Эвиана. Общий

"Далхрос! Если я начала ходить во сне уже после второго дня, что же будет через месяц? Взлететь на метле попытаюсь?"

Я положила бумажку на стол и залезла под одеяло, рассчитывая на нормальный здоровый сон до утра.

Хвала светлому богу, мои надежды оправдались.

Глава 4

Историей движут войны. Кто выходит из них победителем, тот и исторически прав.

Выпускники Высшей школы (и даже те, кто так и не сумел её закончить) служат государству. Иногда — на поле боя, но я знала, на что шла.

Использовать магию против неприятеля не только соблазнительно, но и целесообразно. Чем больше солдат противника скосят заклинания, тем меньше останется на долю простых воинов. Правда, у врага зачастую тоже есть волшебники...

В Высшей Школе изучают историю, но не обычную, доступную всем и до смерти надоевшую всем же стараниями учителей, а другую.

Эту историю на протяжении тысячелетий писали и победители, и побеждённые. В ней они не очерняли друг друга, не преувеличивали, не преуменьшали.

Только факты, только беспристрастный анализ.

...С интересом и трепетом я внимала каждому слову мастера Убертина. Он не был похож на мага: одежда самая обычная, на шее — ни одного амулета, даже самого простенького, седые волосы коротко подстрижены. Правый глаз закрыт чёрной повязкой, из-под которой виднелся край шрама от ожога.

В отличии Таориса или Алмора, благородное происхождение которых любой мог определить с первого взгляда, Убертин не казался дворянином. Высокий, худощавый — даже сухощавый, смуглый (как и Гальран, мастер принадлежал к потомкам исконных обитателей земель Тельсиронской империи), он сошёл бы за выходца из простого народа, однако золотое кольцо на среднем пальце правой руки ясно указывала на его статус. Убертин являлся представителем знати, причём старой, а не новой. Десятки поколений его предков верой и правдой служили Меронии.

Мастер Правдец — так я решила называть про себя Убертина — не утаивал от нас, юных магов, "грязных" страниц истории королевства. В большой политике для достижения желанной цели не стесняются в средствах, на войне — тем более. Впрочем, в его изложении даже самые неприглядные приёмы казались оправданными при определённых обстоятельствах. Я припомнила давний разговор с дядей: мне, воспитанной на классических романах, казалось неприличным источник обогащения нашей семьи.

— Чем мы отличаемся от мародёров?

— Понимаешь, Эви, — тяжело вздохнув, сказал Виор Флорени. — Это как со шпионами и разведчиками. Одних мы презираем, другими гордимся, потому что они на нашей стороне.

Поскольку лекция была вводная, в конце мастер историк расщедрился на жест дружелюбия:

— Кто желает сыграть в "битву королевств"?

Я встрепенулась. Выигрыш у мастера — а Убертин, несомненно, был им — мог поднять мой авторитет у однокурсников. С другой стороны...

— Я согласен.

Далхрос! Мой кусок славы дерзнул украсть Гальран.

"Битва королевств" — старинная стратегическая игра. Стороны в ней символизируют страны, доска — поле брани, а фишки — силы противника.

— Выбирайте государство, — предложил учитель моему одногруппнику, когда принесли набор для игры.

— Мерония, — без колебаний сказал Гальран.

— Достойно.

— Я знаю.

Сам Убертин выбрал Фандерру, нашего восточного соседа. В "битве королевств" его особенностью являлась хорошо развитая медицина и правитель, при вступлении на трон наделяемый ослепительной красотой и даром убеждения. У Меронии же был Орден.

Затаив дыхание, всё аудитория наблюдала за ходом сражения. Из принципа я болела за мастера.

Гальран играл жёстко. Не щадя людей, он быстро продвигался по территории противника. Казалось, победа будет за ним, но в решающем бою половина его войск переметнулась к Убертину, а большинство из оставшихся солдат и магов не могли сражаться из-за поразившего армию недуга.

"Так тебе и надо", — с удовлетворением подумала я.

