Маркетолог@ - Часть # 3/4 "Аватар/селфи"

' — Ты знаешь, Рамадан, что больше всего удивляет меня в Лейсе? — две недели назад спросил брата Рамзи.

— Даже не представляю, — усмехнулся тогда Рамадан.

— Умение сочетать несочетаемое. Демоны Лейса мирно уживаются с его ангелами. Однажды это помогло Лейсу выжить... Рамадан, запомни это и никогда не меняй своего сына. Пусть Лейс остаётся таким, какой он есть — человеком, в котором есть и всё хорошее, и всё дурное. Однажды всё это понадобится ему, когда наступит его 'миг кайрос'. Лейс слишком любит жизнь и не принимает смерти. А значит, он всё ещё терзается страхами прошлого.

— А что, у Лейса есть страхи? У меня такое ощущение, что он у нас вообще ничего не боится, — улыбнулся тогда Рамадан.

— А разве Лейс никогда не рассказывал тебе о том, что он чувствует запахи? Есть у него такой дар. И если жизнь для него пахнет морем и солнцем, то смрад страха Лейс отождествляет только с запахом крысы... Ты помнишь, как приехал за Лейсом в Лахор, Рамадан? А знаешь, почему Лейс тогда позволил тебе увезти его из больницы? Он собирался выбраться из Пакистана любой ценой, лишь бы больше не быть ничьей крысой. Но ты насильно привёл его в свой дом, и Лейс решил, что ты — его новый хозяин. Тебе никогда не приходило в голову, Рамадан, что Лейс собирался убить тебя? Ведь, ненавидя свой страх, Лейс был готов покарать тебя за то, что ему снова пришлось встать на колени. Но ты назвал мальчика сыном, и это спасло вас двоих... А помнишь, как ты искал врача для Лейса? Я рад, что тогда ты позволил мне привезти в Александрию доктора, который нашёл мальчика на пороге больницы в Лахоре. И я рад, что ты разрешил врачу заняться психикой Лейса... Ты помнишь, Рамадан, что сказал нам этот врач перед своим отъездом? Душа Лейса похожа на его спину. Там слишком глубокие раны, но если наложить швы, то это ограничит движения Лейса. И что полное выздоровление твоего сына наступит в тот день, когда Лейс убьёт в себе страх крысы.

— Ты всегда был мудрее меня, Рамзи, — вздохнул тогда Рамадан.

— Нет, я не был мудрее. Просто ты всегда любил мать этого мальчика, а я любил Лейса. С первого дня, как увидел этого мальчика, я принял его и полюбил.

— Но я тоже люблю своего сына, — возразил Рамадан.

— Нет, брат. Ещё нет. Пока ты не любишь его. Но однажды придёт день, и ты увидишь своего сына не глазами, а сердцем, и поймёшь, что такое любовь к детям. Так мой отец любил меня и моих старших братьев. Детей только так и любят, Рамадан. Это — настоящая любовь, которая не проходит вечно'.

Рамадан перевёл задумчивый взгляд на окно. Лейс и девушка расставались. Девушка ещё плакала, но уже была готова отпустить Лейса. И Лейс в ответ улыбнулся ей той самой улыбкой, которая могла ночью солнце зажечь.

'У Лейса улыбка, как у той женщины', — Рамадан вздохнул и перевёл взгляд на часы: время мудрости вышло. Пришло время отдать последний долг. Рамазан взял ручку, придвинул к себе личное дело Рамзи и дописал: 'Телохранитель президента Мубарака, полковник 'Аль-Мухабарат', Рамзи Эль-Каед (родился 24 апреля 1960 года) был убит 25 апреля 2000 года, когда закрыл собой президента'.

