Свиток первый. Общий файл.

Они миновали сквозные залы, вышли на открытую веранду, в полутьму сада. Сань-Синь быстро прошел по веранде и вступил на галерею, ведущую к восточному флигелю, в котором располагались его личные покои. И только здесь остановился и развернулся к своему спутнику, пряча лицо в последнем сумраке быстро уходящего дня.

— Я прервал один визит, и собираюсь сделать другой... — замер, ожидая протеста. Но секретарь-телохранитель промолчал, никак не выказывая недовольства. — Будет лучше, если о нем узнаете только вы и...

— Визит будет долгим? — мягко уточнил собеседник, давая понять, что в главном препятствовать не будет.

— До послезавтра.

Ма Сюэ кивнул, замер на несколько мгновений, размышляя.

— Вы заболели. Не слишком серьезно. Об истинном положении дел будет знать только дворецкий и одна служанка, — он тактично не упомянул еще одно лицо, не известить которое не имел права. — Остальное, как я понимаю, вы организуете сами.

Князь кивнул: — "Да".

— Хорошо. Через половину стражи улица будет чиста. Удачи вам. И берегите себя, господин Цензор, — секретарь поклонился. Он сказал все, и напомнил о главном долге. Осталось организовать "дверь" в охране усадьбы, не вызывая ненужных толков, и проинструктировать дворецкого со служанкой.

Сань-Синь кивнул в ответ.

До поста Цин-Лун Мэнь он добрался быстро. Гвардейские патрули, ослепленные собственными фонарями и оглушенные звуками собственных шагов, почти не мешали. Лишь тормозили ненадолго, заставляя переждать в тени. Но стражи на воротах было не миновать (разве что перелазить через стену). И здесь выручил пропуск, удостоверенный собственной печатью. Караульный гвардеец без лишних вопросов и попыток заглянуть под широкую коническую шляпу позвал офицера. Тот, коротко глянув на печать, отдал приказ, и вскоре обитая бронзой калитка тускло лязгнула замком за спиной. Сань-синь вступил во Внешний город.

Здесь, за стеной Императорского города, был другой мир. Похожий на сошедший с ума улей, Внешний Чан'ань еще не спал. Звучал гулом присутственных заведений, шумом недалекой драки, пьяной песней...

Сань-Синь прислушался, привыкая. Скользнул в тень, выбирая путь так, чтобы не столкнуться с другими любителями гулять в темноте.

И как не пытался сосредоточиться, посторонние мысли продолжали свой хоровод, всплывая неясными образами и короткими фразами.

Город был слишком большим, шумным,.. безалаберным. Даже внутри стен, предназначенных скорее не для защиты от внешнего врага, но для ограничения изменчивой плоти города, его жителей... Его брали много раз. Как дешевую государственную проститутку. И редко кто ревниво отстаивал право им обладать. Лишь дважды за всю историю город выдерживал недолгую осаду. Обескровленный, наполовину вымерший и отчаянный до злости... Умирал во время очередного потрясения, неспособный справиться с собственным дерьмом и блевотиной. И рождался вновь, укладываясь в строгие линии между магистральными улицами. Одевался стенами до нового разорения. Вечный Покой в непрерывном изменении, где находка равнялась потере, а искусство стало ремеслом...

Путь оказался недолгим и благополучным. Сань-Синь повернул, со Второй Южной улицы на Третий Восточный проспект, а с проспекта на Первую Южную. Легко перебрался через стену района в нужном месте и темными узкими улицами добрался до знакомого забора — беленой глиняной стены с черепичным скатом, возвышавшейся на семь чи.

Он мог без труда взобраться на нее, использовав как подставку меч... Но упрямство взяло верх. Не чувствуя сейчас той вязкости, непослушания тела, каковое охватило его в доме Чен Шоу, решил рискнуть. Бросил себя в разгон навстречу противоположной стене, заставляя мышцы вздуваться и почти рваться на каждом шагу, оттолкнулся на очередном шаге, прыгнул на преграду, принял тело на выброшенную вперед ногу, словно продолжая бежать по вертикали. И уже второй ногой выстрелил себя в направлении стены нужного дома.

