Вселенная Метро 2033: к далекому синему морю

Трава, дряблая, жёлтая и размазанная в грязи, даже не трепетала. Поникла, готовясь заснуть до весны. Деревья водили ветвями, настороженно посвистывая самыми тонкими сучьями как розгами. Оставшиеся листья лениво кружились, падая вниз.

Осень, мать ее. Пора очарования и бла-бла-бла. Остатки сентябрьской паутины давно унесло ветром. Вместе с теплом и уютом. Лужица, чуть поодаль, остро и льдисто блестела черным застывшим зеркалом. Рябина, переливающаяся хрустальной алой россыпью ягод, шуршала и колыхалась. От её волнения по спине бежали вполне себе зимние мурашки.

Пикассо снова засунул зубочистку в рот и повернулся к Морхольду:

— Ты сейчас куда?

— До Колымы.

— Осторожнее, смотри. Там "серые" вовсю охотятся.

— Уж в курсе, — буркнул Морхольд, — пару дней назад гнали меня.

Пикассо кивнул. Мэри Энн посмотрела на Морхольда:

— Дай-ка мне свою руку.

— Погадаешь?

Зеленоватые глаза выстрелили злостью. Морхольд замолчал.

— Посмотрю судьбу.

Судьбу, так судьбу.

Тонкие пальцы сильно взялись за запястья. Пробежали щекотливыми муравьями по открытой ладони, замерли. Скопа, откинувшись на большой рюкзак, дремала. Пикассо смотрел в небо и меланхолично грыз зубочистку. Большого было не слышно, не видно.

— Ты проживешь долгую жизнь. И прошла у тебя ее малая часть. Делал много зла, а можешь сделать не меньше. Ты сможешь найти потерянное, если поверишь в собственные силы. Но, причиняя боль и зло, ты накопил много долгов. И идти тебе теперь вперед только крадучись. Никакой стали, никакого пороха. Как в сказке: возьми три пары железных башмаков, три железных посоха и три железных хлеба. И когда сотрёшь, и съешь весь металлолом, то только тогда найдешь искомое.

— Волшебная просто судьба получается... — Морхольд хмыкнул. — И как это мне столько пропереть без стали с порохом?

— Попробуй заменить их на дерево, камень и кость, как ещё? — Пикассо усмехнулся. — Мэри, что-то ты как-то очень закрутила все. Попроще не хотелось?

— Много ты понимаешь в судьбе и её чтении, — женщина сморщила нос, — хотя...

— Пора идти. — Пикассо встал. — Хорошей тебе дороги, сталкер. И спи более чутко.

Морхольд открыл глаза. Покосился на прогоревший, но ещё тёплый костер, сереющий золой. На два тела в сухих бустылях у поваленного забора. На огромный отпечаток ботинка в сырой земле. Было ли, не было ли...

Спина застонала, отзываясь на подъём. Он опёрся на острогу, встал, чуть поморщившись. Итак, до сумерек надо дойти в точку "А". Точка "А" лежала километрах в пяти по прямой и в семи-восьми кривыми зигзагами, что наверняка выпадут по пути. Следовало торопиться.

Первые шаги дались с трудом. Нога не хотела сгибаться от колена и ниже, мешок висел пудовым грузом. Земля жирно чавкала, стараясь крепче вцепиться в подошвы. Ветер снова настырно лез в щели куртки, небо хмурилось и плевалось то крупными каплями, то моросью, то крохотными градинками.

Потихоньку стало легче. Мышцы разогревались вместе с потом. Покалывали приятными горячими иголками изнутри, загоняя боль глубже. Ну, так не просто можно жить, так ещё можно весьма и весьма двигаться. А движение, как известно, это жизнь.

Он упорно шёл вперед, стараясь уловить новый для себя самого рваный ритм. Ловил воздух, жадно вдыхая его полной грудью и пытаясь поймать что-то необычное. Про свой родной город в последнее время Морхольд знал всё-таки не так и много. А что знал — пугало.

Пока радовало одно: отсутствие зеленоватого тумана. Он появится попозже. Морхольд полагал, что успеет добраться до своего личного "схрона" раньше. А вот прочие обстоятельства заставляли расстраиваться.

