— Жизнь твою спасаем, дурень, — ответил Калинин, нагибаясь за маленькой деревянной табуреткой. Вообще данный сарайчик выступал у Геца за мастерскую. Помимо верстака, по стенам в недосягаемой близости от пленника, был развешан всевозможный инструмент — пилы, лобзики, гаечные ключи, молотки, отвертки. По столам, расставленных вдоль стен, были разложены ящики с гвоздями, шурупами и прочей мелочевкой.

— А чего её спасать? Я чай не маленький...

— Егор, я тебя десять лет знаю. Ты у меня на глазах вырос. Ты для меня всё еще пацан, — ответил Максим, усаживаясь напротив. Миша же скромно навалился на входной косяк.

— Ага, нашелся мужчина, — огрызнулся пленник. — Как сеструху бить, так ты первый. И как жизни поучить, тоже не в последних рядах.

— То, парень, дела давно минувших дней. Я до сих пор себя ненавижу за каждый тот случай, — глухо ответил Максим. — Знаешь ты или нет, но я тогда связался с наркотой. Почувствовал себя звездой задрищенского разлива, — он грустно усмехнулся, — захотел окунуться во всю эту красивую жизнь. Знаешь, многие восходящие звезды спорта так и заканчивают свою карьеру, лишь чуть-чуть взлетев. Я не стал исключением, — взгляд Макса стал мутным, словно он ничего не видел, погружаясь в себя. — Всё началось с безобидной травки. Далее пошли колеса и ЛСД. Ну а добил всё кокаин. Света пыталась бороться с этим, пыталась вытянуть меня, но безуспешно. В приступах ломки я готов был прирезать любого, кто бы встал между мной и дозой. После того, как меня вышибли из команды, она еще месяца три пыталась вернуть меня на путь истинный, не смотря на каждодневные тумаки с моей стороны. Ты не думай, — поспешно сказал он, — я себя не оправдываю. Тогда я был ужасен, и сейчас я понимаю, как сильно она любила меня и терпела так неимоверно долго. Ну а когда она ушла, я погрузился в пучину тьмы. Героин, мутные типы в качестве друзей на час. Закончилось тем, что ради дозы я вместе с разной швалью стал выходить на улицы Ростова на 'промысел'. Я ограбил с десяток женщин, не меньше, и еще с десятка два мужчин. Последнего мы запинали в бордюр, а я, обезумев, скакал у него на голове. Мужчина умер, а я наконец осознал, в кого превратился, — Максим перевел дух, похлопав по карманам, и так и не найдя сигареты, вновь одолжил их у Михаила.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— А за тем, чтобы ты понял, что себя я презираю в сотни раз сильней, чем ты, — он закурил от одноразовой китайской зажигалки. — Я до сих пор безумно люблю Свету... Любил... И я сделаю всё, чтобы найти её убийцу.

— Так Артёма же поймали? — удивился Егор.

— Не так там всё гладко. Я чувствую, что не он убийца.

— Как не он? Зачем тогда его отец матери пригрозил, что дом сожжет, если его посадят?

— С чего ты взял? — удивился Гец.

— Мне кореш ваш, ментяра местный сообщил.

— Кто?

— Да не знаю, — смутился Егор. — Славой вроде представился, я его впервые видел.

— Как выглядел? — не унимался Михаил.

— Ну, чернявый такой, высокий, чуть выше меня, — пленник задумался. — С погонами старлея вроде.

— А когда он тебе об этом сообщил и как?

— Да позавчера вечером, я как раз на КПП дежурил. Приехал на серой девятке, представился, да рассказал , что этот хрыч семью мою пресует.

— Ну а ты?

— А что я? Сестренку потерял, что мне, еще и мать хоронить? Взял автомат, да и рванул на попутках.

— Прямо в форме?

— Зачем? — удивился Егор, — У меня гражданка уже давно для самоволок припрятана была, чай не дух и не черпак уже.

— Ну и как прибыл, ты дождался Вячеслава Колесникова и расстрелял его в упор?