Прошло десять лет. К 2011 году Лейс получил диплом с отличием магистра наук в области психологии, потом генетики. Он сдал экзамены в Оксфордский университет, переехал в Лондон, опубликовал в специализированных научных журналах несколько статей и вплотную приблизился к получению PhD — следующей за магистром научной степени. В день, когда Лейсу исполнилось двадцать девять, к нему пришла настоящая беда. Сбежав из Оксфорда в Лондон, а оттуда в Каир, Лейс гнал мотоцикл по трассе на скорости, смертельной для этой дороги. Преодолев расстояние от аэропорта до города в рекордно-короткий срок, Лейс бросил чёрный, как сажа, 'Harley' у массивных чугунных ворот и, раздавая тумаки направо и налево, буквально прорвался в Госпиталь Вооруженных Сил — одно из самых охраняемых в Каире учреждений. Охрана попыталась перехватить Лейса, когда тот, не дожидаясь ни пропуска, ни офицера сопровождения, перекинул через турникет длинные ноги и вихрем понесся вверх по лестнице. В итоге, солдаты охраны скрутили Лейса только на втором этаже, уже на пороге операционной. Лейс всё ещё вырывался из их рук, когда врач, проводивший операцию, диагностировал у Рамадана остановку сердца. Услышав страшный приговор, Лейс немедленно замер и поднял руки вверх. Охрана отступила, но замерла, ожидая любого подвоха.

— Non. Не надо, не трогайте его. Это — сын того, кого сейчас оперируют. Господин Эль-Каед предупреждал, что его сын приедет к нему и может... excusez-moi, вести себя не совсем по правилам, — вмешалась юная медсестра. Охранники переглянулись и взяли Лейса в плотное кольцо. В это время загнанный в угол Лейс сумасшедшими от страха глазами искал врачей. Но докторам не было никакого дела до этого мальчишки. Все их силы были брошены на то, чтобы вывести Рамадана из терминального состояния. Поняв, что помощи ждать неоткуда, а охрана его не пропустит, Лейс развернулся так, чтобы видеть операционную.

— Дыши, папа! Дыши, дыши! — произнёс Лейс. Он, отличник кафедры медицины, прекрасно знал о том, что сейчас происходит в операционной. Пока врачи делали Рамадану массаж сердца и искусственную вентиляцию легких, Лейс считал про себя секунды. С момента остановки сердца Рамадана прошла уже минута.

— Папа, не оставляй меня, — едва слышно шепчет Лейс. Там за дверями, врачи по-прежнему борются за жизнь Рамадана. Электрическая дефибрилляция, стимуляция сердца — и опять ничего. Лейс считает секунды. Пошла уже вторая минута.

— Папа, вернись, — беззвучно просит Лейс, без сил прислонившись спиной к стене. Он знает: у Рамадана уже началась аноксия .

'Мы теряем его, — доносятся из операционной голоса. — Реанимация невозможна: он уходит'. С последними словами врача Лейс безвольно сполз по стене и закинул вверх голову.

— Qu'est-ce que c'est? Вам плохо? — кинулась к Лейсу юная медсестра. Эту девушку, которая хочет ему помочь, зовут Шари. Шари отпихивает от Лейса охранников и тянет к нему ладони. Дотрагивается до плеча Лейса: — Пожалуйста, послушайте. S'il vous plaît, ecoutez-moi, — сбиваясь с арабского на французский, Шари пытается утешить Лейса.

— Оставь меня в покое. Не прикасайся ко мне! — с ненавистью глядя на девушку, рявкнул Лейс. Француженка в страхе попятилась. Переглянувшись, охранники шагнули вперёд, смыкая ряды плотнее.

— Non, s'il vous plaît. Не надо, — опомнившись от обиды, кинулась к ним Шари. Лейс сглотнул и закрыл глаза, отгородившись разом и от глупых охранников, и от навязчивой медсестры. Они — чужие для него и живут в своём мире. А у Лейса есть своя причина быть здесь: он хочет, чтобы Рамадан вернулся, и чтобы мир, в котором он обрёл себя, снова стал прежним. Старинная молитва, которой учил его отец Рамзи, абуна Марк, неожиданно вернулась к Лейсу, и Лейс произнёс первые слова христианского Символа Веры: 'Верую в Единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, видимым же всем и невидимым... Я прошу Тебя: забери мою жизнь. Дни, годы — всё забери. Только верни мне папу... Ну пожалуйста', — совсем уж по-детски добавил Лейс. Мучительное ожидание — и ничего. Только медсестра спорит с охраной.

— Есть Ты — или нет, скажи? — шепчет Лейс. — Скажи мне, как мне вымолить у Тебя всего одну жизнь? Пожалуйста, ну ответь мне. Ну хочешь, забери мою. Только верни мне отца... Я прошу Тебя.

