Разрушающая волна

— В таком случае, благодарю вас, — только и смог сказать он, уже и без тени прежнего негодования в голосе.

В этом месте следовало подняться с его постели и распрощаться, но Тэйра почему-то медлила.

— Темнеет, — наконец, сказала она не самым уверенным голосом и изобразила на лице улыбку, которая, при некотором желании, могла бы сойти за кокетливую. — Если я задержусь ещё чуть-чуть, то ворота в вашем доме закроют, и меня попросту не выпустят назад.

Но Никандо не уловил намёка и продолжал молчать, рассеянно теребя в руках золотистую кисточку от своего халата.

— Где же я тогда буду ночевать? — спросила Тэйра, продолжая гнуть свою линию.

Тогда он сказал:

— Да-да, конечно, я не смею вас задерживать.

И теперь это уже его можно было бы заподозрить в издевательстве, если бы не непритворно печальный тон, каким он произнёс эти слова.

Это уже начинало раздражать.

— Может быть, у вас в комнате? — спросила Тэйра так свирепо, что Никандо вздрогнул и изумлённо вскинул взгляд.

Глаза его, и без того большие, а теперь ещё расширенные от удивления, были диво как хороши: зелёные-зелёные, как вода в пруде, или как травяное море на рассвете, да ещё и пронизанные золотыми искрами, будто солнечными лучами.

Продолжая смотреть на Тэйру всё так же ошеломлённо, Никандо поднялся на ноги, попятился к дверям, протянул назад руку и, наощупь найдя замок, повернул в нём ключ.

— Ну вот, теперь нас никто не потревожит, — сказал он, по-прежнему не отрывая от неё изумлённого взгляда, как будто кролик, загипнотизированный удавом. — Я скажу слугам, что переоденусь сам. А утром вы сможете выйти через восточную калитку, её никогда не запирают на ночь...

И в то же мгновение что-то, что заставило Тэйру совершить этот безумный поступок, схлынуло. Она снова стала сама собой и не могла понять, зачем осталась здесь, что теперь с этим делать?

— Знаете, это нечто странное. Меня так к вам тянет, тянуло с первой встречи, — продолжил Никандо дрожащим голосом, ещё не подозревая о произошедшей в ней перемене. — Вы сказали мне про письмо, но я потом подумал, что дело было не только в нём...

— Какая-то неловкая ситуация на самом деле, — сказала Тэйра деловитым тоном, как будто и не слыша его слов. — Мужчина и женщина в одной спальне, кто поверит, что между нами ничего не было, что мы только друзья? Может, я лучше лягу на балконе? Теперь весна, ночи стали тёплыми, я не замёрзну. Однако всё же не буду чувствовать себя так неудобно, как если придётся ночевать в одной комнате.

Лицо у Никандо вытянулось.

— А мы... только друзья? — сумел с трудом проговорить он.

Тэйра ничего не ответила, и тогда он, попятившись, рухнул на постель. Лицо его выражало такоё безнадёжное отчаяние, что ей по-настоящему стало его жалко, хотя сострадание никогда не входило в число её добродетелей.

Она придвинулась к нему и стала утешать.

— Вы замечательный, умный, красивый, добрый. Я вот думаю, что, может быть, обрету в вашем лице младшего брата, которого мне всегда хотелось иметь, — говорила Тэйра, обнимая его и гладя по волосам.

Правда, в то же самое время она прекрасно помнила о том, что у неё полно младших братьев, и ни к кому из них она не испытывает тёплых чувств, но это не мешало ей верить в собственные слова.

Никандо молчал и только вздрагивал время от времени, как будто от сдерживаемых рыданий.

"Великая Богиня, во что я вляпалась", — со злостью думала Тэйра, прижимая его голову к своей груди и глядя в раззолоченный потолок, на котором был выложен — судя по всему, драгоценными камнями — какой-то хитрый, запутанный узор.

Наконец, Никандо отстранился.

Тэйра боялась увидеть слёзы, но, к счастью, глаза его были сухи.

— Спасибо, я всё понял, — сказал он ровно.

