Антимаг

Марта и мама переглянулись. Не верили в мою отговорку, но ничего лучше я пока придумать не мог. А как было им объяснить то, что со мной приключилось, я не представлял. Но твердо знал, что стану делать завтра: непременно отправлюсь в дом колдуна.

— Анхельм, так ты идешь? — Марта открыла дверь.

— Иду. Конечно, иду.

Перед тем как зайти в дом я снова посмотрел вдаль. Не полыхало во тьме разноцветное облако, не брызгало яркими каплями, затаилась в сельском мраке могущественная сила.

Марта прижалась ко мне крепко-крепко, накрыла нагретым одеялом и положила руку на грудь. Стало так уютно и тепло, что почти сразу я начал погружаться в сон. Но теперь не спалось Марте. Ночная прогулка и устроенный мной переполох ее явно взбодрили.

— Анхельм?

— Да?

— А если у нас появится маленький, как мы его назовем?

— Мальчик или девочка?

— Мальчик.

— В честь отца.

— А девочку?

— Надо подумать. Может быть, как маму. Не знаю. Спи. — Я поцеловал ее и закрыл глаза, стремительно проваливаясь в желанный сон.

По дому я бродил тише мыши. Не хотелось понапрасну тревожить маму и Марту, пусть спят — рассвет вон едва забрезжил.

За окном стелился туман, поблизости кричали мерзнущие петухи, немного бурчал желудок. Ничего, поем по дороге. Не впервой.

Клонило ко сну, но колдовские тайны придавали сил, заставляли держаться на ногах. Ночью снился погруженный во мрак проход, покрытые пылью и трещинами каменные ступени, ведущие в неизвестность. Еще снилась огромная, обитая железом, старая дверь с массивным ржавым замком. Во сне я так и не смог его открыть. Ни силой, ни магией. Надеюсь, сейчас не придется над ним мучиться, если он там, конечно, есть.

Секрет сельского мага не давал покоя.

Что ты прячешь, Фихт Странный? Или кого?

Почему никогда не рассказывал мне о своем тайном ходе?

Зачем так старательно скрывал его от чужих глаз?

Я застегнул кафтан, бросил в карман огромное яблоко и подергал перстни на пальцах — держатся крепко. Мало ли что? Лишь небеса ведают, с чем придется столкнуться в конце пути. Судя по книгам, такие тайные ходы никогда ни к чему хорошему не ведут. Либо смертельная ловушка, либо кровожадное чудовище, либо и то и другое, да еще и в большом количестве. Сомневаюсь, что в потаенном месте колдуна меня встретит златовласый эльф. Если только безумный и на цепях.

На коже высыпали пупырышки. Давненько не было так страшно. Но это был приятный страх — страх непознанного, страх предвкушения грядущей встречи с чем-то загадочным и удивительным.

— Ты куда? — спросила Марта, едва продрав глаза.

— К Фихту, — буркнул я.

— Он же вроде в город уехал. Ты сам вчера говорил.

— Так нужно. Спи. Петухи только прокукарекали.

— Ох, — вздохнула она и повернулась к стене. — В такую рань.

И Марта, и мама давно привыкли к моим выходкам, чудачествам, поэтому в такие моменты чаще всего ограничивались тяжкими вздохами и сочувствующими взглядами. Да что там далеко ходить: не минуло и пяти часов, как я, озябший и неподвижный, кричал посреди ночи у калитки. Что поделаешь — ученик колдуна. А кто их, колдунов, разберет...

В густом тумане едва виднелся заборчик (и это с расстояния в пять шагов!), из холодной белой пелены вынырнула взъерошенная Ритка, недолго повиляла хвостом и исчезла, позвякивая тяжелой цепью. Было зябко.

Я прикрыл калитку, откусил яблоко и бодро зашагал к одинокому дому на холме.

Дорога терялась в тумане — хорошо: меньше глаз, меньше слухов; клонило в сон, но холодное осеннее утро бодрило, как и кислый яблочный сок. Надеюсь, Фихт действительно уехал в город, так что не придется оправдываться перед стариком, заливаясь краской от стыда.

