Времена не выбирают

Достигнув ручья, он бережно положил мертвую графиню на землю и, встав рядом с ней на колени, прочел первую заупокойную молитву. Затем, испросив у духа госпожи прощения, он стал снимать с нее разбитые и иссеченные доспехи. Освободив тело Ай Гель Нор от брони и заскорузлой, жесткой от пропитавших ее крови и пота одежды, он снова встал на колени и, закрыв глаза, прочел вторую заупокойную молитву. После этого он стал обмывать тело своей госпожи водой из ручья. У него не было ни мыла, ни скребка, ни мочала, и вода в ручье была студеная, а не горячая, как следовало бы, но тем не менее он трудился не покладая рук, пока не смыл и не оттер пучками травы всю кровь с великолепного тела графини. Теперь, в сгустившихся уже сумерках, она лежала перед ним нагая и прекрасная. Казалось, она спит, но Гай знал, что сон этот будет длиться вечность. Никакого соблазна, недостойного воина, совершающего обряд прощания, не было и в помине. Красота графини принадлежала теперь богам Высокого Неба, а не смертным людям. Гая только удивило, что, несмотря на такое количество крови, которую потеряла графиня, многочисленные — особенно на руках и плечах — раны ее выглядели скорее как старые рубцы и шрамы, чем как свежие, нанесенные всего два дня назад. Впрочем, задумываться над такими вопросами у него не было ни сил, ни времени. Наступала ночь.

Гай достал изза пазухи чистую рубаху, найденную в одной из седельных сум, облачил в нее графиню, что было совсем не просто, поднял мертвое тело на руки и понес к скале, из которой бил родник. Он положил свою госпожу у обреза воды, последний раз взглянул в мертвое, но не пострадавшее в бою и попрежнему прекрасное лицо — глаза графини были закрыты, и она действительно казалась спящей — и начал читать третью заупокойную молитву. Когда спустя минуту Гай произнес последнее "да будет так", уже наступила ночь, но неожиданно вышедшая изза туч луна — не иначе, как боги приняли его молитвы — осветила вершину Цук Йаар своим волшебным серебром. Теперь графиня уже не казалась Гаю спящей. Он бросил на нее последний взгляд, замешкался было, вспомнив вдруг о Камне Норов, который ему еще предстояло вернуть родичам графини, но, в конце концов, решил, что эту последнюю — во всех смыслах последнюю — ночь, Камень должен оставаться там, где находится теперь,— на ее груди. Гай еще успеет его снять завтра утром, когда они предадут тело графини Ай Гель Нор земле, похоронив в самом подходящем для нее месте, у подошвы холма Цук Йаар.

"Завтра",— решил Гай и, повернувшись, пошел к едва видимой в призрачном свете луны тропе, чтобы спуститься вниз, туда, где, верно, уже ожидали его у разожженного костра товарищи.

Глава 3

ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ

Здесь и сейчас. Настоящее, имеющее место быть

Крепко тесное объятье.

А. Кушнер

Шестой день третьей декады месяца плодов 2992 года от основания империи, (июль 2010), Литва, планета Земля

-Нет,— сказал Макс, задумчиво глядя на Лику, которая, взлетев метра на тричетыре, "медленно артикулировала" третью строфу "Степной Феи". Собравшиеся в круг девочки даже дышать перестали, стараясь не пропустить ни одного "слова" из этой чудной, стилизованной под народную, песни, которую так любили во времена Пятого Императора, и которую совершенно забыли, как это часто случается даже с самыми замечательными вещами, уже в правление Шестого. "Пела" Лика замечательно, хотя и слишком медленно. Она старалась показать завороженным этим чудом детям не только общий рисунок строфы, но и ритм "плавных" переходов, когда множество самостоятельных движений образуют одно "длинное", которое профессиональные игроки в Жизнь называют "волной". Особую прелесть танцу Лики придавал легкий и, естественно, нарочитый гегхский акцент.

-Нет,— сказал Макс вслух.— Не так все было.

-Ты о чем?— поинтересовался стоявший рядом с ним Виктор.— Кстати, если после четвертого "слова" разорвать связку и пнуть ногой, покойник даже вспотеть не успеет.