Время клонилось к вечеру, но до ночи было ещё далеко, и нужно было чем-то занять тот промежуток, который отделял этот невыносимый момент до того часа, когда можно будет сослаться на сонливость и постелить себе постель — на балконе или где угодно.

Рука Тэйры почти неосознанно потянулась к гребню, который лежал на столике возле кровати.

— Давайте я причешу вас, — предложила она. — Я привыкла причёсывать свою госпожу каждый вечер. Я умею делать это хорошо и совсем не больно.

Никандо, безжизненно смотревший на смятое покрывало, вытканное цветами, пожал плечами и повернулся к ней спиной.

Тэйра собрала часть его длинных волос в одной руке — для того, чтобы собрать все, ладони не хватало — и осторожно провела по ним гребнем. Чёрные холёные пряди, блестевшие, ароматно пахнувшие, скользили в её пальцах и были одновременно и тяжёлыми, и невесомыми — настоящий шёлк; постепенно Тэйру захватило то действие, которое она делала. Причёсывание, медленное и методичное, всегда успокаивало госпожу Сиду, но теперь оно успокоило, скорее, саму Тэйру — или, точнее, заставило её позабыть о прочих мыслях.

— Какие они у вас красивые! — сказала она с непритворным восхищением. — Любая женщина вам позавидует, даже я. Или, может, особенно я — я-то таким богатством не обладаю.

И она с некоторым сожалением дотронулась до своей заколки.

— Вам нравятся мои волосы? — переспросил Никандо Санья задумчиво.

— Да, конечно, — с жаром подтвердила Тэйра, заплетая из верхней части его волос косу. — Очень!

Увлёкшись своей работой — всё-таки, это было то, что у неё прекрасно получалось — Тэйра, не спросив никакого разрешения, сгребла со столика всё, что там было: ленты, нити жемчуга, цветы, заколки — и принялась творить такой шедевр, какого никогда не знала голова госпожи Сиды.

Закончив, она долго любовалась делом своих рук, а потом заставила Санью подняться на ноги и подвела его к зеркалу.

— Вы такой красивый, — щедро осыпала она комплиментами Никандо, стоя за его плечом и удовлетворённо улыбаясь. — Настоящее небесное создание. Чистое, открытое...

Она осеклась, заметив, что перешла с его внешности на характер, которого, в сущности, совсем не знала.

Никандо смотрел на собственное отражение тем особенным, задумчивым, отстранённым взглядом, который был Тэйре уже знаком, и она понимала: он где-то далеко.

— Знаете, я думаю, ворота ещё не успели закрыть, — вдруг сказал он мягко. — Пойдёмте, я провожу вас.

Тэйра поняла, что её выгоняют, и заледенела.

Впрочем, на выражении её лица это никак не отразилось, и она только сказала:

— Конечно.

Пока они шли вниз по лестнице, а потом по галерее, она была в каком-то оцепенении и ничего не соображала, но у ворот опомнилась.

"Не больно-то и хотелось!" — подумала она со злостью и, распрощавшись с Саньей особенно вежливо, ровным шагом пошла по аллее.

По дороге она сообразила, что то, чем всё закончилось, только к лучшему: как бы она объяснила госпоже Сиде своё отсутствие? Да и потом, зачем ей нужна была ночь, проведённая в покоях Саньи? Ну а то, что он её унизил, выставил за дверь после того, как сам же пригласил остаться, можно было пережить: она и не на такие унижения готова была ради достижения своей цели.

Придя к этим выводам, Тэйра совершенно успокоилась и в следующую неделю даже не вспоминала о Санье.

Зато вспоминала о Тайто Эрлу и решила, что стоит пойти и повидаться с ним — в прошлый раз всё закончилось не очень хорошо, но ни он, ни она обычно не помнили мелких размолвок.

Попросив ради этой цели у госпожи Сиды выходной, Тэйра собралась в Нижний Город и уже успела подойти к двери, когда её настиг голос другой служанки. Судьба сыграла одну из столь любимых ею шуток: именно в этот момент Тэйре принесли подарок от Никандо Саньи.

