Свет утренней звезды

Мирэ недоуменно округляет глаза, а затем разглядывает свое отражение в зеркале и тоже начинает громко смеяться.

— Пойдем на площадь, — весело щебечет она. — Там уже столько народу собралось, скоро начнутся танцы!

Сегодня мой любимый праздник — Восход Нарии. Только в эту луну цветет удивительно красивый цветок, похожий на упавшую с небосклона звезду — наирелия, названный в честь моей родины. Его синие лепестки раскрываются ровно в полночь, загораясь искрящимся голубым светом. Легенда гласит, что его цветение дарует счастье и любовь всем тем, кто его видит, вот и собираются в эту ночь вокруг цветка все жители Нарии, чтобы согреться и искупаться в лучах его благодати. Весь город увешан благоухающими красочными гирляндами из эурезий, клоксов, урфиний, лоредронов, каменные мостовые усыпаны лепестками роз и гортензий, девушки и парни украшают свои головы душистыми венками, водят хороводы, поют песни, танцуют до самой зари, а потом пускают бутоны наирелии по реке, и ее воды превращаются в светящийся сияющий поток, несущийся в бесконечность.

— Да, сестренка, пойдем, не думаю, что мне еще когда-нибудь удастся поплясать с подругами до утра, вряд ли мой муж будет отпускать меня на такие праздники. Не знаю, когда в следующий раз я смогу попасть в Нарию.

Мирэ порывисто обняла меня, громко шморгнув носом.

— Я буду скучать, сестренка.

— Я тоже, родная, — шепчу я, сглатывая горький комок. — Эй, хватит сырость разводить. Побежали веселиться, раз уж у меня на веселье осталось всего два оборота луны!

Мы с Мирэ хватаемся за руки и несемся по белым каменным лестницам дворца, запуская под его своды звонкое эхо наших счастливых голосов. Улицы заполнены людьми, на их лицах — радостные улыбки, отовсюду льются шутки, песни, смех. В воздухе летают мыльные пузыри, и, словно снег, на наши головы сыплются мелкие белые лепестки литории. Ближе к площади какофония голосов становится все сильнее, людей все больше, а музыка все громче. Нас с Мирэ подхватывает бурная людская река, вынося в круг хоровода. Мама с отцом, с бусами из цветов и венками на головах, выплясывают в самом центре. Папа подхватывает мать на руки и быстро кружит ее, запрокинув голову к небу, заливаясь смехом.

Внезапно он останавливается, спуская маму с рук, напряженно всматриваясь в безоблачную высь. По его лицу ползет тень, сменяющаяся выражением ужаса, и я поднимаю глаза вверх, пытаясь понять, что так испугало правителя Нарии. По лазурному своду, усыпанному тысячами звезд, начинает расползаться багрово-карминная лужа, словно кто-то ранил небо и оно истекает кровью. Лужа становится все шире и больше, а потом из нее лохматыми клочьями начинают кучиться клубы красного тумана.

Они появляются из воздуха, словно материализовавшиеся духи. Высокие, широкоплечие, свирепые, затянутые в черные одежды, перевитые кожаными ремнями, увешанными заточенными, как лезвия бритвы, танторами и кордами. Их так много — черная, безжалостная орда, расползающаяся непроницаемой тенью, заслоняющая собой солнце и звезды моего мира. И впереди всех, как вестник смерти, верхом на гигантском желтом змее возвышался исполин с серебряными глазами — правитель оддегиров, Ярл Харр. Даже если очень захочу, я уже никогда не смогу вычеркнуть из памяти это лицо, покоренная властью его жестокой красоты. Он поднимает высоко вверх свой огромный меч, потом делает резкий взмах, указывая острием направление, и замершая за его спиной армия, подобно сорвавшейся с гор лавине, устремляется вперед, сметая на своем пути все живое.

Воздух наполняется липким запахом страха и ужаса, рваными криками и безотчетным человеческим отчаянием. Боль и смерть внезапно врываются в мой звездно-синий мир, вспарывая его каленой сталью, протыкая стрелами, растаптывая копытами боевых скакунов. Рядом со мной, пронзенный тантором, падает мальчишка, широко раскрыв голубые глаза, устремив застывший в вечности взгляд в высокое небо. Кто-то сбоку истошно кричит, а потом замолкает, повалившись на землю, сраженный несколькими стрелами одновременно.

