В поисках потерянного королевства (общий файл)

Глава 1. Люк

Что такое не везет и как с ним бороться?

Все истории с чего-нибудь начинаются. Моя началась со странного звонка.

Телефонная трель, хриплая и особенно противная потому, что вырвала меня из сладких объятий сна, раздалась посреди ночи. Я недовольно завозилась в постели и, кое-как разлепив глаза, уставилась в темноту. Выпростала руку из-под одеяла, потянулась к трубке.

— Алло? — сонно, а потому не слишком приветливо буркнула я.

— Элеонора Быстрякова? — бодро и очень вежливо спросил некто приятным женским голосом.

— Угу, — подтвердила я и, закрыв глаза, перевернулась на бок, прижав трубку к подушке.

— Очень рада застать вас дома, Эля, — обрадовались на том конце провода.

— А где же еще мне быть? — несколько удивленная услышанным, спросила я и открыла один глаз.

— Ну, мало ли... — на миг смутилась женщина, но, придав своему голосу вежливую бесстрастность, вдруг понесла откровенную чушь. — Прослушайте, пожалуйста, прогноз погоды на завтра. Завтра ожидается проливной дождь...

— Чего? — я подавилась зевком и открыла второй глаз.

— Дождь будет, что тут непонятного? — возмутилась женщина и напомнила. — Проливной, Эля, вы поняли?

— Поняла, не дура, — хмыкнула я, уже не сомневаясь, что мне это снится.

— Вот и чудесно! — прощебетали в трубке и радостно продолжили. — Дождь будет лить весь день и большую часть ночи, а у вас — мне, право, очень жаль сообщать вам такие печальные новости — прохудились резиновые сапожки. Поэтому, чтобы не подхватить простуду, вам лучше оставаться дома. Слышите, Эля? Дома!

Вот этого я никак обещать не могла, даже во сне.

— Не выйдет, — подумав, призналась я. — Завтра мы с Янкой идем на выставку.

— Сходите в другой раз! Например, послезавтра, — немного испуганно предложили мне.

— Да, но завтра последний день!..

— Никаких "но", — строго перебил посуровевший женский голос. — Обещайте, что останетесь дома. Обещаете?

— Ладно, — сделав вид, что сдаюсь, зевнула я: зачем спорить с сумасшедшими да еще и во сне?

— Вот и умница! — женский голос снова лился сладкой патокой. — С вами очень приятно иметь дело, Эля! Всего вам доброго и приятных снов!

В трубке раздались частые гудки. Спихнув ее на пол, я перевернулась на другой бок и обняла подушку в предвкушении другого, менее странного сна.

Впрочем, в ту ночь мне больше ничего не приснилось.

Проснувшись ближе к полудню, я выпуталась из одеяла и заставила себя встать. Машинально поправила перекрутившийся во сне шнурок с серебряной подвеской — треугольник с крупным авантюрином в центре и тремя мелкими зубчиками-выступами в углах — подарок бабушки на мой шестнадцатый день рождения. Вспомнила о ночном звонке и хмыкнула: приснится же такое! Нашарила ногами тапки и очень удивилась, когда у одного из них прямо на моих глазах отвалилась подошва. Внимательно осмотрев пришедшую в негодность обувку, я нахмурилась. Давненько такого не случалось, чтобы от моего прикосновения что-то рвалось или ломалось не где-то, а дома. Последний раз нечто подобное было после смерти бабушки, да и то, длился этот период хаоса ровно до появления в моей жизни Янки, то есть всего пару дней.

Так я и побрела к окну, в одном тапке. Отдернула шторы и надолго застыла, приоткрыв от удивления рот. За окном лил дождь. Не то, чтобы дождь был чем-то из ряда вон выходящим, учитывая, что во дворе осень, просто в свете ночного звонка, происходящее вмиг обрело некий мрачный мистический смысл. Я тоскливо смотрела на низкие серые облака без малейшего просвета, понимая, что наши с Янкой планы рухнули в одночасье, и ни на какую выставку мы сегодня не пойдем.

Пока я предавалась унынию, попутно чистя зубы и грея чайник, позвонила Янка с предложением провести день у нее дома за плюшками перед телевизором. Предложение я охотно поддержала — в самом деле, не куковать же в одиночестве дома! — а получасом позже выяснилось, что сапоги, совсем еще новые и почти не ношеные, и в самом деле текут, как предсказывала тетенька из сна. Мне и пройти-то надо было всего ничего, в соседний двор, но когда я, мужественно одолев все лужи и по широкому кругу обойдя открытый канализационный люк, добралась до подъезда подруги, в сапогах уже неприятно хлюпало и чавкало.

— О! Снимай скорее носки, сейчас сухие принесу, — засуетилась Янка, когда я разулась. — Замерзла?

— Нет, — шмыгнув носом, браво отчеканила я. — Не успела.

— Оно и видно, аж нос покраснел, — усмехнулась подруга. — Иди в комнату, включай телевизор, я чайник пока поставлю. Да тапки обуй — быстрее согреешься.

Нацепив предложенные тапки, розовые и мохнатые, с длинными заячьими ушами — глаза-пуговки у них давно отвалились, поэтому называть их зайцами язык не поворачивался, — я прошла в комнату и привычно осмотрелась. У Янки я бывала почти каждый день и каждый день обнаруживала что-нибудь новенькое: то камешек занятный, то фотографию Янкиных родителей-археологов. Сколько мы с Янкой дружим, а познакомиться с ними мне так и не довелось. Может, потому мы с нею так крепко и сдружились, что обе были предоставлены сами себе: ее родители вечно пропадали в командировках, своих, погибших в автокатастрофе, я вообще не помнила, а бабушка, заменившая мне мать и отца, умерла год назад.

Включив телевизор и плюхнувшись на диван, я придвинула к себе столик с вазочкой, полной мелкого печенья. Набрала горсть и стала закидывать по одному в рот, не столько следя за действием на экране, сколько рассматривая комнату в поисках новинок. И нашла — новенький, роскошный мобильный телефон.

— Ух ты, — выдохнула я, осторожно тыкая кнопки.

Телефон послушно отзывался на манипуляции, показывая меню с богатым выбором приложений. И вдруг экран погас. Я похолодела и трясущимся от страха пальцем нажала на кнопку пуска, думая, что случайно его выключила. Подержала какое-то время, и... ничего. Телефон словно умер у меня в руках.

Это казалось невозможным. Ничего подобного не должно было случиться. Где угодно и с любой другой вещью, но только не здесь, не в Янкиной квартире и не с ее телефоном!

— Эль, тебе как обычно? — окликнула из кухни Янка, и я едва не выронила телефон на пол.

— Да! — судорожно ловя пластиковое тельце, норовящее выскользнуть из дрожащих рук, откликнулась я и, воровато оглянувшись, положила телефон на место: даст бог, Янка заметит, что он сломан после моего ухода.

— Налетай, — улыбнулась подруга, входя в комнату с подносом, уставленным всякими вкусностями. Поставив поднос на столик, Янка к моему ужасу взяла телефон и, сделав приглашающий жест, мол, начинай без меня, вышла в соседнюю комнату.

Я сосредоточилась на печеньках. В конце концов, философски размышляла я, успокаивая свою совесть, Янка очень даже в курсе моих проблем, и сломанной вещи не удивится. Хотя и расстроится.

— Да что ж такое?.. — послышалось раздраженное бурчание подруги из соседней комнаты. — Эль, ты мой телефон брала?

— Нет! — соврала я и быстро сунула в рот печенюшку, делая вид, что полностью поглощена происходящим на экране.

В дверях показалась подруга. Вид у нее был крайне озадаченный. Под ее растерянным взглядом я виновато съежилась, но быстро взяла себя в руки, сообразив, что предъявить Янке мне нечего: когда я, поддавшись порыву, восхищенно крутила в руках новенький телефон, подруга заваривала в кухне чай и застукать меня на месте преступления не могла.

— Эля, он не работает, — подозрительно сощурилась Яна.

— А выключить и включить пробовала? — напустив на себя невинный вид, участливо спросила я.

— По-твоему, я идиотка? — не выдержав, взорвалась Янка. — Это первое, что я сделала — все равно не работает!

Я с сочувствием смотрела на подругу, машинально отправляя в рот печеньку за печенькой: когда рот набит, соврать легче. Во-первых, приходится сосредотачивать внимание на том, чтобы не подавиться. Во-вторых, когда рот занят едой, речь становится невнятной; и, в-третьих, попробуй-ка, прочитай по лицу, когда щеки врунишки вроде меня раздуты, как у хомяка!

Янка, поджав губы, буравила меня неверящим взглядом.

— Ян, честное слово, я его не трогала, — промычала я, глядя на подругу честными глазами, и Янка сдалась.

— Ладно, сдам в ремонт по гарантии, — раздосадованная поломкой новой техники, проворчала она и села на диван рядом. — Сходишь со мной?

— Прямо сейчас? — ужаснулась я, прислушиваясь к дробному стуку дождя по жестяному подоконнику.

— Да нет, завтра.

— Лучше бы ты ничего мне не говорила, — итак чувствуя себя виноватой дальше некуда, промямлила я. — С моим везением только и строить планы.

— Планы строю я, а тебя беру за компанию, чтобы не скучно было, — отмахнулась подруга, крутя в руках мертвый телефон. — Заводской брак, наверное... — со вздохом предположила подруга.

Мне стало стыдно и страшно одновременно. А испугаться причины были.

Дело в том, что мне категорически нельзя строить никаких планов на будущее. Даже на ближайший час — обязательно случится какая-нибудь пакость и расстроит их, уж такая я невезучая. Но если бы только планов это касалось. Мое невезение распространялось и на людей, что меня окружали, и на вещи, от одежды и предметов личной гигиены до техники. Например, сколько я себя помнила, в моем гардеробе никогда не было ни юбок, ни платьев. Не потому, что я их не люблю. Просто ни одна юбка не выдерживала испытания мной больше часа. Я умудрялась зацепиться подолом и порвать несчастную одежку даже там, где, казалось бы, это невозможно в принципе. То же самое касалось колготок. Светлая одежда отродясь не водилась в моем шкафу, потому что, как любила говорить моя покойная бабушка, "Свинья грязи везде найдет". В итоге весь мой гардероб состоял из джинсов, темных футболок и свитеров мрачных расцветок с вытянутыми на локтях рукавами — на них хотя бы не так заметны пятна.

Та же участь была уготована всему, к чему я прикасалась — в моих руках ломалось все. Причем я не прикладывала к этому никаких усилий! Стоило мне, к примеру, взять пульт от телевизора, и он без видимых причин разваливался на составляющие. Про людей вообще молчу. О моей неловкости, приводящей к несчастным случаям, во дворе слагали легенды. Привирали, конечно, но... В общем, тридцать три несчастья — это как раз обо мне.

Как ни странно, мое невезение никак не распространялось на Янку. Ее словно заговорил кто. Хаос и разрушения, сопровождавшие меня всюду, отступали, едва рядом появлялась она, моя единственная подруга. За одно это я Янку боготворила. Во всем мире существовали всего два места, где мое проклятие странным образом почти теряло силу, где я могла расслабиться и спокойно попить чаю, не опасаясь, что обольюсь или разобью чашку, посмотреть телевизор и не сломать его, зажечь газ и не опалить брови и ресницы — у Янки и у меня дома.

Но сегодня действие заговора, видимо, кончилось. Телефон тому доказательство.

— Ты пей чай, а то остынет, — напомнила подруга, кивая на чашку.

— Угу, — усиленно работая челюстями, кивнула я. Взялась за чашку и...

В моей руке осталась только ручка. Сама чашка, на миг повиснув в воздухе, ухнула мне на колени, в полете заваливаясь на бок и расставаясь со своим содержимым.

— Аааааа!!! — заорала я, вскакивая и хлопая себя по ошпаренным коленям.

— О, господи, Элька, что ж ты такая неловкая? Чашку в руках удержать не можешь! — испуганно затараторила Янка, без толку суетясь рядом и пытаясь промокнуть салфеткой мои мокрые джинсы.

— Это не я, у нее ручка отвалилась! — всхлипывая и постанывая от боли, оправдывалась я.

Янка подняла чашку и внимательно ее осмотрела. Покосилась на меня и как-то обреченно вздохнула.

— Снимай штаны, — велела подруга.

— Зачем?

— За шкафом! — разозлилась Янка. — Снимай, тебе говорят! Сухие дам. И посмотреть надо, что там.

Больше не споря, я стянула джинсы. Колени багровели свеженькими ожогами.

— Сильно, надо помазать чем-нибудь, — поцокала языком Янка, осторожно касаясь кожи, и вышла из комнаты.

Морщась от боли, я посмотрела на колени и заплакала. Я не понимала, что происходит. Почему Янкина квартира больше меня не защищает? Вспомнила о тапке, у которого отвалилась подошва, и разревелась навзрыд: знакомые, страшные симптомы. Я словно вернулась на год назад, в тот день, когда умерла бабушка, и моя жизнь на два дня превратилась в сущий ад.

Тем временем вернулась Янка с аптечкой и сухими штанами на плече.

— Эль, ты чего? — ласково заговорила она, обнимая меня за плечи. — Ну, облилась — с кем не бывает! До свадьбы заживет.

— Издеваешься? — всхлипнула я, имея в виду свое невезение, при котором возможность выйти замуж казалась чем-то из области фантастики.

— Ну, хорошо, заживет через неделю, — поправилась подруга, перебирая пузырьки в аптечке.

Какое-то время я молча за нею наблюдала, потом не выдержала.

— Ян... Это снова началось.

— Что началось?

— Мое невезе-е-ение, — жалобно протянула я.

— Брось, я же с тобой! А когда я рядом, тебе ничто не грозит. Вспомни, ты же сама так говорила.

— Говорила, — кивнула я и прикусила губу. — Но... Это я сломала телефон.

— О... — Янкино лицо вытянулось от неожиданности.

— Я не специально! Просто взяла посмотреть. Ну, потыкала по кнопкам, а он взял и слома-а-а-ался! — призналась я и уткнулась Янке в плечо.

— Да ничего, починим, — оторопело пробормотала подруга, растеряно гладя меня по волосам. Потом отодвинулась, заглянула мне в лицо и мягко, как с больным ребенком, заговорила. — Вот что, давай займемся ожогами, а потом подумаем, что делать с твоим невезением.

Я кивнула, размазывая слезы по щекам и как-то сразу успокоилась: Янка рядом, и она обязательно что-нибудь придумает.

— Может, к гадалке какой сходить? — шмыгнула я носом, наблюдая, как Янка смазывает ожоги прохладной мазью.

— Не говори ерунды, — нахмурилась подруга, пропитывая мазью сложенный в несколько слоев кусочек бинта. — При чем тут твое невезение и гадалка?

— Тогда может к знахарке? Ясновидящей... Уй! — взвизгнула я, когда Янка, приложив салфетку к ожогу, слишком сильно надавила на больное место, закрепляя пластырь. — Больно же!

— Извини, иначе не будет держаться, — без особого раскаяния в голосе, повинилась подруга. — Эль, ну откуда им взяться в этом мире, настоящим знахаркам? — сооружая вторую повязку, досадливо поморщилась Янка и серьезно посмотрела мне в глаза. — И еще. Пока ты сама веришь в свое невезение, оно так и будет тебя преследовать. Поэтому прекращай-ка себя жалеть и всего бояться. Ты ничуть не неудачливее меня, и если будешь повторять это себе каждый день, однажды проснешься и поймешь, что ты самый счастливый и удачливый человек на свете.

— Ты говоришь как моя бабушка, — хмуро глядя на подругу, проворчала я.

— Вот видишь, значит я права, — улыбнулась Янка и щелкнула меня по носу.

— Да я и не говорю, что вы не правы. Просто я изо всех сил пытаюсь поверить в свою удачу, а в итоге получается черт знает что!

— А ты не пытайся. Ты верь, — снова посерьезнела Янка и пристально на меня посмотрела. — Э, да ты совсем пала духом! Ты что, из-за телефона так расстроилась?

— И из-за него тоже, — виновато глядя на подругу, кисло улыбнулась я.

— Эль, брось. Я правда не в обиде, — отмахнулась подруга. — Давай лучше закутаемся в плед и будем трескать сладости под какой-нибудь хороший фильм. В такую погоду это самое то.

Я посмотрела в окно, убедилась, что дождь и не думает униматься, и согласилась с подругой. Плед, горячий чай и хороший фильм в Янкиной компании — что еще нужно для счастья такому несчастному существу как я?

Под уютное бормотание телевизора незаметно прошел день. Серая пелена дождливого дня сменилась чернотой ненастной ночи. За окном завывал ветер, стуча по стеклу облетевшей веткой старой березы. Все сладости давно были съедены, от чая уже тошнило. Я разомлела, пригревшись под пледом, и стала клевать носом.

— Эль? — пихнула меня в бок Янка. — Спишь?

— Нет, — встрепенулась я и украдкой зевнула. — Который час?

— Половина двенадцатого.

— О! Домой пора, — вскочила я с дивана.

— Да брось, оставайся, — сладко потянулась Янка. — Куда я тебя отпущу в такой дождь? И сапоги еще не высохли.

— Не, Ян, пойду, — заупрямилась я и пошутила. — Я быстренько, мелкими перебежками от лужи к луже.

— Смотри, не утони, перебежчик! — хмыкнула Янка и выглянула в окно. — Темень-то какая... Может все-таки останешься?

Я частенько ночевала у Янки. Могла бы и сегодня остаться, тем более погода ну никак не располагала к ночной прогулке, пусть даже гулять в соседний двор. Но сегодня оставаться почему-то не хотелось. Хотелось натянуть сапоги, куртку и нырнуть под дождь, да так сильно, что ноги сами собой приплясывали от нетерпения!

— Не, пойду, — мотнула головой я и пошла в прихожую.

Янка шла по пятам. Принесла сапоги, что сохли в ванной на батарее, заботливо, совсем как когда-то бабушка, поправила мне воротник куртки и вдруг хлопнула себя по лбу, что-то вспомнив.

— Какая же я растяпа! У меня ж для тебя подарок есть.

— Подарок? — удивилась я, думая, что каким-то неведомым образом умудрилась прошляпить собственный день рождения. Попыталась вспомнить, какое сегодня число и удивилась еще больше, сообразив, что до дня рождения еще две недели.

Тем временем Янка скрылась в комнате. Было слышно, как она чем-то шуршит в шкафу.

— Ян, мой дня рождения через две недели, — на всякий случай напомнила я подруге.

— Знаю, — лаконично ответила та, продолжая копаться в вещах.

Я вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что она ищет, но ничего не увидела, обзор закрывала Янкина спина. Наконец, подруга нашла, что искала и вернулась в прихожую, бережно неся в руках маленький сверток.

— Вот, держи, — вложив сверток мне в руки, улыбнулась Янка.

Я с любопытством уставилась на что-то, завернутое в кусок черного бархата.

— Только обещай, что развернешь дома, ладно? — предупредила подруга.

— Ладно, — послушно кивнула я, сунув сверточек в карман, и, чмокнув Янку в подставленную щеку, толкнула дверь. — До завтра.

— Спокойной ночи, — неуверенно улыбнулась подруга, глядя на меня с непонятной тревогой. — Да смотри, иди осторожно! — крикнула она вдогонку, когда я, легко сбежав по ступенькам, уже открыла дверь подъезда. — Там где-то люк оставили открытым, не свались в него!

— Не свалюсь! — крикнула я в ответ и шагнула под дождь.

Дверь за спиной захлопнулась с каким-то особым, остервенелым грохотом, будто кто ее пнул. Я испугано подскочила, оглянулась, буравя кусты у подъезда подозрительным взглядом, но никого не увидела. Сунула руки в карманы и припустила домой.

Пальцы сомкнулись на бархатном свертке. Я замедлила шаг, пытаясь на ощупь понять, что же такое вручила мне Янка. Не выдержала, остановилась под фонарем и вытащила сверток из кармана.

— Я только на него посмотрю, — уверила я саму себя, — разворачивать не буду.

В свете уличного фонаря черный бархат матово переливался, таинственно и маняще. Сверток словно уговаривал его развернуть и посмотреть, что в нем. Сделав над собою усилие, я просто погладила его кончиками пальцев — все-таки обещала! — и, сунув сверток обратно в карман, медленно, высматривая давешний открытый люк, побрела через двор.

Терпения хватило где-то на десяток шагов. Таинственный сверток словно жег пальцы, и я не выдержала. Остановилась и вытащила сверток из кармана, развернула бархат и восхищенно уставилась на вещицу в своих руках: круглую грубоватую подвеску из черненого серебра по ободку украшал растительный орнамент. В центре зияло отверстие, словно бы предусмотренное для камешка, вокруг него выгравированы полустертые временем неизвестные символы. Даже при тусклом уличном освещении было видно, что подвеска старинная. Цепочка и та казалось потертой, с истончившимися звеньями.

Я озадачено почесала нос. Вряд ли такую вещь купишь в обычном магазине. Ей место скорее в музее под стеклом. Откуда она у Янки, и почему подруга захотела подарить ее мне? Родители с раскопок привезли?

Цепочка была без замка, но длинная, и я предположила, что надевают ее через голову и тут же, стянув капюшон, проверила свою догадку. Шеи коснулось холодное серебро. Я поежилась, натянула капюшон обратно на голову и еще раз взглянула на круглую подвеску. Меня не оставляло ощущение, что в центре, на месте отверстия, должен быть вставлен камень. Перевернула подвеску другой стороной и надолго замерла, ошеломленно таращась на треугольное углубление.

Дождь барабанил по голове и плечам, в сапогах снова неприятно хлюпало, и ступни уже начинали покалывать ледяные иголочки. Я зябко переступила с ноги на ногу и, запустив руку за пазуху, вытащила из-под футболки бабушкин подарок — треугольник с рыжим авантюрином в центре. Фонарь, под которым я стояла, судорожно замигал, а обе подвески ощутимо задрожали в моих руках и словно бы потянулись друг к другу. Я даже рот приоткрыла от удивления и, чуть помедлив, поднесла треугольник к углублению в Янкином подарке.