— Не могли бы вы объяснить, — сдержанно попросил юноша, тупо уставившись на доску с разгромленной Фандеррой Меронией.

— Охотно. Вы, молодой человек...

— Гальран.

— ...вы, молодой человек, весьма умны, — как ни в чём не бывало продолжил мастер историк. — Но ум без хитрости в военном деле бесполезен. От насланного поветрия можно было спастись, взяв на службу пленных медикусов, а что до перебежников... Вы обращались со своими людьми как тиран, и потому они отвернулись от вас.

— Ясно, — глухо сказал "мизерикордия".

— Если смирите гордость, станете хорошим командиром, — ободрил его Убертин, и произнёс, обращаясь к аудитории: — Любовь людей великая сила. Запомните это.

— Страх сильнее любви, — бесстрастно заметил Гальран.

— Верно, — кивнул учитель и сдвинул повязку.

"О, светлый бог..."

Вокруг правой глазницы у мастера был отвратительный шрам, а на месте самого ока — багровый пульсирующий шар.

— Ненависть сильнее страха, — спокойно проговорил маг. — Один мерзавец так опротивел мне, что хоронили его потом в ма-а-аленькой урне.

На законный перерыв я уходила в приподнятом настроении. Не то что бы во мне взыграло злорадство...

— Мастер Убертин кажется хорошим человеком, — сказал Тори, аккуратно счищая кожуру с яблока. Выдался погожий день, и мы решили перекусить во внутреннем дворе Школы.

— Ага. Знает, как ставить на место наглецов. Мне по нраву его подход.

— Эви! Гальран вовсе не так плох, как ты думаешь, — укорил меня полуэльф.

"Он много хуже. С людьми иначе не бывает".

Над убранством внутреннего двора Кортарин работал много позже и в гораздо лучшем настроении, чем над основными корпусами Высшей Школы. Здесь были и деревья, и статуи, и пруд с большими бело-рыжими рыбами... Впрочем, тёмновековый монарх не до конца изменил себе. Деревья были представлены елями и кипарисами, статуи — памятниками погибшим в бою героям Ордена, а про рыб ходил слух, будто бы им несколько сот лет, и они на самом деле нарушившие цеховые законы маги.

Я и Тори сидели на лужайке, поросшей колдовской травой с крохотными фиолетовыми цветочками и мирно вкушали скромную пищу, ниспосланную нам светлым богом (через школьную столовую). Птички нежно щебетали, в воздухе витали приятные ароматы, а компанию мне составлял милый — во всех отношениях — полуэльф. Мир и благодать царили в моей душе. Даже стремительное приближение к месту нашего пикника некой рыже-красноволосой особы не могло изгнать их.

— Мы ведь не нарушаем какое-нибудь глупое правило из Устава? — лениво спросила я приятеля.

— Нет, — тут же ответил Тори. — Нельзя сидеть на обычной траве, а здесь волшебная.

Я хмыкнула. Вот уж не подозревала, что тепло подумаю о магах-недоучках, создавших давным-давно по ошибке сорняки вместо заказанного медикусами нового сорта лечебных трав. У колдун-травы всего одна слабость — она растёт лишь в местах, где часто и помногу волшбят. Без магии она умирает, но зато с территории Высшей Школы её ничем не выжить.

— Немедленно утихомирьте своего!..

Лицо Ульдерики пылало гневом.

— Своего чего? — с любезной улыбкой спросила я.

— Своего кого, — отпарировала наглая девица.

"Уела". Моё хорошее настроение безнадёжно скисло.

— Что случилось?

— Один из ваших затеял ссору с Ковином и Эадвином возле памятнику первому Великому Магистру. Это запрещено Уставом!

— Почему же ты их не разняла?

— Я пыталась, — процедила дворянка, буравя меня взглядом. — Они и слушать меня не пожелали.

— Вот как? Знаешь, мы ведь тоже можем потерпеть неудачу.

— Договоритесь, — заверила меня наследница рода Толанор. — Про "мизерикордию" говорят, вы друг друга стоите.

