И Смех, И Грех

На его бледном, но очень красивом лице отразилась боль, как от внезапного укола. Таня заметалась, не зная чем помочь. Она, опять слушая его и усевшись перед диваном на пол, гладила его голову, щёки, грудь своими шершавыми от работы ладонями. Зазубринки цеплялись за кожу, но он терпел. В открытое деревенское окно игривый ветерок доносил запахи ночной фиалки, цветущей под окнами. В висках бухало, а душу разрывало. Он расстегнул рубашку, стараясь дышать полной грудью.

— Кажется, так легче.

Она, вскочив, сбегала, принесла стакан холодной воды. Он отпил и опять заплакал. Таня не зная, как успокоить принялась целовать его руки. Слёзы, скатываясь по её щекам падали обжигая его пальцы.

Он удивился:

— Ты чего?

— Вас жалко. Несправедливо всё. Почему одних Бог любит, а других нет?

— Не знаю, не думал об этом. Тебе бывает плохо?

— Плохо или хорошо бывает тому человеку, который существует. А таких, как я, просто нет. С нами юродивыми не церемонятся, иногда разве что, могут пожалеть. Мы не нужны ни Богу и ни людям.

Она промолчала о сердце, которое живое в равной степени у красивого ли, у безумного ли, и которому нельзя приказать.

— В твоих словах боль, значит, в душе свила гнездо большая обида.

— Это никому не интересно, что с дурочки возьмёшь.

— Ты странно мыслишь...

— Пустое... У меня устоявшийся образ деревенской сумасшедшей и это всех устраивает и в первую очередь меня.

— Чертовщина какая-то... Взрослая баба, а рассуждения ребёнка.

— Это вы ребёнок, на Люську обиделись...

Он поморгал и, пряча глаза, заявил:

— Козу твою на хрен зарежу. Она мне в самую душу наплевала.

— Вот-вот... Не надо ругаться. У нас все почему-то не могут не ругаться. А это не хорошо. Вот я читала в США одного алкоголика за нецензурную брань, поставили перед судом. Оглашённый приговор был весьма интересным: подсудимому предписывалось в течении месяца ежедневно промывать рот мыльной водой. Судья, наказывая, позаимствовал метод наказания у своей матери. Когда-то в детстве при каждом произносимом им нецензурном слове, мать заставляла его мыть рот водой с мылом.

— Для дурочки высший пилотаж. Ой! Прости! Откуда ты об этом слышала?

— Откуда же ещё, если не с газеты. Вы ужинать будете? Хотя у меня нет деликатесов, но яичницу с зелёным лучком пожарить могу.

— Нет, не хочу, в рот ничего не лезет. На поминках ни пить, ни есть не мог.

Она расправила бесцветный фартук на коленях и спросила:

— Дети у него есть?

— Какие от такой жены дети. Нет. Никого не осталось. Прах. Пепел. Если б докопаться какая сволочь это сделала... А менты не найдут или какую — нибудь ерунду сморозят. Плохо сна нет. Голову, душу тоска, боль разрывает, а сна нет.

— Я песенку спою, какую вам бабушка пела, маленькому?

Он опять удивился и стыдливо пробормотал:

— Не помню. Кажется, про котика.

— Тогда вот эту. Уж ты, котенька— коток, котик — серенький лобок. Ты приди к нам ночевать, нашу деточку качать. Уж как я тебе, коту, за работу заплачу: дам кувшин молока и кусок пирога.

— Спой ещё, детством повеяло...

Он спал, а Таня думала: "Хорошо, что он уснул. Где-то она читала, что сон — это сказочный подарок человеку на земле даден Богом с самого, самого рождения. Маленьким человек спит и растёт. Большим— отдыхает и набирается сил. Жаль, что он капризен и любит не всех. Тех, кого отметила болезнь и горе не любит никто. Вот и сон из такого отряда. Её очень часто обходит стороной. Этот капризный малый касается своей мягкой ручкой весёлых и здоровых людей. Но это жестоко и неправильно. Совсем будет плохо, если он перестанет жалеть тех, кого скрутило горе или достали заботы. Он и так не торопится закрыть их глаза, долго присматриваясь и вымеривая время. Не просто и придирчиво укладывает тяжёлые головы на подушки. А так нельзя с ними, им очень плохо, а он мучает. Ведь подушки промокают от слёз, а так бы несчастные сразу засыпали и не терзали себя. Зачем же делать несчастного, ещё несчастнее. Нет, капризному сну надо подёргать их за верёвочки. Сделать ещё несчастнее. Это так не честно. Хорошо хоть он, в конечном итоге, намучив человека, но, сжалившись, устраивается к самому изголовью, ложится рядом, тёплыми губами собирает слёзы и, окутав ночным покрывалом, закрывает вздрагивающие веки. Таня попросит, и сон непременно даст ему завтра силы, здоровье и надежду".

