Дохлокрай

— Пересядь к окну.

Ехать еще минут пятнадцать, стоило убрать ее от прохода. Всякое случается. Могут выходить и наподдать с ноги, потом удрать.

Она вскинула глаза, такие же, как волосы, рыжие. И снова понимающие все. Чтоб тебя, дурочка-умница, неужели ты все знаешь и не пытаешься как-то уйти от этого?

Век сменяет век, цивилизация мягко захватывает все вокруг. Охватывает тысячами километров трасс, сетевых кабелей, вышками мобильной связи и федеральными сетями супермаркетов. А люди остаются людьми. Злыми обезьянами, жаждущими разорвать такую же обезьяну, только из другого племени. Макаки с красными задницами ненавидят макак с белой полосой на спине. Белая полоса = ЗЛО. Запустим в нее клыки, располосуем когтями и дешевыми китайскими раскладухами, затопчем пятками и подошвами кежуальных зимних кроссовок. Время течет, люди остаются сами собой.

Кто они? Скорее всего, хулсы. Обычные околофутбольные парнишки, любящие пивас, размяться после 'мяча' и нужных телок. Эта вот не нужная, чужая, глупая и наверняка либерастка. Значит, надо научить ее жизни. Втроем, девчонку, ногами. И не забыть поссать сверху. На потом и для закрепления урока.

А он, понимаешь, тут из-за них ночами убивает мертвое. Не жизнь, сказка.

Пересела, не споря. Вот и хорошо. Посмотрим, чего тут у нас за окном. Пока еще не надо бить-ломать-выбивать. Можно насладиться видами. Ну да, именно так.

Проплыл самолет. Самый настоящий штурмовик ИЛ-2 на постаменте. Шоссе огибало его, пересекающая ныряла под. Что тут еще? О, любимый культовый новодел. Купола с крестами на фоне громады семейного 'Магнита'. Чудный пейзаж, хоть сейчас пиши современное полотно для Третьяковки. Иногда искренне желалось поговорить с главным архитектором разных городов. Из-за неуемной страсти к прекрасному, само собой. Поспорить о примененных ходах и услышать всю правду о них. Гениально же вписан храм в гипермаркет. Или гипермаркет в храм. Хрен редьки не слаще.

Стоило удивляться тяжелой сети мрака, нависшей над городом? Он и не удивлялся. Хорошо, обычные люди не понимают. Не видят и ладно. Неужели не чувствуют?

— Странная осень.

Рыжая говорила, не обернувшись. Смотрела в окно, на нелепое строение какой-то 'Империи'. Если бы империи выглядели также, было бы грустно.

— Странная?

— Да. Тревожно. Вроде бы не с чего. Все к празднику готовятся следующим летом. Футбол, чемпионат, все дела. Туристы.

Он не ответил. Вот и ответ, наверное. Кто-то все же чует, еле-еле хватает почти не звучащие и туго натянутые струны беспокойства. Если, конечно, так и есть.

— Почему тревожно?

Тревожно из-за мрака. Его не рассмотришь до поры до времени. Мрак клубится в темноте старых переулков, прячется в тенях рабочих окраин, таится в муравейниках спальных районов. И только осторожные щупальца страха выбираются наружу вместе с ночью и детьми союза ее и Мрака.

Но Мрак давит человека. Тихо, без лишнего шума, подбирается все ближе. Оглянись, идя вечером от магазина с чуть не позабытым батоном. Посмотри в мглу тумана между тесно стоящими машинами. Иди к фонарю, где пьяно смеются ошалевшие без нарядов полиции малолетки. Лучше схлестнуться с ними, чем с прячущимися в темноте.

— Тревожно? — переспросила рыжая. — Не знаю. Просто...

Страх. Кошачьи рыжие глаза, наплевав на физиологию и анатомию, плескались страхом. Его в ней оказалось слишком много. Такое нельзя держать в себе. Совсем нельзя.

— Тебе надо отдохнуть... — не стоило говорить с ней, но душа у него еще осталась... наверное. — Уехать. Завтра. Или даже сегодня. К солнцу, к морю. Только не гулять по ночам.

— Почему?

