Тени Калибога (пролог, главы 1-3)

— Эти валуны складывал законченный мерзавец! — заявил он, выжимая плащ.

— Легионеры Цезаря, скорее всего, — сказал Рауль-и-Румоза.

— Тем более!

— Вы говорите так, будто они были обязаны предусмотреть, что вам, мой э-э... недруг, случится пройти этим перекатом через полторы тысячи столетий.

— Они все равно были отъявленные мерзавцы!

— Возможно, кстати, что вы их далекий потомок.

Симон обул башмаки.

— У меня — франгалльский нос!

Рауль-и-Румоза цокнул языком.

— Это да. Риманские носы прямее и без горбинки.

— Каналья!

Шевалье с шелестом потянул шпагу из ножен.

— Ради Калибога, сеньор, — вздохнул эспаньолец, — прекращайте вы чуть что хвататься за оружие, проживете дольше.

— Вы оскорбили меня, сеньор!

— Чем?

— Вы оскорбили мой нос и смеялись на перекате.

— Знаете, — сказал Рауль-и-Румоза, щуря глаза на де Ламбрасса, — мне уже удивительно, что вы дожили до двадцати пяти.

— То, что вы с таким языком дожили до двадцати девяти, удивительно не менее, — парировал Симон, сбивая со лба мокрую прядь волос.

Эспаньолец задумался.

— А вы знаете, вы правы, сеньор, — сказал он. — Наверное, меня должны были убить. Герцоги де Борха обычно такого не прощают.

— Ого! А чего вы такого наговорили? — бестактно спросил Симон.

— Поспорил о применении инквизиции во славу Калибога на крещеных Путем маврах и евреях.

— И что же?

— Как видите, пришлось бежать.

По едва заметной тропке попутчики углубились в лес.

Неподалеку от них прыснул, мелькнул между стволами вспугнутый олень. Солнце поднималось все выше, прорезая кроны лучами. То тут, то там попадались следы диких свиней. Симон, поотстав, атаковал воображаемого противника — шпага его со свистом кроила воздух и срезала листву с веток.

— А так? — азартно взрыкивал он. — Не нравится, сеньор? А укол в плечо? Подставили клинок? Хорошо! Мы можем и в горло.

Фить, фить.

Шпага ловила солнце, будто пускала кровь из невидимки.

— Вы сейчас со мной ведете поединок, сеньор? — спросил взобравшийся на небольшой взгорок Рауль-и-Румоза.

— Нет, с негодяями, что стукнули меня в таверне, — ответил шевалье и провел очередной прием, уколов пустоту.

— Вы видели их лица?

— Сеньор, негодяя я чую за тысячу туазов! — воскликнул Симон.

— Значит, не видели, — констатировал эспаньолец.

— Каналья! Я видел его глаза! И его кинжал! И я ранил его плащ!

— Ранили плащ?

— Э-э... повредил, оставил отметину.

— Которую очень легко заштопать, наверное.

— Не важно, — вернув шпагу в ножны, де Ламбрасс поспешил за попутчиком, скрывшимся за могучим, кряжистым дубом. — Главное, вовремя попасть в Пуа-де-При.

Они вместе вышли к покинутой хибарке лесорубов и по заросшей папоротником тропке заторопились к просвечивающему сквозь деревья простору. Солнце брызгало золотом, над головами перепархивали птицы, голосами передавая друг другу весть о нарушающих их покой путешественниках.

— А что вы думаете о теодоликах? — спросил вдруг Рауль-и-Румоза, перепрыгнув попавшийся на пути ручей.

— Ничего, — сказал Симон.

Башмак его поехал на скользком бережке. Эспаньолец подал ему руку.

— И все же — вы не считаете их ниже себя?

— Благодарю. — Одолев ручей, шевалье пристроился вровень с попутчиком. — Я, сеньор, привык делить людей на мерзавцев и... э-э... не мерзавцев.

— Интересно! И кем же вы считаете меня?

Де Ламбрасс пощупал края подсыхающего плаща.

— Изначально, сеньор, вы были каналья, потому что остановили фургон. И дважды каналья вы стали, когда победили меня на дуэли. За завтрак и короткий путь я по справедливости простил вам оба этих случая, поэтому теперь вы — единожды каналья.

