В поисках потерянного королевства (общий файл)

— Кто бы сомневался, — поддержала я менестреля.

— Сударыня, не хотел бы мешать вашему обсуждению планов на будущее, — окликнул меня Роллан, — но у меня тут спящий ребенок на руках, и без вашей помощи мне никак не обойтись.

Пришлось вернуться и принять из рук графа малышку. Но едва я взяла девочку на руки, как та проснулась. Посмотрела на меня сонными глазенками, в которых попеременно отразились удивление и страх, и вдруг разревелась, жалобно зовя маму.

На шум из корчмы вышел высокий сутулый мужик в грязном переднике и с засаленным полотенцем на плече. Сурово сдвинув кустистые брови, корчмарь — а это был он — навис надо мною подобно скалистому утесу и грозно зарокотал:

— Что тут происхо... О-о-о! — глаза корчмаря округлились от ужаса, едва он понял, кого я держу на руках. — К-к-к-красная ш-ш-шапочка!

Мужик юркнул за дверь с такой скоростью, что глаз уследить не успел. Только что он нависал надо мной, а в следующий миг исчез за дверью, как привидение просочился сквозь доски. Дверь натурально дрожала, словно сама боялась.

— Я же говорил, — уныло протянул Барри, неприязненно косясь на ревущего ребенка. — Надо было оставить ее под кустом. Эх, плакало наше триумфальное выступление.

— Чем ныть раньше времени, лучше помог бы, — огрызнулась я, безуспешно пытаясь успокоить малышку.

— Чем? — удивился волк. — Ты у нас женщина, вот ты ее и успокаивай. Спой ей колыбельную, глядишь, опять заснет.

— Предлагаю оставить ее на попечение старосте, — заявил граф, морщась от детского крика. — Наверняка, он знает, где живет мать девочки, вот пусть и пошлет за нею кого порасторопнее. А его жена всяко лучше умеет обращаться с детьми.

— Ага, выйдет он к нам, держи карман шире, — саркастически усмехнулся менестрель. — Да едва он поймет, КОГО мы принесли в деревню, запрется в доме и собак на нас спустит!

Я досадливо поморщилась и отпустила вырывающуюся девочку. От ее криков уже звенело в ушах. Но стоило малышке оказаться на земле, как она тут же прижалась к моим ногам и заревела пуще прежнего. Ситуация, и без того непростая, осложнилась еще больше. Я с отчаяньем посмотрела на опустевшие дворики — парижан с улицы как ветром сдуло, едва Красная шапочка проснулась. Спросить, где живет мать девочки, было не у кого. Что делать с ревущим ребенком, как его успокоить, я понятия не имела. Не брать же ее с собой?

Деревня казалась вымершей, как после набега татей, а детский крик лишь усиливал это ощущение. Не хватало только карканья пирующего на трупах воронья да печального звона колокола по погибшим.

— Бо-о-о-м! — словно в ответ на мои мысли, зазвонил колокол.

Я взвизгнула, подскочив на месте от страха. Даже Красная шапочка на мгновение притихла, настолько неожиданно раздался колокольный звон. Я погладила перепуганного ребенка по голове и посмотрела на колокольню. На верхней, открытой всем ветрам площадке звонарь в темной одежде дергал веревку, привязанную к языку колокола.

— Я знаю, у кого спросить, где живет мать Красной шапочки, — улыбнулась я и, подхватив малышку на руки, решительно направилась к церкви.

На мой стук долго никто не открывал. Я отбила себе костяшки пальцев, и девочка успела успокоиться, лишь всхлипывала, доверчиво заглядывая мне в глаза. В ее взгляде не было и в помине того маниакального блеска, что так напугал нас в лесу. Передо мной был самый обычный ребенок, растерянный и напуганный, желающий только одного — вернуться домой, к матери.

Наконец, колокол замолчал, а спустя непродолжительное время дверь открылась и на порог, подслеповато щурясь, вышел давешний звонарь в длинных черных одеждах.

— Чего тебе, дочь моя? — сипло спросил звонарь, моргая красными воспаленными глазами.

