А. Я знаю. Тиё, должно быть, использовала какую-то магию, чтобы контролировать меня.
Ну разве не мило.
Эхо, слабое в огромной пещере тьмы, говорит мне сражаться. Но зачем? Я могу присесть и выпить чашечку чая. Не нужно сражаться, когда я могу расслабиться и насладиться обществом двух прекрасных дам. Тем не менее, как бы ни были рациональны эти мысли, раздражающая настойчивость, с которой я борюсь, сохраняется. Ошибка, что я не могу отбросить.
Секунду предаюсь этой идее. Коротко поразмыслив, вижу свою ошибку. Зачем бороться? Конечно, я ведь ничего не могу сделать против магии. … Ну, если так подумать, так как силы махо-сёдзё основываются на ауре, если я надавлю своей, магия может сломаться.
Конечно, у меня нет никаких причин это пробовать. Я просто радостно попью чаю.
Я кладу руку на плетеное белое кресло и отодвигаю его. Затем останавливаюсь. Смутившись, я стараюсь пошевелиться, но не могу. Глубоко внутри часть меня сопротивляется. Хмурюсь. Прекрасно. Тогда попробую. Но только один раз, а потом сяду попить чаю.
Без энтузиазма я направляю свой ки и давлю. Магия Тиё сопротивляется, давя на меня в ответ, но даже слабая моя попытка нарушает заклинание. Мир становится оранжевее, запах сладостей слабее, а моя воля крепнет. Я снова давлю, на этот раз изо всех сил.
Сопротивление держится секунду, а затем полностью исчезает. Я пошатываюсь, пока вокруг меня кружится крыша. Опускаю взгляд на кресло, а затем отдергиваю руку, как будто обжегшись. Поднимаю взгляд и встречаюсь с шоколадными глазами Тиё.
— Предпочту отказаться, — рычу я.
Довольная Тиё потягивает чай.
— По крайней мере, у тебя есть потенциал. Понимаю, почему директор так в тебе заинтересована. Но, пожалуйста, присядь, или моя прекрасная служанка усадит тебя силой.
— Берешь что хочешь, когда захочешь. Все вы, девчонки, такие. — Выдавливаю полную ложной уверенности ухмылку. — С чего ты думаешь, что результат не окажется другим?
Тиё смеется. Садистское хихиканье, что должно было быть милым, но вместо этого с насмешкой заявляет о превосходстве.
— Дорогая, ты понятия не имеешь о том, какие силы тебе противостоят, не так ли? Хикару-кун, ты ей не рассказал? Или вам помешала Митико?
Зомби Хикару не отвечает. Я не удивляюсь.
Я хмурюсь. Пренебрежение Тиё добавляется к моей избитой сегодня гордости. Я устал отступать, мне надоело убегать и терпеть поражения. С внезапной решимостью говорю себе, что на этот раз я буду бороться до победного конца.
— Меня это не волнует. Не важно, сколько девушек работает на этот ваш институт. Шесть. Шестьдесят. Я раздавлю вас всех.
Развлечение оборачивается презрением, и ангельское личико Тиё портит насмешка. Каким-то образом это нисколько не умаляет ее красоты, одаряя вместо этого греховной аурой.
— Сильная и талантливая, но высокомерная и глупая. Прибыв сюда, я впустую потратила время. — Красный леденец в руке Тиё прекращает вращаться, и девушка резко взмахивает в мою сторону. — Разберись с ней. Я не хочу слушать этот бред.
Готическая лолита снова поднимается со своего места и исполняет перед своей хозяйкой реверанс.
— Как пожелаете, Тиё-сама.
Затем одетая в черное девушка обходит стол, и я отскакиваю на несколько шагов, давая себе больше пространства для маневра. Я встречаюсь с ней взглядом, и вижу в ее глазах жалость.
— Ранма-сама, какое несчастье, что наши судьбы переплелись в бою. Хоть мы и стремимся в объятия друг друга, нам столь жестоко отказано в этом обстоятельствами. Но не бойтесь, любовь моя. Как только я одолею вас для моей госпожи, я позволю вам изнасиловать меня своей животной похотью. О-хо-хо-хо-хо-хо.
