Серебро и Золото

Биться "на ножах" он начал учить Елизавету уже на следующий день после того, как подарил ей кинжал. Мастер же фехтования, принадлежавший к братству святого Луки, приходил к ней два раза в неделю: в понедельник и среду уже семь лет подряд...

Завтра, — ответил ее взгляд.

Непременно, — согласился он.

Елизавета пригубила мозельское, потом вздохнула коротко и сделала изрядный глоток. Вино было вкусным, и кружило голову, наводя на разнообразные "странные мысли". Но она знала, что это всего лишь иллюзия свободы, которой на самом деле она не могла себе позволить. Но если бы даже и могла, ее Людо был чем-то настолько особенным, что даже у нее, графини Скулнскорх, существа не вполне заурядного по сравнению с обычными людьми, порой возникали сомнения в человеческой природе ее собственного мужа. Людо был неизмеримо сложнее и не то, чтобы выше жизненных императивов, он просто находился от них в стороне.

И, тем не менее, не успели затихнуть шаги и голоса слуг, последними покинувших коридоры и лестницы хозяйской половины, как Елизавета, — поспешно накинув байковый халат и вдев босые ступни в высокие войлочные туфли, похожие на старушечьи боты — выскользнула из предоставленной ей гостевой спальни и тенью летучей мыши ринулась к комнате Людо. В такую ночь она непременно хотела заснуть в его объятиях. И еще. Мозельское игристое по-настоящему ударило девочке в голову, и Елизавета в тайне надеялась, что супруг уступит наконец "естественным проявлениям своей мужественности" — фраза, целиком позаимствованная из какого-то тетушкиного готического романа, — и сделает то, на что недвусмысленно намекал еще в первую их общую ночь. Впрочем, ни тогда, ни позже дело дальше поцелуев и объятий не пошло. Людо был восхитительно сдержан и никогда не терял головы, хотя несколько раз Елизавета ощутила "нечто особенное" в том, как целовал ее муж. Это не являлось, разумеется, подлинным — неоспоримым — знанием, но интуиция подсказывала, что губы и руки не лгут... А его губы...

"Сегодня!" — решила Елизавета и толкнула дверь.

Разумеется, она была не заперта. И конечно же на прикроватном столике горели три свечи в тяжелом серебряном подсвечнике.

— А еще, — сказал Людо, улыбаясь. — У меня есть бутылка мозельского, но пить придется из горлышка... По очереди.

— Ты чудо! — ее сердце "взлетело" птицей и заметалось в груди. — И ты обязан меня поцеловать!

Однако стать женщиной в эту ночь ей было не суждено. О, да, она почти добилась своего, приблизившись к "таинству" так близко, как никогда прежде. Ночь вращалась вокруг Елизаветы, ее обдавало жаром изнутри и снаружи, и странные запахи — острые, пьянящие — заставляли девушку сходить с ума. И Людо, похоже, уступил наконец судьбе. Он был упоительно нежен и полон страсти. Его губы заставляли сердце Елизаветы то замирать — как перед прыжком в ледяную воду, — то трепетать пойманной бабочкой. И руки Людо "совсем потеряли стыд", что оказалось просто восхитительным. Но в тот самый момент, когда совершенно нагая Елизавета прижалась к суховатому и крепкому телу мужа, чтобы "вполне отдаться страсти", за дверью спальни загремели железные цепи, и раздался душераздирающий женский вопль.

Они вздрогнули от неожиданности и разом разжали объятия, отстраняясь друг от друга. А в следующее мгновение Людо уже взлетел с постели орлом, подхватывая на пути к двери кочергу и швыряя Елизавете ее кинжал, с которым девушка не расставалась даже ночью, — тем более, ночью. И она легко и естественно "взяла" клинок из воздуха, поднимаясь на ноги. И тут дверь распахнулась, и "бомбой с зажженным фитилем" в комнату ворвалась Тилли ван дер Шенк. Ворвалась, пролетела "по инерции" большую часть пути от двери до кровати, увидела голую Елизавету, изготовившуюся встретить кинжалом неведомую опасность, затормозила, оглянулась через плечо, рассмотрела голого же Людо, скользящего к дверному проему с "обнаженной" кочергой в руке, и заорала еще громче. Хотя, видит бог, ее предыдущий вопль тоже был не из рядовых!

