Заговор Лжецов

Все взглянули вверх в раздумье. Но тут подал голос Лаут:

-Купол, господа, выстроен позже. Взгляните на изогнутые балки и шестисторонний перекрест прямых! Имперское зодчество, господа.

-Ну, я в том не учен. — пожал плечами Белль. -Демонов университетум, чтоб ему в нужнике утонуть, имперцы ж соорудили, то верно. Но чтоб еще строить чего...

-Имперцы, между прочим, науки и искусства поощряли и среди покоренных невежества не насаждали! — блеснул познаниями Де Элвинтон.

-Ага. — процедил Керет. — Просвещали и драли по пять шкур. Просвещенному-то, наверное, легче снести.

Де Элвинтон было вскинулся, но Ридж поднял ладонь перед грудью и строго посмотрел на юного историографа.

-Мы уклонились от предмета, господа. Час назад в Верену выехал четвертый дем первого ареда. Они везут отысканый колдовской свиток и донесение. До столицы два с половиною дневных перехода на форсированой рыси. День в Верене будут разбирать и мыслить. День решать кого послать. Пять да два — семь. А у нас осталось восемь дней и за эти восемь дней надобно сыскать черного колдуна — раз, утихомирить демона — два, сызнова решить повинность — три. Ну-тес, что до бесчинства творивших в городе, где, похоже, у Элэва оказались руки коротки, с ними речь еще более кратка. Насильникам решаю шовирскую казнь в садах сему заведению принадлежных. — Ридж хлопнул ладонью по спинке стула. — Ворам и разбойникам — виселицу. Губителей завести на башню Канцеляриума, благо она отдельно стоящая, да с той башни по ветру отослать. Умертвий не подбирать, ибо не наше то занятие. Понеже времени мало, спрос вести с пристрастием первого разряду без разбора сословий.

Де Элвинтон и Лаут охнули, старый аредер сотворил знамение Матиссы, коснувшись ладонью лба, груди и живота. Керет радостно оскалился. Он-то пытки любил, саморучно иной раз дыбу крутил, иглы загонял, железом жег. Тэм потер шею, страдальчески сморщился.

-Сам я намерен вкупе с доброхотными предпринять осмотр подземелий. — И Ридж указал вниз.

Тэм вскочил, уставясь на веркера бешеными глазами, Керет вытянулся во струну и отдал честь, ценя отвагу в служении. Кус завизжал — хозяин кулаком влепил ему по лапе. Белль и Лаут, не сговариваясь, произнесли в один голос:

-Да примет Белор солдата короля!

Де Элвинтон побледнел.

-Ступайте, господа. Поутру приступим. — Ридж кратко поклонился и вышел первым.

-Открой.

-Тэм, ступай почивать, а?

-Ума лишился?

-Лишился.

-Коли так — под арест. Караул звать?

-Я тебя самого...

-Не посадишь, иначе опозоришся пред миром и градом.

-Тэм Нир!

-Ну ладно. Ты не младенец, я не нянька. Но полезем вместе, понял? Не могу себе дозволить тебя с балбесами в пасть демону допустить.

-Покойных снов, аредер.

Удаляясь по коридору, Тэм бурчал, что как бы сон в руку не случился.

Ах, как оказалось непросто. Ой, как худо вышло. Ну-с, по порядку: заставу миновали посредством трех ниобов в руку истертому питием демеру из пехотных. После прибыли в походный штаб и расстались еще с десятью славными серебрушками дабы без ожиданию аудиенировать к штандарт-командору. Ой-ой, сколько там люду всякого аудиенции ожидало. Все с ябедами, молениями, прошениями, подношениями. А ты этак мимо них гордо-благородно, как графине и подобает.

Однако же славный воин, хоть в д`олтэ глазом сверкнул да под локоток поддерживал чуточку выше, чем приличествовало бы — ну, да с нас после королевских приемов и поболе не убудет — ничем содействовать не в силах оказался. Дворян-де да студиозусов удерживает в Университетуме Белый Штандарт, коим начальствует... Ооооой! Аааай! Матушка-Матисса, не оставь милостию, спаси, охрани, убереги кровиночку мою, слезы мои, надежду мою и последнюю отраду исстрадалого сердца.