— Нет, ребят, не я это был, — пленник ошарашено замахал свободной рукой. — Я как приехал, сразу к Вовке Путилину в гости заскочил. Ну а там уже менты пришли и сообщили, что кого то постреляли. А потом и вы наведались, — после чего в сарайчике повисла на несколько минут тишина.

— Знаешь что, Егор, — наконец заговорил Максим. — Тебя развели как лоха. Ни кто твоих родных не пресовал.

— А как же приезжий мент?

— Нету у нас в отделе не одного Славы с такими приметами, как ты нарисовал. Тебя специально подвели, чтоб ты дезертировал.

— Зачем?

— А за тем, чтобы на тебя убийство Колесникова старшего повесить.

— Как? — Егоровы глаза округлились в ужасе. — Зачем?

— А хрен его знает, зачем. Но обвиняют тебя уже вполне официально.

— Не может быть! Мама же этого не переживет! У мамы и так с сердцем плохо, — запричитал он, глядя себе под ноги.

— Уже не пережила.

— Что?!

— Сегодня утром отказало сердце...

Оставив рыдающего парня наедине с собой, напарники выбрались на относительно свежий воздух.

— Что думаешь? — спросил Калинин, закуривая еще одну сигарету.

— Да думаю какая-то глобальная игра замыслилась, — ответил Гец. — А тут мы с тобой такие красивые лезем. Завалят нас за милу душу.

— Хочешь соскочить? Ты не парся, я пойму, что жизнь дороже.

— Брат, я смерти не боюсь. Меня убили еще там, в 95-м, под Грозным. И всё что после — это просто жизнь в долг, который рано или поздно придется отдать, — Миша сплюнул под ноги. — Я до конца.

— Давно ты меня братом не звал.

— Давно ты этого не заслуживал, — Гец внимательно посмотрел товарищу в глаза. — Очень давно.

Постояв еще пару минут в тишине, Макс отошел в туалет, типа 'Сортир', расположенный в метрах в пяти от входной калитки, когда в неё кто-то настойчиво затарабанил. Отворив её, Михаил увидел двух невысоких мужичков в мышиного цвета форме.

— Здорова, Гец, — первым протянул руку мужичек по шире, с лычками старшего сержанта на погоне. — Макс у тебя?

— Здорова, здорова, — Миша пожал руку и следующему, чуть поуже напарника, сверкающему прапорскими звездами. — А с какой целью интересуетесь?

— Так это, дело есть, — не сдавался сержант.

— Нету его, — на голубом глазу соврал старшина. — Заскакивал минут пятнадцать назад, да и ушел.

— Печально, — сержант сразу насупился. — А куда он мог уйти не знаешь?

— Да хрен его знает. Домой к нему загляните.

— Не, дома его нет, мы уже с дедом его пообщались. Он сказал к тебе он ушел.

— А что всё же случилось?

— Да Косарь Колесникова-младшего выпустил, а Максима приказал к нему привезти, — наконец заговорил прапор.

— Мда... — Гец почесал бритый затылок. — Ничем парни помочь не могу. Реально не знаю, где он сейчас.

— Понятно, — расстроенно и синхронно заявили милиционеры, — но ты, это, как он объявится — сообщи. Лады?

— Да не вопрос.

— Ну, тогда давай, удачи!

Как только захлопнулась калитка, Гец подошел к туалету.

— Слышал?

— Ага.

— Разыгрывается новый акт пьесы...

Ставропольский край. Станица Вольная. 18 августа 2006 года. Пятница. 11:22

Максим сидел на корточках в густых кустах акации неподалеку от автостоянки 'Вольных конюшен', фамильного предприятия, как шутил временами Колесников-старший.

Место было удобное — небольшой заасфальтированный майдан перед двухэтажной конторой, за которой располагался довольно немаленький манеж окруженный левадами и садами. Парковка как раз и примыкала, к одному из этих садов.

Макс находился в этой позе уже минут сорок, так что ноги начали потихоньку неметь, всячески лишая возможности резко подскочить к цели, но встать и размять нижние конечности было нельзя, риск выдать место засады оставался нешуточным. Поэтому пришлось усесться прямо попой на голую землю.

