— Я не помню.
— Врешь! — не поверил Мир, наклоняясь к Рэми.
Глаза принца полыхнули синим пламенем, в комнате резко запахло пряностями, а воздух сгустился. Рэми лишь криво улыбнулся, высоко подняв подбородок. Но сегодня гнев принца его почему-то трогал.
— Врешь, Рэми! — вскричал Мир. — По глазам твоим вижу, что врешь!
— Рэми, скажи правду! — вмешался до сих пор незамеченный Лерин. — Все равно придется рассказать. Так что давай лучше сразу.
— Да не помню я, — устало отвернулся Рэми, смотря, как по вышитым золотом портьерам взбирается упитанный паук. Бодро так взбирается, будто торопится. — Не помню...
— Хорошо, я поверю, — неожиданно легко сдался Мир. Рэми вздохнул с облегчением, но принц вдруг продолжил. — Но ты не помня нам все расскажешь. Всего лишь небольшой магический ритуал, и ты не только о сегодняшнем расскажешь, ты мне все свои тайны выложишь. До единой. Не помня... Итак, Рэми, будешь говорить или позвать телохранителей отца? Ты же знаешь, на что способен Вирес?
Рэми знал. Ритуал открытия памяти на диво утомителен и болезнен. Рэми никогда его на себе не испытывал, но однажды присутствовал на допросе государственного преступника. Ничего приятного в истекающем слюнями мужчине не было и Рэми таким стать не хотел. Впрочем, кто ему даст-то? Телохранитель принца, как-никак, к тому же наследник Виссавии... Издеваться над ним можно, а вот портить — ни-ни.
Паук сорвался и, упав на одеяло, скрылся в складке одеяла, а Рэми перевел внимательный взгляд на принца. Что, если не статуэтка? Что, если Мир безумен? Нет, не безумен. Спокоен. Рэми ведь чувствовал. Всегда чувствовал...
Не всегда, поправился Рэми. Там, в кабинете, Мир заслонился от него щитами. И телохранитель не насторожился. Сам виноват. Сам и отвечать будет. А Мир побушует, побушует, и сам уберется.
— Рэми, ты не уйдешь от ответа, — неожиданно мягко сказал Мир. — Я тебе не дам. Не надейся. Я не хочу тебя ранить, тем более, что ты еще слаб... но если ты меня заставишь...
Рука принца легла на запястье Рэми, накрывая татуировку родов.
Сменил тактику, напрягся Рэми. Вновь ласков, даже опасно ласков. Уговаривает? Обычно приказывает, а теперь, — уговаривает? Рэми напрягся. А если Мир до сих пор не очнулся? Если мгновение назад спокойный, он вновь возьмется за кинжал?
— Ты меня боишься? — чутко уловил состояние телохранителя Мир. — Раньше ты мне доверял.
Это, интересно, когда? До посвящения? После этого именно Мир превратил жизнь Рэми в ад. Так к чему его щадить?
— Раньше ты не всаживал мне в спину кинжала.
Сказал и сам испугался. Пальцы принца, ставшие холодными, как лед, отпустили запястье.
Рэми прикусил губу и, почувствовав на ладони прикосновение мохнатых лапок, раздраженно смахнул упрямого паука на пол.
Мир молчал.
Испуганный паук поспешил под кровать, в спасительную темноту, но принц поднял ногу... Лопнула хитиновая оболочка, осталось на ковре пятно, а Рэми, которого угнетало молчание, стал быстро оправдываться:
— Я не знал, что на тебя нашло. Ни с того ни с сего ты на меня набросился. Будто убить хотел. Глаза сумасшедшие, не твои... а потом ты, вроде очнулся. Я думал, прошло. Действительно думал. И глаза твои стали нормальными, и разговаривал ты нормально.
— Потому повернулся ко мне спиной? — осторожно спросил Мир, все так же отрывая взгляда от ковра.
— Да, — ответил Рэми, отказываясь смотреть на принца.
Принц ничего не ответил, лишь взял со стола чашу, подал ее Рэми и приказал:
— Пей, — и тотчас хрипло добавил. — Не отравлено. Я вернулся. На самом деле вернулся. И не причиню тебе вреда...
