Имперский цикл

Госпожа моя смерть

Первый рассказ Имперского цикла

Видно, дьявол тебя целовал

В красный рот, тихо плавяcь от зноя,

И лица беспокойный овал

Гладил бархатной тёмной рукою...

Если можешь — беги, рассекая круги

Только чувствуй себя обречённой...

(с)

Императрица Рив Гэллар — фигура в чёрной абайе, для этой фигуры слишком просторной. Сверху — покров, облекающий тайной её измождённое тело в мешке потрёпанной кожи. Такая, как в телевизоре, только меньше ростом. Монарх, монахиня, власть и тьма. Военный салют гость отдать не может, у него нет ранга, а колени здесь не преклоняют, уже давно. Он выбирает самый простой, уважительный вариант и склоняет голову, стоя пред креслом-троном во весь свой немалый рост. Медленно, чтобы стоящий слева и сзади убийца Оками Гэн не усмотрел в резком жесте риска для госпожи.

— Хорошо, что ты прибыл, — без вступления говорит она. Гость не может понять, каков её голос на звук. Шипящая пустота? — Я пыталась выслать к вам посольство, но ваши элиты совсем не идут на контакт. Прискорбно; ты радуешь глаз куда больше, чем средняя нелюдь, — она вдруг сделала пальцем коротенький повелительный жест, как слуге. — Ну-ка, оборотись.

Он такого не ожидал и помедлил, прежде чем подчиниться. Оборачиваясь вокруг, ждал смешков придворных, их издевательских взглядов, представляя себе, что сделал бы с наглецом, посмевшим сказать ему что-то подобное на борту его флагманского корабля. Расисты. Имперцы — расисты, он знал об этом заранее. Знал.

Ни смешков, ни шепота не последовало. Стояла мёртвая тишина. Он оглянулся ещё раз. Чиновники застыли в креслах, на ступенях трона, не глядя, не двигаясь, словно в стазисе. Им отключили время, как отключают свет.

— Впечатляющий, ничего не скажешь. Даже в этой тюремной робе.

Она облизала губы. Белесый язык, почти без цвета и крови. Гость изучал хозяйку с не меньшим любопытством, чем она его.

— Выведи-ка их, Гэн, — властительница кивнула Оками, и тот безмолвно прошагал к дверям, приоткрыл их и наблюдал, как зачарованные вереницей покинули зал, всё еще не выказывая, что проснулись. Надеюсь, с ними всё в порядке, думал гость. Он сочувствовал этим людям. Тяжко, наверное, так работать, если ты обладаешь чувством собственного достоинства.

А придётся.

— Гэн, ты тоже иди.

— Миледи — ...

— Не вижу угрозы. Напротив, предвижу блестящую перспективу. Иди отдохни, возвращайся через четыре часа. Жди нашего гостя за этой дверью.

Оками развернулся, даже не кивнув, и вышел. Вроде бы без неприязни, слава богам. Когда его высокий мрачный силуэт исчез за дверью, гостю показалось, в зале стало чуть светлее. Будто бы изошёл сгусток тьмы. Но большая тьма оставалась.

— Вот так-то лучше, — сказала императрица. — Садись.

Гость выбрал бы место в почтительном отдалении, но она указала рядом с собой.

Ему пришлось ждать аудиенции стоя, несколько часов подряд — после того, как он сутки постился — и теперь он с облегчением опустился в кресло, великолепное, мягкой чёрной кожи. Обилие чёрных предметов вокруг, простой и строгий дизайн. У неё даже ногти тёмные, это не лак. Неравномерно, как будто кровоподтёки. И губы... Что это? Гематомы? Её пожирает опухоль? Нанические паразиты?

Ей, наверное, больно.

— Я вам могу помочь? — Он думал о чём-то, что связывает разумных существ благодарностью и теплом, делает ближе друг другу. Помочь подняться, поднести воды. Или позвать врача. Императрица хихикнула, словно болезненный клоун — с выдохом, так же шипуче.

— О, да. Но тебе это не понравится. Связано с сильной кровопотерей... Надо же, иностранный гость хочет помочь мне, давно не случалось... Не беспокойся. О чём ты хотел со мной говорить?

— О соседней галактике Агерран. И захватившей её орде.

— А! — Рив Гэллар удовлетворённо кивнула. Он всё никак не мог поймать её взгляд, будто что-то мешало, хотя покров, кажется, не закрывал её глаза целиком. Затруднительно было определить даже край этой тени. — С вашим правительством я хотела бы говорить о том же. Удачное совпадение, правда? Ты, полагаю, не официальный посол?

— Я не посол вообще, миледи, — он использовал титул, которым звал её Оками Гэн; по-видимому, удачно. — Просто изгнанник. Я говорю за себя, и только.

— Что ж, очень жаль. Видимо, ваши власти боятся меня, моего государства. С чего бы?

Смешок, как бурлящая в трубах вода. В самом деле, чего бояться? У него было чувство, близкое к эйфории — он наконец нашёл перспективу получше всеобщей смерти.

— Боятся меня! И тебя. Ты предлагал вступить с нами в союз. Угадала?

Он почтительно склонил голову.

— Рассказывай. За что тебя изгнали, про орду. И план твой, план давай. Я вижу, у тебя он есть. И он хорош.

...

— Больше всего в этом плане мне нравится то, что я не могла бы его улучшить. — Императрица сделала плавный жест рукой, охватывающий почти всю карту и окна со столбцами выкладок, набранных классической столичной кана. — Всё — от построения кораблей до их классов, классов вооружений, специалистов, снабжения — до последней заклёпки. Ищу — и не нахожу прорех. Ты даже смету составил в динарах, нашей валюте. Умница.

— Я получил множество сведений о вашем флоте от беженцев, — солгал он, чтобы защитить своих людей в разведке. Она могла пустить в распыл родственников каких-нибудь беглецов, но не его агентов, по крайней мере.

— "Беженцев"! — передразнила женщина. — Твои сведения устарели. У меня есть корабли побольше, гораздо грознее старых.

— Это радует, миледи.

Больше вовсе не значит лучше, но в данном случае да. Сражаться придётся не только в пространстве. И на земле. И в морях. Нужно безумно много десанта. Над планом ещё надо будет работать.

— Моря придётся просто выпарить до дна, — сказала императрица. — Если всё правда, что ты говоришь и думаешь об орде. — Она коснулась матовой поверхности стола пальцами, бледными, как творог, с чёрными ужасающими ногтями. — Для обороны водоёмов у меня нет кадров. Даже если бы каламари были надёжными гражданами, а не скользкой рыбой, их просто численно бы не хватило. Мы конципировали пять классов вооружений, способных уничтожать миры, даже звёзды. Два из них в данный момент на верфях, три в разработке. Я дам тебе всё, чего пожелаешь. Тебя это не удивляет, чудесный чужак?

— Ничуть. Вы мудры, миледи.

Ведь я достоин доверия.

— Воистину, ты достоин! — Она залилась задорным, скрипучим смехом карги. — Тебе придётся проводить зачистку самому. Крушить миры, охваченные их заразой. Если мои великие инструменты смерти не будут готовы, когда нагрянет орда, придётся всё это делать вручную, с орбит. Кипятить океаны, огнём утюжить материки. Сумеешь?

— ...Конечно. Да.

Там всё равно не останется коренной биосферы.

— Даже твой собственный мир?

Она могла бы на чём-то его поймать, но этот кошмар он уже пережил в воображении своём, сознательно прошёл тропой отчаяния в уме ещё до того, как явился к императрице: Гималока Вриндавана потеряна, родина-царство погибло, все шестьдесят миллиардов народа рассеяны или мертвы. Он один в адмиральском кресле, на мостике чудовищного имперского корабля, среди бледнокожих людей-безумцев, которые убивают своих супругов, детей, командиров, запугивают друг друга расстрелом собственных городов, бунтуют против законных властей, восстают, предают в то время, как вражеская орда собирается на границах — и, ввиду этих невероятных достоинств менталитета, принимают законы, которые ставят их расу выше всех остальных. Выше лично его.

Он себе это уже представлял и смирился. Если родина-царство не вступит в имперский союз, орда сметёт его. Вриндавана сгинет, как сгинули сотни, тысячи галактических царств и миллионы, наверное, планетарных. Время бежит к своему концу. Tempus fugit.

— Да, миледи. Вся жизнь в мирах, которые покорит орда, будет, скорее всего, потеряна безвозвратно.

Он склонил голову, обозначая покорность, внимательно, искоса изучая её силуэт. Движется только одна рука. И губы, едва-едва. Остального не видно под чёрной тряпкой. Она почти не дышала. В какой-то момент ему почудилось, будто бы рядом с ним сидит труп. Мёртвая плоть, которой правит невообразимый дух.

— Потерян будет весь внешний край, — он указал на карту, — до этой группы систем — или только до этих, если Вриндавана вовремя примет преимущества военного союза. Но остальное мы удержим, если сможем реализовать наш план. Хотя бы вот так. — Бесплотная карта галактики Млечный Путь послушно вертелась в тёмном и стылом воздухе зала, в ответ движению его руки вспыхивая цветами то тут, то там. Удобно. Дома с такими вещами традиционно работали на экранах. — Хоть в минимальном объёме выстроить оборону.

Она повернулась к нему, приподняла голову, глянула прямо в глаза из-под черноты. Это было разительно. Будто бы молодая Рив Гэллар вынырнула из прошлого, изо тьмы — харизматичная и решительная хитрющая дама, министр правосудия, потом канцлер, пытающаяся справиться с бардаком и разрухой цивилизованными, традиционными мерами. И эти меры не работали, конечно. Надо же было всем здесь так ошибиться.

— "Наш план", — сказала она, не скрывая издевки. — Ты оскорбляешь мой ум. Зачем? Тебе не надо ничего мне продавать, я уже всё купила. Вместе с продавцом.

Она оглядела его сверху вниз и обратно, как будто действительно покупала — и провела ладонью по его лицу, шее, груди. Потом положила руку ему на пояс. Его затрясло. Он даже не сразу понял, что это страсть, так сильно его к ней тянуло. Словно ракету к цели. Внезапно, как нейтронный взрыв. И это чувство можно было перепутать с отвращением. Оно и было отвращением — наполовину, воплем животной природы, в которую кто-то вогнал крючок, ксенофобским и жалким "нет!" её белой, как земляные черви, коже, бескровным бледным губам, в которых чернели прожилками — метастазы? тьма? — её дыханию, сухому, отдающему раскрытым склепом. Нет, сказал он внутри себя, нет. И, да.

Он взял её руку и, осторожно приподняв, прижал к губам, ощущая всей кожей горячий холод и взгляд её глаз, голодных и жадных, в болезненно впалых глазницах. Живых ещё. Зелёных, вообще-то.

Когда-то Рив Гэллар была красивой.

— Вам не нужно это делать, — сказал он. — Не требуется ни к чему меня принуждать.

Я всё возьму сам.

Он наклонился и поцеловал её, и поцелуй пах так, как он и ожидал — сухой землёй, древним разрытым курганом. Тьма всколыхнулась оттуда навстречу, раскрылась и погребла его с головой.

* * *

Она укусила его в плечо, у основания шеи. До крови. Рана болела — сначала немного, потом сильней и сильней. Пульсировала, и боль растекалась. Зато мягкий толстый ковёр был прекрасен, тёплый и чистый, пружинящий, как мох. Отрадно на нём лежать. А больше в этой комнате, куда он из зала для совещаний внёс её на руках — лёгкую, словно чучелко, иссушенную своей вечной борьбой — кроме низкого столика, не было ничего.

— Я, разумеется, готов начать с низших ступеней флотской табели рангов...

— Бессмысленно. Я тебя просто сделаю генералом, и адмиралом — чуть позже. Отдам один из флотов — для начала один. Тебя не примут сразу, из-за цвета кожи. Не будем чересчур дразнить собак. — Она взмахнула рукой, укрытая своей чёрной одеждой и в остальном неподвижная, словно камень. — Ужасная тенденция, я знаю.

Как будто и не она подписала расовые законы. Целый пакет. Будто бы не её комиссия их подготовила, не её сенат принял...

— Я и сама пострадала. У меня был ребёнок, сын смешанной крови... Они замучили его, бездушные фанатики. Храмовики. Меня осуждают за то, как я с ними расправилась, называют жестокой, но ведь они убили моё дитя. Взяли в плен и пытали до смерти. Я слишком поздно узнала. Когда я за ним пришла... он уже умирал. Он меня им не выдал. Я даже на могилу не могла пойти, никто не должен был знать, что у канцлера сын-полукровка.

Убедительно. Будто и не она послала парня туда, где он попался в руки врагов. А после позаботилась о том, чтобы он отдал Тьме душу, не получив медицинской помощи. Сын-полукровка — это... liability? как там местное слово?.. Помеха, вот. Лишний карьерный риск. Тогда ей ещё приходилось учитывать такие вещи.

