Имперский цикл

— Но... врачи, медицина... наверняка что-то можно сделать...

Какой жалкий лепет, сказала Майя Оками. Заткнись. Ты его поломала, теперь чини — или доламывай до конца. Только больше достоинства, не позорь нас, лицо-то у нас одно, не говоря уже о других частях тела. Папа из ада смотрит на тебя как на дерьмо.

— Может, и можно. Сколько-нибудь доступные средства, которыми в схожих случаях лечат у вас, на меня не действуют — даже, пожалуй, становится хуже. Больше тоскую, больше думаю о вас. Хм... бред какой-то, — он встряхнул головой, как будто рассердился на себя, — лучше, хуже... Это естественно, Мэй. Это наш асурский брак. Не стройте наивность, притчи же по галактике ходят об идиотах, которые эдак влипли во связь с партнёром другого вида, а потом цирк — то ящерицами беременны, то половыми органами срастутся, а то их просто-напросто едят после всего, потому что такая функция у мужчин той расы — оплодотворить и служить закуской. И вот вы попались так же, вы, умная женщина. Или я вас переоценил? — он печально покачал головой. — Неважно. Это неважно.

— Кай может помочь вам, — сказала Мэй. И продолжала с растущей уверенностью: — Вы ему чем-то дороги, судя по результату войны. Не возражайте, не прикрывайте его, я же знаю брата. У меня на глазах он лечил немало людей — раненых, обгоревших, попавших в руки имперской СБ и спасённых ещё живыми. И получалось, всегда. В отличие от врачей, Кай ни разу не потерял небезнадёжного пациента. Вам нужно только ему довериться, убрать это... — она жестом показала как бы стены вокруг его головы, защищающие его голову от таких, как она — увы, недостаточно прочно. — Клянусь, он не навредит вам, а исцелит. Нанести вред больному Кай не способен.

— Ваш брат способен на всё, — жёстко ответил Торн. — Включая то, чего и сам Брахма себе не позволит.

Он прижал руку к сердцу и поморщился, словно от боли, и Мэй испугалась — ...

— Я его не впущу. Он не может меня исцелить, если вы так и не поняли, потому что я не болен. Может только поломать ещё немного. — Торн прикрыл глаза. — Я на это не согласен. Ломать через колено собственную природу — нет, хватит, я и так уже поломан. Мэй, первое моё воспоминание — погребальный костёр моего отца, на котором сгорает мать. Мне было три года — достаточно взрослый, чтобы поджечь костёр собственными руками. Дядя дал мне пылающий факел... я помню, как ткнул им в поленницу и как её охватило пламя. Я это сделал, хотя уже понимал, что происходит что-то непоправимое. Мама не шелохнулась и не кричала, она была очень мужественной, как вы. Есть ещё воспоминание о том, как я сижу во дворе у фонтана, на жёлтой плитке, и играю с козлёнком, оно радостное и, кажется, того же года, но я не помню, что было раньше. Потом я жил на Раньялоке, один среди громадных ящеров, и каждую ночь, каждый день думал, живы ли те, кто меня там оставил — или уже погибли смертью, худшей огня... Потом... переехал сюда, в империю, от этого тоже мне много радости было. В частности, ваш отец и Йелена. Йелена Сигурдотир, вы вот её предлагали мне в жёны — а знаете ли вы, что она и Оками-сама однажды меня пытали? Я трое суток провёл на дыбе в Йеленином подземелье. Тссс! — Он опять прижал её губы пальцем. — Не говорите, что вам очень жаль, Мэй, вы тут ни при чём. И я их простил, как видите — батюшку вашего тоже. Везёт ему на прощенцев. Ну и в заключение, вы с вашим братом, чтоб он нам всем здоров был с такими талантами... — Он повернулся и ушёл к столу. Сел. — Я ведь уже был женат. Здесь, у вас, не дома. Её убили вы, Мэй, ваш мятеж и война. Не лгите, что сожалеете.

Она увидела лазейку и юркнула туда:

— Как вы с этим справились, если вы однолюб?