— Святой отец, — обратилась я к звонарю, очень надеясь, что назвала его правильно. — Нам нужна помощь. Не подскажете, где живет мать Красной шапочки?

Звонарь и святой отче в одном лице посмотрел на девочку. В воспаленных глазах вспыхнул огонек узнавания. Лицо священника дрогнуло и осветилось улыбкой облегчения, по впалым щекам потекли слезы. Он ласково коснулся щеки ребенка, а потом и вовсе протянул к ней руки.

— Иди ко мне, Мария, — позвал он девочку. Та охотно перебралась к нему на руки и доверчиво прижалась, как к родному деду. — Боги услышали наши молитвы, ты спасена.

— Вот боги тут как раз ни при чем, — нагло заявил Барри, неприязненно поглядывая на святого отца.

— Барри, прекрати! — шикнула я на волка и улыбнулась священнику. — Значит, вы знаете мать девочки?

— Конечно, знаю! Ее мать моя дочь, — признался святой отец и принялся рассказывать. — Мария внучка мне. Примерно год назад мы стали замечать, что с ребенком творится что-то неладное. Ее шутки день ото дня становились все более жестокими. Соседи стали жаловаться на пропадающих кошек и собак, на избитых ею детей. Причем доставалось даже тем, кто много старше ее. А однажды она пошла к бабушке в соседнюю деревню и больше уже не вернулась. Мы знали, что она где-то в лесу, но найти не могли. Она пряталась от нас, но другим просто спасу от нее не было, даже диких зверей запугала. Поползли слухи, что в лесу живет проклятый ребенок, и нашу деревню стали обходить стороной. Я молился за Марию день и ночь. И дочь моя, и зять, но тщетно... Как вам удалось уговорить ее вернуться домой? — спросил старик, с благодарностью глядя на меня.

— Я не уговаривала... — начала было я объяснять, но меня как всегда перебил Барри.

— Моя добрая леди спела вашей бестии колыбельную и та уснула. А когда проснулась, такой рев подняла, что лучше бы нам ее было в лесу оставить.

— Барри, как тебе не стыдно? — повернулась я к волку. — Это же ребенок! Она в беду попала, разве не видно?

— Говорю же, моя добрая леди слишком добра, и когда-нибудь ее доброта ее же и погубит, — как ни в чем не бывало, сказал менестрель и потрусил прочь.

Святой отец видимо только теперь понял, что говорил с необычным волком. Осветив себя крестным знамением, он проводил Барри подозрительным взглядом и очумело уставился на меня.

— А... Э-э-э... Он тоже?..

— Проклят, как и ваша внучка, — вздохнула я. — Когда-то он был человеком.

— О! — понимающе кивнул священник и попятился внутрь церквушки. — Я помолюсь за него. И за тебя, дитя мое.

— Спасибо, святой отче, — поблагодарила я захлопнувшуюся перед носом дверь. — Премного благодарна.

Когда я вернулась к корчме, Роллан как раз уламывал корчмаря открыть нам дверь.

— Ну же, милейший, не упрямьтесь! Откройте дверь, не заставляйте меня ее вышибать.

— Покудова эта бестия в деревне, не открою, господин. Уж извиняйте, мне жить хочется, — упрямо бубнил из-за двери корчмарь.

— Так тем более открывай! — рявкнул вышедший из себя граф. — Иначе, клянусь, если мне придется открывать ее самому, первое, что я сделаю, когда войду внутрь, это выпущу тебе кишки!

— О да, теперь он вам точно откроет, — усмехнулась я и, оттеснив графа от двери, попросила. — Любезный корчмарь, откройте, пожалуйста! Вам больше нечего бояться, честное слово.

— А как же бестия? — опасливо раздалось из-за двери.

— Нет больше бестии. Мария снова просто маленькая девочка. Проклятье развеялось.

— Скажите за это спасибо моей доброй леди! — вставил Барри и довольно осклабился.

— Барри! — уже привычно одернула я менестреля — тот и ухом не повел.

За дверью что-то зашуршало. Потом щелкнула отпираемая задвижка. Дверь чуть приоткрылась, и в обрадовавшейся щели блеснул подозрительный глаз корчмаря.

— А вы не врете? — опасливо спросил он.