— Но с этим ничего нельзя поделать. Расизм должен пройти свой путь в истории, естественно догореть дотла. Тебя будут оскорблять за глаза и в глаза, но ты не был бы воином, если бы не умел стерпеть и такое, и хуже.

Она как-то двинулась, доля мгновенья — и вот, сидит в медитативной позе, укутанная в своё платье с ног до головы. А только что лежала.

— Ты так на него похож. На моего сына. Арджуна, так я его звала.

О. Это было бы жутковато, если бы он чего-то такого не ожидал.

— У него была очень тёмная кожа, глаза почти как твои. Иди сюда, — она потянула его к себе, не рукой — рука едва двинулась. Тем, другим, непреодолимым и мягким, как свет. — Дай ещё тебя рассмотреть. Какой ты красивый...

Её живот был впалым, тощим. Он чувствовал затылком тазовую кость. Сейчас плоть распадётся, он окажется в объятиях скелета.

— Они говорят, ты нелюдь, но я-то вижу, что это не так. Две тысячи поколений назад у нас с тобой был общий предок. Древнее родство. Ты человек. А кожа... очень красивый цвет. И красная кровь.

Она накрыла ладонью пульсирующую рану на его плече. Укус перестал болеть. Из черепа, обтянутого бледной поражённой кожей, смотрели вниз алые точки её зрачков. Холодные пальцы, как кости, в его волосах. Острые и сухие.

— Волосы жёсткие у тебя. А на вид шёлковые, блестящие, как у паркетного генерала. В этом вся суть твоя, ты такой. Ты меня не предашь, скажи?

— Не предам.

Он знал, это правда. Даже если потом за победу его начнут убивать. Не предаст. Она это знала тоже.

— Благородный и необычный ты человек. Гэн вот может предать, хоть он и первый мой ученик. Я бы его послала на эту злую работу, которую я предвижу — зачистку миров. Как раз по его части. Но в этом-то и проблема. У Гэна метод один — бить, бить и бить, придавая реальности необходимую форму пинками сапог. Палач он, а не военный гений. Приличный тактик, но не стратег. А посылать вас туда вдвоём воевать нельзя, он тебя как-то подставит. Или прикончит без всяких обиняков.

Так говорила она, слепившая из Оками Гэна этого монстра, цепного пса-палача. Будто бы ураган событий, центром которого она была, неистовствовал в галактике по собственной воле, не по её. Рив Гэллар лишь наблюдала, дивясь уродствам человеческой природы и комментируя их в коротких отрывах от медитаций. Оками передушил полстолицы, растерзал старых аристократов? Сенат принял вопиющий расовый кодекс? Армия расстреляла с орбиты мятежные города? Что вы, Рив Гэллар тут ни при чём. Она уже тридцать лет ни при чём. Подписывает результаты сенатских голосований, как всякий цивилизованный президент, и только.

Он мог бы отчасти понять мятежников. Хоть отчасти. Если бы не орда.

— Оками... — От имперского палача придётся скрывать свои мысли и память, память об этой ночи. — Он... не должен видеть...

Он коснулся своих губ, потом её.

— И не увидит. Я тебя научу. Гэн вряд ли стал бы сильно ревновать — ты ведь духовно чувствителен, как болванка, и просто не можешь занять его место — но он не единственная проблема. Любой старый пёс-храмовик может влезть в твою голову, пока ты не умеешь ее оградить, и напакостить там. — Она легонько постучала пальцем по его виску. — Мне, тебе и галактике одновременно.

— Этому можно помешать? — Существа, умеющие контролировать чужой разум, до сих пор были неразрешимой проблемой во всех его планах. Все, кроме неё. Рив Гэллар ему почему-то угрозой не представлялась, страшнейшая и самая могущественная из них. Он не планировал обмануть её даже в малом. — Я был бы очень признателен.

— Можно. Простейший способ защиты — создать в сознании у себя ландшафт, систему объектов и даже духовных существ, которые охранят тебя от вторжений чужого духа. Это эффективно и доступно даже менее дисциплинированным умам, чем твой. Не одевайся и садись передо мной вот так.

Она отняла ладонь от его лица — огромное облегчение и потеря — и оттолкнула, приказывая подняться, сесть перед ней на колени. Он подчинился.

— У нас нет времени обучить тебя как положено — так, как я обучала Арджуну, за девятнадцать дней. Гэн ждёт за двумя дверями отсюда, и он не единственный любопытный, а среди подданных до сих пор есть храмовики. Гэн полагает, что почти всех убил, но я знаю, чувствую их поганую злобу и здесь, во дворце. Придётся все делать быстро.

Она была маленькая по сравнению с ним. Небольшая женщина. Белые руки из-под покрова — сейчас прикоснётся. Подпухшая дряблая кожа, вся в устрашающих пятнах — не старости, нет. Чего-то гораздо худшего.

— Смотри мне в глаза. Я войду в твой рассудок, создам защитный механизм и научу тебя им пользоваться. Ты увидишь меня сейчас, как я есть. Это причинит тебе... дискомфорт. Не запаникуй. Преодолей страдание, страх, смотри, что я делаю. Наблюдай, учись.

Она вытянула костлявую руку и положила пальцы ему на лоб.

— Сейчас тебе будет больно.

...

Его как будто порезали заживо. Оперировали без наркоза, поставили имплантат, очень нужный, важный. Без анестезии.

— Дыши спокойно. Вот так.

Так плохо ему не бывало, наверное, никогда. Даже на мостике "Ирнандэвы", когда он был ранен, горел. Медики тогда сразу вкололи наркоз, едва он до них дотащился. Как милосердно.

Рив Гэллар придвинулась, села рядом. Обычная, человеческая, очень приятная по сравнению с тем, что он только что видел. Минуты, нет, столетия назад. Видел её вне плоти.

Она обхватила его запястье, и он содрогнулся — одной душою. Тело было пока неспособно дёргаться, чересчур оно ослабело. А разум уже вовсю использовал имплантат, он воздвиг световые стены, чтобы отгородиться от чёрного ледяного огня. Теперь он физически чуял этот огонь под кожей её руки. Не озноб, не болезнь. Хладный жар преисподней. Вот что это было.

— Ты от меня закрылся, хорошо. Надо быстрей. Крепость внутри теперь часть тебя, как и боль, и страх. Не избегай о ней думать, дай вжиться. Она должна стать твоей инстинктивной первой реакцией на давление чужой воли.

— Ты не оставила себе задней двери?

Измученный у него, хриплый голос, будто его неделю пытали. А так и есть. И не неделю — внутри прошли годы. Века. Я кричал? Очень громко?

— Нет. Через неё мог бы войти и кто-то другой. Я знаю по крайней мере одного, кто на это способен и чью окровавленную одежду Гэн ещё не принёс мне в дар. Их может быть и больше. Храмовики попрятались по подвалам, как крысы, но это не значит, что они перестали совершенствоваться.

Ему становилось лучше. Откуда-то тёк ручеёк тепла, восполнял его силы. Не от неё, не от Рив. Но она направляла эту волну. И он уже знал: через час, даже полчаса сумеет подняться, одеться, выйти к Оками Гэну и обменяться с ним парой острых реплик, будто бы ничего не случилось. Отразить его невидимое любопытство. Даже боль почти ушла. Нет, боль была чудовищна, но уже не в сознании — в голове. Её можно было терпеть, как мигрень. И она пройдёт.

Он попытался шевельнуться. Получилось. Он перехватил её руку и переплёл с ней пальцы, скрывая световую крепость под землёй, целиком и полностью открываясь. Знай, моя леди, я всё ещё не предам. После этого. После всего.

Императрица ласково улыбнулась, как бы по-настоящему. У неё почти получилось.

— Дивавьядха... как там дальше? Что означает твоё имя, редкий зверь?

Охотник. По сути, "небесный охотник, таящийся терпеливо в засаде". Поэтому оно такое длинное, плюс ещё кастовый корень, имя рода, чин.

— У нас здесь его никто не произнесёт. Языки сломают. Оно чересчур экзотично на слух, слишком длинно и странно. И будет тебе мешать. Обидим-ка их как следует, наших ревнителей иерархии рас — назовём тебя Ариан. Ариан Торн. Как тебе? Звучит?

...

— Загляни-ка опять в свою голову дорогую. Найди животных.

Стена из света на самом деле была из камня, некрашеного необтёсанного известняка. На ней сидел серый зверёк. Овальная, нежно-изящная голова с треугольными ушками, круглыми ясными очами, полосками со лба на спину. Полоски покоряли. Второе животное было чуть больше и совершенно голым — розовое беззащитное тело таилось в траве — а в остальном таким же.

— Это кошки. Древние существа, их давно уже нет. Только вот я их и помню, — сказала она. — Дарю.

Бесшерстное животное было похоже на карикатурного человечка, хрупкое, некрасивое, словно голый младенец. Боги, подумал он, его создали для того, чтобы люди видели, как они и животные близки. Но они не хотели видеть. Голых кошек больше нет, нет никаких.

— Ты можешь их размножить — как любых зверей. Носи одну на плече, всегда. Это защита. Если кто-нибудь вроде Гэна решит тебя придушить, устроить инфаркт, инсульт или припадок ужаса, или вселить идиотскую мысль, у него не выйдет. По крайней мере, не сразу. Кошка возьмёт на себя удар, ты в это время врага пристрелишь. Без ваших правил честного боя, да? Бей из бластера в голову, это надёжно.

Ариан Торн попытался приподняться на локтях, и голову затопила боль. Его чуть не вырвало. Рановато. Он рухнул назад на ковёр и раскинул руки, как распятый, чтобы боль выветрилась поскорее. В своей внутренней крепости, у известняковой стены, он наклонился — душе это было легко — и взял в руки розовое животное существо. Кошка была сухая и тёплая, с почти невидимым глазу пушком на коже, как бархат. Большие глаза на смешной морщинистой морде смотрели ему в лицо с укоризной. Зелёные, как у Рив.

— Но не советую проверять защиту на Гэне, как-то его провоцируя. Он феноменально сильный и быстрый и за оружие схватится не позднее тебя. Или за что-нибудь другое. Гэн убивает людей чем угодно, от крейсера до случайных настольных предметов. Руками тоже отлично. Великий талант.

Она положила ладонь ему на лоб.

— Бедный. Ты весь в поту.

Рука ласкала его лицо, теребила за волосы, так приятно холодная. Боль потухла. Была одна только слабость, как водоросли, оставленные отливом. И та уходила.

— Ах... — сказала императрица и склонилась над ним, положила голову в складках шали ему на грудь. — Мне тоже это не совсем легко. Лечить тебя.

Её рука скользнула вдоль его рёбер к животу и ниже, пробуждая всю страсть, что спала последний час. Он отпустил животное в траву светового замка и повернулся из полей души вовне, к своей госпоже. Она меня не спросила, женат ли я дома, на Вриндаване, или помолвлен. Здесь это неважно, супругам здесь изменяют.

— Вознагради меня, Ариан, небесный охотник.

Он обхватил её рукой со всей нежностью, на которую был способен, и уложил на ковёр. Прочь эти чёрные одежды; нет, не смотри, что под ними.

Вот и женился.

...

— Я расскажу тебе сказку, Гэн... Ариан. Прости. Когда-то давно, вне времён, жил-был бог. Бог с большой буквы. Ему стало скучно. Тогда он создал вселенную, чтобы играть с ней и слушать гимны и крики. Велено было считать, что это любовь. Он властвовал и играл с творением очень долго, но в конце концов люди поняли, что тут где-то подвох, и перестали верить в него, кричать для него и петь и заставлять других. Бог ослабел и умер. Все духи — дэвы — помогавшие ему, распались в прах тоже. Осталось лишь то, чем он создавал и поддерживал мир — божественная безличная воля. Она постепенно рассеивается в пространстве, как свет звезды, погасшей много эпох назад. Но эта воля и свет ещё есть, потому что есть мы, животные, камни и травы — всё, от бозонов и кварков до метагалактик и выше. Каждый бит вещества и существ несёт в себе вложенную в него Творцом любовь, волю к жизни и бытию. Некоторые из нас её видят и ощущают и могут кое-чем управлять, как киберпреступник, знающий и меняющий коды матриц себе на пользу.

Ариан Торн лежал на животе, положив голову на руки, и смотрел на лежащую рядом императрицу. Она же глядела куда-то вверх, в стрельчатый потолок и сердце галактик. Годы и эта дрянь не смогли изуродовать её профиль. Ещё не совсем.

— Это буквально правда? Или миф?

Он готов был принять ответ для себя как факт.