Всегда причиняешь. Пусть не убиваешь, но издеваешься так то постоянно.
— Рэми, пей, — вновь вмешался седой Лерин. — Если не веришь Миранису, то мне поверь — принц ничего не выкинет. И более никого не убьет. Даю тебе слово.
Пальцы Рэми задрожали, норовя выпустить чашу, но ладони Мираниса вдруг обняли его ладони, не давая жидкости пролиться на одеяло.
— Все хорошо, — еще раз повторил принц. — Пей.
Рэми начал пить, продолжая лихорадочно соображать. Что это было тогда, в кабинете? И где это паршивая статуэтка?
— Мир, я... — попытался собраться со словами Рэми. — Я думаю...
— Я думаю, — оборвал его Лерин, — что мы более не можем терять времени на твое самобичевание, Рэми. И потому ты возьмешь себя в руки и расскажешь, что произошло. Шаг за шагом, не пропуская ни единой мелочи.
Рэми никогда не любил Лерина, и за его так рано поседевшие волосы, он про себя называл телохранителя принца Стариком.
Лерин и вел себя, как старик: ровесник Мира, он не засматривался на женщин, проводил много времени в храмах, был излишне мудрым, излишне осторожным, и излишне придерживающимся традиций. Он всегда казался Рэми слишком правильным, иногда откровенно скучным. Но сейчас, когда Лерин в очередной раз бесцеремонно вмешался в разговор, Рэми был ему даже благодарен, больно уж сложно было ему подбирать слова.
— Я... — выдохнул Рэми, собираясь с мыслями и отдавая Лерину пустую чашу. После питья во рту остался горьковатый привкус трав, кружилась голова и заплетался язык. — Я...
— Рэми, посмотри на меня! — склонился над ним Лерин, шепча заклинания и дотрагиваясь лба Рэми подушками пальцев. — Проклятый Тисмен! Вновь переборщил с травами! Он сейчас заснет... — Рэми пытался бороться с сонливостью, но глаза неумолимо слипались, а голос Лерина отдалялся, сливаясь с туманом. — Но Рэми уже достаточно пришел в себя, чтобы ты мог сам увидеть, Мир.
Тень Лерина перестала закрывать солнце. Рэми хотел повернуть голову к окну, но пальцы принца прикоснулись к подбородку, остановили движение, и Мир заставил Рэми посмотреть себе в глаза:
— Ты ведь доверишься мне, правда?
Рэми моргнул, пытаясь отогнать сонную одурь. Он почувствовал, как обжигающей волной поднимается внутри сопротивление и быстро крепнут щиты, отгораживая его от назойливого высшего мага.
— Рэми... доверься мне.
Когда в глазах Мира заплескалось синее пламя, телохранитель огромным усилием воли подавил в себе панику и заставил бушевавшее внутри море силы подчиниться наследнику. Мир его друг... Мир... Его глубокий, полыхающий синим взгляд втягивает... высасывает воспоминания и отпускает... Берет, наконец-то, вверх сонливость и очертания комнаты размываются. И там, на границе сна и яви, удивленный и оправдывающийся голос хариба Мира:
— Ларец? Мой архан, вы сами утром отправили меня в город. Ваш конь захворал, вы же помните...
— Рэми, не сопротивляйся, спи, — тихий голос Мираниса. — Ты нам нужен сильным и здоровым, спи...
Кадм, телохранитель наследного принца, устал. Очень. Сначала Рэми с его смертью, теперь это...
"Этим" было изуродованное тело теперь уже бывшей фаворитки Мираниса. Сказать по правде, Кадм никогда ее не любил. А кто любил? Помимо принца, которого Кадм про себя наделял абсолютной беззащитностью в выборе женщин, наверное — никто.
То, что деваха была некрасива, глупа, тщеславна Кадма волновало мало. Лера отличалась еще воистину зверской ненасытностью: частых ласк Мира ей было недостаточно и, выползая из постели принца, она с удовольствием делила ложе с не очень разборчивыми придворными.
Ставить на место зарвавшихся арханов приходилось Кадму. А кому еще? К другим телохранителям с подобными просьбами не пойдешь... Рэми — упрямый неженка. Лерин белых ручек о такое пачкать не станет, а нелюдимый Тисмен и вовсе решит проблему проще некуда: яда в чашу ослушнику и дело с концом.
