Теоретики на марше

Ладно, давайте, в угоду моей личной жизни уйдем ещё дальше от реальности. Давайте объединим оба сценария — сначала я её спасаю, а на следующий день она признаётся мне в любви. Такое может прокатить, потому что после спасения я буду морально готов к разговору и, может быть, даже не убегу, хотя и могу струхнуть и всё испортить. В идеале, ей бы надо действовать тоньше — сначала написать мне записку с объяснениями, а уже потом, когда я точно буду знать о чём разговор, подойти самой. Вот тогда у наших отношений будет хороший старт. Но старт — это лишь начало! Отношения надо ещё как-то развивать. Как-то переходить от держания за руки к поцелуям, и так далее. Чтобы всё хорошо сложилось, нужно нереальное стечение обстоятельств. Кроме того, девушке требуется прокачанное терпение и, желательно, телепатия. Короче, из моего мысленного эксперимента можно сделать вывод — если какая-то несчастная в меня влюбится, ей придется туго. А сам по себе я слишком добр, чтобы пытаться кого-то в себя влюбить и заставлять страдать. Тупик. Полный ступор.

Однако! Сегодня я могу слепить свои мысленные эксперименты в комок и смыть в унитаз. С Неизвестной Угрозой из письма проблем гораздо меньше! Если Даша говорит мне "да" — я радуюсь. Не убегаю, не прячусь, не раздумываю что она имела ввиду, а просто иду навстречу. Потому что я ДОЛЖЕН. Это послание из будущего — дар моему сердцу.

Впрочем, старый мысленный эксперимент тоже чуть-чуть пригодился. Я понимаю, что, если Даша хоть чуть-чуть похожа на меня, ей потребуется время, чтобы приготовиться к разговору. Поэтому, я должен сначала передать любовную записку, а уже потом, через один или два урока подходить с устными признаниями. Конечно, записка должна быть написана от руки, но сначала я пробую излить чувства в google docs[12]. Это избавляет меня от груды истерзанной бумаги. Нужно столько всего написать, и в голове вроде бы всё красиво, но слова не складываются в предложения, а предложения передают совсем не что я хотел бы сказать. Будто бы мои чувства — это слон. А записка, которую я должен отдать — это маленькое окошечко, через которое слон должен пролезть в Дашино сердце. Невозможно чисто физиологически. Через такое окошечко слон никак не сможет себя проявить, не сможет показать, насколько он велик. Если подумать, это глобальная проблема. Все люди как слоны, заперты в комнатах с маленьким окошком. Никто не может по-настоящему понять другого человека, потому что не видит его целиком, во всем богатстве внутреннего мира.

Я вспоминаю Максвелла. Вот он как-то сумел проявить свои лучшие качества в первые же минуты знакомства. Наверное, это талант или везение. Сегодня он говорил, что всякая материя следует определенной цели и достигает её наикратчайшим путём. Могу ли я поступить так же? Цель письма — передать мои чувства. Как прийти к этой цели кратчайшим путем? Задача не из простых. Чувства — это как пространство с неизвестной топологией. А я весь вечер пытаюсь построить маршрут, не имея карты.

В какой-то момент, спустя тысячу написанных и стертых слов, я понимаю, что неправильно ставил задачу. Цель письма — не рассказать о моих чувствах, а только подготовить Дашу к устному объяснению в любви. Письмо не должно быть длинным, достаточно просто заявить о цели разговора. Я беру один самых коротких вариантов объяснения и выкидываю из него всё, что не соответствует новой цели. Уже за полночь я прихожу к следующему варианту:

"Даша! Я считаю тебя самой красивой девочкой в школе. То, что я к тебе чувствую, трудно выразить словами, но я хочу попытаться. Прошу, подари мне немного своего времени на следующей перемене."

Я перечитываю сообщение несколько раз. Кажется, сокращать уже просто нечего. Я переписываю сообщение с экрана, аккуратно выводя каждую букву. Половина дела сделана.