И вот Тильда стоит посреди спальни и орет почем зря, так что, кажется, еще немного, и рухнут, не выдержав испытания, тяжелые потолочные балки. И вдруг Елизавета замечает, как выглядит сейчас ее подруга, и начинает непроизвольно хохотать. И смех ее стремительно переходит в совершенно возмутительное ржание, тем более что в сумраке за дверью обнаруживается уже некое осторожное движение, и Елизавета начинает подозревать, кто это отступает там, "прикрывая отход главных сил", вооружившись гизармой, позаимствованной у одного из доспешных "рыцарей", украшающих парадный коридор.

Сцена, и в самом деле, полна откровенного комизма. Двое голых любовников застигнуты в самый неподходящий момент. Это так бесспорно, что уже достаточно смешно. Но и нарушившие их уединение "свидетели" выглядят немногим лучше. Тильда стоит и орет, совершенно позабыв, что прибежала в спальню Ловиса босиком, а ночная рубашка, спущенная на бедра, выглядит на ней балетной юбкой, что, в принципе, даже мило, однако совершенно не прикрывает маленьких, "дерзко торчащих" грудей. Очков на Тилли, по случаю, тоже не оказалось. Но на ее "герое", отступающем с алебардой наперевес, не было и той малости, что имелась у Тильды. Из одежды на Дамале остался один лишь нательный крест.

— Ооо! Хм... — Тильда замерла вдруг на полузвуке и оскорблено запыхтела своим вздернутым носиком. — Ты... Я... А ты!... Ты!...

— Извини! — легко согласилась Елизавета и пожала плечами. — Мне просто стало смешно.

— Смешно?! — возмутилась, вздергивая огненно-рыжие брови, Тильда.

— Э... — сказал, появляясь "на авансцене" Дамаль. — Кажется, мы с тобой, Тилли, недостаточно тщательно одеты.

— Это они! — гневно возразила Тильда и только в этот момент обнаружила, насколько прав ее Дамаль. — Ой!

— Что случилось? — взяла инициативу в свои руки Елизавета и, подхватив с постели одеяло, шагнула к Тильде. — Я слышала звон цепей. — Она обняла Тилли правой рукой и запахнула одеяло наподобие плаща. — А потом ты заорала, и я подумала, что тебя режут или... насилуют.

Все-таки она не удержалась и улыбнулась мальчикам, спешно прикрывающим срам, кто, чем мог.

— Мы с Дамой не брат с сестрой... — виноватым голосом, переходящим в обвиняющий шепот, сказала Тилли. Она еще пыталась защищаться, а значит, потрясение оказалось слишком сильным.

— Ты не поверишь! — улыбнулась в ответ Елизавета. — Но мы с Ловисом тоже. И ты заорала в самый неподходящий момент! Так что все-таки произошло?

— Тригерид пришел, — коротко объяснил Томас, пытавшийся обвязать чресла гобеленовым чехлом с кресла. — У покойного герцога скверная привычка... подглядывать за...

— За любовниками, — закончил он, краснея.

— Что серьезно? — Елизавете все еще было смешно.

— Да, — кивнул Томас, справившись, с грехом пополам, с толстым узлом. — Мне... э... одна знакомая...

— Знакомая? — нахмурилась Тилли, и подозрительно прищурилась на Дамаля, хотя, возможно, щурилась она из-за отсутствия очков.

— Да, нет же! — вскричал расстроенный Томас и, разумеется, всплеснул руками, в связи с чем не слишком надежный узел, оставленный на произвол судьбы, развязался самым естественным образом, и соскальзывающую гобеленовую "юбку" удалось перехватить только у самых колен. — Вот, черт!

И тут же в коридоре раздались инфернальный хохот и энергичный звон цепей.

— Сукин сын! — это было первое бранное слово, которое Елизавета услышала из уст всегда уравновешенного и "умеющего держать себя в обществе" Томаса фон дер Тица.

— Кто?! — в один голос спросили Тильда и Людо.

— Тригерид...

— Кто она?! — кажется, это был единственный вопрос, который волновал сейчас фрейлен Шенк, но вот у Елизаветы и, похоже, не только у нее, начал формулироваться в голове совсем другой вопрос.

