Практика на Лысой горе

Протянул руку и быстро выключил будильник. Правда, звон будто застыл в ушах. Глянул на время — стало не по себе. Мотнул головой и глубоко вздохнул, приходя в себя:

— Слышу, слышу, — пробормотал я, — спасибо, что разбудила.

— Нэма за що, — ласково улыбнулась Саша истинно злыдневской улыбкой, и я понял, что одной гадюкой дело не обойдётся.

Ткачук быстро вышла и даже аккуратно прикрыла дверь. Ещё несколько секунд я посидел на постели, прогоняя остатки сна, а потом вскочил и заметался по комнате, пытаясь собрать вещи, книги, папку с рефератами и да... одеться не забыть! На всё и про всё оставалось двадцать минут, а за опоздания Вий-Совяцкий преподавателей наказывает ещё жестче, чем студентов.

В аудиторию я влетел за две минуты до звонка. Но вместо приветствия сумел испустить только удивлённый вздох. На учительском столе находился тёмно-коричневый глиняный горшок с изумительно красивым цветком: на толстом, чуть изогнутом стебле — массивные широкие зелёные листья, алые по краям. Необычные насыщенно-красные цветы напоминали нарциссы.

Я озадаченно уставился на растение.

— Это ещё что?

Воцарилась тишина. Даже любящие поболтать товарищи на галёрке, с любопытством уставились на меня, а потом — на стол. Сидевшие в первом ряду Багрищенко и Дина переглянулись.

— Так Хвеся Харлампиевна принесла, — наконец сказала Дина, поняв, что кроме неё никто не рискнёт ответить.

— И?

Я подошёл к столу, положил портфель на стул и склонился над цветком, внимательно его разглядывая. Хм. Что-то до ужаса знакомое, но так пока и не понять, что именно.

— Она занесла, — сказала Дина, — поставила, велела не трогать и умчалась.

— Даже не сказала кому? — изогнул бровь я.

Дина посмотрела на меня округлившимися глазами:

— Да как же... Студентам она ничего носить не станет. Это вам только.

Поняв, что ничего толкового добиться сейчас не сумею и лучше вытрясти из Языкатой это самостоятельно, я махнул рукой и повернулся к доске. Чувствовал себя преотвратно: голова гудела, мысли путались, так и хотелось сесть, уставившись в одну точку. Сон не желал отпускать из своих объятий. Но надо было срочно что-то делать — пару за меня вести никто не будет. Вон, даже студенты притихли.

Кашлянув, я развернулся и бодро сообщил:

— Тема сегодняшней лекции — магические сны.

По аудитории прокатилось тихое хихиканье. Я сделал вид, что не заметил. В своё время точно также реагировал на названия лекций, которые больше тянут на девчачьи истории о любви. При этом, как не назови — от девчачьего тут очень и очень мало.

Хихиканье исчезло, ребята зашуршали тетрадями. Я ещё раз бросил взгляд на странный цветок и принялся рассказывать:

— Все мы прекрасно знаем, что сны — это двери в другой мир. Обычные люди могут бесконечно спорить, приводить аргументы или же наоборот — разбивать доказательства в пух и прах, но ничего не изменится. Сны — это наша стихия. Мольфар, даже самый неказистенький, должен обязательно с ними работать.

Я увидел поднятую руку и кивнул:

— Да?

Игорь, сухощавый брюнет с сером свитере тут же задал вопрос:

— А как же ведьмы? Они ведь тоже умеют насылать сны.

Я только хмыкнул:

— Ведьмы много чего умеют, но это требует от них сил и проведения ритуала. Без этого ничего путного не выйдет. Кстати, провидцы, — сделал паузу, давая ребятам осмыслить услышанное, — провидцы видят вещие сны. Но там уже работа другого плана.

Я взмахнул рукой, и между мной и первыми партами возникло сиреневое пламя. Динка невольно ойкнула и тут же зажала рот рукой. Багрищенко сосредоточенно смотрела на меня. Реакции остальных тоже не ускользнули: все, как один, отпрянули.

В пламени стали появляться причудливые фигуры, пошла выплетаться сеть сонного заклинания.