Глава 7. Новые лица старых друзей

В свете нового дня всё выглядит иначе. Вчерашняя решимость не то чтобы оставляет меня, но задвигается на задворки сознания. Весь вчерашний день кажется нереальным. Вчера, в постели, я не мог заставить себя перестать думать о путешествиях во времени, об угрозе, о Даше, из-за чего спал лишь несколько часов. Сегодня же, по дороге в школу, я вообще не в состоянии заставить себя думать хоть о чём-то, как будто утренний туман может окутывать не только улицы, но и сознание. И кто только придумал поговорку "утро вечера мудренее"? Явно какой-то жаворонок, склонный к необоснованным обобщениям.

Мы договаривались встретиться возле Саниного дома. Посмотрев на часы, я понимаю, что пришел раньше. Возле подъезда никого нет. Дергаю ручку двери — открыто. Можно подняться до квартиры. Идя по лестнице, считаю ступени. До площадки между этажами — 25. От площадки до следующего этажа 29. Был один забавный рассказик про дом с бесконечной лестницей. В доме каждый этаж был первым. Если поднимаешься на один этаж вверх — попадаешь на тот же этаж того же дома, только в завтрашнем дне. Если спускаешься — попадаешь в прошлое. Ну вот. Как ни крути, а мысли все равно возвращаются на старую траекторию. Я гляжу из окна на площадке — вдруг я увижу из него завтрашний день? Вдруг смогу понять, какая беда нас ждет?

Сверху спускается Саня. У него бледный вид и красные глаза. Ясно дело, тоже полночи не спал. Свои русые волосы Саня зачесал назад и стянул резинкой. Волос на этот парикмахерский шедевр едва хватило, и, вместо хвостика, сзади получился какой-то огрызок.

— Привет! Что, марафет навёл?

— Ага, — Саня наклоняет лицо к окну, но уже достаточно светло, и свое отражение ему не увидеть, — Я вчера прочитал, что открытое лицо делает человека более располагающим для общения в глазах окружающих. К тому же выглядит круто.

Из-за новой прически Санины щеки стали еще круглее, а лицо еще более детским. На секунду вынырнув из потока, я замечаю, что у Сани слегка дергаются веки. Волнуется.

— Я еще хочу сделать переводную татуировку для придания крутизны. Может, успеем купить до школы?

— Саня, не надо. Этой дурью все бросают заниматься ещё лет в десять

— Почему не надо? Никто же не знает, что она не настоящая

— Поверь мне, никому и в голову не придет, что это вообще татуировка. Подумают, ты какую-то фигню себе на руке накалякал.

— Ладно, — Саня нехотя пожимает плечами, — Смотри, если встать здесь, отсюда кусок школы видно.

Вдалеке видно крыльцо и часть первого этажа. По крыльцу кто-то поднимается. Я говорю:

— Давай, пойдем. Надо еще к Максвелу успеть.

Мы спускаемся вниз. На моего друга нападает нервное словоблудие.

— Из моего окна школу еще лучше видно, — рассказывает Саня, — До того, как её открыли, в том доме был институт нейрофизиологии. Когда я был маленький, спросил у родителей, что это значит — "нейрофизиология". Не помню, что мне ответили, но после этого я был стопудово уверен, что там психбольница. А когда открыли школу и стало известно, что туда набирают одаренных, я был уверен, что и меня возьмут. И не ошибся.

— У тебя с какого возраста способности прорезались?

— Лет с девяти. Проходили умножение столбиком, и я понял, что умножение — тупая работа, где вообще не надо думать. Надо просто знать таблицу умножения и как переносить разряды. Я представил себе, как это делает калькулятор и как будто записал все эти правила себе в голову. Потом взял два числа, и представил, как они через эти правила текут и преобразуются, и, оп-па, на выходе получился готовый ответ. Несколько раз попробовал и понял, что можно просто кидать себе в голову два числа и на выходе ловить ответ, уже не следя за правилами. Только правила надо постоянно вспоминать и обновлять, хотя бы раз в пару дней. Иначе автоматика разваливается.