Услышав это имя, она замерла и вздрогнула, с неудовольствием чувствуя стаю мурашек, бегущих по телу. Какое-то время она просто не могла решиться открыть подарок, который был завёрнут в отрез ярко-алой шёлковой ткани и привязан к цветущей ветке абрикоса — так и стояла, держа его перед собой в вытянутой руке.

"Наверное, опять какая-то дорогая бесполезная безделушка", — решила Тэйра, в конце концов, и непослушными руками развязала шнур, скреплявший ткань.

Что-то прохладное и гладкое, не удержавшись в её ладони, выскользнуло из пальцев и упало на пол.

В первое мгновение показалось: змея.

Да, длиннющий толстый питон свернулся на полу в несколько тёмных колец.

Но, нагибаясь, чтобы подобрать подарок, Тэйра уже знала, что никакая это не змея.

"Да он же себе четверть волос отхватил, никак не меньше", — потрясённо думала она, сжимая в руке длинную шелковистую прядь.

— Покажи-ка, покажи, что тебе прислали, Тэйра? — закричала одна из служанок, находившихся в комнате, и с любопытством потянула к подарку руки.

Тэйра обожгла её таким взглядом, что девушка отскочила, как будто реально ошпарившись.

— Дотронешься хоть пальцем — отрежу тебе руку по локоть, поняла? — пообещала Тэйра, кровожадно улыбаясь, ещё до того, как сообразила, что делает.

А когда сообразила, было уже поздно.

Оставалось радоваться, что она сказала эти слова не госпоже Сиде — а ведь могла бы, если бы это та потянула свои пухлые пальчики к отрезанным волосам Никандо Саньи.

"Они мои, — подумала Тэйра, вернувшись в свою комнату и бережно укладывая прядь чёрных волос в шкатулку. — Только мои!"

Сладостная дрожь охватила её от этой мысли и от этих слов, и она произнесла их про себя ещё несколько раз, чувствуя, как внутри поднимается жаркая, томительная волна.

Спрятав шкатулку подальше, она накинула плащ с капюшоном и вышла на улицу.

Было около семи часов вечера, и заходившее солнце светило особенно ласково. Тэйра шла пешком под этими тёплыми весенними лучами, в неярком свете которых вся улица золотилась и утопала в мареве, похожим по цвету на карамельный сироп; деревья уже оделись нежно-зелёной дымкой, и теперь повсюду пахло клейкой листвой, набухающими почками, первыми цветами, травой после дождя.

"У каждого цвета также есть вкус, звук и запах, — думала Тэйра, или, вернее, мысли сами текли к ней в голову. — Цвет твоих глаз пахнет весенней грозой, на вкус он — гречишный мёд, а звучит как жалобная песня флейты..."

Она остановилась перед Алыми Воротами и вспомнила, как несколько недель назад их поперечные балки покрывал слой снега — теперь они были увиты цветами.

Постояв перед воротами пару минут и бездумно глядя на ещё не распустившиеся бутоны, свешивавшиеся с деревянных перекладин, Тэйра свернула налево — словно во сне, вспомнив слова Никандо про калитку, которая не закрывается всю ночь. Ум её работал в этот момент сам по себе, отдельно от неё, воспроизводя и дорисовывая план квартала Санья, а потом отыскивая на рисунке заветную дверцу в сад, сама же Тэйра шла вперёд бездумно, как по наитию.

Она нашла калитку и проскользнула в неё тогда, когда на цветущий сад уже опускались сумерки. Аромат листвы стал ещё сильнее, и в воздухе явственно запахло дождём, но земля под ногами Тэйры всё ещё была сухой и жаркой, прогретой солнцем до самых глубин.

Как будто где-то вдалеке раздался смех — или, может, звон колокольчика.

Так обычно смеялась Мадэлина Санья, и Тэйра с некоторым трудом повернула голову, ожидая её увидеть, но увидела только решётку, увитую цветами. Однако за этой решёткой, в полумраке галереи, кто-то скрывался...

