Эксперимент

В дверь позвонили. Гасан Гасанович взглянул на себя в зеркало и метнулся к домофону, втайне надеясь, что это охранник 9-й дачи. Но это оказался Анабек Улубейли.

— Как поживаешь, сосед? — спросил Улубейли, когда они сели за стол на веранде.

— Ничего, ничего, голова только с утра болит, — сказал Гасан Гасанович, старательно подбирая слова. — Наверное, магнитная буря.

— Да-а-а, — произнес сосед.

Хозяин налил гостю чаю, и после небольшой паузы разговор возобновился.

— Послушай, сосед, по-моему, в нашем поселке что-то происходит, — сказал Улубейли.

— Гм-гм.

— Это психотропное оружие.

— Гм-гм.

— Или массовый гипноз.

— Гм-гм.

— Или я схожу с ума.

Гасан Гасанович огляделся, не подслушивает ли их кто, и поманил соседа пальцем. Тот склонился над столом, и бизнесмен сказал громким шепотом:

— Вот, что я тебе скажу: главное — продержаться до полуночи, а потом шайтан отстанет от нас и уберется к себе в преисподнюю.

— Ты тоже его видел, Гасан бек?

— Конечно, — сказал Гасан Гасанович и как бы между прочим подумал, что неплохо бы соседу сменить одеколон.

Они покачали головами, обдумали каждый свое и снова заговорщически склонились друг к другу.

— Что ему нужно от нас? — проговорил Улубейли.

— Откуда мне знать, может, крепость нашей веры проверяет, хочет увести нас с пути истинного.

— Как думаешь, о какой такой прошлой жизни он говорил?

— Глупости это все, ерунда! Какая еще прошлая жизнь! — выпалил Гасан Гасанович. — Как ты можешь верить в это!

— Что ты, что ты! — Политик замахал руками. — Конечно, не верю! Представь, какие слухи обо мне станут распускать мои политические противники, если кто-нибудь услышит. Скажут, что Агабек Улубейли связался с сектантами. Никто не вспомнит, что я даже дочке не разрешил на йогу ходить. Пусть ходит на аэробику, как все нормальные люди, а то йога... Кто знает, чем они там занимаются на их йоге, чем нашей молодежи головы забивают.

— Вот-вот, какая еще может быть прошлая жизнь. У всех у нас одна жизнь. Родился, умер — и все. Зачем нужно много жизней? Всевышний и по одной жизни может вынести человеку приговор. В воскрешение верят только безбожники, а мы с тобой знаем, что мертвые восстанут только в Судный день.

— Да-да, ты прав, сосед, во всем прав, — неохотно согласился Улубейли. Было видно, что такой вывод его не очень устраивает. — И все-таки, Гасан бек, со всеми сегодня что-то происходит. И с тобой тоже. Я же вижу.

Гасан Гасанович похолодел.

— Ч-что ты видишь?

— Ты на себя не похож.

— На кого же я... п-похож?

— На какого-то другого человека. И я на себя не похож. Никто не похож на себя. Даже моя жена с утра ни с кем ни разу не поругалась. А мой телохранитель? Человек-гора ведет себя как овца! Я уже не говорю о других соседях и об испорченных телефонах. Ты видел так называемого короля? Этот проходимец ведет себя так нагло, как будто действительно это его ханство, ходит по домам, какие-то налоги собирает! Я хотел уехать, сбежать, а машина не завелась. Она специально не завелась, точно тебе говорю, сосед. И на электричку я не смог сесть, каждый раз двери закрывались прямо перед моим носом. Страшные дела творятся, Гасан бек.

Гасан Гасанович притих. Разговор принимал опасный для него поворот, потому что его женской сущности так и хотелось крикнуть: "А что я знаю!"

— Со мной самим сегодня случилась страшная история, — продолжал тем временем доверительно Улубейли. — Я вдруг начал петь на улице, в толпе. Я ничего не мог поделать, не мог остановиться! Хорошо, твой сосед, охранник с дачи Талята, увел меня оттуда. Тот, кто сегодня заменил меня, был уличным певцом. Я точно это знаю. В прошлой жизни я был уличным певцом! И столько людей это видели... Теперь все их газеты напишут, что Агабек Улубейли наркоман и пьяница. Представь, что это значит для моей политической карьеры! Я же не буду объяснять каждому, что это прошлая жизнь, что сейчас я серьезный человек. Никто мне не поверит! На смех поднимут!

