Марсианин. Книга первая

Готовили его к полету по сокращенной программе. Видно было, что нужен он был там не как основной игрок, а так, для психологической поддержки. Что-то затевалось, это Антон чувствовал, но что не знал. Да и не очень стремился. А для "введения в специальность" определили его в группу молодых сотрудников, изучающую основы оперативной работы методов организации наблюдения, азы психологического воздействия. Была попытка назначить ему сеансы сновоздействия, но узнав, что он прошел дополнительную подготовку в системе Гипнос по полному курсу боевых контактов,от этой мысли отказались. Накачали его подкорку в свое время до основания и теперь уже любое дополнительное воздействие на нее могло привести к неожиданным последствиям. Это и хорошо. Не нужны ему иные профессиональные навыки, кроме тех, что уже имеет. А что они там еще хотели ему ввести — неизвестно. Пока. Потому что стандартная программа снообучения, которую он, кстати, прошел добровольно, поскольку была она экспериментальная, предусматривала и блок защиты от дополнительного сновоздействия. Оберегала его мозги от того, чтобы еще кто-то захотел что-то в них вложить. Кстати, широкого применения система Гипнос не получила. Из-за многочисленных побочных эффектов, в числе которых были и психические расстройства, от нее отказались. Но с десяток человек, в которых она прижилась, вполне к ней адаптировались и никаких изменений в психике не заработали.

А ведь выходило, что и Антона тоже "взяли в работу". Ввели в дело так, что и не пикнул. И спрашивать не стали, согласен ли. Окружили заботой и вниманием: с одной стороны кнут — статья, с другой пряник — возможность отличиться при исполнении, карьеру сделать. Так кто он сейчас? Наживка? Ладно, там разберемся. В любом случае, завтра уже будет говорить с Володей. А ведь уже и не надеялся свидеться. И то, что судьба в лице пятого отдела дала такой шанс — уже хорошо. Остальное — посмотрим. <

Глава восьмая

— Здравствуй, Володя...

Заработался и не заметил, как подошел Усольцев. Здрасте-пожалуйста — собственной персоной. Светлый костюм — на Марсе так не ходят, здесь в почете униформа — папочка в руках. Старичок, а лицо гладкое, почти без морщин, взгляд молодой, твердый, пронзительный и к нему ласковая, располагающая улыбка.

— Помнишь меня? — странно спросил Игорь Валентинович. И только мысленно Володя собрался поправить в вопросе неточность, заменив "помнишь" на "знаешь" и ответить в том смысле, что кто же его не знает, как он продолжил.

— Не забыл, что мы когда-то дверь в дверь жили? Хотя, ты же совсем малец был. — И пошутил,— вон как вырос. Художник.

— Вы тоже, — ответил Володя в тон ему, — заместитель мэра.

— Ну, уже не заместитель, уже почти мэр, вернее — исполняющий обязанности. Впрочем, при нашей текучести, а лучше сказать, летучести кадров, — он лукаво улыбнулся, — не удивительно, что из всех достоинств предпочтение отдается опыту.

Умеет же улыбаться! Многооттеночно, варьируя интонации улыбки, словно актер интонации голоса.

Они коснулись бегло и того и сего, но разговор не вязался: Игорь Валентинович и сам отвечал односложно, и ответы на свои вопросы выслушивал с вежливым равнодушием, однако не уходил. Значит, было о чем говорить, просто не здесь этому разговору место. И что же он хочет? Володя слегка забеспокоился: хуже нет участвовать в чужих заботах. Попробовал переждать: сколько же можно речи вести? Но не вышло. Видно было, что у этого старика к нему дело. Деваться некуда. Он спустился со стремянки.

-Пойдемте ко мне, посмотрите, как устроился: будто богомаз-послушник при церкви живу.

— Лучше уж ты к нам.

— В мэрию? — удивился он.

— Зачем в мэрию?— в свою очередь удивился Игорь Валентинович.— Я же говорю — к нам, к марсианам.

— В богадельню...— догадался Володя.

— Некоторые и так называют...— Игорь Валентинович поморщился.— Только, Володя, мы себя обрабатываем и ни на чьем иждивении не состоим. Живем общиной, это так. Все мы, марсиане, к одному месту сходимся. И ты ведь к нам придешь.