Я ошибся. Готическая лолита не похожа на Куно Кодачи. Она и есть Куно Кодачи. Ни с чем нельзя спутать ни этот ее безумный смех, ни ее искаженные заблуждения, что мы влюблены. Сжимаюсь. Кодачи далеко не самый любимый мной человек.
Спустя мгновение этот страх исчезает в смятении. Стоп, это не может быть Кодачи, ведь так? Кодачи никогда не стала бы прислуживать другой девушке.
Значит, промывание мозгов. Тиё, или стоящий за ней Институт, промыли Кодачи мозги. Нет. Институт сделал больше, чем просто промыл Кодачи мозги, потому что я чувствую в ауре Кодачи ту же самую резкость, что чувствовал во всех уже встреченных махо-сёдзё. Не то чтобы мне нужно было вчувствоваться в ки, чтобы это сказать. Учитывая платье готической лолиты и лакрично-красный кнут Кодачи, превращение Кодачи в махо-сёдзё вполне очевидно.
Вербовка Института Прекрасных Принцесс обретает новый, зловещий поворот. Аканэ и Укё уже не просто в беде, но в серьезной опасности. Придется приготовиться к возможности, что они откажутся от моей помощи…
… Ладно, в случае Аканэ отказ от моей помощи вполне ожидаем. Кроме того, я не слишком уверен, что эти двое даже без промывки мозгов не вцепятся в возможность стать махо-сёдзё.
Молниеносный удар конфетного кнута Кодачи переключает мое внимание не того, кто его держит.
Прыжком избегаю низкого замаха, а затем отпрыгиваю на грань досягаемости Кодачи. Следующие два удара трещат по обе стороны от моей головы, когда я уклоняюсь от них. Пропускаю широкий замах, что легко разрезает металлические воздуховоды. Отрезанный металл с грохотом и лязгом падает на бетонную поверхность.
Оцениваю взглядом расстояние между нами. Это будет не простой бой. Кодачи опытный мастер боевых искусств с раздражающим мешком трюков. Я не уверен, сколько коварных приемов может ввести в игру Кодачи помимо художественной гимнастики, но лучше мне следить в оба глаза.
Шагнув в сторону от кнута Кодачи, решаю атаковать. Когда она хлещет в следующий раз, хватаю ее оружие за вытянувшуюся часть и тяну изо всех сил. Внезапный рывок сбивает Кодачи с ног и подбрасывает в воздух. Когда она летит ко мне, Кодачи взмахивает рукой, посылая проходящую по лакричной струне волну. С ки Кодачи, усиленным ее природой махо-сёдзё, у меня нет никаких иллюзий о скрывающейся за ее новой атакой силой. Так что я бросаю захват и шагаю вперед, размашисто пиная Кодачи сбоку.
Ставшая готической лолитой гимнастка закручивается, с ударом ладони отскакивая от моей протянутой ноги. Ее уклонение не разорвало дистанцию, и поместило ее надо мной. Использую это в свою пользу, ударяя пропитанным ки кулаком.
Правая рука врезается в наспех сформированную защиту Кодачи, не нанеся ей травм, но испортив ее приземление. Давлю на споткнувшуюся девушку, еще трижды ткнув ее правой, прежде чем переключиться на левую.
Вот только в последний момент я понимаю, что левая рука не сжимается. Прерываю атаку, отскочив подальше. Кодачи реагирует на раскрытие взмахом своего кнута. Перепрыгиваю через лакричную ленту и снова отхожу за пределы досягаемости. Там я снова пытаюсь пошевелить пальцами левой руки и не справляюсь. Моя левая рука онемела до локтя. Лакричный кнут Кодачи был отравлен.
Дерьмо. Одной конечности нет, а бой только начался. Стоп. Это яд биологический или магический? Конечность уже обернута перчаткой ки, сформированной моим анти-махо-сёдзё приемом, но плоть под ней не так насыщена. Во всплеске жизненной силы я это изменяю, отправляя ки течь по кровеносным сосудам. Мощный поток очищает вторгшуюся магию, и от онемения остается ощущение иголок.