Рыжий авантюрин легко вошел в предназначенное ему отверстие, чуть слышно щелкнули зубчики-выступы.

— Ух ты, — восхищенно выдохнула я, разглядывая то, что получилось, и медленно побрела через двор к дому. О том, что где-то на пути притаился открытый канализационный люк я и думать забыла.

Зря, конечно.

На следующем шаге нога ушла в пустоту, и я с воплем полетела в темноту.

Глава 2. Не все волки звери

Ох уж эти сказки! Ох уж эти сказочники!

Я уже охрипла от крика, а темное дно колодца и не думало приближаться. Сообразив, наконец, что криком делу не поможешь, я закрыла рот и закрутила головой, пытаясь найти какой-нибудь выступ, за который можно схватиться и остановить падение.

Не тут-то было: стенки колодца то ли раздались вширь, то ли это я уменьшилась. Происходящее сильно смахивало на сказку Кэрролла про Алису, свалившуюся в кроличью нору, только белого кролика не хватало.

— Или это колодец очень глубокий, то ли это я слишком медленно падаю, — пробормотала я и прислушалась: а ну как правда услышу причитания кролика?!

Внизу, очень далеко что-то отчетливо шуршало. Время от времени шорох утихал и слышался чей-то то ли вой, то ли плач. Если это был кролик, то переевший пирожков роста, потому что густой баритон никак не мог принадлежать маленькому зверьку.

Так я и падала под воющие рыдания, надеясь, что внизу, как и в сказке, окажется куча листвы, и я не разобьюсь насмерть.

Мои надежды почти оправдались. Почти, потому что свалилась я как раз на рыдающего кролика, отбив себе зад о его хребет. Встреча двух несчастных страдальцев не принесла радости ни одному из нас. От неожиданности кролик подскочил и, сбросив меня со спины, бросился наутек.

— А-а-а!!! — хрипло взвизгнула я, приложившись спиной о твердую стену колодца.

— Оу-у-у!!! — взвыл совсем рядом перепуганный кролик, и это было странно: во-первых, по моему представлению кролики не воют, а верещат; во-вторых, кролик не станет сидеть и ждать, когда его схарчат, а задаст стрекача. И не важно, что я не собиралась его харчить — кролик-то об этом не знает. В-третьих, кролик, на которого я упала, видимо и в самом деле подзакусил тем самым пирожком и здорово подрос, иначе как еще объяснить тот факт, что я его не раздавила?

Сложив в голове все эти факты, я открыла глаза и только тут заметила, что колодец вовсе не колодец, а здоровенная яма с вбитыми в дно заостренными кольями. Я моментально взмокла, сообразив, что могла бы не на кролика упасть, а запросто насадиться на кол — чудо, что пронесло! В яме было довольно светло, и свет лился сверху. Я задрала голову и открыла рот, крайне удивленная увиденным: никакого колодца надо мной не было и в помине. Вверху под порывами ветра величаво покачивали верхушками огромные ели. Сквозь ветви проглядывало голубое небо с караванами пушистых облаков, за которыми пряталось солнце. Я встала и еще раз осмотрела колья и дно ямы — колья влажно блестели, дно сплошь покрывали гнилые листья и еловые иголки вперемешку с костями... Мне вдруг стало абсолютно понятно, куда меня занесло и почему так горько, с подвыванием, плакал кролик.

— Бедняжка, — посочувствовала я зверьку, оглядывая ловчую яму в поисках оного. Пожалеть себя мне как-то не пришло в голову, а надо было бы.

Он лежал, съежившись и забившись под стену, с поджатым от страха хвостом, и совсем по-человечески прятал морду под лапами. Он, в смысле, большой серый пес, а вовсе не белый кролик.

— Ой, бедненький! — засюсюкала я, осторожно приближаясь к псу. — И как же тебя угораздило? Ты от охотника отстал, да?

— Я от охотника сбежал, — жалобно раздалось в ответ, и пес, убрав лапы, поднял морду.

Я так и села, во все глаза таращась на говорящего пса.

— Почему? — ошарашено спросила я, одновременно пытаясь вспомнить, не ударилась ли обо что-нибудь головой, пока падала. Память сей факт скромно умолчала. Может, я просто сплю?

— А ты не побежала бы, если тебя хотят убить? — истерично взвыл зверь, а мне почему-то вспомнился мультик "Жил-был пес".

— За что? — я даже подскочила от возмущения и еще больше прониклась сочувствием к несчастному псу.

— Они думают, что это я съел Красную шапочку и ее бабушку, и еще кучу людей погубил! — залился слезами пес и вдруг задрал голову и завыл.

Этот вой пробирал до печенок. Я похолодела и стала медленно, очень медленно пятиться назад, к "своей" стене. Я догадывалась, что этот маневр меня вряд ли спасет, но сидеть на месте тем более не могла.

Вот оно, мое невезение, думала я, во всей своей красе! Нет, вы только подумайте, ну кто еще, кроме меня, мог провалиться в люк, удачно избежать приземления на колья, чтобы в следующий момент оказаться нос к носу с говорящим волком-людоедом!

— А... а ты их не ел? — дрожащим голосом спросила я и уперлась спиной в стену — отползать дальше было некуда.

— Я что, похож на психа?! — с видом оскорбленной невинности фальцетом выкрикнул волк, мгновенно прекратив лить слезы, и одним прыжком оказался рядом со мной.

— Н-нет! — сжавшись в комок, поспешила уверить я зверя.

Волк насторожил уши, буравя меня подозрительным взглядом, и я, сделав над собою усилие, как можно искреннее ему улыбнулась.

— Ты мне тоже не веришь, — печально вздохнул волк и, поникнув, побрел в свой угол ямы. Оглянулся, тяжело вздохнул и лег, спрятав морду под лапами. Мне даже стыдно стало за свое неверие, столько укоризны было в желтых глазах зверя.

— Ну, почему же не верю, — попыталась оправдаться я. — Я верю, что ты не ел Красную шапочку, потому что она не настоящая...

— Как так — не настоящая? — удивился волк и повернул ко мне морду.

— Ну, это же всем известно! Красную шапочку придумал Шарль Перро, французский сказочник, а, значит, съесть ее ты никак не мог. Разве что книжку изгрыз, — усмехнулась я.

Волк выглядел совсем уж озадаченным.

— Не грыз я никакую книжку, что за гадость! — сморщился он от отвращения. — А Красная шапочка живет в соседнем лесу... То есть, жила, пока ею и бабушкой волк не подзакусил. А во всем обвинили меня! — плаксиво запричитал волк. — А я в жизни никого не обидел, даже в детстве мухам крылья не отрывал никогда!

— Выходит, ты волк-вегетарианец? — обрадовалась я: если это так, то у меня есть все шансы выбраться из ямы живой и ненадкушенной.

— Да не волк я! Не волк! — в отчаянии взвыл волк, бросаясь на стену. — Я менестрель Барристан Сладкоголосый! Ну почему никто мне не верит?!

— Чего? — выдохнула я, встревожено глядя, как волк бьется головой об стену. Как бы последние мозги себе не отшиб, бедняга.

Волк снова одним прыжком оказался возле меня. Глаза его горели злой решительностью и отчаянием.

— Прошу простить меня, прелестное дитя, отчаяние помутило мне разум, иначе я представился бы сразу, — прорычал волчара и склонил голову, изображая поклон — я шарахнулась в сторону, уж больно поклон напоминал попытку цапнуть меня за ногу. — Мое имя Барристан Саворик по прозвищу Сладкоголосый. Впал в немилость регентствующей королевы Глицинии и злыми чарами превращен в волка.

До меня начало доходить.

— Так ты человек?

— Конечно!

— Вот и чудненько, значит, есть меня не станешь, — окончательно успокоилась я.

— Есть тебя? Фу! — дернул мордой волк и прикрыл нос лапой. — От тебя за версту несет нечистотами!

— Ну, спасибо! — разозлилась я, вскакивая на ноги. — Между прочим, от тебя тоже пахнет не розами, но я же тебя этим не попрекаю?

— А чем от меня пахнет? — озабоченно спросил волк, пытаясь понюхать себя подмышкой.

— Не пахнет, а воняет, — поправила я. — Псиной.

Волк пристыжено поджал хвост, косясь на меня виноватым взглядом. Робко приблизился и уткнулся носом в колени.

— Извини. Давай начнем сначала? — заискивающе виляя хвостом, предложил заколдованный менестрель и, отступив на шаг, склонил голову в поклоне. — Барристан Саворик к вашим услугам, прекрасная леди.

— Очень приятно, — кисло улыбнулась я и представилась. — Элеонора Быстрякова, для друзей просто Эля. Можешь называть меня так.

— О, прекрасная леди предлагает мне дружбу? — оскалился волк, изображая улыбку. Выглядело это скорей устрашающе, чем дружелюбно, но я напомнила себе, что волк это не волк, а заколдованный менестрель, и успокоилась.

— Прекрасная леди предлагает подумать, как отсюда выбраться, — буркнула я, вставая, и стала внимательно осматривать и ощупывать стену.

По всему выходило, что выбраться из ловчьей ямы без помощи нечего и пытаться. Охотники, что выкопали ее, не иначе рассчитывали поймать мамонта. Даже подпрыгнув, я не смогла дотянуться до края ловушки. Попробовала ковырять стену подобранной тут же костью — в результате сломалась кость, а от засохшей до каменного состояния земли и кусочка не отвалилось.

Менестрель в волчьем обличье никак мне не помогал — да и чем бы он мне помог? — сидел, насторожив уши посреди ямы. Хорошо хоть советы под руку не давал. Промучившись с час и так ничего не придумав, я отбросила сломанную кость и привалилась к стене.

— Остается только одно, — сообщила я притихшему волку.

— Что?

— Я подставлю спину, а ты оттолкнешься от нее и выберешься наружу.

— А как же ты?

— Я? Ну, не знаю, — пожала плечами я. — Буду сидеть, пока охотники не найдут.

— Ну, нет, я не согласен! — возразил менестрель. — Лучше я подставлю спину, а ты выберешься.

— И что дальше? Тянуть тебя за шкирку? — скептически хмыкнула я. — Извини, но эта идея не слишком удачна. Я тебя просто не подниму. Не бросать же тебя в яме на радость охотникам! Уж лучше пусть они найдут меня, чем тебя. Меня, в отличие от тебя, в смерти Красной шапочки не обвиняют.

— Я ее не убивал, — ощетинился менестрель.

— А охотники так тебе и поверили! — вставая лицом к стене и упираясь в нее руками, съехидничала я. — Так что не спорь, и давай, прыгай с разбегу. Я выдержу.

"Надеюсь, что выдержу", — подумала я, оглядываясь через плечо на волка. Здоровенная скотина. И, наверняка, тяжеленная.

— Уж больно хрупка моя добрая леди, — засомневался менестрель.

— Моя доброта вот-вот лопнет вместе с терпением, — прорычала я в ответ и скомандовала. — А ну живо становись на старт!

Барристан обижено замолчал и послушно отошел к противоположной стене. Нормально разбежаться у него не получилось, все-таки не маленький зверь, а яма, хоть и большая, позволяла бегать разве что по кругу.

Прыжок, еще прыжок! Зверь сиганул мне на спину, оттолкнулся от нее и вырвался из западни.

— Я свободен! — раздался сверху его ликующий вопль, перешедший в вой.

— Ты бы не орал так, а то сейчас все охотники сюда сбегутся, — морщась от боли в спине, одернула я менестреля.

— Не успеют, — довольно осклабился волчара, заглядывая за край ямы. — Протяни руку.

— Зачем?

— Попробую вытащить тебя за рукав.

— Не выйдет, я и подпрыгнув до края не дотянусь.

— Тогда сними куртку, скрути как веревку и один конец брось мне, — подумав, предложил Барристан.

— Она не выдержит, — снимая куртку и скептически ее разглядывая, усомнилась я.

— Леди Элеонора, давай все-таки попробуем, — теряя терпение, как всего минуту назад его теряла я, прорычал волк. — Скрути куртку жгутом... да, вот так. Теперь завяжи два узла... умница! Бросай мне конец.

Я бросила, волк ловко его поймал и потянул. Я уперлась ногами в стену и подтянулась на импровизированной веревке, со страхом прислушиваясь к тихому треску материи.

Впрочем, сомневалась я напрасно — куртка испытание выдержала. Как только я перевалилась животом через край, волк бросил "веревку", ухватил меня зубами за шкирку и оттащил от ямы.

— Спасибо, Барри, — я обняла волка за шею, и тот в порыве чувств лизнул меня в нос.

— О-о-о! — восхищенным хором протянули охотники, которых мы, занятые делом, раньше не замечали.

— Ой! — по-щенячьи взвизгнул менестрель и спрятался мне за спину.

— Не бойся, Барри, я не дам тебя в обиду, — пообещала я, очень смутно себе представляя, как именно стану защищать менестреля.

Тем временем охотники, представшие перед нами в количестве трех штук, и не подумали бросаться ловить злого серого волка, оставшись стоять, где стояли. Переглянувшись, они склонили друг к дружке головы и о чем-то зашушукались.

— Что они делают? — шепотом спросила я менестреля.

— Решают, как половчее меня убить, чтобы лишних дыр в шкуре не наделать, — клацая от страха зубами, проскулил волк.

— Да ну, вряд ли, — не поверила я. — Хотели бы убить, уже убили бы. Возможностей у них было хоть отбавляй.

— Эх, плохо ты их знаешь, — обреченно вздохнул Барри.

— Спорим, они обсуждают не способы снять с тебя шкуру? — азартно спросила я, протягивая волку ладонь для заключения пари.

— На что? — протянул лапу волк, невольно заразившись моим азартом.

— Да на что хочешь.

— На ужин и выпивку!

— По рукам! — не раздумывая, согласилась я и хлопнула менестреля по лапе.

Вытянув шею насколько это было возможно в положении сидя, я прислушалась к разговору охотников, попутно их рассматривая. Выглядели они весьма колоритно, в лучших традициях английских баллад о Робине Гуде — все как один с пышными усами, в зеленых куртках и высоких крепких сапогах, на головах шапочки-пилотки с перьями.

Пока я предавалась незаконному шпионажу, впрочем, без особого успеха, охотники о чем-то договорились и вытолкнули вперед одного, видимо самого смелого.

— Милсдарыня менестрель, — страшно смущаясь, заговорил охотник, терзая в руках стянутую с головы шапочку и поминутно оглядываясь на товарищей. — Окажите милость, потешьте нас песней, аль сказочкой.

— Кто, я? — опешив от неожиданности, переспросила я.

— Конечно, потешит! — вмешался мгновенно взбодрившийся волк и пнул меня в бок. — Пой.

— Что петь? — округлила глаза я.

— Что хочешь. Первое, что взбредет в голову. Да не боись, пой. Я поддержу, если что.

Я задумалась. Покосилась на охотников — те терпеливо ждали, предвкушая представление. Как назло в голову лезла только одна песня, про рябину, которую любила напевать бабушка, лиричная и совершенно не годящаяся для развлечения суровых мужчин.

— Я не знаю, что петь, ничего не идет в голову, — жалобно посмотрела я на менестреля.

Тот в показном отчаянии схватился за голову и вдруг выпрыгнул прямо под ноги охотникам. Те от неожиданности попятились, но предпринимать ничего не стали, видимо принимая его за моего ручного зверька.

— Милостивые судари! — раскланялся перед охотниками Барристан. — Пока наша барышня распевается, дозвольте почитать вам стихи собственного сочинения!

Охотники довольно загомонили и закивали, всем видом давая понять, что дозволяют и даже настаивают. Волк откашлялся, прикрывая пасть лапой, встал столбиком и громко, с выражением стал читать стишок:

— Шел охотник на охоту

Добывать в лесу енота:

Женка хочет шапку сшить,

Надо шкуру раздобыть.

Арбалет взял и топор —

И медведю даст отпор!

Сапоги начистил салом,

Чтобы внутрь не натекало.

Тихо по лесу идет,

В арбалет стрелу кладет.

Глядь — енот в кустах лежит,

То ли помер, то ли спит.

Наш герой на землю шмяк,

Тетиву в работу впряг.

Глаз прищурил — цель взята!

Миг, и полетит стрела.

А енот себе лежит,

То ли помер, то ли спит.

"Нет, ну это, право слово, —

Молвил молодец сурово, —

Никакая не охота

На проклятого енота!

Надо чтобы зверь бежал,

И чтоб я в него стрелял!

Этот сдох, похоже, ночью.

И какой-то худосочный".

Развернулся и ушел,

Раздражен и страшно зол.

А енот-то, наш хитрец,

Приподнялся, наконец,

Кинул взгляд туда-сюда —

Нет охотника следа.

Смело выпрямился в рост

И удрал, задравши хвост:

Щурил глазки, спинку гнул,

Человека обманул.

Что ж, смекалка, спору нет,

Побеждает арбалет!

Лица охотников поначалу озадачено вытянулись: как же так? Взять и дать себя обдурить какому-то еноту! Я даже забеспокоилась, что сейчас Барри достанется на орехи, но нет, чувство юмора восторжествовало. Охотники заулыбались, подпихивая друг друга локтями и лукаво перемигиваясь, захлопали в ладоши и дружно полезли в карманы — под лапы заколдованного менестреля посыпались мелкие монетки, по виду медные.

— Вспомнила песню? — повернулся ко мне волк, закончив раскланиваться.

— Нет. Ничего, кроме "Рябины" не приходит в голову, — призналась я.

— Давай про рябину.

— Ты что! Охотникам — про любовь?

— А почему нет? Думаешь, раз мужик, так ему только про битвы песни подавай?

— Ну... — замялась я с ответом.

— Баранки гну! Пой про рябину! Да деньги не забудь потом подобрать.

Я поднялась с земли, отряхнула штаны, пытаясь справиться со смущением. Посмотрела на охотников — те терпеливо ждали обещанную песню. Петь на публике мне еще не доводилось. Бабушка уверяла, что голос у меня чудесный, и когда я изредка ей подпевала, называла меня своим ангелочком или соловушкой. Но то бабушка... Что ж, посмотрим, понравится ли мой ангельский голосок охотникам.

Для верности прикрыв глаза, я негромко, на пробу запела первый куплет:

Что стоишь, качаясь,

Тонкая рябина,

Головой склоняясь

До самого тына...

Слова легко всплывали в памяти, я даже как будто ни разу не сфальшивила и не сорвалась, выводя высокие ноты. Допев последний куплет, я осторожно приоткрыла один глаз, следя за реакцией слушателей. "Ой... Что сейчас будет... — пронеслась в голове паническая мысль. — Шишками закидают, не иначе".

Все-таки ошибаться иногда приятно. Охотники и не думали кидаться шишками, от души хлопали в ладоши, глядя на меня с каким-то детским восторгом. Монетки снова посыпались, теперь уже мне под ноги.

— Вы, милсдарыня, поете чисто соловей, — осторожно пожимая мою руку своими огромными ручищами, заверил тот самый охотник, что просил потешить их сказочкой.

Признание мне польстило, самооценка резво скакнула вверх, устремившись в заоблачные дали.

— Вы, позвольте поинтересоваться, куда путь держите? — вежливо спросил охотник.

— Эээ...

— В столицу! — влез в разговор волк и зачем-то уточнил. — Живем мы в столице, туда и путь держим.

— Так, стал быть, через Париж пойдете? — невесть чему обрадовался охотник.

— Через Париж? — пришла я в восторг, уже ничему не удивляясь — у снов свои законы.

— Да-да, именно через Париж, — подтвердил Барри и как-то странно на меня покосился.

— Так, значит, вечером в трактире дадите представление? — не отставали охотники.

— Нет! — испугалась я: повторять подвиг желания почему-то не было.

— Конечно, мы дадим представление, — оттеснив меня подальше, заверил охотников менестрель, самовольно взяв на себя обязанности моего агента. — Приходите вечером, с женами и детками — не пожалеете!

На том мы с охотниками и расстались. Когда те скрылись в лесу, на ходу бурно обсуждая предстоящее представление, я, уперев руки в бока, повернулась к нахальному менестрелю.

— И кто же это дал тебе право решать за меня? — наступая на волка, зло прищурилась я.

— А что? У тебя отлично получилось! — поджав хвост, попятился Барристан и заискивающе спросил. — Не хочешь стать моей ученицей?

— Спасибо, нет! — хмыкнула я. — Вообще-то я есть хочу, а кое-кто проспорил мне ужин.

— Помню я, помню, — проворчал волк. — Я тоже не отказался бы перекусить. Ты монетки-то подбери и идем. Вечереет уже, а перед представлением неплохо бы отдохнуть. Ох и набегался я, от охотников убегая...

— Тогда зачем обещал? Тебя, кстати, на постоялый двор хоть впустят? — подбирая монетки, хмыкнула я.

— Конечно, пустят! Я же с тобой, — убежденно мотнул волк мордой и печально вздохнул. — Вот дожил... Никогда бы не подумал, что придется изображать из себя дрессированного зверька.

— Да я, в общем-то, тоже никогда не думала, что встречу заколдованного менестреля. Тебя расколдовать-то можно?

— Можно. Наверное, — неуверенно буркнул Барри. — Только как — я не знаю.

— Придумаем что-нибудь, — убежденно кивнула я и улыбнулась.

Мой сон с каждой минутой нравился мне все больше и больше. В том, что все это мне только снится, я ничуть не сомневалась. Во-первых, невозможно провалиться в канализационный люк, а очутиться в лесу в ловьей яме да еще и рядом с Парижем! Во-вторых, и я знала это точно, на свете не бывает заколдованных менестрелей, а Красная шапочка сказочный персонаж. В-третьих, и в-главных — чем еще можно объяснить тот факт, что мое проклятие вдруг исчезло, как по волшебству?

"Нет, но какой же чудесный, сказочный сон! — думала я, следуя по лесной тропе за волком. — Пусть бы он снился мне подольше... Пусть бы он снился мне каждый день..."