Как Саня программирует свою голову, я слышал неоднократно, ему нравится об этом рассказывать. Спросил, чтобы Саня отвлёкся и перестал дергаться.

Мы выходим на улицу и сразу же натыкаемся на Марка. Марк выглядит почти так же как обычно, но по красным жилкам в глазах видно, что спал он не больше нашего.

— Привет.

— Привет.

Теперь можно и в школу.

— Стойте, — говорит Саня, — пока все не началось, я хочу расставить точки над И, — Саня внимательно смотрит на нас, убеждаясь что мы слушаем, — Я знаю, каждый из вас думает, будто записка была для него. Так вот. Эта записка — моя.

Саня поднимает руку, как будто предупреждая возражения, хотя никто пока что и не думал возражать.

— Да, я могу ошибаться. Есть такой шанс, хотя и очень маленький. Но идея организовать связь с будущим была моя и только моя. Поэтому я имею право первым подкатить к Дашечке. И только ЕСЛИ, я повторяю, только ЕСЛИ вдруг у меня не получится, тогда ваш выход. Ясно?

Саня переводит взгляд с меня на Марка и обратно. Свирепый вид Сане совершенно не идет, но сейчас я завидую его решительности. Должно быть, он ожидал какого-то сопротивления и заранее себя накрутил. Говорю ему:

— Я не против, будь первым. Но, попытаться должен каждый, иначе может случиться та самая Беда.

— А я не участвую, — заявляет Марк.

Как снег на голову. К такому я совершенно не готов. Спрашиваю:

— Что? Как это не участвуешь? То есть вообще?

— Не вообще. Я буду пытаться разобраться в происходящем, я попытаюсь предотвратить Беду, в чем бы она не состояла. Но борьба за эти ваши поцелуйчики — без меня. И точка.

Нет, я решительно не понимаю. Я предполагал, что кто-то из нас может испугаться. Или решиться, но в конце концов сдрейфить. Но сделать бегство своим осознанным, взвешенным решением с самого начала?   Я растерянно гляжу на Марка.

— Всё бессмысленно, — говорит Марк, глядя куда-то поверх моей головы, — отношения. Романтика эта чёртова. Мы одиноки вовсе не потому, что плохо приспособились в обществе, и не потому, что плохо понимаем других людей. Мы одиноки, потому что лучше поняли себя. На самом деле, нельзя взять и избавиться от одиночества раз и навсегда. Отношения с противоположным полом — не панацея. Отношения — просто глупая анестезия, которая на время заглушает чувство одиночества. Вспомни детство. Всё, что надо, чтобы не чувствовать себя одиноким — это чтобы мама с папой были рядом. Они рядом, и всё — никакого одиночества нет. А потом становишься старше и родителей становится мало. То, что ты от них получаешь — поверхностно. Ты сам становишься умнее, глубже и внезапно обнаруживаешь на своем собственном дне новое одиночество. Родители уже не в состоянии дотянуться до твоего одиночества и теперь тебе нужны понимающие друзья. Ок, друзья у тебя есть. И что, одиночество куда-то исчезло? Конечно нет, ты же рос, развивался и ОНО снова ушло вглубь. Ок. Теперь ты думаешь, что найдешь самого-самого близкого человека и одиночество уйдет навсегда. Я тебе обещаю — не уйдет. Знаешь, когда родаки разводились, причина была не в том отец нашел другую женщину. И не в том, что кто-то кому-то изменял. Я бы знал. Он просто принял решение уйти из внутренних побуждений. Я подошел и прямо спросил его — "почему?". Отец начал мямлить какую-то чушь, что так получилось, он все равно всех любит... Бла-бла-бла. Но из этого потока самооправдательного словоблудия я понял суть. Просто мать больше не может дотянуться до его одиночества. Понимаешь, ты — это то, что делает тебя уникальным. Если ты развиваешься — ты всегда будешь одинок, потому что уникальность невозможно с кем-то разделить. То место, где находится одиночество — это и есть самая суть твоей личности. Это просто факт. Его надо принять и учиться с этим жить. Игра в "жили долго и счастливо" заведомо проигрышна. Так-то.

