В азарте бросаюсь за ним, сбиваю с ног, выдёргиваю женскую сумку, а заодно рву чем-то плотно забитый, карман.
— Паспорт отдай! — зло выкрикивает негодяй, вырывает его из моего кулака, но в руке остаётся лишь фотография, а вся остальная часть у меня.
Легонько пинаю локтём в зубы, он взвизгивает и, разбрызгивая кровь, убегает, и его подельники тоже как-то незаметно исчезают.
Оборачиваюсь к девушке, она совсем подросток. Чего она делает в таком возрасте ночью, куда только родители смотрят? Блузка измазана, рыжие волосы всклокочены, плечики острые, шейка тоненькая, вместо сисек торчат едва заметные прыщики — просто чудо, а не девица.
— Ну и что ты тут по ночам делаешь? — возвращаю её сумочку, с неудовольствием гляжу на неё сверху.
Она кинулась к ней как коршун, перерывает и горько вздыхает: — Всё же забрали деньги, козлы!
— Много было? — с сочувствием спрашиваю я.
— Угу. Триста двадцать рублей. Вот только камешек чёрный остался, — вздыхает она, горько шмыгает носом.
— Откуда столько? — опешил я.
— Не знаю? В институт собиралась, среди своих вещей нашла, — искренне говорит она, и я ей даже верю.
— Ты на каком курсе?
— На первом ... заканчиваю.
— Взрослая, значит, — усмехаюсь я.
— Уж не маленькая, — огрызнулась девушка, взъерошив руками и без того всклокоченные рыжие волосы.
— На месте твоих родителей, я бы всыпал тебе по заднему месту, — я решил изобразить из себя умудрённого жизнью взрослого.
— Знаешь, что дядя, это не твоё дело! — с вызовом задирает свой конопатый нос, и вдруг морщится от боли.
— Сильно болит? — склоняюсь над ней.
— Очень, — сквозь зубы цедит девочка.
— Тебе к врачу надо.
— Наверное, — соглашается она. Внезапно понимаю, она терпит нешуточную боль, вероятно, ей сломали рёбра.
— Встать сможешь?
Она неуверенно кивает, приподнимается, лицо сереет от боли, но она даже не пикнула, лишь губу прокусила до крови.
— Встанет она, — вздыхаю я, подхватываю на руки. На этот раз она вскрикивает от боли.
— Терпи, малыш, — ласково говорю ей, — сейчас скорую вызовем. Тебя как звать, боец?
— Катя, — прошептала она.
Ну вот, и имя у неё дурацкое, мельком думаю я.
— Гражданин, положите девушку на землю! — слышу властный голос.
Оборачиваюсь, на меня смотрят два милиционера, рядом с ними мельтешит Вика: — Это Кирилл, он эту девочку спасал, — пищит она.
— Разберёмся. Тебе русским языком говорят, положи её на землю, — требует страж порядка.
— У неё рёбра сломаны, необходимо скорую вызвать.
— Разберёмся. Тебе говорят, положи её на землю!
— Ей больно будет.
— Ты что, дебил, не понимаешь русского языка?! — один из постовых расстегивает кобуру.
— Не спорь, — закатывая глаза от боли, — шепчет Катя.
— Уж нет! — взъярился я.
— Это Кирилл, он с хулиганами дрался, — пытается мне помочь Вика.
— Слушай, цаца, шла бы ты ... — глянул на неё мутным взглядом сержант.
К моему немалому удивлению, Вика, шмыгнула носом и поспешила уйти.
Катя вывернулась из моих рук и сползает на землю, присаживается на корточки, глаза закрыты от боли.
— Документики! — требует сержант.
— Нет у меня их, — я взмахиваю перед их носом разорванным паспортом.
У меня его быстро вырывают из рук.
— Это не мой! — в отчаянье пытаюсь доказать им.
— Так, — рассматривает его один из сержантов, — не твой, говоришь? Как тебя та девица назвала? Кириллом! Правильно?
— Ну да, — не понимая в чём тут подвох, — соглашаюсь я.
— Читаем, выдан ... так, ага ... на имя Панкратьева Кирилла Гавриловича. Что, скажешь? — ухмыляются постовые.