Глава 3. Граф Роллан Темперье

— А мы тут спящую красавицу нашли...

— Разбудили?

— Да!

— Поцеловали?

— Нет, она кусается быстрее...

— Это какой-то неправильный сон... Совсем неправильный... — пыхтела я, взбираясь на крутую горку. Показавшееся из-за облаков солнце стало припекать, и от земли потянуло влажным теплом. — Нет, ну, где это видано, чтобы во сне трава была скользкой совсем как наяву? И грязь липкая... И в сапогах мокро... Разве так бывает?

— Что ты там бормочешь? — окликнул меня Барристан: менестрель уже давно забрался наверх, и ждал меня, нетерпеливо переминаясь с лапы на лапу.

— Трава, говорю, мокрая и скользкая, — остановилась я, переводя дух, и провела рукой по лбу, смахивая пот.

— Конечно, мокрая! Утром-то как поливало. Да ты не стой на месте, поднимайся живее. До Парижа всего пара верст осталась.

— В отличие от тебя, у меня всего две ноги, и обе устали, — проворчала я и со вздохом продолжила восхождение.

Наконец, мужественно одолев последние метры, отделяющие меня от вершины невысокой, но очень крутой горушки, я оказалась рядом с волком и тяжело оперлась о его холку.

— Какому идиоту взбрело в дурную башку прокладывать тропинку через гору? Что, обойти нельзя было?

— Нельзя, там болота с двух сторон, — объяснил Барри. — Зато посмотри, какой вид отсюда открывается.

Я посмотрела. Внизу курчавились леса, перемежаясь обширными полянами. Лениво извивалась река, покачивая на волнах солнечные блики и обнимая два крупных острова и несколько островков помельче. Крупные острова, так же поросшие лесами, соединялись мостами друг с дружкой и берегами. Сквозь вершины вековых деревьев пробивались дымки — мирная пасторальная картинка.

И ни намека на город.

— А где Париж? — спросила я, вглядываясь в горизонт.

— Так прямо перед тобой. Дымки видишь? — волк мотнул головой, показывая на острова. — Это и есть Париж.

— О... Мелковат для столицы Франции, — озадачено почесала я макушку.

— Столица Франции? — озадаченный не меньше моего, переспросил менестрель. — Никогда не слышал о таком королевстве.

Я недоверчиво покосилась на волка: шутит что ли? Как это, зная о существовании Парижа, никогда не слышать о Франции? Что ж это за Франция без Парижа и что это за Париж без Франции?

"Так, спокойно! Это же сон, а у него свои законы, — размышляла я. — Раз есть Париж, но нет Франции, а сам город не город, а деревня, значит, передо мной... Галлия?"

— Потому и не слышал, что его еще нет, — ответила я и щелкнула волка по уху. — Идем, не каждый день выпадает возможность побродить по древнему Парижу.

— Ну, если деревню, построенную лет десять назад, считать древней, то да, не часто, — ухмыльнулся менестрель и припустил с горки вниз.

Я удивленно открыла рот — всего десять лет назад?! — и потопала следом. В сапогах неприятно чавкало. Носки, выданные Янкой взамен промокших, так же промокли насквозь и не грели.

— Определенно, это очень странный сон, — проворчала я, на ходу шевеля замерзшими пальцами, чтоб хоть немного разогнать кровь и согреть их. — И чем дальше, тем страннее и страннее.

Дубовый лес (я понятия не имела, Венсенский лес это был или Руврэ) принял нас с волком под свою сень. Тропинка извивалась среди вековых деревьев, огибала пышные папоротники. Над головами пересвистывались пичуги, вдали куковала кукушка. Я крутила головой, восхищенная первобытной лесной красотой и поражалась полету собственной фантазии: никогда бы не подумала, что в моем подсознании таится любовь к древней Франции! А может все дело не в любви, а в Красной шапочке, про которую рассказал мне Барри? Эх, бедная малютка, размышляла я, попала в лапы волку — какая жуткая смерть! Хотя, если брать во внимание сказку, в которой все закончилось хорошо, возможно как раз сейчас ее и бабушку выручают те самые охотники, для которых я пела...

-А-а-а!

Я чуть язык себе не откусила от страха, услышав вопль Барри. Менестрель, неспешно трусивший впереди меня, в три прыжка одолел разделяющее нас расстояние. С легкостью через меня перемахнув, Барри спрятался у меня за спиной, подвывая от страха.

— Ты чего? — удивилась я, повернувшись к волку.

— Там... там... — клацая зубами от страха, скулил Барри, глядя на что-то за моей спиной.

— Что?

— Там она...

— Кто она? — нахмурилась я, поворачиваясь в направлении его взгляда.

На тропинке, в нескольких шагах от нас, стояла девочка лет семи самого хулиганского вида с рогаткой в ручонке. На белокурой головке малышки красовалась красная шапочка.

— Так ее же вроде как волк съел, — оторопела я, глядя на чудо в грязной курточке и порванных на коленках штанишках. Рогатка в руке ребенка меня совсем не удивила — будь я на ее месте, не то, что рогатку, ружье с собою взяла! — Может, это не та Шапочка?

— Та самая, можешь не сомневаться, — уверил меня менестрель и недоуменно мотнул мордой. — Сам не понимаю, откуда она взялась.

— Выходит, слухи о ее смерти сильно преувеличены, — философски заключила я и дружелюбно улыбнулась ребенку. — Привет, малышка! Ты заблудилась?

Девочка угрюмо молчала, глядя на нас исподлобья. Я невольно поежилась под взглядом холодных как льдинки голубых глаз. Этот взгляд не сулил ничего доброго. Скорей уж так смотрел бы на жертву маньяк-убийца, но никак не маленькая девочка.

— Эй, ты меня слышишь? Ты заблудилась? — предприняла я еще одну попытку разговорить странного ребенка и шагнула вперед.

Барри мгновенно схватил меня зубами за куртку и потянул назад, да с такой силой, что едва не опрокинул на спину. Возмущенная донельзя, я развернулась, собираясь устроить менестрелю взбучку, но осеклась, встретившись с его предостерегающим взглядом.

— Леди Элеонора, я бы не советовал. И вообще, давай-ка уносить ноги, покуда целы.

— Почему?

— Да потому, — не спуская с Красной шапочки глаз, пятился назад по тропе Барри, — что этот ребенок настоящее исчадие ада. Признаться честно, я вздохнул с облегчением, когда услышал о ее гибели. И не я один. Помню, еще подивился смелости и удачливости того волка, что пустил эту демоницу в расход... Прибавь шагу, моя добрая леди, и приготовься бежать со всех ног.

Я поспешно оглянулась — девочка в красной шапочке, зло прищурившись, следовала за нами, на ходу заряжая рогатку камнем размером с куриное яйцо. В следующий миг она отпустила резинку. Я отшатнулась. Камень просвистел у меня над ухом и врезался в ствол дуба.

— Какой милый ребенок, — пробормотала я, напряженно следя за девочкой, перезаряжающей рогатку. Поворачиваться к ней спиной не хотелось, пятиться, не видя, что у меня под ногами, было неудобно, бежать в лес — страшно, вдруг он кишит волками?

— Быстрее, Эля, быстрее, — поторапливал меня менестрель.

— Я стараюсь! — разозлилась я не столько на волка, сколько на саму ситуацию: драпать, дрожа от ужаса, от девчонки с рогаткой? Абсурд! Все-таки хорошо, что мне это только снится. Но, черт побери, помощь даже во сне не помешала бы!

Вот только откуда ждать помощи в глухом лесу? Охотники ушли в другую сторону, на трусливого менестреля нечего и надеяться, он сам был готов бежать от Красной шапочки сломя голову. Разве что оседлать его, как Иван-царевич Серого волка.

Я нервно хихикнула, представив себя верхом на заколдованном менестреле, и тут же упала на спину, споткнувшись о корень. Губы Красной шапочки растянулись в зловещей улыбке. Медленно, как бывает только во сне, девочка подняла заряженную рогатку и прицелилась. Я зажмурилась, прощаясь с жизнью — по моему убеждению прямое попадание камнем в лоб грозило неминуемой смертью, — и вдруг сделала то, что в данной ситуации было совершенно неуместно.

Я запела колыбельную.

Спи, моя радость, усни,

В доме погасли огни.

Птички затихли в саду,

Рыбки уснули в пруду.

Мышка за печкою спит,

Месяц в окошко глядит.

Глазки скорее сомкни,

Спи, моя радость, усни!..*

Я пела, ожидая выстрела, а его все не было и не было. Осторожно приоткрыв один глаз, я посмотрела на Красную шапочку и едва не поперхнулась словами — маленькая хулиганка, бросила рогатку и, зевая во весь рот, терла кулачками сонные глаза.

— Пой, не останавливайся, — раздался под ухом шепот Барри. — Глядишь, уснет, а мы мимо прошмыгнем.

Я невольно прервала песню и уставилась на менестреля, поразившись его бессердечию.

— И бросим спящего ребенка одного в лесу? Ты в своем уме?!

— Да пой же! — испугано просипел волк, кивая на Красную шапочку.

Та уже не зевала. Встряхнулась, сбрасывая сонливость, и потянулась к оброненной рогатке.

— Несносный ребенок, — нахмурилась я и решительно встала. — А ну марш в постель, живо!

Бровки ребенка удивленно поползли вверх. В колючих глазах вдруг появилась неуверенность, удивление и — я готова была биться об заклад, что не ошиблась — обида. Рот сначала округлился буквой "О", потом плаксиво скривился, и девочка громко и горько заплакала.

Я не стала терять времени и снова запела колыбельную, осторожно подбираясь к рыдающему ребенку. Подошла к малышке вплотную, опустилась перед нею на корточки и обняла за плечи. Девочка тут же доверчиво прижалась ко мне, успокоилась и широко зевнула. Когда я закончила петь колыбельную, она уже крепко спала.

— Уснула? — шепотом спросил Барри, настороженно заглядывая в лицо малышке.

— Т-с-с... Да, — так же шепотом ответила я. — Надо отнести ее в деревню.

— С ума сошла? — просипел волк, придя в ужас от моей идеи. — Положи под кустом, и бежим, пока спит!

— Нет!

— Эля, делай, что говорят! Это бестия, а не ребенок, запугала до смерти всех в округе. От нее даже волки шарахаются!

Вот такой сказочки о Красной шапочке я не знала, и теперь сидела с малышкой на руках, мучительно решая, что делать, то ли бросить ее в лесу, как советовал Барристан, то ли отнести домой к матери, пока спит. Уж родную-то мать эта бестия вряд ли тронет!

Пока я размышляла, на нашу маленькую компанию набрел еще один персонаж.

— Интересный способ борьбы с преступностью, — раздался незнакомый мужской голос, мягкий, как бархат, мурлычущий, чуть насмешливый и... восхищенный.

Я вздрогнула, от неожиданности едва не уронив ребенка, и, вскинув голову, уставилась в жгуче-черные глаза незнакомца. Тот стоял, небрежно опираясь плечом о ствол дуба, и с любопытством меня разглядывал. Рядом с ним, обмахиваясь пышным хвостом, переступал ногами вороной конь. Как давно мужчина за нами наблюдает и почему я не услышала топота копыт, я понятия не имела.

— Приветствую, сударыня, — мужчина отлип от дерева и поклонился, взмахнув шляпой. Конь, пользуясь представившейся возможностью, флегматично объедал ближайший куст папоротника. — Позвольте представиться, граф Роллан Темперье к вашим услугам.

— Здравствуйте, — смущенно пролепетала я, глядя на мужчину во все глаза.

Сказать, что граф был красив, значит, не сказать ничего: высокий, широкоплечий и худощавый, но отнюдь не хрупкий. Своей изящностью, ленивой грацией движений он напоминал мне кота. Длинные волосы, черные, как вороново крыло, завивались мягкими кольцами, обрамляя загорелое, чуть вытянутое лицо с точеными скулами. Губы чувственные, чуть припухлые, казалось, были созданы для поцелуев. Ему необычайно шли тонкие подкрученные усики и маленькая аккуратная бородка-эспаньолка. Разлет бровей напоминал размах птичьих крыльев, а в черных с поволокой глазах таились чертенята.

В реальности я не слишком-то обращала внимания на представителей сильной половины человечества, больше озабоченная тем, чтобы ничего не сломать и никому не навредить. И, понятное дело, по тем же причинам ни с кем не встречалась. Но это не значит, что я не мечтала о поцелуях при луне и прочей романтике! Мечтала. И надеялась, что когда-нибудь мои мечты сбудутся. Но вот передо мной воплощение потаенной девичьей мечты, пусть это и происходит во сне, а я понятия не имею, как себя вести и что говорить! Язык онемел, а сердце бухает так, что странно, как его стук не слышит стоящий всего в паре шагов красавец.

— Насколько я понял, вы не знаете, что делать с этой маленькой разбойницей, — заговорил граф, не прекращая, впрочем, меня рассматривать.

— Я так точно знаю, что делать — бросить тут и бежать, пока не проснулась, — ответил вместо меня менестрель. — Но моя добрая леди так добра! Она не может бросить ЭТО в лесу, хочет отнести в деревню. Ах, бедные, бедные парижане!.. У тебя слишком доброе сердце, леди Элеонора, и когда-нибудь твоя доброта тебя погубит, попомни мое слово!

Мужчина слегка приподнял брови, выказывая удивление, и воззрился на говорящего волка.

— Никогда не слышал, чтобы волки разговаривали, — сощурился он, буравя менестреля подозрительным взглядом, и как бы невзначай положил руку на рукоять меча.

— Барри не волк, он... — заметив этот жест, поспешила объясниться я, но Барри меня перебил.

— Позвольте объяснить это недоразумение, добрый господин. Я Барристан Саворик, менестрель, в народе прозванный Сладкоголосым. Наверняка вы обо мне слышали. Я часто бывал при дворе, развлекал королеву Глицинию своими балладами и сказками, но впал в немилость и злыми чарами был обращен в волка. На меня объявили травлю, обвинили в том, что это я погубил Красную шапочку — как видите, это совершеннейшая неправда! — указав лапой на спящую девочку, воскликнул волк. — Я бежал и прятался в лесах, обходил стороной города и деревни, голодал и мерз... Ах, одни только боги знают, что пережил я за эти дни! И никто, ни одна живая душа не захотела выслушать моих объяснений, пока по счастливой случайности леди Элеонора не свалилась на меня в ловьей яме. Она меня выслушала и поверила, а потом придумала, как вызволить нас обоих из ловушки, и теперь мы путешествуем вместе.

Граф убрал руку от меча и, озадачено приподняв одну бровь, потеребил бородку. Вопросительно посмотрел на меня, ожидая подтверждения слов менестреля.

— Это правда, — поспешила я его уверить. — Барри не волк, а заколдованный человек. Он хороший, правда, немного нервный, но это потому, что многое пережил...

— Это я-то нервный? — волк даже подскочил от возмущения. — Да я воплощенное спокойствие!

Получив подтверждение, что волк не опасен, граф перестал обращать на него внимание. Зато стал оказывать его мне.

— И куда же держит путь прекрасная сударыня Элеонора? — спросил-промурлыкал он.

— В Париж...

— В столицу! — вклинился в разговор Барри. — Сначала в Париж, представление дадим, уж больно охотники просили, переночуем и в путь.

— О, выходит, нам с вами по пути, — обольстительно улыбнулся мне граф. — Я тоже еду в столицу. Мы могли бы путешествовать вместе, сударыня. Тем более, что такой юной и прекрасной девушке небезопасно находиться одной на пустынном тракте.

— Леди Элеонора не одна, с нею я! — фыркнул волк.

— Менестрель в волчьей шкуре, которого с удовольствием ради этой шкуры подстрелят, — парировал мужчина, даже не удостоив Барристана взглядом. — Кстати, на вашем месте, сударь, я бы поостерегся обвинять королеву в колдовстве, иначе на вас начнут охотиться не только все охотники королевства.

При этих словах графа я недоуменно посмотрела на Барри. Менестрель ни разу прямо не сказал, кто именно его заколдовал, а я не спрашивала и вообще не задумывалась над этой стороной вопроса. Интересная история получается, размышляла я. Что же такого сделал Барристан, что был не просто отлучен от королевского двора, но еще и в волка превращен? А королева-то, оказывается, колдунья... И что же мне это напоминает?

Пока я думала, мужчина, выдержав паузу, обратился уже ко мне.

— Подумайте, сударыня. Путь до столицы не близкий, леса кишат разбойниками, а ваш заколдованный менестрель не отличается храбростью и вряд ли сможет добыть для вас хотя бы ломоть хлеба. Я же предлагаю не просто свое общество, но свое покровительство и защиту, еду, от которой желудок не выворачивает наизнанку, и крышу над головой. Вдобавок ко всему путешествие в моем обществе может оказаться приятным.

Рассуждения графа не были лишены логики, и он мне нравился, даже очень, но это его "вдобавок"... На что это он намекает?!

— И чем ваше общество может оказаться приятным? — настороженно спросила я и на всякий случай напомнила себе, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

Роллан смерил меня внимательным, чуть насмешливым взглядом и тихо засмеялся.

— Кажется, я догадываюсь, что вас насторожило, — просмеявшись, заговорил он. — Даю вам слово, у меня и в мыслях не было требовать от вас делить со мной ложе в качестве платы. Вашего общества будет вполне достаточно, сударыня. Вы менестрель, значит, с вами не будет скучно. У вас ангельский голос, ваше пение способно творить чудеса, — граф кивнул на спящую у меня на руках Красную шапочку, — а я охоч до чудес и не упускаю ни единой возможности к ним прикоснуться. Вы красивы — ваш облик будет радовать мой взгляд. Вы добры, а доброта нынче в цене. И вы умны, я вижу это по вашим прекрасным синим глазам, значит, сможете поддержать беседу. Соглашайтесь, сударыня. На мой взгляд, плата не так велика.

Я задумалась. Ненадолго. Главным аргументом за предложение графа в моих размышлениях оставалась убежденность, что раз это сон, то ничего плохого случиться со мною не может. А если и случится... так это ж сон! Утром расскажу Янке — то-то посмеемся!

— Моя добрая леди, — тихонько окликнул меня менестрель, ткнув носом в плечо. Я обернулась, встретившись взглядом с желтыми глазами волка. — Эля, думаю, мы должны принять предложение графа.

— Уверен?

— Да. Видишь ли, граф может и напыщенный, самоуверенный индюк, но этот индюк прав в одном: рядом с ним нам будет намного безопаснее. Что до остального, про хлеб и крышу, так это мы обойдемся, сами заработаем. А то ишь, павлин, распустил хвост — милый облик, ангельский голосок! Плавали, знаем, что после подобных речей бывает, — презрительно фыркнул волк и, спохватившись, добавил, словно извиняясь. — Но тут, конечно, тебе решать. Дело молодое, я все понимаю. Обещаю отворачиваться, закрывать глаза и честно не подслушивать.

— Барри! — возмутилась я, сообразив, на что он намекает. — Как тебе не стыдно!

— Не стыдно, потому как, повторяю, дело твое молодое, а я, как видишь, в волчьей шкуре, и явно не в твоем вкусе, — ничтоже сумняшеся, ответствовал Барристан, ловко увернувшись от оплеухи.

Невольно я смутилась, сообразив, что менестрель только что признался мне в своих симпатиях не просто как к другу, а как к девушке. Час от часу не легче, ошарашенная этим открытием, подумала я. Стать объектом волчьей страсти, пусть даже это заколдованный человек, а дело происходит во сне, это по-моему уже перебор!

— Барри, немедленно прекрати эти грязные намеки! — потребовала я, чувствуя, как пламенеют мои щеки, и решительно повернулась к графу. — Господин граф, мы с Барри будем рады вашему обществу, но злоупотреблять вашей добротой не станем, поэтому ночлег и пропитание обеспечим себе сами.

По-моему, он был разочарован таким ответом, но спорить не стал.

— Как вам будет угодно, сударыня, — легко поклонился граф Роллан Темперье. — Позвольте хотя бы подсадить вас на лошадь. С ребенком на руках вы быстро выбьетесь из сил, если пойдете пешком.

С этим аргументом я согласилась, и подсадить себя позволила, поскольку никогда до этого близко не подходила к лошадям. Передав спящую девочку графу и не без его указаний и помощи взгромоздившись в седло, я с некоторым страхом посмотрела вниз — падать не высоко, но страшно, а ведь у меня на руках спящий ребенок! Как я удержусь на коне сама и удержу ее?

А держаться самой мне и не пришлось. Граф легко вскочил в седло и обнял меня за талию. Мне ничего не оставалось, как прижаться к его груди, расслабиться и получать удовольствие. Пахло от графа приятно, выделанной кожей, мятой и чуть-чуть мускусом. Рука, обнявшая меня за талию, держала бережно, но крепко. Я даже дышать перестала, взволнованная близостью мужского тела.

Граф пустил коня легкой рысью. Барри поначалу бежал рядом с нами, перепрыгивая кусты папоротника, но вскоре бег с препятствиями менестрелю надоел, он вырвался вперед, и граф этим немедленно воспользовался.

— Вы доверяете этому волку, сударыня? — раздался под ухом вкрадчивый, с придыханием голос.

Вопрос застал меня врасплох.

— Да, — немного помедлив, неуверенно ответила я.

— На вашем месте, я бы не был так доверчив, сударыня. Он волк, хищник, — я возмущенно дернулась, собираясь обернуться, но граф держал крепко. — Не вертитесь, сударыня, уроните ребенка. И не фыркайте, как разъяренная кошка. Лучше послушайте, что я скажу. Менестрель, который за вами увязался, уже не человек. Он животное, и волчьи инстинкты рано или поздно возьмут верх. В ваших же интересах от него избавиться.

— Господин граф, — разозлилась я. — Кому доверять, предоставьте решать мне самой. И вообще, к вопросу о доверии. С чего вы взяли, что я стану доверять вам, человеку, с которым познакомилась пять минут назад, больше, чем Барри?

— Потому что я человек.