Я не могу пошевелиться, оцепенело взирая на жестокое безумие, происходящее вокруг — мне кажется, что возле меня бушует ураган, и я нахожусь в самом его эпицентре.

— Эя, беги! — лицо отца возникает передо мной так внезапно, что я испуганно дергаюсь. Он размыкает линии сумрака, с силой заталкивая меня в параллельный мир, и мы проваливаемся в его топкие объятья.

— Папа, что происходит? — я испуганно обнимаю его, сглатывая комок, и даже не пытаюсь, вытереть струящиеся по щекам слезы. Но отец внезапно выскальзывает из моих рук, тяжело оседая на колени. Почему на моих руках кровь!?

— Беги, моя девочка, — шепчет папа. — Беги к Озеру Жизни, там наибольшее сосредоточение силы, там ты сможешь продержаться в сумраке, пока они не уйдут.

— Папа, папочка! — мне хочется кричать, но вместо этого из меня вырывается жалкое бульканье и всхлипывание. Я опускаюсь рядом с отцом, дрожащими руками дотрагиваясь до торчащей из его спины корды. Рубаха на спине отца пропитывается кровью так стремительно, что вскоре под нами уже целая лужа — вязкая, липкая, бурая.

— Обещай мне, — папин хрип переходит в кровавый кашель, забрызгивая мое светлое платье рубиновыми пятнами. — Ты должна жить. Ради мамы, ради меня, ради Мирэ. Уходи, детка, спасайся.

— Я не уйду без тебя, — шепчу, хватая его руки, прижимаясь к его слабеющему телу.

— Кольцо... Тайрона, — пытается что-то сказать мне отец, — откроет портал... — голова папы безвольно падает на мои колени, и его стекленеющий взгляд вырывает из моей груди сумасшедший вопль.

— Нет, пожалуйста! Не умирай, папочка! — но он уже не слышит моих горестных стенаний, его душа обрела покой, растаяла легкой сизой дымкой в чистом небе вместе с его яркой звездой. Еще немного, и сумрак заберет и его бренное тело, растворив в своем полотне.

Я закрываю глаза папы и целую их, орошая мертвое лицо горячими каплями своих слез. Мне надо бежать, я должна выжить. Я пообещала отцу. Мама... Мирэ...

Воспоминания о них приходят слишком поздно: я смотрю сквозь сумрак, силясь выловить их взглядом в творящемся вокруг меня хаосе и неразберихе. Волосы шевелятся на моей голове от осознания того, что я вижу. Площадь усеяна мертвыми телами, как свежевспаханное поле зернами пшеницы. Сквозь меня проносятся на бешеной скорости остервенелые всадники, преследуя тех, кто еще жив и пытается бежать. В нескольких метрах от меня лежит изломанная фигура матери в окружении груды тел, вывернутых в неестественных позах, алые пятна на их одеждах не дают и шанса даже на иллюзорную надежду, что кто-то остался жив. Оборачиваюсь вслед промчавшейся сквозь меня коннице, задыхаясь от ужаса... Там, посреди дороги, ведущей к дворцу, стоит Мирэ, похожая на тонкую былинку, качающуюся на ветру — бледная, заплаканная, с распущенным облаком белых волос, такая хрупкая и такая прекрасная. Вокруг нее, гарцуя на черном коне, словно коршун, кружит оддегир — молодой, крепкий, сильный, с угольно темными кудрями и жесткой ухмылкой на лице. Внезапно он наклоняется, резко подхватывает сестру, усаживая на жеребца впереди себя.

— Тахар, — низкий глубокий голос, как стрела, пронизывает рваные звуки боя. Парень вздрагивает, пристально смотрит в перепуганное лицо Мирэ, впивается в ее губы грубым поцелуем, а затем неуловимым движением перерезает ей горло и выбрасывает на землю, как сломанную куклу.

— Не-е-ет!!! — я кричу, срывая голос, впиваясь ногтями в ладони до кровавых борозд.

— Я приказал пленников не брать, — все тот же низкий голос летит набатом над моей головой.