— Может, тебе на время прекратить деятельность, залечь на дно, пока все не забудется?

— Ты что! Скоро начинается выдвижение кандидатов, я не могу сейчас отойти от дел. Очень некстати этот эксперимент.

— Как я понимаю тебя, сосед. Я...

Гасан Гасанович плотно сжал челюсти, чтобы не начать рассказывать свою историю. Ему тоже хотелось облегчить душу кому-нибудь. Он даже позавидовал политику Но для мужчины оказаться женщиной гораздо унизительнее, чем уличным певцом. В конце концов, человек может зарабатывать на жизнь по-всякому, в том числе, распевая песни на улице.

— Не знаю, что тебе сказать, — быстро пробормотал бизнесмен, отведя глаза, — не знаю, сосед. Я в этих вопросах совсем не разбираюсь. Ты бы лучше у кого-нибудь другого спросил. Например, у того самого охранника. Он парень неглупый. — Гасану Гасановичу вдруг пришла в голову трепетная идея. Он чуть не запрыгал от радости. — Хочешь, пойдем прямо сейчас и спросим?..

21

Они подошли к воротам крепости Талята Мамедовича и постучали.

— Что опять случилось? — увидев их, простонал Алик Магеррамов.

Гасан Гасаович посмотрел через его плечо и недовольно поджал губы, потому что эта девица все еще была здесь.

— Мы пришли посоветоваться, — сказал Улубейли.

— Со мной? — удивился парень. — О чем?

— О прошлой жизни. Ты, говорят, хорошо в этом разбираешься.

— Кто говорит?

— Это я порекомендовал, — покашляв, сообщил Гасна Гасанович.

— Но вы же не верите?

— Я — нет, а он...

— Нет-нет, — поспешил оправдаться политик, — я тоже ни во что такое не верю.

Алик усмехнулся и посторонился, пропуская гостей во двор.

Усадив соседей на диван в беседке, он прислонился к перилам напротив и сложил руки на груди. Нармина не отходила от него ни на шаг.

Гости молчали и переглядывались.

— Чем все это кончится? — спросил, наконец, Улубейли.

— Не знаю, — честно сказал Алик. — Но ничего страшного в этом нет. Это только на один день.

— Так-то так, — вздохнул политик, — но за этот день я успел испортить свою карьеру и стать посмешищем для всего поселка.

— А, может, и не нужна вам эта карьера? Может, это к лучшему?

— Ну как же... — Улубейли засопел. — Как же не нужна?.. Это дело моей жизни, мое призвание...

— Собирать зрителей было вашим призванием в прошлой жизни, а в этой, возможно, вы могли бы проявить себя в чем-то другом. Это вы сами должны решить. Простите, что поучаю вас, но вы сами спросили.

— Давай я чай принесу, — предложила Нармина.

Ее не волновали излияния политика. Ей больше хотелось проверить свою догадку насчет влюбленного бизнесмена, поэтому она пошла на кухню и стала ждать появления "соперницы".

Очень скоро в дверях появился бизнесмен.

— Вам что-то нужно, дядя? — невинно спросила она.

Гасан Гасанович солидно покашлял и подошел к ней.

— Ты подруга Алика?

— Да, а что?

— А где твои родители? Они знают, что ты здесь?

Ого! — подумала Нармина и взялась за чайник. Такого поворота она не ожидала.

— Простите, но это не ваше дело, дядя.

— Ты такая молодая, а живешь с молодым человеком на чужой даче. Нехорошо, неприлично. И это все на глазах наших жен и детей. Какой пример вы подаете своим поведением? — Гасан Гасанович покачал головой. — Мне бы очень не понравилось, если бы моя дочь так себя вела. Где твои родители? Я хочу поговорить с твоим отцом. И с Аликом мне придерется серьезно поговорить.

Нара хотела плеснула в мужчину кипятком, но это было бы слишком легким мщением. Ударить нужно ниже пояса.