— Верно, меня звать Кириллом ... но фамилия моя Стрельников, отчество — Сергеевич.
— А что у тебя в карманах? — бесцеремонно шарят по телу, выдёргивают пачку денег, в изумлении трясут её перед своими рожами: — Триста двадцать рублей, откуда?
Катерина открывает глаза, в них мелькает недоумение, затем, брезгливо кривится, глядя на меня: — Это я ему дала, — словно выплёвывает она и мне становится не по себе, она решила, что я прикарманил её деньги.
— А у тебя, откуда, столько? — заинтересованно спрашивает один из сержантов.
— Нашла.
— Очень интересно.
— Не слушайте её, это мои деньги, — заявляю я. Катя, ничего не понимая, смотрит на меня.
— Тоже нашёл? — заржал как мерин сержант.
Я понял, влип: — Послушайте, вы меня с кем-то путаете. Этот паспорт не мой, я студент ... — меня жестоко бьют под дых, затем волокут в милицейский участок, а Катю так и оставили сидеть у забора. В участке некоторое время меня с удовольствием пинают ногами, а когда все устали, швыряют к стульям. Рядом присаживается офицер в чине капитана милиции: — Кирилл Гаврилович, может, хватит в незнанку уходить?
Молчу, на глаза опускается чёрная муть, умеют бить, паразиты, все почки отбили, сволочи, я едва не теряю сознание от боли.
Внезапно открывается дверь, на пороге, как чёрт из табакерки, возникает военный патруль. Капитан отлипает от меня: — Чем обязаны? — нехотя поднимается им на встречу.
— Нам нужна помощь, — с брезгливым видом осматривается капитан-лейтенант.
— Всегда рады. Выкладывайте, что у вас?
— Вот, гляньте список. Здесь все кто скрывается от призыва.
Капитан берёт в руки, читает, лицо озаряет счастливая улыбка: — Панкратьев Кирилл Гаврилович. Вам крупно повезло, забирайте, — кивает в мою сторону.
— Действительно, как неожиданно, — с любопытством склоняется капитан-лейтенант, — это и есть Панкратьев?
— Стопроцентный!
— Давно его ищем. Ну что дружок, приплыли, — ухмыляется капитан-лейтенант, — бойцы, берём его под руки и смотрите, чтоб дёру не дал, — приказывает он патрульным.
А вот теперь по-настоящему приплыли, с горечью усмехаюсь. Доказывать, что я не Панкратьев не стал, уж очень сильно почки болят.
Вот так я попал в армию под чужой фамилией. И не помогло мне долгое доказывание военкому, что я сам почти офицер, и служить пойду с удовольствием, но под своей фамилией. Посмеялись, покрутили пальцем у виска и дали уведомление некой семье Панкратьевых, что их сын призван на действительную военную службу. Естественно, от них тишина. Представляю, как они удивились и обрадовались. Можно сказать, настоящий подарок судьбы, но ... не для меня.
Под конвоем доставляют в Симферополь для заключительного медосмотра, это чисто для проформы, о моей судьбе уже определились. Ещё раз прошёлся по медицинским кабинетам, полчаса стоял с раздвинутыми ягодицами, пока симпатичные медсёстры бегали за пирожками, затем веду беседу с полковником медицинской службу.
— С виду ты неплохой парень, зачем от призыва скрывался?
— Даже и не думал, недоразумение получилось.
— Бывает. Женится, наверное, хотел?
— Упаси боже, я ещё молодой!
— Тогда зачем бегал?
— Помимо бега, ещё и каратэ занимаюсь, — съехидничал я.
— В том-то и загвоздка. Парень спортивный, не глупый, с мозгами всё в порядке, такие наоборот хотят служить, часто просятся в ВДВ, на границу. А вот куда тебя пристроить? — грузный полковник внимательно смотрит мне в глаза. Выдерживаю его взгляд. Хочется рассказать ему, что я не тот за кого меня воспринимают, но уверен, мне не поверят, как не верили и в прошлые разы. Будет возможность, отправлю письмо матери, успокою её. Наверное, она считает, что со мной произошло нечто страшное. Может, у неё получится доказать, что я не он.
