она прострадала там больше суток, а потом якобы прослушала от меня исповедь и прощание, перед тем как я отправился заканчивать счеты с жизнью.

Бред полнейший. Лично я, как бывший милиционер, пусть даже простой пэпээсник, сразу же заподозрил бы тут неладное. Но норвежцы историю схавали, как уверял Люк. Да и к тому же пропал я с местных радаров, что только подтверждало версию о самоубийстве.

И в результате месяц назад уголовное дело о жестоком убийстве семейной четы в одном из пригородов Осло закрыли. Ко всеобщему облегчению...

Кстати, Люк положительно отличился перед начальством, 'случайно' обнаружив Ирдисовскую Вольво с подарком внутри у того бара, где судьба меня свела с Янеком. Нашему полицейскому даже выписали благодарность, или что там у них выписывают.

Ян ко всему прочему подсуетился у себя на родине, и неделю назад к нему приехал приятель с 'гостинцем' для меня. В простой оберточной бумаге оказался польский паспорт. Простая бордовая, как на паспорте России, обложка, на которой золотым тиснением красовалась польская курица с надписью на латинице поверху 'Ржечьпосполита Полска'. Но самое интересное меня ждало внутри — на заламинированной странице на меня взирала моя же собственная физиономия. Правда фамилия была другой, а местом рождения указан Киев.

— Паспорт настоящий, — заявил мне Янек, — никто тут подкопаться не сможет. Ты главное запомни, что ты украинец, получивший польское гражданство лет пять назад. Это объяснит, почему ты не знаешь толком ни английского, ни немецкого. Ваши люди особой тягой к языкам не отличаются, а многие вопросы снимутся.

— Так я на Украине-то и не был ни разу.

— А это и не важно, тут даже и не знают где это и чем от России отличается. Теперь ты Виктор Сухоренко. Соответствуй.

Пришлось соответствовать.

Но проблем не было никаких.

Официант (и скорей всего даже хозяин) молча приносил мне очередную чашку кофе, вежливо улыбался, ставя передо мной очередной десерт, и так же молча удалялся, не выказывая никаких признаков беспокойства. Других посетителей я интересовал от слова никак. Вот собственно и всё.

Единственной опасностью было встретить Лену. Но, думаю, она по таким заведениям ходить перестала, упав за это время окончательно на дно. Что ж, каждый сам кузнец своего счастья, как говорила моя мама. Мне стало на неё абсолютно начхать, словно и не было тех совместно прожитых лет.

Я тщательно фиксировал во сколько и куда выходили объекты. Если они шли к магазину на это же улочке, я спокойно это записывал, не тревожа больше никого. Но если они направлялись далее из поля моего зрения, то я просто вызывал Яна по выданной мне недорогой мобиле-раскладушке, где в телефонной книге под цифрами 1,2,3,4 скрывались все члены коллектива, и тогда уже в дело вступал следующий участник слежки.

Просидеть так пришлось шесть дней. Каждое утро я приходил минут через двадцать после открытия, усаживался на своё место, доставал большую толстую тетрадь, заказывал что-нибудь вкусненькое и начинал изображать творца, а точнее творческую личность.

На второй день официант, с непониманием взглянув на меня, пробубнил по-английски:

— You're a writer?

— Райтер, райтер, — ответил я. — Джоан Ролинг, Гари Поттер, — добавил я для солидности, ткнув себя пальцем в грудь. Помню, где-то слышал про то, что Мама Гарика творила свою бессмертную прозу в кафешках и забегаловках, используя вместо нормальной бумаги обычные салфетки, вот пускай и здесь меня принимают за такого же гения. — Ай лив ин зе стрит! — махнул я рукой в окно, добивая кафешника моим акцентом до конца.

Официант одобрительно покивал головой, и в подарок принес небольшое заварное пирожное, и более с этого момента лишних вопросов не задавал.

С погодой не ладилось с самого начала. В первый день накрапывал дождик, ну а к четвертому пошел полноценный снег. Серые свинцовые облака рожали из себя всё больше и больше осадков, а солнца не было видно совсем. Холод, слякость, серость — вот типичное описание обычных норвежских октябрьских будней. Как тут справляются местные — ума не приложу...