Стиснув зубы, я подхватила Тори и направилась к месту "разборок". Злость мешала рассуждать здраво, и потому мне пришло в голову спросить имя зачинщика беспорядка. Им оказался... Лейан.

Возле памятника Ильгару Холодному Огню, основателю Ордена и его первому главе, двое молодых мужчин теснили одного, белоголового. В руках у всех троих были мечи — не деревянные ученические, а самые настоящие.

"Далхросианец бы побрал дворянскую спесь!"

И Эадвин, и Ковин, и даже Лейан сняли мантии: долгополые одеяния не мешали бы вести бой. Без ученических облачений юноши ничем не отличались от своих не обладающих даром сверстников — драчливых сверстников.

— Эй! Что вы творите?

— Не мешай, Эвиана, — огрызнулся "мизерикордия". — Я защищаю свою честь.

Я повернулась к Ульдерике.

— Видишь, он не стал меня слушать.

— Ты плохо старалась, — прошипела "благородная"

— Лейан сказал, что защищает свою честь. Может, тебе стоит утихомирить любовника?

— Ковин мне не любовник!

— Ну-ну...

Тем временем Лейан холодно проговорил:

— Решайте, кто первый. Впрочем, можете нападать и вместе — мне всё равно.

Белоголовый северянин говорил как герой из легенды и даже выглядел как он: красивый, презирающий смерть. Даже простая одежда — белая рубашка и чёрные штаны — работали на образ.

Эадвин и Ковин переглянулись и перешли в наступление.

Аристократы сражались хорошо, но Лейан превосходил их. Хотя его техника оставляла временами желать лучшего, недостаток умения он с лихвой возмещал исступлением. Ни первая, ни вторая, ни третья рана не остановили "мизерикордию".

— Они убьют его! — в ужасе воскликнула Ульдерика. Увы, она беспокоилась не за жизнь моего одногруппника, а за Ковина. Её любовничку не сошло бы с рук участие в душегубстве.

— Я попытаюсь их остановить, — отважно заявил Тори.

— Нет, — покачала я головой. — Это слишком опасно.

— Всё в порядке, я же мужчина.

Полуэльф храбро бросился к сражающимся и... попал им по горячую руку.

— Уберите его, — раздражённо прокричал Эадвин. — Он не при чём.

"Ах, Тори, Тори..."

Они прервали бой, чтобы дать нам забрать раненого. Лейан тяжело дышал, на белой ткани его рубашки расплывались кровавые пятна; дворяне выглядели не намного лучше.

Я внезапно отчётливо поняла, что если не предпринять ничего, северянину действительно не жить. Вокруг памятника стали собираться студенты. Может, зрители помешают свершить чёрное дело?

"Вряд ли. Далхрос! Дело хуже некуда".

Я оглядела толпу. Ни одного полноценного мага — все сплошь первокурсники. Значит, надеяться на отрезвляющее волшебное вмешательство не стоит.

— Эви, — едва слышно прошептал полуэльф. — Я выиграл хоть немного времени?

— Выиграл, выиграл.

— Хорошо, — сказал он и с блаженной улыбкой потерял сознание.

"Экий нежный".

Его рана была неглубокой. Я перевязала её полосой ткани, оторванной от нижней юбки, и на том закончила оказание первой помощи. О целительстве, к сожалению, я почти ничего не знала. Забавно, но именно оно стояло у нас в расписании после военной истории.

Аэрт Флорени готовится стать народным защитником. Не испытать ли его дочери удачу в переговорах?

— Вы оба из благородных родов. Разве заведомо нечестный поединок не пятнает вашу честь?

— Убийство бешеной собаки не считается за преступление, — отозвался Ковин. — Подобным ему не место в одних стенах с принцессой.

После этих слов Лейан набросился на приятеля Ульдерики с удвоенной яростью. Всё шло к трагической развязке.

"Кто-нибудь! Кто-нибудь..."