Чай был разлит, и девушка сказала тоном, не предвещающим опасности:

— Вы мне не поможете?

Гасан Гасанович не успел ответить, как в его руках оказались два дымящихся стакана.

— А с кем мне поговорить о том, что вы пристаете к моему парню?

Мужчина крупно вздрогнул и изогнулся, чтобы не выронить стаканы.

— Так вот, — прошипела Нармина, — я знаю про эксперимент и про вас. Я вам сочувствую, но вы, кажется, вошли в роль. Держите себя в руках, тетя. Если будете меня оскорблять, я все расскажу Алику!

"Откуда она знает?" — думал бизнесмен, подходя к беседке на дрожащих ногах. Он лихорадочно вспоминал, не рассказывал ли кому-нибудь о том, что с ним происходит, но не сумел вспомнить.

Алик удивленно взглянул на трясущегося соседа, потом на кусающую губы Нармину. Что это с ними?

Улубейли хотел продолжить прерванную появлением чая речь, но тут за неприступными стенами послышался шум, нарастающий, как раскаты приближающегося грома.

— Что это? — испугался политик.

— Революция, — сказал Алик. Вспомнил угрозы короля и добавил: — Или война.

22

Это была не война и не революция. Это была Шафига ханум. Соседка кричала и изрыгала проклятия, которые должны были пасть на головы президента, министра внутренних дел, служащих пляжа и растлителей Запада. Одной рукой женщина тащила за собой понурившуюся девочку в красной кепке с Микки-Маусом, а другой подталкивала в спину слабо возмущающегося мужа. За ними следовала толпа, В толпе, похожая на всплывающую из волн подводную лодку, медленно плыла полицейская машина. Люди тоже кричали. Многие были в пляжных костюмах, с полотенцами на головах. Впереди шли те самые рабочие, и даже продавец кукурузы был здесь со своим ведром.

— Что ты делаешь! — кричали в толпе. — Как тебе не стыдно? У твоей внучки дар! Она святая! Дай ей поговорить с людьми. Побойся Бога! Люди, она хочет, чтобы мы платили ей деньги за разговор с ее внучкой Эй, сколько ты хочешь, старая карга?

Шафига обернулась и погрозила толпе кулаком.

— Пусть ваши дети будут клоунами! А я буду жаловаться! Я до президента дойду! Я в Управление мусульман сообщу! И в горотдел — тоже!

— Да что ты несешь, глупая женщина! Дай девочке сказать! Она все знает! Пусть девочка скажет! Ты не имеешь права закрывать ей рот!

Вопросы сыпались градом. А девочка Гюля смотрела на пыльную дорогу, и тень от козырька кепки накрывала ее лицо. Она словно не слышала шума и криков, все это не касалось ее. Она находилась в своем мире, окруженная его тишиной.

Наконец Гюлечка подняла голову.

— Тихо! Тихо! — зашикали в толпе. — Она хочет что-то сказать!

Наступила относительная тишина.

— Временное проявление счастья и несчастья и их исчезновение в должный срок подобны приходу и уходу зимы и лета, — произнесла Гюля. — Достоин освобождения тот, кто не выводит из равновесия счастье и страдание и кто сохраняет спокойствие и твердость в обоих случаях. Тот, кто идет по этому пути, не знает потерь. — Тишина стала гробовой. — Как человек надевает новые одежды, сбросив старые, так и душа принимает новое тело, оставив старое и бесполезное. Те, кто родился, обязательно умрет и после смерти обязательно вновь родится.

Девочка закрыла рот и больше не открывала его, сколько ее не просили. Даже когда бабушка принялась нещадно лупить ее посреди улицы, она не произнесла ни звука.

— Слышали, что она сказала? — заметил Алик. — Между прочим, этому в школе не учат.

— Безобразие, — вздохнул Гасан Гасанович, — какое безобразие...

— Безобразие, что она избивает ребенка, а никто не вмешивается, — сказала Нармина. — Остановите ее кто-нибудь!

Улубейли выдвинулся из ворот.

— Подожди, я умею разговаривать с людьми. Эй, старая ведьма, оставь девочку в покое!

