Дальше Ричард шел, понурив голову. Взгляд его то и дело спотыкался о металлические прутья, крепко прижимавшие ковер к полу. До чего же здесь красиво! До чего красиво!
Наконец, коридор расширился. По обе стороны появились двери. Остановился и Олаф: вперед разместилось двое стражников, в непременных зеленых плащах с вышитой синей ладьей.
— Оружие сдать, — только и произнес один из стражников.
Ричард даже не заметил, какой: за Олафом не было видно.
Не прошло и мгновения, как все клинки (и один молоток, ну точно как у деревенского кузнеца) перекочевали в руки стражникам.
— Обождите, — а это уже был другой стражник. Голос иначе звучал, глухо так. Скрипуче. Опытнее, что ли.
Раздался звук открываемой двери. Тишина.
— Ага, — опять тот же голос, что требовал обождать. И уже громче, в сторону Ричарда и других: — Проходите.
Ричард вжал голову в плечи. Неужто в сам городской совет пришли? А может, еще куда повыше?..
Дверь открывалась в просторную (тут бы жернова поместились, да еще чуть места осталось бы) комнату. Да здесь бы весь трактир поместился!
Трактир не трактир, — а столов здесь и вправду было полным-полном. За ними сидели сутуловатые люди в серых, надвинутых на самый лоб шапочках, скрипевшие перьями, окруженные кипами листов. Горами! Настоящими горами! Иные были выше, чем волны на речке у родной мельницы. Той, которой уже нет. Только угольки и остались...
Скрип перьев прекратился, когда весь "отряд" переместился из коридора в комнату. Обладатели серых шапочек пристально глядели на вошедших. Получалось так, что они окружают со всех (ну, почти со всех, не считая двери) сторон. Ричард поежился. Взгляды этих людей были такие въедливые и холодные, что становилось просто-напросто страшно. Хотя, казалось бы, никакой опасности они не могли нести. Но неужто городской совет так и выглядит? Ричард ожидал совсем иного...Ну...Он не знал точно чего, но никак не этого.
— Милостивые...г...г...государи... — начал было Ричард, но Олаф взмахом руки прервал его.
— Пока он не скажет, ты лучше молчи, — прошептали у самого уха Ричарда.
Тот и без того понял: лучше замолчать. Ой как не вовремя он...Но...все же...не поприветствовать городской совет тоже нельзя...А вдруг обидится на Окена, и не будет ему в городе никакого житья? Хотя, может, и к лучшему...
Мысли эти успели пронестись быстрее, чем из воды чайка выхватывает рыбу. Так, во всяком случае, отец Рика говорит. Говорил...
Ричард вперил взгляд в пол. Точнее, в ковер: потертый, старый. Но все равно очень красивый. Раньше, наверное, густым-густым был. Как у Рикова отца...Был...Или как в трактире...Был. В общем, про ковер Ричард думать перестал и решил глядеть только на этих хозяев удивительных шапок. На городской совет, в общем.
— Вот этот парень, Ричард Окен, — Олаф руками указал на парня, — может рассказать о случившемся в Белоне.
— А что это с Белоном? — голос шел...
Ага! Олаф как раз стоял напротив того стола, откуда шел голос. Ричарду пришлось чуть-чуть подвинуться, лишь бы разглядеть обладателя. Он казался не таким старым, как все остальные. Волосы еще не поседели, а глаза не были такими же красными и слезящимися. А еще: лицо его казалось живым. Жизни в нем было куда больше, чем во всех остальных хозяевах столов, вместе взятых.
— Нет больше Белона, господин пятый столоначальник.
Удивительнее всего было не то, что Ричард почти угадал...ну, в общем, это слово, а то, что шамкающий был вежливее трактирщика, встречающего единственного за день посетителя.
— Вот, значит, как... И налогов, соответственно, оттуда не привезли? Так, понимаю? — погрустнел он еще пуще прежнего, этот столоначальник.
Остальные зашушукались. Только сейчас Ричард сосчитал их: вместе с причитающим было шестеро. Точно, шестеро. И чем дальше стол был от дверей, тем более пышным и менее загруженным бумагами он оказывался. Самый далеко сидевший столоначальник хранил молчание и не вступал в обсуждение грустного известия.
