Скрамасакс (эпизод два)

"Уф, вновь повезло, определённо, без помощи свыше — не обошлось. Видимо, так всё и должно было случиться: ранение, арест, встреча с чудным стариком, и как апогей цепочки событий — побег. Кому-то, зачем-то, этот старикашка был нужен, и есть у меня серьёзное подозрение, что без участия Серафима в данном эпизоде не обошлось.

Это мне его фразочка — до скорой встречи... — брошенная при нашем расставании, с такой загадочной улыбочкой, ещё тогда внесла смятение в душу и вызвала ощущение того, что старик знает дальнейший мой путь. Да и недаром, наставляя меня, он всё твердил — плыви по течению, не стучи лбом в закрытые ворота. Видимо боялся старый, что своеволием я могу испортить все его планы. Вот же шельмец... что, нельзя было просто поручить операцию вызволения нужного ему человека из застенков гэбни, мне напрямую, без всяческих закидонов. Хотя... если бы он сказал о своих планах в открытую, навряд-ли удался бы столь фантастический, в плане везения и не только, побег. Если не изменяет мне память, мы с профессором, пожалуй, первые — коим сие удалось, возможно это не так, увы, знаток в данной области я не ахти... впрочем, как выяснилось и в других областях ситуация схожая".

Последний пост охраны непосредственно на парадном входе миновали без каких-либо сложностей. Дождались пока один из караульных, отвлёкшись на звонок, стал что-то под диктовку писать, накинув на его напарника отвод глаз, тихонько просочились сквозь вертящийся турникет прямо у того под носом, затем последовала пауза, взгляд охранника скользнул в сторону и мы на свободе...

В город я вышел весь мокрый насквозь, рубаху со штанами — хоть выжимай.

На все манипуляции ушло не более получаса, причём, львиную долю из этого времени пришлось потратить на возню с замком кабинета Зюзина, приватизированная связка ключей нужного мне не имела. Замок был другой конструкции — нежели в камерах, видимо, послереволюционный. Пребывая в тонком теле, её я почему-то не рассмотрел... и на старуху бывает проруха.

Телекинезом отодвинуть запор долго не получалось. Вероятно, на пути язычка имелось некое препятствие, которое и устранялось посредством ключа, на двери камеры было аналогичное устройство и прежде чем двигать засов, я его приподнимал, тут же — никак сие не удавалось.

Почти смирясь с потерей скрамасаксов, я, было, собрался бросить эту затею, но последним усилием поднажал и тупо сломал всю конструкцию: "Надо же, это какая должна быть сила!? Да, мастерство моё крепнет..."

Разрешив дверной вопрос, с ящиком стола я церемониться не стал. С помощью энергии рванул ручку, хрустнуло дерево, брызнули щепки: "Вот вы мои дорогие".

Когда взял в руки ножи, волна спокойствия окутала всю мою сущность, и одновременно пришла твёрдая уверенность, что побег наш удастся. Проверив наличие сокровища в рукоятке оружия, в шкафу нашёл позаимствованную мной ещё в деревне плащ-палатку и дабы не светить кумачовой рубахой, сразу её и накинул.

Глава 5. Встреча

— Вона как, Соломон Романович, значится... — крякаю я, наконец-то познакомившись с вызволенным мной дедушкой. Историю профессора, все присутствующие знают давно, ну, разумеется, за исключением меня, и даже с фактом нежданного обретения престарелого родственника, уже успели смириться. При ближайшем рассмотрении его лица, связь с дедом — Моисеем Абрамовичем Кац, да и с матерью Зоей Моисеевной, стала весьма очевидной, недаром он мне показался смутно знаком.

Старичок оказался коренным жителем Владимира — профессором истории из будущего, практически из моего времени. Соломон Романович перенёсся сюда за две недели до меня, произошло это при довольно загадочных, но вызвавших в моей памяти определённые ассоциации, обстоятельствах. В две тысячи шестнадцатом году, прогуливаясь по центру города, пенсионер попал под внезапно возникший ливень и угодил под удар молнии. Старика в отличие от меня никуда не тащили, вот что он поведал: всполох яркого света, от макушки до кончиков пальцев — нестерпимая боль, густое чёрное марево, шаг, ещё, ещё, туман расступился, и под ногами вместо новомодной у нас брусчатки, растрескавшийся, неважного качества асфальт...