Рыжая даже не думала хмыкнуть по поводу моря. Зато спросила про ночь. И смотрела-смотрела, прожигая насквозь. Иногда даже обычный человек может коснуться того, что недоступно. Недоступно, пока не коснется его холодными острыми пальцами. Она явно стояла где-то на границе и лишь чуть не перешагнула через нее. Интересно.

— Так надо.

Она хотела что-то сказать. Открыла рот, чуть двинулась вперед. И не стала. Настаивать не стоило. Но отпускать ее просто так не стоило еще больше. Что-то рыжая знала.

— Мне выходить на следующей.

Кивнул и встал, пропуская. Ребятишки сзади радостно ухмыльнулись и двинулись за ней. Он развернулся, закрывая проход. Улыбнулся. И посмотрел в глаза первого, светлого дерганного крепыша.

Силу взгляда нельзя недооценивать. Силой взгляда можно остановить злющего пса. Показать все, ожидающее того впереди. Вспоротое брюхо, разваленное в разные стороны горло, хлещущую кровь, переломанный хребет. Такое выйдет не сразу. Но времени научиться у него хватало. На свои места ребятишки сели хмуро и расстроившись. Но ни один не решил попросить его отойти. А требовать? Ну... им явно расхотелось.

На автовокзале, перейдя по переходу, осталось только найти нужную остановку. И сесть в 'двести сорок седьмой'. Придется чуть подняться, но так он точно успеет доехать к исходу времени. После сообщения о встрече времени было не больше часа.

Осень рыжела, краснела и золотилась вокруг. Деревьев хватало. Повсюду, волнуясь под ветерком, мелькало охряное, малиновое и оранжевое. Вырвавшись из высоких стен новостроек, погружаясь в гордо стоящие 'сталинки' и аристократические выжившие особняки, город менялся. Превращался в самого себя, настоящего, лежащего вдоль черно-зеркальной Волги вольготно и по-купечески широко. В приоткрытое оконце врывался запах листьев, недалекой реки и остатков сухой пыли, носимой взад-вперед ветром-бродягой.

Здесь, под совсем очистившейся голубой далью, мрак отступил. Солнце, выкатившись из-под туч, разогнало наступающий холод и плетьми лучей выгнало мрак. До ночи, но дышать стало легче.

Мелькнула шахматная доска набережной, чугунное плетение ограждений, яркие точки бегающих малышей. Дорога ощутимо пошла вверх, оставляя слева острые ассиметричные шпили-близнецы готического костела. Рвущие небо и прозрачный воздух, показывающие: он приехал. И напоминающий: здесь тебя ждут вечером. Ждут Другие.

Говорящее металлическое дерево. Бронзовый антропоморфный древомутант. Веселый смеющийся Буратино с ключом в поднятой руке. Не стареющая кукла-мальчик, стоящая у дома своего автора. А его ждал заросший бородой по самые глаза здоровяк, любящий ароматизированные сигариллы.

— Думаю, не стоит спрашивать про славянский шкаф?

Здоровяк довольно оскалился. Выглядело страшновато, напоминая неожиданно зевнувшего медведя.

— Я Семеныч.

Он кивнул. Назвал ничего не значащее имя.

— Все плохо?

Семеныч оскалился шире. Хотя, казалось, куда шире?

— Все еще хуже, братишка. Намного.

Night can bring not only the good dreams.

Тыц-тыц-тыц, стрелка дешевых часов ползет к пяти.

Тыц-опс... вот она и пятница. Наконец-то. Вечер, июнь-месяц, тепло, выходные... прекрасно. Срочно-срочно валим из офиса, да живее. Нас что-то держит? Подруга-тень согласно кивает: да, и нечего притворяться, что не знаешь: что именно? Хорошо-хорошо, я быстро.

Бац-клац по клаве. Резко и точно печатаем всё, что будет нужно в понедельник. Домой брать не хочется, так как дома надо отдыхать. Пляж там, стройные и загорелые тела, алкоголя немного, party на открытом воздухе. А раз за всё это нужно платить — так приходится срочно заканчивать все дела. Иначе и платить нечем будет. Интересно: есть кто-то ещё в офисе? Кто это там копытцами стучит? Да не один? Трудоголики завелись, не иначе, это плохо. Нас, любителей поработать, и дустом потом не выведешь.