Был в сказанном подтекст, а, может быть, два раза произнеся "марсиане" и отделив интонацией последнюю фразу, он обозначил тему своего посещения?

-Не хочешь нас навестить? — Нажимал Игорь Валентинович. — Ведь четыре года, как прилетел, а ни разу и не был.

-Надо бы... Да вы ведь не особенно гостям рады.

-Тем, что не званны. Посторонним. Земным у нас делать нечего, да и...— он замялся,— им и самим не понравится. Ты — дело другое. Пойдем?

-Прямо сейчас?

-Что ж откладывать? Я к тебе гонцом.

"Богадельня" или официально: Поселение постоянно проживающих на Марсе граждан Российской Федерации — располагалась за церковью, которая разделяла марсианскую ойкумену на поселок и поселение. Богадельней поселение называли потому, что здесь жило немало пожилых людей, заброшенных когда-то на красную планету судьбой, матери-одиночки, родившие на Марсе и оставшиеся в поселке с детьми, младенцы, брошенные в родильном отделении поселковой больницы (малыши, рожденные в условиях гравитационной недостаточности, приравненные государством к инвалидам детства). Все они именовались "марсианами", потому что с Землей их уже больше ничего не связывало. Но были там и мужчины в расцвете сил. Главным образом второе и третье, а то и четвертое поколение марсиан. Однако встречались и отбившиеся от вахт работяги. У каждого из них была своя история. Обитатели богадельни к себе никого не звали, сами в поселок почти не выходили, а вопросы бытовые, которые время от времени возникали, решали через Игоря Валентиновича. Правда, молодежь жила несколько более открыто. Многие работали в обслуге, вольнонаемными в части, даже на добыче, и что важно двое или трое марсиан уже служили срочную службу в местной войсковой части.

Ему действительно обрадовались. Некоторых он знал, некоторых хорошо помнил, некоторых вспомнил не сразу. Многие, кроме семейных и некоторых отъявленных индивидуалистов, предпочитали столоваться совместно. Так было проще: семьями мало кто жил. Да и веселее было вместе трапезничать. Володю усадили за стол, наложили на блюдо плюшек и подвинули поближе вазочку с вареньем. Он оказался в центре внимания и в центре разговора. Отвечал на дежурные вопросы о том, чем занимается, как живет, что там на Земле. Про Землю, впрочем, спрашивали, что его удивило, без особого любопытства, без ностальгических интонаций. Больше их интересовало, как там наверху, на поверхности. Услышав, что хуже, чем в катакомбах, согласно закивали головами и успокоились.

После этого вопросы иссякли, и все как бы отстранились от него. Все, кроме Игоря Валентиновича, который радушно хозяйничал, предлагая того и другого. Володя отказывался, уже с десяток раз повторив "спасибо, нет", понимая, что это все прелюдия, что будет, будет разговор. Так и случилось. Игорь Валентинович, наконец, развел руками, "ну что с тобой поделаешь" и с заговорщическим видом, мол, есть у меня и кое-что посущественней, пригласил к себе.

Комнатка у Игоря Валентиновича была маленькой, чистой, технически не оснащенной: ни стационарного переговорного устройства, ни экранов, даже телевизора не было. Кровать, покрытая простым одеялом, столик, полка с несколькими книгами два мягких стула — элемент роскоши в спартанской обстановке — и все. Пол сиял голубизной. Здесь "стекло", казалось, было ярче, чем в поселке. Кто-то постучал.

-Да, да, Марина, входите. — Сразу откликнулся Игорь Валентинович. На пороге стояла молодая женщина с грустными глазами. Рядом с ней — лобастый мальчик лет одиннадцати с большим пакетом в руках.