Граф де Каро эн-герцог Исс, Ирмадельский Рубщик, Лорольский Кровопивец, Младоубивец и Железная Душа — вот кто во главе веркады объявился на погибель роду графов де Олони. Матушка-Матисса-заступница! Ожерелье старинной работы о сорока семи изумрудах жертвую в чашу храма твоя. Вразуми — как быть? Как сына, как моего Нэйла ненаглядного из когтей неминуемой гибели извлечь? Молись, Таш! Молись, Броль! Молись и ты, верная моя камеристка, Олинорочка! К тебе взываем, Ма-туш-ка!

Матиссит маленький, седенький. Нос красен от любови к винам, щеки толстые от пристрастия к жирным закускам. Глаза так и бегают, а в рукавах густо-зеленых, веточками расшитых, ручки сухонькие изумруды перебирают.

-Не страшися, дщерь Созидательницы. На всякого змея червячок сыщется. — улыбается священник, предъявляя четыре зуба. — Имеется скуполюбец и при сем супротивнике людовом. Оному два хура сребряных полномерных весьма способствовали милованию обывателей, да горсть смарагдов с рубинами в глотку небезызвестного змея ушли, чем нрав змея умягчили.

-Два хура? О, Крат! Да где ж их взять-то — два хура серебра?! Или, полагаете, де Олони богаче короля? Ну-с, браслет с лазуритами да перстни с разными каменьями своего мига в кофрет ждут. Но ежели ради подступления к веркеру два хура надобно, то худы дела мои. — и слезыньку пустить, и голову склонить. Слабая я дама, слабая да беспомощная.

Сговорились о богатых подношениях монастырю Всех Страждущих в Горе. Самолично расписку начертала. Ох, муженек взовьется, как придется червленым узором украшеную карету отдать. Это ничего, уломаем. В обмен отец Фой хур серебра в потребной посудине велел служке сей же час доставить господину аредеру Загну Лауту. Запомним. Имечко неблагородное, верно из простонародья аредер. Ужас, что в белом с офицерством! Самые подлые людишки чинами дарятся. Откуда в них великосердия ожидать?

Наутро еще в постеле на постоялом дворе — слезы рекою. Измучалась. Таш весь город обегал, а капель медунки представить не сумел — все аптекарские лавки коль не заперты, так погромлены, лекарей двое и оба заняты по маковку — сколь народу побито. Кто в мятеже, кто в усмирении. Сказывал еще лакей, что с утра могильщиков в Университетум сгоняли да плотников, да со льда покойниц нетребованых везли. Послала Олинору — даму востроносую, долговязую, ума нехудого, зрака ястребова — нанять окно супротив Университетума да выглядывать Нэйла. Броль в Ледовой Покой сходил и доложил, что среди упокойников, Ваша Светлость, Его Светлости барича не увидено.

После обеду променад делала, знакомство свела с господином Трокселем из Бьерда. Тоже прибыл сына откупать, да вот и откупил — со льда из ямы хладной. Убивался сударь так, что прямо сердце кровью изошло. И мальчик такой хорошенький у него. Личико ударом сабельным изуродовано. Зершем именовался. Увозил сударь адьютор сына в провинцию Менолию, погребать. В ящике дровяном, под саваном, льдом колотым засыпан. Речной барки ожидал да рыдал. Поведала ему о своем горе, дал сударь дельный совет — к веркеру носа не совать, а все решать чрез подручных, ибо веркером богатый граф, известный скромностию в жизни, а стало быть в деньгах нужды не имеющий. Подручные же у него сплошь мерзавцы и сребролюбцы, особливо самый старый. Выведут тихохонько, а веркер что — считать станет? Схваченых в мятеже человек восемьсот. Повезло многим, что время отдохновения не прошло, не все к учению съехались. Тут сударь Троксель снова упал духом, глаза ладонью закрыл. Утешила, как могла, обещалась погребальную заказать.