— И как это произошло?! Как вы!.. — стукнул кулаком тот из серых шапочек, что был слева от Ричарда, и....ну...позади. Да, Окен так бы и сказал: слева позади. Мама так говаривала. Когда была жива.
— А вот этот парень все расскажет. Он единственный из белонцев, ого мы нашли живым, — Олаф склонился к Ричарду.
Странный человек улыбался. Окену это было трудно представить, но все-таки!
— Расскажи им, Ричард, все как было. Сможешь? — Олаф сделал ударение на последнем слове.
Ричард закивал. Олаф и его люди отошли к двери, предоставив столоначальникам полнейшей обзор. Ричард замялся. Он постеснялся поднять голову, и говорил в пол. К счастью, почти не запинался. И даже не плакал. Ну разве что однажды. Когда рассказал, как маму с папой нашел. И...
— Нам все ясно, — вдруг оборвал Ричарда тот, самый дальний.
— Ваше слово, господин первый столоначальник? — Ричард краем глаза увидел, что Олаф сделал легкий поклон.
— Разбойный набег. Все ясно, иного быть не может. Пусть шестой столоначальник разберется. Да, милостивый... шестой? — скажи кто из ребят таким тоном что Ричарду, он бы набросился с кулаками.
Но тот самый шестой, самый молодой, — у него волосы не поседели еще, да и не казался он похожим на старый пень, — бодро ответил:
— Конечно, займемся! Сделаем.
— Что ж, пусть... — начал было тот, дальний, но вдруг раздался звон.
Что же это такое? Ричард никогда прежде такого противного звона не слышал.
— А, вечер работы, милостивые...стольники...Вечер работы, — печально произнес дальний. — Шестой, будь добр, проводи парня. Может, еще поговорим с ним. Может...Что там у нас?
— Разбор сметы, милостивый государь, разбор сметы, — на ходу рассказывал шестой столоначальник, поднимаясь из-за стола.
На ходу он распахнул полы плаща, под которыми была простая белая рубаха и потертые штаны. На коленках протертые! Вот точно, как у Ричарда! Интересно, а шестой столоначальник тоже любит кататься по склонам? Надо будет у него спросить!
— А вас, добрые господа, я попрошу остаться. Обсудим дела наши рутинные без лишних ушей, — Ричард последние слова уже едва слышал, выходя в коридор.
— Пойдем, оставлю тебя в сторожке. За мной, парень, не отставай! — добродушно произнес шестой, и буквально припустил. Ричард за ним еле успевал! Вот это скорость!
— А меня Ричард зовут, — ни с того, ни с сего ппроизнес Окен, когда они проходили мимо очередной двери.
— А меня Гаудри. Гаудри Джеро. Отныне представляйся полным своими именем, как Ричард Окен. Парень, здесь столько Ричардов! Всех не упомнишь! — столоначальник поравнялся со стражниками: — Все нормально?
— Служба идет! Сейчас набегут...Ох, набегут, милостивый Гаудри! — усталым хором произнесли стражники.
— Ничего! Ничего! Сегодня немного должно быть, все-таки середина недели.
— Хорошо, милостивый Гаудри! Хорошо бы!
Но столоначальник и Ричард уже неслись вперед. А впереди слышался шум.
— Как раз увидишь, что это такое, вечер работы! — усмехнулся Гаудри и распахнул двери перед Ричардом. — Вот. Сиди пока здесь. Ко мне должен скоро Манфред Клос скоро придет, а после за тобой приду. Ну или Олаф. Там видно будет. Не уходи! Может, мы тебя еще расспросим! А, уже бегу! — и шестой столоначальник, повернувшись на каблуках, понесся обратно.
До чего же уморительно он двигался! Вжав голову в плечи, ссутулившись, он чуть наклонял корпус вперед. Было скорее похоже на то, что он хочет протаранить дверь, а не спокойно в нее пройти. И он, то и дело, задевал металлические стрежни, державшие ковер.