— А вот и наш Игорек,— запел Игорь Валентинович сладким голосом. Он у нас будущий скульптор. — Ну, показывай свои работы. Статуэтки были однотипными: одна и та же фигура в античном одеянии. Это, конечно, римский бог и патрон планеты Марс. Выглядел он неказисто, но дело было не в изображении, а в материале. Марсианское стекло. Володя хорошо видел следы пальцев, отчетливые, как на пластилине. Стекло, правда, проработано было плохо: попадались в нем и пузырьки и кусочки нерасплавленной пены, но стеклянная статуэтка — само по себе явление из рада вон выходящее. И если не художественным, то другим, может быть, еще более ценным в условиях Марса талантом пацаненок обладал.

-Ну ладно Марина, закончил вдруг эту странную встречу Игорь Валентинович, — идите к себе. Нам с Владимиром Ашотовичем побеседовать надо. А статуэтки оставьте.

Она не отвечая ничего, взяла за руку сына и вышла.

-У нас уже почти полсотни ребятишек,— продолжил Игорь Валентинович, когда закрылась за ними дверь. — Правда, большинство без родителей. И подростков человек двадцать... Нас, марсиан, здесь уже больше, чем землян. — И вдруг прервал себя и воскликнул очень весело, чтобы сразу можно было понять, что это шутка,— А вот, Володя, женись-ка на Марине, она-то уж с Марса не улетит. Вы ведь, кажется, знакомы?

Что это они все об одном?

— Дайте от прошлого брака отдохнуть...

-Отдохни и приходи свататься,— улыбнулся Игорь Валентинович,— но глядел серьезно. Спросил после паузы: "Что, Володя, дальше делать собираешься?"

-Не знаю. Пока при церкви побуду, но вообще-то думаю на Землю перебираться.

— А там как? Прошлый-то раз не получилось.

— Прогресс на месте не стоит, Игорь Валентинович, вот антигравитацию осваивают, так что на Земле вполне можно марсианскую силу тяжести создать. Со временем изобретут приборчик — сунул в карман и тяжесть в два раза меньше.

— Ну, это дорого, да и... когда еще будет. А пока антигравитатор под кроватью — домашний арест за свой счет. Здесь хоть какая-то свобода...— И вдруг сменил задумчивый тон на бодрый. — На Марсе сила тяжести, конечно, небольшая, а вот притяжение у него — ой-ой-ой! В прошлый-то раз из него не удалось вырваться?— Он замолчал внезапно, словно передыхал, готовясь к новому витку разговора, словно выходил на исходный рубеж.

— Небось, думаешь, — сказал он вдруг серьезно и даже как бы сердито, — чего это они? Затащили к себе, разговоры непонятные ведут. А мы потому тебя позвали, что ты наш, коренной, и трудно тебе сейчас, тяжело: ты ведь на середине пути: туда, откуда ушел, не вернуться, а пункта назначения не видишь. Мы все это проходили. Ты заходи к нам, мы тебе рады. У нас тут тихая, здоровая обстановка. Стекло действует. Ученые говорят, что оно какие-то благотворные лучи испускает. Нет, на самом деле, посмотри-ка: мы и не болеем, и помираем не от болезней, а только от старости. От очень глубокой старости. Впрочем, какие наши годы?— Самому старшему чуть больше ста лет. — Он лукаво посмотрел на Володю.— На кладбище-то марсианском в основном только земляне и похоронены.

Глава девятая

Володя взял божка, повертел и почувствовав, как "поплыло" в руках стекло, поспешил вернуть в предупредительно подставленную ладонь. Игорь Валентинович мельком, но жадно взглянул на статуэтку, словно не видел раньше и ему не терпелось тут же повнимательней рассмотреть ее, но превозмог себя, положил на полку, нервно потер руки.

С чего он разволновался? И что эти разговоры вообще означают?

-Ты вот думаешь, наверное, что это все значит, для чего все эти разговоры? — спросил он впопад. — Не торопись, Володя, поймешь, и про Марс, и про марсиан. Марсианин это ведь тоже звучит гордо. Это не ругательство и не синоним слова "неудачник". Вот, — он кивнул в сторону божка, — ребенок слабыми своими пальцами стекло это мял и лепил из него, как из пластилина. У тебя же в руках оно чуть было не потекло, как лед на сковородке. А физически куда как более сильные земляне так могут? Они машинами своими кусочек стекла отколоть не в состоянии. Вот ты там, кто? Ну, художник, довольно известный, однако не потому, что гениальный, не в обиду тебе сказано будет, а потому что марсианский. Не талант твой уникален, а образ жизни и сам ты. Тем и ценен. Марсианистостью своей. Пойми это. — Он поднялся,— А теперь пойдем, пора, не то пропустим все. Поверь, ни один землянин такого не видел и не увидит.