Разряд. Ещё разряд. И — ничего. Приборы замерли: у Рамадана — остановка сердца. Лейс знает, что ситуация критическая: ровно через сто секунд у Рамадана начнется процесс декортикации. Это — необратимая гибель коры головного мозга, за которой неминуемо наступает смерть.

'Ты, ну пожалуйста, ну услышь меня. Да, я к Тебе взываю — я, тот, кто убил. Но Ты же не хочешь слышать убийц... Так как же тогда мне до Тебя докричаться?'

Лейс прислушался. В операционной тихо. Рамадан умирал. И Лейс, сам не зная зачем, упал на колени:

— Я каюсь. Я верю. Я люблю. Я прошу: просто яви мне чудо...

— Сердце запустилось, — кричит поражённый врач. Лейс вздохнул, открыл глаза и устало осел на пол. Он поморщился, увидев охранников и медсестру, которые изумлённо на него взирали. Лейс выругался и быстро встал на ноги.

— Как... как вы это сделали? — первой пришла в себя медсестра.

— Я? Я сделал? — холодно усмехнулся Лейс. — Ты, cherie, ошибаешься. Я ничего не делал... Пойди холодной водички попей, а то на тебе лица нет, — едко посоветовал Лейс. — Только сначала ответь на мой вопрос: кто в этой идиотской лечебнице занимается реконструкцией клапанов сердца? Ну, быстро? Или мне на французском тебя спросить?

— Главный врач. Это — мой отец. Его кабинет на третьем этаже... Laissez-moi... я могу показать вам, и...

— Спасибо, не трать зря силы. Сам найду. — Лейс развернулся и, раздвинув онемевшую охрану, быстро пошёл к лестнице.

— Подождите, вы — врач? — крикнула ему вслед девушка. Не оглядываясь, прямо на ходу Лейс молча вскинул вверх руку, сжатую в кулак, и разогнул средний палец. Охранники захохотали и, переглянувшись, потопали следом за Лейсом. Шари осталась одна, тоскливо взирая вслед уходящему юноше.

'Какие странные у него глаза, — думала она. — Холодные, как сталь. И абсолютно серые...'.

В ноябре 2012 года Лейсу Эль-Каеду исполнилось ровно тридцать. Он и Шари идут вдвоём по песку александрийского пляжа. Средиземное море медленно ворочается во сне. В красном закате море кажется не бирюзовым, а чёрным. Лейс остановился и закинул голову вверх, с интересом разглядывая звёздное небо. Шари подошла и спрятала лицо у него на груди, с ласковым собственничеством обхватив Лейса за шею.

— Я так люблю тебя, — нежно прошептала девушка.

— Мне тоже хорошо с тобой, — улыбнулся Лейс.

Девушка прижалась ближе:

— Саба, тогда, пожалуйста, скажи мне, а почему, когда ты со мной, то... ну, ты устраиваешь меня так, чтобы я не смогла видеть твою спину?

— Как сейчас? — поддел её Лейс.

— Non, нет. Ты всё шутишь. А я говорю серьёзно... Puis-je voir, то есть можно, я посмотрю, что ты скрываешь? — Шари смущённо глядела на Лейса, но в её тёмных глазах был вопрос. Лейс внимательно посмотрел в смуглое лицо девушки. Та, стараясь сгладить неловкость просьбы, потянулась к его губам. Лейс отстранился, отступил на шаг, завёл назад руку и сгрёб в кулаке ворот футболки. Cтащил её через голову и повернулся к Шари спиной. Он замер, когда девушка прижалась к рубцам щекой, разглаживая пальцами шрамы.

— Как же такое можно вынести? Кто же сделал такое? Лейс, я так тебя люблю, — услышал он голос Шари и почувствовал влагу её слез. — Je suis fou de toi. Я тебя обожаю. Все эти шрамы не важны. Просто... просто мне... мне так тебя жалко.

'И действительно, quel dommage — жалость-то какая', — помедлив, Лейс высвободился из рук девушки и натянул футболку.

— Шари?

— Да?

— Давай всё закончим. Прямо здесь и сейчас.

— Vous plaisanter sans doute. — Девушка моргнула. — Я не понимаю. Почему?

— Потому что я тебя не люблю.

'Потому что мне не не нужна твоя жалость...'