— Это — точка зрения моей веры на жизнь, вселенную и всё остальное. Прямой Путь. Парадигма, в которой мы понимаем, трактуем происходящее. Она совпадает с данными светских наук. Божественная любовь постепенно рассеивается в темноте и холоде небытия, вселенная идёт к своей тепловой смерти со скоростью двадцать четыре стандартных часа в сутки, но до всеобщей гибели далеко. Мы здесь ещё успеем поиграть, герой, и послушать гимны и крики, теперь обращённые к нам. Мы можем властвовать и любить в бесконечных эонах — пока не настанет новая эра, эра термодинамического равновесия, общей и окончательной смерти. Вот так, небесный охотник. Ты будь со мной. Приглашаю.

Она подала ему нечто.

Он взял светящийся плод из её руки и вонзил в него зубы. Сочно и вкусно, со знакомым железным ароматом крови. Раз-два и съел, плод был небольшой, как дикая нектарина.

— Да, кроме бога... того, с большой буквы, были ещё и другие духи. Некоторые из них изначально его осуждали и, будучи в оппозиции, испытали всю тяжесть его ужасного гнева. Их личности в результате были утрачены, но их воля осталась, вплетённая в мироздание, как и воля Творца. Особняком среди этих дэвов стояла одна, величайшая и прекраснейшая из сотворённых духов — богиня, которая обвиняет.

Она замолчала, не договорив.

— Ты и есть эта богиня? — спросил он с полным доверием, без оценок.

— Я — Рив Харатье Гэллар, императрица. Дочка врача из квартала Кэнион. Он тут недалеко, старый слам. Я ещё не сошла с ума, Ариан.

— А что с богиней? Как её зовут?

Он чуял здесь недосказанное и важное.

— Теперь — никак, пожалуй. Обвинительница. Эта самая богиня.

— Кого и за что она обвиняла?

— Его, Творца. За крики, главным образом, и гимны на их фоне. За всю божественную игру. Её цель — показать, как это несправедливо.

— А ты...?

Ты ведь хочешь занять его место? Творца?

— У меня есть своя голова. Тот бог поиграл, повластвовал, теперь моя очередь. Наша. Тех, кто сумеет. Кстати, — и она резко к нему обернулась, — ты говорил, орда поклоняется страшному богу — единственному, одному. Именно этому, да?..

...

— Они придут через туманность, которую вы зовёте Шиваста. Не через тёмный экран, там я их буду ждать, — она мечтательно улыбнулась. — Их хозяин этого не допустит.

Ариан не спросил, как мёртвый бог может чего-то не допустить. Боги странны и необъятны, так что мёртвый во времени может быть в вечности жив, и наоборот.

— А здесь? Ты можешь сама с ними что-нибудь сделать?

Какое простое решение. И почти бесплатно.

— Здесь, в центре галактики — нет. Не в её пределах. Здесь слишком плотная... сеть, слишком много миров, газа, звёзд, живой и вопящей мелочи. Мои удары завязнут, уйдут в ничто — или разрушат больше, чем надо. Вот если тебя победят, и Гэна, и всех остальных вояк и орда прибудет сюда, к столице!.. Я им устрою приём, конечно, с их богом. Вечность меня не забудут. Но после этого здесь останется только квазар.

Он представил себе квазар на месте Три-Сол, столичной жёлтой звезды — чудовищный сверх-яркий рот, захлёбывающийся молоком галактики, сосущий и глотающий материю огромным водопадом — и почувствовал что-то дурное, муторное в груди. Нет, поздно, всё, коготок увяз. Он силой увёл свой разум от этой картины, и всё же она осталась там, на задворках, ужасным провидческим полотном.

— Межгалактическое пространство, особенно на границе, с редкими звёздами, длинными рукавами в ничто — другое дело. Есть где развернуться. Орда об этом знает и пойдёт по рукаву Шивы. Это единственный межгалактический мост, в котором невозможно утопить весь флот в огне, не рискуя мгновенным коллапсом масс обеих галактик. Я что-нибудь придумаю и там — полагаю, не я одна — но в разумных пределах. А в этих пределах ордынский флот просто слишком велик. Даже на пару с Саито Йоши, магистром храмовиков в отставке, объединив усилия на такой исключительный случай, мы сможем их разве что потрепать.

— Орда — не флот, — сказал он, — а волны флотов. Как прибой. Наш единственный шанс в том, что они не считают индивидуальную жизнь совершенно ничтожной. Если отпугнуть их, истребив авангард вторжения, они по крайней мере призадумаются, сядут ровно и станут копить силы дальше. А мы за это время тоже подкопим.

— Они не считают ничтожной отдельную жизнь? Они не как муравьи, ты хочешь сказать? Откуда ты знаешь?

— Благодаря Кувапутре, бальянскому полководцу, с которым мне довелось воевать. Он разгромил небольшую флотилию этих существ, орды, пленил полдесятка из них, допросил. Услыхав, что верховный пророк, повелитель орды — бывший воин, Кувапутра отпустил этих пленных с приказом передать пророку вызов на поединок. Ордынцы сразу ему сказали, что поединка не будет, пророк не опустится до рукопашной с неверным. С неверными только война, "война жизни", как это у них зовётся — до уничтожения даже наших бактерий. Кувапутра не поверил.

— Так он отпустил их?

— Да.

— Надо же. А что сделал бы ты?

— Доставил пленных в столицу, испепелив те останки их кораблей, которые бы не смог утащить с собой. Орде совершенно необязательно было знать, где лежат непокорные царства "неверных", смеющих оскорблять пророка убийством его разведки и вызовом на безбожный языческий ритуал. Кувапутра был опасный дурак.

— Был?

— Я разгромил и убил его. В том числе за это.

...

Укус на плече перестал кровоточить и зажил, оставив красные шрамики — отпечатки зубов, готовые, казалось, в любой момент вновь открыться. Когда Ариан вышел из ванной комнаты, соединённой с комнатой ковра через небольшую дверь — свежий, очищенный после душа — на полу его ждала стопка новой одежды. Рив Гэллар полулежала в низком чёрном кресле. Теперь он уже понимал, что цвет — ритуал. Она любовалась им, пока он надевал чёрные брюки, стального цвета рубаху и белый полувоенный китель. К облачению прилагался скрытый клинок — отличнейший, флотской стали. Серой робы пленника, которую ему выдали на первом имперском корабле и с каждой пересадкой заменяли на точно такую же с другим серийным номером, не было видно. Новый костюм прилегал плотнее, был непривычен и просто чужд. Всё же, гораздо приятнее предыдущего.

— Вот так-то лучше. Тебе белое идёт, — она криво усмехнулась. — Буду рада тебя постоянно в нём видеть.

— Я буду рад его носить, миледи, — ответил он.

Все в белом щеголяли имперские адмиралы. Не то чтобы это их от чего-то спасало в плане нечистых рук.

— Иди сюда.

Он преклонил перед ней колени, вплотную к креслу, там, где она указала.

— Для тебя мы немного изменим присягу. Сейчас повторяй за мной. "Я, получивший имя Ариан Торн, присягаю на верность императрице Рив Гэллар..."

Он повторял, слово в слово.

— "Клянусь свято хранить интересы Третьей Империи — выполнять все приказы императрицы — достойно исполнять воинский долг — защищать суверенность, порядок и государственное устройство, а также народ Империи — и придерживаться, насколько мне позволяет моя природа, Прямого Пути."

На последнем слове она уколола его в мочку уха.

— Это серебро. Посмотришь в зеркало. Серьга-пайцза сообщает всем, что ты аколит Прямого Пути, мой охотник. Она избавит тебя по крайней мере от оскорблений, высказанных расистами прямо в лицо. Если Гэн или кто другой вопросит, с какой стати пайцза — ты ведь талантлив в этом плане, как бревно — ответишь, что ты мирской аколит.

— Да, моя леди. Так ведь и есть.

Клятва как деньги, отдашь — назад не получишь.

...

Он посадил невидимое животное на плечо, направляясь к двери. То, голенькое. Не стоит давать Оками возможность что-то испортить. Если набросится, буду бить в горло, под подбородок, решил Ариан. Кинжалом или рукой, в зависимости от того, где он будет стоять. Либо в глаз. Доспехи имперского палача позволяли, в принципе, только эти два варианта.

— Попробуй не сразу поссориться с Гэном, — сказала она ему вслед. — Он тебе всё равно подложит свинью, такой у него характер, но хоть не сейчас. У тебя будет время вырыть окоп. И — он узнает о нас, как ни прячь. Просто нюхом учует. Не стоит таиться.

Он коротко кивнул и вышел прочь.

...

Оками был точно там, где ему приказали — за дверью в зал совещаний. Стоял и ждал. В ауле находился кто-то ещё — знакомая по голографиям дама в сером мундире — но Ариану было не до неё. Палач прикипел глазами — обоими, и живым, и мёртвым — сначала к незримой кошке, потом к пайцзе. Ариан ощущал его взгляд, сканирующий на всех частотах в попытке понять, что делало чужака достойным. Оками как раз настоящий расист, вспомнил он. И у него, в отличие от большинства людей здесь, на это есть даже причины. Какой-то нехороший опыт с нелюдями в детстве — кстати, не так уж далеко от Вриндаваны, тридцать дней полёта.

Плоские губы убийцы двинулись и раскрылись.

— Так вы один из нас? — Вопрос звучал очень резко, как и любая фраза Оками.

— Насколько возможно, — ответил ему Ариан. — Я мирской аколит.

— С каких пор?

— Минуты две, три.

Они стояли друг напротив друга, глядя прямо в глаза. Ариан ростом убийце не уступал, но Оками был тяжелее, массивнее, главным образом из-за доспехов и имплантатов. Он был намного опаснее, несравненно. Ариан это видел. Оками Гэн — страшный зверь. По дороге в столицу болтливые человеки охотно делились частью коллекции парнокопытных, которых этот палач подкладывал неприятным людям. Некоему сенатскому комиссару от оппозиционных партий он любезно предоставил право отобедать с нугарани, варварским народцем некоей стратегически важной планетки, в почётной роли первого посла. Почёт заключался в том, что первый посол среди нугарани превращался заживо в бога — на пиру его поили релаксантом, после чего, неподвижного, потрошили и бальзамировали, стараясь сохранить жизнь в нём как можно дольше. Получившаяся мумия кочевала по всем последующим официальным встречам сторон, играя роль покровителя переговорных процессов. Некоторое утешение заключалось в том, что человеческое тело умирало при процедуре куда как быстрее, чем нугаранское. Туземцы, по слухам, могли оставаться в живых дней десять, пока не застывали в муках, словно мухи в янтаре — особо удачный путь в божества. Планетку же Оками захватил и растоптал в песок. Садистски убили посла, нелюдская низшая сволочь. Никто его не попрекнул за ответные меры, даже сенатская оппозиция. Вот.

Оками вдруг улыбнулся. Обугленная правая половина его лица принимала участие наравне с левой, целой, так что картина получилась хоть куда. Из смоляных трещин сочилась вишнёвая кровь. Убийца медленно поднял руку и тяжко хлопнул Ариана по плечу.

— Добро пожаловать в орден, единоверец!

Всё было искренним. И улыбка, и жест.

...

Женщину звали Йелена Сигурдотир, Ариан сразу её узнал. Стройная, среднего роста чиновница без отличительных знаков, с такой же пайцзой в петлице серенького мундира. Прямой Путь — чёрная точка на белом фоне, заключённом в чёрный круг. Ещё одна сестра по вере, она же начальник имперской СБ. Волосы аккуратно подстрижены, серебристо-мышиного цвета.

— Рад встрече.

Её рукопожатие — как её лицо, совсем не врезается в память, если она того не захочет.

— Взаимно.

По слухам, четырнадцать лет назад она лично проследила за тем, чтобы опасного честолюбивого журналиста Багассиана нашли в канализационном стоке без головы. Она же ликвидировала популярного генерала Чжана, героя гражданской войны, готовившего во флоте мятеж. Взорвала его в охотничьем гравилёте. Достойная дочь отца, шефа республиканской ещё СБ, и матери, перебежчицы от дорусов. Только в том старом государстве начальником спецслужбы могли сделать человека, женатого на иностранке. Только в здешней республике, мир наконец её праху.

— Вживую вы и правда впечатляете сильнее, — и тут она произнесла его полное имя. Правильно, без единой ошибки.

— Ариан Торн, для вас. И всех остальных, — он приветливо улыбнулся.

— Замечательно! Не дразнить собак лишний раз, верно?

Она продолжала держать его руку, сжав неожиданно мягко и очень цепко, и улыбнулась в ответ. Засияла. Он стал свидетелем очередного чуда — снизу вверх на него смотрело лестное отражение. Его же мимика, осанка, уверенный разворот плеч — скопировано, как в лазерном чертеже. Улыбка, обольстительная и надменная. Зеркало. Стальное. Он понимал, с чем встретился, но обаяние действовало непреклонно. Расставаться с Йеленой не хотелось. Хотелось держать её руку, поднять к губам и поцеловать. Он представил себе — ...

