Последние воплощения

Может быть, именно потому именно жрица первой ощутила опасность, гораздо раньше бегающей впереди, беззаботной племянницы. Впереди должно было быть селение Сивого Оленя, небольшое, но довольно многочисленное, дружески настроенное и потому неопасное. Путешественницы не собирались заходить туда, чтобы не пугать соседей ядовитой жрицей, но уже с такого расстояния можно было видеть токи жизни племени, яркие и суматошные, не схожие с лесными. Но их не было, а ещё эта тишина...

Юги шикнула, подавая принятый в их племени сигнал, и племянница напуганным оленёнком метнулась к защитнице. Уже вдвоём они напрягли свои обострённые богиней чувства, испрашивая землю и всё растущее и дышащее на ней, что за беда стряслась с Оленями.

Ни всплеска жизни, ни шума голоса, лишь сладковатый, приторный запах крови, да дым разгорающегося огня, дым, говорящий обо всём. Опытные охотники и старые женщины никогда не позволят дыму распугать всех зверей в охотничьем лесу, а молодых, да глупых никто не допустит к племенным очагам. То не мог быть набег — иначе спасшиеся, бегущие жаловаться могучим соседям, непременно встретились бы со жрицами, да и кто будет жечь хижины, если всё, что там может гореть, гораздо лучше украсть?

И вновь Юги первой уловила шаги, шаги неторопливые и мерные, без всякого свечения жизни, что должно сопровождать подошедшего так близко. Так не ходят охотники, даже отягощённые добычей, так не ходят женщины и дети, и даже старики, шаркающие и цепляющие листья, никогда не впечатывают ноги в землю так уверенно и грубо. Так ходят лишь атланты, хозяева своей жизни и чужой смерти, властители боли и ненависти!

Туми вскрикнула от внезапной боли вместе с землёй и в страхе огляделась. Всё вокруг чернело и осыпалось, как от незримого огня, листья, травы и цветы, мелкие пичуги и суетливая белка, вмиг убитые чудовищным ядом жрицы. Юги собирала силы. Она сама не знала своих пределов, ведь ей ещё ни разу не приходилось сражаться в полную силу, но для того, что приближалось, даже этого могло не хватить.

Девушка в страхе отступила. Такой Юги она не ещё знала. Даже когда жрица злилась на упрямую Аттани или на глуповатых новоявленных жриц, даже когда наводила страх на враждебное племя, не было в её глазах столько ненависти. Столб зелёного огня подпирающий небо, жизненная сила, равная сотням жизней могущественнейших охотников племени, бушевала сейчас в разъярённой тётке, а всё её гладкое нестареющее тело засияло и залоснилось проступившим ядом. Это было бы даже красиво — если б не было так страшно.

Юги шла навстречу врагу, так же уверенно и решительно, как будто её тянуло незримыми силами. Сейчас она не помнила о племяннице, замершей позади, забыла о племени, с которым сроднилась за пятнадцать прожитых в нём лет, не помнила даже о причинах ненависти, пожирающей разум.

Десять лет копилась ненависть и сила, десять лет назад она уничтожила последний отряд, отправившийся в лес за рабами перед самым отплытием. Она уже почти привыкла к ярким глазам, столь частым в её новом племени и сияющим даже на лице обожаемой племянницы, и теперь лишь лицо Керамеса, временами возникающее во снах, было символом всего зла, воплотившегося в атлантах. И именно на Керамеса и походил чужак, вышедший на убитую ядом поляну.

Те же, свойственные низшим кастам, жёлтые глаза, то же воинское облачение, носимое под латами, та же уверенность. Во только это создание, должно быть, успело изрядно иссохнуть, прежде чем выбралось из могилы — но ведь и Керамесу довелось там побывать! Неужели он поднялся из ледяной бездны, чтобы изловить непокорную рабыню? И — ни капли жизни в этом иссохшем теле.

Туми отступила в кусты, со страхом глядя на остановившихся друг перед другом противников. Две могучие силы, два существа, переставших быть людьми, замерших в нескольких шагах друг от друга.

— Керамес?! — со странным чувством в голосе спросила Юги.

Труп что-то попытался ответить, но иссохшая глотка вытолкнула лишь сипение. И тогда мертвец метнул в жрицу заклинание, начиная бой.

Мерцающая воздушная сеть, обычное заклинание охотников на рабов, рассыпалось искрами, лишь коснувшись сияющего мощью тела Юги. Взметнулись подвластные жрице корни и ветви, отыскивая и оплетая — и опали, сметённые огнём, как когда-то в городском храме. И это воспоминание вновь распахнуло врата гнева женщины, без следа сметая застаревший страх.

Юги шагнула вперёд и ударила своим неизменным копьём. Противник, пытаясь увернуться, шагнул влево, и стальной наконечник наполовину вошёл в иссушённую плоть. Жрица ахнула, не понимая, отчего её привычное оружие, пронзавшее насквозь любого врага, на этот раз бессильно завязло. Противник, не менее удивлённый силой удара, тем не менее, опомнился раньше. Костлявые пальцы вцепились в древко у наконечника, и раздробили его в щепки, как гнилую корягу.

Не позволяя жрице опомниться, полутруп метнулся вперёд и ударил сам, предполагая одним ударом раздробить череп. Юги отшатнулась, вся нижняя часть лица превратилась в месиво раздробленных костей и искалеченной плоти, рана, неприятная даже для жрицы жизни. Её ответный удар расколол и оголил ключицу противника. Мертвец, как более лёгкий, на ногах не удержался.