— Барри тоже человек. И если уж на то пошло, я всем доверяю одинаково, но стараюсь не забывать, что люди есть люди, и ничто людское им не чуждо, — слово в слово повторила я слова, что любила повторять бабушка. — На вашем месте, господин граф, я не стала бы доверять мне. Говорят, я ходячее несчастье, и это заразно. Передается воздушно-капельным путем, когда носитель зол и раздражителен. Поэтому, господин граф, давайте сразу определимся, как быть. Варианта всего два: или мы путешествуем вместе, и вы относитесь к Барри как к человеку, а не животному, или прямо сейчас мы с вами распрощаемся.

Выпалив все это, я замолчала, ожидая ответа графа. Если бы он прямо сейчас остановил коня и ссадил меня на землю, я бы не слишком удивилась. Мало того, именно этого я и ждала. И этого же боялась.

Граф молчал недолго, и заговорил таким смиренным тоном, что не придерживай он меня рукой, свалилась бы с коня от удивления.

— Сударыня, прошу меня простить. Я не должен был указывать вам, как поступать. Клянусь, больше ничем не вызывать вашего недовольства, и к менестрелю относиться, как к равному. Вы простите мне эту грубость?

Просьба графа о прощении меня порадовала и смутила одновременно. Но было еще одно чувство, неприятным осадком осевшее на самом дне души — подозрение. Я не понимала, зачем ему, богатому аристократу, мое общество. Вряд ли граф прельстился моими прелестями. Было бы чем прельщаться: худая и нескладная, как мальчишка, черные волосы, хоть и густые, подстрижены коротко — чтобы расчески не приходилось выдирать вместе с пучками запутавшихся в зубьях волос. Красавицей я себя не считала, хотя в одном граф был прав, глаза у меня и в самом деле красивые, большие и синие, как вечернее небо. Ну и что? Мало, что ли, вокруг женщин с синими глазами?

В конце концов, придя к выводу, что слишком много размышляю над поведением человека, в общем-то, существующего только в моем сне, я решила не обращать внимания на всякую ерунду, и простила его.

— Так и быть, я прощаю вас, граф, — усмехнулась я, а мысленно простонала: "Боже, ну почему мне это только снится?!"

Впрочем, горевала я недолго: в следующую минуту перед нами открылся вид на мост и Париж.

*Автор песни С. Свириденко

Глава 4. Крылья

Главное на пиру — благополучно его пережить!

Лесная тропинка влилась в разбитую проселочную дорогу. В колеях стояли лужи. Под копытами графского коня зачавкала грязь. Вороной скакун перешел на шаг, осторожно ступая по скользкой дороге и опасливо выбирая, куда поставить ногу. Наконец, впереди показался просвет между деревьями, в котором блеснула река.

Менестрель ждал на опушке, прячась за кустом.

— Барри, в чем дело? — окликнула я волка, не понимая, почему он не бежит через мост.

— Там люди, и у них оружие, моя добрая леди, а я — волк, — трусливо прижал уши Барристан.

Я посмотрела вперед — перед мостом высилась бревенчатая застава. По верхней площадке хлипкой с виду вышки прохаживался лучник, бдительно вглядываясь в лес. Внизу о чем-то разговаривали еще трое караульных. Вряд ли они примут волка за собаку и впустят в деревню — расстреляют еще на подходе. Барри прав: заколдованному менестрелю нечего и пытаться сунуться в Париж без сопровождения человека.

— Господин граф, дальше я пойду пешком, — обернувшись через плечо, сказала я.

— Веревку дать? — буднично поинтересовался Роллан, спешиваясь и протягивая руки, чтобы принять у меня девочку.

— Веревку? Зачем? — удивилась я и неловко спрыгнула с коня.

— Сделаете из нее поводок. А я поеду вперед и предупрежу, что волк ручной, — объяснил граф и придержал меня за локоть, помогая удержаться на ногах.

— Прекрасная идея, как это я сама об этом не подумала, — улыбнулась я.

Уложив спящую девочку на траву, Роллан достал из сумы, притороченной к седлу, моток веревки и протянул мне. Но повязать волку на шею просто веревку меня не устраивало. Раз уж мы играем в менестрелей, Барри должен выглядеть, как артист и привлекать, а не отпугивать зрителей.

Я задумчиво прикусила губу. Что же придумать, чтобы придать Барри, здоровенному серому волчище, безобидный вид? Вот если бы у меня была лента или на крайний случай шарфик...

— О чем задумались, сударыня? — окликнул меня граф.

Я скользнула по Роллану взглядом, лишний раз отметив, как он хорош собой и до чего же ему к лицу темно-синий бархатный камзол с пышным кружевным воротником. Обратила внимание, что застежкой воротнику служила не пуговица, а тонкая шелковая лента, завязанная бантом.

И вот тут меня осенило.

— Воротник снимается?

— Что? — граф удивленно вскинул брови.

— Воротник, говорю, снимается? — повторила я вопрос, выразительно кивая на главное украшение графского костюма.

— Конечно, снимается для стирки, — фыркнул Роллан.

— Снимайте.

— Сударыня, уверяю, он еще чистый, — возразил граф.

— А я не собираюсь его стирать, он мне нужен для дела.

Граф явно не понимал, зачем мне понадобился его воротник. Тем не менее, развязал ленты и подал ценный предмет гардероба мне. Но когда я склонилась над Барри, собираясь повязать воротник ему на шею, подскочил ко мне с перекошенным гневом лицом.

— Сударыня, я дал слово, что буду относиться к волку как к равному. Но это не значит, что я готов отдать ему последнюю рубашку, — прорычал граф и попытался отобрать у меня воротник.

Я отпрянула в сторону и спрятала руки за спину, попятилась, обходя перепуганного, сжавшегося в комок, менестреля. Роллан неотступно следовал за мной, требуя вернуть ему вещь. Я кружила по полянке, стараясь не подпускать к себе графа, пока не уперлась спиной в коня.

— Не будьте жадиной, господин Темперье! — поднырнув под скакуном и отгородившись им от Роллана, уговаривала я. — Я же не рубашку с вас сняла, а всего лишь воротничок.

— А вам бы хотелось снять с меня рубашку? — быстро спросил Роллан, глядя на меня через конскую спину.

Коварный вопрос графа застал меня врасплох. Я остановилась, растеряно хлопая глазами и отчаянно краснея, чем немедленно Роллан и воспользовался. Поднырнув под конским брюхом вслед за мной, граф схватил меня за плечи и притянул к себе, вырвав воротник из моих ослабевших пальцев.

— Я дам вам этот воротничок в обмен на поцелуй, — приблизив свое лицо к моему, прошептал мужчина. — Соглашайтесь, сударыня. Всего один поцелуй, и воротник ваш.

Я замерла, глядя в черные глаза, медленно перевела взгляд на чувственные губы графа. Да, мне хотелось бы их коснуться, целовать их, но... в обмен на воротничок?!

— Ваш воротник нужен не мне, а Барри, — холодно улыбнулась я и вывернулась из рук Роллана. — Вот пусть он вас и целует!

— Я? — мгновенно ощетинился волк.

— Он? — хохотнул Роллан и смерил меня оценивающим взглядом. — Остроумно! С вами и в самом деле не соскучишься, сударыня. Я рад, что не ошибся, предлагая вам составить мне компанию в путешествии до столицы. В вашем обществе я и в самом деле вряд ли буду скучать. Воротничок, кстати, возьмите.

Граф бросил мне скомканный воротник. Я его поймала и расправила на колене, пытаясь вернуть вещи былой вид.

— Спасибо, — поблагодарила я графа, прилаживая воротник к волчьей шее. — Обещаю, я его постираю и верну, как только мы уйдем из Парижа.

Роллан с хитрой улыбкой поклонился, взмахнув шляпой, и вскочил на коня. Дождался, пока я подам ему спящую Красную шапочку и умчался к заставе.

Когда мы с Барри, обряженным в графский воротник, приблизились к мосту, Роллан беззаботно разговаривал с караульными. Мужчины мало отличались от охотников — те же шапочки с перышками, зеленые куртки и штаны, заправленные в сапоги. На волка в кружевах они воззрились с каким-то детским восторгом.

— Милости просим, сударыня менестрель, — улыбаясь во весь рот, приветствовал меня один из них. — И забавная же у вас зверушка!

— Судьба моя такая, всяких идиотов забавлять, — глухо проворчал заколдованный менестрель, оскорбленный таким обращением до глубины души.

Караульные видимо не расслышали, что именно проворчал Барри, иначе бы говорящего волка встречали не изумленными возгласами, а роготинами.

— Да она еще и говорящая! — хлопнул себя по коленям тот, что нес вахту на вышке, самый юный из караульных.

— Не она, а он! — рыкнул Барри, угрюмо поглядывая вверх, на попятившегося в страхе лучника. — Глаза разуй, я кобель!

— Ой, простите, господин волк, — смутился парнишка, но поразительно быстро взял себя в руки. — А вы песни поете?

Обращение с приставкой "господин" менестрелю понравилось. Барри насторожил уши и даже вильнул хвостом. Потом спохватился, видимо решив, что так вести уважающему себя менестрелю не подобает, приосанился и важно ответил.

— Пою.

— И сказки сказываете? — не отставал паренек.

— И сказки, — кивал волк, — и баллады, и стихи...

— И на задних лапах ходить можете?

— И на ла... Что?! Ты за кого меня принимаешь? — взъерошился волк и кинулся к вышке, едва не вырвав из моих рук веревку.

— Барри, стой! — крикнула я, чудом успев заступить менестрелю дорогу. Упала перед ним на колени и, обхватив за шею, зашептала скороговоркой. — Ты что творишь, дуралей? Уймись, пока не пристрелили!

— Чтобы я, как обученная собака, ходил перед ними на задних лапах? — бушевал волк, порываясь вырваться и задать обидчику трепку.

— Так ты и есть для них дрессированный зверь, Барри! Ученый волк, который ко всему прочему умеет разговаривать. И это естественно, что от тебя ждут, что ты станешь ходить на задних лапах.

Менестрель обиженно засопел. Угрюмо на меня покосился и буркнул.

— Не хочу я ходить на задних лапах.

— А придется, Барри, — погладила я волка и примирительно улыбнулась. — Зато представь, какой успех тебя ждет! Весть об ученом волке разлетится по всему королевству, люди в очередь будут выстраиваться, чтобы посмотреть на тебя...

— И денежки рекой потекут в наши кошельки, — воодушевленно подхватил менестрель, алчно сверкнув желтыми глазами. — Поднакоплю деньжат и — к волшебнику, расколдовываться!

— Вот видишь, как хорошо все складывается, — потрепав волка по загривку, засмеялась я. — Во всем надо искать плюсы. Ну, пошли, артист Большого театра. Будем зарабатывать тебе деньги на услуги волшебника. И, Барри, пообещай: чтобы от тебя не потребовали зрители, ты не будешь ни на кого бросаться и доказывать, что ты человек. Ты — ученый волк, придерживайся этой легенды.

Менестрель в порыве чувств лизнул мне руку.

— Моя добрая леди не только добра и умна, но еще и мудра, — с преданным восхищением глядя на меня, оскалился в улыбке волк.

— И красива, — вмешался в разговор граф. — Редкое сочетание для столь юной особы, скажем прямо. Но, по-моему, мы тут задержались. Еще немного, и зрители начнут сбегаться прямо сюда, посмотреть на ученого волка. Не лучше ли переместиться в более подходящее для представления место?

Я встала, и караульные тут же дружно захлопали в ладоши — видимо решили, что наш с волком разговор часть спектакля. Пришлось сделать вид, что так и есть и раскланяться. Менестрель тоже не растерялся: под бурные аплодисменты и восторженные выкрики встал на задние лапы и так, на задних лапах, перешел мост.

Деревушка оказалась небольшой и грязной. Дожди размыли единственную дорогу, ведущую от одного моста к другому, а маленькая площадь и вовсе превратилась в пруд, в котором плавали гуси и крикливые утки. Я брезгливо сморщила нос, обходя большую лужу посреди улицы, в которой нежилась свинья. Пяток поросят увлеченно ковыряли пятачками здоровенную кучу мусора у забора, чавкая гнилыми капустными листьями и прочими отбросами. Тут же бродили куры, выискивая в грязи чем поживиться.

Единственными достопримечательностями древнего Парижа оказались большой добротный дом старосты, возвышающийся в самом центре деревни, корчма да крохотная церквушка с колоколенкой. Крест, венчающий шпиль колокольни, не был похож ни на православный, ни на католический. Одинаковые по длине, прямые полоски красноватого металла соединялись ровно посередине. Точно такой же по форме крест, но из дерева и сплошь покрытый растительным орнаментом украшал дверь церкви. Это могло показаться необычным и удивительным, не знай я наверняка, что сплю и вижу сон.

— Так вот ты какой, древний Париж, — пробормотала я, разглядывая маленькие, но крепкие домики под соломенными крышами.

Парижане, заметив нас, бросали свои дела, подходили к заборам и удивленно тыкали пальцами в волка на поводке, звали соседей посмотреть на дивное зрелище. И менестрель вовсю этим пользовался, чтобы заманить как можно больше зрителей на представление. Встав на задние лапы, волк прошелся туда-сюда по сухому пятачку у корчмы и громко объявил о вечернем шоу. Опустился на все четыре лапы и галантно раскланялся. Парижане бурно аплодировали и выкрикивали "Браво!".

— Чувствую, тут мы сорвем славный куш, — доверительно прошептал Барри, подталкивая меня на порог корчмы. — Парижане вывернут свои кошельки ради того, чтобы лишний раз посмотреть на говорящего волка, умеющего читать стихи и петь песни.

— Кто бы сомневался, — поддержала я менестреля.

— Сударыня, не хотел бы мешать вашему обсуждению планов на будущее, — окликнул меня Роллан, — но у меня тут спящий ребенок на руках, и без вашей помощи мне никак не обойтись.

Пришлось вернуться и принять из рук графа малышку. Но едва я взяла девочку на руки, как та проснулась. Посмотрела на меня сонными глазенками, в которых попеременно отразились удивление и страх, и вдруг разревелась, жалобно зовя маму.

На шум из корчмы вышел высокий сутулый мужик в грязном переднике и с засаленным полотенцем на плече. Сурово сдвинув кустистые брови, корчмарь — а это был он — навис надо мною подобно скалистому утесу и грозно зарокотал:

— Что тут происхо... О-о-о! — глаза корчмаря округлились от ужаса, едва он понял, кого я держу на руках. — К-к-к-красная ш-ш-шапочка!

Мужик юркнул за дверь с такой скоростью, что глаз уследить не успел. Только что он нависал надо мной, а в следующий миг исчез за дверью, как привидение просочился сквозь доски. Дверь натурально дрожала, словно сама боялась.

— Я же говорил, — уныло протянул Барри, неприязненно косясь на ревущего ребенка. — Надо было оставить ее под кустом. Эх, плакало наше триумфальное выступление.

— Чем ныть раньше времени, лучше помог бы, — огрызнулась я, безуспешно пытаясь успокоить малышку.

— Чем? — удивился волк. — Ты у нас женщина, вот ты ее и успокаивай. Спой ей колыбельную, глядишь, опять заснет.

— Предлагаю оставить ее на попечение старосте, — заявил граф, морщась от детского крика. — Наверняка, он знает, где живет мать девочки, вот пусть и пошлет за нею кого порасторопнее. А его жена всяко лучше умеет обращаться с детьми.

— Ага, выйдет он к нам, держи карман шире, — саркастически усмехнулся менестрель. — Да едва он поймет, КОГО мы принесли в деревню, запрется в доме и собак на нас спустит!

Я досадливо поморщилась и отпустила вырывающуюся девочку. От ее криков уже звенело в ушах. Но стоило малышке оказаться на земле, как она тут же прижалась к моим ногам и заревела пуще прежнего. Ситуация, и без того непростая, осложнилась еще больше. Я с отчаяньем посмотрела на опустевшие дворики — парижан с улицы как ветром сдуло, едва Красная шапочка проснулась. Спросить, где живет мать девочки, было не у кого. Что делать с ревущим ребенком, как его успокоить, я понятия не имела. Не брать же ее с собой?

Деревня казалась вымершей, как после набега татей, а детский крик лишь усиливал это ощущение. Не хватало только карканья пирующего на трупах воронья да печального звона колокола по погибшим.

— Бо-о-о-м! — словно в ответ на мои мысли, зазвонил колокол.

Я взвизгнула, подскочив на месте от страха. Даже Красная шапочка на мгновение притихла, настолько неожиданно раздался колокольный звон. Я погладила перепуганного ребенка по голове и посмотрела на колокольню. На верхней, открытой всем ветрам площадке звонарь в темной одежде дергал веревку, привязанную к языку колокола.

— Я знаю, у кого спросить, где живет мать Красной шапочки, — улыбнулась я и, подхватив малышку на руки, решительно направилась к церкви.

На мой стук долго никто не открывал. Я отбила себе костяшки пальцев, и девочка успела успокоиться, лишь всхлипывала, доверчиво заглядывая мне в глаза. В ее взгляде не было и в помине того маниакального блеска, что так напугал нас в лесу. Передо мной был самый обычный ребенок, растерянный и напуганный, желающий только одного — вернуться домой, к матери.

Наконец, колокол замолчал, а спустя непродолжительное время дверь открылась и на порог, подслеповато щурясь, вышел давешний звонарь в длинных черных одеждах.

— Чего тебе, дочь моя? — сипло спросил звонарь, моргая красными воспаленными глазами.

— Святой отец, — обратилась я к звонарю, очень надеясь, что назвала его правильно. — Нам нужна помощь. Не подскажете, где живет мать Красной шапочки?

Звонарь и святой отче в одном лице посмотрел на девочку. В воспаленных глазах вспыхнул огонек узнавания. Лицо священника дрогнуло и осветилось улыбкой облегчения, по впалым щекам потекли слезы. Он ласково коснулся щеки ребенка, а потом и вовсе протянул к ней руки.

— Иди ко мне, Мария, — позвал он девочку. Та охотно перебралась к нему на руки и доверчиво прижалась, как к родному деду. — Боги услышали наши молитвы, ты спасена.

— Вот боги тут как раз ни при чем, — нагло заявил Барри, неприязненно поглядывая на святого отца.

— Барри, прекрати! — шикнула я на волка и улыбнулась священнику. — Значит, вы знаете мать девочки?

— Конечно, знаю! Ее мать моя дочь, — признался святой отец и принялся рассказывать. — Мария внучка мне. Примерно год назад мы стали замечать, что с ребенком творится что-то неладное. Ее шутки день ото дня становились все более жестокими. Соседи стали жаловаться на пропадающих кошек и собак, на избитых ею детей. Причем доставалось даже тем, кто много старше ее. А однажды она пошла к бабушке в соседнюю деревню и больше уже не вернулась. Мы знали, что она где-то в лесу, но найти не могли. Она пряталась от нас, но другим просто спасу от нее не было, даже диких зверей запугала. Поползли слухи, что в лесу живет проклятый ребенок, и нашу деревню стали обходить стороной. Я молился за Марию день и ночь. И дочь моя, и зять, но тщетно... Как вам удалось уговорить ее вернуться домой? — спросил старик, с благодарностью глядя на меня.

— Я не уговаривала... — начала было я объяснять, но меня как всегда перебил Барри.

— Моя добрая леди спела вашей бестии колыбельную и та уснула. А когда проснулась, такой рев подняла, что лучше бы нам ее было в лесу оставить.

— Барри, как тебе не стыдно? — повернулась я к волку. — Это же ребенок! Она в беду попала, разве не видно?

— Говорю же, моя добрая леди слишком добра, и когда-нибудь ее доброта ее же и погубит, — как ни в чем не бывало, сказал менестрель и потрусил прочь.

Святой отец видимо только теперь понял, что говорил с необычным волком. Осветив себя крестным знамением, он проводил Барри подозрительным взглядом и очумело уставился на меня.

— А... Э-э-э... Он тоже?..

— Проклят, как и ваша внучка, — вздохнула я. — Когда-то он был человеком.

— О! — понимающе кивнул священник и попятился внутрь церквушки. — Я помолюсь за него. И за тебя, дитя мое.

— Спасибо, святой отче, — поблагодарила я захлопнувшуюся перед носом дверь. — Премного благодарна.

Когда я вернулась к корчме, Роллан как раз уламывал корчмаря открыть нам дверь.

— Ну же, милейший, не упрямьтесь! Откройте дверь, не заставляйте меня ее вышибать.

— Покудова эта бестия в деревне, не открою, господин. Уж извиняйте, мне жить хочется, — упрямо бубнил из-за двери корчмарь.

— Так тем более открывай! — рявкнул вышедший из себя граф. — Иначе, клянусь, если мне придется открывать ее самому, первое, что я сделаю, когда войду внутрь, это выпущу тебе кишки!

— О да, теперь он вам точно откроет, — усмехнулась я и, оттеснив графа от двери, попросила. — Любезный корчмарь, откройте, пожалуйста! Вам больше нечего бояться, честное слово.

— А как же бестия? — опасливо раздалось из-за двери.

— Нет больше бестии. Мария снова просто маленькая девочка. Проклятье развеялось.

— Скажите за это спасибо моей доброй леди! — вставил Барри и довольно осклабился.

— Барри! — уже привычно одернула я менестреля — тот и ухом не повел.

За дверью что-то зашуршало. Потом щелкнула отпираемая задвижка. Дверь чуть приоткрылась, и в обрадовавшейся щели блеснул подозрительный глаз корчмаря.

— А вы не врете? — опасливо спросил он.

— Зачем бы? — удивилась я.

— Ну, мало ли, — открывая дверь и впуская нас внутрь, проворчал корчмарь. — Вдруг вы с бестией заодно?

— Тогда зачем открывали? — рассмеялась я.

Корчмарь не нашелся, что ответить, лишь пожал сутулыми плечами и спросил.

— Чего желаете, судари? И сударыня, — поправился он, скользнув по мне угрюмым взглядом.

