Страна Арманьяк. Рутьер. (2)

— Фрейгер* фон Гуггенхайм цу Реббен, — кивнул германец. — Я здесь по...

......................................

*фрейгер (нем. букв. — свободный господин) — частный феодальный титул, равный барону.

......................

— Оставим формальности, барон, — прервал я немца. — Сколько?

— Четыре сотни флоринов.

— Золотых?

— Да! Золотых орлов!*

..................................................

*золотой орел — золотая имперская монета = флорину. Название получила по изображению орла на аверсе.

...................

— Когда?

— Сейчас, за передовыми рогатками вашего лагеря.

— Шесть сотен!

— Четыреста десять и не сюрвейера больше, — дойч категорично отмахнул ладонью. — Или можете сейчас же рубить голову Клаусу.

— Принимаю. Идем... — настроение немного поднялось.

Эко мне подвезло... Я рассчитывал срубить максимум двести золотых и то неизвестно когда бы их получил. С выкупами жуткая морока, очень редко, когда у пленника находится требуемая сумма, разве что у самых именитых из них, но таких добыть — жуткая удача. Приходится бедолаг отпускать под честное слово, и отправлять продавать или закладывать свое имущество. Так что бывает кредитор уже сам в плену или на том свете, а долг еще собирают. Да и накалывают часто. Можно конечно таскать с собой, но кормежка и содержание обходятся в копеечку. В общем, та еще морока. Поэтому частенько с выкупами не связываются. Обдерут доспех с золотишком и прикончат. Или стараются сбагрить командованию за малую долю. У именитых и богатых больше возможностей содержать пленников, но бывает, что и везет. Как мне сейчас. Первый язык и в яблочко.

Пленный барон сидел... Точнее лежал в одном исподнем на куче соломы и богатырски храпел. Кроме шишки на голове и пары ссадин повреждений на нем особо не просматривалось. И еще от дойча распространялся жуткий перегар...

— Че это с ним? — шепнул шотландцу.

— Да так... — немного смутился Тук и под моим грозным взглядом признался...

Оказывается дойч в полном расстройстве и смятении от пленения сменял свое одеяние на вино и ужрался вусмерть. В чем ему и поспособствовали часовые, оставшись в прибыли. Одежды дорогие, всяко дороже той бурды что продают маркитантки. Ну, что же... Особого нарушения статута тут не усматриваю. С немца только его доспех, оружие, конь, да и он сам — мои, а камзол, сапоги и шоссы — его личные, волен поступать, как хочет. Железо у меня, конь благополучно свалил, а барон голый и бухой... Конфуз. Скажут, что это я его так безбожно обобрал.

Ткнул шотландца в бок.

— Одень его во что-нибудь, бери два десятка стрелков и проводишь их до крайних караулов. Там получаешь монету. Четыре сотни несешь мне. Пять забираешь себе, еще один делишь между сопровождением. Вперед. Да... Еще моим кутильерам выдашь по флорину и конфискуешь у них эсток — тот, что они подобрали с пленного барона.

Наклонился к дойчу и потрепал его за плечо, впрочем, без особого результата...

Сказал положенную фразу о том, что он свободен, попрощался с фон Гуггенхаймом совсем по-дружески и побрел в свою палатку.

Ф-фух... одна проблема с плеч. Жрать хочу, не могу. Устал как собака... Что-то многовато на сегодня событий, да и нога разболелась не по-детски...

Уселся на кресло, обвел взглядом свой командный состав, так и сидевший в шатре и подставил руку пажу — снимать латы.

Лейтенант, сержанты и остальные оберы почтительно застыли за столом, не произнося ни слова.

Интереснейший народ... Абсолютно разный...

Вот лейтенант Иоахим ван дер Вельде. Лучший рубака на двуручниках во всей Бургундской армии, абсолютно верен компании и безрассудно храбр. При этом очень скромен, вежлив и великолепный игрок шахматы. Абсолютно не тщеславен. Низенький крепенький толстячок, очень смахивающий лицом на актера Леонова в молодости. Даже не представляю, что его заставило пойти в рутьеры. Он богат, по настоящему богат, у его родни в Льеже несколько мануфактур по производству сукна и целая флотилия рыбацких кораблей...