Но Ричард не успел проследить его путь: из распахнутой двери прямо на него налетели люди. Сколько же их было! И как они помещались в узком коридоре?! Мужчины и женщины, старые и совсем молодые, которым впору с Ричардом в прятки играть, прорывались в сторону кабинета столоначальников. Многие, правда, вжимались в другие двери, которые Ричард прошел. Но основная масса людей все-таки спешила к столоначальникам. И чего им надо среди этих скучающих пеньков? Ну разве что Гаудри мог показаться живым! А остальные...Особенно тот, самый дальний! Брр! От него таким холодом веяло и старостью! Как от той старухи на закатном краю деревни, такой старой, что ее и не звали иначе, как Старуха. Во всяком случае, ребята ее так и называли.
Ричард кое-как пробирался через людской поток. Наконец, каким-то чудом прошмыгнув под локтем мастерового (о чем говорил замызганный фартук), Окен попал в ту комнату, что отделяла его от улицы. Но зря это он сделал! Столько людей! Столько людей! Ричарду негде было даже встать! А еще — он задыхался! Здесь совсем нечем было дышать! Стоило только втянуть воздух, как все нутро наполнялся какой-то гадостью. И чем глубже он вдыхал, тем гаже становилось.
Единственное место, где ему удалось бы глотнуть свежего (ну...насколько это вообще было возможно) — улица. Ричард проложил туда путь, дважды ударившись о локти толпившихся и однажды отдавив кому-то ноги. Но этого даже не заметили! Люди вообще словно бы с ума посходили!
Наконец, Ричард выбрался на улицу. Солнце уже клонилось к закату. К сожалению, весь пятачок перед зданием был заполнен телегами, животными и людьми. Столько Ричард даже на ярмарках не видал! Ну, насколько парень это помнил.
Каждый раз, когда он уже думал, что отвоевал себе местечко, кто-то отталкивал его, наступал на ногу или вовсе обрушивался всей своей тяжестью, грозясь повалить. Люди неслись и неслись, и не было им конца. А Ричард все отступал и отступал. В какой-то момент он понял, что оказался в тишине переулка. Здесь и вправду никого не было: ведь было так узко, что никто, кроме худого паренька, здесь и не поместился бы.
Ноги болели. Только сейчас Окен понял, что отлежал их в телеге, и они ныли, ныли даже сильнее, чем после падения с ледяной горки!
К счастью, в переулке валялись всякие ящики, и Ричард присел было на один из них. Зря.
Едва он бросил взгляд вниз, как увидел...эту тварь! Крысу! Она встала на задние лапки, отчего казалась еще более мерзкой. Водила носом, принюхиваясь, насколько Ричард вкусный. Мир замер.
Крыса — тварь! — становилась все больше. Окен сглотнул от страха. Спина его вмиг стала липкой от пота. И холодной. Очень холодной. Нужно было что-то делать. И Ричард понял, что именно: бежать. Он резко наклонился назад, и голова перевесила ноги. Ударился больной о брусчатку, перевалился на живот, — и дернул, что было сил.
А сил, оказывается, было что надо!
Но даже пусть они кончились бы — шорох за спиной все гнал и гнал его. Он перемахнул через улочку, очутился еще в одном переулке. Еще раз. И еще. Несколько раз он менял направления, едва только заслышав шорох. Ричард чувствовал: тварь гонится за ним. Вот-вот, вот-вот нагонит! Бежать! Надо бежать! Тварь его не догонит! Еще чуть-чуть, и он оторвется!
Вот еще один поворот, и еще...
И Ричард остановился у самой набережной. Хорошо, Большой канал обрамляли здоровенные каменные блоки, высоты которых было достаточно, чтобы в воду не упала приземистая телега.
Только сейчас Окен понял, как долго он бежал: солнце уже вот-вот должно было скрыться за крышами домов. Мачты казались стволами деревьев, майскими шестами, от которых тянулись ленточки. Плескалась вода: кораблей и лодок стало много меньше, так что можно было разглядеть Большой канал во всей его красе. Если, конечно, не принюхиваться: пахло отвратительно.