— А что есть? — спросила я, только сейчас почувствовав голодные спазмы желудка. Да такие сильные, словно есть хотелось наяву.

— Поросенок, жареный на вертеле, утка с яблоками, суп грибной и печеная рыба, — перечислил корчмарь.

— А вино? — жадно спросил волк.

— Приличного нет, — глядя почему-то на графа, ответил корчмарь, видимо, решил, что спрашивал он. — Пиво есть, свояк варит. Пиво хорошее.

— Пиво так пиво, — печально вздохнул менестрель. — Неси.

— А из кушаний что будете?

— Все будем, неси давай, — властно взмахнул рукой Роллан и сел за ближайший стол.

Я села напротив и с интересом принялась рассматривать корчму. Барри, поднырнув под столом, забрался на лавку рядом со мной.

— Сколько у нас денег? — деловито спросил волк.

Я полезла в карман, выгребла медь, что набросали нам охотники, посчитала.

— Девять монет.

— Не густо, — усмехнулся граф. — На ужин на двоих не хватит.

— Как-нибудь разберемся, — наградив Роллана ядовитой улыбкой, ответила я.

— Сударыня, не упрямьтесь, — поморщился граф. — Позвольте мне угостить вас ужином. Только сегодня. Дальше, раз вы так настаиваете, будете добывать пропитание сами.

— Я сказала — разберемся, — подавшись вперед, повторила я и повернулась к толкающему меня Барри. — Что?

Волк приблизил морду к моему уху и прошептал.

— Элеонора, я думаю, надо согласиться. Один раз не стыдно поесть за чужой счет.

— Барри, ты в своем уме? — возмутилась я. — Ты что, не знаешь, что кто девушку ужинает, тот ее и танцует?

На морде менестреля отразилось недоумение и полное непонимание.

— Чего?

— Того! Забудь, — отмахнулась я от волка. — Расплатимся после выступления. Если вечером сюда ввалится хотя бы половина Парижа, мы сделаем корчмарю месячную выручку. А пока затянем потуже пояса, поесть мы и после можем.

Барри жалобно посмотрел на меня, но возражать не стал, а я вышла из корчмы и села на порог, собираясь подумать, что буду петь. Солнце уже коснулось кромки леса, румяное, как осеннее яблоко. Еще немного, и в корчме начнут собираться парижане, и надо не ударить в грязь лицом.

Я усмехнулась, сообразив, что слишком уж серьезно для сна воспринимаю предстоящее представление, планирую, размышляю. Управляю сном. Разве такое возможно? Не проще ли отпустить вожжи и позволить сну развиваться самостоятельно, как и положено?

Пока я размышляла, солнце почти исчезло за лесом, оставив в память о себе малиновую полосу в небе. Восток объяли фиолетовые сумерки. Ветер нес облака к западу, и там заходящее солнце окрашивало их в розовато-золотистые цвета. Облака непрерывно меняли форму: замки перевоплощались в парусники, те в свою очередь сминались, становясь похожими на гигантских бабочек. Одна такая бабочка медленно преобразилась на моих глазах, став похожей на ангела. А когда солнечные лучи, найдя лазейки в пушистом облаке, подсветили сзади ангельскую голову, мне показалось, что ангел открыл глаза и посмотрел прямо на меня.

Я вздрогнула и встряхнулась, сбрасывая наваждение — привидится же такое! Поежилась, потирая замерзшие руки, и прислушалась к голосам и веселому смеху идущих к площади парижан. На крыльцо вышел корчмарь, зажечь факелы.

— Чегой-то вы тут, сударыня менестрель? — удивился он. — Ваш-то волк вовсю угощается, господин граф ему и пива в миску налил. И вам бы выпить для храбрости не мешало, эвон какая толпа сюда валит.

Корчмарь кивнул на темные силуэты, обходящие лужу посреди площади, но зрители сейчас интересовали меня меньше всего. Вскочив со ступеньки, я бросилась в корчму, горя одним желанием — оторвать Барри дурную голову. Нет, он что себе думает, кипя гневом, думала я, что граф и в самом деле станет угощать его на халяву? Черта с два! Да он, похоже, только и ждет, чтобы сделать нас с менестрелем своими должниками. Зачем только — ума не приложу.

Но когда я вошла внутрь и увидела графа и менестреля, весь мой боевой пыл мгновенно угас. Граф сидел, обнимая Барри за шею и что-то ему рассказывал то и дело прикладываясь к кружке с пивом. Волк с умным видом кивал и поддакивал, время от времени лакая пиво из миски, стоящей перед ним на столе. Более нелепой и комичной картины, чем волк, лакающий из миски пиво, трудно себе было представить. Я хихикнула, а потом и вовсе расхохоталась, чем безмерно обидела менестреля. Барри надулся, соскочил со скамьи и забился под стол.

А корчма тем временем наполнялась зрителями. Корчмарь, имени которого я так и не удосужилась узнать, метался между столами, едва успевая выполнять заказы, и умоляюще посматривал на меня, мол, когда выступать начнете? Пришлось лезть под стол и уговаривать Барри вылезти. Граф, хитро улыбаясь, наблюдал процесс уламывания обидчивого менестреля, не пытаясь мне помочь. Впрочем, я и не горела желанием, чтобы он мне помогал, но с каждой минутой все больше отчаивалась уговорить Барри перестать дуться и выйти к зрителям. А те уже вовсю гудели, требуя ученого волка. В конце концов я плюнула на волчье упрямство и заявила, что буду выступать одна, но пусть Барри не надеется, что я поделюсь с ним гонораром.

Этот довод волка пронял. Барри выбрался из-под стола и важно, как хорошо обученная овчарка прошел по залу к стойке. Парижане провожали его восторженными взглядами. Менестрель выдержал паузу и одним прыжком вскочил на стойку.

— Расскажи про охотника! — раздалось из дальнего угла.

— Нет, спой про рябину! — потребовали те, кто сидел ближе.

— На задних лапах, на лапах пройдись! — крикнул давешний парнишка-лучник, маша нам шапочкой.

Мы с волком переглянулись. Я кивнула, мол, начинай. И Барри начал. Со стишка про охотника и енота. Затем вступила я, спев песню про рябину, которая так полюбилась охотникам. Потом пел менестрель, длинную балладу о короле-призраке, потерявшем свое королевство. Корчмарь шустро шнырял по залу, подливая парижанам пиво. Поднес и нам с Барри, и я сдуру осушила кружку натощак. После пива полутемная, освещенная одной масляной лампой корчма преобразилась, став милой и уютной, а люди, требующие все новых песен, стали лучшими друзьями.

— Определенно, ваше выступление имеет успех, — услышала я мурлычущий голос графа у себя под ухом.

— А вы сомневались? — ухмыльнулась я и пьяно икнула.

— Нет, — покачал головой Роллан и забрал у меня кружку с пивом. — По-моему, с вас хватит, сударыня.

— Что за внезапная забота? — удивленно вскинула я брови, пытаясь отобрать у него кружку.

— Не хочу, чтобы завтра вы страдали похмельем, — делано-равнодушно ответил граф. — Что-то мне подсказывает, что до сегодняшнего дня вы не пробовали хмельных напитков.

Проницательность графа меня поразила. Присев на лавку напротив Роллана и, подперев щеку кулаком, я восхищенно посмотрела на него, думая, какая же я, в общем-то, дура. Надумала себе всяких гадостей, а граф-то, оказывается, такая душка, заботливый и просто красивый мужчина. И губы у него, наверное, мягкие-мягкие... И сладкие, как спелая вишня.

— Элеонора? Почему вы так странно на меня смотрите? — окликнул меня Роллан.

— А? — очнулась я от грез и смутилась. — Ничего, вам показалось. Я пойду, моя очередь выступать.

Граф лишь усмехнулся, смерив меня таким откровенным взглядом, что я рванула от него прочь, словно сам черт наступал мне на пятки.

В самый разгар веселья, когда парижане уже выучили слова "Рябины" и вовсю мне подпевали, в корчму вошел еще один, припозднившийся посетитель. Если бы не длинная тень, которую он отбрасывал, стоя на пороге корчмы, я бы не обратила на него никакого внимания — подумаешь, еще один желающий посмотреть на ученого волка! Но поздний гость отбрасывал очень странную тень. Я даже глаза протерла, думая, что мне спьяну привиделось. Посмотрела на мужчину в длинном, заляпанном грязью плаще — обычный человек. Снова посмотрела на тень, замечая то, что, казалось, не видит никто — бледные, едва уловимые контуры полураскрытых крыльев, какие бывают у ангелов.

— Ангелы в корчме — какое чудо! — сымпровизировала я, глядя как мужчина идет к стойке, оглядываясь вокруг, словно бы кого-то искал. Рассмотреть его как следует мешал капюшон, но мужчина будто подслушал мои мысли и снял его.

Граф Темперье, бесспорно, был настоящим красавцем — жгучий брюнет с черными глазами и лукавой улыбкой на соблазнительных губах, которые так и хотелось поцеловать. Вошедший в корчму мужчина являлся его полной противоположностью. Не потому, что был уродом, вовсе нет! Как и граф, мужчина, отбрасывающий странную крылатую тень, был поразительно хорош собою, вот только масть светлая — голубые глаза, бледное, едва тронутое загаром лицо обрамляли золотистые локоны. Губы плотно сжаты, взгляд сосредоточенный и одухотворенный — именно такими в моем представлении и были ангелы. Для полноты картины мужчине только нимба над головой не хватало. Правда, мне и тени крылатой хватило, чтобы раз и навсегда заречься пить пиво, а то кто его знает, что привидится в следующий раз.

— Больше никакого пива, — твердила я, когда мужчина подошел ко мне и беззастенчиво, словно мы были давними знакомыми, стал меня разглядывать. — Больше никакого пива, — повторила я, когда граф, оттеснив в сторону ангела во плоти, подхватил меня на руки и понес куда-то по лестнице наверх. — Больше никакого пива, — повторяла я снова и снова, пока граф что-то доказывал крылатому человеку в грязном плаще. — Больше никакого пива, — пробормотала я и, наконец, уснула.

Глава 5. Дом, милый дом

Все сказки на утро кончаются былью...

Просыпалась я медленно, с ощущением, что заболела. В комнате было холодно, одеяло казалось тонким и почему-то колючим, и сколько бы я не куталась в него, теплее не становилось. Меня знобило, ужасно болела голова. Я даже шевельнуться боялась — вдруг расколется? Ко всему прочему во рту пересохло и саднило горло. Точно заболела, пришла я к неутешительному выводу и сморщилась, едва не плача от жалости к себе. Вчерашняя прогулка под дождем в мокрых сапогах не прошла бесследно, кто бы сомневался! Надо хоть Янке позвонить, попросить сходить в аптеку за каким-нибудь волшебным снадобьем пока совсем не расхворалась.

Я заставила себя перевернуться на бок и застонала — в виски снова стрельнуло болью. Желудок сжался в спазме, к горлу подкатила тошнота. Я судорожно сглотнула, пытаясь вспомнить, что вчера ела, и удивленно отметила, что постель вдруг стала какой-то жесткой. Подушку, похоже, я и вовсе столкнула во сне на пол.

Не открывая глаз, я свесилась с кровати и зашарила по полу рукой, пытаясь нащупать телефонную трубку. Пол тоже показался незнакомым, шероховатым, в зазубринах и со щелями, сквозь которые тянуло сквозняком. Удивление от этого открытия было таким сильным, что затмило собою недомогание. Я открыла глаза и уставилась на не крашеные доски, неплотно подогнанные между собой. Определенно этот пол не был полом ни моей квартиры, ни Янкиной. К тому же его давно не мыли, и сквозняк гонял комья пыли по какой-то странной траектории, тщательно огибая то место, где стояли чьи-то сапоги. Цепочка грязных следов вела от двери к кровати и от кровати к сапогам.

Заинтересовавшись необычным предметом интерьера, я подалась чуть вперед и изумленно уставилась на обувь. Размер сапог не оставлял сомнений, что принадлежат они мужчине да к тому же неряхе: ну где это видано бросать обувь не чищенной да еще и посреди комнаты? Вон грязь уже засохла, еще немного и начнет отваливаться кусками.

Сапоги медленно переступили, повернувшись ко мне мысками. Грязная корка лопнула и посыпалась на пол. Я растеряно моргнула и, в ужасе таращась на сапоги-самоходы, резко села в постели. Слишком резко — голова буквально взорвалась болью, а перед глазами замелькали звездочки. Я зажмурилась и схватилась за виски, мысленно проклиная вчерашний дождь, простуду и слишком реалистичные сны, в которых даже сапоги ходят сами по себе. Пора просыпаться, уговаривала я себя, баюкая гудящую голову и не решаясь открыть глаза. Хватит фантазировать. Не бывает на свете заколдованных менестрелей и малолетних разбойниц в красных шапочках, красавцы графы давно вымерли, как динозавры, а ангелы существуют только в детских книжках с картинками.

Ну же, Элька, просыпайся...

Кажется, последнее я произнесла вслух.

— Не спишь ты, и не грезишь, — раздался в ответ незнакомый мужской голос.

Так сапоги не сами по себе ходят?!

От облегчения у меня даже голова болеть перестала. Правда, ненадолго. Распахнув глаза, я уставилась на хозяина грязной обуви. Высокий блондин с пронзительными голубыми глазами так и не снял с себя грязный плащ, в котором пришел вчера в корчму. Тень, правда, отбрасывал самую обычную, без каких-либо крылатых аномалий. И черт бы с ней, с тенью вместе с блондином! Мало ли что спьяну привидится? Но вот то обстоятельство, что я застряла в собственном сновидении, меня уже не забавляло, а тревожило. Когда же я, наконец, уже проснусь?!

— Не спишь ты, и не грезишь, — бесстрастно повторил блондин и шагнул к кровати.

— Значит, я спятила, — пробормотала я, с опаской наблюдая за приближающимся мужчиной.

— Разум твой не поврежден, лишь алкоголем одурманен. Сейчас пройдет.

Блондин склонился над кроватью и протянул ко мне руку. Я вжалась в стену и зажмурилась, вообразив, что под словами 'Сейчас пройдет' мужчина подразумевает самые радикальные меры типа топора вместо таблетки от головной боли.

Как оказалось, боялась я зря. Прохладная ладонь легла на лоб, и почти сразу головная боль утихла, а потом и вовсе исчезла. Озноб и тошнота прошли, словно их и не было никогда. Я снова была здорова и бодра. А еще жутко голодна, о чем немедленно во всеуслышание сообщил мой желудок.

Я смущенно прикусила губу и втянула голову в плечи, чувствуя, как вспыхнули мои щеки. Но блондин, кажется, не обратил никакого внимания на голодные позывные моего организма.

— Вставай и одевайся, — как ни в чем не бывало, ровно и все так же бесстрастно произнес мужчина, убрав ладонь с моего лба.

Только сейчас я сообразила, что сижу перед ним в одном белье и стыдливо прикрылась одеялом. Осмотрела комнату, ища свои вещи — убогую клетушку под самой крышей с единственным окном, в которой умещалась лишь узкая кровать да лавка у стены напротив. Там-то, на лавке, и нашлась моя одежда, аккуратно кем-то разложенная для просушки. Мокрые носки сохли на задвижке печной трубы. Интересно, кто меня раздевал и кому я обязана за такую заботу?

— Элеонора, поторопись, — напомнил о себе блондин.

— Отвернись, — попросила я, не понимая, к чему эта спешка.

Мужчина не сдвинулся с места, продолжая бесстрастно созерцать меня. Точнее, смотреть куда-то сквозь меня как будто я пустое место.

— Эй! — окликнула я его и помахала рукой. — Ты тут? Слышишь меня?

Взгляд мужчины сосредоточился на мне.

— Отвернись, — повторила я просьбу, озадачено разглядывая блондина: странный он какой-то.

— Я не смотрю, — сказал он, и снова в его голосе я не уловила никаких эмоций! Взгляд, устремленный на меня, вновь затуманился — казалось, мужчина смотрит сквозь меня на стену.

Я фыркнула и решительно отбросила одеяло. Чувствовать себя пустым местом, стеклом, сквозь которое смотрят, не видя самого стекла, мне не нравилось. Еще меньше нравилось происходящее в целом, ибо я ни секунды не сомневалась, что продолжаю спать и видеть сон. Во-первых, как еще можно объяснить то, что я до сих пор в парижской корчме? Во-вторых, кто способен исцелить от простуды и снять похмелье одним прикосновением руки? И в-третьих, если мужчина всю ночь провел со мной в одной комнате, где он спал? Кровать слишком узкая, вдвоем не ляжешь, лавка короткая, да и просто жесткая. Не стоял же он всю ночь столбом посреди комнаты?!

— И в третий раз я повторяю — не спишь ты, и не грезишь. А сам я не нуждаюсь в отдыхе и сне, и могу стоять столько, сколько потребуется, — словно подслушав мои мысли, сказал блондин.

От неожиданности и удивления я уронила носки и воззрилась на него словно на приведение.

— Так, хорошо. Допустим, что я не сплю, а ты и правда умеешь читать мысли, — скрепя сердце согласилась я. — Ты кто, волшебник?

— Нет.

— Тогда кто? — подозрительно прищурилась я, быстро натягивая носки и джинсы — стоять перед незнакомым мужчиной в одном белье было, во-первых, неприлично, во-вторых, просто холодно.

Но блондину, казалось, и правда нет никакого дела до того, во что я одета. На красивом лице ни один мускул не дрогнул — полное бесстрастие и отрешенность. Непонятно было, зачем он вообще поворачивается вслед за мной, если смотрит сквозь меня. Опасался, что я его не услышу?

— В том мире, где ты выросла, нас называют ангелами, тут — хранителями, оберегающими людей от зла, — заговорил тем временем мужчина. — Неверным смыслом наполняют это слово. Мы воины, стоящие на страже мира. Спасением душ не занимаемся, но исключения бывают.

— Так ты мой ангел-хранитель? — восторженно воскликнула я, благополучно пропустив мимо ушей все, что блондин говорил о воинах и спасении отдельно взятых душ.

— Нет, — тут же опроверг мою догадку ангел. — Приказ я получил тебя оберегать.

— Оберегать? От чего? — растерялась я, не вполне понимая, чем отличается ангел-хранитель от ангела-телохранителя, действующего по приказу. На мой взгляд, разницы никакой не было.

— Не от чего, а от кого. От мачехи твоей, колдуньи, вероломно захватившей трон. Тебя в столицу я доставить должен, но прежде, чем туда отправимся, найти потерянное королевство предстоит тебе. Там от сокровищницы спрятан ключ...

— Чего? — хохотнула я, перебив ангела. — Какая еще колдунья? Какой трон? Какое, к чертовой бабушке, королевство?!

Ангел сосредоточил взгляд на мне и сдвинул брови — это было первое хоть какое-то проявление эмоций.

— Потерянное королевство, — послушно, как болванчик, повторил он. — Там от сокровищницы спрятан ключ. Его найти должна ты...

— Так, — перебила я ангела, решив, что хорошенького понемножку. — Во-первых, я никому и ничего не должна, и ни какое королевство я искать не пойду, это ясно? Во-вторых, мои родители погибли в автокатастрофе. Оба. Одновременно. Поэтому у меня просто не может быть мачехи. Меня бабушка воспитывала. В-третьих, если я не спятила, и ты в самом деле мой ангел-хранитель, разбуди меня, будь любезен, или домой отправь — мне без разницы, лишь бы все кончилось. Хлебнула я вашего Парижу с местной экзотикой — на всю жизнь воспоминаний хватит, а дома Янка, наверное, уже с ума сходит от беспокойства.

Ангел склонил голову на бок и как-то странно на меня посмотрел — пристально, пытливо, словно в самую душу заглянул. Я невольно попятилась, настолько неуютно мне стало под этим взглядом, и уже подумывала, а не прошмыгнуть ли мимо этого чудака, выскочить за дверь и задать деру, когда он вновь заговорил.

— Янтария не станет беспокоиться. Известно ей, что ты домой вернулась и взята под опеку мною.

— Янтария? А это еще кто? — недоуменно спросила я.

— Крестная твоя, — ответил ангел и, видя, что я окончательно сбита с толку его объяснениями, огорченно произнес. — Вижу я, не ведаешь ты ничего о том, кто ты и почему росла вдали от дома. Янтария оставила в неведении тебя по непонятным мне причинам. Что ж, придется мне поведать о том, кто ты.

— И кто я? — насторожилась я.

— Наследная принцесса королевства Верлоc.

— Ого! — недоверчиво хмыкнула я, но, взглянув в посуровевшие глаза ангела, напустила на себя серьезный вид и приготовилась слушать дальше.

— Пятнадцать лет назад, когда отец твой, славный муж, король и величайший оружейник, почил, перенесла Янтария тебя в тот мир, что ты родным считаешь, и спрятала в нем от Глицинии.

— А она-то тут при чем? — не выдержала я, вспомнив, что так зовут королеву, предположительно заколдовавшую Барристана.

— Мачехой тебе доводится Глициния.

— О, так я, оказывается, принцесса в изгнании? — изумилась я и присела на лавку: час от часу не легче! До сих пор я думала, что кроме бабушки у меня никого нет, а тут вдруг выясняется, что у меня и мачеха есть, и крестная, а сама я принцесса. — Прости, но большей чуши я в жизни не слышала.

— Не понимаю, почему ты мне не веришь? — озадачено сдвинул брови блондин. — Ни слова не сказал неправды я.

— Да потому, мой милый, златокудрый ангелок, что этого просто не может быть. Так не бывает, понимаешь? В книжках, в кино — да. По-настоящему — нет.

— Я докажу.

— Интересно, как?

— Тебя ведь называют тридцать три несчастья, верно? — прищурившись, спросил мужчина, и мне ничего не оставалось, как кивнуть. — В том мире, стоило тебе коснуться вещи, как та ломалась. Как думаешь, почему?

— Потому что я неловкая да к тому же неудачница, — скептически хмыкнула я.