Впрочем, эти мысли витали у меня уже не один месяц.

В понедельник, на седьмой день, была запланирована сама акция.

Я всё так же занял свой уже практически именной столик, раскидал по нему пару тетрадей и пишущий инструмент и начал вновь имитировать бурную деятельность. Чего-чего, а служба в милиции и работа охранником этому тайному искусству обучили меня на все сто процентов.

Сегодня задача была не только в наблюдении за объектом, но и в контроле вообще всей видимой улицы сразу, в особенности за полицейскими, которые в кои то веки могут появиться на ней.

В одиннадцать — одиннадцать тридцать объект номер два, как значилось в досье, а по простому — приёмная мать, по обычаю посещала булочную через дорогу от своего дома. Детей по этому же обычаю она брала с собой — трое карапузов до семи лет дружно шагали вслед за ней. Там они задерживались минут на пять-десять, в зависимости от очереди, а потом шли в соседнюю лавку, торгующими фруктами и овощами. В стеклянную витрину было отлично видно с каким тщанием женщина выбирает нужные её продукты, а потом еще и отчаянно торгуется. Именно в эти минута внимание на детей ослабевает максимально, чем мы и хотели воспользоваться.

Ровно в половину двенадцатого объект номер два показался на улице. Я еще раз внимательно оглядел видимую мне часть тротуаров, но полицейских не заметил. Когда маленькая гурьба ребятишек скрылась у булочника, я набрал цифру 'три' на мобильном.

— Всё чисто, — произнес я, и мой собеседник отключился, так и не проронив ни звука.

Через минуту в продуктовую лавку зашли двое мужчин — Янек и Ричард. Их задача была встретить объект уже там, и еще больше её отвлечь, после чего уманить нужного ребенка в неизвестном для всех направлении. Неизвестном даже для меня, полную информацию мне разглашать пока всё еще боялись.

Через семь с половиной минут вслед за подельниками в лавку подтянулась и цель.

Почти две минуты тяжелейшего ожидания, и вот в приоткрывшуюся дверь выходит Янек за ручку с маленькой, лет четырех, девочкой в цветастом пуховичке. Тут же подъезжает неприметная городская малолитражка грязно-серого цвета. Ян впихивает туда начавшую сопротивляться девчушку и через минуту уже ничто не указывало на совершившийся киднепинг.

Еще через пять минут выходит Ричард и, отрешенно глядя на окружающих через натянутую на глаза кепку, проходит рядом с моим окном, буквально в метре от меня. Только стекла нас разделяет. Он видит меня, я это точно знаю, но на лице англичанина не трогается ни один мускул.

Как только он скрывается, начинается сам спектакль. Возмущенная 'мать' выпрыгивает на улицу, беспокойно озираясь и одновременно пытаясь кому то позвонить по сотовому телефону.

Через пять минут сюда подъезжает полицейский автомобиль, из которого выбираются две женщины в форме, но в странных головных уборах. Я не верю своим глазам — на головах у полицейских черные хиджабы с клетчатой шахматной каймой по краям. Они что, совсем рехнулись?

Пока я прихожу в себя, толерантные представительницы закона успели взять объяснения с лавочника и булочника, и метким шагом направились в кофейню. Быстро переговорив с официантохозяином, они деловито подошли ко мне. Но разговора между нами не получилось, норвежского я не знал, а их английский был настолько плох, что я вообще узнал его только с третьего раза, когда меня просили предъявить мой Айди.

Продемонстрировав им паспорт, я вызвал некое оживление у женщин. Эмоционально переговорив по рации. Они жестами указали мне на мое кресло и попросили не покидать его. Да я собственно и не собирался, по плану мне здесь нужно было просидеть еще час-два.

Через полчаса в кофейню вошел рыженький, тщедушный мужичек, так же в форме, и с большой кожаной папкой.

— Йозаф Комар, — представился он на очень плохом русском. — Полиция Осло. Ду ю спик инглиш?

— Йес, ай ду. Только плохо, — честно признался я. — А в чем собственно дело? Эти дочери Аллаха ничего толком не объяснили, потребовали от меня остаться тут.

— Плохо, — с ужасным польским акцентом ответил полисмен. — Что вы тут делаете?

— Пишу книгу. Я писатель.