— Беата... — пожал широкими плечами Томас, восстанавливая импровизированную юбку. — Она как-то сказала, что ее Тригерид чуть до истерики не довел: шесть дней подряд...

— А где она сейчас? — спросил Людо, обмотавший бедра банным полотенцем.

— Как где?— вскинул брови Томас. — То есть... одно из трех...

— Или у себя в постели, — стала перечислять Елизавета, прижимая к себе под одеялом начавшую явственно дрожать Тильду. — И тогда, она должна была уже услышать наши вопли.

Наши. Она великодушно распределила на всех присутствующих шум, поднятый Тильдой.

— Или в какой-нибудь другой постели, — осторожно предположил Людо.

Его гипотеза касалась, по-видимому, барона фон Байера и доктора д'Эвола.

— Похоже, мы здесь одни, — высказала вслух очевидное Тильда.

— Да, если они сейчас в мыльне... — Томасу явно не хотелось распространяться о подробностях личной жизни членов его и без того небольшой семьи.

— То нас никто ни в чем не упрекнет, — сформулировала вслух уже ставшую очевидной мысль Елизавета. — Аминь!

И тут же из залитого сумраком коридора раздалось нервное бренчание цепей.

— Герцог! — строго сказал Людо, делая шаг в направление по-прежнему распахнутой двери. — Или заходите, и познакомимся, или проваливайте в свой ад и не мешайте порядочным людям отдыхать!

От этих слов у Елизаветы сердце вздрогнуло", пропустив удар, и чуть сжало виски и переносицу, и запахло корицей или чем-то очень на нее похожим.

"Сейчас!" — поняла она едва ли не с ужасом, стремительно переходящим, впрочем, в восторг, и увидела, как сгущается мрак в проеме двери.

Герцог Тригерид "сплотился" прямо из обрывков тьмы, клубившейся в коридоре. И это не странно, если учесть, под каким прозвищем он жил и умер.

"Правая рука тьмы..." — вспомнила Елизавета, видя, как возникает перед ними фигура, словно бы сотканная из бесплотных теней. Но как бы ни были нематериальны "свет и тени", через несколько ударов сердца образ Яго Тригерида сформировался настолько, что герцога можно было уже узнать. Высокий сутулый мужчина с узким темным лицом и длинными кистями скованных цепями рук был, несомненно, похож на парадный портрет Правой Руки Тьмы, писаный мейстером Готфридом из Мюнстера.

— Рад знакомству! — сухо поклонился герцогу Людо.

Взаимно.

Слышал ли кто-нибудь еще — кроме Людо и Елизаветы — этот бесплотный голос? И если слышал, различил ли ту особую интонацию, с которой "говорило" привидение.

— Елизавета! — повернулся к ней Людо. — Разреши представить тебе герцога Яго Тригерида.

— Моя жена, герцог, — добавил он спустя мгновение, позволив Тригериду склонить голову в церемонном поклоне.

— Герцог! — улыбнулась через силу Елизавета.

Графиня! — создавалось ощущение, что сгустки тьмы, служившие привидению глазами, смотрят прямо на нее. — Или мне следует титуловать вас...?

— Я думаю, это лишнее, — остановил герцога Людо. — Пока.

Возможно, — согласился Тригерид и повернул голову к Томасу. — Виконт!

— Он что-то сказал? — напряженным голосом спросил Дамаль.

— Он назвал тебя виконтом, — ответила ему Тильда.

Твоя женщина слышит меня, вот так случай! — в голосе привидения явственно слышалась ирония. — С чего бы это, мой лорд?!

— Я не женщина, — возразила Тильда.

Но ты же не мужчина?! — искренне удивился Тригерид.

— Девочка, — предположила Тилли дрогнувшим голосом. — Девушка...

Но тебе же пятнадцать лет, милая, — "ужаснулся" герцог. — Какая же ты девочка? Моя первая жена родила в тринадцать...

— Теперь так не делают, — осторожно вмешалась Елизавета, почувствовавшая замешательство Тильды.

И поэтому, госпожа принцесса пустила господина барона в свою постель. — Теперь в "голосе" герцога отчетливо слышался неприкрытый сарказм.