Сохраняю усиленный поток ки, переоцениваю свой план и ныряю за кондиционер. Тяжелый металл падает на бетон, скользит несколько метров, а затем оказывается на означающим край бетонном балкончике. За этим следует три удара кнутом Кодачи, каждый замах широк, но резок. Последний оставляет на поверхности крыши неглубокую канавку, прежде чем лакричная лента отступает и сворачивается в руке Кодачи.
В бою наступает естественная пауза.
— О-хо-хо-хо. Как я и ожидала. Вашей стремительности может позавидовать ветер, и вашу доблесть не превзойти никому, кто считается смертным, — поэтично заявляет Кодачи. — Но похоже, что подаренная мне Тиё-самой сила превышает даже вашу. Падите на колени и просите моей милости, Ранма-сама, и вам, любовь моя, я подарю ее.
В ответ ухмыляюсь и поднимаю левый кулак, давая Кодачи знать, что я справился с ее ядом.
— Просить милости? — усмехаюсь я. — Бой едва начался.
Мелькает кнут Кодачи, и я откидываюсь назад, едва уклонившись от его кончика. Затем я откидываюсь еще дальше, когда лакрица растягивается, стремясь преодолеть расстояние. Хорошая попытка.
Выпад оставляет в граде ударов Кодачи промежуток, и я использую его, чтобы сократить дистанцию. Осознав мою тактику, Кодачи смещает свои атаки, заставляя меня вернуться. Вращая рукой, она превращает длинные нити красной лакрицы в горизонтальный торнадо. Усилия потрачены зря; я лениво перепрыгиваю спиральные петли, бросая свое тело достаточно далеко вперед, чтобы вокруг меня обернулись широкие кольца. В последнее мгновение Кодачи дергает кнут, отправляя к моему телу волнообразный удар. Парирую рубящим ударом ладони. Пропитанная ки атака отрывает ее кнут в тридцати сантиметрах от рукоятки.
Кидаюсь вперед, перехватывая инициативу. Кодачи отступает на несколько шагов, прежде чем усилить свою оборону парой сочетающихся лакричных жезлов. Новое оружие заставляет меня прерваться, но затем я грубо давлю на них, продолжая прикрывать руки плотной аурой и наполнять вены ки, чтобы отражать магический яд Кодачи.
Теперь моя очередь одерживать верх. С каждым пинком и каждым ударом Кодачи отступает. Хотя ее защита еще не уступает. Настоящее умение, объединенное с ее усилением махо-сёдзё, позволяет защите Кодачи выдерживать мою превосходящую скорость и силу.
Но это меняется. С каждым ударом я подправляю свой прием, и он становится все эффективнее. Теперь, когда она защищается от мощного пинка, руки Кодачи вздрагивают. Она парирует все реже и медленнее, тогда как мои ответы все быстрее. Я давлю, и давлю, и давлю. Непрерывное использование ки быстро меня выматывает. Я чувствую, как по конечностям распространяется свинцовая тяжесть усталости, но я уже ощущаю вкус победы. Аура Кодачи рвется с каждым ударом, эта битва пожирает ее ки быстрее, чем мой. Если бы пришлось, я мог бы победить в этом бою за счет чистой выносливости. Рано или поздно Кодачи обнаружит, что ее духовной энергии недостаточно, и когда это произойдет, ее тэнки рухнет, оставив лишь мастера боевых искусств гимнастики значительно ниже моего уровня.
Мой план, однако, не в этом. Каждый удар, каждый пинок и каждая контратака, что испробует Кодачи, неизбежно подводит нас к нашей цели — выходу на крышу.
В выходе на крышу нет ничего особенного. Небольшая бетонная коробка с металлической дверью. Внутри должна быть лестница, по которой можно спуститься в здание, на крыше которого мы сражаемся. Мне это не нужно. Дверь мне тоже не нужна. Дело в том, что выход на крышу это прочная бетонная конструкция, идеально подходящая для того, чтобы прижать к ней противника. Именно это я и делаю.
Кодачи осознает мою цель с опозданием на секунду. С прижатой к бетону спиной, она пытается вывернуться, но я двигаюсь первым. Прежде чем Кодачи успевает прыгнуть, я на метр в воздухе. Быстрый, но тяжелый пинок обрывает полет Кодачи и посылает ее обратно на землю.