Ни связки, ни координация не подвели — он погасил движение присев на коньке ската и... увидел стоящую на крыльце Хуань-Хуа. Девушка замерла в тени светлым неподвижным силуэтом. Сань-Синь спрыгнул во двор и медленно пошел к ней.

— Ты ждала меня, — улыбнулся он, когда смог различить ее милое лицо, — Ты почувствовала, что я приду?

Она протянула руку, пытаясь найти его, и, коснувшись пальцами его ладони, едва ощутимо дрогнула, улыбнулась смущенной и немного озорной улыбкой, привычно чуть склонив голову и глядя ему в лицо. Невидящими глазами.

— Я знала, что ты придешь... Когда-нибудь...

Тихо засмеялась, заставив его задохнуться от восхищения. Развернулась, удерживая его руку, и уверенно повела в темноту дома. Сань-Синь только кивнул мелькнувшему в тускло освещенной боковой комнате Ши Хао и успел увидеть ответный кивок.

А потом была бочка горячей воды и мягкие, чуткие руки Хуань-Хуа, объятия полотенца и гостеприимная постель. И она. Он любовался ею, не видя ее. Губами. Руками. Телом... Пробовал ее на вкус и вдыхал ее запах... Как и она. И было ощущение единения, закончившееся маленькой смертью, которая и есть путь к новой жизни... И сон в ласковых объятиях — клинок успокоился в своих ножнах, увидел мирные сны.

...

Сильный толчок вырвал его из ставшего тревожным сна.

— Лян... — едва слышно позвала его Хуань-Хуа известным ей именем и, почувствовав его пробуждение, с неожиданной силой зажала ему рот рукой, — в доме кто-то чужой.

Сань-Синь превратился в слух...

Стук веток и шорох листвы. Далекая ругань — визгливый женский голос и монотонный мужской бас. Еще дальше вой собаки... А рядом ничего кроме биения сердец и дыхания женщины лежащей рядом...

Когда внизу вдруг упало что-то металлическое, и опять наступила тишина, Сань-Синь мягко убрал ладонь от своих губ. Соскользнул с ложа, быстро и осторожно ставя босые ноги на знакомые доски пола... Нашел ножны, медленно, стараясь не шуметь, обнажил меч и шагнул к двери в коридор.

Мысли быстро сменяли друг друга: Ши Хао никого не мог пустить — его убили; убийц несколько, и они перекрывают пути отхода; через окно с Хуань-Хуа не уйти; пробить глинобитные боковые стены комнаты трудно; на втором этаже три комнаты и проверять будут все... Он остановился перед раздвижной стеной, представлявшей собой легкую деревянную раму с натянутой на ней расписанной тушью бумагой. "Дверь им придется отодвигать..."

Когда за тонкой преградой двери раздался едва слышимый шорох одежды, Сань-Синь поднял меч на уровень груди и повернул его плоскостью лезвия параллельно полу, уже зная, что в коридоре двое...

Стена дрогнула и начала медленно двигаться в сторону... Клинок прошел сквозь бумагу и, скользнув по кости, вонзился в мясо. Продолжая его движение, Сань-Синь ударил всем корпусом в хрупкую деревянную раму стены. Треск разлетающихся от удара деревянных планок, мгновенная боль в ободранных плече и бедре, тут же забытая... Он прыгнул в сторону от убитого. Под воздетые для удара руки второго убийцы. Ведомый движением хозяина, меч легко покинул умирающее тело и по широкой дуге пересек грудь еще живого врага. Тот замер на мгновения и стал падать... Падать...

А Сань-Синь уже стоял позади него и слушал, пытался уловить в глубине дома звук...

— Окно! — пронзительный и короткий крик Хуань-Хуа развернул его на месте. А темная фигура, влетевшая в окно, уже неслась к нему, строя сразу несколько вариантов атаки. Равнозначных... Не парируемых одновременно... И осталось только атаковать самому, навязывать защиту, не размышляя выбирать верный путь... В растянувшемся мгновении мечи скользнули друг по другу, отразили тусклый красный отсвет за окном, и рассекли плоть, словно лодки воду... Мысль и боль запоздали. Догнали уже на излете, едва опередив звук падающего вражеского тела. Облили огнем боли плечо и ребра справа, заставили челюсти сжаться, едва не раскрошив зубы...