В коридоре яркий свет. И моя тень заинтересованно присматривается к своим товаркам, появившимся в проёме. А-а-а-а... всё стразу ясно. Длинная, острая и худая жердина главбухини, кокетливая клепсидрочка финансовой повелительницы и высокий твёрдый параллелепипед исполнительного директора. Да и голоса тоже их.

Действительно, прямо удивительно, соглашусь с нашей остро-худой, и чего это вы в пятницу, да? Ну-ну, конечно бюджет готовите. Тень-подружка согласно кивает головой, наверняка уже перекинувшись парой слов с такими же, как и она. Хотя... есть, всегда, два варианта. При первом — две тени, та, которая с выпуклостями и строго-жёсткая, будут стоять в обнимку, и любоваться закатом. Во втором, те же, будут сплетаться во-о-он на том самом диване, кожаном и скрипучем, что стоит у финансини в кабинете. Кто знает, какой лучше для разведённого мужика и матери двух детей, на которую давно забил ейный муженёк?

Бухгалтерша идёт к лифту. Даже и смотреть не нужно, чтобы понять, какое у неё сейчас выражение лица. Ну, точь-в-точь как девушка из Смольного, которая застукала на сеновале кучера Семёна с кухаркой Палашкой. Такое же, наверняка, как будто зараз съела кило лимонов. Развратники, ага, и на семью ей, финдиректору, глубоко наплевать. Эх, грымза ты, грымза...

Моя тень соглашается и представляет, как вечером из подъезда, где живёт наш острый главбух, выйдут: похожая на страдающего (хотя куда уж дальше) полнотой Винни-Пуха, тень её мужа, её собственная, и похожие на сиамских близнецов, семенящие сына и его жены. Погрузятся в пузатенькую 'одиннадцатую', которая при закате будет, отражаясь в сером асфальте, похожа на минивен. И упылят на дачу. На все выходные. И давай там, выдавать стахановские рекорды по вскапыванию-полке-обрезке-корчеванию-поливке-и-посадке. А второй вариант? Есть, лежит запылённым на антресолях, и в нём глубокие тени, полненькая и острая, ложатся в сторону от театральных кресел. А сиамская... она теряется среди многих таких же где-то, где весло, много музыки, света стробоскопов и веселья. Возможно ли?

Всё, всё, подруги-товарищи, я тоже ухожу. Моя тень, радостно подпрыгивая, идёт со мной к лифту. Сзади чуть слышно скрипит дверь, закрываясь. Счастья вам. И людям, и их спутникам.

Ох, как на улице-то хорошо! Солнце ещё высоко, тепло, пахнет ещё свежими, хотя уже и не клейкими, берёзовыми листочками. Прямо хоть пой от наслаждения жизнью. Вперёд, вперёд. Сегодня мы без автомобиля, своим ходом. И очень даже не против. Ни я, ни моя тень. Она бежит сейчас впереди, рассматривая встречных и поперечных. Любопытная у меня подруга. Да и я тоже, если уж откровенно говорить. Ничего не могу с собой поделать, люблю наблюдать за людьми.

Вот, красиво, как по подиуму, идёт девочка, совсем молоденькая. Волосы до попы, ноги длинные-шоколадные, разрез на лёгком платье до... самой верхней из всех верхних, трети бедра, в верхнем вырезе — не то, что прыгает, нет. Там плавно, как морские волны, колышется. Очёчки и сумка от 'Gucci', туфли от ещё кого-то. А тень?.. Ну-у-у на те... чего это она такая сгорбленная? И плечики трясутся. Подруга, а сходи... уже успела, ну умничка. И?

Ну конечно. А чего ж ещё могло быть? Думать надо было, думать, своей красивой головой. Да, такие они, мужики, а ты что себе думала? Ну, не плачь. И стоит-то совсем ничего... А варианты? Наверное, их будет больше, чем два. Красивая молодая женщина с упакованным кавалером под ручку. В глазах упоение жизнью и своей красотой, ни сожаления о том маленьком куске фарша, который не так давно вытащили из неё. А по ночам, когда очередной тест на беременность летит в ведро с кусками использованной туалетной бумаги — слёзы, слёзы и боль. Она же, такая же красивая, но не такая уверенная в себе и в жизни, толкающая впереди себя коляску, купленную через газету 'Из рук в руки', в корзинке пакет из 'Магнита' или 'Пятёрочки'. И та же самая красавица, только с коляской из 'Детского мира', модной, трёхколёсной. И с упакованным товарищем. Какой будет, а, подруга-тень? И я не знаю... Ладно, иди красиво, бабочка-папильон, всё у тебя образуется.

