Доля Мастера

— Снадобье... чёрное.

Интересно, о какой недостаче до конца дней будет молчать хранитель драгоценностей её величества? Да, у чёрных снадобий результат мгновенный, нужный ребёнок будет, но. Но мало кто из пошедших лёгким чёрным путём знает: спустя год, медленно сгнив там, пациентка умрёт, и это ещё самое лёгкое. Потому что затем — неизлечимо бездетная следующая жизнь. Чем заплатит знахарь, поддержавший подобное... лечение, лучше и не говорить.

Динь глубоко вздохнула и, ощущая уже тяжесть кандалов на её и тётушкиных запястьях, произнесла мягко, но очень внятно:

— С этим работать не буду.

Императрица не шелохнулась, но всей сутью — видела Динь — полыхнула мраком, рванулась вперёд, надавала пощёчин, стараясь задеть и ногтями, вцепилась, рванула волосы...

Не пошевелилась и Динь, но мысленно охватила, окутала собой клокотавшую сущность Елизаветы, пригладила багровеющие протуберанцы ауры, утишила немного...

Тяжело дыша, смотрели друг в друга пожилая и юная. Тикали напольные часы в кабинете за стеной, во дворе чеканила шаг смена караула. Наконец, пожилая сквозь зубы произнесла:

— Мальчик... нужен.

— Ваше величество, — сочувственно отозвалась Динь, — это в первую очередь от мужчины зависит, и в любом случае, в вопросах деторождения надо работать с четой...

— Ты не понимаешь, ты не понимаешь, — Елизавета едва не простонала это, лишь привычка держать себя в узде не позволила показать слабость.

— Отчего же? — Динь присела на корточки возле распавшейся в кресле императрицы, взяла пальцами запястье той, якобы щупая пульс, а в действительности посылая кончиками пальцев успокоительный ему ритм. — Понимаю. Вам нужен внук... с короной.

Елизавета сверкнула глазами, но Динь продолжала:

— А природе нужны здоровые дети. Я поработаю с обоими...

По эфирному телу Елизаветы снова прошла иссиня-багровая волна, но уже не такая мощная...

— Сделай им мальчика — и личная наша благодарность тебе будет безгранична...

Динь против настроения чуть не улыбнулась... в книге старинной она о похожем читала, да, в книге о женщине с волосами цвета вьюги. Там ещё спасший её с того света волшебник отказался от благодарности короля... и сказала примирительно:

— Поработаю, обещаю. Здоровье поправлю — а дальше что природа решит, хорошо?

Странно и горько было видеть, как владычица огромной территории — без нескольких земель континент! — цепляется за едва осязаемый шанс, цепляется, вцепляется... хотя, возможно, потому и императрица?

Видимо, так. Елизавета выпрямилась в кресле:

— Сопровождающим тебе назначен поручик Тинген.

Интонация не оставила сомнений — аудиенция и милость окончены.

*

— А вот кому ар-ромат? Кому ар-ромат счастья?! Ар-ромат рррррадости!

Не слишком недовольные взвизги горничной попытались перечить весёлым раскатам тёплого голоса, но куда там...

Витторио!

В кабинет, где София тихо гордилась племянницей, сделавшей то, чего не удалось тётушке, парфюмер не вошёл — но распахнул настежь двери и картинно замер в проёме. А вот пусть отвлекутся от своих печалей, сильной мужской аурой подышат покамест издалека — а мужчина, в свою очередь, принюхается к обстановке сам.

Ну, опасался худшего. Слёз у бутона и цветка не наблюдается, однако обе усохшие какие-то. Это мы сейчас живо... и господин придворный парфюмер эффектным жестом вытянул из-за обшлага шёлковый платок с нарисованной на нём морской волной.

Повёл платком в воздухе, отчего волна показалась настоящей, а по кабинету разошёлся аромат родины парфюмера: ноты моря и смолистого соснового духа оттенялись капелькой лимонной мяты, тимьяна и ещё чего-то, что София знала по запаху, однако название решила уточнить у Витторио при первой же возможности. Чтобы снова запамятовать и снова спросить.