Хуань-Хуа неподвижно и изумленно смотрела на разгорающееся за окном зарево. Как-будто зрение вернулось к ней перед смертью. Кровь на бледной коже груди выглядела черными кляксами...

Ань-Го, по прозвищу Томоэ.

Темнота и темнота, смена густого черного и почти серого. Давит вязкой тяжестью, разлетается легкими тенями на галереях, пляшет уродливой фигурой на прозрачном полотне дверей и занавесов.

Иногда Томоэ узнает место, и тогда спешит знакомой дорогой прочь, к свету, к теплу — зябко плутать в безлюдной черной глухоте... Но одна комната, похожая на омут, другая, и опять место совсем незнакомое. Нет еще страха, но тревога холодной змейкой ползет к сердцу, шипит все громче: "С-страш-шно"...

...

В растянувшемся безвременье пустого дворца вдруг вспыхнула, словно изнутри подсвеченная фигура. Осветила проем двери голубоватым маревом. Что-то столь знакомое, дорогое было в этой фигуре, что Томоэ метнулась к ней, не раздумывая. И почти сразу увидела лицо. Длинное, изящное, с миндалевидными глазами, очерченное глубокой синей тенью падающих на плечи волос...

— Брат! Ты жив! Я знала! Не верила!..

Слов не слышно, как будто неподвижность и темнота проглотили их. Но они прозвучали, отозвались движением глаз любимого старшего брата. Его руки раскрылись навстречу ей. А губы растянулись в радостной улыбке...

— То-омо-оэ-э... Томоэ!

Зов издалека, со спины, зацепил ее. Остановил... И Томоэ только успела увидеть боль разочарования на лице Генро, когда ее подхватило и понесло куда-то... куда-то.

...

— Госпожа! Госпожа, Томоэ! Очнитесь же!

Она вскинулась оглушенная пробуждением. Села рывком на постели, едва заметив, как соскользнули с плеча чужие ладони.

— Госпожа, вставайте!

Голос был полон тревоги, подгонял, звал нетерпеливо. Девушка проморгалась, отгоняя сон. Оглянулась.

— Госпожа, надо бежать, пожар...

Томоэ вскинулась опять, проснувшись окончательно. Машинально запахнула спальный халат на груди.

— Пожар?

Впрочем, она уже сама увидела красные блики на стенах и белье, ореол подсвеченных красным волос, вокруг серого в тени лица Инори. Та, такая же полуодетая, стояла на коленях перед постелью и вместо плеча госпожи стискивала угол одеяла. И ее сжатые кулачки, блестящие красноватыми отсветами костяшки, напугали больше чем напряжение в голосе.

Томоэ скатилась с низкой постели, больно ударившись пальцами ног о дощатый пол — спала в летней спальне, в зимней пол был выложен плиткой — и тут же забыла об этой боли. Приговаривая ответное, тревожное: "Бежим, скорее, скорее", — ринулась, стуча коленями, к столику у изголовья, ухватила, не раскрывая, золоченую шкатулку с диадемой, зеркальцем и печатью Наследницы. Прижимая ее, холодную и тяжелую, к груди, поднялась с колен и бросилась за Инори вон из комнаты.

И на выходе столкнулась с Хаянари. Здесь, снаружи, в шуме близкого пожара, в суматошных порывах воняющего гарью ветра, в свете пляшущего над соседними крышами огня, Учитель возвышался мрачной фигурой, исполненной тяжелой уверенностью, пугавшей и успокаивавшей одновременно. Он стоял, положив кисть на рукоять цзяня, висевшего на поясе. А рядом, перекошенный, растрепанный, похожий на старую, испорченную куклу, замер евнух из дворцовой охраны.

— Отец! — Инори подскочила к Учителю и замерла, склонив голову в немом ожидании приказа. И Томоэ, увидев странные темные пятна, покрывавшие одежды воспитателя и охранника, тоже замерла, уставилась на Хаянари, прикипела спрашивающим, послушным взглядом. Руки ее уже гудели от тяжести шкатулки.