А это кто? Ох, какие они. Даже не тянет назвать дедом или бабкой. И даже пенсионерами не тянет обзывать. Не подходит оно ни к гвардейской выправке пожилого мужчины с рядом орденских планок, ни к его женщине, в лёгком летнем плаще и шёлковом шарфике на шее. Идут плавно, аккуратно и уверенно. Смотрят на мир уже не такими, как в юности, цветными глазами. Но всё равно — твёрдо и чуть с насмешкой. А моя подруга уже закрутилась перед аристократически вычурными их спутниками, сняла, взявшуюся откуда не возьмись треуголку, помотала плюмажем, отвешивая церемониальный поклон. Дама пролорнировала молодого (ну да, подруга сейчас в образе) повесу. Кавалер качнул гордой, гвардейской головой с римским профилем. Вот ведь, были люди в их-то время...

Вперёд, вперёд. По лестнице, шаркая в прыжке подошвами 'Конверсов' по выщербленным ступенькам. Остановка, люди, спешащие домой, поток жёлтого и оранжевого цвета, текущий мимо в серой асфальтной струе. Что тут интересного?

Студентишка, стоит, делает вид, что листает конспекты. А тень мечется, убегая в сторону от двух милиционеров, которые настойчиво хотят утянуть её в сторону военкомата. Владельцы их, тех, чьи фуражки на асфальте вытянуты как у эсесовцев, тоже присматриваются к парнишке. А ведь исключили, точно...

Чуть подпитый работяга, едущий с шабашки. Он-то ещё стоит, прислонясь к железяке остановки, а вот тень... Размазало её бедную по нагретой поверхности тротуара, вырубает.

Мама, уставшая, держащая аж двоих малолетних хулигашек за руки. Они вырываются. Хотят ещё поноситься, не смотря на сутолоку и проносящиеся машины. Хорошо, что это крашеное в солнечный цвет очарование не видит, что творят их тени, уже залезшие на самый козырек, под которым прячутся от лучей закатного солнца их хозяева.

И ещё. И ещё. Великое множество и людей, и теней. У каждого — своя собственная жизнь. О! Моя маршрутка. Прыг в неё, и надо же!!! Свободное сиденье, можно включить что-нибудь, и смотреть за окно. Тень прижукливается рядом, сворачивается в комочек и довольно урчит. Ну да, дорогая, набегалась. Потерпи, скоро приедем домой. А за окном?..

О-о-о-о... там целый хоровод и калейдоскоп, смешивающийся в водовороте тех, чья жизнь зависит от света:

Вон какой-то кот, похожий на японские мультфильмы, носится за одной из героинь сказки про паренька с луковичной головой. А вот виднеется девушка, точно, похожая на участницу боевика про пиратов. Ту, что была колдуньей Вуду. А это кто? Интересная тень, то молодая девушка, то умная и пожившая женщина. Что-то большое и пушистое, с хвостом и торчащими ушами. Человек, мгновенно превращающийся в гибкое змеиное тело. Кто-то странный, перетекающий из образа в образ. Девушка с волной кудрей и почему-то с лютней. Кролик, снимающий цилиндр и извлекающий кувалду. Паренёк, похожий силуэтом на Джонни, гуляющего по коробкам разного цвета. Мириады, миллионы, вселенные, живущие рядом...

Вечер. Тени успокаиваются и уходят. До утра. Спокойной ночи, подружка.

Что? Тень сгущается. Наливается чернотой, разбухает, становясь плотнее, живее, на глазах превращаясь во что-то ощутимое. Тень блестит вареными белками глаз. Тень мерцает слюной на тянущихся вверх костяных крючках изо рта.

Тень ползет по полу, мягко перебирая быстро двигающимися руками. Пальцы-паучьи лапы впиваются в пол, скрипят, оставляя заметные следы. Ламинат чуть трещит, когда черные загнутые копья-когти пробивают его.