На данный момент Соломон Абрамович уже успел тут засветиться. И по всему выходит, что рассуждая о способе передачи известных мне сведений руководству страны, я высоковато замахивался — предполагал, что выше Берии не дотянуться. Промашечка вышла — Зюзин — это предел...

Обо мне, собеседники практически ничего не знали, позже расскажу, будет, о чём им подумать.

Растерянный мой взор скользит по белоснежной скатерти, сталкивается с керосиновой лампой, секундная фокусировка на мерцающем огоньке и взгляд плавно бежит дальше. В конце его путешествия находится пунцовое, от этого кажущееся ещё милее, лицо давешней моей заступницы, и совсем недавней, ласково робкой любовницы. Огромные ресницы взмывают вверх, наши взгляды сталкиваются, я всё моментально понимаю и осознаю: мимолётное чувство, приведшее нас к близости, имеет в своём итоге некий плод, который и сидит от меня по правую руку, подслеповато щурясь в сумрак гостиной.

Мир моментально замирает, а я неожиданно вспоминаю то состояние, в коем пребывал, валяясь пять дней без памяти: "Ух ты, что ж как поздно то, можно было бы вообще не париться... все ходы, вплоть до мельчайших движений, оказывается, были уже мне известны, и очевидно, не только мне... готов поспорить — батюшка Серафим, определённо был в курсе".

Именно там в данном сне, я и выработал план побега: "Однако это были не грёзы... тогда что?.. Видение?.. Нет, некая реальность — уверенность в том абсолютная".

Волшебный мир, по типу Алисиной страны чудес, несколько бредовый, какой-то сумбурный, но, тем не менее, именно он показал мне пошагово, незначительные детали и ключевые моменты дальнейшей моей судьбы вплоть до текущего момента. Там я и отрепетировал всё до мелочей. Это представляло собой некий конструктор, перед взором возникал эпизод, например — перевозка арестанта, то есть меня, из госпиталя в тюрьму и я принимался экспериментировать.

Затеяв борьбу с конвоирами, получу пулю в грудь, перематываю обратно и под отводом глаз вновь пытаюсь уйти — результат примерно тот же, правда с несущественными отличиями, в виде страха на лицах бойцов, паники и беспорядочной стрельбы, при побеге из машины я умирал по-любому. В эпизоде с паханом удовлетворительный результат получился сразу, а вот Зюзинский допрос удался лишь после нескольких десятков бесплодных попыток.

"Самое интересное, что главная цель моей суеты, похоже, была достигнута, это близость с Зоей, ну, и параллельно с ней — спасение престарелого сынишки. Видимо он и есть ключевое звено в плане старца — профессор истории, специализацией которого является именно вторая мировая война, не Великая Отечественная в узком смысле, а глобальная катастрофа, со всеми подковёрными интригами и подленькой геополитикой.

Любопытно — Серафим это специально подстроил, или просто знал, что именно так всё произойдёт? Я как непосредственный отец необычайно актуального руководству страны историка, — орудие судьбы... или предмет манипуляций некоего седого старичка? Пожалуй, с него станется, и ведь ни в чём не признается, будет твердить о промысле Божьем, о великой Его милости... ох, тяжело с ним. Вот Прохор Алексеевич, тот был другой, более честный что ли..."

Тянусь рукой к Зоиным, сложенным на столе ладоням, ободряюще сжимаю их. Глядя в глаза, виновато улыбаюсь, уловив озорной огонёк, начинаю истерично ржать. Моё веселье захватывает и её, взявшись за руки, глядя друг на друга мы смеёмся как дети. Сынишка Соломончик, непонимающе косится и всё также степенно, продолжает пить чай. А вот Моисей Абрамович, догнав ситуацию, хмурится и из-под кустистых бровей пытается прожечь меня взглядом.