Зверья у города перед Бедой хватало. И когда люди сдали позиции — животные быстренько этим воспользовались. Пока людей валили в могилу эпидемии, странные осадки, голод, стычки и просто безумная тоска по прошлому, доводящая до самоубийств, четырехногие знай себе забирали всё, что можно.

Что говорит о хорошем балансе животного мира в охото-хозяйстве? Верно. Поголовье волков. Если серые имеются — всё хорошо. Просто так они никогда не придут. А вокруг Отрадного волков видели начиная года с десятого. И сейчас, яснее ясного, количество стай только выросло.

Да и остальные, вроде бы мирные животины, только добавляли хлопот. Кабаны, быстро почуяв свободу передвижения, первыми ринулись занимать огороды, сады и палисадники. Благо, что разводимые людьми культуры после Войны принимались практически сами по себе. Зверье жрало от пуза и, соответственно, плодилось и множилось.

А встречаться с семейкой кабанов без картечи или нарезного с "семеркой", Морхольду совершенно не улыбалось. Секачи, то ли из-за обильного корма, то ли из-за Беды, порой вымахивали в холке метра под полтора. Этакая гора из костей, мускулов и толстенного жира, заросшая косматой колючей шерстью, с диким похрюкиванием налетающая на любого, представляющего потенциальную опасность для поросят.

Смех смехом, но сейчас стоило опасаться даже бывших домашних кошек, давно плюнувших на врожденные эгоизм и склонность к одиночному образу жизни и сбивавшихся в самые настоящие прайды. Разве что спасали их размеры, так как кошачьи особо и не выросли.

Ну, и стервь. Куда ж без неё? Эту крылатую суку Морхольд обожал особой неподдельной любовью. Крайне жалея об отсутствии возможности притащить КПВТ, зарядить его МДЗ и расстрелять тварь к едрене-фене.

И, конечно, отдельной статьей проходили прямоходящие гомункулусы, выродившиеся из его бывших земляков. И "серые", совершенно сумасшедшие людоеды и садисты, стояли в списке опасностей наособицу.

Иногда Морхольду даже казалось, что приходя сюда он переносится куда-то в амазонскую сельву, или еще какой-то зеленый ад, с его дикарями, анакондами и прочими забавными и милыми несуразицами. Теми, которых хлебом не корми, а дай пожрать человечинки. Страшное дело, право слово. Особенно когда ковыляешь во всем этом чаде кутежа во мгле Ада с помощью чуть ли не костыля. Раньше он ощущал себя гораздо увереннее.

Через час он добрался до Осиновки. Отсюда оставалось не так и долго, и Морхольд даже успел порадоваться. Зря или нет — пока было неясно.

Ветер, вместе с ним добравшись до открытого пространства, довольно взвыл. Морхольд, оглядев огромный пустырь, вздохнул. Здесь не осталось практически ничего, напоминающего о цивилизации. Крыши ближайших домов торчали в километре впереди. А между ними и пролеском, откуда он обозревал окрестности, царила пустота.

Пустоту нарушали несколько странных натюрмортов, совершенно не удививших. Большие железные штыри, прикрученные к ним колючей проволокой поперечины и самое главное их украшение: останки каких-то бедолаг. Тех, кто до него решился пройти здесь. Выбеленные временем черепа, редкие остатки грудных клеток и истлевшая ткань одежды.

— Весело, — Морхольд сплюнул, — чего и говорить.

Он шарил глазами вокруг, стараясь усмотреть опасность. Но та обнаруживать себя упорно не желала. Но он ее чувствовал. Ощущал каждым сантиметром собственной пропотевшей кожи. Ловил еле заметные оттенки в холодном сыром воздухе. Слышал в симфонии мельчайшего мириада звуков. Она таилась недалеко.

Ветер. Ни разу не затихавший уже чёрт знает сколько. Резкий, пронизывающий насквозь и пару раз зацепивший тело даже через плащ и свитер. Колючая высокая трава шла волнами, отливала сероватой сталью. Тонкие высохшие деревца гнулись, цепляя когтями сучьев густой сырой воздух. Темнели вросшие в землю по самые окна останки домиков. Каркало вездесущее местное вороньё.