Молчание продлилось не долго. Четыре быстрых взгляда, вдох и выдох.

— Возьми только знаки власти, остальное оставь, — голос отдавал металлом, приказывал Томоэ. Учитель повернул голову к стражнику: — Иди, ты знаешь что делать.

Опускаясь на корточки, и почти роняя шкатулку на доски, принцесса успела увидеть, как евнух, кивнув на ходу, побежал в сторону ворот дворца Наследницы, скрылся за углом, как шагнул к тому же углу Хаянари и там замер, что-то высматривая и ожидая, пока девушки закончат сборы.

Замок послушно и тихо щелкнул, открывая крышку. Печать в атласном мешочке, маленькое бронзовое зеркало и ажурная золотая диадема с длинными, украшенными жемчугом подвесками, легли на подставленное Инори полотно. Служанка скупыми движениями завернула драгоценности и замерла на миг, когда пальцы хозяйки коснулись ее рук. Быстрый обмен взглядами: "Я сама" — "Да, госпожа". И девочки вместе встали, повернув лица к своему защитнику и командиру.

А тот не оборачиваясь, плавным движением вытащил меч из ножен и сделал шаг назад, к ним, укрываясь за углом от кого-то в стороне ворот. Но тут же вышел обратно, расслабившись, хотя и не убирая меча.

— Где принцесса! — выскочивший из-за угла мужчина стоял на мостовой, и девушки из глубины галереи увидели только его голову, с растрепанной прической, плечи и торс. Тут же появился второй мужчина, в распоротой на груди одежде дворцовой охраны.

— Кто вы? — спросил Учитель. Инори спиной задвинула госпожу в тень, подальше от глаз мужчин.

— Цзишичжун Чжан Хуй, — ответил растрепанный и тут же добавил. — Я вас знаю. Вы У-Ней Юэ-Ше, наставник принцессы, — голос стал менее напряженным. — По приказу императора я должен передать ей... кое-что. Госпожа, это вы? — он увидел, наконец, девушек спрятавшихся в тени.

Томоэ шагнула из-за спины служанки и неожиданно ломким голосом произнесла:

— Да...

На лице мужчины мелькнуло облегчение.

— В таком случае следуйте с нами, — резко оборвал начинающийся разговор Хаянари. Развернулся и пошел вглубь лабиринта дворцовых построек, прячась в тени галереи. Оглянулся на девушек и чиновника императорского секретариата. — Что снаружи?

Те последовали за ним, и девочки услышали короткое и жуткое по содержанию описание происходящего за стенами. По словам Чжан Хуя бой шел везде. Мятежники, при упоминании которых у чиновника перехватывало голос, теснили охрану и жгли все, что могло гореть, запирая огнем путь беглецам и гвардии. На аллеях и у ворот дворцов шла резня беззащитных людей, пытающихся вырваться из пламени.

— ... Я потерял четверых своих людей, пока добрался сюда, — закончил Чжан.

Томоэ вдруг поняла, что мужчина едва удерживается, чтобы не сорваться в истерику. И, наверное, ужаснулась бы сама, но Хаянари гнал вперед, загружая внимание, а краткая и емкая речь рассказчика заставляла думать. Времени на панику не оставалось.

— С вами был еще кто-то? — спросил Учитель, не оборачиваясь.

Чжан Хуй кивнул за его спиной, видимо, забыв, что вопрошающий его не видит. Добавил:

— Со мной было еще четыре охранника. Я оставил их у ворот... — пальцы его крепче сжали длинный сверток и тяжелый, но небольшой мешок, скрывавший что-то угловатое.

Томоэ оглянулась на замыкавшего шествие евнуха-охранника. Тот шел с обнаженным мечем, шаря по сторонам настороженным взглядом, и периодически оглядывался назад.

— Что у вас в руках? — спросил, между тем, Учитель.

За краткое время рассказа они подошли к восточному флигелю, соединенному с остальным комплексом привычным крытым переходом, справа от которого раскинулся небольшой сад с искусственным прудом, а слева, до стены ограждающей дворец белел камнями мостовой небольшой прямоугольный дворик.