— Вы явно слабы в арифметике, сеньор.

— Нисколько, — возразил Симон, — вы забыли франгалльский нос!

— Ах, да! Тогда вы правы.

Шевалье кивнул, принимая признание.

Скоро они вышли на опушку и по лугу направились в сторону легких белесых дымков, колеблющихся над холмами.

— Это уже Пуа-де-При? — спросил Симон.

— Да. Замок Фер позади. Рона слева. Солнце над головой. Стало быть, впереди Пуа-де-При.

Попутчики обогнули пятнистое коровье стадо, лениво взмахивающее хвостами, и пастуха, разлегшегося в тени одинокого каштана.

— Когда я расквитаюсь с канальями, — сказал шевалье, — вы не откажетесь от того, чтобы я угостил вас обедом или ужином?

— Если мы найдем ваших каналий, — уточнил Рауль-и-Румоза.

— Вы сомневаетесь, сеньор?

Земля дышала теплом. По небу плыли легкие облачка, не делая даже попыток затмить солнце.

Симон щурился на слепящую высь и думал, что удивительно, как в такой благодати произрастают конокрады и любители лупить по затылку. Нет на них Калибога. Разве таким образом ступишь на небесный Путь? Нет.

Эспаньолец оглядывался с легкой улыбкой.

— Кстати, — сказал он, — у вас есть хоть какой-то план действий?

Де Ламбрасс фыркнул.

— Зачем?

— Ну, хотя бы затем, что Пуа-де-При совсем не маленькая деревенька и постоялых двора в ней два. Кроме того, чуть в стороне от нее есть монастырь искателей Пути, который, как ни странно, носит сходное название.

Симон нахмурился.

— Это не проблема.

— Почему же?

— Вряд ли ублюдки сунутся в святое место.

Рауль-и-Румоза рассмеялся.

— Только не обижайтесь, сеньор, но иногда вы производите впечатление малого дитя. Где вы росли?

— Дома.

— Далеко отсюда?

— Пуэнн. Замок де Ламбрасс.

— И ничего не слышали об инквизиции?

— Слышал. Но у нас в Пуэнне не было ведьм.

— В Эспаньолии каждая вторая женщина — ведьма.

Симон встал как вкопанный.

— Неужели?

По лицу Рауля-и-Румозы пробежала тень.

— Орден калибаситов, близкий к королю Эспаньолии, считает именно так, ибо женщина и следование искупительному Пути суть — несовместимые вещи.

— А причем здесь мавры и евреи?

— Ну, сеньор, когда это мавры и евреи были ни при чем?

Шевалье зашагал снова.

— Сдается мне, вы водите меня за нос.

— Нисколько. По мнению короля Филиппа и герцога де Борхе, если извести женщин, мавров и евреев, то Эспаньолия стремительно превратится в Небесный Край на земле. И не важно, раскаялись они в собственной ереси или нет.

— Да? — Симон недоверчиво качнул головой и замолчал.

Справа выдвинулся холм, на вершине которого белели на солнце давние развалины. В направлении показавшихся путникам желтых, красных и коричневых черепичных крыш с него сползла и запетляла дорога.

— Нет, я понимаю, король и прочее, — сказал де Ламбрасс, — но почему женщины?

Рауль-и-Румоза пожал плечами.

Спрямляя путь, они спустились в низинку. Из земли, будто зубы, то тут то там торчали стесанные, прямоугольные камни — остатки то ли древней риманской стены, то ли еще какого-либо укрепления. Симон уже почти одолел подъем к тонким, подрастающим сосенкам на взгорке, как эспаньолец потянул его обратно.

— Тише, — шепотом не дал он возмутиться шевалье. — Неужели не чувствуете? Дым!

— Дым? — де Ламбрасс, принюхиваясь, закрутил головой и скоро уловил не только запах костра, но и, кажется, женский вскрик.

— Вы слышали? — спросил Рауль-и-Румоза. — Похоже, дело нечисто.

Присев, он взял левее и осторожно, на корточках, поднялся к деревцам. Симон последовал за ним, следя, чтобы шпага эспаньольца не вонзилась ему в бедро.

— Каналья!

Вид, открывшийся шевалье сверху, возмутил его до глубины души.

