— Я там порасспрашивал вокруг суда, — говорил Пурим вечером того же дня, сидя за бутылкой вина в комнате, которую гордо называл своим кабинетом. — Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Там позади есть такая неприметная дверка из подвальчика, но она обычно закрыта. Никто не помнит, чтобы там что-нибудь грузили.

— Повезло сволочам, — подытожил Барс. Был он изрядно пьян и сидел, развалившись в кресле, закинув ногу на подлокотник.

— Ну, я бы не сказал, что им так уж сильно повезло, — резонно возразил Пурим.

— Тоже верно, — согласился Барс, вспомнив дымящиеся, опаленные тела и поморщившись.

— Я, конечно, еще поднапрягу своих людей, разузнаю, что смогу. Вокруг пристава этого стоит поразведать: с кем общался, чем дышал. И умер он, конечно, излишне своевременно. Полагаю, отравили.

— Угу.

— Беспокоит меня еще один вопрос. Создается полное впечатление, что в городе тебя ждали. Сам подумай: один только ящик найти, подготовить, доставить — это ведь не один час нужен.

— Не говори мне о ящиках.

— Ну, извини. Но ты подумай лучше: кто мог узнать, что ты приедешь в Сантию? Ведь даже я не знал.

Барс поразмыслил.

— Узнать меня, в принципе, и в Шуме могли, и по дороге. Но предупредить? Разве что голубями. Кстати, о голубях. Почему ты не знал, что я еду? Разве Вагрус тебе сообщение не присылал? У вас же, вроде, так положено?

— Я ничего не получал.

Собеседники некоторое время молча смотрели друг на друга, потом Барс заскрежетал зубами.

— Вагрус! Я ж его задавлю, собаку! Он же...

— Тихо, тихо, охолони! — прикрикнул на рыцаря Пурим, резко и повелительно. От неожиданности Барс замолчал.

— Ты только не заводись, — сказал Пурим уже мягче. — Спокойней. Я понимаю, что тебе сейчас хочется глотку кому-нибудь порвать. Только не факт, что это Вагрус. Голубя могли поймать, сообщение перехватить, да он мог просто не долететь. Сам же говоришь, видели тебя многие, мог кто-то и узнать. Голубей, опять же, не один Вагрус держит.

— Пару вопросиков я ему все же задам.

— Ничего ты ему не задашь, и в Шум не поедешь, — убедительно заявил Пурим. — Послушай хорошего совета. Дело это деликатное, а ты напортачишь только. Вопрос ведь даже не в Вагрусе, в конце концов; он может быть только наводчиком, а где-то есть еще заказчик, и вот он-то мне наиболее интересен. К таким делам, дружище, опыт нужен, так что предоставь-ка все это мне. Если уж я ничего не выясню, то и никто не выяснит. Кстати, стоит еще разузнать, кто дал ориентировочку на того разбойника, с которым тебя перепутали, и когда. Очень уж описание его тебе подходит.

— Тебе бы расследователем работать, Пурим, а не книготорговцем.

Пурим хохотнул.

— Не хочу. Там одна бюрократия, а я бумажки писать не люблю. Я уж лучше так, потихоньку, своими силами.

— Ну-ну.

— Ты лучше спать иди, мститель. Завтра наговоримся. И не рассчитывай, я тебя раньше, чем дня через три, никуда не отпущу. По-хорошему, тебе б вообще отлежаться недельку.

— Належался уже, спасибо. И знаешь, Пурим, не хочу я никому глотки рвать. Мне обидно просто. Налей-ка еще вина.

— По-моему, тебе уже хватит, дружище, — мягко, но решительно заметил Пурим. — Спать иди. Помочь тебе, что ли? Эк тебя, дружище, развезло.