— Иоахим, докладывай... — попросил я его.

— Капитан, — Иоахим, не вставая, изобразил короткий поклон. — На данный момент в строю пять десятков спитцеров, это уже с учениками. Я отобрал из них полтора десятка — самых достойных и готовых. Причем десять пойдут в первую шеренгу. Таким образом, мы сможем устраивать фалангу в четыре шеренги. Этого мало, но все-таки позволяет идти в бой. Оружием и латами они уже обеспечены. Много мы сняли с мертвых, да и запас был. В братья произведем учеников поутру, сейчас кроме караула все отдыхают.

— Хорошо, — одобряюще кивнул ему головой. — Что по стрелкам? Да братья, приглашаю к столу, надо все это быстренько съесть...

Фламандец первым живенько отодрал от гуся добрый кусок, вгрызся в него, запил вином и продолжил.

— Уф-ф... Добрая еда... Так вот... А что по стрелкам? Пусть Уильям и докладывает... Насколько я понял ты его назначишь лейтенантом арбалетчиков?

— Да, так и будет. Кто-нибудь имеет слово против? — обвел взглядом присутствующих.

— Да нет, — ван дер Вельде ответил за всех. — Мы уже этот вопрос обговорили. Нет вопросов. Скотт подходит, к тому же такое решение принимаешь только ты.

— Вот и хорошо. Завтра объявлю перед братьями, — я облегченно вздохнул.

Тук пользовался авторитетом в отряде, хотя уже успел прославиться своей тороватостью и прижимистостью.

Положил себе на тарелку угрей, сыра, отпил вина и сказал.

— Ладно. Он вернется и доложит по стрелкам. Энвер, что с твоими?

Мосарабские аркебузиры, которых я нанял в Сарагосе, удивительно легко влились в компанию. На Пиренейском полуострове в очередной раз воцарился шаткий мир, и они остались без работы. Я как раз вынашивал планы, как усилить своих арбалетчиков и очень обрадовался, когда увидел Энвера Альмейду — их командира, выспрашивающего у кабатчика про потенциальных клиентов на их услуги.

Мосарабы вообще немного странный народ — это христиане, жившие на Пиренеях веками под властью мавров. К моему удивлению мусульмане довольно терпимо относились к ним. Конечно, налог на них как минимум был двойной, селили их в отдельных кварталах, но в целом особо не притесняли. У мосарабов под воздействием такого соседства сложилась своеобразная самостоятельная культура, да и сами они внешне стали похожи на сарацин, впрочем, оставаясь ревностными католиками. Они были отличными воинами способными действовать как в пешем, так и в конном строю, но прославились именно как аркебузиры и пушкари. Мосарабы каким-то образом поняли, что будущее за огнестрельным оружием и достигли очень высокого уровня именно в обращении с ним, что особо и не удивительно, все-таки в Европу оно пришло именно от арабов.

Уговаривать Гуутена принять в отряд три десятка бородачей в чалмах особо не пришлось, он прекрасно знал на что они могли быть способны, но казус с наймом все-таки произошел. Мосарабы всегда нанимались к конкретному человеку и присягали на верность именно ему... И пришлось стать таким человеком. Каждый из них дал личную присягу мне, но получали жалование они из казны компании. Собственно я и считал их своим личным отрядом и вложил немалые деньги в их перевооружение из своего кармана.

— Баши... — Энвер промокнул в вине пышные висячие усы и провел рукой по бритой голове. — Баши, все хвала Господу богу нашему хорошо. Все в строю, все сыты и припаса достаточно. Жалование исправно выплатили. Моаммар при штурме барки получил шестопером по сосредоточию своей мудрости и глупости, но это не помешает ему завтра встать в строй.

— Ты посмотрел орудия? — задал я очень важный для меня вопрос.