Под криво растущими сосенками на растрескавшихся каменных плитах, выложенных неровной площадкой, творилось непотребство, прекратить которое де Ламбрасс посчитал своим немедленным долгом. Совершался, собственно, разбой: пятеро пестро одетых мужчин не самой приятной наружности (один — в круглом английском шлеме на голове), вооруженных кто дубиной, кто мечом, а кто и мясницким ножом, хохоча, измывались над парочкой стоящих на коленях путников в коричневых шерстяных плащах.

Третий путник, немолодой бородатый мужчина, был уже раздет до нижнего белья и мертвыми глазами смотрел в небо.

У остатков стены потрескивал костер, неподалеку стояла простая телега с запряженным в нее мерином рыжеватой масти.

— Остановитесь, канальи!

Конечно, кто бы стерпел? Горящий праведным гневом шевалье спрыгнул с вершины холма и, лавируя между сосенок, сбежал по склону прямо к приготовившимся его встречать грабителям.

— Куда? — прошипел Рауль-и-Румоза.

Но пальцам его не хватило какого-то дюйма, чтобы поймать Симона за полу плаща.

— Насколько храбр, настолько безрассуден, — пробормотал эспаньолец, продолжая скрытно огибать площадку по высоте. — И ведь убьют, дурака...

Де Ламбрасс между тем, оказавшись внизу, выдернул шпагу и нацелил ее острие в объемный живот ближайшему бандиту.

— Я советую вам отпустить несчастных!

Одетый в линялую котту высокий, тощий грабитель провел рукавом под носом и огляделся.

— Сеньор, — сказал он вкрадчивым голосом, — нас пятеро, а вы один. Шли бы вы отсюда подобру-поздорову.

Тиская мясницкий нож, фыркнул толстяк.

— Я совершенно не шучу! — нахмурился Симон.

— Мы тоже, сеньор. Нам, конечно, не привыкать брать кровь на душу, но, видит Калибог, сегодня вам выпала прекрасная возможность сохранить свою жизнь.

Высокий грабитель отступил к пленникам, остальные четверо сомкнулись перед шевалье. Де Ламбрасс оценил решительность на грязных, заросших физиономиях. Впрочем, это его ни мало не смутило.

— Что ж, сеньоры, — расставил ноги он, — подходите по одному.

— Ага, щас, — сказал толстяк.

Грабители начали медленно расходиться в стороны.

— Это вам не поможет, — самоуверенно заявил Симон, сделав несколько круговых движений кистью, — меня обучал мастер Скри...

Дослушивать его не стали. Крепыш в английском шлеме, подскочив, махнул дубиной, и фамилия знаменитого мастера так и не прозвучала полностью.

— Каналья!

Шевалье едва успел отклониться, спасая неразумную голову. Рипост! Тренированная рука послала шпагу в живот нападающему. Острие иглой вошло в тело. Крепыш от боли зачем-то привстал на цыпочки и, засипев, повалился вбок.

— Получите!

Симон расхохотался, отступил, принял на клинок мясницкий нож и, сверкнув глазами, уклонился от удара мечом.

— Что ж вы, сеньоры!

Не давая зайти за спину четвертому грабителю, он легко перескочил через скрючившегося на земле члена банды и отбежал к телеге.

— Не возитесь с ним, — недовольно кривя рот, сказал высокий.

— Так он это, сеньор Эгю... — пропыхтел толстяк, осторожно подступая к шевалье. — Как бы ловкий...

Отпугивая его, Симон взмахнул шпагой.

— Прочь, каналья!

Вскинув голову, де Ламбрас разглядел за спиной предводителя Рауля-и-Румозу, спускающегося к остаткам стены, и, приковывая внимание к себе, сделал несколько неосторожных выпадов, узрев которые мастер Гонзало Скриба, пожалуй, и вовсе отказался бы от ученика. Как в таких случаях и бывает, тут же раздалось 'дзонг!' — и пойманная на кромку меча шпага потеряла большую часть клинка.

— Вот такая неприятность, сеньор, — сказал мечник.

— Здесь вы удивительно правы.

Симон кинул остатки шпаги ему в лицо и, ловко забравшись на телегу, перебежал к ее началу и к помахивающему хвостом мерину. Жалко, что грабитель с дубиной, заросший, длинноносый малый в камзоле без рукавов, оказался быстрее и преградил шевалье путь.