Путь выдался спокойным. Никто из сельчан меня не заметил, лишь пару раз в тумане прошлепали чьи-то башмаки.

Фихта не было — это я понял задолго до того, как передо мной выросли высоченные неприступные ворота. Но самое главное — учитель находился очень далеко отсюда: ни здесь, ни за тысячу шагов от ворот не видно было его колдовской силы. Нет, кое-какая магия теплилась в тумане, но для меня она не представляла никакой угрозы.

Как всегда, покидая дом, Фихт обложил его любимыми магическими ловушками, которые легко бы заметил наметанный глаз. Повсюду на воротах сверкали мелкие, похожие на иней, серебристые искры. Еще шаг — и они полетели бы на чужака. Убить не убьют, но покусают под стать голодной комариной стае. Года два назад они еще немного пощипывали кожу, теперь я чувствовал лишь идущее от них тепло.

Я выбросил яблочный огрызок подальше от забора, вытянул руку перед собой и шагнул в сторону дома. Опасаться было совершенно нечего. Искры бесшумным серебристым роем бросились на меня. Закружились вокруг обнаженной ладони, облепили ее, словно пчелы соты. В воздухе паутинками повисли еле зримые серебристо-голубые следы их недолгого полета. Обыкновенное заклинание — творится полминуты, живет не больше суток. Один удар посохом из одлайского дерева, и нет заклинания. Любой маг снимет.

Приоткрыв ворота, я брезгливо стряхнул искры с ладони. И сразу рванулся к дому, не давая ни малейшей надежды мелким и проворным охранникам вновь облепить мою руку. Встав у крыльца, оглянулся: знакомые бледно-голубые следы тянулись к воротам, а дальше терялись в тумане. Все в порядке: сейчас они осядут на прежнем месте, и ни один колдун в мире не догадается, что кто-то прошел мимо них.

На двери тоже лежало старое заклинание. Невидимое, опасное и ощутимое. Рядом как будто горел костерок. И этот костерок, похоже, начинал разгораться. Вернулся полуночный жар, а потом я увидел охранительное заклинание и разноцветные следы от колдовских рук на дверной поверхности. Антимагическое зрение, как и прежде, открылось внезапно. Снова пришлось лицезреть текущую по моим венам разноцветную магию. Я зажмурился, потряс головой, стараясь прогнать расхваленный учителем дар, но добился лишь того, что охранительное заклинание на двери засветилось ярче прежнего. Как ни странно, с закрытыми глазами анимагическое зрение явно прибавляло в силе. Если прежде заклинание на двери было мутным, время от времени исчезало, мигало, то сейчас, в темноте можно было без усилий рассмотреть каждый желтый ручеек, каждую каплю магии. То же и с отпечатками ладоней. Ведущую в колдовской дом дверь словно облили густым медом, который медленно-медленно стекал сверху вниз, заполняя мелкие трещинки и щелки. Ничего, до зеркала недалеко.

Я смело положил ладонь на дверь и тут же увидел, как магические струйки, казавшиеся такими медлительными и неповоротливыми, мигом ожили. Заискрились, угрожающе затрещали, пытаясь меня обжечь, ужалить, словно змеи. Будь на моем месте сельский мужик, он бы уже давно орал от боли, с ужасом взирая на собственную распухшую руку.

Обычный человек и впрямь бы здесь не прошел, но я был другим. Совсем другим. Поэтому я просто толкнул дверь, бросил на пол беспомощную магию и вошел в дом старого колдуна.

Сельский маг собирался в спешке. На кровати комком валялся старый выцветший балахон, дверцы гардероба были распахнуты, на полу блестели пустые разноцветные склянки. А вот огромный ковер из кошачьей шерсти лежал на прежнем месте.

— Учитель! Учитель! — на всякий случай позвал его я, посматривая в зеркало. — Учитель!

Никто так и не отозвался. Я поглядел на руки: новый дар затих значительно быстрее, чем прежде. Можно было беспрепятственно отодвигать ковер.