Не откладывая на после — исполнила. Отец Фой в памятную книжку записал, да сообщил, что назначено мне рандеву в чудом уцелевшей ресторации 'Вепрь на Вертеле' к четырем часам после полудня.

Амноэль, 27 месяца Созревания.

На утренней заре распорядился Ридж послать в город за могильщиками да плотниками. Демеру Филтогу, казначею, изготовить суммы приличные за работу. Белль сменил Де Элвинтона на карауле. Ниру было велено сыскать себе помошников посмышленее — заняться сыскными делами. Керету же, как начальствующему над Особыми демами, казнь да пыточный спрос вести. Лауту — отдохновение пред ночной стражею.

Сам донесением занялся, трое писарей с голоса трудились. Одно пойдет в архив провинции, второе — в Его Величества канцеляриум, третье — хозяину сих мест графу де Бутолону. Надобно заметить, сей дворянин с началу мятежа перста не высунул из своего замка. Хотя замок-то одно именование. Башни снесены по Олорскому указу, стены сами оползли. Дом перестроен не раз. Особнячок в лесу, не более. Однако граф вознамерился держать там осаду накрепко, для чего заперся с чадами, домочадцами и личной гвардиею в тридцать сабель. Сказывают, езжали к нему из Амноэля обыватели, дабы отвернул гнев веркеров от них, так Их Светлость чуть с тигга не ударил через окошечко. Ну и провал с ним! Не желает показываться, пущай дрожит в духоте.

В Штандарт, командору Нейгару писал сам, тайно. Особым цифирным письмом переводил, дабы не прочел никто. И реляция сия была куда подробней открытых. И о колдовании, и о демоническом, и о неблаговидном поведении аредера Занга Лаута. Своею печатью, синим воском, запечатлел пакет витым шнуром перевязаный. Поздним утром рунд-вестовой отправился на почту с тремя открытыми, а особый гонец с двойным сопроводом выехал с тайным.

Как полдень пробило, зарычали барабаны под окнами и сильный резкий глас назначеного кирасира возвестил:

-За насилие бесстыдное над дамами и девицами первого, второго и третьего сословиев к смертной казни чрез погребение живьем под телами жертв именем Его Величества короля Варта Пятого Милостивого приговорены...

И пошел перечислять. Неторопливо, с расстановочкой. Шутка ли — сто с лишним злодеев именовать! Выглянул веркер в окно узкое, острое. Округ разоренных садов оцепление из второго ареда. Посреди нарыты шесть огромадных ям. Бревна неосученые, неокоренные из поваленых яблонь наготовлены, земля кучами, толпа связаных в кругу суровых солдат из третьего ареда с палашами наголо. А далее, под колокольней, обывателей да селян колышется окиян серо-коричневый. И вой слышен окрест. Вой с плачем. Студиозусы вразнобой — кто крамолу поет, кто деревушки офицерам сулит, кто к милости умоляет, кто ругается злобственно. Как всегда в общем. Одним охота пред смертию натешиться, другие за кончик хвоста удачи цепляются — а вдруг и умилосердятся? Но керетовские привычные. Вот де Элвинтоновские могли и не сдержаться. Оттого Ридж их на подобное не ставил отродясь.

Сквозь многоголосый гул прорвалась старая запретная песня.

Давно ли гвардия свергала королей?

Седлайте-ка, сомечники, коней!

Мечи ржавеют коль давно без дела,

А между прочим времечко приспело!

Несколько обреченных подхватили нестройно, зато с лихим присвистом. Глашатай отвел глаза от свитка.

Своротим шею глупому уроду,

Что вздумал ограничивать свободы.

Дворянские свободы, господа!

Да это ж не годится никуда.

Как будем жить без права первой ночи?

Платить служанкам хочется не очень.

А хочется гулять и пить довольно

Да жить в своих имениях привольно!

Хор выровнял голоса и песня катилась далее. Надо признать, слушали ее благосклонно, с тайным удовольствием.

Сердца готовы кровь пролить без страха,

Все надевайте чистые рубахи!

Велел он рушить замки родовые

И нам платить оброки годовые!

Песня жаворонком взвилась в облака:

Мы выезжаем по четыре в ряд,

Сердца огнем отмщения горят.