Здесь, у воды, было очень холодно. Даже ткань котты не помогала. Ричард переступил с ноги на ногу. Подул на озябшие руки. Огляделся. Крыс не было видно. В голове стучало: когда Ричард нервничал, обязательно голова начинала болеть и долго не проходила. Но.
Из-за кучи бочек доносились голоса. Виднелись отсветы, наверное, от костра или факела. А где огонь, там тепло!
Ричард не задумывался, что будет делать дальше. Сейчас ему хотелось только одного: согреться. А лучше бы он бежал со всех ног. Хотя, наверное, желание тепла навсегда изменило его жизни, не меньше, чем гибель родителей. Может, даже больше.
Это и вправду был костер. Вокруг него полукольцом расположились мальчишки: что это были не взрослые, можно было понять по маленькому росту и лица, заметные в отсветах пламени. И, кажется, они давным-давно не ночевали дома. Самый высокий из них держал над костром палку, на которую были нанизаны куски... Ричард пригляделся: хлеба, точно!
В животе забурчало. Он же ничего не ел!.. Да он даже не помнил, когда он ел в последний раз!
Ричард опустил взгляд на урчащую бездну, неким образом ставшую его животом, поднял — и понял: плохо дело. Парни глядели на него со злостью и азартом. А точнее, котту.
— Вещь!
— Бери!
— По башке настучим, заберем!
— А что стучать? Возьмем и так заберем!
— Небось, как девчонка кусаться будет!
Оборвыши начали окружать его. Ричард отступал, отступал, пока спина его не уткнулась во что-то холодное. Он, дрожа еще сильнее, оглянулся: камень. Дальше — только вода Большого канала. Бежать некуда. В висках застучало еще сильнее. Ричард подумал: а может, отдать котту? Но если отдаст, замерзнет! По-доброму с ними не получится. Все заберут! Да еще тумаков отвесят!
И помощи ждать было неоткуда. Как больно!
В голове появилась такая боль, что еще чуть-чуть, и лопнут виски. А еще — очень, ну очень страшно! Ричарда затошнило. В висках застучало еще пуще. Оборванцы вот-вот уже должны были обступить его, сорвать котту, ударить...
В голове будто что-то порвалось. Боль, уколов самую душу, исчезла. А парни застыли.
Из-за стука в ушах Ричард ничего не слышал. Он только видел: оборваны, разинув рты от страха, повернулись и дернули в разные стороны. Окен удивленно воззрился на их спины. И тут же на него упали капли воды. Он повернул голову: над рекой вспенился гигантский бурун, выше мачт. И был он — рядышком, протяни руку, и...
Ну вот Ричард и протянул. Огромная волна спала, обдав набережную пеной и брызгами. Котта враз промокла. Поднялся ветер (а может, он уже давно дул, — впопыхах Ричард не замечал). Стало холодно, очень холодно. И неимоверно одиноко.
— Костер! — в сердцах воскликнул Ричард.
Но тут же замолотил кулаками по воздуху: брызги от спавшего буруна затушили пламя. Остались только тлеющие угольки. Окен старался их раздуть, но — мокро! Слишком мокро!
Так Ричард и сидел возле костра. И думал.
В лесу он легко нашел бы путь! Но здесь — здесь был далеко не лес. Слишком темно, чтобы разглядеть то громадное здание столоначальников. Так. Надо было как-то искать...Но что? Надо вернуться туда! Ага!
Но Ричард так устал...Вот он чуть полежит, отдохнет...
Усталость навалилась на него беспробудным сном, совершенно лишенным сновидений. Может, это было к добру. Разве что, под самый конец, приснилась мама. Лица ее не было видно, но Ричард точно знал: это она. Только у нее было такое красивое летнее платье! Только у нее!
Ричард не мог ничего говорить. Мама тоже молчала. Она только махала рукой, звала, звала пойти, прогуляться. А там было тепло. Очень-очень тепло и светло. И вот, когда Ричард уже протянул руку, чтобы мама отвела его, все вокруг задрожало. Мама испугалась и убежала. А он остался один. И проснулся.