Зеленый телохранитель шуток не понимал и к репутации принца относился серьезно. По мнению Кадма — слишком, ведь для молодых и глупых арханов (а кто еще в постель фаворитки принца полезет?) хватало лишь угрозы провинцией, а провинции придворные боялись пуще смерти.
Кадм их не понимал. Он частенько мечтал о лесах Алирии, где прошло его детство, о дубравах, о кристально чистой родниковой воде и, что главное, о покое. Временном, большего телохранитель бы не выдержал, но с непредсказуемым принцем покоя не было никогда.
Воспоминания о безоблачном детстве прервал назойливый запах спекшейся крови. Смерть. Она не бывает красивой, Кадм это выучил уже давно, еще мальчиком, когда нашел "заснувшую" мать.
"Она красива", — шептал молодой ученик жреца смерти, которому поручили забрать тело.
"Смерть не бывает красивой, — отвечал Золанд, опекун Кадма. — А это еще и глупа."
Теперь Кадм соглашался с опекуном. Смерть бывает какой угодно, только не красивой. Самоубийство матери было глупым, конец Леры — уродливым.
Жрец смерти склонился над фавориткой. Молодой, еще неопытный дозорный не выдержал, тайком закрыл нос шарфом и отвернулся. Думал, что тайком: но Кадм его не разочаровывал: его и самого мутило от увиденного.
Но хуже всего оказалась жалость. Да, он жалел глупую фаворитку. Даже она не заслужила умереть с задранной юбкой, с распоротым животом и выпущенными наружу кишками.
Но жалость телохранителя — чувство быстро проходящее, потому как долго жалеть кого-то Кадм себе позволить не мог. Пора было действовать. Сделав знак дозорным, он вышел, оставив тело на попечение жрецов смерти. Здесь делать ему больше было нечего.
Едва выйдя в коридор, Кадм в сердцах сорвал с себя плащ, бросив его харибу. Он более не мог выносить сладковатого аромата мертвечины, которым пропахла дорогая ткань. Но несмотря на отсутствие плаща навязчивый запах смерти преследовал его всю дорогу, а переодеться было некогда. Плохой сегодня день. Утомительный. Кадм не любил утомительных дней.
В богато обставленной растениями спальне зеленого телохранителя принца было темно. Шевельнулся у камина новый любимец Тисмена: лысое, уродливое существо, названия которого Кадм не мог и не хотел запомнить. Помнил он одно — животное опасно, поэтому, подходя к кровати телохранителя, легким всплеском магии он усыпил любимца друга.
Вновь стало тихо, и в этой тишине Кадм различил едва слышное дыхание спящего. Зеленый телохранитель принца спал крепко, иначе и быть не могло: именно он, любитель травок, зверюшек и ненавистник людей, осторожно вел душу Рэми из-за грани. Такое требует сил, огромных, потому проспит телохранитель еще долго.
— Если ему станет хуже, позовешь, — кинул Кадм харибу друга. Если Тисмен сляжет после сложного ритуала, легче не станет никому. — Найдешь меня в покоях Лерина.
— Да, мой архан, — ответил столь не же обычно неразговорчивый, как и Тисмен, молодой человек, низко поклонившись телохранителю.
Выходя из покоев друга, Кадм не забыл разбудить зверюшку: любимец из уродца не ахти, зато охранник неплохой.
В покоях Лерина тоже было темно, несмотря на царивший за окном день. Плотно задернутые шторы, заснувший в камине огонь, поднявший голову и тотчас вновь успокоившийся волкодав, спавший в кресле Лерин, из которого восстановление Рэми выжало последние силы.
Тяжелый сегодня был день. И бесполезный.
Подойдя к кровати Рэми, Кадм некоторое время смотрел на спящего. Тисмен предупреждал, что за Рэми надо присматривать, что могут быть новые приступы... а могут и не быть. Путей богов никто не знает.
Но сейчас Рэми мирно спал, спихнув одеяло в ноги и раскинувшись на кровати.
