| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
-Никто не знает, — отозвался Харль, к тому времени забывший о сборе трав и лениво разлегшийся на старом камне, нагретом солнцем. — Чего только не рассказывают о нем! Я слышал, что он родился на далеких островах, где поклоняются морским чудовищам, а его мать — морская ведьма, которая раз в сто лет выходит на сушу, превратившись в красивую девушку — только по спине у нее идет полоса черной с золотом чешуи. Тому, кто найдет такую чешуйку во время отлива, всегда будет везти на море, его корабль не потопит даже самый суровый шторм, а сирены и кракены будут держаться в стороне. Капитаны и пираты готовы отдать целое состояние за такой талисман. Но горе тому, кто встретит ведьму лунной ночью, когда она втирает в свою белоснежную кожу лунный свет, собранный с морских волн... Вскоре израненное тело несчастного вынесут морские волны, а спустя некоторое время на берегу найдут младенца, на теле которого в укромном месте есть ведьмин знак — та самая черная чешуйка, и стоит ее вырезать серебряным ножом, как младенец превратится в отвратительного морского гада, точь-в-точь как сама ведьма без человечьей личины. Убить того ребенка нельзя, ведь на город обрушится гнев моря и проклятие ведьмы — но как только сыну ведьмы исполняется восемнадцать лет, его изгоняют из города и запрещают возвращаться...
Речь мальчишки стала вдохновенной, напевной, глаза горели, как это часто случается с увлеченными рассказчиками. Я, невольно увлекшись его сказками, присела рядом и вскоре почувствовала, что меня вот-вот одолеет дремота — солнце пригревало так ласково...
— ...А другие говорят, что мать господина Огасто была дочерью знатного господина с Юга, дерзкой и своенравной девицей. Как-то раз она побилась об заклад, что пойдет на кладбище в ту ночь, когда мертвые выходят, чтобы отведать угощение, оставленное для них родственниками. Все отговаривали ее, но она никого не послушала. Только она ступила на кладбищенскую землю, как луна вышла из-за туч, и девушка увидала, что мертвецы весело пируют, а в их мертвых глазницах пылает огонь преисподней. Но гордая южанка преодолела страх и смело пошла вперед. Мертвецы, завидев ее, принялись ласково приглашать ее к своему столу и просить, чтобы она съела хоть крохотный кусочек поминального пирога. Но она не слушала их и шла все дальше, дальше, пока не очутилась за кладбищенской оградой. К тому времени она очень утомилась, а кладбищенские столы ломились от яств, вид которых заставил бы изнывать от голода любого. Но девушка помнила, что нельзя прикасаться к пище покойников. Тут она увидала, что за оградой, на большом камне лежит чудесное сочное яблоко, светящееся во тьме. Девица не удержалась и откусила кусочек от него, после чего упала в беспамятстве. Через девять месяцев она родила сына, который сначала показался повитухе мертвым — он не дышал и не издавал даже тихого писка. Но только все решили, что младенец умер, как глаза его моргнули, раз-два, раз-два! Девушка та отошла в мир иной сразу после родов, однако успела признаться перед смертью, что съела проклятое яблоко в поминальную ночь. Люди пошли на указанное ею место, увидели старый камень — как покойница и описала. Только самая древняя старуха в округе припомнила, что некогда там был похоронен нечестивый самоубийца, виновный в смерти многих добрых людей. Его имя было проклято, оттого на камне и не выбили ни буквы, ни знака. О происшествии этом запретили говорить, сына бедной покойницы отослали в далекий монастырь, а саму ее похоронили с пышностью и почетом. Но не прошло и семи дней, как надгробье на ее могиле оказалось разбитым, могила раскопана, а следы, от которых разило тленом, вели к старому камню за оградой кладбища. Земля там была рыхлой, но никто так и не решился раскопать могилу самоубийцы, чтобы проверить, лежит ли там тело той, кто стала его посмертной женой...