— Драгоценная госпожа знахарка применяет ли в работе ароматы? — от этих ласкающее грассирующих обертонов у Софии под сердцем словно цветок раскрылся, а Динь наконец-то расцепила переплетённые в замок пальцы.

Покачала головой отрицательно, но во взгляде появилась улыбка и — да, Витторио ждал! — интерес. Сейчас, сейчас, превратим его в предвкушение.

— О знахарях в том глухом краю, где покорный ваш слуга имел счастье явиться на свет, слыхом не слыхивали, всё сами как-то... и, стоило кому-то из нас, детей, захворать, матушка давала нам подышать вот этим...

И Пенсаторе полез в жилетный карман... Но там было пусто. Он вопросительно и словно как-то беспомощно посмотрел на Динь — и пошарил за обшлагом... ага, искорка в глазах, так похожих на глаза Софии, появилась... так, и тут нету...

— Вспомнил!

И смачно хлопнув себя по высокому смуглому лбу, пылкий южанин извлёк из внутреннего кармана сюртука деревянный шарик размером со среднюю бусину. От шарика пахло солнцем, смолой и покоем.

— Можжевельник?

— Он самый, моя звезда, он самый! Душевнейше рад, что вы сами изволили вспомнить это сложное название.

Атмосфера в кабинете приходила в норму. Волны тревоги почти улеглись, томные ароматы юга, словно бдительная стража, расточились по углам, и снова проступил один из любимых ароматов Пенсаторе — кожаных переплётов и умных в них мыслей.

Теперь и поговорить можно.

Та-а-ак, дело ясное, что дело тёмное. Бедняжка Алиса ни в коем случае не должна посрамить славу женщин Остенштерн, хотя супруг её венценосный, похоже, вполне готов к тому, что на троне его сменит дочь — и ничуть этим не волнуется.

— Моя маленькая донна, — проникновенно рокотал Пенсаторе над девушкой, только сейчас начинающей осознавать канву, в которую вплетается нить её маленькой судьбы, — незыблемы лишь законы природы, в том числе и тот, что каждому воздаётся по делам его. Потому-то и я... я могу, я знаю, как скомпоновать аромат, вдохнув который, любая женщина, — он посмотрел на Софию, но внимание звездочеи чрезвычайно привлёк изящный узел шейного платка парфюмера. Это не смутило его, и он продолжил:

— Любая женщина, о моя милая маленькая донна, под властью этого аромата захочет отдаться мне вся, стать моей рабыней, и выполнять малейшие мои капризы — с удовольствием. Нет, не так... потакание любым, даже самым извращенным моим желаниям доставило бы женщине несказанное наслаждение — мне, впрочем, тоже. Но — каждому по делам его! И я, слава Небесам, не выжил из ума, чтобы предаваться каким-то там страстишкам, когда на свете есть блаженство взаимной любви! К которой единственной и стоит стремиться, за что воевать! А законы человеческие, — без всякого логического перехода продолжил заговаривать дамам ноющие сердца композитор ароматов, — о, эти законы — ум-моляю вас!

Сокрушая в ничто все огорчения Динь, он крепко прижал кулаки к груди:

— Пишутся, перепишутся и напишутся заново — как того обстановка потребует! Не было до сих пор у Вершицких закона о наследовании трона великой княжной — будет! Или ещё что-нибудь придумают...

Ответом было два долгих вздоха.

— Моя маленькая донна, — продолжил солнечно ворковать Витторио над девушкой, столь же удручённой и тем, что ввергла тётю в монаршью немилость, — мастер вроде прекрасной Софии без дела и без свободы не останется, матерью моей клянусь! Лично обещаю проследить! А сейчас, дамы, пора подкрепиться — и собираться на закрытие сезона к графу Остенштерну. Нынче поёт сама Лармур, ни за что не хочу пропустить этого!