— Так же, как справился бы, если бы вы вдруг умерли. Надо, чтобы прошло несколько лет — три стандартных, по крайней мере. Асур-мужчина может, овдовев, жениться снова, это даже желательно, но только после периода исцеления и соответствующих ритуалов. На ритуалы я могу забить, но не на время. Как вам вариант? Вы умираете, я три года скорблю и женюсь опять. Империя получает наследника, я — душевный мир, не говоря уже о плотском счастье. Вы для меня на это пойдёте?

Мэй вдруг поняла, что устала. Ужасно устала, сейчас упадёт на диван, и он может делать что хочет.

Мысль была соблазнительной.

Бедная я.

— Бедный вы, — сказала она.

— Я богатый. Очень богатый, вся её империя теперь моя, я — наследник. И не собираюсь ничего транжирить. — Он вдруг засмеялся сквозь боль и усталость. — Выходите за меня, Мэй, бросьте романтического бандюгана, и вам не придётся жить на грязные деньги. Тиранские, конечно, но не уголовные. Это вам не пристало.

— Рив Гэллар, — как в трансе сказала Мэй. — Вашей женой была она, императрица. Вы — наследник империи...

Он сидел и молчал и казался каким-то счастливым. Потом заметил, будто мимоходом:

— Это не для болтовни.

— Да за кого вы меня принимаете? — возмутилась Мэй.

— За предательницу и террористку, — ответил адмирал Торн, который вдруг опять проявился там, где только что был просто Ариан. — Клятвопреступницу, мятежницу, вот это всё. Можете вернуться в клятву, Мэй. Приглашаю.

— Вы жертва, — сказала она, и ей было всё равно, что после этих слов будет дальше. — Я это сразу поняла, увидав вас, с вашей кожей, в числе адмиралитета. Там много было таких, патриотичных, верных, с не тем цветом кожи, формой костей, какими-нибудь не такими глазами, с шерстью или чешуёй. — Она махнула рукой. — Баранчики на заклание, все как один. Их использовали для грязнейших дел, потом подставляли. Уничтожали, отправляли в лагеря, на эшафот. Итриулан туда тоже манили, она оказалась умней, оказалась у нас. А впрочем, у вас в итоге. Смотрите, император, чтобы вас не убили во сне, не подали яду. От вас зависит жизнь моих детей.

Она повернулась и пошла к двери.

Закрыто.

Она беспомощно обернулась.

Сукин ты сын.

— Жертва, да? — сказал Ариан Торн. — Когда вы с братом решили поиметь меня в душу и тело и он сбежал, а вы его прикрывали, играя с моей природой, не прошло ещё и полутора лет после смерти Рив. Для исцеления нужно три года, Мэй, помните, я говорил?

Почему только я не взяла меч, подумала она. Закончила бы это, так или иначе. Либо дверь, либо его. А впрочем, всё равно бы отобрали на входе во дворец. Бластер-то у неё отобрали.

— И эта рана никогда не заживёт, — сказал император. — Вторая тоже. — Он коснулся своей груди, и ей вдруг снова почудилось, что на его белом кителе, на самом сердце алое пятно. — И третья. Вернитесь сюда, Оками-сама. Я вам покажу, что такое жертвы.

— Не надо, — сказала она и принялась расстёгивать свой кардиган, пальцы слушались плохо, но не от страха, что-то другое. — Берите меня, адмирал, раз хотите. Вы победили, я ваша добыча. Только никого не убивайте.

— Я вам покажу, зачем явился в империю, — сказал он. — К чему я пытаюсь всех подготовить. Орду, которая сейчас идёт сюда, придёт не более чем через двадцать лет. Они особые существа, стоит видеть. Идите ко мне.

— Не стоит, — она бросила кардиган на диван. — Я верю, страшилки у вас хорошие и гармоничны до последней запятой. Вы убедительно напугали всех и пристроили свой зад на трон, молодец, умный варвар.

— А, вы не верите в орду. Я так и думал. Смотрите мне в глаза, Мэй. Я вам приоткрою дверь, покажу всё, что видел и знаю о вероятном противнике. Вы не обучены как следует, в отличие от Кая, но вполне в состоянии отличить истину от иллюзий. На это вашего умения должно хватить.