В сущности, Виктор был прав, и в обычном бою Макс так бы и поступил. Лика тоже.

"Возможно,— поправил он себя.— А возможно, что и нет".

В империи его психика работала совсем подругому, но даже сейчас, на Земле, конфликт между эффективностью и красотой однозначно в пользу первой не решался.

-Жалко песню портить,— сказал он вслух.— Можно допеть строфу до конца и ударить правым локтем в сердце. Результат тот же, но...

-Ох уж эти мне аристократы,— притворно вздохнул Виктор.— Ничего полюдски сделать не можете. Все с подковыркой!

Между тем, пока они обменивались мыслями, Лика успела повторить отрывок трижды — в последний раз под радостные вопли юного поколения,— однако на этом не успокоилась. В качестве маленького презента мужчинам, не заметить внимания которых она просто не могла, королева стремительно прокрутила финальную, грубую и едва ли не непристойную — даже по размытым имперским понятиям — строфу из "Бранного Напутствия". Вышло это у нее, как всегда, великолепно и очень естественно. Органично, можно сказать.

Макс только усмехнулся, но его не могло не радовать то, что в сердце его любимой вернулась музыка — "Und hoeren Sie ja nicht mit Singen auf" "И, пожалуйста, не переставай петь" (нем. ).

, -а Виктор, которому, собственно, и предназначался этот хулиганский "воздушный поцелуй", крякнул и тут же включился в игру. Ему только повод дай!

-Айяйяй, королева!— Виктор сокрушенно покачал головой и стал торопливо ощупывать свое лицо.— Я покраснел или это у меня приливы? Здесь же дети, ваше величество! Как можно?!

-Йейра эй, ша жай тсазаш! — вступилась за обожаемую тетушку Нор Яаан Шу.

-Говори порусски!— немедленно отреагировал Виктор.— Пожалуйста,— добавил он после полусекундной паузы, изобразив на лице строгость.

-Оставьте ваших глупостей, папаша,— так же мгновенно отреагировала Яна, послав отцу ехидную улыбочку. Не дословно, но гдето так.

-Так,— согласился Виктор и, скосив глаза на Макса, прокомментировал вполголоса: — Какова!

В его голосе звучала неподдельная гордость.

-Вся в тебя,— улыбнулся Макс.

-Ну не скажи.— Виктор снова посмотрел на дочь. На него она, действительно, была похожа не больше, чем, скажем, на Макса. Вылитая Йфф, разве что уже сейчас, в свои десять лет, Яаан Шу была сантиметров на пятьшесть выше матери.

-Так о чем мы говорили?

-О нашем, о девичьем,— ответил Макс, любуясь Ликой, которая делала вид, что не замечает возникшей дискуссии.— О Зускине. Зускин Вениамин Львович (1899-1952)— артист театрам кино. Народный артист РСФСР (1939), лауреат Государственной премии СССР (1946).

Реплика получилась очень удачной, во всяком случае, первая ее часть. Ему даже самому понравилось, как точно он передал фирменную "Федину интонацию".

-А что с ним не так?— удивился Виктор.

-Я его не в Москве, а в Ленинграде видел, вот в чем дело,— ответил Макс, напомнив недавний разговор, состоявшийся в зловонной клоаке канализационных коллекторов округа Си, и пошел к Лике.

Положа руку на сердце, выразился он не так, чтобы уж очень внятно. Виктор тот разговор мог и не вспомнить, но на объяснения у Макса просто не было времени. Он вспомнил. Такое теперь происходило с ними постоянно. То с одним, то с другим. Сейчас была его очередь.

-Лика,— спросил Макс, глядя ей прямо в глаза, глядясь в них.— Кто еще у тебя в роду был рыжим?

-Почему был?— удивилась Лика.— Папочка мой, первый, дай бог ему здоровья, тоже рыжий, но он, как недавно сообщила мне маман, жив и даже, представь себе, здоров.

