Zemlya za okeanom(plus10)

Замученные квартирным вопросом калифорнийцы (в 1849г. Сан-Франциско состоял почти из одних палаток), тут же оценили удобство и быстроту возведения магазинов в Русской пристани и стали заказывать их десятками, превращая в жилые дома, лавки, салуны. В 1850г. в Сан-Франциско были уже целые улицы застроенные русскими срубами.

В то же время в колониях бешеными темпами стало развиваться сельское хозяйство.

"Винокурни нынче дымят и день, и ночь и новые ростут как грибы. Жиды винокуры изменили водке и в угоду калифорнцам стали гнать виски не хуже шотландского...

Все тут кинулись пахать и сеять. Алеуты, индейцы, работники, даже чиновники Компании. И нет в том ничего странного. При жаловании 4500 рублей ассигнациями, чиновник, засеяв одну десятину картофелем, осенью получит столько же. Американцы-ж засевают и по десять и больше десятин и богатеют на этом..."

Американцы, богатеющие на огородничестве, это, прежде всего, чероки и береговые племена, а также алеуты и кадьякцы. Но и конные племена, которые так и не стали оседлыми земледельцами, получили новые источники дохода. Весной 1849г. через Великие равнины двинулись караваны переселенцев. С восточного побережья сразу отправилось 50 000 человек. Сухопутных путей в Калифорнию было всего три. Знаменитая Орегонская тропа через Южный перевал и Орегон, откуда в долину Сакраменто вели несколько удобных дорог.

Южнее Орегонской тропы проходила Дорога Джидайи Смита, первого траппера проникшего в Калифорнию. От Солт-Лейк она вела к Сан-Бернардино. Эта дорога в значительной степени контролировалась мормонами, религиозной сектой из Миссисипи, осевшей в Юте в начале 40-х.

Третья дорога — Тропа Санта-Фе, начиналась в Техасе и вела через перевал Сан-Горгонио в Лос-Анжелес.

Но большинство караванов всё же пошли по северному маршруту. "Жестокие и безжалостные убийцы миссионеров", живущие вдоль Орегонской тропы, стали вдруг добрыми и гостеприимными.

Проводники? Свежие лошади и волы? Провизия?

Сколько угодно! Только плати.

Зато сразу поползли слухи о том, как дикие команчи и юта, нападая на караваны, вырезают всех мужчин и похищают женщин и детей. Да и мормоны, которых переселенцы ещё и в глаза не видели, уже являлись для них олицетворением зла.

Правда и переселенцы не были белыми и пушистыми и не слишком заботились о том, чтобы не наносить урон хозяевам, проезжая через их охотничьи территории. Было несколько мелких стычек, но серьёзных столкновений не случилось. Первые фургоны добрались до Орегона к сентябрю 1849г., а в январе 1850-го, правитель потребовал, чтобы с каждым караваном перевалившим Скалистые горы (заплатив за это по 1 доллару с переселенца) следовал чиновник Компании, надзирающий "чтоб следующие в Калифорнию подданные Соединенных Штатов проходили чрез земли Русских колоний спокойно и дисциплинированно". Этими чиновниками стали 30 помощников капитанов с китобойцев, все выпускники "Школы левитов". Они отлично владели английским и даже с нью-йоркским акцентом. Официально переведённые "в компанейские работы на время зимней стоянки", моряки застряли на суше почти на три года.

Разумеется, вольнолюбивые бостонцы могли наплевать на предписание какого-то русского начальника. Но чиновника всегда сопровождали не менее полусотни вооружённых ружьями индейцев. А попасть вместо тёплой Калифорнии в холодную Sibir никому не хотелось.

С другой стороны, вожди шошонов, по чьим землям в основном и проходили караваны, следили за тем, чтобы молодёж не угоняла у переселенцев лошадей и скот. Зачем угонять, если можно получить их и так?