-Ох и горазд же ты плести языком, — с некоторым презрением произнесла я, не дав Харлю начать третью историю о рождении господина Огасто. — Не трудись, я и сама таких баек сочинила добрую сотню взамен на обед или ужин у случайного костра. Расскажи-ка лучше, давно ли за Его Светлостью водятся странности, о которых все говорят? Правда ли то, что его одолевают приступы?
Мальчика принялся морщить лоб, припоминая.
-Сказать по чести, в те времена, когда господин Огасто только прибыл в Таммельн, наша семья не так уж часто бывала во дворце, не по чину нам это было, — ответил он неохотно. — Матушка извелась вся, чтобы попасть в свиту Ее Светлости. С госпожой Вейденой прибыло несколько столичных дам, но разве для королевской дочери этого достанет?.. Все семейства Таммельна, считавшие себя благородными, едва не передрались, когда предлагали своих дочерей в наперсницы новой госпоже. Но к тому времени, как мы с матушкой обжились во дворце и осмотрелись, господин Огасто уже начал хворать, хоть о том и запрещали говорить поначалу. Слыхал, что с самого начала он повел себя нелюдимо, точно не сам выторговал для себя Таммельн. Вот и вышло, что у госпожи Вейдены есть свой двор, к Ее Светлости все горожане идут со своими бедами, а Его Светлость лишь со своими наемниками ведет беседы, да вполуха слушает отчеты управляющего, точно ему нет никакого дела до своих владений. Приступы его в тайне держать не вышло, вскоре уж все в округе знали, что рассудок господина Огасто помрачен. Он и сам о том знает — прячется ото всех, молчит, а затем выходит из своих покоев, как из могилы подымается.
-Отчего же началась его болезнь? — задумчиво спросила я, не ожидая, что на этот вопрос мне кто-то даст ответ, однако Харль с готовностью принялся перечислять:
-Быть может, старой каменной пыли надышался — она, поговаривают, раньше с ума многих свела. Дворец-то построен на камнях, которые остались еще от эльфов, и как не бились чародеи — а в старые времена их множество здесь водилось и преискусных! — вредное колдовство из подземелий так и не вывели. Если в самую короткую ночь года положить себе в башмак веточку зверобоя, перо ворона и коготь черной кошки, а затем спуститься в старые коридоры, что под землей, то увидишь, что одни камни под ногами серые, как обычно, а иные — отмечены знаками. Если с такого камня соскрести чуток плесени, затем ее высушить и подмешать в питье человеку — тот непременно сойдет с ума. Потому-то слуги не хотят спускаться в подземелья: к ноге эльфийская магия пристанет, позабудешь перед своим порогом ноги вытереть, да и внесешь непотребство в свой дом! А господин Огасто частенько спускается вниз, чтоб посмотреть на своего пленника...
-На чудовище? — скривилась я от отвращения.
-Вот все и говорят — зачем на эдакую мерзость смотреть? — согласился со мной Харль. — Это похуже эльфийской магии будет! Многие говорят, что герцог теряет рассудок оттого, что ведет беседы с той тварью. Бывает, что одним словом с ночной ведьмой перемолвишься, не признав ее в темноте — и она душу потом из тебя высосет за пару недель. А тут уж который год нечистая сила под боком козни свои творит — что ей цепи, что ей стены? — он понизил голос. — Поговаривают, что хоть господин Огасто и взял в плен то чудовище, но сам очутился в его власти. Да и сам он неизвестно какого роду-племени...
-Хочешь сказать, что господин Огасто — не человек? — с насмешкой спросила я, поняв, что мальчишка вновь принялся сочинять.
Уязвленный Харль сердито шмыгнул носом, но спорить не стал:
-Господин Огасто — быть может и людской крови, а вот тот, кого он привез с собой и запер в подземелье — истинное чудовище, тут уж можешь быть уверена. Всякому известно, что одолеть нечистую силу без колдовства невозможно, вот и рассуди сама — честный ли человек наш новый герцог или же нет.
-Колдовство! — еще с большим презрением воскликнула я, сморщив нос.