Я не понимаю, как можно быть таким умным и при этом не замечать очевидного. Я несколько раз пытаюсь начать говорить, но не знаю с чего именно начать. Смотрю на Саню, пытаясь получить поддержку, но Сане, похоже, все равно. Наверное, он только рад, что Марк выбывает из числа конкурентов. Я говорю:

— Марк, то что ты сейчас прогнал — феерическая ересь. Даже если любые отношения чушь, даже если так, пусть. Но, чёрт подери, какая разница? Ты вообще, что ли, не понимаешь очевидного? Мы тут не только ради сердечных дел пыжимся. Мы предотвращаем Катастрофу! Слышишь? Ка-та-стро-фу!

— Это ты не понимаешь очевидного, — грустно говорит Марк, — Я тоже хочу предотвратить катастрофу и планирую этим заниматься. Но Максвелл вчера четко дал понять — история неизменна, её нельзя переписать. Если катастрофа случилась, она случится. Если мы её предотвратили — она будет предотвращена. Мы не можем принять неправильных решений. Любое принятое решение, как и его последствия неизбежны. А раз так, я намерен поступать исходя из собственных убеждений, а не потому, что "так велит записка".

Я сдуваюсь. Вчера я тоже думал о свободе воли, о том, зависит ли что-то от меня и пришел к выводу, что пока я способен поступать так, как решил — зависит. Но то, что хорошо звучит в голове, не всегда просто сказать вслух. Как объяснить Марку? Да и вообще, если он всё уже обдумал, спорить с ним бесполезно.

— А откуда Максвелл может точно знать про неизменность истории, — задумчиво спрашивает Саня. — У него же нет машины времени.

— У Максвелла багаж теории на три порядка больше чем у нас, — отвечает Марк, — не зря же он работал в команде нобелевского лауреата. О Максиме Велиславыче даже в википедии упоминается.

Я этого не знал.

— Странно. И он пошел работать в школу простым учителем?

— Да, у него там была какая-то история с нецелевым использованием средств из крупного общего гранта.

— Никогда бы не подумал, что Максвелл — ворюга, — удивляется Саня.

— Не, — говорит Марк, — ворюга — это когда тебе дают деньги на масспектрометр, а ты на них покупаешь кокаин и проституток. А нецелевое использование средств — это когда тебе дают деньги лазерную установку, а ты покупаешь масспектрометр, для другого проекта.

Мы доходим до школы. Все молчат. На лице Сани выражение мрачной решимости, таким я его ещё не видел. Новое выражение лица делает его непохожим на себя. Саня выглядит старше и злее. Так или иначе, он уверен в свой избранности. Он единственный озаботился связью с будущим, он один получил важную миссию, и он один способен её выполнить. Если история неизменна — ему только на руку. Марк, с его плавными движениями и неизменной маской, тоже уверен в непогрешимости своих выводов. Один я не уверен ни в чём до конца.

Мы оставляем свои телефоны в шкафчиках, проходим через толстые рамки металлоискателя. На посту, как всегда, Петр Семёныч.

— Чё, пацаны, тяга к знаниям покоя не дает? Рановато вы сегодня.

— Угу, — говорю, — тяга такая, что сил нет сопротивляться.

Шер смеется в свои шикарные усищи и жмет кнопку на пульте. Лампочка возле турникета загорается зеленым.

Глава 8. Кошмары во сне и наяву

Наша школа имеет П-образую форму. В пустом пространстве — внутренний двор. В одной из ножек — вход в здание, спортзал, медкабинет и кабинет школьного психолога под конспиративной табличкой "комната отдыха". После поворота — химия, физика-практика, компьютерный класс. Кабинет физики, оказывается, закрыт. Мы стучим, но Максвелл не открывает. Я прикладываю ухо к двери — тишина. Скорее всего, Максвелл еще не пришел.