Многое и многих повидавший графский дворец всё-таки оказался удивлён — столь пышного и блистательного собрания ещё не бывало в нём. Впору было возгордиться — как бы и королевскому не уступал приём, устроенный графской четой.

И в самом деле — кроме двора и самых знатных людей государства, присутствовали губернаторы провинций и послы всех иностранных держав со своими доверенными лицами. Стоит ли удивляться, что приглашённые газетчики, в том числе и зарубежные, от изобилия информации захлёбывались?

Как писали в течение нескольких следующих дней все имперские печатные листы — программа вечера была чрезвычайно насыщенной. Ни единый вкус, похоже, не оказался обойдён вниманием.

В трёх парадных залах демонстрировались технические новинки уходящего сезона, в том числе и усовершенствованная модель самоходного экипажа. Молодых гостей услаждали играми и танцами на южной террасе. Вниманию ценителей иных искусств на галерее второго этажа представили живописную и антикварную коллекции графа, но пиком всего, несомненно, стало выступление лучших голосов Империи. И, конечно же, несравненной мадам Лармур.

Елизавета, внешне оправившаяся от утренней драмы, посматривала на блистающих подданных со смешанным чувством. Материнская гордость, с одной стороны, с другой — где окажетесь вы все, стоит только расшататься основам короны?

И она украдкой оглядела стоявшего рядом супруга. Нет, до заката Империи далеко. Властитель её отличался цветущим здоровьем. Тем же радовал и наследник, несмотря на то, что помногу времени проводил в поездках по стране — а может, именно потому. За ним, подобно нити за иглой, тянулись из столицы к самым дальним окраинам и столь необходимые великому государству дороги, и новейшие научные знания, а также носители их — учёные. Ну, а талантами, готовыми эти новшества подхватить и своими удивить — мы богаты.

Отдать должное и провинциям — каждая со своим, старательно охраняемым и наместниками, и метрополией, лицом. Рука центра достаточно мягка — но все знают, сколь крепкой может быть. Потому настроений отделиться нет, и на границах спокойно, согласно секретным донесениям... заслуга предыдущих царствований — да и нынешнее постаралось гибко сочетать традиции с веяниями времени.

Есть, что оставить детям в наследство... вот только, поддержать честь рода в лице Алисы, справить свадьбу наследника и дождаться внука... так, а вот это сию же секунду пресечь!

И она неторопливо двинулась к наследнику, заворожено замершему перед яркой, но несколько... э-э-э... простоватой девицей. Кажется, она... как это?.. строит глазки. Дама полусвета — и здесь?

— Ваше императорское величество, — сын склонился к материнской руке, — позвольте представить вам дочь несравненной мадам Лармур, мадемуазель Нинон.

Ах, вот оно что. Так, пусть поднимется из своего безобразного реверанса. Милостиво взять за прелестный подбородок, ласково потрепать, обронить вполголоса:

— О, дивны дочери островов Срединного моря...

Помолчать — пусть свита прошепчется о чудесном нраве властительницы, столь внимательной ко всем своим подданным, пусть газетчики успеют всё записать...

А теперь — спросить супруга:

— О мой государь, не находите ли вы, что такая красота достойна представлять Империю за рубежом? И, в первую очередь, при дворе нашей дорогой Алисы?

Император тоже полагает, что силы наследника не должны тратиться иначе, как на прямые его обязанности. Недаром в народе зовут нас "одна сатана". Конечно, тридцать лет душа в душу... Поэтому и ответ ожидаем:

— Драгоценная супруга наша, мы в обычном согласии с вами.

А теперь посмотреть, как сначала краснеет, потом бледнеет это дерзкое и яркое личико, выслушать сбивчивый благодарственный лепет мамаши, которая и не смела ждать такой чести для своей... помолчим. Улыбнёмся. Посмотрим в глаза сыну — понял? Ну, что подданные поняли, то видно. Кивнём, принимая всё это как должное — и уже удаляясь, скажем своему личному секретарю подготовить соответствующий приказ, верительные грамоты и подорожную.

*

— Я волнуюсь за Олежека.

— М-м?