-Хочешь сказать, глупая Фейн, что не веришь в колдовство? — рассердился Харль, явно привыкший к другому отклику на свои истории. — Не требуется большого ума, чтобы назвать любую историю байкой! Признайся просто, что в твоей скучной жизни не случалось ничего интересного, оттого ты и не веришь в чудеса!
-Такие россказни стоили мне немалых бед, и я не скрываю, что не люблю их, — я помрачнела. — Длинные языки суеверных кумушек перемывали мне кости сколько я себя помню. Я ведь восьмая дочь восьмой дочери, да еще и уродилась рыжей незнамо в кого...
Мальчишку мои слова не на шутку встревожили, он уставился на меня с подозрением.
-Восьмая дочь восьмой дочери? — переспросил он, хмурясь. — В наших краях это считается недобрым знаком!
-То-то и оно, — зубы мои скрипнули от давней досады. — Все сразу сошлись во мнении, что я — урожденная ведьма с дурным глазом. Так и вышло, что батюшка мечтал о сыне, а получил рыжую восьмую девку — и с той поры все в моем семействе пошло наперекосяк. Родителям пришлось уехать из родных краев, но дурная слава шла за нами по пятам. Матушка моя решила, что отправит меня в Олорак к своему брату — моему дядюшке, — в надежде, что туда слухи дойдут нескоро. Лишь пару раз после того мне позволили увидеть сестер, а затем родители запретили мне переступать порог их дома, не желая, чтобы вновь начались пересуды. Обо мне распустили слух, будто я умерла. Некоторое время я жила с дядюшкой Абсаломом, а затем кто-то пронюхал, отчего от меня отказалась родная семья, и вскоре лавку дядюшки сожгли, вменив мне в вину все бедствия, что произошли в городе за пять лет, если не больше. Нам пришлось убираться подобру-поздорову, чтобы не попасть в тюрьму по обвинению в колдовстве. Пораскинь-ка мозгами, Харль — жила бы я так дурно, обладай хоть толикой каких-то волшебных сил?
Мальчишка, задумавшись, кивнул.
-Уж веснушки эти ты точно могла бы свести, — согласился он, но затем по изменениям в его остроносом лице стало видно, что опаска в нем снова взяла верх, помножившись на врожденную болтливость. Я поняла, что Харль уже воображает, как принесет в герцогский дом удивительную весть о племяннице лекаря.
-Не вздумай тут же об этом разболтать, паршивец! — я нахмурилась, уже сожалея о том, что разоткровенничалась. — Стоит мне только услышать за своей спиной обвинения в колдовстве, как я тут же донесу Ее Светлости, что ты сочинил сплетню, будто господин Огасто — сын морской ведьмы и покойника!
-Тебе никто не поверит, пришлая! — огрызнулся Харль, но в словах этих не слышалось уверенности.
-Зато госпожа Вейдена верит дядюшке Абсалому! — ответила я с угрозой.
Харль не привык к тому, чтобы ему затыкали рот — я видела это по его насупленным бровям и сверкающим глазам, но он и впрямь чрезмерно разболтался, пытаясь произвести на меня впечатление. Думаю, герцогиня разгневалась бы не на шутку, узнав, как очерняют имя ее супруга, но уступать мне малолетний негодник не желал. Наверняка наша ссора затянулась бы, и мы с ним славно потаскали бы друг друга за вихры, но тут Харль вдруг побледнел, завидев что-то за моей спиной, и быстро спрыгнул с камня, точно собираясь бежать со всех ног, как вспугнутая мышь.
Я оглянулась и увидела, что к нам приближается всадник, появившийся из-за ближнего холма.
-Его Светлость! — прошептал Харль, округлив глаза.
-Господин Огасто? Без сопровождения? — страх мальчика передался и мне — я задрожала, видя, что всадник направляется в нашу сторону.
-Он часто выезжает из дому один, — быстро ответил Харль, взгляд которого тревожно бегал из стороны в сторону. — Никто не знает, куда и зачем он ездит, но повстречать его — не к добру!