Город виднелся впереди. Серел пока держащимися пятиэтажками на самой окраине. Тыкал в небо непроходимым лесом того самого парка, где недавно он несся на квадроцикле. Остро поднималась игла телебашни, вяло трепещущая полосами оставшейся краски.

Снова всплыла в памяти школьная доска, исписанная мелом. Там, в прогнившем коридоре, когда к его плечу прижималась Даша Дармова, а по дому напротив, грохоча шифером и кирпичами ползала стервь. Слова пришлись как нельзя вовремя. Что-то в них ощущалось.

— Здравствуй, район... — Морхольд усмехнулся. Зло и нехорошо. — Я снова вернулся.

Без стали и пороха, да? Ну-ну.

Он сделал первый шаг. Вышел, не таясь, понимая всю бесполезность осторожных попыток. Нащупал в кармане одну из пластиковых ампул, подаренных недавно. Зубами стащил с иглы колпачок и воткнул в бедро. Жидкость вошла в мышцу легко и свободно. Спина отозвалась чуть позже. Вот только что, ровно и лениво, как нажравшийся хищник, боль ворочалась внутри него. И вдруг — нате, получите, взяла, да и пропала. Как нельзя вовремя.

Морхольд подмигнул первому скелету, молча скалившемуся редкими зубами и даже парой золотых коронок. Помнится, одна ведьмачка не послушала колдунью и взяла с собой меч. И сделала все правильно. Потому как та оказалась глупой и плохой колдуньей. Предохранитель ПМ щёлкнул легко и свободно. Глядишь теперь получится и повоевать. Ну, кто на новенького?

Под ногами земля, чуть просохшая от ветра, еле слышно скрипела мелкими камешками. Морхольд перешёл на бег, стараясь справиться с километром опасной пустоты как можно быстрее. Бежал размеренно, внимательно смотря по сторонам и под ноги. Не хватало ему сейчас угодить в какую-то ненужную яму. Крыши приближались. Дышать становилось все сложнее. Сердце колошматило во всю дурь, отдаваясь в висках.

До первого дома, с почти полностью слезшей зелёной краской, оставалось немного. Первые силуэты, таившиеся в тени ржавого и вросшего в землю грузовика Морхольд заметил случайно. Блеснул металлом кончик чего-то двигавшегося, но и этого хватило. Хозяин оружия сообразил, что замечен чуть позже своей жертвы. И таиться больше не стал. Как и его товарищи.

Морхольд с ходу прыгнул вперёд, ныряя за остов "десятки". В металл ее бока тут же, с хрустом, что-то воткнулось. Даже летя вперед головой стало ясно — заточенные пруты арматуры. Ржавые по всей длине кроме острия. Великолепная вещь, ага. Даже если удерешь после попадания... столбняк обеспечен.

Сбоку и за спиной загомонили, заорали, засвистели и заулюлюкали. А то, охота началась. Морхольд, не глядя, несколько раз выстрелил, стараясь остановить преследователей. Потом курок сухо щелкнул и ПМ решительно отказался стрелять дальше. Он нырнул вперёд, метясь в большую дырку забора, вошел в неё, как ныряльщик. Повезло, не зацепился мешком. Везенье кончилось по ту сторону.

Ноги вляпались в раскисшую глину, разъехались. Он постарался опереться на острогу, получилось не очень. Морхольд полетел вперед, увидел приближающуюся дряхлую собачью будку и выставил плечо. Доски треснули, проламываясь внутрь, будка сложилась, брызнув деревянным крошевом.

Морхольд, матерясь, начал вставать, когда на заборе возник первый охотник. Воздух резанул короткий свист и оставалось только успеть поднять руки с острогой. Заточенный прут, пущенный как дротик, с хрустом воткнулся в дерево. Хозяин, поджарый детина с изъеденным мутацией лицом, весь в сером, прыгнул вниз. Следующий прут остро целился в Морхольда.

Разросшаяся у дома крапива шевельнулась. Морхольд вжался в землю, пропустив над собой летящее вперёд вытянутое тело. Волчище, чуть поменьше хорошей свиньи, с хрустом вцепился в "серого". Тот разве что успел завопить. Выпавший прут, подхваченный Морхольдом, пригодился как нельзя кстати. В горло следующего четырехногого он вошел легко и незатейливо. От оскаленной пасти вышло отбиться острогой. И кинуться бежать дальше. Забор дрогнул под первым из подтянувшихся "серых". Но Морхольд уже успел выскочить в проулок.