Он был на удивление тяжелым, точно в шерсть вплели стальные нити. Немного попыхтев, я освободил крышку тайного хода и взялся за тонкое кольцо. С силой потянул, едва не уронил: крышка оказалась тяжелее ковра.

Затрещали старые доски, заныли ржавые петли; из мрака пахнуло гнилью и сыростью. Оставив тяжеленную крышку, я прислушался, поглядел в окно. Накрытая пеленой тумана округа безмятежно дремала.

Узкие ступени проступали в зловещей пасти тайного хода. Одна, вторая, третья. Четвертая терялась во мраке и неизвестно, была ли вообще. Нужен был свет, много света. К счастью, по моим венам текло немало магии: все-таки не зря я обокрал ярмарочных колдунишек. Что ж, спасибо им. Придется засучивать рукава, чтобы не спалить кафтан и рубашку.

В мгновенье ока руки потеплели и вспыхнули ярким желтым пламенем. Слегка переборщил. От волнения огонь вспыхнул не только на ладонях, но и чуть выше запястий. На занятиях подобного давно не случалось. Нужно успокоиться... Так-то лучше.

Конечно, чтобы осветить путь, можно было ограничиться ручным пламенем. Однако куда надежнее было отправить на волю десяток огней: и кафтан не сожжешь, и видеть будешь за двадцать шагов. Пламя на ладони — что факел: где стоишь, там и светит. Вольные огни — другое дело. Нужно — разлетелись, понадобилось — собрались. Лучшие спутники для блуждания по неизведанным мрачным ходам вроде этого.

Желтые лепестки один за другим слетели с ладоней и тотчас обернулись яркими шариками; руки похолодели. Фихт рассказывал, что Цериус мог даже менять форму свободных заклинаний. Растянуть или сплющить блуждающие огни, сплести из сверкающей молнии любую фигуру. Моих сил пока хватало лишь на то, чтобы управлять свободными заклинаниями, но не менять их.

Огни нырнули в тайный ход, я шагнул за ними...

Четвертая ступень была. Как и пятая. Как и десятая, после которой проход круто брал вниз.

Колдовские огни прекрасно освещали путь; золотились влажные, выложенные из камня неровные бока стен и потолка, тянулась, изгибалась и ползла по ступеням моя тень. Угрозы вроде бы не было. Во всяком случае, магической. Опасность представлял сам проход, низкий и узкий, со скользкими кривыми ступенями, где едва помещались башмаки. Подгнившие сырые опоры уверенности не добавляли.

Сразу видно: не наши мужики строили. И криво, и косо, и сыро, и скользко. Но... тогда — кто? Неужто сам Фихт? Нет, не верю. Как представлю, чтобы он, маг, — и не простой маг, а маг ученый, с острова Черепахи, пыльные камни таскал своими холеными руками, да молотом опоры подбивал, натирая мозоли, так смех разбирает.

Я задумался, лишь на миг забыв о коварном проходе, и сразу оступился. Больно шлепнулся на край ступени, немного скатился по холодному камню, поминая демонов. И как тут высоченный Фихт ходит? Непонятно. Разве что в зверька обращается? Да не умеет он. Вот ветер напустить может. Как-никак, маг стихий.

Потирая ушибленное место, я поднялся. Вновь помянул демонов, а заодно и мастера, создавшего этот скверный проход. Поглядел вперед: подобно тому, как безумные мухи бьются о стекла окон, пытаясь выбраться, колдовские огни тупо долбились в железную дверь, бросая отблески и теряя силу.

Хватит, мысленно приказал я, и они, заметно потускневшие, вернулись ко мне.

Ступени кончились, три шага мерзлой земли отделяли меня от мрачной двери, которая снилась этой ночью.

Я повернулся, задрал голову: за спиной плавали колдовские огни, вверху белым пятном лежал дневной свет. Глубоко забрался. Брр, холодрыга.

Отправив все огни вперед, я направился к двери. Замка на ней не было, только простой здоровый засов. Я коснулся мокрого металла: поверхность оказалась теплой. Определенно за дверью томился сильный источник не то огня, не то еще чего. Прогреть такую дверь...