— Хочу служить в Афганистане, — не рисуясь, говорю я. Знаю, там идёт война, но лишь, выполняя интернациональный долг, могу стать настоящим мужчиной. В это момент больше думаю о военной романтике, то, что меня могут убить или покалечить, мозг не воспринимает.
Полковник пальцем цепляет очки, сдёргивает с носа, усиленно трёт салфеткой, при этом мычит, что-то непонятное, оказалось, напевает задорную песенку. Затем одевает, вновь смотрит на меня, но уже другим взглядом.
— В Афганистан отправить тебя никак не могу, вдруг в спину командиру выстрелишь.
Я вспыхиваю как штормовая спичка, в глазах темнеет от гнева, в груди невыносимо запекло, словно там разгорелся настоящий огонь, нестерпимо захотелось плюнуть в его обрюзгшее лицо. С трудом сдержался, но внутри всё гудит от напряжения.
Полковник нечто зрит в моих глазах, взгляд смягчается: — В любом случае, исходя из определенных обстоятельств, не имею права. В принципе ... вашего брата однозначно направляют в стройбат, но для тебя сделаю исключение, — он берёт толстый том некой книги, слюнявя пальцы, листает, внимательно глядя на исписанные страницы из-под толстых стёкол очков, — в ВДВ тоже нельзя ... в авиацию пойдёшь?
В моём мозгу моментально пронеслись стремительные реактивные самолёты, мужественные лётчики, выбирающиеся из кабины, даже дух захватило от таких картин.
— Да!!! — с радостью вскричал я.
— Хорошо, записываю, — усмехается полковник.
Ещё долго томимся на призывном пункте в ожидании "покупателей". Я и масса таких же призывников, ждём своей участи. На ночь нас загоняют в казарму. На нарах, приспособленных для одного человека, взбираются с десяток призывников, тесно, душно, воздуха не хватает, но все терпят. Ночь-пытка тянется чудовищно долго, но и она когда-то заканчивается, слышим команду: — Строится!!!
Понуро идём на огромный плац. Он полностью заполнен народом. У всех хмурые лица, злые, испуганные — равнодушных нет.
С восьми утра стоим до часу дня, "покупателей" всё нет. Пятки болят, хочется в туалет, но — приходится терпеть.
Наконец появляются первые заинтересованные лица, офицеры различных родов войск. Неторопливо ходят вдоль шеренги, отбирают понравившихся и небольшими группами уводят с собой.
Вот и около нас останавливается бравый капитан. Форма подогнана, сидит как литая: голубая фуражка, крылышки на погонах, знаки отличия и дерзкие чёрные усики. Он сразу вызывает во мне симпатию. Рядом с ним расслабленно стоит сержант, взгляд насмешливый, независимый, на груди куча всевозможных значков, среди которых выделяются знаки специалиста и отличника ВВС.
Капитан оглядывает нас, произносит фамилии, "бойцы" выходят, строятся чуть в отдалении, меня не называют. Только он собирается уходить с набранными новобранцами, я очнулся, выхожу вперёд, в глазах обида, губы дрожат.
— Тебе чего? — с удивлением останавливается капитан.
— Хочу служить у вас.
— Да? А мне ты не нравишься, — он порывается вновь уйти.
Забегаю вперёд, и даже руки в мольбе стиснул.
— Чего тебе? — невероятно удивляется он.
— Почему не нравлюсь? — в моих глазах отчаянье.
Сержант хохотнул: — Во клоун, впервые у нас такое.
Капитан заглядывает мне в глаза, взгляд не отпускаю.
— Что ж, не плохо, — он что-то видит в моём взгляде, разглаживает усики, в глазах появляется интерес. — Вообще-то, у меня написано, что ты скрывался от призыва, такие должны обеспечивать хоздворы. Школу полностью закончил?
— Я на пятом курсе СПИ, диплом осталось защитить, а на военной кафедре экзамены все сдал, я почти ... — но лейтенант не стал произносить, потому что понял, как неуместно это будет звучать.
— Неужели? — не верит он мне. — Тогда ты должен пройти военные сборы лейтенантом.
— Стечение обстоятельств, — хмурюсь я.
— Врёшь ты, балаболка, — беззлобно усмехается капитан, — а скажи, что есть метод резольвент интегрального уравнения, и чем он хорош, а в чем не очень?