— Прямо здесь?

— Да. А что такого? Вот Джуан Ролинг своего Потера тоже в кофейнях писала, — воспользовался я единственным знанием о европейских писателях. — Вы лучше поясните что же такое произошло?

— Украли ребенка, — поляк что-то записывал в блокнот, вынутый из папки. — Разрешите ваши документы? — взяв мой новый паспорт в руки, он внимательно его пролистал и поинтересовался. — Ваша цель пребывания в Норвегии?

— Туризм. Специально приехал роман дописать, чтобы не мешал никто. Как вы, например, — однако Йозеф даже бровью не повел над шпилькой.

— Когда намереваетесь покинуть это страну?

— Завтра-послезавтра. Пока еще не решил, а что?

— Вы ничего не видели, что происходило у дверей магазина с фруктами минут сорок назад? Она как раз напротив вас.

— Что-то подозрительное? — изобразил я на лице задумчивость. — Да вроде всё было как обычно. Я даже ничего и не понял, пока ваши коллеги не приехали.

Так ни о чем я проговорил с ним еще минут двадцать, и только через час после его ухода, собравшись, выполз на продуваемую всеми ветрами улицу.

Колкий снег бил в лицо, когда я медленно и размерено шагал по брусчатке тротуара до первого перекрестка. После поворота ветер стал бить в ухо, но всё равно было несколько легче.

Пройти три квартала было нетрудно. И вот за очередным углом меня уже поджидал БМВ Янека.

— Ну что? Удачно? — спросил я, усаживаясь на штурманское место.

— Более чем, — усмехнулся Ян. — Ребенок уже покинул пределы Норвегии и к утру будет у своих настоящих родителей в Дании.

— Дай то бог, — прошептал я практически про себя. — Хоть кому-то в этой жизни должно повезти.

Глава 11

Я ерзал на неудобном пластиковом стуле. Нет, минут десять на нем восседать вполне комфортно, но проблема в том, что под моим седалищем он находился уже битые два часа.

Вместе с остальными подельниками мы сидели в большой комнате в том самом складе, куда несколько месяцев назад меня испуганного и пьяного притащил Янек. Это помещение использовалось для редких тайных встреч и брифингов, когда некоторые члены коллектива просто физически не могут вырваться из столицы Норвегии.

Вообще, как я понял, по всей стране существовал с десяток 'берлог', где в случае проблем можно было залечь на дно. Именно в одном из них я и проводил свои синие дни. Об остальных я только слышал, но воочию не наблюдал.

Вообще складывалось ощущение, что вся эта деятельность приносит довольно неплохие деньги — содержать столько недвижимости дело не дешёвое. Но при этом живых денег я особо не видел, мне периодически выдавали некоторые суммы на мелкие расходы, но не более. Янек и Ричард уверяли, что вся организация находится на самообеспечении, и огромные суммы уходят на взятки и откаты, да к тому же большую сеть агентуры необходимо было поддерживать. Оказалось, что помимо нас, активных членов, существуют довольно много сочувствующих, помогающих по мере своих сил.

Не верить им у меня оснований не было.

Меня смущало другое. Зачем я им? У них всё отлично отлажено, и прекрасно работало без меня. Люк добывает информацию через свои источники. Ричард планирует. Янек и Жанна организуют наблюдение, прикрытие и осуществляют сам план. В эту схему я вписывался как пятая ножка к столу — вроде как и особо не мешает, но и без неё можно обойтись.

А значит, они задумали нечто новое, то с чем бояться сами не справиться. А может быть просто пачкаться не хотят. После чего они меня пригрели? После жестокого убийства, как говорила пресса. Они знают, что у меня грань, тормозившая обычных людей, уже пройдена. Меня особо ничего уже не держит. А значит — им нужна попросту 'торпеда'.

Самое интересное, что меня это устраивает. Я пытался прислушаться к себе, но внутреннего противоречия не услышал. Мне по большому счету было всё равно. Делай что делаешь, и будь что будет, как говорили древние.

Сейчас у небольшой металлической белой доски в углу, где были маркером выведены имена и фамилии под чёрно-белыми прижатыми магнитами фотографиями, стоял Янек и проговаривал еще раз все известные ему факты.