— Нет, Элеонора. Дело не в твоей неловкости и неудачливости. Тот мир тебе чужой, не принял он тебя, и вытолкнуть пытался. Ведь ты заметила, что тут твои несчастья отступили.

— Это потому что я сплю и вижу сон, — упрямо буркнула я и тут же испуганно вжалась в стену.

— Да нет же! — гневно сверкая глазами, навис надо мною потерявший терпение ангел. — Не спишь ты, и не грезишь! И разум твой не поврежден, Элеонора. Ты — наследная принцесса королевства Верлоc. Родная мать твоя скончалась, производя тебя на свет. Твой батюшка женился вскорости, Глицинию взяв в жены. Но не прошло и года, как он почил — Глициния колдуньей оказалась, и отравила короля. Но быть регентшей при принцессе новой королеве было мало, задумала Глициния тебя убить. Янтарии пришлось перенести тебя туда, где колдовство Глицинии бессильно. Та, что подругою считаешь, и есть Янтария, крестная твоя!

— Это неправда! — вскрикнула я и разревелась: как же так? Всю жизнь я жила в чуждом мне мире, не желающим смириться с моим присутствием в нем, считала себя сиротой и неудачницей, а на самом деле я принцесса? А Янка оказалась моей крестной да еще и волшебницей? Это что же получается? Все это время мне врали и бабушка, и лучшая подруга?

Грохнула дверь, ударившись о стену, и в комнату ворвался граф. Вслед за ним, оскалившись и прижав уши, вбежал Барри.

— Эй, полегче, крылатый! — прорычал Роллан, опасно сузив глаза. — Разве можно вот так вываливать всю правду неподготовленному человеку?

— Во времени я ограничен, иначе был бы осторожней, — сложив руки на груди, ответил ангел и смерил графа презрительным взглядом.

— Чурбан бесчувственный, вот ты кто, — сказал, как выплюнул граф и опустился передо мною на колени. — Элеонора... Виноват — ваше высочество, — поправился мужчина и протянул мне платок. — Не плачьте.

— Роллан? Вы что, подслушивали? — всхлипнула я.

Граф виновато улыбнулся и пожал плечами, мол, а что еще оставалось?

— Простите, ваше высочество, не удержался.

— Это правда? То, что он говорит? — кивнула я на ангела. — Я принцесса?

Роллан взял мои руки в свои и осторожно пожал.

— Хранители не врут, — просто ответил он, и я уткнулась лицом в его плечо и снова расплакалась.

Волк вскочил на лавку и лизнул меня в щеку.

— Моя добрая леди, не плачь, иначе я сам сейчас разрыдаюсь, — проскулил он. — Ну, подумай сама, Элеонора, ты — принцесса! Разве это плохо? Если бы мне сказали, что я принц, я бы не плакал, а радовался.

— Чему радоваться, балда? — усмехнулся Роллан, успокаивающе поглаживая мои плечи. — Да как только королева узнает, что Элеонора вернулась в Верлоc, немедленно объявит награду за ее голову.

— А мы никому не скажем, что моя леди принцесса! — нашелся волк и довольно осклабился. — Мы тихонько прошмыгнем в столицу и нагрянем во дворец — Глицинии ничего не останется, как уступить принцессе корону.

— Она колдунья, сударь менестрель, — напомнил Темперье. — Глициния не дура, и знает, что рано или поздно принцесса вернется, и к встрече подготовилась.

Я слушала их, размазывая по щекам слезы, и не понимала, почему Янка так со мною поступила. Почему ничего не рассказала, никак не подготовила к тому, что меня ждет? Была уверена, что я справлюсь? Знала, что тут меня встретят и помогут? Наверное, так и есть, вот и ангел тому доказательство. Но предупредить-то она могла!

— И что мне делать? — спросила я и поочередно посмотрела на Роллана, ангела и менестреля. — Как спастись от злой тетки? Может, если я откажусь от короны, она от меня отстанет?

— Нет! — в один голос воскликнули ангел, граф и менестрель, встревоженные моими словами.

— Элеонора, только ты, наследница отца своего, можешь открыть сокровищницу... — начал было ангел, но его перебил граф.

— Да подожди ты со своими сокровищами! Нашел время... Ваше высочество, даже если вы откажетесь от короны, королева не оставит вас в живых, потому что вы законная наследница престола. Едва весть о вашем возвращении облетит королевство, народ взбунтуется и потребует вернуть вам трон.

— И я буду первым, кто это сделает! — поддакнул Барристан. — Ты — дочь нашего короля, моя добрая леди, и должна стать нашей королевой. Я так хочу... Нет, я настаиваю: иди и отбери у Глицинии корону!

Я улыбнулась Барри и погладила его по взъерошенной шерсти. Легко сказать — иди и отбери. Она колдунья, а кто я? Как мне с нею воевать?

— А вдруг Глициния уже знает, что я вернулась?

— Вот почему поторопиться я просил, — подтверждая мои худшие опасения, заговорил ангел. — Портал открылся раньше, чем мы ждали, и не в условленном месте, от глаз колдуньи скрытом. По следу твоему уже идет убийца.

— Так чего же мы ждем? — подскочил менестрель. — Надо убираться из Парижа, и побыстрее!

— Согласен, — кивнул граф и направился к двери. Остановился, уже шагнув в коридор. — Ваше высочество, я заметил, что ваши сапоги текут, и взял на себя смелость купить для вас новые сапоги и плащ. Ваша одежда слишком приметная, по ней легко понять, кто вы.

Так вот кто меня раздевал! Ну, конечно, какое дело до моих мокрых сапог существу, которое не нуждается в отдыхе? Теперь-то понятно, о чем вчера на лестнице спорили граф с ангелом. Наверняка, он еще ночью хотел увести меня из Парижа.

Я покраснела, живо представив, как граф меня раздевает, касается меня... Вот черт! Мало мне неприятностей, еще и облапали, пока я была в отключке!

— Спасибо, — кое-как справившись со смущением, поблагодарила я Роллана и за сапоги, и за возможность выспаться. — Надеюсь, когда-нибудь я смогу возместить вам их стоимость.

— Не благодарите, ваше высочество, — почтительно поклонился граф Темперье и лукаво улыбнулся. — Когда-нибудь срок неопределенный, да и не в деньгах счастье. Мне хватит одного вашего поцелуя.

— Вы опять за свое? — невольно рассмеялась я.

— Опять, — усмехнулся граф. — Зато вы снова улыбаетесь. У вас очень красивая улыбка, Элеонора. А на счет поцелуя я не шутил, но понимаю, что сейчас не время и не место. Пойду, распоряжусь седлать лошадей.

— Лошадей? — удивилась я.

— Конечно! Убегать пешком не слишком удобно и медленно, разве я не прав? — я кивнула и Роллан продолжил. — У старосты должна найтись хотя бы одна приличная лошадь, и я куплю ее для вас. Наш крылатый друг, я полагаю, в лошади не нуждается.

— Не нуждаюсь, — ответил ангел и отвернулся к окну.

— Конечно, зачем тебе лошадь, когда есть крылья? — усмехнулся Роллан и скрылся в коридоре. Вслед за ним выбежал Барри, пообещав, что скоро вернется с плащом и сапогами для меня.

Мы с ангелом остались в комнате одни. Я устало прикрыла глаза и привалилась спиной к стене, пытаясь привести мысли в порядок. Итак, что мы имеем, стала рассуждать я. А имеем мы следующее: я — принцесса в бегах, и на меня охотится мачеха-колдунья. Очень мило, мысленно усмехнулась я, ну, точно сказочный сюжет о бедной Белоснежке! Интересно, гномы будут или с меня ангела и заколдованного менестреля хватит? Но будем серьезны. Гномы гномами, но вот стоит передо мною ангел, который не совсем ангел, а воин или хранитель чего-то там — не пойми чего, и уверяет, что получил приказ меня оберегать. Вопрос 'Почему' отпадал сам собой, блондин говорил что-то о потерянном королевстве и ключе от сокровищницы, который могу найти только я. Но что если ангел ошибся, и я не та, кто ему нужен?

— Я не ошибся, — услышала я его голос. — Ты принцесса.

— А ты не подслушивай, о чем я думаю! — возмутилась я и открыла глаза. Ангел все так же стоял у окна спиной ко мне и пристально наблюдал за происходящим на улице. Я немного помолчала, разглядывая его спину, и решилась задать вопрос, который мучил меня с тех пор, как он признался, кем является. — А... А у тебя есть крылья?

— Да.

— И где они? Под плащом?

— Нет, я оставил их за Гранью.

— Где? — не поняла я.

— За Гранью. Вы, люди, неверно называете Грань небесами.

Но меня мало интересовало, кто и что там неправильно называет. Раз уж я вижу перед собой ангела во плоти, почему бы не попросить его показать мне свои крылья?

А мне и не пришлось просить. Ангел повернулся ко мне лицом и сбросил плащ на пол, лишний раз доказывая, что мои мысли для него открыты. Я подалась вперед, боясь упустить тот момент, когда за его спиной появятся из-за загадочной Грани крылья. Как ангел умудряется оставлять их вне нашей реальности — та еще загадка. К тому же я не понимала, как он их расправит, будучи одетым в золотую кирасу поверх кожаной безрукавки. Разденется? Или в безрукавке предусмотрены специальные прорези, а сам доспех защищает только грудь, оставляя спину открытой?

Пока я гадала, воздух за спиной ангела замерцал, сгустился и подернулся серебристым маревом. В этой дымке наметились контуры сложенных, приподнятых над плечами крыльев. С каждым мгновением они становились все четче и четче, пока не проявились полностью. Мягкое сияние, ласкающее каждое перышко, словно впиталось в них и потухло. Я охнула, не скрывая восхищения, и встала, глядя как ангел медленно, шурша жесткими перьями, расправил крылья.

Глава 6. Противоположности

Твои губы так подходят к моим...

— Ваше высочество, нельзя ли чуточку быстрее?

— Если бы я могла, то... О, черт!

Лошадь, купленная у парижского старосты, как раз решила, что и так вела себя прилично достаточно долго, остановилась перед тоненьким ручейком, как вкопанная — я чудом не вылетела из седла — и, сколько бы я не дергала повод, ни в какую не желала трогаться с места. Упрямая, как ослица, упитанная кобылка мышастой масти меня не слушалась, а может это я не умела правильно обращаться с лошадьми. Я подозревала, что верно как раз последнее. До сегодняшнего дня я никогда не ездила верхом. Езда в одном с графом седле не считается, в тот раз я была не более, чем пассажиром.

Уверенность, что смогу повторить за графом все манипуляции, от посадки в седло до управления, собственно, лошадью, уже при попытке забраться на кобылу испарилась. Я не только взобраться на лошадь без помощи Роллана не смогла, не могла взять в толк, как граф, почти не прибегая к помощи поводьев, заставляет своего коня поворачивать куда надо — легкость, с которой он обращался с животным, была только кажущейся. Ко всему прочему, кобыла, хотя и приученная ходить под седлом, как уверял староста, до этого, видимо, использовалась по назначению очень редко и чаще простаивала в конюшне. Лошадка очень удивилась, когда я попыталась забраться ей на спину, а потом и вовсе прикинулась глухой, и сколько бы я не выкрикивала 'Но!' и не трясла поводьями, ни в какую не желала идти вперед. А когда она переступила с ноги на ногу, я потеряла равновесие и, с воплем бросив повод, обхватила ее за шею. Роллану ничего не оставалось, как взять меня на буксир, то есть подобрать повод и вести кобылу за собой. Пока дорога позволяла, мы так и двигались: граф чуть впереди, держа за повод мою лошадку, я, зажмурившись и вцепившись в лошадиную шею, тряслась в седле, на каждом шаге ожидая, что вот сейчас уж точно сползу набок и свалюсь кобыле под копыта. Бежавший рядом Барри всячески меня подбадривал и уверял, что у меня неплохо получается, а при должной тренировке из меня получится замечательная наездница.

Стать хоть какой-то наездницей пришлось гораздо раньше и без всяких тренировок — граф, уверяя, что знает, как сбить со следа убийцу, свернул на едва заметную тропу. По ней можно было ехать только гуськом, и мне ничего не оставалось, как выпрямиться и взять повод в свои руки. Лошадку это почему-то не очень обрадовало. Она то и дело косилась на меня черным глазом, замедлялась, переходя с тряской рыси на шаг. Теперь вот и вовсе остановилась.

— Почему она меня не слушается? — жалобно спросила я, втайне мечтая поскорее остановиться на привал: за каких-то пару часов я успела отбить себе зад и натереть бедра. В этот миг я ужасно завидовала ангелу, который путешествовал с куда большим комфортом — за Гранью, используя крылья.

— Вам ответить честно? — оглянулся граф.

— Если правда слишком неприятна, то лучше не надо, — подумав, буркнула я и тряхнула поводьями. — Но! Иди уже, лентяйка!

Кобыла фыркнула и оглянулась, насмешливо покосилась на меня и лениво переступила ручеек.

— Вот видишь, как просто! — обрадовалась я. — Если бы ты немного ускорилась и не так сильно меня трясла, цены тебе не было бы.

Кобыла снова фыркнула, выражая презрение неумелой наезднице. Граф усмехнулся, поглядывая на меня через плечо. Только менестрель никак не отреагировал и вообще пропал из виду.

— Барри! — окликнула я волка. Он не отозвался. — Барри, куда ты пропал?

— Ваше высочество, не шумите, — одернул меня Роллан. — Или вы забыли, что за вами идет убийца?

— Но Барри... Он пропал...

— Никуда не денется, прибежит, — поморщился граф. — Зверя почуял или кусты метит — да мало ли что взбрело в голову вашему волку?

— Барри не волк, он...

— Заколдованный менестрель, я помню, — нетерпеливо перебил меня Темперье. — Вы слишком о нем беспокоитесь, Элеонора, и совершенно напрасно. Тропа здесь одна — не заблудится, а нам надо прибавить ходу, иначе к вечеру не успеем добраться до убежища.

Я обижено замолчала. Посмотрела на графа исподлобья и буркнула себе под нос:

— Прибавить ходу, прибавить ходу... Тебе хорошо говорить, с детства, наверное, в седле, а я в первый раз.

Кобыла, словно подслушав меня, фыркнула, замотала головой и снова остановилась. Это было уже слишком. Я в отчаянии смотрела на удаляющегося графа, понимая, что если вот прямо сейчас не добьюсь от своей лошадки послушания, дальше пойду пешком, и плевать на убийцу. Да я пешком быстрее передвигаюсь, чем верхом!

— Вот что, моя дорогая, — наклонившись вперед к уху кобылы, тихо и зло заговорила я. — Или ты слушаешься меня или скормлю тебя Барри! А ну пошла, паршивка! — и пнула лошадь каблуками.

Та, как ни странно, присмирела и послушно пошла вперед. Я триумфально улыбнулась, но тут же сморщилась от боли в ягодицах. Мысль пойти пешком в этот миг показалась мне самой разумной.

— Вы хорошо знаете эти места, граф? — догнав Роллана, спросила я.

— Надеюсь, что моих познаний об этом крае достаточно, чтобы уберечь вас от беды, — уклончиво ответил Темперье.

— Вы здесь бывали? — не отставала я.

— Бывал. Будучи зеленым юнцом, — признался граф. — Эти земли принадлежат моей тетке.

— Да? — удивилась я. — А кто ваша тетя?

— Ваша подданная, учитывая новые обстоятельства, — усмехнулся граф, бросив на меня мимолетный взгляд через плечо. — Герцогиня Амалия Сорсерс Де Лорье.

— А вы? Тоже мой подданный?

— Нет, сударыня, — наградив меня чуть насмешливой улыбкой, ответил Роллан. — Мое родовое гнездо находится в соседнем королевстве.

— И что вы тут делаете? — немного сбитая с толку таким объяснением, спросила я.

— Как что? Спасаю вас, — блеснул лукавой улыбкой Темперье.

— Вы же прекрасно поняли, о чем я спрашиваю, граф! Зачем вы приехали в... мое королевство?

— О! Вы, похоже, смирились с мыслью, что являетесь наследной принцессой Верлоса?

— А у меня есть выбор? — хмуро буркнула я.

— Судя по тому, что вас сопровождает не кто-нибудь, а один из хранителей, нет.

Я немного помолчала, прислушиваясь к своим ощущениям: я принцесса. Будущая королева целого королевства! Наверное, я должна была испытывать гордость, раздуться от важности и смотреть на всех свысока, но все, о чем я могла сейчас думать — как не упасть с лошади и куда пропал Барри. Ну, еще мне хотелось посмотреть на ангела, на то, как он летит, на его удивительные крылья...

— Может, остановимся и немного передохнем? — жалобно спросила я, пытаясь сесть в седле удобнее.

— Сударыня, мы в пути не больше двух часов... — начал было граф, но тут в кустах зашуршало, и на тропу выскочил менестрель. — Вот видите, — кивнул на волка Роллан, — прибежал, а вы переживали.

— Конечно, переживала! — воскликнула я. — А вдруг бы он заблудился?

— Он — вряд ли.

— На него могли напасть охотники!

— Спел бы им песенку и вся недолга. Он же ученый волк, придумал бы что-нибудь, — пожал плечами Роллан.

Я гневно посмотрела на графа: и это говорит тот, кто поклялся относиться к Барристану как к равному?

— Как вам не стыдно, граф! Вы же обещали!..

— Относиться к волку, как к равному, помню, — перебив меня, кивнул Роллан. — Но следить, чтобы он не сходил с тропы, тем более бегать за ним по кустам? Увольте!

Я поняла, что спорить с ним бесполезно. Во всяком случае, сейчас. Потом, когда мы остановимся на привал, и мой зад не будет так болеть и оттягивать все внимание на себя, я подумаю, как убедить Роллана относиться к Барри по-человечески и с большей теплотой.

Тем временем, не обращая на нас с графом внимания, Барри замер впереди на тропе, перегородив дорогу, и стал принюхиваться.

— Барри, ты чего? — удивленно окликнула я волка.

— О, моя добрая леди, как он пахнет! — восторженно простонал менестрель, шумно нюхая воздух.

— Кто?

— Кролик, Элеонора, кролик! Такой маленький, пушистый, с длинными ушами. Он так сладко пахнет! Этот запах сводит меня с ума!

— Барри, очнись! Ты человек, а не зверь, — не на шутку обеспокоилась я.

Роллан усмехнулся, иронично поглядывая на меня, мол, вот видите? Что я говорил?

— Моя добрая леди, я знаю, что я человек, но ничего не могу с собой поделать, — поджав хвост и виновато глядя мне в глаза, печально произнес менестрель. — Этот ушастый пушистый комочек пробегал тут каких-то полчаса назад, и его запах дразнит мои волчьи ноздри.

— И будит звериный аппетит, — поддакнул граф.

— Именно! Вы меня понимаете? — с надеждой глядя на Роллана, спросил Барри.

— Нет, мой нос не настолько чувствительный, чтобы учуять кролика. А если бы я и почуял его запах, то вряд ли оценил. Другое дело — кролик, зажаренный на вертеле или запеченный с овощами, — мечтательно зажмурился Темперье, и я поняла, что граф, как и я, проголодался. Впрочем, не мудрено. Собирались мы быстро, даже не позавтракали — ангел настаивал, чтобы мы немедленно покинули Париж. Утром мне есть не хотелось, но сейчас, когда время близилось к полудню, мой желудок настоятельно требовал пищи.

— Так давайте остановимся и поедим! — воскликнула я, пользуясь моментом.

— Обязательно, только давайте хоть полянку какую найдем, — сдался, наконец, Роллан.

— А она как раз за тем поворотом, — не меньше меня обрадовался менестрель и бросился вперед.

Граф последовал за ним, пришлось и мне. Немного поспорив с кобылой и напомнив, кто здесь главный, я догнала менестреля с Ролланом. Как Барри и обещал, за поворотом тропы оказалась полянка. Крошечная, со всех сторон ее обступали кряжистые дубы, разменявшие, наверное, не первое свое столетие. Пышные кусты шиповника и папоротника обрамляли ее подобно бордюру в каком-нибудь парке, правда, сильно запущенном. Вон, уже и на саму полянку шиповник покушается, пробиваясь сквозь слой прошлогодней травы и павшей листвы хрупкими колючими побегами с нежно-зелеными листочками. Шиповник цвел, и пышные розовые бутоны наполняли воздух, пропитанный запахами сырости и гниющего опада, своим нежным ароматом. Этот феномен не ускользнул от моего внимания, потому что в мире, который я до сих пор считала своим домом, стояла золотая осень.

— Сейчас разве весна? — недоуменно нахмурилась я.

— Да, — подтвердил менестрель. — Запоздала в этом году, так что тебе, моя добрая леди, очень повезло, что твоя крестная не отправила тебя домой двумя неделями раньше — попала бы в сугроб. Ну, и со мной не встретилась бы.

— Невелика потеря, — равнодушно бросил граф, спешиваясь и помогая мне слезть с лошади.

— Господин граф, да что с вами такое? — возмутилась я, отталкивая его руки. — Прекратите вы отпускать шпильки в адрес Барристана? Между прочим, вчера вы не считали зазорным выпить с ним пива!

Роллан промолчал, только смерил меня насмешливым взглядом. Снял с седла переметную суму и принялся разбивать лагерь. Менестрель, обиженный таким равнодушным отношением к себе графа, подошел ко мне и ткнулся носом в колени.

— Ты тоже заметила? — приглушенно спросил волк.

— Заметила, — опустилась я на колени перед Барри и погладила его лобастую голову. — Не понимаю, какая муха его укусила?

— Бешенная, — мрачно проворчал Барри. — Перед тобой он заискивает — как же, принцесса! А мне достаются все пинки.

— Не преувеличивай, Барри, он и на меня смотрит как на обузу. Не понимаю я его... Если его коробит при мысли, что он помогает нам, зачем вообще было предлагать свою помощь? Как-нибудь сами справились бы.

— Рассчитывает на вознаграждение, ты же принцесса.