* * *

Барс действительно прожил у Пурима три дня. Расследование зашло в тупик: все ниточки, которые находил Пурим, неизменно обрывались на безвременно почившем судебном приставе. Однако кое-какие детали узнать все же удалось. Например, ориентировка на разбойника изменила приметы за день до приезда Барса в город, но двое `'приятелей'' рыцаря засветились возле пристава уже месяц назад, и тогда же был заказан ящик. Поскольку месяц назад рыцарь еще и сам не знал, что будет проезжать через Сантию, напрашивался вывод: охотились не за Барсом персонально. Вероятно, ловушку готовили на Рыцаря Пламени — любого, который появился бы в городе. Что заставляло предположить возможность существования и других ловушек.

— Это уже не твое личное дело, это компетенция Ордена, — серьезно заявил Пурим. — Я послал сообщения в Замок и другим адептам; Вагрусом тоже займутся. Так что не вздумай влезать в это со своими инициативами. Вы, Рыцари — элита, ваше дело — нечисть, а черновую работу оставьте нам. Единственное, что могу обещать — это держать тебя в курсе.

Так что Барс отдыхал — не столько телом, сколько душой, отсыпался в чистой постели, отъедался домашней кухней, с удовольствием вникал в атмосферу семейной жизни, вечерами пил с хозяином вино и вел долгие полупьяные беседы. Жена Пурима, Елена, Барса сначала немножко побаивалась, но на второй день уже чувствовала себя свободней, а вскоре и вовсе освоилась и стала вопросы задавать. Прожив четырнадцать лет с адептом Ордена, она о Рыцарях Пламени знала многое, но с самими Рыцарями общалась мало и редко (Пурим старался держать жену подальше от этой стороны своей жизни), от природы же была любопытна. Однажды Пурим даже вынужден был прикрикнуть на жену — после того, как заметил, как помрачнел от одного из ее вопросов Барс. А на четвертый день дом Пурима вдруг опустел.

— А где Елена, дети? — изумился рыцарь, встав после полудня и не услышав привычного уже звона голосов.

— В деревню отправил, к ее родителям. Давно уже не были, пусть проведают стариков.

— Это ты из-за меня? — помолчав, спросил Барс.

— Не бери в голову. Есть будешь? Со вчерашнего еще курица осталась.

За едой Барс молчал, старательно дробил зубами куриные косточки. Поев, встал, вежливо поклонился.

— Спасибо, Пурим. И за еду, и... За все. Хороший ты мужик, а что засиделся у тебя — извини. Пора мне, в самом деле.

Пурим хмыкнул.

— Да ты, никак, обиделся. Говорю ж тебе — не бери в голову.

— Но мне и правда пора.

— Да не в тебе тут дело! Ты про мальца моего младшего знаешь?

— Знаю. Это трудно не заметить.

— Ну вот. А какими глазенками он на тебя смотрел, это ты заметил? И Елена, вопросики эти ее с подковырками. Думаешь, так просто? Поди угадай, что там в ее голове женской варится. А я сына в Замок не отдам!

— Если ты думаешь, что я кого-то стану уговаривать...

— Ты-то, может, и не станешь. А из Замка посланец уже четыре раза приезжал! Торопятся они! Возраст, видишь ли, поджимает!

— Извини. Я не знал, что на тебя так давят.

Но Пурима уже понесло.

— Сына в Замок я ни за что не отдам! — горячился он. — Только через мой труп! Я на вас, дураков, насмотрелся за свою жизнь достаточно. Рыцари! Маги! Знаю я. Из послушников романтика так и прет. Где после Башни та романтика?

— И где же? — напряженно поинтересовался Барс.

Адепт не подметил ни этой напряженности, ни холодка в голосе. Он и на рыцаря-то не смотрел, багровел лицом, споря с невидимым оппонентом.

— Входит человек, выходит — оружие! Живое оружие, нацеленное на нечисть. У вас есть жизнь, скажи мне? Да вы, если нечисти рядом нету, и девать-то себя не знаете куда! Не предназначены вы для другого! И такую судьбу моему сыну?

— Спасибо, друг, уважил.

— А сколько ребят и вовсе не выходит? Хоть кто-нибудь знает, что с ними со всеми там стало? Вот ты там был, скажи мне — ты знаешь?