— Правильно! — поддержали люди, и политик воодушевленно расправил грудь.

Шафига поискала глазами кричавшего.

— Аааа, это ты, горлопан? Ты лучше о своих делах позаботься, демократ. Или у тебя в семье тоже демократия? Вон, твоя жена, распутница, сбежала с телохранителем. Я их сама видела, с вещами. К магистрали они бежали. Ха-ха-хв!

Улубейли схватился за сердце и стал заваливаться на спину. Алик и Гасан Гасанович подхватили его и втащили во двор. Нармина тем временем схватила девочку Гюлю в охапку, перепрыгнула через порог и захлопнула за собой дверь, в которую тут же забарабанили.

— Ты что? — вскрикнул Алик. — Ее бабка дом подожжет!

— А так она ребенка покалечит. Ты видел ее лицо?

— Ладно, ладно, — проворчал Алик и с опаской поглядел на вздрагивающие ворота.

Улубейли лежал на диване с валидолом под языком, тихо постанывал и ругался. Гасан Гасанович обмахивал его газетой.

— Я убью ее, я ее убью... — говорил Улубейли — Я должен бежать за ними, догнать, наказать! Опозорила меня, стерва, опозорила перед людьми!

— Не надо никуда бежать, лежите спокойно, — сказал Алик. — Они никуда не уедут сегодня. Вот увидите, они вернутся.

— Пусть вернутся, я им покажу, что значить позорить Улубейли. А Мехти-то, щенок неблагодарный! Я его человеком сделал, из грязи вытащил, я его... Крутил роман с моей женой в моем доме... Подлец!

— Спокойно, Мехти тут не причем. Это не Мехти, это.... Жак.

— Кто-кто?

— Она сбежала с Жаком, а не с Мехти.

— Моя жена сбежала с иностранцем?! О, я, несчастный!

— Послушай, какой такой Жак-Мак? — тихо проговорил Гасан Гасанович. — Зачем ты это придумал? Ему и так плохо.

Бизнесмен наклонился к нему так близко, что Алика передернуло. Он встал и отошел к перилам.

— Я не придумал. В прошлой жизни Мехти был Жаком и они с вашей женой любили друг друга, но их разлучили. Понятно? Она сама мне рассказала. Из-за эксперимента они узнали друг друга и... Поставьте себя на их место. Гм-гм... В этой жизни они чужие люди, хоть судьба и поселила их рядом. Не стоит ничего предпринимать, потому что завтра они снова станут самими собой. Если вы вмешаетесь, только осложните дело. Не надо поднимать шум Завтра все снова станут самими собой, и вы, и я, и он. Это же так просто понять!

— А я не понимаю! — приподнявшись, вскричал Улубейли. — Почему она рассказала не мне, а тебе? Я ее муж, я должен знать про ее прошлое, а не какой-то мальчишка!

Нармина взяла Гюлю за руку и повела на кухню. Не стоило ребенку все это слушать.

— Откуда я знаю, почему она рассказала мне. — Алик пожал плечами. — Вот вы тоже ведь ко мне пришли. А я вас приглашал? Наверное, вам она не может довериться, а в такие моменты человеку всегда нужно с кем-то поделиться. У нее на лице написано, как она несчастна, и дело, я думаю, не только в Жаке, но и в вас. ее душа помнит о большой любви, которой ей очень не хватает в этой жизни. Если бы вы... Нет, об этом не надо. Так вот, скажите, вы бы ей поверили, если бы она рассказала, что любила бедного парня, за которого ее не отдали, а потом ее похитил богатый негодяй, а любимый побоялся ее защитить и она потеряла его на триста лет? Поверили бы?

Политик мотнул головой, решительно встал с дивана и направился к воротам..

— Глупости все это, смешные оправдания. Ничего, я покажу ей... тоже триста лет помнить будет!

Он ушел.

— Послушай, а если завтра она не забудет этого... француза, что тогда? — озабоченно произнес Гасан Гасанович.

— Завтра будет видно.

— Сумасшедший дом, — заключил бизнесмен и промокнул лицо платком.

— Да, психушка, — согласился Алик Магеррамов. — Который там час? Семь?