В ответ Кодачи делает выпад своим лакричным жезлом, который я отбиваю в сторону плечом. Онемение от яда мгновенно распадается на уколы игл. Слишком велик удерживаемый сейчас мной поток ки.
Она там, куда я и хотел ее поместить, вблизи, на земле и прижата к бетону. Ухмыляюсь и объявляю свой прием:
— Kachu Tenshin Amaguriken.
Моя рука и предплечье ускоряются до размытия. Выпускаю полную силу amaguriken, и скорость моей руки невероятно возрастает. За секунду обрушивается больше сотни ударов, каждый под своим углом, метя во все уязвимые точки ее тела.
Защита махо-сёдзё реагирует мгновенно. Руки Кодачи и лакричные жезлы в них становятся молниями, встречая каждый удар с абсолютной точностью, но эта защита не длится долго. Каждый наносимый мной удар пропитан пробивающим ки, прорезающим ауру Кодачи. К моменту нанесения первых двадцати ударов магическая защита Кодачи рассыпается под тяжестью повторяющегося ущерба. Лишенные магии, движения Кодачи замедляются. Девушка все еще пытается, напрягает свои умения и скорость, чтобы не отставать, но заменить магию мастерством боевых искусств недостаточно.
Мой кулак прорывается. Каждый раз выходит легкий, мягкий удар в живот, по лицу, по блокирующим рукам и предплечьям. Ущерб быстро растет, но чудовищного импульса повторных атак слишком много. Бетон, к которому я прижал Кодачи, ломается, и без него она отлетает на лестничную клетку и сквозь стену с противоположной стороны. Там она отскакивает от поверхности и скользит еще несколько метров, прежде чем еще пару раз перекувыркнуться.
Иду за ней.
Платье все разорвано, Кодачи встает, тяжело припадая на левую ногу.
— Как и ожидалось от моего Ранмы-сама, — с рваным дыханием говорит Кодачи. — Мои умения не сопоставимы с вашими.
Перешагиваю через обломки выхода и останавливаюсь вне досягаемости Кодачи. Ее платье готической лолиты самовосстанавливается, разорванная ткань сшивается воедино. Тэнки все еще в игре. Черт. Я надеялся, что уже победил в этом бою.
— Я здесь не для того, чтобы драться с тобой, Кодачи, — говорю я. — И я не вижу никаких причин тебе драться со мной. Так почему бы тебе не присесть и не дать мне и Тиё со всем разобраться.
— Ранма-сама, как же сильно этот бой меж нами ранит меня. Мое сердце жаждет вашей любви. Я предлагаю вам свои губы. Возьмите их, я больше не буду бороться. — Кодачи запрокидывает голову и закрывает глаза.
— Я не забыл твоей отравленной помады, Кодачи.
— Вы обвиняете меня в вероломстве? — Лицо Кодачи искажается, как будто слова разбивают ей сердце.
— Ага, — невозмутимо замечаю я. — Я обвиняю тебя в вероломстве.
— О-хо-хо-хо-хо-хо! Мой дорогой Ранма-сама понял мой хитрый план. Меньшего я и не ожидала от мужчины, что станет моим мужем. Но, мой дорогой, я должна предупредить вас, что я сдерживалась. Поэтому далее я покажу истинные масштабы моей силы. Raspberry liquorice twist!
Что-то движется вокруг моих лодыжек. Опускаю глаза и вижу, как отсеченная часть кнута Кодачи извивается вокруг моих ног. Оружие проворно шевелится, обматывая меня слишком быстро для побега. От места контакта со сладостью расходится онемение, и я трачу следующее мгновение на использование ки для сражения с парализующей магией.
— Теперь, Ранма-сама, столкнитесь с моими лакричными пулями! — объявляет Кодачи.
Материализуется огромный ореол переплетной красной лакрицы с центром на кончике поднятой руки Кодачи. Сласти начинают вращаться, при этом лакричная линия начинает разрушаться. Вращающееся кольцо становится диском из сотен кусочков лакрицы. Кодачи опускает руку и указывает вращающимся диском на меня.
Диск растягивается в полупрозрачный конус, а затем, с громоподобным треском, вырываются пули. Кусочки лакрицы пронзают веревки, дырявя их как швейцарский сыр.
Ауч! Хорошо, что меня там не было.