— Оторвись, пожалуйста, от своих рисунков! Повторяю — я волнуюсь за Олежека.

— Мальчик, как мальчик, я сам в одиннадцать лет...

— Ярослав! Ты в одиннадцать лет прошебуршил всю домашнюю библиотеку? Ты через два дня на третий терзал школьную библиотекаршу — а что это у вас так мало новых книг? Знаешь, на собрании классная говорила...

— А ещё у парня одни пятёрки — это что, тоже повод беспокоиться? Нормальный мальчишка, посмотри, какие модели кораблей собирает. Недавно гитарные аккорды попросил показать... В две спортивные секции ходит... Рисует... кстати, мать, у него очень хорошая рука и верный глаз... наш человек!

И отец улыбнулся в пышные, пропахшие трубочным табаком усы.

Точно так же улыбнулся и маг в далёкой своей дали — Олежек, во время разговора родителей корпевший в другой комнате над моделью очередного корабля, решил, что у этого будут алые паруса.

*

— София, звезда моя, прошу, закройте глаза... Вы доверяете мне? Доверяете? Ну, вот и отлично! Тогда закройте глаза... Осторожно вдохните...

Утончённый аромат страсти зрелых людей мягко объял Софию и негой наполнил её. Она вывернулась из-под этой мягкой атаки и со всей возможной строгостью посмотрела на композитора ароматов.

— Витторио?!

— О, это не я, увы, это всего лишь чёрная роза в ноте сердца, — тяжело вздохнул парфюмер, — целый день голову ломаю, может, всё-таки интереснее с Тамасской? Но, она более утренняя, а здесь нужна именно ночь, понимаете, целая ночь упоения друг другом...

— Витторио, — София едва удержалась, чтобы не повысить голос, — простите великодушно, я сейчас плохой собеседник. Динь получила предписание выезжать послезавтра утром, потом пришёл этот мальчик, Дон, а теперь ещё и бедняжка Лармур... не плачет, нет, но твердит и твердит, что если уж в ссылку, то хотя бы в хорошей компании. Дети сейчас в кабинете, и я должна...

Совершенно проигнорировав выразительный намёк хозяйки, Витторио поцеловал ей запястье и решительно двинулся в кабинет... собственно, за этим он и пришёл.

— Где тут моя маленькая донна? — зычно окликнул он от дверей. Троица, расположившаяся на угловом диване в библиотечной части кабинета, дружно оглянулась.

Н-да, картина... Динь, притулившаяся на краешке одного конца дивана, и двое голубков чуть не бок о бок — на другом, пальчики мадемуазель в крепких пальцах поручика... сидят и молчат все.

Витторио поклонился и парочке, но внимание его принадлежало племяннице... Софии, конечно.

Которая так и не успела удержать его в гостиной.

— Моя маленькая донна, — почти пропел синеглазый ловкач, — позвольте, я украду вас у ваших друзей на несколько petitto словечек.

Парочка друзей едва ли обратила на это внимание.

Динь послушно встала, подошла к столу, на который Витторио успел картинно опереться. "Окажись здесь художник, он уже работал бы над парадным портретом", подумалось Софии. И она едва не улыбнулась.

А субъект, вызвавший у звездочеи столько разных эмоций всего за пару минут, тем временем отправлял в ушко Динь интимно приглушённые речи:

— Моя работа — ловить дуновения.

Жестом бродячих фокусников он достал из пространства изящный флакон и со словами "от друга, извольте без возражений" вложил его в руки Динь. Она хотела что-то ответить, но он не оставил ей для того и щёлочки — и продолжал:

— Не спрашивайте, откуда и зачем я знаю, что знаю, но содержимое этого флакона непогрешимо перед всеми законами мира! Чисто, словно улыбка младенца, который появится у любящих друг друга людей, если они одновременно вдохнут заключённый тут аромат. О, в его основе — махонькое невзрачное растеньице, флюиды которого превращают двоих — в одно... Дитя, ими тогда зачатое, вырастет воплощённой мечтой родителей!