Медленно поворачиваюсь, утирая рукавом застилающие глаза слезы — я уже знаю, кого увижу за своей спиной. Он возвышается над всеми подобно истукану, такой же каменно-равнодушный, холодно и безразлично взирающий на безумие, творящееся у его ног.

Повелитель оддегиров не пошевелил и пальцем, оставшись сидеть все там же на возвышении, на своей огромной рептилии, спокойно наблюдая, как его войско уничтожает ни в чем не повинных людей, не щадя абсолютно никого. Я больше не могу на это смотреть, я задыхаюсь от ярости и бессилия — все, что я любила, все, в чем видела радость и смысл, стирается с лица земли безжалостной ордой. И я бегу, бегу что есть силы, по самому краю сумрака, стараясь отдавать сопротивлению как можно меньше силы, бегу прочь от запаха смерти и тех, кто его принес в мой мир.

Лес, всегда живой и веселый, сегодня будто чувствует надвигающуюся беду. Не слышно пения птиц, не видно белок, перепрыгивающих с ветки на ветку, даже ветер притих, испуганно затаившись в густых кронах эграпов. Я выбежала на поляну у озера и, шагнув к Камням Судьбы, обняла один из гладких валунов руками, умоляя Эглу о пощаде. Нет, я просила не за себя... О себе в этот миг я забыла совершенно. Сквозь радужные слои сумрака я смотрела, как небо Нарии плакало звездами, они гасли одна за другой, умирая вместе с теми, чей жизненный путь так ярко освещали. Но богиня судьбы сегодня тоже была безучастна к моим мольбам — она, подобно правителю оддегиров, равнодушно следила за конвульсивной агонией моего умирающего мира.

Я даже не услышала, просто почувствовала спиной легкую вибрацию в воздухе и, обернувшись, увидела его — демона с серебряными глазами, жестокого монстра, медленно и спокойно идущего к Озеру Жизни. Все тот же могучий разворот плеч, необъятная мощь, сквозящая в каждом его движении, и холодная решимость во взгляде.

Он останавливается в полушаге от меня, и я интуитивно пячусь назад, хотя понимаю, что между нами расстояние в целый параллельный мир, преодолеть которое не под силу даже ему. Мужчина прямо у меня перед носом опускает на Камень Судьбы свой огромный меч, и он входит в него так легко, как нож, разрезающий кусок масла. Квадратный артефакт на эфесе вспыхивает ярким ослепляющим светом, а затем исполин опускается на одно колено, упираясь ладонями в землю. Я знаю, зачем он пришел, знаю, что произойдет дальше, но все равно вздрагиваю, когда силовые потоки разливающимся морем втягиваются в странный самоцвет и мощное тело Ярла Харра, разрисовывая его диковинными символами и рунами.

Воздух вокруг подергивается и темнеет, по земле ползут кривые трещины, вода в озере внезапно мелеет, а деревья начинают осыпаться серой пылью. Боги... он не собирается останавливаться, он и его жуткий клинок выпивают мой мир до дна, иссушая всю его жизненную энергию.

Это было глупо... моя отчаянная попытка остановить это безумие... но я не понимала, что делаю в этот момент. Разомкнув линии сумрака, я схватила обеими руками меч, торчащий из камня, и дернула его на себя со всей силы. Мои жалкие потуги смешны, наивны, нелепы. Умом я осознаю, что поднять такую тяжесть не смог бы даже мой отец, но глупое, неразумное, отчаявшееся сердце еще верит, верит, что может что-то исправить и изменить, и я снова дергаю проклятый меч так, что срываю мышцы на руках. Демон внезапно отрывает от земли ладони, вскидывает голову, и его глаза-убийцы вонзаются в меня серой сталью своего взгляда. Время замедляет бег, превращаясь в топкую трясину, втягивающую нас в вакуум остановившегося мгновения. Глаза в глаза, мы застываем друг напротив друга, затаив дыхание, не в состоянии разорвать скрещение нашего зрительного контакта. Он нарушает гармонию невесомости первым, медленно-медленно поднимаясь, разворачивая, как крылья, недюжинные плечи, теперь взирая на жалкую меня с высоты своего громадного роста. Я успеваю заметить, как напрягаются мышцы на его теле, словно у лура, приготовившегося к прыжку. И прежде, чем он совершает рывок, пытаясь поймать меня, разрываю материю сумрака, уходя в подпространство.