— Зачем бы? — удивилась я.

— Ну, мало ли, — открывая дверь и впуская нас внутрь, проворчал корчмарь. — Вдруг вы с бестией заодно?

— Тогда зачем открывали? — рассмеялась я.

Корчмарь не нашелся, что ответить, лишь пожал сутулыми плечами и спросил.

— Чего желаете, судари? И сударыня, — поправился он, скользнув по мне угрюмым взглядом.

— А что есть? — спросила я, только сейчас почувствовав голодные спазмы желудка. Да такие сильные, словно есть хотелось наяву.

— Поросенок, жареный на вертеле, утка с яблоками, суп грибной и печеная рыба, — перечислил корчмарь.

— А вино? — жадно спросил волк.

— Приличного нет, — глядя почему-то на графа, ответил корчмарь, видимо, решил, что спрашивал он. — Пиво есть, свояк варит. Пиво хорошее.

— Пиво так пиво, — печально вздохнул менестрель. — Неси.

— А из кушаний что будете?

— Все будем, неси давай, — властно взмахнул рукой Роллан и сел за ближайший стол.

Я села напротив и с интересом принялась рассматривать корчму. Барри, поднырнув под столом, забрался на лавку рядом со мной.

— Сколько у нас денег? — деловито спросил волк.

Я полезла в карман, выгребла медь, что набросали нам охотники, посчитала.

— Девять монет.

— Не густо, — усмехнулся граф. — На ужин на двоих не хватит.

— Как-нибудь разберемся, — наградив Роллана ядовитой улыбкой, ответила я.

— Сударыня, не упрямьтесь, — поморщился граф. — Позвольте мне угостить вас ужином. Только сегодня. Дальше, раз вы так настаиваете, будете добывать пропитание сами.

— Я сказала — разберемся, — подавшись вперед, повторила я и повернулась к толкающему меня Барри. — Что?

Волк приблизил морду к моему уху и прошептал.

— Элеонора, я думаю, надо согласиться. Один раз не стыдно поесть за чужой счет.

— Барри, ты в своем уме? — возмутилась я. — Ты что, не знаешь, что кто девушку ужинает, тот ее и танцует?

На морде менестреля отразилось недоумение и полное непонимание.

— Чего?

— Того! Забудь, — отмахнулась я от волка. — Расплатимся после выступления. Если вечером сюда ввалится хотя бы половина Парижа, мы сделаем корчмарю месячную выручку. А пока затянем потуже пояса, поесть мы и после можем.

Барри жалобно посмотрел на меня, но возражать не стал, а я вышла из корчмы и села на порог, собираясь подумать, что буду петь. Солнце уже коснулось кромки леса, румяное, как осеннее яблоко. Еще немного, и в корчме начнут собираться парижане, и надо не ударить в грязь лицом.

Я усмехнулась, сообразив, что слишком уж серьезно для сна воспринимаю предстоящее представление, планирую, размышляю. Управляю сном. Разве такое возможно? Не проще ли отпустить вожжи и позволить сну развиваться самостоятельно, как и положено?

Пока я размышляла, солнце почти исчезло за лесом, оставив в память о себе малиновую полосу в небе. Восток объяли фиолетовые сумерки. Ветер нес облака к западу, и там заходящее солнце окрашивало их в розовато-золотистые цвета. Облака непрерывно меняли форму: замки перевоплощались в парусники, те в свою очередь сминались, становясь похожими на гигантских бабочек. Одна такая бабочка медленно преобразилась на моих глазах, став похожей на ангела. А когда солнечные лучи, найдя лазейки в пушистом облаке, подсветили сзади ангельскую голову, мне показалось, что ангел открыл глаза и посмотрел прямо на меня.

Я вздрогнула и встряхнулась, сбрасывая наваждение — привидится же такое! Поежилась, потирая замерзшие руки, и прислушалась к голосам и веселому смеху идущих к площади парижан. На крыльцо вышел корчмарь, зажечь факелы.

— Чегой-то вы тут, сударыня менестрель? — удивился он. — Ваш-то волк вовсю угощается, господин граф ему и пива в миску налил. И вам бы выпить для храбрости не мешало, эвон какая толпа сюда валит.