Я прильнул к ней, прислушался: ничего, тишина. Положил ладонь на засов, шершавый и теплый. Опять сделалось страшно. И опять страх легко поборолся. Близость разгадки колдовской тайны в очередной раз придала смелости, точно магическая настойка.

Я осторожно потянул засов. Несмотря на все усилия, бесшумно отодвинуть его не получилось. Если за дверью кто-то находился, то всенепременно услышал противный скрежет старого железа. Плохо: остаться незамеченным не получилось. Но зато теперь можно было плюнуть на скрытность и спокойно открывать дверь. Кто бы за ней ни был, он уже знал о моем присутствии.

От скопления магии руки, как всегда, засветились; ярко засверкали на кончиках пальцах искры. Я готов был к атаке. Левая ладонь исходила сочным желтым светом, правая — бледно-голубым. Неизвестно, с каким демоном придется столкнуться за дверью. Нужен лишь миг, чтобы с виду мирный свет превратился в смертельные заклинания. Но будет ли этот миг? С этой пугающей мыслью я приоткрыл дверь и сощурился от хлынувшего в проход потока белого света, в котором потерялись колдовские огоньки.

Магия поглотила магию. Не сомневаюсь, там, за дверью, полыхали алиары — вечно светящиеся камни. В посохе Фихта белел такой камень, да и я не раз читал о них, об их удивительных свойствах. Только колдуны знали, как отбить подобный камень от скалы, чтобы он не потух, и как навеки сберечь его полезную магию.

Безостановочно хлещущий свет немного успокаивал, но, увы, это совсем не значило, что в светлой и теплой комнате нет никакой угрозы. Так что, прежде чем войти, я заглянул за дверь, держа руки наготове. До сих пор не было понятно, что являлось источником такого тепла — и не было ли это что-то затаившимся в углу огненным демоном.

Кривоватая тесная комната — под стать проходу — купалась в свете. Он был таким густым и чистым, что хотелось нырнуть в него, как в теплое озеро. Посреди комнаты стоял огромный дырявый котел, доверху набитый неизвестными золотистыми кристаллами. Именно они источали тепло, согревая холодную землю и подсушивая толстые деревянные столбы-опоры. На месте Фихта я повесил бы эти кристаллы вдоль всего прохода. Сгниют ведь опоры однажды...

Я впустил огоньки в комнату, проследил за их недолгим полетом и, наконец, вошел сам. Вдоль стен громоздились ящички, шкатулки и корзины, наполненные старым хламом: деревянными, костяными и каменными амулетами, клубками шерсти, разноцветными камешками и раковинами, разбитыми жезлами, некроиглами и пустыми грязными склянками. Под потолком, в молочно-белом свете алиаров, сохли пучки душистой травы и мерзкая магическая дребедень вроде жабьих лапок, крысиных хвостов и кусков кожи. Не знай я старого колдуна столько времени, меня бы наверняка замутило от обилия всевозможных сушеных мерзостей. Сейчас, после трех лет обучения, я лишь зевнул. Ну ничего интересного! Как часто говорит сам Фихт, глазу не за что зацепиться. Разве что еще одна дверь, ведущая в неизвестность. Да какая там неизвестность.

Сделалось обидно. Я готовился к встрече с невиданной магией, коварными ловушками и яростной битве с чудовищами. А вместо потрясающих чудес и кровавой схватки...

Я опять зевнул. В комнате, заваленной барахлом, было так светло и тепло, что захотелось спать.

Разочарованный, я поплелся к двери. В полушаге от нее остановился. В углу, поблескивая рамкой, стояла картина, с которой грозно смотрел безбородый седой старик. Под портретом искусным почерком было выведено: "Фихтебрахен". Я было уже хотел двинуться дальше, но заметил еще одну рамку. Как оказалось, за портретом неизвестного старца пряталась другая картина, поменьше. Не долго думая, я поднял портрет старика и поставил его у двери. Глянул на открытую картину — и обомлел, всматриваясь в портрет темноволосого юноши и перечитывая одно-единственное слово: "Цериус".