Оддегир замирает, встряхивает головой и недоуменно пялится в пустоту перед собой, все еще не веря в реальность произошедшего. Озирается по сторонам, недоверчиво прислушивается к звукам, потом резко разворачивается, свирепо уставившись на свой меч.

Мне кажется, или это слепой страх играет со мной такую злую шутку? Эфес клинка пуст, камень, вытягивающий силу миров, исчез. Как такое возможно?

Как в ответ на мой вопрос, руку прошибает ледяным холодом. Я разжимаю кулак и потерянно смотрю на невесть откуда взявшийся в моей раскрытой ладони прозрачный сверкающий кубик, расцвечивающий все грани сумрака мягким сиянием всех оттенков синего, от индиго до ультрамарина. Неожиданно грани самоцвета начинают терять форму, оплавляясь, как льдинка над пламенем, и вот уже от него остается только васильковая лужица, впитывающаяся в мою кожу, подобно воде в заскорузлую от засухи землю.

Эгла, что происходит!?

Исступленно трясу рукой, норовя сбросить с себя инородную массу. Но все тщетно, она проникла в мою кровь и потекла по венам. Мое тело так легко вобрало странную магию, быстро подстраиваясь под ее требовательные стандарты.

Грозное рычание выводит меня из состояния транса, и я заворожено взираю на правителя оддегиров, гневно выдергивающего меч из Камня Судьбы. Он похож на дикого зверя — огромного, остервенелого, разъяренного — жадно втягивающего ноздрями воздух, словно пытается вычислить меня, спрятавшуюся в слоях сумрака, по запаху. Я слышу его взбешенный рык, и от накатившей на меня волны ужаса зажимаю ладонью рот, глядя на то, как он кружит по поляне, кромсая своим огромным клинком Камни Судьбы. Завораживающее зрелище: жестокий танец стали и полубезумного мужчины, двигающегося в пространстве с такой скоростью, что сетчатка глаза не успевает улавливать нюансы.

Меч просвистывает в сантиметре от моего лица, а затем перерезает меня пополам, проходя насквозь. Он не причиняет вреда, его жуткий хозяин не может меня видеть, но я падаю на колени, ощущая всем сердцем его ярость, вложенную в удар. Оддегир останавливается, хрипло и тяжело дыша, бессильно опуская свое грозное оружие на землю, а затем, сложив на эфес руки, склоняет на них голову. Отчего-то теперь его поза кажется искореженной, сломанной, как будто все силы ушли на бой с тенью. Он стоит так несколько минут, устало сгорбив свои необъятные плечи, и кажется, что он уже не сможет разогнуться, придавленный суровой дланью судьбы, но это наивная иллюзия, потому что через мгновенье он гордо распрямляет свою спину, упрямо поднимает голову и с вызовом бросает в потемневшие небеса:

— Я сам плету нить своей жизни, Эгла! У тебя нет власти надо мной. Ты уже не сможешь мне помешать. Я все равно услышу зов эктрали... — от его низкого, густого, властного голоса ледяной холод пробирает до самых костей.

Ужасный мужчина еще несколько минут зорко оглядывается по сторонам, потом прячет свой жуткий клинок в ножны и не спеша покидает священный чертог, но прежде, чем исчезнуть за деревьями, он оборачивается снова, хищно всматриваясь в пустоту разгромленного им круга жизни.

Наверно, в этот миг мне было так страшно, что это чувство вытеснило из меня все остальные. Я не думала, не плакала, не вспоминала... Я сидела в сумраке и боялась только одного, чтобы песчаный демон не вернулся и не закончил делать то, что я ему так дерзновенно помешала.

Темнота стала надвигаться быстро, беспросветно, стремительно, словно расползающееся по бумаге чернильное пятно. Небо, даже днем расписанное вязью тысяч сияющих звезд, сейчас было черным и непроглядным. Боги, они уничтожили всех...не пощадили никого, стерли с карты неба все звезды жизни! Они разрушили мой мир до основания. Куда мне идти? Куда бежать? Как жить дальше?