Вчера Максим до самого вечера оставался у Геца, лишь с приходом темноты шмыгнув в заборную дыру, между участками, благо были они соседями с незапамятных времен.

Егора пока решили не выпускать, чтобы не натворил глупостей. Обильно накормив его пельменями, выдали бутылку водки, чтобы хоть на сегодня забылся. Парень был подавлен, никак не отреагировав на поставленную мисочку с едой и притащенное железное ведро, для справления естественных надобностей.

Дома же Максима ждал тяжелый разговор с дедом. Связав недавние события и визит милиции, Григорий Степанович связал дважды два и устроил внуку практически допрос с пристрастием. Максу ничего не оставалось, кроме как выложить лайт-версию происходящего, тактично умолчав про наркомана Богачёва, и про пристегивание Семеного-младшего наручниками к верстаку, про последнего заявив, что 'просто укрыли в надежном месте'. Дед похватался за сердце, покачал головой, попричитал за подрастающую молодежь, наконец выдав:

— В кого ты у меня такой непутевый?

Он любил внука, хоть тот и доставил ему не один повод для расстройств. Еще в конце восьмидесятых, когда в нелепой автоаварии Григорий Степанович в одночасье стал вдовцом с сиротой-внуком на руках, он крепко взялся за воспитание этого восьмилетнего отрока. До того этой же участи удостоились две его дочки, одна из которых став женой морского офицера осела на Камчатке, ну а второй не свезло на трассе Ставрополь-Ростов.

О сыне он мечтал давно, и был очень горд, когда появился Максим в его жизни. Перевезя все его вещи из Ставропольской квартиры дочери к себе в станицу, они остались вдвоем перед надвигающейся бурей развала СССР. Ветеран Великой Отечественной войны, с небольшим 'иконостасом' на старом выцветшем пиджаке, он очень тяжело воспринял предательство в руководстве страны, но внук заставлял его держаться, поднимая его. Работы не стало, выручали лишь приусадебный участок, да шабашки. Впрочем, на последние старика приглашали всё меньше и меньше. Но Максима на ноги он всё же поставил — подающего надежду футболиста с удовольствием взяли в запасной состав 'Ростова', продлив контракт даже после армии. Ну а известие о падении внука он воспринял очень тяжело. Пытался найти его в этом городе-миллионнике, но безуспешно, никто не знал где он и как он. А когда через год блудный внук объявился и сознался во всех своих грехах, то он всячески ему помогал — привязывал к кровати на время ломки, отпаивал настоями трав, читал ему книжки, пока Максим бессмысленными глазами пялился в потолок. Ну а потом, уже более-менее отошедшего внука, Григорий Степанович устраивал на работу, для чего не слезал с соседа Миши. Гец очень долго упирался, наконец, поддавшись на уговоры, и трудоустроил Макса под свою ответственность. И вновь теперь проблемы.

Поохав над непутевостью, дед сходил до соседа и поговорил уже с ним. Убедившись в правдивости внуковых слов, он прихватил малую пехотную лопатку, небольшой фонарик и полез в подпол. Попыхтев там минут пять, он выбрался наружу, весь измазанный в земле, держа в руке довольно тяжелый сверток из тряпок. Развернув его на столе, он вынул почерневший от времени обрез трехлинейки и десяток черных винтовочных патронов.

— Эхо войны, — сказал Григорий Степанович удивленному внуку. — Я его даже в девяностые не доставал, хотя в нескольких случаях и пригодился бы.

— Зачем? — Максим кивнул на обрез.

— Уже два покойника есть, как бы третий не появился. Сейчас ты вернешься к Мише, я с ним уже договорился, и носу никуда высовывать не будешь. Его, — дед кивнул на оружие, — ты будешь всегда держать неподалёку. Ты меня понял?

— Но деда...

— Ты меня понял? — повторил вопрос Григорий Степанович с нажимом.

— Да, — Макс обречено махнул головой.

