Будь со мной. Ознакомительный фрагмент

Ох, не нравится мне все это. Но я обещала не избегать его. Придется держать слово. Как бы паршиво не было на душе.

В коридоре Максима Георгиевича не оказалось. Я удивленно огляделась. В спальне родителей орал телевизор, но самих родителей там не было. Я вошла на кухню и замерла. За обеденным столом сидели папа с мамой, Инга и Максим Георгиевич. Директор с отцом что-то бурно обсуждали. Я заметила откупоренную бутылку водки, соленые огурцы, сало, хлеб — в общем, полный джентльменский набор. Многообещающе, однако.

— И что вы тут делаете? — миролюбиво произнесла я, а внутри все клокотало от ярости, растерянности, чувства неловкости — настоящий коктейль из эмоций.

— Сашенька, доченька, — обняла меня мама, усаживая рядом с собой, — ты не говорила, что у тебя такой... интересный друг. Вы вместе работаете, да?

— Максим Георгиевич преподает у нас историю, — я подняла глаза и натолкнулась на внимательный взгляд директора, словно он что-то усиленно пытался понять. Его глаза изучали мое лицо, вероятно сравнивая с сестрой. Хм. Ну и так понятно, кто в нашей семье красивая, а кто — учительница.

Вздохнув, я пододвинула к себе огурчики и смачно захрустела, решив не вмешиваться в разговор. Зря я сюда пришла. На фоне сестры я выглядела неуклюжей коровой и чувствовала себя примерно так же.

Я встала из-за стола, налила себе чаю, пошарила на полках в поисках какой-нибудь сладости, нашла черствую зефирку и впилась в нее зубами. Уже месяц, как Инга сидит на строжайшей диете. Теперь на выпечку и сладкое в этом доме наложено бескомпромиссное вето. Лакомиться чем-то вкусненьким мне приходилось в тихоря.

— Мы тут с твоим другом обсуждаем вчерашний матч, — похлопав по плечу Максима Георгиевича, сообщил папа. — Не хочешь присоединиться?

— Нет, пап, прости, нет настроения, — я заставила-таки себя улыбнуться. — Если понадоблюсь, я в своей комнате.

— Может, вы чаю хотите? — спохватилась мама, вставая из-за стола.

— Не откажусь. Спасибо, — улыбнулся Максим Георгиевич.

Когда я выходила из кухни, краем глаза заметила подсевшую ближе к директору Ингу — накручивая русый локон на палец, она интересовалась, все ли учителя-мужчины в нашей школе такие красавчики.

Оказавшись в своей комнате, я поставила кружку с чаем на письменный стол и упала на постель, уткнувшись лицом в подушку. Почему-то отчаянно хотелось плакать.

Ну почему в жизни все так несправедливо? Почему одним принадлежит весь мир, а другим остается довольствоваться крошками, упавшими со стола первых?

"Вы видите то, что хотите видеть", — вспомнила я слова директора. — "Вы, как и все, любите развешивать ярлыки..."

Ведь он прав. На меня всю жизнь вешают какие-то ярлыки, пытаются втиснуть в рамки своего мировоззрения, своего видения об окружающих, о самой жизни. То я не тем занимаюсь, то не так выгляжу, то не то ем. Все, кроме меня, знают, что мне нужно. А я только и делаю, что что-то им доказываю, изо всех сил пытаясь убедить в том, что мое "я" тоже имеет право на существование, что я такая, какая я есть и другой вряд ли стану. Однажды, под настойчивым давлением сестры, я все-таки села на жесткую диету, купила абонемент в фитнес-клуб, решила полностью пересмотреть свой образ жизни, в результате чего оказалась в больнице с подозрением на язву желудка и твердой убежденностью, что быть мне толстой до конца дней моих. Но потом я встретила Пашу и поняла, что не такая уж я и толстая. И что настоящая любовь не измеряется сантиметрами на талии или килограммами. Она или есть или ее нет. А рвать жилы, доказывая что-то другим — бессмысленно и глупо. Каждый имеет право на индивидуальность, на свое восприятие мира, на свои фетиши и тараканы. И я смирилась. И полюбила себя такой, какая я есть. Только вот рядом с Ингой я по-прежнему чувствовала себя толстой и неуклюжей. Вряд ли тут можно уже что-либо исправить.