-Еще бы! — пробормотала я. — Стоит ему понять, что мы тут бездельничаем и чешем языки... А ну-ка быстро рви вон те листья, и складывай их в корзину!
Сама я тоже бросилась ломать первые попавшиеся стебли, изображая, будто все мое внимание сосредоточено на этой важнейшей работе.
Герцог Огасто, которого я видела до сей поры только единожды, приблизился к нам, и мы с Харлем принялись кланяться, наперебой желая ему доброго дня. Он некоторое время рассматривал нас, точно не в силах припомнить, где раньше видел наши лица, но затем рассеянный взгляд его упал на мои волосы, выбившиеся из-под чепца.
-Племянница лекаря! — произнес он, едва заметно улыбнувшись. — Ты сменила наряд. Я не сразу узнал тебя, рыжая девочка. Что ты делаешь в таком диком месте? И кто это с тобой?
-Ваша Светлость, я Харль Лорнас, — торопливо произнес мой юный спутник, еще раз поклонившись. — Моя матушка, Эрмина Лорнас, состоит при госпоже Вейдене. Я вызвался помочь господину лекарю, и тот сказал, что я могу пойти вместе с его племянницей...
-Мы собираем лекарственные травы, Ваша Светлость, — перебила я речь Харля, с которого сталось бы наврать с три короба, раз уж он приплел сюда дядюшку Абсалома, знать не знавшего ни о каком Харле Лорнасе. — Осталось не так уж много времени до наступления холодов, и нужно сделать запасы на зиму.
По лицу герцога нельзя было с уверенностью сказать, что он меня слышит — взгляд его все то время, что я говорила, был направлен вдаль, куда-то вдаль. При свете дня он казался еще красивее, каждая черточка его лица казалась одновременно и резче, и тоньше. Теперь я поняла, что герцог совсем молод — куда моложе, чем мне подумалось во время нашей первой встречи — ему сравнялось не более тридцати лет. На своем гнедом тонконогом коне он сидел уверенно, и в каждом его движении сквозили изящество, сила и ловкость, свойственные только тем, кто учился искусству наездника с самого раннего детства. Он совсем не походил на предводителя жестоких наемников, но в том, что этот мужчина привык повелевать и приказывать, сомневаться не приходилось.
-Стало быть, господин лекарь выполняет свои обязанности с похвальным рвением, — задумчиво произнес господин Огасто, а затем пристально посмотрел на меня, отчего мои колени подкосились. — Но, все же, мне не хотелось бы, чтобы с тобой, племянница лекаря, случилась беда. Даже в мирное время милых девочек подстерегает немало опасностей, особенно если их волосы так ярко горят на солнце. Вот, держи за свои труды, — он бросил на землю пригоршню монет, блеснувших медью и серебром. — Возвращайся поскорее к своему дядюшке. Думаю, ему хватит тех трав, что ты уже собрала.
-Ваша Светлость, — едва слышно промолвила я, покраснев. — Вы слишком милостивы и щедры ко мне. Мой труд не так уж тяжел...
-Судя по твоим рукам, Фейн, он не так уж и легок, — мягко ответил господин Огасто, отворачиваясь от нас, и спустя несколько мгновений его конь уже скакал прочь.
Я невольно бросила взгляд на свои руки и увидела, что впопыхах собрала целую охапку злой старой крапивы, из-за которой моя кожа уже покрылась большими алыми волдырями. Только теперь я ощутила, как жгутся листья и с проклятиями отшвырнула крапиву. Харль тем временем уже собирал монеты, припав к земле, как ящерица.
-Эй, ты что это задумал? — вскричала я и оттолкнула его, позабыв о том, что мальчишка-то повыше меня положением будет. — Его Светлость наградил меня, а не тебя, болтуна и сплетника!
Все-таки нам с Харлем суждено было подраться в первый день своего знакомства. Сил я не жалела, и не потребовалось много времени на то, чтобы Харль наконец-то проникся своеобразным уважением ко мне и запросил мировую.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