— Характерники могут тоже тянуться ко сну, но тут уже получается нечто другое. Кто назовёт мне второе имя характерников?

— Заморочники, — мрачно уронила Багрищенко.

Я сделал шаг назад, давая возможность сети стать более плотной и не рассыпаться через несколько секунд. Когда наглядный материал перед глазами, запоминается куда лучше. Пичкать теорией, а потом привести к практике — глупо.

— Правильно, — кивнул я Тане. — Морочить они умеют в любое время суток. Но если приходится накладывать морок на сон, то очень редко всё идёт гладко. Сон капризен, если не держать его в нужных точках соприкосновения с сознанием, вы не добьётесь никакого результата.

— А если я хочу удержать эротический сон? — раздался громкий голос с галёрки.

— А что, он уже в ужасе сбегал от тебя, Малявкин? — хмыкнул я, определив голос признанного троечника и заводилы группы.

— Ну... — Малявкин мигом стушевался, послышались смешки со всех сторон.

— Удержание сна, — невозмутимо продолжил я, — вещь силозатратная. Как вы знаете, сейчас существует множество практик осознанного сновидения, но нам они не подходят.

— А это почему? — тихо поинтересовалась Дина.

Сплетённое заклинание повисло огромным кружевом у доски и теперь переливалось всеми цветами радуги. Некоторые девчонки заворожено смотрели на появившуюся красоту и, кажется, даже не особо слушали то, что я тут говорю.

Сел за стол и посмотрел на Дину:

— Практика эта не наша. Вот если встретится кто-то из индейских шаманов или людей, которые так или иначе имеют корни там, где зародилось это учение, тогда может и что-то получиться. Здесь же лучше пользоваться собственными методиками.

— Вы хотите сказать, что родная земля сама помогает? — раздался задумчивый голос Малявкина.

Не дурак, кстати. Но валять этого самого дурака любит просто до несознанки. С чем и приходится постоянно бороться.

— Конечно, — кивнул я, — правильно мыслишь. Когда работаешь с заклинаниями и методами, доставшимися от предков, окружающая среда и твой собственный организм образуют единое целое. Бывали даже случаи, что мольфарская мощь поднималась до такого уровня, что можно было плести заклинания, не растрачивая энергию.

По аудитории пронёсся гул. Студенты принялись шептаться и переговариваться. Багрищенко скучающе посмотрела на них через плечо, потом повернула голову и уставилась на меня своими синими глазищами.

— Андрей Григорьевич, — произнесла она тягучим низким голосом с такой интонацией, что многие невольно смолкли и посмотрели на нас.

Ух, ведьма! Восхищению тут, может, и не место, но ничего кроме него не приходило. Хорошо умеет работать с толпой, хоть с виду вроде и ничего не сделала. Но я прекрасно почувствовал, как воздух пронизали ручейки ведьмовской магии.

— Да?

— А какое значение имеют места силы? Ведь если использовать свои умения традиционными способами, да ещё и на земле предков, то тогда местом силы может стать что угодно?

На меня выжидательно уставилась вся группа. Вопрос не то чтобы поставил в тупик, но заставил немного задуматься. Я потарабанил пальцами по столу. Сиреневая сеть дрогнула и началась расползаться. Бросил на неё взгляд, короткая белая вспышка и всё вернулось на место.

— Ой, — кто-то выдохнул справа, — здорово!

— Что именно? — уточнил я, покосившись на студентку, выкрашенную в ярко-розовый цвет.

Она развела руками и улыбнулась:

— Что глазами можете восстанавливать заклинание.

— Этому можно научиться, — ответил я. — Главное, желание.

— Точно? — раздался недоверчивый голос Малявкина. — Это что, после универа я смогу, как Варвара из фильма, коврики глазами плести?

— Не глазами, — терпеливо поправил я, — а энергетическими потоками. С руками это всё намного быстрее и проще. Поэтому у вас в неделю несколько раз занятия по тактильной энергетике.