— Чем собираетесь заняться, генерал?

— Работой, конечно. — Откуда такая реакция? Никогда же похотливым не был... — Но мне бы позавтракать для начала, или поужинать, это как смотреть. Составите мне компанию?

Он не знал, где находится офицерская меса; спрашивать не хотелось. Чужак, ничего не знает. Смешной человек. То есть, нелюдь.

— В другой раз, быть может, — сказала она и отняла руку.— Если вы, например, предадите, или внезапно окажетесь диверсантом, тогда я вас арестую, Торн, и мы как следует развлечёмся в одной из СБшных камер. Гарантирую незабываемость ощущений.

Зеркало вдруг пропало. Его немедленно попустило, к горлу подкатила тошнота. Он резко вздохнул.

— Что, испугались? — проворковала Йелена. Потом её голос утратил своё острие, стал обычным. — Правильно, так и надо. Я пришлю вам слугу, он проводит вас в ваши апартаменты. Выспитесь наконец. На вас жалко смотреть, как на наших клиентов после недели допроса. Идите пока что с Оками-сама, заодно можете с ним позавтракать. Протеиновые коктейли — как раз то, что нужно, если хотите когда-то вступить с ним в спарринг.

Она взмахнула рукой, удаляясь, и оказалась окутанной длинным серым плащом и шалью. Как у императрицы, только другого цвета. Исчезла, повернув куда-то — или ушла сквозь стену.

— Эк тебя прокатило, — беззлобно сказал грозный Оками Гэн, возникая рядом, как призрак. — Не помогает кошечка? Это у Йены-сан природный талант, а не надприродный. Поэтому. Пойдём завтракать, в самом деле?

— fin -

Примечания:

Абайя — женское платье (из арабск.)

Агерран — ближайшая к нам галактика Большое Магелланово Облако

Кана — имперская слоговая азбука (из японск.)

Каламари — водные алиены (нелюди), жители морей на ряде имерских планет

Гималока Вриндавана — на санскрите букв. "Снежная планета Вриндавана", столица родины героя, царства Вриндавана. В индуизме Вриндавана — священное место рождения Кришны.

Tempus fugit — "время бежит" (лат.)

Арджуна — имя из Махабхараты. Герой Арджуна — лучший друг и спутник господа Кришны.

"Ирнандэва" — вриндаванский флагманский корбаль героя, букв. "Бог Ирнан" (божество вриндаванской мифологии).

Ариан (к расовому вопросу): самые настоящие расовые арийцы — довольно-таки темнокожие индусы :)

Обвинитель — библейское имя сатаны (шетана/шайтана)

Та самая богиня — она же Аллат, царица мёртвых на древнем Ближнем Востоке. Погуглите.

Квазары — акивные ядра галактик, сверхмассивные чёрные дыры. Погуглите.

Три-Сол или Триасол — имя солнца имперской столицы, изначально значило "Звезда Троицы"

Шиваста — букв. "рука Шивы" (санскрит), звёздный рукав, соединяющий Агерран и Млечный Путь

Третья Империя — по честному счёту она там четвёртая, но вторая была так безумна и кратковременна, что её не засчитывают.

"Прямой Путь" — учение, которое исповедует императрица Гэллар и многие из её приближённых; также соответствующий религиозный орден, чьим великим магистром она является. Храмовики — представители враждебного ордена.

Аколит — служитель, член ордена

Название рассказа цитирует древнерусскую "Повесть о споре жизни и смерти": http://old-ru.ru/07-8.html

Эпиграф взят из песни "Пикника" "Фиолетово-чёрный".

Надпись

Второй рассказ Имперского цикла

От Храма Первозданного Света уже много лет как остались одни руины, горелые камни, разбитые в мелкий щебень. И даже щебню досталось огня — он был лёгок и чёрен. Город вокруг вздымался отвесным горным массивом и ощущался как клетка из жёстких лучей, немолчного шума и диких энергий. Пришелец из другого человечества, Ариан Торн чувствовал себя здесь муравьём в громадной печи. Столица родины-царства, Раджаста, была несравненно ниже и меньше. Спокойнее. Там было немало одноэтажных домов.

— Приказ Её Величества, буквально: показать тебе Храм и несколько трюков и рассказать про Арджуну Рейана, — сказал имперский палач Оками Гэн. — Храм вот он. Несколько — это сколько?

— От трёх до семи, — ответил Торн.

Он не пытался задать количество предстоящих чудес и как-либо манипулировать Гэном. Пустошь посреди города, на которой они стояли, красноречиво свидетельствовала о том, что бывает с людьми, на которых Оками разгневан.

Убийца пошёл вперёд. Торн догнал его в три шага и следовал чуть сзади, справа, с обожжённой стороны лица. Он знал, что мёртвый глаз Оками Гэна видит не хуже, а лучше живого. Прятаться в якобы слепом секторе не было смысла; более того, это вызывало презрение обладателя неживого ока, как и попытки многих других всё время держаться слева, продиктованные страхом и отвращением перед горелой плотью. Ариан Торн шёл справа сознательно — предстоял перед мёртвым взором.

Щебневые сугробы впереди шевельнулись, там что-то вынесло из-под земли, как из волн.

— Смотри.

Сапог Гэна ступил на базальтовую балку. Рука в чёрной перчатке, казалось, едва шевельнулась, Торн даже не сразу понял, в чём дело. Оками держал рукоять своего таинственного энергетического меча и что-то чертил на камне незримым остриём. Ариан посмотрел вдоль клинка, больше угадывая его, чем видя. На конце балки проявилась резная надпись или узор. Торн не мог понять, шрифт это или же сложное кружево, и не улавливал смысла полностью. Будто мантра — предупреждение или вечность. Он кивнул, признавая искусство Гэна.

— Замечательно.

Сам он не сумел бы так быстро создать узор такой сложности и совершенства, тем более на таком расстоянии, даже очень хорошим виброножом.

— Надеюсь показать это и Кано, моему старому наставнику, при встрече, — заметил Гэн. — Или так.

Балка дрогнула, и, смывая узор, по ней пробежала рябь. Не по ней — по вселенной. Храм на долю мгновения восстал из праха во всей древней славе, Ариан увидел рыцарей и мастеров — детей и сад — молодой планетарный город, гораздо меньший — пустоты, каменные каньоны юной планеты и красное исполинское солнце-гиганта, в которого превратится звезда Триасол, Солнце Троицы, через пять-шесть миллиардов лет. Всё вместе, складки эонов лежали в одном, в воле Оками Гэна, в его кулаке. Ариан вдохнул ветер этих эпох. Там было нечем дышать: воздух древности, до Республики, не любил людей, а потом, под конец времён, его выжгла корона звезды. Ариан стоял, пытаясь отдышаться, и молчал в трепетном благоговении.

— Передай Каю, так делать не надо, — сказал Гэн.

Балка снова была чиста, гладка, как минуту назад. Надпись с неё исчезла — не была срезана, а не бывала, не существовала изначально. Кай — это кто? — подумал Торн, — не знаю здесь такого.

Судя по всему, узнаю позже.

— Арджуна Рейан. — Никакого щадящего перехода к банальному через юмор. Оками вынул из кармана комм и поднял его к глазам Торна. Юное лицо на фотографии было прекрасно в своей дикости. Нет, лицо было очень гармоничным, ему придавали безумие боевая раскраска и ритуальные шрамы.

— А вот так он выглядел без покрова. — Оками сменил фото на другое. — Мишлинг, наполовину лусак. Лусу — забавные полузвери, вроде некоторых примитивных частей человечества, вымерших ещё в древние времена, не выдержав расовой гонки с нами. Любят потанцевать в раскраске, потрахаться и у костра, под шаманский бубен съесть вражью печень. У парня был соответствующий характер. Мотался по всей галактике, мамин мальчик на побегушках, и был печально неадекватен собственному надприродному дару. Боец, отряд спецназначения в одном лице. В свободное время же обретался в Бойцовском клубе — ты о нём здесь услышишь, это такой тайный орден для угнетённых офисных работяг — бил морды, учил бить других и участвовал в дорогих подпольных боях. На этом и погорел отчасти. Одно дело, когда молодой сильный парень с прекрасными — в этом плане — данными регулярно бьёт себе подобных или чуть потяжелее. И совершенно другое, если он побеждает огров весом в полтонны. К Арджуне пришёл посыльный из Храма и передал приглашение к мастерам. "Служители Света желают с вами поговорить." Рейан его выгнал прочь, а потом передал послание Храму, в котором высказал всё, что думал о мастерах, свойственными лусу поэтическими оборотами. Неадекватен, как я сказал.

Оками сложил комм обратно.

— Одно из заданий Арджуны ему вышло сильно боком из-за вышеописанных личных качеств. Он притащился к матери, полумёртвый от ран, и та послала его медитировать, то есть подумать над жизнью. Он ничего не надумал лучше, чем попытаться завершить то дело. Ну и попал к нашим в плен. — Он указал куда-то к центру выгоревшей пустоши. — Его притащил сюда мой наставник. Вон там допрашивали Арджуну, в двух шагах от Храма Света. Первозданного, да-да. Там медитировали мастера Совета, там же были камеры для пленных. Обычно они пустовали... Я был в это время здесь, ещё ученик, ребёнок. Всё слышал. Арджуна молчал. То есть, он кричал — кричал на пределе сил и душой, и телом, как всякое существо, которое погрузили в адские муки — но матери так и не выдал. Её идентичность, имя сокрытой Тёмной хозяйки — всё, что от него хотели... Когда я потом спалил это место, лет десять спустя, в масс-медиа и сетях рассуждали, какая случилась трагедия в моей жизни, как я несчастен, грозен и велик. А я себя чувствовал так, словно вынес мусор.

Он пнул носком сапога этот мусор, камни, оставшиеся от Храма, который его взрастил. Шорох как будто отдался эхом от разрушенных служебных построек на переходе с пустоши к городским кварталам и блокам дистрикта 17. Оками рывком повернул туда голову, присмотрелся, а потом поманил рукой, кого-то увидев.

Из-за поросших мхами и бурьяном куч камней вышла стайка детей. Двое, трое... пятеро. Оками стоял неподвижно. Его кошмарное лицо маячило в империи по всем каналам, украшало собой плакаты, призывающие служить в армии и доносить на мятежников и сепаратистов. Ариан подозревал, что дети сейчас припустят прочь, а если и подойдут, то трясясь от страха.

— Оками-сама?..

Ребятишки присмотрелись и действительно припустили, но не прочь от массового убийцы, а, наоборот, к нему, с восторженным воплем.

— Оками-сама!!

Один бежит как-то странно, подумал Ариан Торн — но тут же понял, в чём дело. Мальчик-кентавр. Четыре ноги, две руки, как на древних рельефах. Калаи, так называлась раса. Это был не единственный алиен среди детишек.

— Оками-сама!..

Дети окружили их, приплясывая от радости. Об этом можно будет рассказать друзьям и дома. Видели Самого! И где — !..

— Играете здесь, да? — спросил имперский убийца.

Они закивали хором.

— Что за игра?

— Солдаты и сепары, — твёрдо сказал парнишка лет восьми, с виду человек. — Я скоро пойду в армию, Оками-сама.

— Ещё не скоро, — Гэн улыбнулся. Дети почти не испугались. Ариан видел, что им жутковато смотреть на трещины в обугленной плоти кумира, на сочащуюся оттуда кровь, но они приняли смысл улыбки. — Ещё столько же проживи, сколько прожил, тогда и.

— Я тоже хочу в армию, Оками-сама, — заявила девочка с белой шалью на голове. Под шалью чуть шевелились щупики, как тонкие косички-дреды. Тёмные, с отверстиями на концах, в которых, знал Торн, наркотические шипы. Гуманоиды, раса лелои, популярное имя лилим, презрительное — лилаки. — Почему мне нельзя?

— Почему же нельзя? — возразил Гэн. — Можно.

— Но я же лелу! — Девочка ткнула пальцем в свою "причёску". Она была сбита с толку. — Я не человек, армия только для людей... так говорят?..

Она потеряла уверенность.

— Неправда, — сказал Оками и указал на Торна. — Вот он, например, в армии. Он генерал.

— Он человек... — неуверенно заметила малышка. Она рассматривала Торна, хмурясь.

— У людей не бывает синей кожи, — уверенно заявил ещё один мальчик-нелюдь — кажется, туки — с тюрбаном на голове. — У меня дома расовый атлас, настоящий, на бумаге. Это не человек. Или он покрасился.

— Это Кришна, — совсем маленькая человеческая девочка, в алом платьице, лет пяти-шести, и самой настоящей бинди меж бровей — толстой красной точкой. Ей понадобилось дольше всего, чтобы добежать сюда от развалин. Говорила она тихо, удивлённо, и Торн увидел в её глазах то же, что ощущал сам, когда Оками встряхнул время — благоговение.