-Я не так спросил,— виновато улыбнулся Макс, в душе которого уже поселился непокой.— Прости шлимазла, Шлимазл — дурак, дурачок, недотепа (идиш ).

дорогая. На кого ты похожа?

-На себя,— твердо ответила королева.— Макс, милый, таких, как я, больше нет.

С этим последним утверждением он вполне мог бы согласиться, если бы не одно "но". Он ведь и вопрос свой задал неспроста, но ответа пока так и не получил.

-Пойду проверю, как там поживает наше мясо,— ни к кому конкретно не обращаясь, сказал за его спиной Виктор.— Барышни,— позвал он девочек, переходя на АханГалши. АханГалши — охотничий язык; один из трех официальных языков империи Ахан.

— Не желаете ли взглянуть на процесс приготовления мясных блюд?

Они желали, естественно. Ну как же не желать, если их приглашает сам великий и непобедимый адмирал Яагш? И сопровождаемый девочками Виктор, сразу же начавший напевать вполголоса веселую походную песенку Гарретских Стрелков, ушел к поварам, расположившимся вместе со своими мангалами и казанами на дальнем конце поляны, почти на самом берегу озера.

-Одна,— сказал Макс вслух и улыбнулся.— Такая одна.

Лика смерила его взглядом чуть прищуренных зеленых глаз, что указывало на внезапно возникший у нее нешуточный интерес, скрывать который от Макса она не считала нужным.

-Да,— сказала она через мгновение.— Сейчас вспомнила.

Она растерянно улыбнулась и пожала плечами:

-Знаешь, я только сейчас вспомнила. Когда я была маленькой, то есть когда родители еще не развелись, мы ходили в гости к деду, к папиному отцу.

Слушая ее голос, Макс ощутил неожиданную тревогу. На самом деле ожидать следовало бы совершенно других эмоций. Всетаки речь шла о его молодости — неважно даже, о второй или третьей,— о замечательном времени и славных людях, память о которых оставалась светлой, что бы и как бы ни случилось потом с ним самим и с этими людьми. Но в следующее мгновение Макс уже понял причину возникшего у него в душе беспокойства. Все было просто и сложно, как всегда в жизни. Во всяком случае, так он ее, жизнь, воспринимал.

-У Льва Ивановича на стене висел портрет,— сказала Лика, как бы удивляясь тому, что неожиданно сыскалось на дне ее детской памяти.— Знаешь, Макс, просто увеличенное фото с какогото документа. Такая...— она задумалась на мгновение, повидимому, подыскивая подходящее слово,— отретушированная, чернобелая. И вот однажды, мне кажется, что это было в семьдесят седьмом... Большой праздник... салют... и дождь со снегом... Вероятно, Седьмое ноября. Мы были в гостях у деда. Взрослые сидели за столом, а я играла с какимито вещами...

Лика опять замолчала, и Макс попытался вообразить, что сейчас происходит в ее голове. Но даже ему, хотя он и знал возможности Лики и ее Золотой Маски, трудно было представить, как оживляет Волшебное Золото, казалось бы, навсегда утраченное прошлое.

"Много ли людей могут вспомнить события, происходившие вокруг них, когда им было три года?" — спросил он себя, любуясь Ликой, беременность которой все еще была совершенно незаметна.

Ответ был очевиден. Немного, если такие люди существуют вообще. Сам он такого проделать не мог, впрочем, его отделял от детства длинный путь в четыре жизни.

-Да,— кивнула Лика своим мыслям.— Знаешь, Макс, у деда было полно замечательных вещичек. Я имею в виду — для ребенка. Понимаешь? В них было очень интересно играть, рассматривать их. Там были старинные часы...

Лика неожиданно улыбнулась и удивленно покачала головой.

-Макс, ты не поверишь! Там было написано... На крышке...

Она сосредоточенно всмотрелась в далекое прошлое и прочла:

-"DOXA"... Это латиницей, сверху на крышке... А ниже порусски, вязью... "Бесстрашному бойцу за дело Коммунизма Ивану Крутоярскому"... А дальше все стерто... рашпилем, наверное... Удивительно! Я ведь тогда и читатьто не умела. Мне было три года, Макс, я сидела на ковре и играла. Там еще был такой странный кулон. Стальная цепочка, узкий вертикально подвешенный овал... Тоже стальной, помоему, а в нем черный камень... Он был похож на уголек, что ли?.. Знаешь, как антрацит... Я надела его себе на шею и заявила, что я принцесса.