Тихо постучали в дверь. Оторвав от подушки зареванное лицо, я подскочила на постели и едва успела вытереть рукавом слезы, как в комнату вошел Максим Георгиевич.

— Можно?

Он был непривычно серьезным и хмурым. Я кивнула. Он прошел и сел на постель, возле моих ног.

— Простите, — тихо произнес он. — Я не хотел ставить вас в неловкое положение. Я должен был предупредить...

— Все в порядке, — шмыгнула я носом. — Вы тут ни при чем.

Он немного помолчал. Взял мою руку, коснулся ее губами, затем прижал ладонью к щеке и на миг закрыл глаза.

— Сегодня утром, — начал он приглушенно, — я проснулся с твердым желанием хотя бы этот день не думать о вас. Я приготовил яичницу, выпил кофе, принялся листать каталоги, чтобы выбрать мебель для новой квартиры и вдруг мне захотелось, чтобы мы это делали вместе, я и вы. И вот я здесь. Глупо, да?

— Вы купили квартиру?

— Лет пять назад. Какое-то время она пустовала. Затем я решил сделать там перепланировку. Сломал все стены. Около года там шел ремонт. Теперь ее нужно обставить, а я ума не приложу как.

Моя рука по-прежнему была прижата к его твердой, заросшей легкой щетиной щеке, и я замерла, боясь пошевелиться, чтобы не нарушить интимность момента.

— А какой стиль в интерьере вам нравится?

Он открыл глаза, улыбнулся.

— Лофт. Знаете такой?

— Очень брутально, — улыбнулась я в ответ.

— Я предсказуем, да?

— Вы — мужчина.

— Это оскорбление? — приподнял он бровь. — Или...

— Или! — засмеялась я, высвобождая руку. — Вы подождете? Мне нужно переодеться.

— Неужели вы...

— Всегда мечтала обставить квартиру по своему вкусу. Пусть даже чужую.

Сначала мы заехали на квартиру, чтобы, как объяснил Максим Георгиевич, я знала от чего отталкиваться.

Хм. Масштабы и высота потолков поражали. Квартира была двухуровневая: на первом разместились входная зона, гостиная, кухня-столовая, санузел, на втором — спальня, ванная, гардеробная и кабинет. Наверх вела винтовая кованая лестница. Солнечные лучи беспрепятственно проникали через высокие сводчатые окна. Внутренних перегородок практически не было. Выложенная кирпичом прихожая плавно переходила в гостиную, гостиная — в кухню-столовую. Брутальная кирпичная кладка, темно-серый бетон, паркетная доска. Много света, простор, минимум декоративных элементов. Легкость, комфорт, лаконичность. Чувствовалась рука мужчины.

Я прошлась по функциональным, грамотно расположенным зонам, поднялась наверх, заглянула в ванную. Как я и ожидала, она была выдержана в серых тонах: бетонные стены и потолок, металлическая сантехника и неожиданно белоснежные, похожие на белые кляксы, полотенца и аксессуары. Акценты были расставлены как надо. Настоящий брутальный лофт с изящными вкраплениями классического стиля.

После осмотра помещения мы отправились в крупнейший в нашем городе магазин мебели. Я ходила вдоль кроватей, диванов, столов, комодов и прочего и, кусая губы, ломала голову вот над чем: неужели те девятиклассницы говорили правду, и Максим Георгиевич на самом деле был женат? Если да, то какая она, эта его бывшая? Любит ли он ее еще? А она? И что для него в действительности значу я? Он сказал, что хочет быть рядом. Но в качестве кого? Друга? Любовника? Или может быть мужа?

— Как вам этот? — вторгся в мои размышления голос продавца-консультанта.

Он указывал на огромный, обитый серым плюшем диван.

— Вам нравится?

Я улыбнулась.

— Может посмотрим еще?