Вожди шошонов, салишей и нес-персе, чтобы не сбивать цены, создали "Лошадиный пул".*(9) Свежие лошади и волы менялись по твёрдой таксе из расчёта один к трём. Истощённых животных тут же отправляли на пастбища и через две или три недели снова обменивали с тою же прибылью.

Другой доходной статьёй индейских промыслов стали, очень трудные для непомерно загруженных фургонов, переправы через реки. В 1849-50гг. для этой цели были построены 16 мостов и 11 паромных переправ. А большинство проходимых бродов оказались заваленными камнями, ломавшими ноги лошадям и колёса фургонам. Многие переселенцы жаловались, что "...индейцы заламывают за переправу повозок и скота безумную цену — по 50 долларов с повозки и по доллару за голову". Кое кто утверждал, что "эти краснокожие грабители есть никто иные, как евреи пришедшие с Больших Равнин". Ругались, но платили, чтобы побыстрее успеть к золоту. Именно там, перед наиболее востребованными переправами орегонские дороги впервые познали пробки. В ожидании своей очереди "бампер в бампер" стояли фургоны переселенцев.*(10)

Наибольшие прибыли с этих гешефтов имели сэлиши и нес-персе. Хорошо зарабатывали также те шошоны, на территории которых находились перевалы и переправы. Те же, кому достались лишь малодоходные второстепенные ответвления Орегонской тропы, чтобы не упустить своего, но не желая воевать с соседями, стали промышлять на "мормонских угодьях". Разумеется на паях с вездесущими союзниками.

"Второй день шли мы по пустыне, где не было ни деревца, ни куста, ни даже стебля травы. Час за часом брели мы в горячей удушающей пыли под аккомпанимент ревущего от жажды скота. Как вдруг внезапно, будто вынырнув из марева миража, перед нами оказался индеец на пегом пони. Хотя и был он один и безоружен, мы приготовились к бою. Но индеец подъехал к капитану Мэнли (глава каравана — А.Б.) и спросил: "Нада вада? Сто дола за бочек в десять галон." ... Мистер Мэнли торговался минут 10 и добился у краснокожего грабителя скидки. За 500 долларов и 20 волов мы получили 10 бочонков воды, пол мешка муки и проводника до ближайшего источника. Чистый и прозрачный ручеёк выбивался из под скалы и тут же терялся в песке всего в двух милях от места нашего торга."

Автор этих строк, преподобный Джордж Брайер, не единственный пострадавший от индейских спекуляций. Такая, более похожая на рэкет, торговля практиковалась и в пустыне Южного перевала, и в щелочной пустыне Юты, и в знойных районах Невады. Полученных взамен на воду и провизию животных выхаживали на горных пастбищах. Лошадей и мулов продавали или меняли у переселенцев из того же расчёта 1 на 3, а волов чаще всего перегоняли в долину Сакраменто, где на промыслах всегда не хватало свежего мяса. Брайер, наверное, очень бы огорчился, узнав, что "грязные дикари-грабители" продали 20 волов из его каравана за 1500 долларов. В лавках в лагерях старателей индейских скотогонов нетерпеливо поджидали их земляки, малемуты — трейдеры, евреи с Орегона.

Как ни странно, золотая лихорадка в Калифорнии не обезлюдила российские колонии. Русские опоздали на раздачу подарков 1848г., когда можно было просто накопать самородков ножом на стоянке, пока готовится ужин. Поражающие воображение находки стали редкими. Старатели 48-го верили, что золото неисчерпаемо, старатели 49-го уже знали, что для добычи его нужны упорный труд и немалое везение. Добыча скоро снизилась настолько, что унция золота в день стала считаться средней нормой добычи. Причём, чтобы просто прокормиться на приисках, приходилось тратить ту же унцию.