Когда Виктор проснулся и осмотрелся, то вновь увидел своего кота, лежащего на старом, укрытом плюшем кресле в обнимку с утёнком и Джека перед диваном. "Опять все тут. Надо поинтересоваться у юродивой, как они к ней проникают?" Когда он спросил её об этом, та поманила его за собой в сад и показала на подкоп.

— Ё моё! Это сколько же он её рыл?

Таня подняла три пальца.

— Всего лишь три дня?— удивился Виктор.— Это он здорово старался. Без перерыва на обед, поди, пахал.

— Садитесь завтракать. Я яичницу пожарила и молока вскипятила. Больше ничего нет.

Он хотел отказаться, но потом, боясь её обидеть, передумал. С удовольствием умял желтоглазую яичницу с зелёным лучком и жаренным его же позавчерашним батоном.

— Если торопитесь, езжайте. Джека я выгуляю, вместе с Люськой.

— Спасибо, ты меня выручила, юродивая.

Таня поморщилась и отвернулась. Хотела промолчать, но вдруг неожиданно для себя возмутилась на его реплику.

— Обзываться обязательно?

Виктор удивился не меньше такой реакции дурочки, а выкручиваясь и гася смешок пробормотал:

— Я ж любя...

Таня засуетилась. Опустила ещё ниже платок и, волнуясь, отошла. Он не знал, и знать не мог, как её сердце запылало и ей стало нестерпимо жарко. Жаром занялась не только грудь, но щёки, уши и подбородок. Глупое девичье сердечко готово было выскочить из тела и попрыгать от радости на руках, только это не было ему нужно, и она знала об этом. Обычная история, если б не её роль дурочки. Так всё больнее для неё и смешнее для него. Она влюбилась сразу и до смерти. Неразделённую любовь не возможно объяснить. Зная, что ответного чувства ей никогда дождаться будет не суждено, она любила. Так уж устроен человек. Он любит, хотя ничего не знает о любви. Но ведь Бога тоже любят, не ведая о нём. Весь её маленький мир сосредоточился в одном человеке. И это Виктор. Любовь не спрашивает, юродивый ты или нет, приходит, и ты страдаешь. Каким же тяжким должен быть грех, называемый любовью, если так горька кара за него.

Убираясь на полу, у дивана обнаружила бумажник. Метнулась к окну. Но сосед уже уехал. Вечером он пришёл с пакетом продуктов и топтался не зная как спросить про бумажник. А она сорвалась и молчком убежала в комнату за находкой: "Вот!"

Виктор подумал о том, что словно нарочно, одно обстоятельство цеплялось за другое, приводя его сюда.

Он не появлялся несколько дней и Таня, разволновавшись, "как бы не случилось чего", решила пройти тихонько в дом и посмотреть сама. Обойдя дом с козой вдоль забора, со стороны рощи, разглядела откуда и как можно незаметно проникнуть во внутрь. Только вот надо решиться и перелезть через забор с её стороны. Она прошлась вдоль "жлобского укрепления", как называла Лена забор, со своей стороны. И остановила свой выбор на лазе Джека и рядом брошенном ящике. "Если такой же кинуть с другой стороны, то я спокойно преодолею это препятствие. Но где его искать на чужом участке. Стоп! А почему на чужом, я ж его могу спокойно бросить туда и с нашего". Она вечером поздно так и сделала. Забрав кота Матвея, как страховку: "Мол, несу вам, извиняйте за бестактность, что с дурочки возьмёшь", проникла на террасу и оттуда через открытое окно ванной комнаты во внутрь. "Умные же люди, а подумать о безопасности не хотят". Кот согласный с её мыслями и напоминающий о себе, чтоб лазила поаккуратнее, мяукнул на плече. И надо сказать во время, потому что она напрочь забыла от волнения и натуги, про этот болтающийся на шее меховой воротник. Привыкнув к темноте и немного оглядевшись, нащупала ручку и, нажав, вышла в коридор. "Бог мой куда идти?"