— Почему же, верю, — ответила Мэй, заставляя себя подчиниться его приказу, смотреть в полыхающую янтарную глубину. — Республика гнила столетия, Ариан, она сыпалась по краям, и на границах стали собираться стервятники. Это обычное дело. Не верю я в то, что орда хоть вполовину так опасна, как вы малюете. Мы воевали с разными ордами тысячи лет, и Республика побеждала. Дикарям никогда не подмять под себя ойкумену.

Световая стена за его зрачками куда-то ушла.

...

Наступило будущее.

...

...

Враги прорываются к столице, их корабли горят и падают в атмосферу. Поначалу ничего больше не происходит.

На горизонте облако, моросит, и у живых существ из кожи лезут маленькие монстры. Едят "родителей" заживо. И растут.

Люди бегут на нижние уровни планетарного города, но и там каждый червь — инкубатор смерти. И давка. Туннели заполнены монстрами и мертвецами.

Кай сражается на поверхности, но и оттуда охраняет их, свою семью. Вокруг неё и Джона непроницаемая невидимая стена, которая всё сметает. Им удаётся пробраться в бункер под бывшим императорским дворцом, пронести детей. Бункер очень велик.

Столица гибнет, как почти все другие миры. Республиканских солдат на земле больше нет, Кай остаётся один в галактике монстров. Он убивает их сотнями, взмах за взмахом, но новые чудовища плодятся из мёртвых тел. В столице республики миллиарды окон, из каждого лезут твари.

Флот больше не отвечает, провинции тоже. Это конец. Джон вызывает родину, Мерсию, колотит техника-дроида, кричит в ансибль. Ему отвечает голос орды.

Последние бастионы Республики падают перед армиями врага, гибнут остаточные анклавы упрямых имперцев, чудовища пожирают миры каламари и илан. Только осиротевшие дроиды, непригодные в пищу, бродят, как зомби, по миллионам опустелых улиц. Планетарные города горят, дым застилает небо. Птицы и прочие обитатели воздухов падают замертво в пламя.

Кай прощается с сестрой и призывает на помощь то, о чём страшно думать. Она одобряет.

Кай, жуткий, неузнаваемый, совершенно новый, наносит удар в коллективный разум орды. Ордынцы — они гуманоиды, как ни странно — все поголовно теряют рассудок, их цивилизация гибнет, они становятся добычей собственных живых орудий.

Слишком поздно.

О семье этот новый Кай заботиться больше не может. Это противно его природе, хотя он продолжает их любить. Мэй чувствует его любовь, как последний луч солнца, которое гаснет навек. Она пытается поддерживать защитную стену сама, но тщетно, та тает.

Кай сидит на холме в сенатском саду, отдыхает и наблюдает закат. Вокруг него собираются монстры. Не нападают.

Что-то скребётся у входа, скрежет зубов и когтей. Бункер выдерживает, потом пол начинает потеть кровью. Где-то трещина.

Кай идёт к ним. Недостаточно быстро.

Кровь во что-то коагулирует.

Они прячутся в тёмном глухом туннеле, пока остальных людей в бункере едят заживо. Малыш Ян спит, он спокойный, как солнышко, но Джессика всё никак не уймётся. Крики за дверью в бункер стихают, их вот-вот услышат, и Майя зажимает ротик дочки. Слишком плотно.

Джессика засыпает.

Что-то происходит у двери.

Беги, говорит ей Джон и уходит туда с бластером в руке.

Туннель кончается тупиком, и бежать в нём некуда.

Кай движется к ним сквозь камни, через тело города-планеты. Ордынцы его тормозят, их горящие души, цепляются мириадами пастей, рук, языков огня, бесконечным безумным воплем.

Выстрелы.

Тишина.

Майя сидит у последней стены, обнимая живого сына и мёртвую дочь, и видит, что Джон идёт к ним. Его лицо почему-то фосфоресцирует. Оно слишком низко, качается слишком странно. Она опускает Джессику на пол и поднимает бластер.

Щупальца хватают её за ноги, и она видит то, что осталось от мужа.