Ночью, ворочаясь на Мишкином диване, он обдумывал, что же делать дальше. И идея пришла сама собой.

Вот и сейчас, вертя задом между стволами акации, он прикидывал, как лучше всё провернуть. Час прошел, второй, наконец, на стоянку въехал неплохо отюнингованый под внедорожье УАЗ-Патриот черной масти. Он то и был нужен. Это был третий автомобиль Колесниковых, предназначенный для охоты-рыбалки, на которую любили выбраться, что отец, что сын. Массивный кенгурятник с электролебедкой венчал капот детища Ульяновского завода, большой багажник с люстрой — крышу, фара-искатель примостилась у водительского окна, ну и конечно колеса — огромные вездеходные траки красовались на месте стандартной резины. Беху Артёму явно не отдали, а гелендваген отца идет в утиль, на чем же еще сейчас рассекать наследнику олигарха местного разлива?

Автомобиль остановился идеально, лучше не придумаешь, как раз неводительской стороной напротив тех кустов, в которых и засел Калинин. Грузная туша внедорожника прикрывала его от Артёма, уже шагавшего в сторону офиса в светлых брюках и гавайской рубашке аляпистого цвета.

Максим сжал пластиковый пакет, в котором покоился дедов обрез, и, согнувшись, практически на корточках, побежал к УАЗу. Ему повезло, удалось открыть заднюю дверь раньше, чем водитель, отошедший метров на десять, успел нажать на кнопку брелока сигнализации. Щелкнул автозамок, бесполезно вдавив пенек, на уже отворенной дверце, и Макс аккуратно влез внутрь салона, растянувшись на заднем сидении, чтобы не отсвечивать, а то мало ли кто будет проходить мимо. Уже лежа он освободил от лишней шелухи 'укороченную' мосинку, передернул затвор, дослав патрон в патронник, и стал ждать.

Прошел час, и Максиму стала казаться идиотской идея залечь тут, как в дешевом боевике. Он лежал и прокручивал в голове варианты, как выпутаться из этой глупой ситуации, но тут вновь щелкнул центральный замок. Макс напрягся, даже перестал дышать, опасаясь выдать себя, когда Артём с толстой кожаной папкой на молнии забрался на водительское место. Ключ в замке зажигания повернулся, и двигатель довольно заурчал.

— Не дёргайся, — дуло обреза уперлось в Артёмову шею.

— А, это ты? — Колесников спокойно разглядывал нежданного гостя, словно его появление не было неожиданностью. — Чего ты хочешь? Убить меня? Так стреляй здесь, не тяни кота за яйца.

— Не так всё просто, — лишь ответил Максим. — Двигай малым ходом, и без глупостей, — обрез сильнее надавил на мягкую плоть.

— Куда?

— На старое овощехранилище.

Артём всё так же спокойно воткнул первую передачу и нажал на педаль акселератора. Огромный Патриот поехал, сначала выскочив со стоянки на широкую улицу, где помимо 'Вольных конюшен' находился еще и цех, по переработке свинины. Колесников старший в свое время посчитал, что торговать голым мясом не так выгодно, как колетами и пельменями, вот и подсуетился чутка. Даже недостающее мясо вроде говядины и баранины он скупал у жителей станицы, за что был этими жителями любим и обласкан. Сейчас же у цеха стоял большой ГАЗон, в который загружали коробки из плотного картона. Смерть хозяина пока никак не повлияла на работу.

Всю дорогу проехали в тишине, ни у кого не было желания разговаривать. Когда на горизонте показались развалины хранилища, то движение УАЗа замедлилось до 15-20 километров в час.

— Что, пожить подольше хочешь? — ухмыльнулся Макс.

— А что, плохое желание?

— Да нет, нормальное желание, паскуда, нормальное. Только всё равно ты сдохнешь. От меня ты не откупишься, как от Косаря, и адвокаты твои холёные тебя не спасут.

Артём промолчал, ведя автомобиль туда, куда указывал Максим. Вот они минули само овощехранилище, объехали его по прогалине, угодив на небольшую, вытоптанную в траве полянку.