— Это просто: Метод резольвент является не самым быстрым решением интегрального уравнения Фредгольма второго рода, однако иногда нельзя указать других путей решения задачи.
— Не хрена ж себе! Верно! А в досье указано, что ты скрывался от призыва. С трудом восемь классов закончил. У нас таких в свинари лишь берут и то, только после изнурительного собеседования.
— Не верьте.
— Тебе верить? — с ещё большим интересом смотрит на меня капитан.
— Да! — с отчаяньем выкрикиваю я.
— А знаешь, я тебе верю, — неожиданно говорит он. — Сержант, вот тебе на пузырь водки, выкупишь его у моего напарника, пусть свинаря из других выбирает. Что ж, становись в строй, воин, — заразительно смеётся он.
Гл.5.
Перестук колёс. Еду служить. Никто меня не провожал. Тоска гложет сердце, в то же время думаю, чему быть, тому не миновать.
Рядом со мной такие же лысые, как и я, одеты, кто во что горазд, в основном в то, что не жаль выбросить, лишь я одет в более менее приличную одежду, в чём поймали, в том и еду. На коленях лежит дипломат с институтскими тетрадями и чёрным камушком, который я почему-то не захотел выбрасывать. Никто его у меня и не собирался отбирать, на первый взгляд этот предмет совершенно не имеет ценности, но мне кажется, он таит в себе некую загадку, разгадать бы. Стараются веселиться, но все в ожидании перемен, кто его знает, как встретит нас армия, слухи о службе ходят разные. Внезапно ощущаю на себе взгляд, внутренне напрягся, но неприязни не чувствую, тихонько повернул голову и сразу увидел сидящего в вольной позе грузного парня, он лысый, но перекошенная чёлка, словно неаккуратно срубленная топором, всё же видна на крупном как чугунный чан, голове. Он улыбнулся, заметив, что я на него смотрю. Интересно, где я его видел, где встречался? Напрягаю мысли и вспоминаю! Бог ты мой, да это же Миша-тракторист!
— Узнал? — он широко улыбнулся, обнажая крепкие зубы, большие желваки пробежались под кожей.
— Ба, ты ли это?! — привстаю я.
Мы обнялись, он усаживает меня рядом с собой: — Всё хотел с тобой познакомиться, повеселил ты меня тогда, не испугался, повёл себя как настоящий мужик! А ведь я на селе первый парень, на меня лишний раз боялись посмотреть, сразу в морду давал.
— Да уж, — вспоминаю я, — с таким бугаём не часто сталкиваешься, а чего душой кривить, впервые я с таким "бычком" схлестнулся, — не рисуясь, произношу я.
А было это на третьем курсе. Как всегда, после летней сессии, нас десантом забросили на практику в село Солнечное, помогать колхозникам с уборкой винограда. Поместили в "фешенебельном" коровнике, навезли кроватей, студенты — народ не избалованный. После рабочего дня, танцы, затем драки с местными, а как же иначе, такая традиция, но территория коровника, вроде как табу для всяких эксцессов, там можно расслабиться и отдохнуть. Что я и делал с большим успехом. Достал бутылку кефира, сижу на скрипучей кровати и ем булку, а рядом пристроилась девица с соседнего курса, пытается развлекать меня разговорами, я рассеянно улыбаюсь, но вспоминаю Эллочку, с которой я знаком ещё со школы. Внезапно кто-то прогремел сапогами и останавливается в метре от меня. Поднимаю взгляд, рядом стоит грузный парень в клетчатой рубашке, тело как бочка, руки мускулистые, на ладонях мозоли толще, чем на моих пятках, лицо как у быка переростка, глаза навыкате и чёлка, срезанная наискось, я вам скажу, парень просто деревенский самородок. Он набычился, глянул на меня из под нахмуренных бровей и прорычал: — Это моя баба, — намекая на мою соседку.
Я равнодушно глянул на Лёльку, девушка зарделась от такого внимания, она посчитала, что её оспаривают сразу два парня, и от счастья даже вздёрнула носик. Но меня она абсолютно не вдохновляет, на тот момент, в моей голове прочно засел Эллочкин образ, поэтому равнодушно произношу: — Если твоя баба, можешь забрать.