— Да, баши. Хорошие серпентины. Их отлили в Льеже и они почти совсем новые. Я сформировал обслугу, подобрав себе десяток учеников в помощники. Буду учить. Но надо покупать упряжь и коней.

— Я дам распоряжение казначею, завтра отправишься к торговцам и все приобретешь. Теперь обер-медикус...

Обер-медикус... Лекарь у нас в отряде особенный и нанимал его тоже я...

На следующий же день после переноса я наткнулся на по воле случая на семью евреев из Лектура, находившуюся в плену у разбойников. Освободил, конечно, изведя вместе с Туком разбойников подчистую. Повезло, в общем. Так вот, еврей-ювелир в знак признательности за спасение помимо кое-какой финансовой благодарности написал мне рекомендательное письмо к сарагосскому меняле, по сути — банкиру Эзре Бен Элиезеру. Сей почтенный еврей, по предъявлении письма Исаака должен был оказать мне необходимую помощь в самом разнообразном виде. Я к нему все-таки зашел: в деньгах нужды не было, а вот в совете нуждался. Дело в том, что в компании наемников отсутствовал лекарь, его функции выполнял коновал... И так в пятнадцатом столетии с медициной крайне печально, но в данном случае был вообще адский ужас пополам с зубовным скрежетом. Я попросил менялу посоветовать мне достойного врача за достойную плату разумеется, который согласится вступить в отряд и станет оттачивать свое искусство на благодарных наемниках. Лекаря еврея или сарацина — ибо они в пятнадцатом веке на голову, если не больше опережают всех остальных. На успех почти не надеялся. Ну, право дело, какой придурок захочет связываться с рутьерами?

К моему величайшему удивлению и к счастью таковой нашелся. Самуил бен Гурион. Совсем молодой парнишка, только закончивший свое обучение и крайне нуждавшийся в деньгах и практике. Полный сирота, кстати, что тоже повлияло на его решение. Были бы родственники, костями легли бы, но не отпустили. К тому же сыграла значительную роль некая Рива, отец которой наотрез отказывался отдавать дочь за Самуила, полного бессребреника.

Вот так в компании появился высоких худой еврей с пушистыми, плохо завивающимися пейсами, мясистым длинным носом и печальными умными глазами, очень искусный в отделении разных ненужных частей от тела. Прижился, рутьерам на вероисповедание было вообще наплевать, ну а после того как он спас кучу безнадежных раненых его даже полюбили. Правда, нередко приходилось Самуила прятать во избежание конфликтов с остальными крайне религиозно нетерпимыми отрядами. На фоне современных врачей его искусство выглядело весьма сомнительно, но во всяком случае он как-то даже умудрялся копаться внутри черепов, правда не с очень ободряющей статистикой излечений. А бальзамы с микстурами приготовленные им вполне работали и даже неплохо.

— Что у нас, Самуил?

— Хвала Иегове неплохо... — медикус заткнул за воротник салфетку, почмокал толстыми губами и положил себе пару кусков рыбы на тарелку. — Десятерым я уже помог уйти...

М-да... Реалии пятнадцатого столетия. Проблемы эвтаназии как таковой нет. Все просто. Зачем терпеть бесполезные муки без всякой надежды на излечение. Ланцетом по сонной артерии и всех делов. В чем-то может и правильно...

— Ты мне лучше скажи, скольких ты к завтрашнему утру поставишь в строй?

— Все кого смог уже в строю... Есть пять тяжелых, но их я отправлю к праотцам сегодня к вечеру, если не будет улучшений. Что? Капитан не смотрите на меня, как на Магомета. Ой, вей, я же таки делаю все возможное. Может, они еще и выживут... — Самуил сделал совершенно невинное и очень скорбное лицо.

— Христопродавец, — вдруг буркнул ему обер-интендант, осторожно почесывая свежую повязку на голове, впрочем, сказал это фламандец без особой злобы.