Встав над врагом, жрица сорвала ближайшую ветвь с листьями, и влила в неё бурный поток сил жизни, изменяя. Десятки листьев ударили по груди врага, острейшими бритвами взрезая плоть и впиваясь в рёбра. Второй удар пришёлся по подставленной руке, наполовину перерубив её, а третьего не вышло. Слепящий огонь вспыхнул между вытянутыми руками мертвеца, мгновенно охватив жрицу, испепеляя волосы и одежду, и ветвь, облизывая и обжигая несокрушимую плоть Юги. В тот миг, когда Туми уже готова была облегчённо вздохнуть, в очередной раз удивляясь несокрушимости тётки, пламя вновь собралось между ладонями врага и ударило плоской, добела раскалённой лентой, вмиг пронзив жрицу и уйдя вдаль, за вершины деревьев.

Девушка подавилась криком, глядя на дыру между лопатками тёти — в неё мог бы пройти кулак вождя! Мертвец издал звук, схожий со смешком и с трудом поднялся на ноги. Но и Юги падать не собиралась. Боли не было. Она провела рукой по обугленной дыре между грудями и внимательно оглядела оставшуюся на пальцах жидкость — белую, тягучую, с резким запахом. Жрица давно уже подозревала, что она уже больше растение, чем человек — а дерево не так просто убить.

Мертвец едва успел подняться, как попал в могучие объятья Юги — жрица не желала больше состязаться в магии, во владении которой атлант был опытней, она просто давила, ломала рёбра, пальцами разрывая сухую кожу. Покойник не сдавался, отвечая тем же, его костлявые пальцы с той же яростью рвали женщину — а вокруг них творился полный хаос, потоки враждебных сил неразделимо переплелись, пытаясь любой ценой помочь хозяину, испепеляя и разрушая всё вокруг.

Туми не отрываясь смотрела на этот жуткий смертоносный танец, не в силах повлиять на результат. Девушка не обладала силой противников, и совсем не была бессмертной. Под ногами бойцов уже образовалась полоса перепаханной земли, залитой белым соком жрицы и бурой слизью, нехотя текущей из ран мертвеца.

— Это... последнее... зло? — задыхаясь, спросила Юги. Жрица постепенно проигрывала своему более опытному и хитрому противнику, пустившему в ход весь свой боевой арсенал приёмов и уловок.

— Да, это он! Тот, спящий император! Воалус! — выкрикнула Тахи и тут же зажала рот руками. Тётя может заинтересоваться подробностями, не говорить же, что всё это рассказал беглый молодой атлант, один из самых настойчивых ухажёров, юный солдат, ставший охотником первобытного племени.

Юги было не до подозрений, враг, как покрытый чешуёй, выскальзывал, выворачивался, стремясь вырваться от цепкой противницы и пустить в ход заклинания, хотя, пожалуй, он мог бы одержать верх и в рукопашной — в отличие от Юги, усталости он не выказывал.

Здесь и сейчас, согласилась с внутренним голосом Юги, из последних сил вцепившись в Воалуса и покоряясь тому, что росло в ней много лет. Ноги жрицы странно изогнулись и нырнули вглубь вспаханной земли, руки расщепились ветвями, как грязь пронизывая плоть мертвеца и прорастая сквозь него. Всё новые и новые листья и ветки выстреливали из утратившего человеческое подобие тела жрицы, уже не только целя в неудачливого императора, но и просто образуя пышную крону.

Дерево поглотило Воалуса и продолжало расти, жадно впитывая всю жизненную силу ядовитой жрицы, поднимаясь всё выше, и затеняя собой целый лес.

Туми медленно подошла к огромному стволу и обхватила его, насколько хватило рук. По щекам текли непрошеные слёзы. Дуновение взъерошило волосы девушки и она спешно приоткрыла рот, чтобы поймать последнее дыхание единственной родственницы.

Высоко над головой треснула кора, выпуская мутный бурый потёк, смешанный с серебристым соком. Воалус, разодранный в клочья, вросший в дерево, всё ещё не сдался, остервенело прорываясь наружу.

Туми призвала все доступные ей силы, бросила зов о помощи жрицам у алтаря — и весь лес ответил. Она притягивала всё новые и новые растения, заставляя их обкручиваться вокруг ствола и сращивая с деревом, пока последние шевеления внутри не утихли. Может быть, этот Воалус и правда бессмертный, но даже ему не вырваться из объятий всего леса.

А затем девушка долго стояла у дерева, прижимаясь горячим лбом к прохладной гладкой коре, как ни странно, нисколько не ядовитой. Слёз больше не было, всё же это не та смерть, которой так не хотела сдаваться Юги.

...— И я обязательно буду приходить сюда, и приводить детей. У меня их будет много-много, за себя и за тебя, тётя. И если осенью у тебя будут плоды, обязательно попробую, даже если окажутся ядовитыми...

Невиданное, очень толстое и высокое дерево задумчиво шелестело вслед затерявшейся в сумраке леса девичьей фигурке. Дерево не понимало слов и ничего не знало о сокрытом внутри зле. Да и незачем ему было знать, что оно знаменует завершение старой жестокой эпохи, и начало другой, хорошей или плохой, но главное — совершенно новой.