"Тьфу, на вас... тьфу на вас ещё раз..." — вспоминается эпизод из известного фильма.

Веселье чуток утихает, историк, допив остатки, ставит чашку на стол и я, легонько стукнув его по плечу, несколько фамильярно, а что? Право, так сказать, имею, обращаюсь к озадаченному профессору:

— Ну, как же ты сынок, папку то не признал?..

Вы бы видели его лицо!.. На этот раз к нашему хохоту присоединился Моисей Абрамович — атмосфера несколько разрядилась...

* * *

— Нам надо на улицу Сакко и Ванцетти, там у меня родственники. Они помогут... — сквозь старческую отдышку, затараторил прямо в ухо профессор. Мы отбежали от тюрьмы на значительное расстояние и затихарились в довольно густых кустах, на этом мой план побега закончился.

— А она уже так называется?.. — невзирая на обстоятельства, удивился я, — Как-то вроде рановато, мне казалось, что это герои, данной войны...

— Молодой человек, как же можно быть настолько несведущим? — сокрушённо стал стыдить меня дедушка.

— То, не герои... — последовало секундное размышление.

— Однако в данном конкретном времени, — эта его фраза зажгла в моей голове красную тревожную лампу, старик без остановки продолжил — огонёк моргнув потух, — Данные итальянцы незаслуженно превознесены в ранг мучеников. Дело конечно спорное, но, тем не менее, для САСШ двадцатых годов, прямо сказать обыденное. Впрочем, не нам судить. Да, кончили они скверно — на электрическом стуле, а молодая республика советов раскрутила их историю и на волне народного возмущения, по поводу капиталистического беспредела, множество улиц да переулков были названы их именами.

— Стоп... — я бесцеремонно его прервал, — Каюсь — не знал, давай лучше рванём в деревню, тут недалече, свежий воздух, ну, и вообще — от неизбежной погони подальше. Думаю, полчаса, максимум час и нас будут искать, причём, очень активно.

— Позже... надо с мамой проститься, чувствую, не вернутся уж мне, — сокрушённо, с нежностью произнеся слово мама, безапелляционно возразил старик.

"Сколько ж ей лет? — поразился мысленно я и, исходя из возраста собеседника, произвёл не хитрый подсчёт, — Девяносто пять — сто, долгожительница, однако..." — выстроилась незаурядная, но реалистичная картина.

А старикан своей следующей репликой:

— Да и деда б увидеть... — ударил моей логике в челюсть, отсылая её в глубокий нокаут. Красная лампа вновь загорелась, стала тревожно мигать, и к ней присоединилась сирена.

Сплошные непонятки. Разум пронзило тревожное чувство: "Что-то важное, Роман, ты упускаешь. Увы, за суть не уцепиться..."

Я тряхнул головой и, отбросив сигнал в сторону, обратился к профессору:

— Чую — данная затея к добру не приведёт, — начав убеждение, но вспомнив, с какой нежностью старый произнёс слово мама, я закончил не так как хотел, — Мать это святое. Только давай побыстрей, а то нам ещё на другой берег Клязьмы переправляться.

Предстоящие трудности сподвиги меня поинтересоваться:

— Ты плавать умеешь?

Обращение на ты к пожилым малознакомым людям, для меня несколько не обычно, но в случае с этим конкретным дедушкой, получилось всё само собой и нисколько меня, да и впрочем, его, не покоробило.

— Уметь то умею, вернее, когда-то умел, но вот Клязьму сейчас переплыву ли — не знаю... — поняв суть вопроса, вслух рассудил собеседник.

— По мосту нам нельзя, заметут по-любому... — почесал я бритый затылок, — Ладно, не переживай, может лодку найдём. На тот берег добраться необходимо.

Пообщавшись, мы вышли из кустов и направились в город: на улицах ни души, частный сектор, розовеющий восток, соловьиные переливы...