— Если граф и дальше будет таким букой, получит фигу, — фыркнула я и смерила Роллана недобрым взглядом. Я не понимала этой стремительной смены его настроения: граф то откровенно со мною заигрывал, то вдруг становился злым и раздражительным без всяких видимых причин. За одно только сегодняшнее утро он успел показать себя и заботливым джентльменом, и равнодушным до грубости мужланом, и я никак не могла взять в толк каков же на самом деле граф Роллан Темперье. Этот мужчина будоражил мое любопытство и одновременно вызывал ничем не объяснимую тревогу. Загадочный, опасный и... желанный. Орешек, который ужасно хочется раскусить, но боишься сломать зубы о твердую скорлупу.

Полянку, на которой и так с трудом помещались две лошади, волк и мы с графом, залило серебристое сияние, из которого вышел ангел.

— Почему остановились? — нахмурился златокудрый хранитель.

— Потому что в отличие от вас, мы устаем, спим, едим, гадим, занимаемся любовью, любим поболтать с себе подобными. И не очень подобными тоже, — Роллан, раздраженный его появлением, саркастически улыбнулся и отвесил шутовской поклон в сторону менестреля.

— Фу, Роллан! — скривилась я, шокированная такой грубостью.

— Вот только не надо трогать мою совесть, — предупредительно поднял руку граф. — Я не сказал ни единого слова неправды. Что до моей грубости, которую вы не могли не заметить, ваше высочество, за нее я прошу у вас прощения. Но только у вас, поскольку оскорбить хранителя практически невозможно. Эти существа с поразительным презрением относятся к людям, и у вас еще будет возможность в этом убедиться.

— Это неправда, — дрогнувшим голосом, возразила я. — Ангелы милосердны...

— Элеонора, не будьте дурочкой! — поморщился Роллан. — Уж вы-то в первую очередь должны были бы насторожиться и хорошенько подумать, едва этот ангелок заговорил с вами о потерянных ключах. Наш пернатый друг не добр и не милосерден, уж поверьте. Он — солдат, и ваше благополучие заботит его только потому, что у него приказ запустить руку в вашу сокровищницу и что-то оттуда взять. И если я правильно понял, то только вы, наследная принцесса, дочь своего отца, сможете ее открыть — любопытное условие, запрет, который даже хранители не могут нарушить. Вам разве не интересно, что спрятано в сокровищнице и почему это что-то так для них важно?

Слова графа, поначалу удивившие меня, теперь вызывали тревогу: а и правда, что такого важного хранится в сокровищнице, которую могу открыть только я, и почему это что-то позарез нужно ангелам?

— Э-э-э... ангел, ты бы хоть имя свое назвал, что ли! — нервно передернула я плечами. — И давай уже, рассказывай про королевство, сокровищницу и ключи.

— Ваше высочество, на вашем месте я бы не рассчитывал, что он скажет правду, — предупредил меня Роллан.

— Элеонора, если господин граф прав, и хранители в самом деле не чувствительнее полена, правда может оказаться... я бы сказал, не слишком приятной, — внес свою лепту менестрель и на всякий случай спрятался от ангела за моей спиной.

Ангел и ухом не повел. Замер посреди поляны, сложив на груди руки и бесстрастно, как всегда, глядя в пространство перед собой.

— Я всех выслушала и, поверьте, услышала, — начиная злиться, ответила я и подозрительно уставилась на хранителя.

Тот так и остался стоять неподвижно — ни дать, ни взять памятник самому себе. Сложенные за спиной крылья только усиливали это впечатление.

— Как тебя зовут? — начала я с самого невинного вопроса.

— Фалиет, — незамедлительно ответил ангел.

— Что скрыто в сокровищнице, Фалиет?

— Оружие.

— Какое оружие? — заинтересовался Роллан.

Ангел лишь удостоил его презрительного взгляда.

— Какое оружие скрыто в сокровищнице, Фалиет? — терпеливо повторила я вопрос графа: стало абсолютно очевидно, что ни с кем, кроме меня, хранитель говорить не намерен.

— Оружие, что переломит ход войны.

— Какой войны? — предупреждая вопрос Роллана, быстро спросила я.

— Войны за этот мир.

— А, ты о той, что идет между хранителями и даймонами? Слышали, как же... — усмехнулся Роллан и озадачено потер бровь. — Хм... неужели это правда?

— Вы что-то об этом знаете? — с надеждой спросила я, видя, что от Фалиета подробного рассказа можно не ждать.

— Знаю пару сказок, нянька в детстве рассказывала, — пожал плечами граф и, склонившись к моему уху, мурлыкнул. — Могу рассказать, если пожелаете, на вечернем привале и в лицах. Ну, так, как я себе представляю эту войну.

Судя по улыбочке, растянувшей его губы, представление графа о войне между хранителями и даймонами было, мягко говоря, пикантным.

— Ради бога, избавьте меня от ваших извращенных фантазий! — поморщилась я и повернулась к Фалиету. — А теперь, может, все-таки расскажешь немного подробнее о вашей войне и моей роли в ней?

Хранитель обратил на меня свой взор — холоднее этого взгляда могло быть разве что дыхание Снежной королевы. Я поежилась и невольно отступила назад, отдавив незадачливому менестрелю лапу. Барри взвизгнул и, поджав хвост, шмыгнул в кусты, бурча себе под нос что-то о бедных маленьких волчатах, которых все обидеть норовят.

— Представь себе орех.

Бесстрастный голос Фалиета застал меня врасплох.

— Что? — недоуменно переспросила я.

— Представь себе орех, — повторил ангел. — Ядро его есть мир, что видишь ты вокруг. Грань и мы, хранители — скорлупа, его защита.

— А даймоны типа черви? — предположила я.

— Даймоны это молоток, норовящий орешек расколоть, — тихо засмеялся Темперье.

— Черви правильное сравнение, ибо только жрут и портят, и ничего не создают, — гневно сверкнул голубыми глазами Фалиет — Роллан примирительно поднял руки, на всякий случай отступив на самый край полянки.

— Значит, черви, то есть, даймоны, пытаются прогрызть скорлупу, то есть, пробиться через вашу Грань, и сожрать орех, то есть, этот мир? — уточнила я. — А у меня где-то случайно завалялся ключ от папиной кладовки, где хранится нужный пестицид?

Фалиет озадаченно нахмурился. Видимо, теперь пришла его очередь недоумевать.

— Что такое пестицид?

— Отрава для червяков, — пояснила я и перешла к более насущным вопросам. — И где мне искать папину сокровищницу? А, главное — как, если папа умер, не оставив мне никаких инструкций на этот счет? И вообще, может, вы врете, а я тут развесила уши, как наивная дура.

За спиной раздался смешок менестреля, Роллан тоже усиленно скрывал смех за внезапным приступом кашля.

— Молодец, девочка! — приободрил меня граф.

Хранитель, казалось, не обращал никакого внимания на насмешки.

— Ни слова не сказал неправды я, и помогу найти сокровищницу, — твердо произнес он. — Найти потерянное королевство предстоит тебе...

— Да что ты заладил — потерянное королевство да потерянное королевство! — вспылила я. — Тебе в голову не приходило, что я его уже нашла?

— Как? — изумленно воскликнул менестрель.

— Когда? — удивленный не менее Барри, спросил Роллан.

— Где?! — вскрикнул ангел, фанатично блеснув глазами.

Я обвела всех троих ироничным взглядом — ангел, граф и волк пожирали меня глазами в ожидании ответа. Барри так и вовсе нетерпеливо переступал с лапы на лапу.

— Вы что, сам не можете догадаться? — засмеялась я. — Потерянное королевство, принцесса в изгнании — ничего не напоминает?

— Нет, — мотнул головой Барри.

Фалиет решил не строить собственных предположений, а дождаться пока я сама объясню. В отличие от ангела, Роллану было интересно самому поломать голову над загадкой. Задумчиво почесав бородку, граф пожал плечами — почему бы и нет? — и изрек:

— Кажется, я понял. Вопрос не в том, где находится потерянное королевство, а в том, для кого оно потеряно. Учитывая, что вы, ваше высочество, большую часть жизни были вынуждены провести в чужом мире, спасаясь от козней мачехи, то Верлос и есть для вас то самое потерянное королевство. Осталось найти сокровищницу и ключ от нее. Подозреваю, что и то, и другое мы найдем во дворце. А это значит, что нам надо в столицу.

— И вовсе не обязательно, — немного подумав, неуверенно промямлил Барристан.

Мы втроем мгновенно повернулись в его сторону. Волк, не ожидавший такого пристального внимания к себе, юркнул обратно в кусты.

— Барри, немедленно выходи и объясни, о чем идет речь, — раздраженная этим внезапным приступом стеснительности, потребовала я.

Менестрель робко высунулся из кустов, подошел ко мне, заискивающе заглянул в глаза.

— Это только предположение, моя добрая леди. Я не вполне уверен, что прав...

— Барри, ты, главное, расскажи, что знаешь. А уж мы все вместе подумаем и решим, что делать, хорошо? — ободряюще улыбнулась я менестрелю и почесала его за ушами.

Барри даже зажмурился от ласки, потянулся за моей рукой. Пришлось какое-то время потратить на поглаживание и почесывание лобастой волчьей головы. Барри урчал от удовольствия, а потом и вовсе лег, по-собачьи подставив мне живот — признак высшего доверия.

— Барри, — ласково окликнула я менестреля. — Ты ничего не забыл?

— А? — очнулся волк. — Да-да, помню. Так вот, моя добрая леди. Столица-то наша не всегда была столицей, а стала ею после смерти вашего батюшки — так Глициния возжелала, перенести двор в родной городишко. Со временем он разросся, и уже мало кто помнит, что Сабар когда-то был маленьким провинциальным городом. А вот Тараскон... Уже лет пятнадцать как покинут.

— То есть, где и искать королевскую сокровищницу, то в бывшей столице? — уточнил граф.

— Видимо, да, — неуверенно произнес Барри.

— Мы идем в Тараскон, — решил за всех до тех пор молчавший Фалиет.

Мы дружно посмотрели на ангела. Он все так же стоял неподвижно посреди поляны со сложенными на груди руками и, казалось, ничего вокруг не замечал. Обманчивая такая видимость. Вроде и не прислушивается, но все слышит, не смотрит специально, но все видит. Единственное, в чем я была согласна с графом — Фалиету действительно нет никакого дела конкретно до меня. Хранителю важен результат: довести меня живой и невредимой по адресу и взять то, ради чего он был послан за Грань. Что будет со мною потом — не его забота.

— А вот куда и когда мы пойдем решать буду я, — прищурилась я. — Надеюсь, это понятно, Фаль?

— Имя мое Фалиет...

— А мне плевать! Как захочу, так и буду называть, — зло оборвала я хранителя. — И решать буду я, а ты либо смиришься, либо можешь валить в свою Загрань без оружия.

Я думала, что ангел исчезнет во вспышке серебристого сияния или бесцеремонно схватит меня в охапку и потащит искать сокровищницу. Даже приготовилась дать отпор, но ничего подобного не случилось. Фалиет с неожиданным смирением склонил голову и почтительно произнес:

— Как скажешь, принцесса.

Я даже опешила, поскольку на этот вариант не рассчитывала. Это насколько же хранителей припекло, что ради оружия, созданного простым смертным, они готовы мириться с моими капризами?!

Интересно, думала я, разглядывая красивого, но совершенно отстраненного от всего златокудрого мужчину, это маска или его истинное лицо? Что скрывается за скорлупой равнодушия, обычный солдат, лишенный свободы воли и послушный приказам, или личность, способная принимать собственные решения? Непростой вопрос. Но чем труднее задача, тем больше азарт, и я про себя решила, что во что бы то ни стало расколю этот орешек.

— Может, все-таки поедим? — напомнил всем об истинной причине остановки граф. — Хотелось бы добраться до замка Сорсерс до того, как стемнеет. Хотя... — Роллан с сомнением посмотрел на меня. — Думаю, придется ночевать у озера. Вы плохо держитесь в седле, а это значит, что на пару дней об удобствах и... хм... некоторых прелестях жизни можно забыть.

Я не стала уточнять, о каких таких прелестях жизни говорит граф, и так догадывалась, что он имеет в виду. А представив себе Роллана в женских объятиях, поспешно отвернулась, пряча горящие щеки. Хоть я и старалась о нем не думать, но сама себе честно призналась: граф мне нравился, очень. Я даже не имела ничего против того поцелуя, о котором он говорил утром. Мало того, надеялась, что именно сегодня Роллан и потребует плату за сапоги и плащ, и млела в предвкушении, и сгорала от смущения...

— Элеонора, ты бы поела, — окликнул Барри, прервав мои грезы на самом интересном месте.

— Да-да, спасибо, — спохватилась я и присела на краешек расстеленного плаща.

Роллан подал мне бутерброд, и я случайно коснулась его руки. Ощущение от этого прикосновения было подобно электрическому разряду — все мои усилия держаться вежливо и подчеркнуто холодно, никак не показывая графу, что он меня волнует, пропали втуне, и он, конечно же, все понял. Глаза Роллана вспыхнули какими-то странными, опасными огоньками, ноздри затрепетали, словно он ко мне принюхивался. Я дернулась и, отчаянно краснея, быстро отвернулась.

— Фаль, а ты? Не хочешь перекусить? — стремясь замять неловкость, излишне развязно спросила я ангела.

— Что? — возмутился Роллан. — Кормить еще и его?

— Я не нуждаюсь в пище, — не обратив на недовольство графа никакого внимания, ответил Фалиет.

В общем-то, я ожидала именно такого ответа и все же не удержалась, проворчала:

— Не спит, не ест, не отдыхает — прям Терминатор какой-то, ей-богу...

— Терми... кто? — поднял голову от своего куска колбасы Барри.

— Терминатор, — повторила я. — Как бы объяснить, чтобы ты понял?.. У вас есть театр?

— Да, — кивнул волк, — бродячие, ездят из города в город, представления дают. А при чем тут театр и Терминатор? Это что, актер?

— Нет, это... пьеса такая, про робота, — попыталась я объяснить. — То есть, про большую куклу, которая ходит сама и выполняет приказы. Совсем как Фаль.

Менестрель внимательно, с головы до ног осмотрел ангела, даже потянул носом, словно желал удостовериться, что хранитель создан из плоти и крови, а не вытесан из дерева подобно Буратино.

— Не, он живой, — уверил меня волк. — Пахнет странно, но тепло и вкусно. Просто он другой.

— А, может, ты просто нашу пищу не ешь? — не сдавалась я. — Может, для тебя желанный деликатес манна небесная?

— А, может, мы все-таки поедим и поедем дальше? — нетерпеливо прервал меня граф. — Хотелось бы хоть к озеру до темноты попасть!

— Согласен я, что время вы теряете, причем, напрасно, — неожиданно поддержал его ангел.

Под давлением этих двоих мне ничего не оставалось, как молча закончить обед. Наконец, мы готовы были снова пуститься в путь. Для начала в замок Сорсерс, к тетке Роллана, а там, по дороге решим, куда ехать дальше — в Тараскон, бывшую столицу Верлоса, или Сабар. Я больше склонялась к Тараскону, тем более по рассказу Барри логично было предположить, что отцовская сокровищница находится именно там. В Сабар можно отправиться потом, если наши ожидания не оправдаются. Но там Глициния... Мне совсем не хотелось попасть к ней в лапы. А если колдунья знала о существовании сокровищницы, размышляла я, и перенесла ее в новую столицу? Тогда ой. Это ловушка, которой мне никак не избежать.

Лошадка стоически вытерпела мое неловкое карабканье ей на спину и, смирившись, наконец, с неизбежным, послушно потрусила вслед за конем графа. Какое-то время я еще ждала от нее неприятных сюрпризов, типа внезапных остановок безо всяких на то причин или попыток свернуть с тропы к лесным прогалинам, аппетитно зеленеющим молодыми травами, потом расслабилась и погрузилась в размышления.

Привыкнуть к мысли, что мои родители не простые обыватели, погибшие в автокатастрофе, а король и королева Верлоса, было непросто. Папа король, мама королева... Интересно, какими они были? Помнят ли их верлосцы или уже забыли? Живы ли те, кто знал их лично или Глициния в приступе злобы велела казнить весь старый двор? Если так, тогда понятно, почему Тараскон заброшен: кто ж останется жить в городе, полном призраков?

Вопреки опасениям графа, до озера мы успели добраться до наступления темноты. Сам лагерь разбили подальше от водоема, и когда я спросила почему, Роллан объяснил это тем, что ночи холодные, а от озера тянет сыростью.

— Вы же не хотите простудиться? — вскинул бровь Темперье. — Или, проснувшись ночью, обнаружить, что вокруг туман.

— Нет, — поспешила я уверить его и, буркнув, что пойду собирать сушняк для костра, поспешно ретировалась.

Граф не стал меня отговаривать от такого не царского дела, как собирание дров, и я, позвав с собой Барри, углубилась в лес. Фалиет, вынырнувший из серебристого сияния едва мы остановились, замер на краю лагеря, собираясь, видимо, простоять там всю ночь. Зато теперь, когда выяснилось, что хранитель не нуждается в отдыхе и сне, я могла быть уверена, что ночью на нас никто не нападет.

Собирать сушняк для костра оказалось для меня, городского жителя, по понятным причинам никогда не выбиравшимся ни в какие походы, настоящим наслаждением. Я так увлеклась, что не заметила, куда подевался менестрель, а сама как-то незаметно оказалась на берегу озера. Свалив под кустом охапку веток, я подошла к самой кромке воды и осторожно попробовала ее рукой. К моему удивлению вода в озере оказалась теплой, и я с удовольствием умылась. Потом и вовсе подумала, что неплохо бы искупаться, но тут послышался шорох и чьи-то легкие шаги. Я насторожилась и на всякий случай спряталась за кустами, во все глаза глядя на пустынный берег. Качнулась задетая чьей-то рукой ветка, и к озеру вышел Роллан.

Если я раздумывала, не опасно ли купаться в незнакомом озере, то граф ни минуты не колебался. Пройдясь по берегу и облюбовав подходящий камень, Роллан сел и стал стаскивать сапоги.

Я знала, что подсматривать не красиво, но заставить себя уйти не могла. Замерев за кустами, я, открыв рот, смотрела, как Роллан раздевается, стоя ко мне спиной. Граф и в одежде был красивым мужчиной, теперь же, сняв с себя бархатный костюм и представ передо мной обнаженным, он казался мне почти богом: широкоплечий, с узкими бедрами, худощавый и жилистый, изящный, он напоминал кинжал, извлеченный из ножен, простой, но опасный.

Я подалась чуть вперед, чтобы лучше видеть. Под ногой тихо хрупнула ветка. Роллан настороженно замер. Было видно, как напряглись мускулы на его спине. Повернул голову, пытаясь определить, откуда идет звук. Я втянула голову в плечи и замерла, как мышь под веником, очень надеясь, что в кустах и в сумерках меня не видно. Губы Роллана изогнулись в лукавой улыбке. Тряхнув смоляными кудрями, граф вошел в воду. Окунулся и нырнул, исчезнув из вида, а вынырнул уже у другого берега озерца. Мокрые волосы блестели в серебристых лучиках восходящей луны, вода струилась по смуглой коже.

Граф повернулся и медленно обвел противоположный берег пристальным взглядом. В какой-то момент мне показалось, что он смотрит прямо на меня. У меня сердце в пятки упало, когда его взгляд остановился на том месте, где я пряталась: неужели он меня видит?! Или не видит, но догадывается, что за ним кто-то наблюдает? Или точно знает, что за ним подсматривают, и этот кто-то я? Ну, конечно! Не станет же он думать, что это Барри или ангел! Он точно знает, что я в кустах и смотрю на него!

Я понимала, что пора делать ноги, но теперь, когда граф смотрел прямо на то место, где я пряталась, убежать потихоньку мне казалось чем-то нереальным. Граф представлялся мне теперь не только всезнающим и всевидящим, но и всеслышащим. Я боялась не то, что уйти, но и просто пошевелиться, боялась, что он слышит стук моего сердца, а оно очень громко стучало. Странно, что Роллан до сих пор ничего не сказал, не съязвил, никак не дал понять, что знает обо мне.

Пока я в панике думала, как бы потихоньку улизнуть из кустов и удрать в лагерь, Роллан вернулся к берегу, на котором оставил вещи. Я зажала рот рукой и вообще старалась дышать через раз, глядя на графа, неспешно выходящего из озера. С каждым его шагом вода опускалась все ниже и ниже, обнажив сначала рельефную грудь, затем плоский живот. Шаг, и вода обнажила все, что скрывала раньше. Я зажала рот уже обеими руками, с выпученными глазами таращась на то, что находилось у мужчин ниже пояса. Нет, я знала, чем мужчины отличаются от женщин, и в учебниках биологии об этом читала, и рисунки в том же учебнике видела, но никогда до сегодняшнего дня я не видела мужское естество вживую. И к этому зрелищу я оказалось абсолютно не готова. Первое, о чем я подумала, что это безобразно. Потом, что это, наверное, страшно неудобно и, должно быть, мешает при каждом шаге. Затем я вспомнила, что этот отросток, как уверяли некоторые запрещенные бабушкой книги, способен доставить девушке удовольствие, и здорово струхнула, живо представив себя в объятиях графа. По моему мнению достоинство Роллана было слишком велико и не могло причинить ничего, кроме боли. Но что, если я не права? Вдруг мне так кажется только потому, что я отчаянно боюсь быть застуканной графом за подглядыванием? У страха-то глаза велики, и не такое покажется.

Пока я думала, граф полностью оделся. Немного постоял, с лукавой улыбкой посматривая на кусты, за которыми я пряталась, и ушел по тропе к лагерю. Когда его шаги стихли, а мое сердце немного успокоилось и перестало отчаянно биться о ребра, я осторожно выпрямилась и выбралась из своей засады. Куча собранного сушняка так и осталась лежать где-то среди кустов, найти ее в быстро сгустившейся темноте нечего было и мечтать. Зато можно было помечтать о другом. Например, о губах Роллана, о его руках, ласкающих мое тело...