Странно, но сердце Кадма, которое уже давно не волновали проблемы других, сегодня даже слегка сжалось, всего на миг, когда он увидел Рэми мертвым. И совсем не приятно было Миранису обычный в таких случаях вопрос:
— Отпускаешь его?
Тогда, во время ритуала, Кадм знал твердо знал ответ, но все равно отчаянно боялся, что Мир скажет "Да".
— Что же ты так часто во что-то влипаешь, а Рэми? — тихонечко спросил Кадм.
Рэми, будто услышав вопрос, зашевелился во сне, устраиваясь на подушках поудобнее. Кадм вздохнул, накрыл вспотевшего мальчишку одеялом и, приказав харибу присматривать за телохранителем, отошел от кровати.
Он вспомнил сегодняшний совет. Зал, уходивший колоннами во тьму. Свернувшийся кольцами, служивший повелителю троном, огромный змей, чья теплая на ощупь шкура переливалась всеми цветами радуги, светилась во тьме, служа единственным источником света. Склонившийся перед тронным змеем посол Виссавии в темно-синем плаще... Как и все виссавийцы, молчаливый, как и все виссавийцы, скрывающий лицо и фигуру под одеждами. Тихие слова повелителя, увеличиваемые его силой, когда Кадм и остальные телохранители с трудом удерживали щиты принца, не позволяя никому увидеть гнева наследника.
Принц в тот миг ненавидел Виссавию. Но рядом с Рэми Мир забывал о ненависти к соседям. Его захлестывали другие эмоции... ранее наследнику явно незнакомые: впервые в жизни разбалованный Миранис чувствовал себя ответственным за чужую жизнь и Кадма, сказать по правде, это радовало.
"Интересно, почему встреча с Рэми всех меняет?" — подумал Кадм и, пожав плечами, направился к полуоткрытой двери, за которой давно ждал его принц.
Мир и не думал отдыхать, хотя устал не менее других. Кадм знал, что устал. Мир мог не спать несколько дней, это правда, но силы он тогда брал у них, телохранителей. А сегодня? Силы Лерина и Тисмена на грани, о Рэми и говорить нечего, а от Кадма Миранис не взял ни капли. Почему? Совесть мучила? У Мира есть совесть?
По-хорошему, Кадму не хотелось разговаривать с наследником. Как и не хотелось жалеть Рэми. Оба виноваты: один, что надавил, другой — что сдался. Рэми одного прикосновения к шкатулке хватило, чтобы понять — что-то не так. Но это прикосновение было слишком поздним...
И что самое странное — Рэми не разглядел "лжехариба" принца. Маг с такой силой не почуял подделки?
Мир тоже хорош. Есть ситуации, когда принц должен отойти в сторону, довериться телохранителям. Тем не менее, не доверялся ни в какую. Все хотел делать по-своему. И сегодня Рэми мертв, телохранители принца едва живы, зато Мир полон энергии... да вот только так же полны энергии воины перед битвой — нервное то, а то, что нервное, до добра не доводит. Так и смотри, Мир опять чего-нибудь выкинет.
Но пока принц был спокоен. Даже не взглянув на вошедшего Кадма, он сидел на подоконнике с раскрытой книгой на коленях, смотрел в окно и пальцы его вертели теперь уже безопасную статуэтку.
— Мой принц, мы закончили подготовку к поездке в Виссавию. До утра Алкадий тебя не достанет — об этом позаботятся телохранители повелителя и жрецы, но долго они нас охранять не смогут. Судя по донесениям моих людей, нам удалось замять историю. Всем невольным свидетелям маги слегка подкорректировали память, остался только Арман, но глава Северного рода умеет держать язык за зубами.
Кадм на некоторое время замолчал, следя за лицом принца. Поняв, что его высочество не расположено к разговорам, телохранитель уже хотел вернуться к Рэми, как Мир сказал:
— Я принц. Я — наследник Кассии... И я должен подчиняться Виссавии, что еще не страшно. Я должен опасаться какого-то мага, бывшего целителя... бывшего виссавийца, который в состоянии меня достать даже в замке?
— Алкадий был хранителем смерти, — поправил его Кадм. — Не целителем.
— Какая разница! — зашипел Мир, дернувшись так резко, что книга с его колен упала на пол. — Кто они эти виссавийцы? Почему так много о нас знают?