Студенты как-то горестно вздохнули. Я сделал вид, что не заметил. Страдать, действительно, было от чего. Энергетику у них вёл Дожденко, а там не забалуешь. В какой-то миг показалось, что красный цветок дрогнул и чуть повернулся ко мне.

— Места силы, — тихо напомнила Дина.

— Да, — продолжил я, — так вот. Сами прекрасно понимаете, что эти места у всех на слуху. И не зря.

Обвёл взглядом аудиторию: все сидели тише мышек. Нет, так не пойдёт. Надо что-то быстро решать. А то так и будут хлопать глазами, пока уважаемый пан преподаватель рассказывает материал.

— Ну, что, — протянул я, — кто назовёт мне места силы?

Снова повисла тишина. Ребята неуверенно переглядывались, словно я просил что-то нехорошее. Наконец Баргрищенко, поняв, что надо приходить на помощь группе, звонко произнесла:

— Лысая гора, Киев.

Сплетённые в углу чары немедленно приняли облик упомянутого места. Все с интересом уставились на доску, по которой разошлось плетение чар.

— Правильно. — Я сплёл пальцы и посмотрел на цветок, пытаясь не отвлекаться, но получалось это из ряда вон плохо. Перед глазами вновь и вновь появлялась красавица из сна, и отогнать наваждение было нелегко.

— Каменное село на Житомирщине, — добавила Дина.

Плетение дрогнуло, кончики пальцев закололо. Я знал, что картинка изменилась, в глазах студентов загорелся интерес. Поворачиваться не стал — чары слушались и так.

— Озеро Синевир, — выкрикнул Малявкин.

— Софиевка в Умани, — протараторила Яровая, — парк сам.

— Холодный Яр на Черкасщине!

— Остров Хортица!

— Олешковские пески!

— А ещё каменная могила под Мелитополем, — хмыкнула Дина.

Я отвел взгляд и посмотрел на старосту:

— Это брат подсказал, да?

Она захлопала ресницами, а Багрищенко с трудом сдержала смешок. Кстати, я как-то не задумывался: почему братец учится на факультете злыдней, а сестрица у мольфаров?

Динка что-то буркнула, но всё же удалось часть разобрать:

— От этого неуча узнаешь...

Лекции в этот раз не получилось, зато беседа вышла вполне дельной. На следующее занятие задал всем освоить первоначальное плетение для основы снов, всю пару провисевшее у доски, а потом превратившееся в 'кинотеатр'.

Хмуро посмотрев на горшок с цветком, я вздохнул и встал. Подхватил его с собой и понёс к выходу. Что ж, заглянем к Хвесе Харлампиевне, разузнаем что да так.

В глазах неожиданно потемнело, дыхание замерло в лёгких, я покачнулся и рухнул на пол.

[7] Чумацький шлях (укр.) — Млечный Путь

Глава 5. Ой, мамо, люблю Грыця

— Вкусно, — с пафосной физиономией вынес вердикт Виталька и внимательно оглядел пирожок. — Только он не с вишней.

— Окстись, свет очей моих, — хмыкнула я, — где тебе Пацюк возьмёт вишню среди зимы?

Виталька насупился, тяжко вздохнул, словно Дожденко заставил его намотать пять кругов по стадиону, и принялся жевать пирожок. Вообще-то, выглядел он уже достаточно здоровым, но Шаленый твёрдо стоял на своём. Вот и приходилось на правах сердобольной старосты таскать ему пирожки.

— А что вокруг-то происходит? А то я тут от тоски загнусь, — пожаловался Виталька, уплетая пирожок. — Недавно попросил Савву что почитать принести, так эта сволочь притащила 'Основы изготовления ядов'.

Я хихикнула. Он бросил на меня недовольный взгляд. Красив, стервец. Лицо прям — модель. Глаза зелёные, как у нашего Чугайстрина. Каштановые волосы до плеч, шелковистые, с лёгкой волной; телосложение что надо. Мне предлагал встречаться, только отшила. Не успеешь оглянуться — с другой ворковать будет.

— Не любишь ты меня, Динка, — печально произнёс он, — совсем не любишь.

— Не-а, — показала я язык, — я злая и бесчувственная.