— Он асур, — сказал убийца. — Кришна — их бог, поэтому все они выглядят так, с синей кожей.

— Кришна — всеобщий бог, — Ариан опустился на колени, ближе к девочке. Она глядела на него, как на чудо, и он заметил, что выразительные черты её смугленького лица напоминают асурские. Только цвет другой. — Он воплощение Вишну, Творца всех миров и жизней. Поэтому все его знают — и мы, и вы. Он создал нас.

— Асуров? — спросил кентаврик.

— Всех живых существ. В разных мирах его называют разными именами, Кришна — одно из них. У Творца очень много имён.

— Почему мы тогда все такие разные? — спросил мальчик-туки. — Если нас создавал один бог. — Он посмотрел на Оками Гэна, будто ища поддержки.

— Вишну создал нас непохожими, чтобы мы не скучали, — сказал Ариан. — Представь, как бы было уныло, если бы все носили одно лицо. Господь, как и вы, любит разные игры.

— Но из-за этих разниц нельзя в армию! — сказал кентаврик.

— Это временная мера, — сказал Оками. — До тех пор, пока мы не наведём порядок, не уничтожим всех сепаратистов, террористов и прочих врагов империи. Кроме того, есть много путей служения родине. Ты можешь пойти во вспомогательные войска, туда берут всех, кто нужен. Можешь служить в ИСБ, быть внештатным агентом или информатором. Это почётно.

— Яуу! ИСБ! — заулыбался пацан, пританцовывая своими обутыми в войлок копытцами. — Правда, можно?!

Секрет популярности режима, вспомнил Торн слова одного из имперских беженцев, с которыми он говорил, диссидента-республиканца. "Народ обожает власть, которая давит тех, кто ему не по нраву, хотя она при этом давит сам народ. И дети растут такими." Он не был уверен, что эта оценка верна. Дети явно не ощущали себя давимыми. Они считали расовые законы досадным недоразумением.

— А в Орден? — сказала девочка-лелу. — Можно мне в Орден?

— В Орден! — Дети прекратили спор и закивали, говоря наперебой. — И чтобы невидимый меч, как у Вас! Душить врагов силой воли!

— Хотите в Орден? — спросил Оками. — Для этого нужен особый дар, у подавляющего большинства людей его нет. Дар отдавать приказы вселенной, — он косо взглянул на Ариана, — как Вишну.

— Оками-сама, у меня есть этот дар? — спросила лелу.

— Сейчас проверим — сразу всех вас. — Убийца показал детям открытую ладонь. — Что у меня в руке?

Дети умолкли и стали послушно присматриваться, как один. Ладонь Гэна была пуста, он обманывал их. Или нет?

— Кто-нибудь видит? — спросил Гэн. Его глаза сверлили личики детей, которые, по счастью, этого не замечали, поскольку уставились на его руку.

Мальчик-туки нахмурился и неуверенно шевельнул губами:

— Огонь?

— Какого цвета?

Мальчик пожал плечами и закрыл глаза, как будто увиденное было слишком ярким. Светло-оливковое лицо его исказилось. Ему было нехорошо.

— Видите, — сказал Гэн, сжав ладонь в кулак. — У большинства людей нет надприродного дара. Нет и у вас. Но это вовсе не беда. Одни рождены, чтобы править, а другие — чтобы подчиняться, и таких гораздо больше. В конечном счёте тот, кто властвует, так же служит своим подданным, как они ему. Ваше существование оправдывает моё.

Дети смотрели на него во все глаза, не вполне понимая, ловили каждое слово.

— Бегите, — сказал Оками и взмахнул рукой, — играйте дальше.

Выжженный щебень взметнулся длиннющим гребнем волны, повинуясь его небрежному жесту, и застыл низким чётким мостом между ними и кучами битого камня, в которых раньше играли дети. Ребята ахнули и кинулись трогать чудо руками. Девочка-лелу украдкой коснулась его тонким щупальцем из-под шали. Мальчик-кентаврик неожиданно легко взлетел на этот мост в прыжке и помчался к руинам. Его друзья завизжали от восторга и последовали за ним, только малышка с бинди не могла туда взобраться. Она протестующе завопила. Ариан подошёл и подсадил её наверх.

Дети спрыгнули вниз вдалеке и скрылись в развалинах. Мост, краткосрочный дар Гэна, рассыпался щебнем.

— Вишну, да? — спросил Оками совершенно другим тоном. — Воплощённый Бог. Твоя чёрно-синяя кожа — атрибут Творца миров?

Он, казалось, не ожидал ответа.

— Мальчик-туки что-то увидел, — сказал Ариан. — На вашей ладони, Оками-сан.

Гэн повернулся и пошёл обратно туда, где припарковал флаер.

— Почему не взять его в Орден? — сказал ему вслед Ариан, не двигаясь с места.

— Потому что его дар слаб, — Оками повернулся вполоборота, — потому что ему плохо от созерцания моего огня, значит, он менее склонен ко Тьме, чем ко Свету, а это не то, что нам надо; и потому, что мальчишка смертельно болен. Это полутук-полулилак, у него рак лимфатической системы. Обширный и агрессивный рак, лечат — опять возвращается через полгода-год, и так всё детство и юность. Популярная смерть среди этих мишлингов. Ему просто некогда будет учиться, он будет слишком занят либо гибелью, либо больницей.

— Рак? — Торн не поверил своим ушам. — Вы ему ничего не сказали.

— Это забота его родителей и врача в школе. Мама и папа знали, что делали, когда зачинали мишлинга с риском такой болезни.

— Вы его можете исцелить?

Оками молчал.

— Я знаю, это нелегко, — сказал Торн.

Оками подошёл к нему и сделал такой жест, будто собирался взять за ворот, но как бы передумал и положил руку ему на плечо. Рука была тяжела, как железная.

— Зачем?

— Не стоит разбрасываться верными людьми. Пусть они даже нелюдские мишлинги.

Оками повёл рукой вокруг.

— В городе сорок миллиардов, Торн. В одной только столице. Народу с этим уровнем таланта — как песка. Зачем?

— Я прошу, — сказал Торн. — Буду должен.

— Да? — лицо имперского палача исказилось в ухмылке. От горелой плоти шёл серный запах. — И чем ты отдашь?

— Передам Каю то, что вы говорили.

Оками глядел на него, словно не веря в то, что услышал, а затем занёс руку, словно для пощёчины. И что-то сделал — не совсем удар. В следующий момент Ариан обнаружил, что сидит на щебне, в волшебном временном кресле, похожем на Гэнов мост. Оками же стоял к нему спиной и звал детей.

...

— Позвоните его родителям, — объявил он, поднявшись с колен и стряхивая что-то с перчаток. Мальчик-мишлинг спокойно спал на земле, куда Гэн его уложил, голова ребёнка покоилась на сложенном тюрбане, и теперь Ариан видел, что тот действительно не чистокровный — щупы на его голове были помесью органов обеих рас. — Пусть заберут его. И каждые полгода к доктору, на полный скан. В вашей школе есть доктор?

— Да, Оками-сама, — сказала девочка-лелу. — Но у неё очень старые приборы, они часто ошибаются.

— Что это за школа? — спросил Ариан.

— Смешанная, в дистрикте 17, сэр, — сказал кентаврик. — Семнадцать — сто сорок четыре, так мы её зовём.

— Вам сменят медицинские приборы, — пообещал Оками. — Империя даст вам новые.

Дети молчали. Для них это было слишком серьёзно, чтобы благодарить словами. Лишь их глаза безмолвно молились Гэну, полные почитания детские взгляды.

— Оками-сама пора идти, — сказал Ариан. Он протянул девочке-лелу свою визитку. — Государственные дела. Я генерал Торн. Если вашему другу опять будет плохо, дайте мне знать. Я не так сильно занят.

...

Оками повёл флаер вертикально вверх, в видимый от подножий башен обломок неба, прочь от мёртвого Храма.

— "Ом нама Шивайя", — произнёс он. — Ты это говорил утром, когда нанёс на лоб полосы из пепла, как делаешь каждый день. Что это значит?

— Поклонение Благому, — ответил Торн. — Это мантра.

Всё сущее, живое и неживое, не мне, а Шиве. Но пепел, священный пепел долины Ганги в Раджасте, закончился уже давно. Шкатулка Ариана хранила только ничтожную долю, смешанную с обычным пеплом дерев, которые он жёг в кострах на Раньялоке.

— Ты дикарь, — объявил Оками Гэн, убийца своих соратников, разрушитель своего Храма. — Цивилизованные люди не мажут кожу сажей под бессмысленные молитвы. Знаки и символы, как погоны, находятся на одежде.

Торн вынул платок и стёр трипундру со лба.

Оками промолчал, лишь насмешливо хмыкнув. Правильно, думай, что я податлив и жалостлив и никакой не Вишну, просто ещё один подчинённый.

Они летели назад во дворец. Гигантский город-термитник вокруг светился неисчерпаемым светом. Полосы, пятна падали через окно на чёрные доспехи Гэна, чёрную кожу его щеки и чёрную душу, расцвечивая мимолётно, на мгновенье.

— Бо́льшую часть налогов, на которые существуют школы, платят люди, — сказал имперский палач. — Когда я увижу, как нелюдь искренне помогает людям за счёт своих — а не за счёт людей другим нелюдям, как сейчас — я рассмотрю возможность переоценки.

Оценивай как хочешь, главное, работать не мешай.

Ариан аккуратно сложил платок и спрятал в карман.

— fin -

Возвращение пуль

Третий рассказ Имперского цикла

...У шамана три руки

И крыло из-за плеча

От дыхания его

Разгорается свеча

И порою сам себя

Сам себя не узнаёт

А распахнута душа

Надрывается, поёт —

У шамана три руки

Мир вокруг, как тёмный зал

На ладонях золотых

Нарисованы глаза

Видит розовый рассвет

Прежде солнца самого

А казалось, будто спит

И не знает ничего...

(с) Пикник, "У шамана три руки"

1. Будущее

— Мэй-сан! Дорогая, — сказала шеф Имперской Службы Безопасности Йелена Сигурдотир, обворожительно улыбаясь, — мне пришлось искать вас по всему дворцу. Император — о, простите — адмирал просил вас зайти к нему в кабинет.

И аккуратно заступила Мэй дорогу к выходу.

— Торн пока ещё не коронован, — огрызнулась Мэй.

И не будет, пока я дышу. Она была не в настроении... не те слова. Больше всего ей хотелось вмазать под дых подлой эсбэшной суке, а когда та согнётся, наподдать коленом в носик. Мэй представила себе, как собнючка будет выглядеть с окровавленной разбитой мордой, и ей стало лучше.

— О, императора не коронуют, милая, — сверкала улыбкой Йелена. Половина её зубов с левой стороны сияла хромированной сталью — памятка о кратком, увы, аресте повстанцами. — Это древний военный термин. Истинное значение титула — командир. Адмирал Торн, таким образом, несомненный император нашей чудесной банки со скорпионами, а коронация опциональна.

Глаза у неё были холодные и колючие, как... всегда. Мэй уже совсем было решила с размаху всадить локоть ей в печень, переступить через корчащееся тело и ехать домой, к Джону, но мешали два фактора. Во-первых, они с Йеленой как-то незаметно стали окружены императорской стражей — две черно-золотые тени маячили за хрустальными дверьми и ещё как минимум три криво в них отражались, стоя у Мэй за спиной. А во-вторых, её мужа не было дома. Они слегка поцапались, и генерал Джон Рау, герой Сопротивления, супруг Мэй Сиюань, зять и друг Кая Оками, идол бедной республиканской молодёжи, надежда галактической демократии, и так далее, и тому подобное, удрал с государственного приёма в честь окончания Гражданской войны и отправился отмечать поражение всех своих идеалов.

В бордель.

Что ж, Ариан Торн по крайней мере находится у себя в кабинете.

...

Наверх её везли на гравицапе.

— Я устала, — заявила Мэй. — Я лишь недавно родила, а здесь на ногах весь вечер. У меня ноги болят, живот и всё остальное.

Она знала, что у Йелены нет детей и теперь уже, пожалуй, вряд ли будут, и не собиралась упускать возможность её уязвить.

Стражники покорно вызвали гравицапу. Сигурдотир села напротив Мэй и всю дорогу разглядывала её с каким-то загадочным выражением — не то завистливым, не то злорадным. Мэй уже хотела было опять ей нахамить, но повозка мягко тормознула у императорского кабинета. Сигурдотир легко соскочила на пол.

— Приятно поразвлечься, — сказала она и торжествующе сдвинула одну створку высоченной двери, чёрной, как обсидиан.

...

Адмирал — почти уже император — поднялся из-за стола ей навстречу, беззвучно, как призрак. В своём белоснежном мундире, с янтарными глазами и седеющими волосами, высокий и стройный, он будто бы освещал большую мрачную комнату с чёрной мебелью и огромным столом космической же черноты, своей энергией, силой и красотой разгоняя мрак.