Разумеется, многие уходили попытать судьбу, но почти все быстро возвращались. Копать огород в Виламетской долине оказалось много прибыльнее, чем копать золото в долине Сакраменто. Самый массовый "выезд на золото" организовали чероки. Они узнали об открытии золота осенью 1848г. и создав компанию, к которой присоединились их русские соседи, в апреле 1849г. отправились к калифорнийским приискам. Самое интересное, что их единоплеменники из Оклахомы, узнав о золоте из газет, также отправились в Калифорнию и также в апреле. Только к тому времени, как оклахомские чероки добрались до Сакраменто, чероки Орегона уже разочаровались в золотых мечтах и собрались возвращаться домой. Только это, да ещё отдалённость обеих групп от своих домов, позволили избежать кровопролития.

Единственная группа колониального населения, которая задержалась в Калифорнии, были евреи. До 1000 их, в основном молодых крепких мужчин прошедших нелёгкую школу китобойных промыслов, закрепились на новых местах.

Расчётливые и дальновидные евреи сразу поняли, что в поте лица мотыжить землю, в надежде накопать золота, не единственный способ разбогатеть в Калифорнии. Часть из них осела в Сан-Франциско, принимая на комиссию компанейские товары. Но большинство отправилось по лагерям золотоискателей, но не для того, чтобы самим копаться в земле.

"С неистощимой энергией еврейский трейдер преодолевает все тяготы пути, не думая ни об одежде, ни о комфорте и утонченности, и предстает теперь перед нами с бородой золотоискателя, в таких же, как он, рубахе и штанах, всегда с готовой шуткой на устах. Он усваивает золотоискательский жаргон и ищет золото в золотоносных оврагах его карманов... Ассортимент его товаров невелик — провизия, самая простая одежда, инструменты; при этом цены держатся невероятные — фунт муки за 1 доллар, фунт вяленого мяса — за 2, за галлон патоки — 4 доллара, бутылка какой-нибудь несчастной гавайской водки — 8 долларов, кирка — за 5, а новые штаны — за все 15 долларов. Причем в оплату он берет золотой песок по 15 долларов за унцию, а то и по 14, это когда в Сан-Франциско унция стоит 16... Требуя такую цену, трейдер и перевозчик извлекают больше прибыли из труда золотоискателя, чем он сам.

Скоро трейдеру надоедает делиться прибылью с возчиками и, считая транспортные тарифы чрезмерными, он приобретает караван мулов. Теперь он, за 5% комиссионных, доставляет в Сан-Франциско золото, а обратно в лагерь, вместе со своими товарами, везет письма и газеты, налаживая таким образом почтовую службу."

Это описание относится к 1849г., а к 50-му всё уже изменилось. На смену торговле прямо с фургонов, в палатках или шалашах пришли крепкие постройки с настоящими прилавками, где за соответствующую цену можно было получить что угодно: "французское шампанское, бренди и консервированные устрицы, китайские сладости и рис, гавайский сахар, ром и сушеные фрукты, лосось и картофель, водка и пиво из Орегона, сардины и салат из лангустов..."

Разумеется не всё было так просто. Жизнь в Калифорнии 1849 года уже перестала походить на райскую идилию 1848-го. Век благородства продержался только один сезон и всё сильнее стал проявляться национальный антагонизм среди тысяч чуждых по духу людей. Индейцы были согнаны с гор, китайцев и мексиканцев прогоняли с богатых заявок, французам приходилось держаться кланами. В Сан-Франциско ежедневно совершалось два убийства. Начались грабежи на дорогах. Но еврей Орегона, это не еврей украинского местечка. Того, кто хоть раз искупался в кровавом китовом фонтане, не испугать угрозами или оружием.

Интересное записки о тех годах оставил знакомый уже нам Пинкус Райчик. Отслужив 7 лет на компанейских китобоях он решил попробовать себя в роли торговца.