— Грязный гой, — невозмутимо ответил медикус и запустил руку в блюдо с яблоками. — Не забудь завтра зайти, я посмотрю, как там себе поживает твой шов.

— Закрыли тему. Петер, что там по трофеям?

Просидели еще немало. Обсудили вопрос провианта и погребения мертвых. К этому вопросу в компании подходили без особого пиетета. Яма, молитва капеллана, короткая ритуальная фраза и засыпали, если конечно есть время. Если нет возможности собрать мертвых с поля боя капеллан отпоет заочно. Кстати всех наших и Иоганна в том числе уже похоронили и отпели, капитанское присутствие в таких случаях не требуется. Жаль, конечно, с Гуутеном хотелось попрощаться, но ничего не поделаешь, служба.

Вопрос трофеев обсуждали дольше всего.

Система распределения финансов в нашей компании была несколько сложной, зато прозрачной и честной. Каждый рутьер получал жалование согласно своему положению, надо сказать весьма немаленькое. К примеру, арбалетчик подряжался служить за сумму эквивалентную турскому ливру в месяц. Кстати, в ордонансных ротах Карла такому же арбалетчику платили полтора, а то и два ливра, в зависимости от роты.

Все трофеи собирались до кучи и доходы от их продажи распределялись на всех, с учетом должностного положения, за исключением пятнадцати процентов шедших сразу в казну на нужды компании, ибо нужд этих было очень много. Опять же приходилось платить нонкомбатантам типа нашего медикуса, не участвующим в бою, но делающим очень важную работу. Расходов не счесть. Была еще куча разных нюансов, типа того что каждый мог взять из добычи лично с боя один предмет без налогообложения, разных привилегий для сержантов, лейтенантов и капитана, впрочем подчинявшихся той же системе. С любого их дохода вычитывалось пятнадцать процентов. Вот и я сейчас собирался отдать из вырученных четырех сотен флоринов налог в шестьдесят золотых. Это святое. За крысятничество лично прикажу любого укоротить на голову.

Бочонок с гульденами, полностью без дележа я забрал в казну, ибо раз в год имею право забрать весь трофей, своей капитанской волей на нужды компании. Вот и воспользовался своим правом. Понадобится. Уже знаю на что...

Объявил соратникам, что жалован Карлом землицей и теперь являюсь бароном. Никаких вопросов сей момент не вызвал — мое личное дело и право. Все-таки единственный в компании истинный кабальеро — чем, кстати, личный состав почему-то неимоверно гордился.

Наконец все разошлись, и я завалился на кровать, спать оставалось до рассвета всего пару часов. Только развернул грамоту почитать перед сном, что же в пожалованную баронию входит, как неслышно появилась Матильда. Бухнулась на кровать и прижалась всем телом.

Грамота полетела на пол...

— Как бы, может, поспим? — вырвался из объятий и чмокнул фламандку в губы.

— А лечить тебя? — обиженно пропищала Матильда и решительно взобралась на меня верхом. — Вот сейчас немножечко полечу и будем спать. Честно, честно...

М-да... По итогу продремал всего часик...

Глава 4.

Утром долго лил на себя холодную воду, приходя в сознание. Вот ни хрена не выспался. Голова болит, в глазах все плывет... Но пришел в себя.

Матильда подала горячего травяного настоя действующего как крепкий кофе. Паж помог напялить доспех. Надел свой старый готический, весьма уже потертый и поцарапанный. Только вмятин от арбалетных болтов насчитал на нем больше десятка. Закончится война, если выживу, конечно, отдам хорошему мастеру на починку, великолепная вещь, да и дорог как память, все-таки именно в нем очнулся после переноса.

Проверил оружие. На двуручном фламберге, которым я действовал с коня — ни царапины, хотя поработал им вчера изрядно. Добрые мастера в Золингене. Ножен для него не предусмотрено, только походный чехол, потому пока отложил в сторону. Подаст паж, когда сяду на коня и поедет он со мной в специальной петле. Копье тоже потом подадут. Арбалет уже при седле, значит сажусь заряжать аркебузу.