Майя стреляет.

Когда всё кончено и последний луч гаснет, Кай в безграничной тьме поднимает руку.

Они сидят у примуса пять лет назад, на повстанческой базе в холодных песках, и Кай, юный, светлый Кай указывает ей в ночь, говорит: смотри. Он поводит пальцем, и Мэй Сиюань видит крохотный взрыв, игрушечную сверхновую в темноте, далеко в пустыне. Вот что будет, говорит он, если совместить песчинку с песчинкой.

Новый Кай, солнце тьмы, опускает руку, опять совмещая песчинки. Центры масс двух галактик падают друг в друга, и миллиарды лет, световых и прочих, умаляются до мгновенья и точки. Звезда к звезде. Агерран и Млечный путь горят одной бесконечной новой.

Что-то голодное тянется к Мэй во тьме. Что-то злое.

Папа!..

Папа, помоги, мне страшно.

...

...

Она открывает глаза, но что-то мешает видеть, какие-то воды.

Слёзы.

...

— Всё-таки вы не совсем злые силы, — сказал Ариан Торн. — Его последний акт в твоей грезе — спасение остальных галактик. Выжечь орду. Хоть что-то. Верю, так бы и было.

Кай всегда был прекрасным, правильным парнем, — хотела ответить Мэй, — он настоящий рыцарь без упрёка. И не смогла, сил не было. Голова её лежала на коленях Торна, они были на полу. Видимо, я упала.

Дети.

Она рванулась, как птица в сетке. Но ноги её не держали, подламывались и требовали покоя. Она действительно устала за день, за год, за войну. За жизнь. Как старуха.

Ариан подхватил её снова, не дал упасть и прижал к себе. Жёсткий, сильный. Она попыталась вырваться, встать и идти.

— Шшш, — прошептал он. — Твои дети в полном порядке, мы их охраняем. Вот, — он вытащил комм из кармана кителя. — Спят, смотри, — он перенёс изображение на большой экран и силой повернул её туда, заставил видеть.

Близнецы спали в колыбельке, повернувшись друг к другу и протянув ручки, как в зеркале. Ян был смешной, серьёзный. И Джессика. Джессика дышит, так хорошо.

Мэй думала, что расплачется, но не вышло. Все тонкие нервы истратились за войну, наверное. Ишь, утешает тебя сидит, ещё один благородный, сказала Майя Оками, я бы его уже трахала, если б было наоборот.

Заткнись, сука похотливая, ответила себе Мэй, я замужем и я это не испорчу.

На твоём месте я бы засунула ценности и идеалы куда подальше, — Майя или какой-то другой голос, голос беспощадной критики рассудка. Ты ради них достаточно навертела. Республика побеждает варваров, да? Та республика, что ты вымечтала в кругу друзей, с децентрализацией, демократизацией — и демилитаризацией, самое главное? _Эту_ орду она победила бы, полагаешь?

— Враг на самом деле ужасен, — спокойно сказал Ариан Торн. — Однако ресурсов империи хватит для обороны — при должном уровне организации и дисциплины. Я этот уровень обеспечу, Мэй, мы, вероятно, одержим победу. Высокой ценой. Я её надеюсь понизить за предстоящие перед вторжением годы. Для этого мне нужна ваша помощь. Твой брат — очень важный фактор, он оказался разумен. Методом проб и ошибок, но всё же. Он будет работать на выживание человечества, а не против. А ты?

Я бы на твоём месте делала, что он скажет, сестрица. Майя. Благодаря ему нас с тобой не съедят, не говоря уж о наших родных личинках. Так что, прикажет домохозяйкой стать — притворись, будто счастлива у плиты, окружающим легче будет. И вообще, пусти-ка меня за руль, ты совсем раскисла.

Но Джон, возразила Мэй.

Джон ночует в борделе. Дай нам наконец поразвлечься.

Её внутренние разговоры с самой собой — с Майей — давно уже не звучали так реально. Будто и правда два голоса, не один. Это могло бы испугать, но существовали страхи поважнее. Особенно теперь. Мэй вздохнула. Она подумает об этом завтра, ведь утро вечера мудренее.