За спиной орали и рычали. На какое-то время, так уж удачно вышло, два разных клана местных охотников схлестнулись между собой. Фартануло и не стоило бросаться такой редкостью. Вот Морхольд и не бросался. Бежал, как мог, вперёд. Ноги разъезжались по грязи.

Улочка-то недлинная, это он помнил хорошо. Чуть поворачивала в конце точно в необходимом месте. А там, перемахнув ещё две, оставалось только добраться до цели. И отсидеться. Хотя следы стоило запутать. И, да, хреново без оружия.

Прыжками, длинными и не такими ловкими как раньше, вперёд, вперёд. Через поваленную сухую березу, через вросший в землю большой пластмассовый самосвал, через проржавевшее ведро. Проехавшись по длинной полосе желтой грязи — встать, наплевав на изгвазданные коленки и руки и дальше, дальше!

Ветер гнул ближайшие деревья, сухие и черные. Те тянули когтистые сучья-лапы к нему, к небу, к силуэтам за спиной. Каркая, кружилось умное воронье. Знало, где кровь, там и пожива. Морхольд оскалился, оглянувшись.

Там и дрались, и гнались. Серые лохматые сцепились с серыми двуногими конкретно. Но не все.

Волк за ним гнался один, длинный, молодой, поджарый. И хитрый. Не дожидаясь арматурины в мохнатый бок — раз, и скользнул за заваленный дощатый забор. Сволочь. Могло бы стать на одного вражину меньше.

Троица, припустившая за Морхольдом на своих двоих не удивила. Самые обычные "серые". Рассмотреть, ясное дело, оказия не выпала, но чего он там не видел?

Сухие, хищные, с выбритыми по бокам головами. Размалеванные смесью жира и сажи с пеплом, той самой, серой-пресерой. С широкими вкраплениями черных мест. В кожаных, украшенных отрезанными пальцами нагрудниках. И если ему всё же не изменило зрение, то, право слово, на долю одного единственного Морхольда выпала великая честь: за ним гнался целый Ловчий. Если судить по белеющему на наплечнике одного из "серых" черепу.

Морхольд сплюнул и свернул в пролом в ближайшем заборе. Приостановился, оглядываясь. Что у нас тут? Ага... просто праздник какой-то. Спасибо тебе, садовод-огородник, большое и человеческое.

Черенки обоих вил легко сломались от удара ногой. Воткнул прямо напротив пролома, зубьями к нему, бросил сверху давно расквасившийся картофельный мешок. Проржавевшие гвозди, торчавшие из доски-заготовки, только добавили милоты к сюрпризу. Особенно после быстрого окунания ее в грязь. Глядишь, кому-то не повезет. Кусок мокрого полиэтилена Морхольд любовно расположил аккурат перед натюрмортом. И побежал дальше, прихватив ещё один сюрприз.

За домом, вросший по крылья, стоял какой-то последыш ВАЗа. Или "Рябина-Соло", или "Гранд-мини". Проржавевший и скалящийся осколками стекол. Взлетая на него, Морхольд услышал позади приятный звук. Треск, хруст и булькающий вопль. И даже один крик. Он не удержался и оглянулся. Вовремя.

Острога успела отбить брошенное боло, зацепив один из шаров. Почти успела. Боло со свистом заплёлось вокруг деревяшки. Снимать его придется потом. Морхольд выругался и метнул сюрприз, не дождавшийся времени попозже. Топор, коричневый от ржи, свистнул и гулко зазвенел, ударившись об угол дома. Ловчий, присев, оскалился и засвистел. Позвал подмогу. И правильно.

Оба его напарника выбыли из строя. Временно ли, либо нет — только время покажет. Первый точно надолго. Сложно продолжать погоню, когда шею проткнули зубья вил, сразу два из трёх. Да и вторые вилы как-то очень подозрительно виднелись под грудью.

Вдобавок, на преследователе, еле слышно воющем, лежал его товарищ. И вот этот даже не дергался. Доску Морхольд не видел. Из-за левой руки и тесно прижатого к доске лица. Красота, одним словом.