Прошло два года. В ноябре 2014 года Лейсу исполнилось тридцать два. У него — светло-русые волосы, загорелое лицо двадцатипятилетнего юноши и спокойный взгляд стальных серых глаз, точно время их заморозило. Лейс и Рамадан сидят на перевёрнутой лодке на пляже египетского курортного городка Бур-Сафага. Перед ними Красное море, спорящее с сильным ветром. Битва двух стихий — воздуха и воды — рождает идеальные для серфинга волны.

— Папа, я послезавтра уеду. А у тебя есть виза в Англию. Может быть, ты поедешь со мной? Осмотришься там. Потом насовсем ко мне переберёшься. У меня в Оксфорде квартира, и тебе там обязательно понравится, — в сотый раз за последние десять лет предлагает отцу Лейс. Рамадан недовольно поморщился:

— Нет уж, сынок, спасибо. Я, конечно, уже на пенсии, и, как человек свободный, теперь волен сам выбирать, куда и когда мне ехать. Но у меня дом в Александрии. Налаженный быт. Да и Шари меня навещает. А что касается тебя, то тебе нужен не я, старый отец, а жена и дети.

Лейс скривился:

— Ой, па, только не начинай! Ну, какие опять 'жена и дети'?

— Так, я не понял: ты собираешься прожить всю жизнь один? — поднял бровь Рамадан.

— А чем, прости, это плохо? Ты же так живешь, -Лейс фыркнул.

— Я не 'так живу', — спокойно возразил Рамадан. — У меня есть сын — это ты. А у тебя, кроме меня, никого нету... Неужели ты до сих пор терзаешься из-за прошлого? Забудь, его, Лейс: тебе давно не четырнадцать.

Лейс помолчал, потом невесело хмыкнул:

— Да я и так почти все забыл... По крайней мере, я очень на это надеюсь.

— В таком случае, почему ты не хочешь создать семью? — не сдавался Рамадан.

— Времени нет, — и Лейс пожал плечами.

— Вот как? И чем же таким, прости, ты занят в своём Оксфорде, что у тебя нет времени, чтобы создать семью?

— А ты-то как сам думаешь? — Лейс усмехнулся.

— Ну, ты занимался неврологией... психиатрией... то есть психикой, — Рамадан осторожно подбирал слова.

— Не совсем так, хотя я понял, куда ты клонишь, папа. — И Лейс забавно улыбнулся, показав острые белые зубы. — Спасибо, конечно, за твое волнение обо мне, но я здоров. И даже очень неплохо себя чувствую. — Рамадан почувствовал, как краснеют его щеки. — Скажи, па, а ты веришь в бессмертие? — как ни в чем не бывало продолжил Лейс.

— Что? — Рамадан подумал, что Лейс шутит.

— Понятно, — вздохнул тот. — Ладно... Я расскажу тебе о своей работе, но предупреждаю: пока этот проект находится под секретом.

— Ах, ну да, ну естественно... ну как же иначе-то? — Рамадан иронично покачал головой. Лейс стрельнул глазами в сторону отца и напрягся. — Ну ладно... ну хорошо, извини, — отметив реакцию сына, тут же поправился Рамадан. — Я тебя слушаю... Да не смотри ты на меня таким ястребиным взглядом! Мне правда интересно, чем ты занимаешься, я тебе серьезно говорю.

— Ладно, расскажу, — с легкой обидой повиновался Лейс. — В общем и целом, твой скептицизм, па, мне вполне ясен. Я для тебя мальчишка, который пока не наигрался. Хорошо, пусть так. Пока оставим это. Но прежде, чем мы перейдём к сути дела, позволь мне начать с небольшого вступления... Итак, во все времена существовало такое понятие как чудо исцеления. Как это чудо происходило, ты себе представляешь?

'О, а вот это нечто новенькое', — улыбнулся про себя Рамадан, но, перехватив сердитый взгляд Лейса, решил объясниться.

— Ну, святой или праведник прикасался рукой к страждущему и исцелял его, или же больной сам исцелял себя молитвой, — начал Рамадан. — Когда это чудо происходило, слепой начинал видеть, глухой — слышать, немой — говорить, а парализованный — двигать конечностями. Вот только случалось это не со всеми, а только с избранными.

— Ага, — без улыбки кивнул Лейс. — Так объясняет чудо церковь и все нормальные люди. Это объяснение можно принимать или не принимать, здесь всё зависит от степени веры. Однако примерно лет семьдесят назад учёные смогли объяснить чудо исцеления.