В итоге мы купили огромный болотного цвета кожаный диван, журнальный столик, комод, большое, во весь мой рост, зеркало в стиле барокко, а еще заказали через каталог кованую двуспальную кровать с причудливым изголовьем, четыре лампы с черными и серыми абажурами, обеденный стол, выполненный из грубого деревянного спила, шесть стульев к нему и шикарнейший — на мой неискушенный взгляд — черный кухонный гарнитур с никелевыми ручками и столешницей из натуральной сосны.

Больше всего мне нравилось выбирать всякие мелочи: предметы декора, статуэтки, вазы, посуду. Максим Георгиевич предоставил мне полную свободу. Он без слов покупал все, что я выбирала. Наконец, я возмутилась.

— Погодите, Максим Георгиевич...

— Максим, — поправил он меня с улыбкой. — Просто Максим. Пожалуйста.

— Хорошо. Максим, вам действительно все нравится или одну половину вы потом перепродадите, а другую — ждет участь оказаться в мусорном ведре?

Все также улыбаясь, он взял мои руки в свои и прижался к ним губами. Я задержала дыхание.

— Сегодня я еще раз убедился, что на правильном пути. Что наконец нашел ту, которую так долго искал.

— Не понимаю, — нахмурилась я. — Что это значит?

— Александра — я могу вас так называть? — я никогда еще не встречал женщины, столь похожей на меня. Я не комментирую ваши покупки, потому что все, что вы выбираете... Не будь вас, я бы купил тоже самое. Честное слово. Безусловно, не в такие короткие сроки. Ваш энтузиазм мне не переплюнуть. А характеристики той или иной вещи... Я едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Что бы обо мне тогда подумали?

— Они бы подумали: что этот красавец-мужчина нашел в этой замухрышке, только и умеющей что кривляться и юморить.

Лицо Максима Георгиевича стало серьезным. Он крепко сжал мои руки, притянул меня ближе, так что моя задрапированная шарфом грудь касалась его, бурно вздымающейся, и с легким раздражением произнес:

— Мне плевать, что подумают другие. Людям лишь бы языками почесать да сделать выводы — зачастую поспешные и ограниченные. Разве им понять, что я чувствую, когда смотрю в эти огромные карие глаза, вижу эту по-детски наивную искреннюю улыбку, от которой захватывает дыхание, вдыхаю манящий аромат дивных волос...

Его слова, произнесенные тихим хриплым голосом, завораживали меня настолько, что на какое-то время я выпала из реальности, забыла, где нахожусь, что вокруг люди и они могут смотреть на нас. Я совершенно потеряла голову. Одной рукой Максим Георгиевич обхватил меня за талию, другую осторожно положил мне на затылок. Когда ко мне, наконец, пришло осознание происходящего, мы уже вовсю целовались.

— Простите. Вам завернуть эту картину или вы посмотрите еще?

Максим Георгиевич чертыхнулся, с явным сожалением отрываясь от моих губ. На мгновение закрыл глаза, выравнивая дыхание. Затем, не выпуская меня из объятий, он повернул к продавцу-консультанту невозможно-серьезное лицо:

— Мы ее берем. Спасибо.

Ужинали мы в тихом уютном ресторанчике на углу дома Максима Георгиевича.

Я заказала салат и воду. Негоже предаваться чревоугодию на глазах у мужчины, чье тело, без единого грамма жира, могло дать фору любой голливудской звезде.

Услышав мой заказ, Максим Георгиевич нахмурился, отодвинул от себя меню и, жестом попросив официанту оставить нас, накрыл ладонью мою руку.

— Вы не голодны? — спросил он, испытующе глядя на меня.

— Вообще-то я готова слона проглотить, — призналась я, жалко улыбнувшись.

— Тогда в чем дело? То, что вы заказали, я схомячу в одну секунду. И сытостью тут и не пахнет.

— Я... на диете, — опустила я глаза.

Я не люблю врать. Но что я могла ему сказать? Что мне неловко в его присутствии жадно набрасываться на еду? Что стесняюсь своих пышных форм и готова продать почку, — вот что эта чертова пропаганда делает! — чтобы хоть немного походить на Венеру Милосскую — мой идеал красоты? Да, определенные идеалы у меня есть. А я говорила обратное?