— Вы что с ним разговариваете? — нахмурился между тем Томас.

— Ну, да! — отмахнулась от него Тилли. — А откуда вы знаете...? Ну, про это...

С этой стороны видно многое, скрытое от глаз живых. — Пожал плечами Тригерид. — В любом случае, я не прошу прощения за доставленное мною беспокойство, но хотел бы поблагодарить за полученное удовольствие. Для мертвеца, знаете ли, бывает приятно вспомнить славные дни молодости. А у меня, признаться, это получается только тогда, когда...

— Не продолжайте, герцог, прошу вас! — остановил привидение Людо. — Мы уже догадались, что доставляет вам удовольствие.

— Мог бы и не звенеть! — тихо буркнула себе под нос Тильда, но Тригерид ее услышал.

Мог бы, — не стал он спорить. — Но ты должна понять, принцесса, у меня скверный характер, и после смерти он не улучшился... Засим, позвольте, откланяться, дамы и кавалеры. И вот, еще что ... Завтра в полночь приходите в казематы под Красной башней... Я сделаю вам подарок, но поспешите! Завтра, потому что послезавтра я, скорее всего, уже передумаю, пожалев о проявленной щедрости... Завтра... — Его "голос" слабел, а фигура — расплывалась. — И сводите виконта к лекарю... Раздражает, знаете ли...

Как ни странно, инцидент так и остался незамеченным. Никто из взрослых ничего не услышал и не обратил внимания на возникшую в Малой анфиладе — коридоре второго этажа — суматоху. То ли они все спали, плотно отужинав и немало за тем ужином выпив, — в том числе и куда более крепких напитков, чем мозельское игристое, — то ли и, в самом деле, как предположил Томас, парились в замковой бане. Но, так или иначе, тревога не поднялась, а покойный герцог ушел, и цепями больше не бренчал. Однако визит "тени отца Гамлета" — переживание не из рядовых. Такое быстро не забывается, и к "порядку дня" после такого сразу не перейдешь. Во всяком случае, о том чтобы после пережитого этой ночью заснуть детским, счастливым сном, не могло быть и речи. Впрочем, какие уж тут дети. Они — каждый из друзей в отдельности, и все четверо вместе, — осознали вдруг, что, как ни крути, но так и есть: они уже не дети. Детство закончилось, поскольку к ребятишкам по традиции приходят ночью лишь феи, да чудовища. А герцог Тригерид... Такие, как он, не просто так появляются, и не перед всеми открываются. Да и многочисленные вопросы, возникшие "походу" и "в связи", требовали немедленного — или близкого к тому — разрешения. Поэтому не прошло и четверти часа с того мгновения, как растворился в породившем его сумраке герцог Тригерид, а вся компания — разумеется, приведя себя в подобающий приличиям вид — вновь собралась в спальне Людо.

Девочки забрались под одеяло, мальчики устроились в креслах у камина, в котором уже снова плясали, потрескивая, желтые и оранжевые языки пламени.

— Итак, — начал Томас фон дер Тиц на правах хозяина. — Нам следует обсудить некоторые недоразумения и недоумения...

— Меня зовут Елизавета Скулнскорх, — представилась Елизавета и приложилась к бутылке мозельского на три упоительно долгих глотка. — Я графиня и, один бог знает, кто еще... — продолжила она после паузы и передала вино Тильде. — Но главное, я жена Людвига, титул которого мы пока обсуждать не станем.

— Жена?! — поперхнулась вином Тильда.

— То есть, как...?! — вскинулся совершенно растерявшийся Томас.

— Нас обручили в раннем детстве, — ровным голосом объяснил Людо и, встав из кресла, пошел к кашляющей и перхающей Тильде. — Несколько позже над нами свершили таинство бракосочетания по Старому Праву и Неизменной Традиции. — Он взглянул на Тилли, как бы спрашивая, не нужна ли ей помощь, увидел, что не нужна, и забрал из ее рук бутылку. — По императорским законам, никогда, к слову, так и не отмененным, мы оба, я и Лиза, совершеннолетние супруги. Так что... — Людо пожал плечами и с улыбкой протянул бутылку совершенно обалдевшему, если судить по выражению лица, Дамалю. — Так что мы.... Ну, это было в рамках приличий, я хочу сказать...