Скороговорка адепта прервалась как-то вдруг, иссякла, разбившись о каменную тяжесть взгляда рыцаря. Пурим почувствовал его, этот взгляд, не мог не почувствовать, а увидев — осекся, замолчал растерянно, вся бравада слетела с него моментально. Адепту с многолетним стажем, общавшемуся с неисчислимым количеством рыцарей Пламени, сейчас сильнее всего хотелось отвернуться, не смотреть в потемневшие прищуренные глаза — но он не находил в себе сил сделать это.

Барс дождался, пока отпустит, схлынет накатившая волна темного морока. Потом сказал хмуро:

— Знаешь, Пурим, по-моему, ты нашел себе не того слушателя. Не хочешь отдавать сына — так не отдавай, насильно никто не заберет. А мне ехать надо.

И пошел на конюшню.

Рыцарь уже оседлал жеребца, когда в широком дверном проеме показался мнущийся Пурим.

— Извини, Барс, — сказал он смущенно. — Я завелся, наболтал лишнего. Извини. Просто это все так болезненно, понимаешь?

— Понимаю.

— Язык мой, что помело. Виноват я перед тобой. Может, останешься все-таки?

— Никогда не говори о таких вещах с рыцарями, — глуховато заметил Барс, возясь с тугой застежкой подпруги. — Никогда, слышишь? Живое оружие не всегда бывает достаточно уравновешенным.

— Прости меня.

Барс вздохнул.

— Да хватит извиняться уже. Все правильно ты сказал.

— Не держи обиды, Барс.

Рыцарь улыбнулся немножко ненатурально.

— Не держу, забыли. Но ехать мне все-таки надо.

— Завтра с утра поедешь. Ну, хоть на обед останься, а?

— Не могу, — качнул головой Барс.

И отчего-то Пурим вдруг со всей отчетливостью понял: действительно, не может. Сегодня — нет.

— Ты в Замок?

— Ага. Хочу успеть добраться до холодов.

— Я сообщу тебе, если что-нибудь узнаю.

— Ладно.

— Ну, счастливого тебе пути.

— Счастливо оставаться, Пурим. Привет Елене.

— Будь осторожен, Барс.

— Бывай.

`'Типун мне на мой длинный язык'', — сказал себе адепт, возвращаясь в опустевший дом. Нехорошо было у него на душе, давила на сердце тоскливая тяжесть. `'Завтра же пошлю за Еленой с детьми'', — подумал Пурим, поднимаясь в кабинет и доставая из потайного шкафчика початую бутылку.

— 2 —

Золотой мост был действительно сооружением впечатляющим. Река Сана разливалась в этом месте широко и полноводно, и мост на изящных арочных опорах выглядел ниточкой, протянутой с одного берега на другой. Казалось, его должно смести первым же половодьем; тем не менее, он стоял здесь вот уже вторую сотню лет. Прежде тут была паромная переправа, и мощные каменные быки с вСротом все еще торчали на берегу. Мост построил в прошлом веке король Арсании Беркарам II, вообще отличавшийся неуемным тщеславием и пренебрежительным отношением к состоянию государственной казны. Другим памятником его тщеславию стала огромная, не имеющая аналогов в мире по размерам статуя Геррита-победоносца на центральной площади Умбры. В отличие от статуи, мост, по крайней мере, был сооружением полезным.

Пошлину за проезд по мосту взимал немолодой разговорчивый служащий, разнообразивший свою скучную работу своеобразной игрой: по внешнему виду каждого из путешественников он пытался определить маршрут и цель их поездки, задавал несколько наводящих вопросов и искренне радовался, если догадки оказывались правильными. На Барса он посмотрел многозначительно.

— Молодой господин, несомненно, едет в Дарс? — сказал служащий, отсчитывая рыцарю сдачу с динара, и по интонации не совсем ясно было, вопрос это или констатация факта.

— Почему непременно в Дарс? — удивился рыцарь.

— Ну как же, как же. В вас, господин, если вы позволите мне сказать, боец виден сразу. А разве может такой видный боец пропустить осенний турнир в Дарсе? Нынче там собираются лучшие фехтовальщики королевства. В этом году, я слышал, будут также бойцы из Зандора и даже саблисты из Таоса. Победителю назначен денежный приз в тысячу динаров — каково, а?