Выйдя на берег, я забралась на тот камень, на котором совсем недавно сидел граф, и, устремив взор на бледную тень луны, спрятавшуюся за прозрачным облаком, предалась сладким грезам.

Глава 7. Ангелы и даймоны

Молния — не всегда атмосферное явление.

из личных наблюдений Эли

— А, вот ты где! — радостно заорал менестрель, незаметно подкравшись с тыла.

Я с визгом свалилась с камня и жарко вспыхнула, застигнутая врасплох: в своих мечтах я успела забраться очень далеко и совершенно потеряла связь с реальностью.

— Эля, ты чего? Это же я, Барристан, — опешил от такой реакции заколдованный менестрель.

— Барри, разве можно так пугать? — схватившись за сердце, выдохнула я и возмущенно уставилась в волчьи глаза, светящиеся в темноте двумя желтыми огоньками. — Да я чуть от разрыва сердца не умерла!

— Прости, я не хотел тебя напугать, — повинился волк и, оглянувшись по сторонам, недоуменно спросил. — А где твоя большая куча дров?

Придумать что-то с ходу я не смогла и ответила честно, утаив лишь факт появления и купания графа.

— Где-то тут оставила. Пока умывалась, стемнело, и теперь я эту кучу найти не могу. Ты мне поможешь?

— Конечно, моя добрая леди! Идем, в волчьей шкуре я хорошо вижу ночью, а если бы и не видел, по запаху бы нашел. Ты очень вкусно пахнешь, — осклабился Барри. — Но кролик пахнет вкуснее, так и знай.

— Конечно, вкуснее! — не стала спорить я, в душе надеясь, что Барри имеет в виду жареного кролика.

Волк потянул носом воздух и фыркнул.

— Тут все провоняло графом, — заявил он и с некоторым подозрением уставился на меня. — Я что, не вовремя? Вспугнул двух влюбленных голубков?

Я снова вспыхнула от смущения, вспомнив, как разглядывала голого Роллана, пытаясь представить — каково это, оказаться в его объятиях, чувствовать его поцелуи на своих губах, его руки, ласкающие мое тело?

— Н-нет, — мотнула я головой, решив, что ни за что не признаюсь, чем занималась полчаса назад. — Я его даже не видела.

— Ну, не хочешь признаваться и ладно, — легко согласился менестрель и как ни в чем не бывало спросил. — Вы целовались?

— Что? Нет! — возмутилась я, в душе радуясь, что в темноте не видно моих горящих щек. — Как ты мог подумать, что я целовалась с этим заносчивым грубияном? Да я скорее ангела поцелую, чем его!

— Губы обморозишь, — усмехнулся волк. — Не человек, а статуя ледяная, аж мороз по коже дерет, когда он на меня смотрит.

— Барри, он и есть не человек, — улыбнулась я и призадумалась: а почувствует ли сам хранитель хоть что-то, если его поцеловать? Или он и в самом деле не чувствительнее мраморной статуи?

— Моя добрая леди? — окликнул меня волк.

— А? Извини, я задумалась. Идем искать дрова, пока нас самих не пришли искать.

Менестрель встряхнулся и, опустив морду к земле, побежал через берег к кустам. Я поспешила вслед за ним, стараясь не отставать.

— Элеонора, а что ты чувствуешь, когда Фалиет рядом?

Вопрос Барри застал меня врасплох. Я слишком рано отпустила ветку, которую придерживала, пробираясь вслед за волком через кусты, и та с оттягом хлестнула меня по затылку.

— Ай! — вскрикнула я и, почесывая зудящую макушку, проворчала. — Вопросики у тебя... Ничего не чувствую. Он меня раздражает.

— Не тебя одну, — усмехнулся менестрель.

— А кого еще? Тебя?

— Меня? Нет. Скорей уж он меня пугает, — признался Барри. — Я тут подумал немного, пока... — смущенно покосился на меня волк. — В общем, подумал. Сравнил кое-что, и, знаешь, к какому интересному выводу я пришел?

Я пожала плечами, давая понять, что не понимаю, к чему он клонит.

— Вспомни, как граф вчера увивался вокруг тебя, — издалека начал менестрель.

— А он увивался? — удивилась я.

— А что еще он, по-твоему, делал? — осклабился в улыбке волк и вдруг бросился мне в ноги. — Ах, сударыня, ваши красота и ум покорили мое сердце! Я буду счастлив, если вы согласитесь составить мне компанию на пути в столицу!

Надо признать, бог не обделил Барристана талантом. У меня чуть сердце в пятки не упало, когда волк заговорил голосом графа.

— Барри, хватит! — воскликнула я, когда смогла перевести дыхание. — Не надо... Не говори его голосом.

— Хорошо, не буду, — легко согласился Барри. — Я просто хотел, чтобы ты поняла разницу между графом вчера и графом сегодня.

— Я поняла. Роллана раздражает хранитель, вот в чем причина его дурного настроения, — помрачнела я, прозревая.

— Я тебе о том и толкую, — пробормотал волк, принюхиваясь к следам, и остановился. — О, а вот и дрова! Хм... Знаешь, я думал, кучка будет побольше.

— Ну, извини, сделала что могла, — проворчала я, собирая рассыпавшийся сушняк. Помолчала, размышляя, стоит ли задавать с утра мучивший меня вопрос, и решилась, спросила. — Ты не знаешь, кто меня вчера раздевал?

— Фалиет, ему граф велел. Он сам хотел, да хранитель его к тебе не подпустил. И правильно, я считаю, нечего всяким подозрительным графьям лапать мою добрую леди, — фыркнул Барри и потрусил по тропинке к лагерю.

Я удрученно вздохнула и пошла вслед за ним. В душе смешались самые противоречивые чувства: смущение, раздражение на хранителя и одновременно облегчение и разочарование, что раздевал меня не Роллан.

Когда мы вернулись, граф уже успел разложить костер. Фалиет стоял там же, где был, когда мы с Барри отправлялись за дровами, и пристально смотрел в небо. Свет восходящей луны серебрил его белые крылья. Я тоже посмотрела, пытаясь определить, на что он смотрит, но ничего, кроме усыпанной звездами тьмы, не увидела.

— Вы заблудились, ваше высочество? — поинтересовался Роллан, смерив меня насмешливым взглядом.

'Знает!' — пронеслась в голове паническая мысль, которую я тут же подавила, призвав на помощь всю свою выдержку: что-что, а делать вид, что ничего не случилось, я научилась еще дома. Точнее, в мире, который считала домом.

— Совсем чуть-чуть, — съязвила я и бросила кучу веток ему под ноги. — Со мной был Барри, а в волчьем обличье ему легко ориентироваться в лесу.

— Да, это единственное преимущество, которое дает эта проклятая шкура, — поддакнул менестрель, лег у костра и, положив голову на передние лапы, вздохнул. — Эх, как же я скучаю по своей лютне...

Я присела рядом с Барри на корточки и погладила его по голове.

— Барри, мы что-нибудь придумаем.

Волк скосил на меня желтый глаз и снова тяжко вздохнул.

— Эй, это все, что вы собрали? — раздался недовольный голос Роллана, заставивший меня оглянуться: граф недоуменно разглядывал собранный мною сушняк. — Этой жалкой кучки не хватит на всю ночь! Чем вы занимались в лесу? Подсматривали за кроликами?

Я молча проглотила шпильку, зато Барри не смолчал.

— Мы на них охотились, — угрюмо буркнул волк. — Если вам мало дров, что собрала моя добрая леди, сходите в лес сами.

— Огонь не погаснет, — отстраненно произнес Фалиет, неотрывно глядя в небо.

— Ну, конечно! С нами же сам хранитель, он не позволит угаснуть ни пламени в наших сердцах, ни костру, — съязвил Роллан и, усевшись на расстеленный плащ, стал выкладывать из сумы немудренную провизию: хлеб, кольцо копченой колбасы, кусок сыра и сушеные яблоки.

Фалиет промолчал, хотя я надеялась, что он ответит на колкость графа. Вот уж точно ледяная статуя, подумала я, красивая, но и только. Бездушная. Мертвая. Интересно, он хотя бы теплый? Проверить это утром я не успела: Барри ворвался в комнату с плащом и сапогами раньше, чем я решилась подойти к ангелу и потрогать его крылья. Может, сделать это сейчас? И повод подходящий есть.

Помедлив, я вытащила из-под куртки бабушкин и Янкин подарок — две подвески, треугольник с рыжим авантюрином, вставленный в серебряный кругляш. Подошла к хранителю и осторожно тронула его руку. Она была теплой. Значит, за Гранью хранители становятся не просто внешне похожими на людей, но и прочие качествами приобретают, вроде теплой на ощупь кожи?

— Да, — раздалось в ответ, и я подскочила от неожиданности.

— Что — да? — переспросила я.

— За Гранью лик людской мы принимаем — так проще.

Для чего проще было понятно и без объяснений, хотя одним своим бесстрастием Фалиет с первой же минуты выдал себя с головой.

— То есть, ты сейчас мужчина? — раздался от костра смешок графа, и ангел, как ни странно, ответил.

— Да.

— О, как интересно! А женщиной стать можешь?

— Коль надобность в том будет. Сейчас удобнее быть мужем.

— Чьим? — не поняла я, удивленная способностями ангела менять пол.

— Не чьим, Элеонора, он имеет в виду, что сейчас он мужчина, — усмехнулся Роллан и лукаво подмигнул Фалиету. — Напомни мне, чтобы я прислал к тебе девицу погорячее, когда мы доберемся до замка моей тетки.

— Зачем? — не понял хранитель.

— Хочу проверить, правда ли, что хранителя невозможно соблазнить женскими прелестями.

— Роллан, как вам не стыдно! — вспыхнула я. — Он же ангел!

— Сейчас он мужчина, он сам так сказал, — возразил Роллан и ослепительно мне улыбнулся. — Меня вот очень легко соблазнить. Мало того, я ничуть не против быть соблазненным. Не желаете ли испробовать на мне свои чары, принцесса?

— Идите к черту, граф! — не выдержав, вспылила я. — Пусть вас соблазняет кто-нибудь другой.

— Увы, кроме вас здесь нет никого, кто мог бы это сделать, — притворно огорчился Роллан. — Барри волк, вы отказались, а наш крылатый друг сейчас мужчина. Хотя... если он на какое-то время решит сменить пол...

— Господин граф, вам не надоело? — невольно засмеялась я, начав привыкать к его шуткам, и снова повернулась к ангелу. Осторожно коснулась его крыла — перья в темноте отливали серебристым металлическим блеском и на ощупь оказались жесткими. — А... какие вы за Гранью?

— Разные, — уклончиво ответил Фалиет. — Не в силах объяснить я, а ты понять не в силах. Оставь это.

Я пожала плечами, мол, не хочешь объяснять и не надо, и снова, уже решительно потеребила его за руку — ангел и ухом не повел. Тогда я ткнула подвеску ему под нос и спросила:

— Фаль, ты говорил о ключе. Это случайно не он?

Фалиет даже не взглянул на нее.

— Нет.

— Как ты можешь быть уверен, если даже не посмотрел, что я тебе показываю? — возмутилась я.

— Чтобы понять суть вещи, смотреть мне на нее не нужно. Твоя подвеска — амулет Янтарии, портал открывший в Верлос.

Так вот что случилось, когда я соединила две половинки! Я-то думала это Янка замаскировала портал под в канализационный люк, а оказывается я сама его открыла как раз над ним.

— Так, значит, если его разнять на две половинки, я вернусь назад? — обрадовалась я: быть принцессой в бегах мне не нравилось, уж лучше вернуться не-домой и снова все ломать, чем самой быть сломанной злой мачехой.

— Элеонора! — подскочил Барри, услышав мои слова, и жалобно, совсем по-собачьи заскулил.

— Нет. Он пуст, — ответил Фалиет, продолжая неотрывно смотреть в небо, и менестрель, облегченно вздохнув, снова лег у костра.

— То есть как — пуст? Фалиет, ау! Да на что ты там смотришь? — не выдержала я, вставая рядом с ним, и удивленно охнула, увидев у самого горизонта бледные всполохи молний. — Гроза?

Ночное небо не омрачало ни единое облачко, и молнии, разрывающие его у самого горизонта, казались чем-то противоестественным. Гроза была еще далеко, раскаты грома пока не доносились до нашего лагеря, но направлялась она в нашу сторону. Это было как минимум странно, учитывая, что не чувствовалось ни дуновения ветерка: он притих, забившись под темное брюхо дубравы, как насмерть перепуганная собака в конуру.

— Это не гроза, — мрачно ответил вместо хранителя Роллан, глядя в ту же сторону, что и Фалиет.

— Ну, на северное сияние тоже как-то не похоже, — хмыкнула я. — Никогда не видела, чтобы молнии сверкали в ясном небе и без грома.

Граф лишь усмехнулся и покачал головой.

— Это не гроза, — повторил его слова Фалиет. — Кипит там битва.

— Чего? Битва? — сбитая с толку, переспросила я. — Что-то не похоже. Если только там не бьются на световых мечах два великана.

Фалиет промолчал, встревоженно вглядываясь в горизонт. Граф тоже не проронил ни слова, смотрел, как и хранитель в небо, кривя губы в странной ухмылке. На мгновение мне показалось, что Роллан злорадствует, и уж точно не по поводу проигрыша плохих парней. Я оглянулась, ища менестреля, но его не было у костра: прижав испуганно уши и поджав хвост, волк медленно пятился прочь с полянки, пока не забился в самую гущу кустарника, где и затих, слившись с ночной тьмой. Лишь желтые огоньки глаз выдавали место, где он спрятался.

Закручиваясь гигантской спиралью, огненная аномалия медленно перемещалась по небу, приближаясь к нашему лагерю бесшумно, медленно и неотвратимо. Я уже и сама видела, что грозу огненные всполохи напоминают весьма отдаленно. Сравнивая битву хранителей и даймонов с битвой двух великанов, вооруженных световыми мечами, я не была так уж далека от истины. Ошиблась лишь с числом бойцов: звездное небо кипело тенями — светлыми и темными, одинаково крылатыми и похожими на призраков. Там, где светлая и темная тени бросались друг на друга, вспыхивали яркие вспышки света, так похожие на молнии. И все это в полной тишине: ни криков, ликующих — победителей, отчаянных — поверженных, ни звона мечей, ни въедливого шипения пламени. Для меня это зрелище было странным и завораживающим: поле боя — небо над головой, а мир внизу словно замер в тревожном ожидании победы или поражения своих защитников.

— И кто побеждает? — не выдержала я гнетущей тишины.

— Хранители, — прищурился Роллан и в тот же миг одна из темных теней, прорвав кольцо ангелов, устремилась вниз, к нашему лагерю. Вслед за ней, сложив крылья и нырнув в крутое пике, бросились три светлые тени. Это было красиво и страшно одновременно. Я стояла, задрав голову, и, раскрыв рот, наблюдала за погоней. Темный стремительно приближался, светлые настигали, а потом разом ударили чем-то, похожим на раскаленные мечи, и даймон вспыхнул.

Я даже пикнуть не успела, как Фалиет, с шелестом расправив крылья, схватил меня в охапку и бросился в сторону. Упал на землю, прикрыв меня собой и крыльями от горящих ошметков даймона. А тот горел, как бумага, быстро, рассыпаясь огненными головешками прямо над нашими головами. Одна из них угодила в костер, словно пушечное ядро разметав по поляне горящие ветки. Испугано заржали лошади, заметались, пытаясь оборвать привязь и удрать. В кустах подвывал от страха Барри. Я вцепилась в Фалиета, с ужасом глядя, как одна за другой темные тени взрываются, настигнутые мечами хранителей, словно фейерверки в новогоднюю ночь. На землю хлынул настоящий метеоритный дождь из кусков тел, объятых пламенем. Запахло горящей листвой, как осенью и озоном, как после грозы.

Фалиет плотнее сомкнул крылья, лишив меня возможности видеть, что происходит, и так сильно прижал к земле, что мне стало нечем дышать в его объятиях.

— Фаль, я задыхаюсь! — пропыхтела я, пытаясь хоть немного ослабить его хватку.

Он чуть разжал руки, и я жадно вдохнула дымный воздух.

— Эй, хранитель! — послышался крик Роллана. — Бери принцессу и уноси отсюда, пока лес вокруг не занялся!

Фалиет и сам мгновением раньше пришел к тому же решению. Еще до того, как граф закончил говорить, он подхватил меня на руки и взмыл в небо.

— О-у! — испугано вскрикнула я и обхватила ангела за шею. Покосилась вниз и тут же зажмурилась.

— Встретимся на опушке у кривой сосны, что рядом с дорогой! — прокричал вслед Роллан и бросился к лошадям.

— Не смотри вниз, — раздался над ухом ровный голос Фалиета.

— Страшно...

— Я держу тебя.

— А вдруг ты устанешь и уронишь меня?

— Нет.

— Ну а вдруг?

— Элеонора, признателен я буду, если сейчас немного помолчишь ты.

— Зануда ты, Фаль, — обиделась я и замолчала. Правда, ненадолго. — А Барри? Мы забыли Барри!

— Он с графом. Прошу тебя, не дергайся.

— Тебе тяжело? — тут же испугалась я.

— Нет.

Я обижено замолчала. Немногословность ангела отбивала всякую охоту говорить, но... Мне хотелось получить ответы на свои вопросы. И начала я с того, что сильнее всего щекотал мое любопытство.

— А ты правда можешь стать... женщиной?

— Нет. Я мужчина. Могу лишь морок навести, коль будет в том нужда.

— О-о-о... — я не нашлась, что на это ответить и, немного помолчав, задала следующий вопрос. — Почему Янка... То есть, Янтария... моя крестная... — я замялась, подбирая слова. — Почему она не вернулась в Верлос вместе со мной?

— Амулет мог перенести лишь одного. Ты важнее.

— А как же Янка? То есть, крестная Янтария? — округлила я глаза. — Осталась навсегда в том мире?

— Нет, пробить прямой портал без амулета непросто. Ей с силами собраться надо.

Я кивнула, успокоенная его объяснением: значит, сейчас Янка копит силы для возвращения. Это хорошо, хоть одно знакомое лицо в незнакомом мире. Ну и устрою же я ей головомойку, мстительно подумала я, предвкушая, какой грандиозный скандал закачу этой обманщице.

— А моя бабушка? Она действительно была моей бабушкой? — задала я следующий вопрос.

— Нет, госпожа Норсе была твоей нянькой, — незамедлительно ответил Фалиет.

Ну, конечно! Разве стала бы Глициния регентшей при принцессе-младенце, будь у той родная бабушка? Вряд ли. Я удрученно вздохнула — снова обман! Всю жизнь от меня скрывали правду, но зачем? Чтобы маленькая принцесса, играя в песочнице с другими детьми, не разболтала секрет? Да кто бы поверил маленькой девочке, если все девочки в этом возрасте считают себя принцессами?

— Напрасно обвиняешь ты Янтарию во лжи, — заговорил ангел. — Пыталась защитить она тебя. Глициния могла послать убийц по следу.

— Я понимаю, — проворчала я. — Но они могли бы рассказать мне все, когда я выросла. Подготовить к тому, что ждет меня здесь.

— Я, как и ты, сбит с толку, — признался Фалиет. — Должна была Янтария открыть тайну твоего рождения в день твоего шестнадцатилетия.

— Наверное, она боялась, что я ей не поверю, — печально улыбнулась я, глядя вниз на покрытую мраком землю. — И правильно боялась, я бы и в самом деле не поверила ей, слишком это невероятно. Я и сейчас до конца не верю, что это правда. Все жду, когда ты мне скажешь, что произошла ошибка и вернешь меня домой.

— Я не ошибся, — как всегда бесстрастно ответил хранитель.

Я замолчала, разглядывая его лицо: высокий, умный лоб, прямую линию носа, стремительный размах бровей, немного резковатые скулы, мужественный подбородок и красиво очерченные, не по-ангельски чувственные губы. Взор холодных голубых глаз был устремлен вперед, во тьму, и я быстро, стараясь обогнать собственные мысли и не вспугнуть ими хранителя, подалась вперед и вверх и легко поцеловала его в губы.

Фалиет вздрогнул и судорожно дернул крыльями, сбившись с размеренного ритма. Державшие меня руки разжались, и я с визгом повисла у ангела на шее, болтая ногами в пустоте. В этот жуткий миг я могла думать только о том, как удержаться и не рухнуть вниз: идея проверить здесь и сейчас предположение Барри, отморожу ли я губы, если поцелую хранителя, оказалась не просто неудачной, она грозила гибелью. Правда, теперь я точно знала, что губы Фалиета мягкие не только с виду.

Пока я, визжа, цеплялась за шею ангела и мысленно прощалась с жизнью, он выровнялся и ловко перехватил извивающуюся меня под колени. Крылья снова размеренно били по воздуху, и, мне казалось, Фалиет поднимался в небо выше. Я перестала визжать и дергаться, со страхом заглянула в лицо ангела и приоткрыла от удивления рот: Фалиет больше не выглядел бесстрастной, отстраненной ото всего статуей. Лунного света было достаточно, чтобы рассмотреть растерянность и смятение на его лице. Казалось, он никак не мог решить, что делать дальше, то ли опустить меня на землю и исчезнуть за Гранью, то ли прочитать мне нудную лекцию о том, как не должно вести себя смертной принцессе с бессмертным хранителем, временно приставленным к ней в качестве телохранителя.

— Прости, — не выдержав, прошептала я.

В тот же миг лицо Фалиета разгладилось, и как я не вглядывалась, больше не могла прочесть в нем ничего: ангел вновь нацепил маску бесстрастия.

— Мои... губы не превращают в лед то, чего касаются, — ровно произнес Фалиет, лишь едва слышная хрипотца выдавала, какие чувства на самом деле бушуют в его душе. — Прошу тебя, впредь спрашивай о том, что знать ты пожелаешь — отвечу я.

— Обещаешь? — обрадовалась я, что меня так быстро простили.

— Да, — ответил Фалиет и крепче обнял меня за плечи.