"Меня не привлекала идея остаться в Сан-Франциско, городе невероятно грязном и преступном. Хотя сказать "город" о Фриско 49-го было бы большой лестью. Ни одного каменного дома и всего несколько деревянных на Русской пристани; и ни набережной, ни пирса в порту. И если бы не было несколько саманных домиков, можно было бы легко вообразить, что этот город всего лишь лагерь расположившегося на привал большого каравана, пришедшего накануне, чтобы здесь переночевать. При том, что насчитывалось тогда в Сан-Франциско 20 000 жителей, он и в сравнение не шел с гораздо менее многолюдными Новороссийском, Новоархангельском или Москвой. Улицы, разумеется не были выровнены и жители без зазрения совести выбрасывали на них все отбросы и нечистоты. Повсюду сновали крысы. В сухое время глаза прохожих забивала пыль, а во время дождя они вязли в грязи. После сильных ливней, а дождь в зимнее время в Северной Калифорнии идет непрерывно, улицы становились похожими на грязевые реки и прохожие порой проваливались по пояс. Однажды две лошади завязли в трясине на улице Монтгомери так глубоко, что пришлось отказаться от мысли их вызволить; в другой раз трое, вероятно пьяных, угодили в одну из таких трясин и погибли, задохнувшись.

К счастию, придя в Сан-Франциско летом, я узнал о его грязи только по слухам, зато познакомился с местной преступностью. В течение третьей недели июня 1849 года я отметил четыре убийства: двоих бостонцев обокрали в собственной палатке, где их нашли с перерезанным горлом; один чилиец был убит выстрелом из револьвера; и француз заколол кинжалом мексиканца."

Первая волна преступности обрушилась на Калифорнию в начале 1849г. Среди добровольцев набранного в Нью-Йорке Стивенсоновского полка оказалось много проходимцев, бывших ранее членами "Мёртвых кроликов", "Отвратительно-зажигательных" и других банд из кварталов Бауэри и Пять углов. Один из них, Сэм Робертс, организовал из этого отребья банду "Гончие". Под патронажем политиков из Кnow nothing*(11) "Гончие" стали буквально охотиться на латиноамериканцев и угрожать евреям и мормонам. Остальное населенин было слишком занято зарабатыванием денег, а городские власти расписались в своём бессилии. Так наглость "Гончих" дошла до предела и 15 июля они разграбили Малое Чили, убив при этом более 20 человек, а затем подожгли всё вокруг.

Утром следующего дня в конторе РАК на Русской пристани встретились 4 человека, трое из которых представляли заинтересованные стороны: глава мормонов Сэмюэль Бреннан и выборный представитель малемутов Янкель Лихтенштейн, чьи общины стояли в списке "Гончих" следующими после латинос. Управляющий делами Компании и, по совместительству, российский консул в Сан-Франциско Пётр Костромитинов, которому, если бандиты смогут помешать малемутам торговать, а значит продвигать компанейские товары в самые отдалённые уголки Калифорнии, грозили не только служебные неприятности, но и серьёзные финансовые убытки. В качестве военного советника был приглашён Михаил Роль-Скибицкий. Осенью прошлого года он, едва живой, добрался до Сан-Франциско ведя в поводу мула с четырьмя пудами золота на спине. Одет был тогда Роль-Скибицкий в кожанную куртку на голое тело, так как даже свою красную рубаху он отдал какому-то индейцу за чашку, полную золотого песка.

Совещание в штабе продолжалось часа два, а затем по городу были разосланы гонцы с приглашением к жителям собраться в 3 часа на Плазе. Когда в указанное время собралась достаточная толпа, Бреннан произнёс зажигательную речь, в которой с возмущением порицал произошедший накануне акт терроризма, предложил подписку в пользу пострадавших и создание группу добровольцев для освобождения города от "Гончих". В течение следующего часа было собрано 4 000 долларов, а 250 решительных мужчин, значительная часть которых состояла из евреев и мормонов, были приведены к присяге, вооружены и отправлены охотиться на "Гончих". К концу дня 20 бандитов было заковано в кандалы, а остальные, в страхе, бежали из города.