Как фальшиво.

Как обидно.

— В соответствии с вашим приказом, сэр, — Мэй обозначила издевательский поклончик. — Вы хотели позлорадствовать наедине? Злорадствуйте. Вы победили.

Но я ещё поборюсь, сказала упрямая злая девочка в её душе, девочка-женщина с именем Майя Оками, с которой Мэй так свыклась за последние пять лет и которая была ею самой, только более истинной. Ты дашь слабину, что-нибудь да проебёшь, утратишь контроль, и я тебя свергну, тиран.

Торн смотрел на неё в упор с обычной своей тяжкой нечеловеческой интенсивностью, которая рано или поздно выводила из себя даже самых толерантных. Он взял со стола полупустой стакан и молча указал ей на полный. Напиток — судя по аромату, экзотический алкоголь — был цвета его радужки. Как драгоценность.

Адмирал повернулся спиной к Мэй и прошёл к панорамному окну-экрану за приоткрытыми тяжёлыми шторами. Он коснулся экрана мизинцем руки, в которой держал стакан, и шторы разошлись без звука. Окно осветилось.

Если бы он просто пригласил её сесть, она бы стояла и бросала в него колкости, как дротики. Но это... Внизу вечеринка была в разгаре, и Мэй с горечью поняла, что вовремя собралась уходить: всё сработало именно так, как планировал Торн. Его позавчерашняя диспенсация о лёгких наркотиках взяла своё с налёта: весь тысячный имперский двор, всё временное коалиционное правительство, лидеры обеих сторон только что похороненной гражданской войны, все журналисты, послы, чиновники, военные, представители теневого мира, диаспор, сословий, магистратура столицы и даже часть стражи безбожно перебрали амброзии и нектара. Ни о каком сидении в окопах не могло быть и речи — имперцы и повстанцы были слишком заняты пьянством и кайфом, а кое-где уже вовсю травили байки, обменивались трагическим опытом, при этом чуть ли не плача друг другу в воротники, и вообще практически братались. Альянсы, которые там сейчас заключаются и ещё будут заключены этой ночью во множестве тихих укромных комнат дворца, определят столичную политику на годы вперёд.

Мэй, словно зачарованная, подошла к экрану вплотную и положила на него ладони, словно надеясь, что это иллюзия и она исчезнет. Нет, координатор республиканского совета Ми Ми Онг, с улыбкой слушающая имперского информационного олигарха До Шана, точно не мираж. И адмирал Итриулан, вот она, в компании двух лоялистских эйстаа со свитой. Наслаждаются дарами моря.

Вовремя я ушла.

Ариан Торн ещё помолчал, допил своё пойло, поставил стакан на стол и прошествовал к стоящему у стены дивану. Мэй ещё некоторое время стояла, любуясь крахом очередных надежд — его очередным торжеством — а потом подхватила полный стакан и уселась на тот же диван, почти рядом.

Виски был дьявольски хорош. Она закинула ногу на ногу и наблюдала позорище на экране, смакуя напиток и стараясь заправиться ненавистью, как топливом. Ненависть — пища, Майя всегда это знала. Ненависть — это сила, а сила — власть, познайте их, они сделают вас свободными.

Привет, пап. И Рив. Мне вас не хватает.

— Удачный вечер, правда? — Адмирал откинулся назад, положив руку на спинку дивана так, что почти касался плеча Мэй. Это положение создавало дурную видимость некоей общности и согласия, а также будило опасные воспоминания, которые Мэй уже год пыталась убить — так что она даже не удивилась, когда Торн совершенно спокойно сказал:

— Как полагаете, Мэй, если я сейчас кликну солдат с "Махадэвы" и прикажу расстрелять всю вашу пьяную мятежническую сволочь — кроме разве что адмирала Итриулан — дроиды успеют за пару часов прибрать падаль? Или мне придётся ночевать на бойне?

— Вы не посмеете, — сказала Мэй.

У неё запершило в горле — вот-вот закашляюсь, она знала. Но Майя Оками внутри беспощадно залилась смехом. А что, отличная шутка, один прадавний полководец так и сделал. Пригласил своих врагов на пир, а под утро приказал прибить их заживо гвоздями к стульям, на которых они сидели, опустить в ямы и так зарыть. Это было ещё на Терре, в доисторические времена.

Майя, должно быть, произнесла это вслух, так как адмирал ответил:

— Патрисио Каррера, верно. Был такой полководец.

— Вы не Каррера, вы этого не сделаете, — быстро сказала Мэй с уверенностью, которой не чувствовала. — Вы слишком цивилизованны.

Она обнаружила, что не в состоянии на него смотреть, прикипела глазами к непотребному пиршеству в зале. Теперь происходящее там уже не казалось таким возмутительным. На экране были её друзья, соратники, патриоты, единоверцы. Как обратить это в шутку?..

— Да? — вкрадчиво сказал адмирал. — Я цивилизован, это правда. Если бы это было не так, вы не пошли бы на переговоры, побоялись бы капитулировать. Сражались бы до конца. Лично вы не сидели бы здесь сейчас, Мэй, со мной, одна. Вы бы побоялись.

Он коснулся её волос и вытащил из причёски длинную прядь. Тянул за неё, потихоньку. Наматывает на палец, бесстрастно сообщила ей решившаяся скосить глаза Майя; он и в прошлый раз так делал.

— Цивилизован, да... Но, может быть, я незаметно изменился? Императрица Гэллар и не таких укатывала. Батюшка ваш, говорят, был изрядно порядочным человеком, пока с ней не подружился.

Тали Чжан на экране, вон она. В таком скромном синеньком, в кресле воркует. Оказывается, её не убили, дочку мятежного генерала. Так и жила в столице? Небось пенсию получала, заметила Майя, ну да что теперь. Слыхала, он оскорбил отца? Ещё бы рукопожатным назвал.

— Почему адмирала — нет? Почему её?

— Вы и сами знаете.

— Итриулан не предавала, — в отчаянии сказала Мэй. — Лжёте.

— Неправда, она предала один раз, когда встала в ваши ряды. А теперь вернулась к присяге, которой я и не покидал. И я заранее помиловал её.

— Это ложь, — Мэй улыбнулась, качая головой и чувствуя, как дёргается прядь, которую он держал.

— Вы и сами неплохой тактик, Мэй Сиюань. Спросите её потом, как это она так удачно мне проиграла и Горн, и Драконий глаз, и всю линию Прометея, понеся лишь минимальные потери. И в персонале, и в кораблях, и даже в планетных базах, которые мы просто взяли себе. При видимости тяжёлых боёв.

Потери и правда были невелики — что дало Сопротивлению кое-какие козыри на переговорах — ну а война блестяще проиграна. Это точно.

Только талантливые проигрывают так умело.

— Не огорчайтесь, она бы и так проиграла, если б продолжила предавать. Вы бы потрепыхались два года, и финиш. Погибли б ещё миллионы солдат, главным образом ваших, мятежных, и здоровенная куча техники. Всё это нам понадобится, я вас уверяю. И корабли, и люди.

— Но не верхушка, лидеры Сопротивления, — продолжила Мэй его мысль. — Не мы.

— Увы. Вам бы я не доверил и бешеную собаку, не то что сенат. Вы бы нашли возможность устроить проблемы. Пустили б её без намордника погулять. Что с вами делать, Мэй? — Он цокнул языком, глядя на неё с каким-то нежным удивлением. — Лично с вами. Судьбу остальных мы решили, да?

Тут Мэй и Майя засмеялись вместе — первая в ужасе, а вторая в восторге. Каков подлец!

— Вам недостаточно того, что вы уже сделали, Торн? Вы тогда чуть меня не убили.

Но она уже холодно просчитывала, как выживет и спасёт остальных, как будет его ласкать, что ему позволит, лишь бы выиграть время. Для Джона и детей. Для Кая. К полудню Кай вернётся в столицу. К вечеру, самое позднее.

— Нет, — он засмеялся в ответ, смеялся, Тьма побери, и смотрел ей в глаза, намотав прядь её волос на кулак, чтобы заставить её к нему повернуться. Но взгляд его был не жесток, а серьёзен, яркий взгляд хищного зверя. Драконий обед — священное дело, готовься, пища. — Мне недостаточно этого один раз в год, Мэй, это не жизнь, не брак, а тюрьма и муки. Я безумно по вам скучал.

Он поднял вторую руку — медленно, не спугни добычу — и положил ладонь ей на лицо, коснулся губ большим пальцем, ласково, нежно, и тут Мэй запаниковала. Он не сунул руку ей между ног, не схватил за грудь. Он хотел не просто секса, власти, её унижения, доказательства своего господства. Вернее, всё это он хотел, но не только, всё это он получил бы за первые полчаса. Брак, говорит он, брак! Это даже не тайная связь. Это хуже.

— Но... но... — она не заметила, как вцепилась в его запястья, судорожно пытаясь не спровоцировать его на насилие, как сделала в прошлый раз, и одновременно прекратить мучительную ласку, от которой сжималась её душа, а тело греховно ныло в страсти и страхе. Сильный мужчина, закалённый воин, в два раза тяжелее её. Боевой опыт ей не поможет.

— Я тосковал по вам, — с нажимом сказал он. — Что вы со мной сделали? Околдовали меня, вы, светлая ведьма, лишили свободы выбора. Как вы могли! Как могли так использовать дар! Таким дерьмом не занимался даже ваш отец, Мэй-сан. Он убивал людей, но не насиловал их душу.

— А ничего, что у меня уже есть муж? — Кажется, ей удалось немного успокоиться, голос не дрожал. — И дети. Я родила двоих детей полмесяца назад, это для вас ничего не значит? Мы счастливая семья.

— Да? — сказал адмирал. — И где Джон Рау сейчас?

Она хотела дать ему пощёчину, но не посмела. Помни, что тогда случилось, у него на корабле.

— В последний раз, как мне докладывали — ровно перед тем, как вы зашли — он был в борделе маман Арольд в четвёртом дистрикте. И был очень занят. Теперь, полагаю, сидит там же и всё ещё занят — иначе. С ним там друзья, перетирают за бизнес. Ваш муж возит наркотики в столицу, Мэй. Он и его чудесная камарилья.

— Вы сами их разрешили, — она осторожно пыталась высвободиться, крутила головой, и ей что-то удалось — его рука соскользнула с её лица на плечо, пониже.

— Я разрешил амброзию и нектар, безвредную чепуху, которую ненавидят ханжи, а не эндру, крак, айди и прочую смертоносную мерзость. Джон возит этот товар. Не говорите, что вы не знали.

Она знала. Она застукала его за разговором с партнёром, Марди Че Вильей, только этим утром.

...

Мэй снился противный сон — что-то ползло, шелестело за стенами, над потолком. Вставайте, Мэй-сан, сказал ей адмирал Торн и добавил что-то, она не расслышала, потому что шорох усилился, шёл изо всех щелей. На груди адмирала алело пятно, оно расплывалось и удлинялось к поясу, вниз. Уходите, сказала она, я вас ненавижу, что с вами, Ариан? Её голос терялся в шумах. Те стали отчётливее, разнообразней. Что-то (кого-то) рвали, кто-то глотал. И полз, полз вперёд.

— Джон? — спросила она.

На подушке мужа лежал бластер, как всегда, когда он отходил безоружным и оставлял ей знак, что с ним всё в порядке. Не надо ходить безоружным. В столице полно имперцев.

Он что-то говорил в гостиной, за закрытыми дверьми. С некоторых пор все двери перестали быть преградой — у Мэй развился сверхъестественный слух. Но слышала она нечётко, как журчание воды — ни спать спокойно, ни подслушать качественно.

Мэй открыла дверь, встала в проёме и внимала, наблюдала звонок. Когда он закончил, она спросила:

— И кто будет всё это продавать? Эндру и крак? Своих людей пошлёшь — Минк, Люси, Бобо?

— Для этого есть ритейлеры, Мэй, — улыбнулся Джон. — У них столичные ребятишки. Кто же сам продаёт на улицах собственную контрабанду? — Он был доволен и весел. — Как раз на афтепати подвезём, пусть император Кришна причастится достижений нашего химпрома. Выплачу наконец премиальные эскадрилье. Люси беременна, ей и Минк эти деньги очень не помешают.

Суть сказанного он, как обычно, пропустил мимо ушей. Столкновение традиционного мерсианского менталитета с эгалитарной столичной культурой произвело странный эффект на сознание Джона Рау: целиком признавая политическое лидерство жены, приняв её убеждения без вопросов, ежедневно ставя за них на кон свою жизнь, в личной жизни он мягко игнорировал её моральные претензии. Как будто фурия революции Мэй Сиюань и Мэй, миссис Рау, были разные люди. Видимо, трудно считаться с совестью человека, еженощно стонущего под тобой в постели. Для Джона Рау, по крайней мере.