Краем уха я уловила звук хлопанья крыльев взлетающей птицы. Большой птицы, не одной из пичужек, ещё недавно щебетаньем услаждавший мой слух. Окружающий мир плывёт перед глазами...

Могущественная чародейка ступает по полю боя, а вслед за ней идёт смерть. Лицо её обезображено шрамами, в светлые волосы вплетены костяные амулеты. Плащ женщины расшит чёрными перьями. На навершии высокого узловатого посоха из серебристого дерева пляшет холодное голубое пламя.

Видение исторгло меня также неожиданно, как и поглотило.

"Что за...?! А, далхрос!"

От гнева у меня сводило скулы. С одной стороны — драка, с другой — некие послания. Не такой я представляла учёбу в Высшей Школы.

— Эй! А ну сложите немедленно оружие! — заорала я что было мочи. — Кто не бросит меч, тому лично рожу начищу!

От неожиданности молодые люди замерли и потрясённо уставились на меня — все трое. Конечно, я не могла осуществить свою угрозу... но цели всё-таки достигла.

— Не огорчайте девушку и выполните её вежливую просьбу, — проговорил человек в чёрной мантии. Четыре серебряные полосы на его рукаве обозначали курс.

"Мизерикордия". Мой — как это называют? — сорнбэ. Старший товарищ.

— Это поединок чести, — запальчиво произнёс Лейан. — Его нельзя прерывать.

— Устав говорит, можно, — спокойно заявил четверокурсник.

Он выглядел странно. Всю правую сторону его лица закрывали волосы — чёрные, как смоль. Кожа пугала нездоровой бледностью, будто юноша ("мизерикордия" был молод) всё свободное время поводил в подземельях. Также сорнбэ носил белые перчатки, и они, пожалуй, являлись самой удивительной деталью его облика.

— И как ты собираешься нас остановить? — издевательским тоном поинтересовался Эадвин.

Маг улыбнулся и взмахнул рукой. Тотчас же на площадь перед памятником первому Великому Магистру пала тьма.

"А он неплох. Совсем неплох".

Ритуал Высвобождения проходят в конце первого года обучения. До него учеников Высшей Школы едва ли можно назвать магами... Зато потом! Ох, как мне вдруг захотелось сотворить по-настоящему сильное волшебство!

"Контроль", — строго напомнила я себе. — "Без него не пройти отсев".

Не все доходят до ритуала.

— Если ничего не видишь, много не навоюешь, — насмешливо проговорил "мизерикордия". — Конечно, мастерам слепого боя мой фокус не был бы помехой... Но ведь здесь их нет, не так ли?

Мрак. Настолько глубокий, что, казалось, ещё немного, и он поглотит мою душу.

— Иантэ, довольно.

Покров мрака рассеялся, и я увидела белокурого юношу в белой мантии. На плече у него было четыре золотых полоски.

"Ангел, спустившийся с небес".

Насколько "мизерикордия" казался порождением тени, настолько же "клеймор" — созданием света.

— Милорд Андиан, — низко поклонился сорнбэ. — Прошу простить меня. Я всего лишь хотел... навести порядок.

— Ты мог просто взять с них клятвы и не пускать в ход магию.

— Полагаю, мог бы. Но не стал.

Долго, очень долго маги смотрели друг на друга.

— Оставляю дальнейшее на вас, милорд, — смиренно проговорил Иантэ. — Не наказывайте их слишком строго. Они почти дети.

Сказав это, он развернулся и ушёл.

На занятии по целительству из всего первого курса "мизерикордии" присутствовали только я и Гальран. И Лейан, и Тори из-за ран были отправлены в лазарет. Эадвину и Ковину пришлось к ним присоединиться.

— Взгляните на партнёра. Прочувствуйте его.

Мастером целителем — или всё же целительницей? — был человек размытого пола. Роскошная мантия глубокого зелёного цвета скрывало его фигуру, а, хм, изобретательный макияж — лицо. Распущенные волосы цвета красного золота тоже не добавляли определённости.

Его манеры смущали.