Вновь пошли по коридору, но теперь не к обеденному залу, а в другую сторону. Коридор сузился и снизился, потерял лоск, и незаметно превратился в грубую, со следами буров вырубку. Видно, планировали расширять поселок, прошлись "по-черному", проложили туннель, но расширять и облагораживать почему-то не стали. Вскоре Володя понял почему: ход упирался в "пену". Против нее техника была бессильна. На подходе к пене коридор резко расширялся: пробовали обойти и слева и справа. Но пена всегда поднимается массивом, ее не так-то просто обогнуть. И тут он увидел, что в голубовато-серой, пористой массе выбран ход! Такого ему встречать не приходилось, то есть, чтобы делали ходы в пене: не было такой необходимости. Зачем? Остановился, чтобы пропустить вперед Игоря Валентиновича, но тот с изысканной светскостью сделал приглашающий жест: "Только после Вас!"

Идти пришлось согнувшись, иной раз "пена", задетая ненароком, резиново пружинила о плечо и голову. В одном месте свод навис особенно низко. Неожиданно для себя Володя остановился и провел ладонями по потолку, одним движением срезав неровность. Хлопья осыпались под ноги. Они были податливы и мягки на ощупь. И спохватился: это для него она была пенопластом, для многих других — толченым стеклом. Но Игорь Валентинович, поняв его смущение, легонько подтолкнул в спину: "Пойдем, пойдем, я скажу, чтоб прибрали."

В круглом зальчике со старательно выровненными стенами, собрались, наверное, все обитатели богадельни. Свет здесь, тоже был от стекла — нижний, синий, но теперь, когда глаза привыкли к нему, не казался уже таким слабым. Старики и старухи стояли, опустив глаза, и, кажется, молились. Близко к ним, но и, в то же время, как бы поодаль расположились многочисленной группой женщины разных возрастов с детьми. Мал-мала меньше. Далее стояли по-семейному. На отшибе, особняком тасовались подростки. И чувствовался в этой их обособленности вызов. Игорь Валентинович нашел местечко на стыке групп, занял его, и словно включилось магнитное поле, в толпе сразу образовался центр, она напрягалась, стянулась в единое целое. Совсем близко Володя увидел Марину с сыном, который уперся в пол напряженным взглядом, словно ожидая чего-то. И вновь он поймал себя на мысли, что словно бы мальчика этого уже когда-то видел. Мать время от времени касалась его головы, и он заучено поднимал сложенные ладони к лицу, начинал шевелить губами, но через несколько секунд снова отвлекался и тогда руки медленно опускались.

Отец Кирилл в центре круга вполголоса, неразборчиво, частил какие-то слова, порой размашисто чертя воздух крестом. Почему он служит здесь, а не в церкви? Что это за выездной молебен в катакомбах? Повернулся к Игорю Валентиновичу, чтобы расспросить о происходящем, но тот предостерегающе поводил пальцем.

И вдруг что-то изменилось. Сначала трудно было понять что: почему-то стал исчезать, растворяться голубоватый оттенок на лицах. А вместе с этим и напряженное ожидание, сковывающее их, сменилось выражением умиротворенности, словно среди осенней промозглой непогоды выглянуло солнышко. Володя посмотрел туда, куда были повернуты лица. Справа, у стены, по полу растекался радующий душу свет, словно под стеклом разгоралось пламя. Вскоре неясный слабый отблеск уже превратился в сияние, которое поплыло по полу, вытесняя голубизну. Чувство восторга охватило Володю, на душе сделалось радостно и легко. Отец Кирилл уже не бормотал скороговоркой заученные сакральные формулы, он ликующим голосом пел торжественные гимны и все подхватывали их, и Володя шептал невпопад какие-то слова, не имеющие смысла в отрыве от того, что переживал он сейчас, от того, что сопереживали они все вместе.