...

— Он зарабатывает нам на жизнь, — она встала щитом перед Джоном и за него, как жена, как должна была. — На жалованье своей эскадрилье. Императрица Гэллар лишила меня всего, и Джон должен заботиться о семье. Таковы нормы в его культуре, мерсиане, они другие, мужчина там отвечает за благо жены, детей, подчинённых. Джон настоящий мужчина... как там это понимают. И он не отдаст свою жену никому, даже вам, будущему спасителю всей вселенной. — Она вдруг почувствовала, что может высвободиться. Отстранилась — и точно, он отпустил. Мэй рванулась прочь.

Дверь была на замке.

Мэй ударила в неё кулаком и уткнулась лбом в гладкий камень. Торн подошёл сзади, почти вплотную. Стоял и смотрел на неё, на её затылок, на пушок под линией волос. Она чувствовала этот взгляд.

— Он убьёт тебя, — глухо сказала она. — Ему наплевать, что сделала я. Узнает — убьёт. И конец твоим великим планам.

Торн медленно пронёс кулак мимо её уха, коснулся двери. Как торпеда, ни малейшей дрожи.

— Я начал карьеру в особых отрядах, Мэй, а потом три года выживал один на планете чудовищных многометровых рептилий. Это я его убью, если дойдёт до поединка. Хочешь избавиться от этого настоящего мужчины уголовных понятий — просто скажи, и я казню его за следующую партию крака. Хоть завтра. Не надо устраивать грязное личное шоу для толп.

Есть ещё один человек, который сражался бы за меня, подумала она. Мой брат. Почему я не зову Кая? Достаточно обратиться мыслью к нему — он придёт. Может, даже быстрее, чем самый быстрый корабль. Не завтра — немедленно, словно мысль или свет. Он просто ступит из этой стены. Возможно? Кто его знает. Не я. Кай мог бы быть здесь сейчас и встать между нами. Он мог бы предупредить, что Итриулан нас предала.

Разве он, знающий столько всего, мог не знать?

— Думаете о брате? — грустно сказал Торн.

Нет, к этой звезде мы не полетим, решила Мэй. И так очень плохо. И вообще, это надо решить самой. Я соблазняла Торна, тянула его к себе, сводила с ума — я, а не Кай.

— О Йелене Сигурдотир, — бросила она в ответ. — Почему не она, а я? Она костьми ложилась, чтобы удержать для вас столицу, и пострадала за ваше общее дело. Если судить объективно, довольно красива. Единомышленница и профи в спасении государства. Чем не императрица? — Мэй обернулась к нему и подняла руки, чтобы упереться в грудь и не дать обнять её, если он пожелает. — Или же генерал Нимра — знаете, вам придётся её казнить, если вы не найдёте способ унять её жажду мести. Как мужу она бы вам подчинилась. Она ведь тоже с Мерсии, как и Джон, там жёны подчиняются мужьям, так принято, даже если сами они генералы. Симпатичная, молодая ещё... только несчастная очень. Сделали бы её счастливой. Почему нет?

Мэй вовсе не была уверена, что оценивает Нимру верно. Однако, это лучше, чем она сама. Но Торн не клюнул на приманку обсуждения других кандидатур.

— Потому что моя жена не она, а вы, Мэй. Вы не слыхали, что я говорил, или игнорируете намеренно? Я асур, а не гомо сапиенс сапиенс, как бы ни был на вас похож. У нас, если двое сделали друг с другом то, что вы со мной и я с вами, они муж и жена. Не на бумаге, а по естественному закону. Неважно, что вы использовали приворот и колдовство. Точно так же вы мать ваших детей, вы же не можете перестать ей быть, как бы того ни желали, правда? — Она собиралась возразить, но он положил палец на её приоткрытые губы. — Я не могу ни на ком жениться, кроме вас, вот и всё. Это был бы чисто формальный брак.

— Но... врачи, медицина... наверняка что-то можно сделать...

Какой жалкий лепет, сказала Майя Оками. Заткнись. Ты его поломала, теперь чини — или доламывай до конца. Только больше достоинства, не позорь нас, лицо-то у нас одно, не говоря уже о других частях тела. Папа из ада смотрит на тебя как на дерьмо.

— Может, и можно. Сколько-нибудь доступные средства, которыми в схожих случаях лечат у вас, на меня не действуют — даже, пожалуй, становится хуже. Больше тоскую, больше думаю о вас. Хм... бред какой-то, — он встряхнул головой, как будто рассердился на себя, — лучше, хуже... Это естественно, Мэй. Это наш асурский брак. Не стройте наивность, притчи же по галактике ходят об идиотах, которые эдак влипли во связь с партнёром другого вида, а потом цирк — то ящерицами беременны, то половыми органами срастутся, а то их просто-напросто едят после всего, потому что такая функция у мужчин той расы — оплодотворить и служить закуской. И вот вы попались так же, вы, умная женщина. Или я вас переоценил? — он печально покачал головой. — Неважно. Это неважно.

— Кай может помочь вам, — сказала Мэй. И продолжала с растущей уверенностью: — Вы ему чем-то дороги, судя по результату войны. Не возражайте, не прикрывайте его, я же знаю брата. У меня на глазах он лечил немало людей — раненых, обгоревших, попавших в руки имперской СБ и спасённых ещё живыми. И получалось, всегда. В отличие от врачей, Кай ни разу не потерял небезнадёжного пациента. Вам нужно только ему довериться, убрать это... — она жестом показала как бы стены вокруг его головы, защищающие его голову от таких, как она — увы, недостаточно прочно. — Клянусь, он не навредит вам, а исцелит. Нанести вред больному Кай не способен.

— Ваш брат способен на всё, — жёстко ответил Торн. — Включая то, чего и сам Брахма себе не позволит.

Он прижал руку к сердцу и поморщился, словно от боли, и Мэй испугалась — ...

— Я его не впущу. Он не может меня исцелить, если вы так и не поняли, потому что я не болен. Может только поломать ещё немного. — Торн прикрыл глаза. — Я на это не согласен. Ломать через колено собственную природу — нет, хватит, я и так уже поломан. Мэй, первое моё воспоминание — погребальный костёр моего отца, на котором сгорает мать. Мне было три года — достаточно взрослый, чтобы поджечь костёр собственными руками. Дядя дал мне пылающий факел... я помню, как ткнул им в поленницу и как её охватило пламя. Я это сделал, хотя уже понимал, что происходит что-то непоправимое. Мама не шелохнулась и не кричала, она была очень мужественной, как вы. Есть ещё воспоминание о том, как я сижу во дворе у фонтана, на жёлтой плитке, и играю с козлёнком, оно радостное и, кажется, того же года, но я не помню, что было раньше. Потом я жил на Раньялоке, один среди громадных ящеров, и каждую ночь, каждый день думал, живы ли те, кто меня там оставил — или уже погибли смертью, худшей огня... Потом... переехал сюда, в империю, от этого тоже мне много радости было. В частности, ваш отец и Йелена. Йелена Сигурдотир, вы вот её предлагали мне в жёны — а знаете ли вы, что она и Оками-сама однажды меня пытали? Я трое суток провёл на дыбе в Йеленином подземелье. Тссс! — Он опять прижал её губы пальцем. — Не говорите, что вам очень жаль, Мэй, вы тут ни при чём. И я их простил, как видите — батюшку вашего тоже. Везёт ему на прощенцев. Ну и в заключение, вы с вашим братом, чтоб он нам всем здоров был с такими талантами... — Он повернулся и ушёл к столу. Сел. — Я ведь уже был женат. Здесь, у вас, не дома. Её убили вы, Мэй, ваш мятеж и война. Не лгите, что сожалеете.

Она увидела лазейку и юркнула туда:

— Как вы с этим справились, если вы однолюб?

— Так же, как справился бы, если бы вы вдруг умерли. Надо, чтобы прошло несколько лет — три стандартных, по крайней мере. Асур-мужчина может, овдовев, жениться снова, это даже желательно, но только после периода исцеления и соответствующих ритуалов. На ритуалы я могу забить, но не на время. Как вам вариант? Вы умираете, я три года скорблю и женюсь опять. Империя получает наследника, я — душевный мир, не говоря уже о плотском счастье. Вы для меня на это пойдёте?

Мэй вдруг поняла, что устала. Ужасно устала, сейчас упадёт на диван, и он может делать что хочет.

Мысль была соблазнительной.

Бедная я.

— Бедный вы, — сказала она.

— Я богатый. Очень богатый, вся её империя теперь моя, я — наследник. И не собираюсь ничего транжирить. — Он вдруг засмеялся сквозь боль и усталость. — Выходите за меня, Мэй, бросьте романтического бандюгана, и вам не придётся жить на грязные деньги. Тиранские, конечно, но не уголовные. Это вам не пристало.

— Рив Гэллар, — как в трансе сказала Мэй. — Вашей женой была она, императрица. Вы — наследник империи...

Он сидел и молчал и казался каким-то счастливым. Потом заметил, будто мимоходом:

— Это не для болтовни.

— Да за кого вы меня принимаете? — возмутилась Мэй.

— За предательницу и террористку, — ответил адмирал Торн, который вдруг опять проявился там, где только что был просто Ариан. — Клятвопреступницу, мятежницу, вот это всё. Можете вернуться в клятву, Мэй. Приглашаю.

— Вы жертва, — сказала она, и ей было всё равно, что после этих слов будет дальше. — Я это сразу поняла, увидав вас, с вашей кожей, в числе адмиралитета. Там много было таких, патриотичных, верных, с не тем цветом кожи, формой костей, какими-нибудь не такими глазами, с шерстью или чешуёй. — Она махнула рукой. — Баранчики на заклание, все как один. Их использовали для грязнейших дел, потом подставляли. Уничтожали, отправляли в лагеря, на эшафот. Итриулан туда тоже манили, она оказалась умней, оказалась у нас. А впрочем, у вас в итоге. Смотрите, император, чтобы вас не убили во сне, не подали яду. От вас зависит жизнь моих детей.

Она повернулась и пошла к двери.

Закрыто.

Она беспомощно обернулась.

Сукин ты сын.

— Жертва, да? — сказал Ариан Торн. — Когда вы с братом решили поиметь меня в душу и тело и он сбежал, а вы его прикрывали, играя с моей природой, не прошло ещё и полутора лет после смерти Рив. Для исцеления нужно три года, Мэй, помните, я говорил?

Почему только я не взяла меч, подумала она. Закончила бы это, так или иначе. Либо дверь, либо его. А впрочем, всё равно бы отобрали на входе во дворец. Бластер-то у неё отобрали.

— И эта рана никогда не заживёт, — сказал император. — Вторая тоже. — Он коснулся своей груди, и ей вдруг снова почудилось, что на его белом кителе, на самом сердце алое пятно. — И третья. Вернитесь сюда, Оками-сама. Я вам покажу, что такое жертвы.

— Не надо, — сказала она и принялась расстёгивать свой кардиган, пальцы слушались плохо, но не от страха, что-то другое. — Берите меня, адмирал, раз хотите. Вы победили, я ваша добыча. Только никого не убивайте.

— Я вам покажу, зачем явился в империю, — сказал он. — К чему я пытаюсь всех подготовить. Орду, которая сейчас идёт сюда, придёт не более чем через двадцать лет. Они особые существа, стоит видеть. Идите ко мне.

— Не стоит, — она бросила кардиган на диван. — Я верю, страшилки у вас хорошие и гармоничны до последней запятой. Вы убедительно напугали всех и пристроили свой зад на трон, молодец, умный варвар.

— А, вы не верите в орду. Я так и думал. Смотрите мне в глаза, Мэй. Я вам приоткрою дверь, покажу всё, что видел и знаю о вероятном противнике. Вы не обучены как следует, в отличие от Кая, но вполне в состоянии отличить истину от иллюзий. На это вашего умения должно хватить.

— Почему же, верю, — ответила Мэй, заставляя себя подчиниться его приказу, смотреть в полыхающую янтарную глубину. — Республика гнила столетия, Ариан, она сыпалась по краям, и на границах стали собираться стервятники. Это обычное дело. Не верю я в то, что орда хоть вполовину так опасна, как вы малюете. Мы воевали с разными ордами тысячи лет, и Республика побеждала. Дикарям никогда не подмять под себя ойкумену.

Световая стена за его зрачками куда-то ушла.

...

Наступило будущее.

...

...

Враги прорываются к столице, их корабли горят и падают в атмосферу. Поначалу ничего больше не происходит.

На горизонте облако, моросит, и у живых существ из кожи лезут маленькие монстры. Едят "родителей" заживо. И растут.

Люди бегут на нижние уровни планетарного города, но и там каждый червь — инкубатор смерти. И давка. Туннели заполнены монстрами и мертвецами.