— Подсказывай, чего молчишь?— повернулась она, шепча коту.

Тот, мяукнув, спрыгнул на пол и пошёл, постоянно оглядываясь и проверяя, идёт ли она следом. Доведя до двери спальни хозяина, он сел, ожидая благодарности. Дурочка, погладив киску, взяла его на руки, и тихонько открыв дверь, прошла. Виктор спал на боку, запрятав одну ладонь между колен, а другую положив под щёку. Она присев на колени перед кроватью погладила его голову, голое плечо, руку. Коснулась пальчиками мощной груди и, отдёрнув руку, словно обжегшись, встала. Кот, раздумав оставаться, откормленной тушей пробежав по хозяину, и припустил за ней. Виктор, ругаясь на эту "рыжую безжалостную сволочь", расплющил глаза и увидел удаляющуюся юродивую. Его Матвей топал, распушив хвост, жалобно мяукая, словно прося подачку, за ней. "Предатель, на руки просится. Но как она вошла в дом? Лазает, как привидение. Вреда, конечно, никакого нет, но раз она беспрепятственно прошла, то додумают и кому очень надо". Он, поднявшись, подошёл к окну. Так и есть, она перелазила, через забор, как раз около подкопа пса. Кот рыжим мехом болтался у неё на шее. Утром, посмотрев её нехитрое сооружение вдоль забора, ничего не тронул, оставил всё, как есть. "Посмотрим, что она дальше будет делать".— Решил он в последний момент. Вообще-то, у него никогда не было проколов и он всегда точно оценивал ситуацию и поведение человека в ней, а тут, что-то непонятное, смех да и только. Ссорится с ней и то редко стал, некогда, одна говорильня. А ещё он просто мог валяться на её старом диване или смотреть, как она лепит вареники. Всё получалось смешно и глупо. Он даже дотронуться до этой неопрятной бесформенной бабы не хотел, брезговал, а душа подталкивала и тянула. Дошло до того, что топал туда каждый день, заворачивая после работы или торча у неё выходные. Заходил, просто посидеть, поболтать, мало обращая внимания на её вид и спущенные на одной ноге до колен под рваной юбкой панталоны. Может быть в наш чумной век некуда деваться от одиночества и от того, что каждому человеку нужны люди, на которых можно рассчитывать в жизни, несмотря ни на что. Которые пожалеют, не оттолкнут ни при каких обстоятельствах. Или хотя бы для того, чтоб выслушали и не причинили вреда. А здесь именно такой случай. Бывает, забывшись, он проговаривает с ней ночи напролёт, не замечая уже, что пришёл рассвет. "Узнают кто-нибудь из знакомых или друзей, что дружбу с юродивой вожу, засмеют. Экстремал скажут".— Ловил он себя на покаянных мыслях. Хоть и тянуло, но, поставив себе заслон, больше не пошёл. Прошло два дня такого его себе выставленного запрета, и вот тебе, пожалуйста, она сама шастает по его пенатам. Две ночи караулил он её не высыпаясь. Прыгая от окна, из которого видно место её проникновения на его территорию до кровати притворяясь спящим, но она не пришла. "Наверное, проверила, что жив, здоров и успокоилась". Так оно и было. Но юродивая тоже привыкла к его каждодневной болтовне и нахождению рядом, поэтому скучала. Не выдержав одиночества и его непонятного резкого отдаления, решила увидеть его опять украдкой, не посчитав это злом, и пришла тем же путём в среду. Он засёк её ещё на заборе. "И вновь с котом. Болтается на ней, как меховое манто. Вот тварь продажная. Лопать приходит сюда, а за лаской топает туда. Поймаю, на цепь посажу".— Пригрозил он ничего такого не подозревающего Матвею. Упав в кровать и прикинувшись спящим, стал ждать диверсантов. Первым зашёл, как и подобает хозяину кот, бесцеремонно протопав по нему, улёгся на подушку рядом, причём пушистым задом прямо ему в лицо. У него появилось огромное желание схватить этого рыжего наглеца немедленно и вышвырнуть в окошко, но он переборов это в себе стал ждать юродивую, его интересовало, "зачем она приходит сюда?" Она вошла как-то бочком, несмело, крадучись. Усевшись на ковёр перед кроватью, и тяжело повздыхав, она погладила его по голове, поцеловала лежащие поверх одеяла руки и, поднявшись, собралась идти. "Странно, такие маленькие ручки для такой массивной тётки? Меня всегда это напрягало в ней"— подумал он. Ему вдруг страшно захотелось подшутить над ней, и он поймал её за подол бесформенной юбки. Дурочка изумлённо оглянулась. Увидев его смеющееся в свете включённого ночника лицо, тоже виновато улыбнулась:

— Хотела убедиться, что всё нормально с вами. Я ничего не брала,— покрутила пустыми руками она и потрясла лёгким фартуком, надетым под бесформенное барахло.

— Я так и понял. Пойдём, я тебя пиццей угощу. Вкусная, пальчики оближешь.

Она помотала в знак несогласия головой, мол, поздно, неудобно и что это такое она не знает. Но он, не слушая её бормотание, поднявшись и натянув на себя при ней домашние штаны (ему и в голову не пришло юродивую стесняться, дурочка же), потащил ночную гостью на кухню.

— Не упирайся. Твою стряпню, я поглощаю, объедая тебя регулярно, а сам ещё не приглашал к себе...

Она тихо возразила:

— Это разные вещи, я сама пришла.

Он тут же показал, что последнее слово будет за ним:

— Меня тоже за руку не приводили. Садись.

Усадив за стол, кинул в микроволновку два куска из коробки с пиццей. Спросил:

— Тебе чай, сок?

— Мне всё равно. Что и себе.

— Тогда чай с мелиссой.

Сначала она тянула шею издалека, потом поднялась и заглянула в окошечко печки, наблюдая за крутящимся диском поддона.

— Смотри, обожжёшься,— продолжал веселиться он.

Она отпрянула, но любопытство перебороло страх, и юродивая опять сунулась в печь. Достав стеклянную сковороду с пышущими жаром кусками ароматной пиццы, Виктор разложил её по тарелкам, разлил чай и, достав приборы (себе положил нож и вилку, а ей, подумав, ничего). Подвинув ей, произнёс:

— Ешь.

Посмотрев, как делает это он. Отрезая ножом кусочки, накалывая их на вилку и отправляя

себе в рот, а не найдя около своей тарелки приборов, она не показывая обиды, взяв кусок руками принялась есть. Нарочно не слизывая с губ и не вытирая соус, чтоб уж точно соответствовать тому образу, на который он её обрёк, избавив от вилки и ножа. Съев всё и не поблагодарив, она, насупившись, ушла. Он потешавшийся над её видом, так и не понял такого перепада её настроения. Ему и в голову не пришло, что он обидел её. Приборы не положил для того, чтоб ей не было хлопот. Это ж пицца, можно и так. "Что с дурочки возьмёшь, но, кажется, пицца ей понравилась, съела и даже пальцы облизала".— Отметил он, засыпая, вполне довольный весёлым вечером.

Подставив под нагретую на солнце воду лицо летнего душа, она плакала: "Почему родилась ненормальной, почему не такая красивая, как сёстры. Он, конечно, добрый малый и может даже жалеет её, только потешается над дурочкой так же, как и другие. А она подумала, надеясь, что он совершенно другой и непременно разглядит в ней, как принц в Золушке доброе любящее сердце. Но до сказки в её случае, как до телевизионной антенны. Да и в сказке, чтоб этот осёл-принц разглядел в замарашке красавицу, понадобилось красивое бальное платье и фея. А так они даже в сказках слепые кроты". Покупавшись, забралась на чердак и принялась писать красками. Одна отдушина и радость в жизни. На мольберте стояла картина. Где под шапочками наклонившегося синего колокольчика сидели три толстеньких смеющихся карапуза. На цветке клевера жужжала усердствуя пчела. Кот, мяукнув, заглянул в картину с её плеча и не найдя там себя обиделся, отвернувшись. Мол, знать тебя больше не знаю.