Корчмарь кивнул на темные силуэты, обходящие лужу посреди площади, но зрители сейчас интересовали меня меньше всего. Вскочив со ступеньки, я бросилась в корчму, горя одним желанием — оторвать Барри дурную голову. Нет, он что себе думает, кипя гневом, думала я, что граф и в самом деле станет угощать его на халяву? Черта с два! Да он, похоже, только и ждет, чтобы сделать нас с менестрелем своими должниками. Зачем только — ума не приложу.

Но когда я вошла внутрь и увидела графа и менестреля, весь мой боевой пыл мгновенно угас. Граф сидел, обнимая Барри за шею и что-то ему рассказывал то и дело прикладываясь к кружке с пивом. Волк с умным видом кивал и поддакивал, время от времени лакая пиво из миски, стоящей перед ним на столе. Более нелепой и комичной картины, чем волк, лакающий из миски пиво, трудно себе было представить. Я хихикнула, а потом и вовсе расхохоталась, чем безмерно обидела менестреля. Барри надулся, соскочил со скамьи и забился под стол.

А корчма тем временем наполнялась зрителями. Корчмарь, имени которого я так и не удосужилась узнать, метался между столами, едва успевая выполнять заказы, и умоляюще посматривал на меня, мол, когда выступать начнете? Пришлось лезть под стол и уговаривать Барри вылезти. Граф, хитро улыбаясь, наблюдал процесс уламывания обидчивого менестреля, не пытаясь мне помочь. Впрочем, я и не горела желанием, чтобы он мне помогал, но с каждой минутой все больше отчаивалась уговорить Барри перестать дуться и выйти к зрителям. А те уже вовсю гудели, требуя ученого волка. В конце концов я плюнула на волчье упрямство и заявила, что буду выступать одна, но пусть Барри не надеется, что я поделюсь с ним гонораром.

Этот довод волка пронял. Барри выбрался из-под стола и важно, как хорошо обученная овчарка прошел по залу к стойке. Парижане провожали его восторженными взглядами. Менестрель выдержал паузу и одним прыжком вскочил на стойку.

— Расскажи про охотника! — раздалось из дальнего угла.

— Нет, спой про рябину! — потребовали те, кто сидел ближе.

— На задних лапах, на лапах пройдись! — крикнул давешний парнишка-лучник, маша нам шапочкой.

Мы с волком переглянулись. Я кивнула, мол, начинай. И Барри начал. Со стишка про охотника и енота. Затем вступила я, спев песню про рябину, которая так полюбилась охотникам. Потом пел менестрель, длинную балладу о короле-призраке, потерявшем свое королевство. Корчмарь шустро шнырял по залу, подливая парижанам пиво. Поднес и нам с Барри, и я сдуру осушила кружку натощак. После пива полутемная, освещенная одной масляной лампой корчма преобразилась, став милой и уютной, а люди, требующие все новых песен, стали лучшими друзьями.

— Определенно, ваше выступление имеет успех, — услышала я мурлычущий голос графа у себя под ухом.

— А вы сомневались? — ухмыльнулась я и пьяно икнула.

— Нет, — покачал головой Роллан и забрал у меня кружку с пивом. — По-моему, с вас хватит, сударыня.

— Что за внезапная забота? — удивленно вскинула я брови, пытаясь отобрать у него кружку.

— Не хочу, чтобы завтра вы страдали похмельем, — делано-равнодушно ответил граф. — Что-то мне подсказывает, что до сегодняшнего дня вы не пробовали хмельных напитков.

Проницательность графа меня поразила. Присев на лавку напротив Роллана и, подперев щеку кулаком, я восхищенно посмотрела на него, думая, какая же я, в общем-то, дура. Надумала себе всяких гадостей, а граф-то, оказывается, такая душка, заботливый и просто красивый мужчина. И губы у него, наверное, мягкие-мягкие... И сладкие, как спелая вишня.

— Элеонора? Почему вы так странно на меня смотрите? — окликнул меня Роллан.

— А? — очнулась я от грез и смутилась. — Ничего, вам показалось. Я пойду, моя очередь выступать.