— Саша, послушайте. Вы — умная девушка. Хоть вы не поддавайтесь влиянию этих дурацких стереотипов. У вас прекрасная фигура...

— И это говорит мужчина, который был женат на фотомодели, — грустно усмехнулась я и тут же прикусила язык.

Блин! И кто меня за язык тянул?

На скулах Максима Георгиевича задвигались желваки.

— Вы хотите поговорить об этом? — он отпустил мою руку, откинулся на спинку стула, наблюдая за мной из-под нависших бровей.

Я посмотрела на свою руку, которую он только что держал в своей, одиноко лежащую на белой скатерти и казавшуюся беззащитной без его надежной ладони.

— Нет, — произнесла я, сжимая ее в кулак. — Это ваша личная жизнь. Я не имею права в нее вмешиваться.

— Вы имеете на это право, Саша. Как никто другой. Но... все это слишком сложно. Мне нелегко об этом говорить.

— Я понимаю, — я закусила губу. — Может поговорим о чем-нибудь другом?

Внезапно он выпрямился, вновь завладев моей рукой, и прижался к ней губами. Встретил мой взгляд. Отвел с лица непослушный локон и бережно заправил его за ухо. А мне жутко захотелось коснуться его лица, разгладить пальцами горькую складку между бровями, поцеловать морщинки на лбу, в уголках глаз.

— Саша, обещаю, что я все вам расскажу. Но не сейчас. Не сегодня. Я не хочу, чтобы кто-либо вставал между нами...

Я подумала о Паше. Он даже не брал его во внимание. Словно его и не существовало вовсе. Как это вообще понимать? Ему плевать, что я помолвлена? Какую цель он тогда преследует? Быть рядом... Может ему нужны беззащитная девчонка, о которой он могу бы заботиться? Этакая Лолита...

Черт! Я совсем запуталась.

— Между нами уже кое-кто стоит, — тихо заметила я.

— Я не забыл...

Максим Георгиевич вновь отпустил мою руку и сжал кулаки, так что побелели костяшки пальцев.

— Ох, Саша, — застонал он, — почему я встретил вас так поздно? Где вы были раньше?

— Жила... — улыбнулась я и накрыла его кулаки ладошками.

Он вздрогнул от моего прикосновения, долго-долго смотрел мне в глаза, прежде чем хрипло произнес:

— Я вам хоть чуточку нравлюсь?

— Кто-то соскучился по комплиментам? — насмешливо спросила я.

Он вскинул брови.

— Вы о внешности? Черт возьми, Саша, не идите на поводу у всех этих идиотов, зациклившихся на породистости лица и величине бицепсов! Ведь это как обложка на книге. Но мы же покупаем... например, книгу "Война и мир" ради того, что внутри, а не того, что снаружи. Сейчас мало кого интересует внутренний мир человека. Фитнес-клубы переполнены глупыми наивными девчонками, которым родители не смогли — или не захотели — донести, что плоский живот и накачанные ягодицы не сделают их жизнь лучше, краше, осмысленнее. Да, может за ними и будут толпами ходить такие же наивные, напичканные стероидами мальчишки, но разве это сделает их счастливыми? Когда тебя любят за красивые глаза и стройное тело — разве это любовь?

— А как же общеизвестный факт, что мужчины любят глазами, а женщины — ушами?

— Чушь! Я не верю в это.

Я округлила глаза, затем обиженно поджала губы.

— Черт возьми! — возмутилась я. — Вы хоть понимаете, как унизительны для меня ваши слова? Вы утверждаете, что вам нравится во мне лишь мой внутренний человек? Что мое тело, глаза и прочее вас нисколечки не волнуют?

— Не передать словами, как меня волнует ваше тело, Саша, — ласково улыбнулся он, скользнув взглядом в вырез моей футболки. — А таких глаз, как у вас, я еще не встречал. Едва заглянув в их глубину, я теряю голову. Я схожу с ума от ваших чудесных волос, в которые мне весь этот гребаный день хочется запустить пальцы, зарыться в них лицом и умереть. Держать вас в своих объятьях — большего счастья и не нужно... В том-то и дело, Саша, что в вас все прекрасно — лицо, тело, душа...