"Сейчас бы с удочкой посидеть, самый клёв..." — только размечтался — уже на месте. Городок у нас провинциальный — маленький, тем более в реальности сорок второго года.

Закинув руку через невысокую калитку, старик откинул щеколду, и мы поспешно нырнули в густую тень сирени. Стук в окно, звуки шагов, настороженный голос:

— Кто там? — моментально узнав переливчатые нотки, я замер, дыхание остановилось, в грудине бешено застучало сердце: "Что со мной? Я, словно сопливый юнец боюсь увидеть предмет своего обожания?.. Нет, тут нечто иное".

— Это Соломон ... — ступор моего сознания, разорвал голос профессора .... — Зоя Моисеевна, дорогая, Моисей Абрамович дома?

Дверь отворилась, и ласковый взгляд разогнал тусклый, предутренний сумрак.

Сделав шаг и выйдя из тени, заметил недоумение, узнавание... мимолётную улыбку ангела. Я пропал, бездонный омут глаз, захватив в сладкий плен, абсолютно лишил воли. Стою как дурак и улыбаюсь...

Тактичное покашливание, мы синхронно вздрагиваем, лицо девушки наполняет краска, я смущённо отвожу взгляд, а старик тихо интересуется:

— Моисей Абрамович в госпитале? Утвердительный кивок. — Тогда я к нему... — озабоченно бормочет дедушка, — Приютите, пожалуйста, этого молодого человека... до моего возвращения...

Я безумно хочу остаться, но вежливость и здравый смысл настаивают на сопровождении профессора.

— Мне право слово, сподручней будет одному, — предвосхитил он срывающееся с губ возражение, — Какое кому дело до одинокого старика.

Спорный вопрос, но я благодарно киваю. Дед растворяется в предрассветных сумерках, а я уже в довольно просторной гостиной: "Как сюда попал?.. — проносится мысль, — Не помню".

— Спасибо тебе... — неожиданно шепчет мне Зоя.

Непонимающе пожимаю плечами: "За что?.." — Однако молчу и только как идиот, улыбаюсь. Стоим мы посередине зала, взглядами пожирая друг друга. Маленькая ладошка робко касается плеча, и мощный разряд тока полностью отключает разум. Падаю в сладкую бездну: поцелуи, объятия, крышу срывает... меня, как будто захватил сверкающий вихрь астрала, я растворяясь в девушке, впитываю в себя её сущность — целиком, без остатка...

Медленно, неумолимо, рассудок возвращается, проникнув в голову, обволакивает слух, появляются звуки — в тишину медленно вплывает тяжёлое дыхание двух сердец. Вернувшийся разум касается зрения и перед взором на белой побелке потолка чёрным пятном возникает старинная люстра. Слабенький разряд тока — воротились тактильные ощущения, на моей груди лежит головка ангела, я, обняв девушку, задумчиво перебираю прядь её волос.

Сознание вновь подёрнулось рябью и чуть обратно не унесло меня в сладкую бездну, я понял: "Таким вот оригинальным образом, вернулось обоняние".

От моей любовницы исходил неземной аромат: "Так пахнут ландыши. Нет... отдалённо похоже, но значительно хуже".

Попытался что-то сказать, маленькая ладошка легла мне на рот, и звук обратился в поцелуй: "Всё правильно, слова здесь излишни".

Как мне показалось, в объятиях друг друга, лёжа на старинном ковре, средь вороха скомканной одежды, пронеслась целая вечность. Неожиданно, как гром среди ясного неба, громко клацнула калитка. Мы синхронно вскочили, принялись лихорадочно собирать разбросанные вещи, неловко стукнулись головами, встретились взглядами и, смеясь, припустили в соседнюю комнату — еле успели.

Глава 6. Новый опыт

— Ну, с возвращением... заждались тебя... — из-за толстого соснового ствола донёсся голос Серафима и одновременно появился он сам. Соломон Романович вздрогнул. Батюшка глядя на мою реакцию, вернее отсутствие оной, недоумённо приподнял брови.