Беда сегодня городу Верене —

Звенят уздечки, трензеля и стремя!

Теперь подхватили уже все назначеные к смерти. Глаза горели, головы подняты. Вот что значит хорошая песня и к месту начатая!

Мы до утра гуляли без забот,

Утоплен коронованый урод —

Он сгинул в нужной яме без следа.

Громи таверны! Пейте, господа!

Отныне и навеки мы сильны,

Нам короли для виду лишь нужны.

А коли что-то сделает не так,

Утонет в нужнике король-дурак!

Рифмованая крамола завершилась задиристым переливчатым свистом.

Ридж ухмыльнулся. Сия баллада повествовала о реальном событии, случившемся около шести сотен лет назад. Разумеется, тогда так не стихотворствовали. Кто-то расстарался позже.

По делу же обстояло несколько иначе. Легендарный Аэт Четвертый, Собиратель Земель к преклонным годам начал чудить. Он действительно попытался обрубить руки дворянской вольнице и частично в том преуспел. Ничего хорошего с этого не вышло, Азар до сей поры пожинал кислые плоды не доведенных до ума преобразований. Смесь королевского и дворянского землеуправительства создавала изрядную путаницу в делах. Тако же путаницу создавало и смешаное благочинохранительство — одни города содержали стражу магистрата, другие хранились стражей дворянской, третьи — королевской полицией. На просторах лесов и нив частенько не бывало благочинохранных вовсе, ибо дворяне редко содержали большую стражу да в приличествующем оснащении. Великую роль тут сыграло ограничение числа личной гвардии. К примеру граф не мог иметь более 35-ти гвардионцев, а маркизу и вовсе более двух не полагалось. Некоторое время действовал обычай, по коему стража должна быть вдвое меньше гвардии. Таким образом пытались вернуть старинное право на 'свое копье'. Однако Их Величество Арн VII Суровый эдиктом 703г. окончательно развеял сии чаяния. Число стражи определялось отныне так: 4 стража на одну кваргу принадлежных земель и 1 страж на каждые 100 жителей прилежащего города. Невозможно кровопусканию сундукам монетным делать? Нет желанию? Тогда распускай свою стражу, подати соберет королевский мытарь, а хранить тебя будет полиция. Вот потеря привилегии сбора податей многих и остановила. Кто ж добрым желанием с берега реки ниобовой уберется? И катилась телега далее, внося изрядное помутнение в дела. Однако притерпелись, свыклись и дивились непонятливости иноземцев, впадавших в отчаяние при уплате пошлин.

Так вот: Аэт Собиратель издал в городе Олоре, бывшем тогда летней резиденцией, эдикт от 12 дня месяца Цветения года 212, предписывающий срывать башни замков. Тем он алкал отбить у баронов охоту бунтовать и междуусобствовать. В замке с дырявыми стенами долго не высидишь. Но Его Величество не учел, что конная коронная гвардия целиком состоит из дворян. Они-то и утопили его в нужнике на заднем дворе дворца, стоило королю прибыть в Верену в начале месяца Золотой Листвы. Молодые конники воспользовались тем обстоятельством, что пеший штандарт корон-гвардии еще месил пыль на Северном тракте. Вообще-то штандартов тогда не было. Кажется, были сотни, тысячи, отряды, еще что-то. Доподлино ведомо, что конников было около трех сотен. Касательно гульбы до утра — то на совести сочинителя, ибо верные королю воины гарнизона устроили опъяневшим от вина и легкой добычи кавалеристам кровяную колбасную. До утра дожили всего несколько человек, а сумели скрыться и того менее.

Последствия были ужасны. Прослышав о смерти короля, взбунтовались сразу несколько провинций, началась резня за трон. Аристократы одновременно желали восстановления древних привилегий, но каждый Великий Дом хотел зреть на троне своего короля. В конце концов в Азар вломились войска Империи Герфонс — император решил, что подобный случай раз в сто годов бывает. Были сражения, ведомы случаи отваги беспримерной, но все тщетно. На сто семьдесят лет над азарскими землями воздел лапу имперский Алый Пес.