Тёмная фигура метнулась куда-то, едва завидев Тэйру, и та вдруг почувствовала, как в глубине её поднялось что-то древнее и сильное — быть может, инстинкт охотницы. Ярость, восторг, азарт — ей хотелось одним прыжком настигнуть эту смеявшуюся над ней тень, схватить её и уже больше никогда не отпускать. Не отдавать никому, но утащить в глубины своей пещеры и там, освободив, холить и лелеять, позволяя лунному свету, проникающему сквозь потолок, белить и без того белую кожу, а мерцающим стенам — отражаться в древесно-зелёных глазах.

Однако на самом деле всё случилось совсем наоборот, и это тень схватила Тэйру за руку прежде, чем Тэйра успела догнать тень.

Ничего не понимая, но ощущая на своём запястье чужие пальцы, Тэйра побежала следом. Вокруг неё была сплошная темнота, и шорох листьев, и шёпот ветра, и далёкий гул грозы, и лёгкий перезвон где-то сверху; мир шептал, мир смеялся и плакал, мир стал вдруг весь — фантазия, волшебство и тайна.

Странные картины стали открываться перед Тэйрой как будто наяву. Она видела и чувствовала сырость своей пещеры, в которую притащила пленника.

Нависая над ним грозной тенью, она держала его во всех своих восьми мохнатых паучьих лапках и обещала, что вот сейчас он станет её обедом. А он только смеялся и выскальзывал, но не исчезал далеко, а возвращался, дразнил, смотрел своими зелёными глазами и ласково гладил по когтям.

И она, умилённая, вновь ловила его и сжимала — хрупкую, бесплотную фигурку. Когда она хватала его, чтобы убить и съесть, он выскальзывал, и она не могла причинить ему никакого вреда, но теперь, желая проявить свою любовь, она сжимала его всё более сильно, всё более страстно, и чем меньше она хотела причинить ему боль, тем больнее ему было, потому что он больше не сопротивлялся, не пытался убежать, и только молча смотрел ей в глаза, истекая кровью.

Что-то острое хлестнуло Тэйру по щеке, оцарапало, и она, облизнув губу, почувствовала медный привкус крови.

Тогда она пришла в себя.

Они сидели в беседке, с потолка которой свешивались вьющиеся растения, и одно из них оцарапало Тэйру, видимо, в тот момент, когда она опускалась на скамейку. Никандо Санья сидел напротив неё, и в темноте весенней безлунной ночи она видела лишь неясные очертания его лица и концы распущенных волос, развевавшихся от лёгкого ветра.

"Что это было? — хотелось спросить Тэйре, которая всё ещё чувствовала на своих висках капли ледяного пота, а в коленях и локтях — дрожание. — Что — невероятное, преобразившее всё вокруг, что унесло меня куда-то, как на огромных крыльях?"

И ей казалось, что она видела в слабо, по-кошачьи мерцавших в полумраке глазах ответ:

"Это мой мир! Понравился он тебе?.."

В реальности они не произнесли ни слова.

Вдруг ночное небо расцветили разноцветные сполохи фейерверка; Тэйра вздрогнула от неожиданности и высунулась из беседки.

— Что это? Какой-то праздник? — спросила она, не удержавшись, и тут же пожалела об этом.

Собственные слова, слишком громкие, слишком резкие — хоть она и говорила вполголоса — разрушили волшебство, творившееся вокруг, и как будто перерубили невидимые нити, связывавшие её и Санью, и эту беседку, и этот его мир — зелёный, волнующий, шепчущий, шелестящий, качающийся над ней ветвями деревьев.

— Да, праздник, — ответил Никандо. И, помедлив, добавил: — Мне так хотелось, чтобы ты пришла именно сегодня.

Тэйра протянула руку и дотронулась до его волос — нет, волос как будто бы не стало меньше.

Тогда откуда же взялась та прядь?

Она осторожно придвинулась к Никандо на скамье, однако не вплотную. Он посмотрел на неё искоса, но не пошевелился, и какое-то время они сидели, любуясь ночным небом и расцветающими на нём картинами.

Потом фейерверк закончился, и вскоре стихли шум и музыка, доносившиеся из другой части сада, где Ида Санья, вероятно, собрала в этот вечер гостей.