— Вам же говорили, сеньор, чтобы вы шли отсюда.

Он ощерился, показывая плохие зубы.

— Знаете, я решил последовать вашему совету, — сказал Симон, оглядываясь за спину, на залезающего на телегу обладателя мясницкого ножа. — Вы были убедительны, и я даже могу принести вам свои извинения.

Мечник гоготнул.

— Это ты, сеньор, припозднился.

— Ага, — сплюнул под ноги малый с дубиной. — Сабаза проткнул — и, типа, ничего такого. Ну, мы тоже...

— Эй, сеньоры! — раздался вдруг голос. — Потрудитесь оставить моего приятеля в покое!

Шевалье, уже выбиравший способы героической смерти, с облегчением выдохнул.

— Сеньор Хуан!

Грабители обернулись.

Казалось, тонконогий эспаньолец совершенно по-дружески, с доброй улыбкой, приобнял их высокого предводителя сзади, и только кинжал, упирающийся господину Эгю в горло, неожиданно портил благодушную картину.

— Оружие, сеньоры, попрошу опустить на землю.

— Чего-чего? — малый с дубиной, позабыв про шевалье, шагнул от телеги к площадке.

— Неужели я не убедителен? — негромко произнес Рауль-и-Румоза, обращаясь больше к главарю, чем к остальным разбойникам.

— Убедительны, — просипел тот, задирая подбородок.

— Так в чем же дело?

— Бросьте оружие, идиоты! — скомандовал сеньор Эгю.

Глаза его выпучились, когда Рауль-и-Румоза подвел острие кинжала к кадыку.

Толстяк сполз с телеги и первым, сплюнув, откинул мясницкий нож в сторону. За ножом полетели дубина и, помедлив, меч.

— Направо, к сосне! — скомандовал эспаньолец.

Грабители, мрачнея, отошли от телеги.

— Симон, вы в порядке? — крикнул Рауль-и-Румоза.

— Да, сеньор, — сказал в ответ шевалье, — но вы, дьявол вас побери, не особо торопились.

— Посмотрите там веревку.

Де Ламбрас, присев на корточки, закопался в тряпье на дне телеги.

— Есть?

— Да!

Отбросив неприятного вида нижнее белье, Симон потянул веревку за хвост и выбрал, наверное, туаза четыре длины, пока она не кончилась.

— Замечательно! — крикнул Рауль-и-Румоза. — Киньте ее нашим визави, пусть сами себя свяжут.

— Слышали, канальи?

Спрыгнув с телеги, Симон бросил веревку к ногам грабителей. Лишившийся оружия мечник с ухмылкой ее поднял.

— И что дальше, сеньоры?

— Ничего, — сказал Рауль-и-Румоза. — Мы не станем вас убивать. Мы оставим вас здесь и оповестим представителя королевского суда о вашем предосудительном поведении.

Мечник присвистнул.

— Ха! Это пожалуйста.

Он передал веревку толстяку, и тот сноровисто обмотал ее вокруг себя, затем тоже самое сделал длинноносый грабитель. Мечник обернулся последним и отдал свободный конец шевалье. Прижав в подмышке поднятую дубину, де Ламбрасс крепко стянул остатком веревки компанию в единое целое.

— Отдыхайте, канальи!

Он пинком опрокинул грабителей на землю.

— Дьявол! — вскрикнул один из них, ударившись коленом о ствол сосны. — Это было совершенно не нужно, сеньор!

— Заткнитесь!

Посвистывая, шевалье миновал уже не подающего признаков жизни Сабаза, торопыгу в английском шлеме, и взошел на каменные плиты площадки. Главарь постарался отодвинуться, но, понятно, с Раулем-и-Румозой за спиной ему это не удалось.

— Ах, сеньор! — постукивая по ладони концом дубинки, произнес Симон. — По глазам вижу, вы уже здорово жалеете о прежних своих словах.

— Д-да, — выдавил высокий грабитель.

— Честно, так и отправил бы вас на Небесный путь, скостив остаток земного.

— Симон, — укоряюще качнул головой эспаньолец, — мы не будем его убивать.

— Почему нет? — поинтересовался де Ламбрасс.