— Я не еду на турнир.

— Победитель получает памятный кубок из рук представителя королевской семьи, — продолжал болтать служащий. — Вы ведь знаете, что королевская семья непременно присутствует на турнире? В прошлом году кубок вручала сама королева Элеонора. Но я слышал разговоры, что юная принцесса Алина подросла уже достаточно, и может быть, в этом году вручение кубка доверят ей. Говорят, она красавица, наша принцесса. Каждый молодой аристократ в Арсании мечтал бы получить кубок из ее рук.

— Только не я, — хмыкнул Барс.

Служащий бросил на рыцаря недоверчивый взгляд.

— Может ли быть так, что я ошибся? Вы действительно не едете в Дарс? Ох, что я говорю. Простите мне мой дерзкий язык, господин, я не думал, конечно же, сомневаться в ваших словах. Просто я немного расстроен из-за своей ошибки. Возможно, какие-то неотложные дела не позволяют вам отправиться на турнир?

— Именно так. Неотложные дела.

— Желаю вам разрешить их благоприятным образом, господин.

— Непременно.

Удалившись от моста на несколько миль, Барс свернул с королевской дороги и углубился в череду живописных проселков, пересекающих поросшие лесом холмы. Можно было, конечно, ехать по дороге до самого перекрестка с Долгиновским трактом, но это означало дать приличный крюк, а срезая путь через холмы, Барс рассчитывал выбраться на тракт уже завтра.

Переночевал рыцарь в деревеньке, вовремя, уже в сумерках, подвернувшейся на пути. Постоялого двора в деревне не было, и Барс попросту постучал в один из домов и попросился на ночлег. Приняли его не то чтобы охотно, но несколько монеток сделали свое дело, обеспечив рыцарю сносную постель и приличный завтрак. Наутро заморосил мелкий дождик, и Барс запахнул плащ и натянул капюшон, а Шторм недовольно фыркал и всякий раз, выезжая из-под сени леса на открытое пространство, начинал мотать головой, стряхивая с гривы капли влаги.

Было уже далеко за полдень, когда за очередным холмом обнаружился, наконец, Долгиновский тракт. Был он не столь благоустроен, как королевская дорога, грешил многочисленными выбоинами и не просыхающими даже в летнюю жару лужами. Однако и теперь, осенью, был все-таки проходим и даже позволял верховому ехать с приличной скоростью. Повозкам, разумеется, приходилось потруднее, и торговое движение по тракту в эту пору года практически прекращалось.

Тем удивительнее показалась Барсу картина, представшая перед его глазами за очередным поворотом тракта. Красивая зеленая с золотом карета, огромная, совершенно не приспособленная для путешествий по таким дорогам и непонятно каким ветром сюда занесенная, стояла накренившись, двумя колесами плотно засев в полной илистой грязи выбоине. Ось была сломана. Пять лошадей — очевидно, выпряженные из кареты — мирно паслись обочь дороги, лениво выбирая что-то среди мха и прелой листвы. Шестую вел под уздцы человек в ливрее кучера; лошадь тащила волоком вязку неочищенных длинных жердей. Карета показалась Барсу смутно знакомой.

— Не подскажете ли вы нам, сударь, далеко ли отсюда до какого-нибудь населенного пункта?

Барс обернулся на голос. С ближайшего сухого пригорка навстречу рыцарю спешила странная парочка. Та самая странная парочка, что привлекла его внимание и возбудила любопытство в Шуме. Аристократ, одетый словно на дворцовый прием — правда, теперь он был обут в сапоги, но любви к изысканной одежде и ярким расцветкам не изменил — и школяр-ученый, в том же — или таком же — темном костюме и плаще.

— Прошу прощения, я не представился, — заметил аристократ, подходя к Барсу. — Барон Карл Альгейм, из западных Альгеймов, к вашим услугам. Мой спутник — Ференц Ракис, бакалавр метагностических наук.