-Ика писеса!— сказала она радостным детским голосом и засмеялась.

Макс посмотрел, как она смеется, и засмеялся тоже, чувствуя, как при взгляде на ее полные смеха и счастья губы, оставляет его тревога и возвращается ощущение непоколебимой уверенности в том, что все правильно, насколько вообще может быть правильным хоть чтонибудь в этом насквозь неправильном мире.

-Так вот,— отсмеявшись, продолжила Лика,— когда я это сказала, все сразу посмотрели на меня, а Лев Иванович сказал, что принцесса как две капли воды похожа на его мать и показал на портрет. Знаешь, я на нее действительно похожа. Сейчас я это отчетливо вижу.

-Как ее звали? Ты знаешь?

-Сейчас...— Лика задумалась, вспоминая.— Дед налил себе водки...— она как бы пересказывала Максу фильм, который сейчас просматривала внутренним взором,— поднял рюмку и сказал... сказал: давайте, мол, выпьем за моих родителей — красного командира Ивана Крутоярского, погибшего в двадцать восьмом у Джунгарских ворот в бою с басмачами, и военврача Наталью Крутоярскую, Царствие ей Небесное, погибшую под Красногвардейском в сорок первом. Светлая им память.

Она посмотрела на Макса изпод чуть опущенных век и тихо сказала:

-А что хотел рассказать мне ты, Макс?

"А что я могу тебе рассказать, королева? Почти ничего".

-Сон,— сказал Макс.— Я могу рассказать тебе свой самый заветный сон, Лика.

Макс снова улыбнулся, но, поскольку он, как говорят русские, "отпустил сейчас вожжи", то улыбка вполне могла оказаться грустной.

-В начале двадцать девятого я вернулся из командировки,— сказал он вслух.— Я думаю, ты понимаешь, что это были за командировки? В тот раз я обеспечивал переброску на Запад одной очень опасной книжки.

-Книжки?— удивилась Лика.

-Да,— усмехнулся Макс, вспоминая ту самую командировку.— Книжка. Она называлась "Вооруженное восстание". Очень хорошо написанная книга, между прочим. Дельная, серьезная работа. Писали ее неглупые, опытные люди. Но дело не в ней. Формально я действовал под прикрытием Rote Hilfe Deutschlands, германской Красной Помощи, но занимался, как ты знаешь, совсем другим. И вот я вернулся, и Борович Борович (Розенталь) Лев Александрович — дивизионный комиссар (23.11.1935), советский военный разведчик. В 1927-1930гг.— в распоряжении Разведывательного Управления РККА, работал в Австрии, Германии, Балканских странах.

организовал нам, нескольким иностранным коммунистам, работавшим по линии разведупра Красной армии, поездку в Ленинград. А в Ленинграде у нас были встречи с молодыми русскими коммунистами, и на одной из таких встреч я увидел женщину...

-Ее звали Наташа?— спросила Лика, и в ее зеленых глазах вспыхнул мгновенный вопрос, от которого даже "железного" Макса бросило в жар.

-Да что ты!— сказал он сразу.— Не было ничего! И быть не могло. Мы и виделисьто всего один раз.

-Бывает...— хотела возразить Лика, но Макс ее сразу же перебил.

-Бывает всякое,— сказал он жестко.— Но не в этом случае. Ничего не было,— твердо повторил Макс, чтобы закрыть тему, потому что и в самом деле ничего тогда между ними не произошло, хотя вполне могло произойти, дай им судьба чуть больше времени. Но в тот день у Наташи было ночное дежурство, и они только погуляли немного по вечернему городу, потом он проводил ее до больницы — Макс неожиданно вспомнил краснокирпичные корпуса этой старой больницы — и все, потому что утром он получил приказ срочно выехать в Москву и... И все, собственно.