— Сестра злыдня, — тяжко вздохнул Виталька. — Так что нового?

Этот вопрос вернул меня в мрачное расположение духа. Но Красавицкий не виноват, нечего на него рычать.

— Заболел наш куратор, временно группу взял Дожденко.

Лицо Витальки вытянулось:

— Динка, чем заболел?! Мольфара же ни одна зараза не возьмёт! Мы ж в целительстве огого!

Заметив мой укоризненный взгляд, Виталька даже не подумал смутиться. Только хмыкнул:

— Ты меня не бери, я вечно то задания не выучу, то лекцию просплю. Но чтоб препод! Тут нечисто что-то...

— Ты просто не рад, что с нами Дожденко, — подколола я.

Виталька на время замолчал, потом тяжело вздохнул и потянулся за новым пирожком.

— Бессовестная. Хотя не буду врать, это тоже. Но разве тебе самой совсем не жалко куратора? Он же лучше всех, кто у нас был!

Я не нашлась, что ответить. Красавицкий вытянул наружу мысли, которые старательно прятала в тёмный угол. Чугайстрина было и жалко, и даже немного боязно... Вон, Громов к нам так и не вернулся. А что с Андреем Григорьевичем? Провёл пару, а на следующий день — хлоп! — Дожденко объявляет, что он на подмене. Как и тогда, осенью.

— Проклятая группа, — пробормотал Виталька.

Размахнувшись, выдала ему хорошенькую оплеуху. Больной ойкнул и подпрыгнул:

— Динка, с ума сошла? — прошипел он, потирая затылок.

— А ты глупости всякие не говори, — отчеканила я, — нефиг повторять всё за злыднями.

Дверь в лазарет открылась, и послышались тихие шаги. Спустя пару секунд к нам заглянул Шаленый.

— Сидите, — хмыкнул он.

Стянул с вешалки белый халат и принялся надевать. Хм, а до этого где его носило? Шаленого, не халат, разумеется. На территории без форменного одеяния он не появляется же никогда!

— Да, — осторожно кивнул Виталька, — а что?

— Ворковать с девочками с понедельника будешь, — отозвался Шаленый, — приём окончен. Дина, тебя под дверью Багрищенко ожидает, марш отсюда!

Продолжая ворчать и уже не обращая на меня никакого внимания, он приблизился к Красавицкому, который невольно сглотнул. Стараясь не расхохотаться, я быстро выскочила из помещения и даже не попрощалась. Сейчас им обоим не до меня.

В коридоре никого не оказалось. Не веря, что Шаленый выдумал про Таньку, сунула руку в карман и, достав мобильник, начала набирать её номер. Долгие гудки, второй раз набрала — тоже никак. Пожала плечами и сунула телефон назад. Перед глазами вновь появилось перепуганное лицо Витальки, хихикнула в кулак. Ох, мужики...

Едва ли не вприпрыжку я побежала по коридору. Настроение вновь поднялось, задания на завтра успела все переделать, можно и в город смотаться. Слетев по ступенькам, совсем невовремя притормозила и ткнулась носом в чью-то широкую грудь. Ойкнув, попятилась и подняла голову.

— Осторожнее, панна студентка.

Голос низкий, тягучий, что прозрачный мёд. Говорит негромко, а кажется, что стены могут задрожать. И чудно как-то, слова понимаю, а говор не наш. Смуглый, статный, в плечах, наверно, косая сажень. Я ему едва до этого самого плеча достаю-то. Лицо чеканное, красивое, чуть архаичное, напоминает славянского идола. Нос с лёгкой горбинкой. Глаза — светло-голубые, холодные, смотришь — забирают куда-то вдаль — к заснеженным горным вершинам и слепящим лучам солнца. Белые-белые волосы лежат на плечах. Седой, что ли? Но на вид не такой уж и старый. Одет в чёрную куртку и брюки, на ногах — высокие шнурованные ботинки. Ворот и манжеты расшиты красным, зелёным и жёлтым. На боку висит узкий остроносый топорик с длинным древком, таким тёмным, словно ему не одна сотня лет. Если не ошибаюсь, Андрей Григорьевич называл его барткой.