Кай сражается на поверхности, но и оттуда охраняет их, свою семью. Вокруг неё и Джона непроницаемая невидимая стена, которая всё сметает. Им удаётся пробраться в бункер под бывшим императорским дворцом, пронести детей. Бункер очень велик.

Столица гибнет, как почти все другие миры. Республиканских солдат на земле больше нет, Кай остаётся один в галактике монстров. Он убивает их сотнями, взмах за взмахом, но новые чудовища плодятся из мёртвых тел. В столице республики миллиарды окон, из каждого лезут твари.

Флот больше не отвечает, провинции тоже. Это конец. Джон вызывает родину, Мерсию, колотит техника-дроида, кричит в ансибль. Ему отвечает голос орды.

Последние бастионы Республики падают перед армиями врага, гибнут остаточные анклавы упрямых имперцев, чудовища пожирают миры каламари и илан. Только осиротевшие дроиды, непригодные в пищу, бродят, как зомби, по миллионам опустелых улиц. Планетарные города горят, дым застилает небо. Птицы и прочие обитатели воздухов падают замертво в пламя.

Кай прощается с сестрой и призывает на помощь то, о чём страшно думать. Она одобряет.

Кай, жуткий, неузнаваемый, совершенно новый, наносит удар в коллективный разум орды. Ордынцы — они гуманоиды, как ни странно — все поголовно теряют рассудок, их цивилизация гибнет, они становятся добычей собственных живых орудий.

Слишком поздно.

О семье этот новый Кай заботиться больше не может. Это противно его природе, хотя он продолжает их любить. Мэй чувствует его любовь, как последний луч солнца, которое гаснет навек. Она пытается поддерживать защитную стену сама, но тщетно, та тает.

Кай сидит на холме в сенатском саду, отдыхает и наблюдает закат. Вокруг него собираются монстры. Не нападают.

Что-то скребётся у входа, скрежет зубов и когтей. Бункер выдерживает, потом пол начинает потеть кровью. Где-то трещина.

Кай идёт к ним. Недостаточно быстро.

Кровь во что-то коагулирует.

Они прячутся в тёмном глухом туннеле, пока остальных людей в бункере едят заживо. Малыш Ян спит, он спокойный, как солнышко, но Джессика всё никак не уймётся. Крики за дверью в бункер стихают, их вот-вот услышат, и Майя зажимает ротик дочки. Слишком плотно.

Джессика засыпает.

Что-то происходит у двери.

Беги, говорит ей Джон и уходит туда с бластером в руке.

Туннель кончается тупиком, и бежать в нём некуда.

Кай движется к ним сквозь камни, через тело города-планеты. Ордынцы его тормозят, их горящие души, цепляются мириадами пастей, рук, языков огня, бесконечным безумным воплем.

Выстрелы.

Тишина.

Майя сидит у последней стены, обнимая живого сына и мёртвую дочь, и видит, что Джон идёт к ним. Его лицо почему-то фосфоресцирует. Оно слишком низко, качается слишком странно. Она опускает Джессику на пол и поднимает бластер.

Щупальца хватают её за ноги, и она видит то, что осталось от мужа.

Майя стреляет.

Когда всё кончено и последний луч гаснет, Кай в безграничной тьме поднимает руку.

Они сидят у примуса пять лет назад, на повстанческой базе в холодных песках, и Кай, юный, светлый Кай указывает ей в ночь, говорит: смотри. Он поводит пальцем, и Мэй Сиюань видит крохотный взрыв, игрушечную сверхновую в темноте, далеко в пустыне. Вот что будет, говорит он, если совместить песчинку с песчинкой.

Новый Кай, солнце тьмы, опускает руку, опять совмещая песчинки. Центры масс двух галактик падают друг в друга, и миллиарды лет, световых и прочих, умаляются до мгновенья и точки. Звезда к звезде. Агерран и Млечный путь горят одной бесконечной новой.

Что-то голодное тянется к Мэй во тьме. Что-то злое.

Папа!..

Папа, помоги, мне страшно.

...

...

Она открывает глаза, но что-то мешает видеть, какие-то воды.

Слёзы.

...

— Всё-таки вы не совсем злые силы, — сказал Ариан Торн. — Его последний акт в твоей грезе — спасение остальных галактик. Выжечь орду. Хоть что-то. Верю, так бы и было.

Кай всегда был прекрасным, правильным парнем, — хотела ответить Мэй, — он настоящий рыцарь без упрёка. И не смогла, сил не было. Голова её лежала на коленях Торна, они были на полу. Видимо, я упала.

Дети.

Она рванулась, как птица в сетке. Но ноги её не держали, подламывались и требовали покоя. Она действительно устала за день, за год, за войну. За жизнь. Как старуха.

Ариан подхватил её снова, не дал упасть и прижал к себе. Жёсткий, сильный. Она попыталась вырваться, встать и идти.

— Шшш, — прошептал он. — Твои дети в полном порядке, мы их охраняем. Вот, — он вытащил комм из кармана кителя. — Спят, смотри, — он перенёс изображение на большой экран и силой повернул её туда, заставил видеть.

Близнецы спали в колыбельке, повернувшись друг к другу и протянув ручки, как в зеркале. Ян был смешной, серьёзный. И Джессика. Джессика дышит, так хорошо.

Мэй думала, что расплачется, но не вышло. Все тонкие нервы истратились за войну, наверное. Ишь, утешает тебя сидит, ещё один благородный, сказала Майя Оками, я бы его уже трахала, если б было наоборот.

Заткнись, сука похотливая, ответила себе Мэй, я замужем и я это не испорчу.

На твоём месте я бы засунула ценности и идеалы куда подальше, — Майя или какой-то другой голос, голос беспощадной критики рассудка. Ты ради них достаточно навертела. Республика побеждает варваров, да? Та республика, что ты вымечтала в кругу друзей, с децентрализацией, демократизацией — и демилитаризацией, самое главное? _Эту_ орду она победила бы, полагаешь?

— Враг на самом деле ужасен, — спокойно сказал Ариан Торн. — Однако ресурсов империи хватит для обороны — при должном уровне организации и дисциплины. Я этот уровень обеспечу, Мэй, мы, вероятно, одержим победу. Высокой ценой. Я её надеюсь понизить за предстоящие перед вторжением годы. Для этого мне нужна ваша помощь. Твой брат — очень важный фактор, он оказался разумен. Методом проб и ошибок, но всё же. Он будет работать на выживание человечества, а не против. А ты?

Я бы на твоём месте делала, что он скажет, сестрица. Майя. Благодаря ему нас с тобой не съедят, не говоря уж о наших родных личинках. Так что, прикажет домохозяйкой стать — притворись, будто счастлива у плиты, окружающим легче будет. И вообще, пусти-ка меня за руль, ты совсем раскисла.

Но Джон, возразила Мэй.

Джон ночует в борделе. Дай нам наконец поразвлечься.

Её внутренние разговоры с самой собой — с Майей — давно уже не звучали так реально. Будто и правда два голоса, не один. Это могло бы испугать, но существовали страхи поважнее. Особенно теперь. Мэй вздохнула. Она подумает об этом завтра, ведь утро вечера мудренее.

...

Майя Оками повернулась, расстегнула воротник адмиральского кителя и поцеловала Торна в шею, во впадинку над ключицами. Он тихо ахнул и застыл, явно боясь её спугнуть.

— Вы не нарушите договор, адмирал, — сказала она, вдыхая запах его кожи и расстёгивая китель, пуговицу за пуговицей. — Никого из нас не казните. И Джона прежде всего, оставьте его в покое. Он мой первый муж. Будет два.

— Согласен, — без раздумий ответил Торн. — Это меня устраивает. То есть, это ужасно, но никак не хуже мятежа, террора, бессмысленной резни и остального, с чем я познакомился в цивилизованной ойкумене. В конце концов, божественная Драупади тоже была женой пятерым братьям Пандавам одновременно.

...

Она чуть отстранилась, стоя на коленях, и стянула блузку через голову. Потёртость от бластерного ремня на её плече никуда не делась, она её не свела, как сделало бы большинство высокородных женщин. Ариан Торн коснулся её, как сокровища, провёл пальцем вдоль уплотнения. Мэй завела руки за спину и расстегнула бюстгальтер. Кожа под ним была очень светлой, а соски больше, чем он помнил, и сами груди пышнее, груди кормящей матери. От них пахло молоком. Он взял одну грудь в ладонь, почти не смея дышать — ...

— У тебя доктор тут наготове? — спросила Мэй. — Я не умру от аллергического шока, или что это там было?

— Не умрёшь. — Он вытащил из кармана крошечную приготовленную мушку и налепил ей сзади на талию. — Прошло слишком мало времени после последнего раза, чтобы была такая опасность, но я на всякий случай приготовил антидот.

— Какой ты предусмотрительный, — сказала она. — Это в тебе восхищает. — Но и смешно немного, было на её лице. — Бери меня, император.

И расстегнула ремень его брюк.

Потом он ласкал её грудь, живот, плечи, целовал в губы — она от этого уходила и подставляла шею — а её руки скользили под его рубашкой, жадно исследуя тело. Потом он осторожно положил её на пол и снял с неё обувь и брюки. Трусиков под ними не было.

— Я знаю, что ваши женщины иногда убивают нежеланных детей в утробе, — сказал он. — Прерывают беременность, так они говорят. Если я сделаю тебе ребёнка, ты его родишь?

— Аборта не будет, я обещаю. — Мэй трогательно прикрывала рукой грудь, а вторая рука стискивала его пальцы, тянула к себе. — Выносить это дитя и родить, возможно, придётся дроиду-матке. Если Джон до того момента меня не бросит.

— Кто же бросит тебя... — Он развёл её ноги в стороны. Пусть только попробует, негодяй, я его повешу.

Мэй наконец застонала, когда он подался вперёд и накрыл её тело своим.

...

Ко второму разу он снял китель и рубашку.

...

...

— ...И ещё. Тебе надо подумать, от кого баллотироваться в сенат, если хочешь, чтобы тебя избрали. Твоего мира, Амана, больше нет. На днях я опубликую указ, который вернёт всем аманским беженцам гражданские права, в том числе возможность выбирать мир для проживания и полноправие по месту жительства. После этого даже те, кто по сей день ещё не нашёл себе места, перестанут быть отрезанным ломтем и вольются в общество на местах.

— Хочешь нас рассеять? — спросила она. — С глаз долой, из сердца вон? Почему бы не дать нам отдельный мир, новый, чтобы мы сохранили свою культуру? Сарияд подойдёт, там уже есть наша база и небольшая колония.

Они лежали на боку, касаясь, глядя друга на друга. Её рука ласкала лестницу старых шрамов на его плечах и спине. Гладила, настойчиво и осторожно. Он помнил, как тяжёлая рука её отца касалась его почти так же, там же, только раны были совсем свежие, сочились кровью. В камере пыток ИСБ было дело. Теперь эта память о боли уже не мешала.

Прощение злодеяний дарует покой не злодею, а жертве, подумал он. Вот она, тайна.

— Сарияд нужен твоему брату, у него на этот мир другие планы.

— Каю нужна вся планета? — Она приподнялась на локте.

— Видимо, да. И он намекнул, что колонистов оттуда надо эвакуировать. С этой планетой что-то не так.

...

...

...Кай не спеша устроился в кресле и положил ему на стол белый бумажный конверт.

— Я там написал, почему Сарияд непригоден для заселения. Вслух читать не надо, и передавать кому-то, в том числе в архив.

— Это... может привлечь внимание? — Торн уже знал, что некоторые имена и явления в империи избегают называть вслух, но никогда не думал, что это больше, чем суеверие. И вот, от Кая Оками.

— Да, — просто ответил тот.

Торну немедленно расхотелось читать письмецо в конверте.

— Что там? Скажи в самом общем виде.

— Нечто очень голодное. Оно уже однажды жрало, и не прочь ещё. Вы обратили внимание, что на планете есть развалины, но нет колоний и разумной жизни, сэр?

Он иногда бросал это "сэр" даже наедине, будто бы забываясь. Или напоминая себе, чтобы когда-нибудь не забыть на публике. Адмирал Торн взвесил тонкий конверт на ладони и спрятал его во внутренний карман кителя. Некоторые имена, согласно суевериям, не следовало произносить даже про себя.

А ведь я что-то подозревал, подумал он. Есть такие планеты — вроде бы всё прекрасно, садись и селись, только колония потом вдруг куда-то девается. Ни следов, скажем, угона в рабство, ни трупов. Обычно такие вещи означают, что колонистов съели, и хорошо, если быстро и без затей. Таков был мир Авьякта на территории его родного царства Вриндавана. Там несколько раз исчезали колонии, пока мир не стал запретным. Гм, а ведь Авьякта расположена очень близко ко границе с пустошами, оттуда и до имперского космоса вскоре рукой подать...

— Да. Хорошо, планета твоя. Выселяй оттуда людей. Это мятежники, тебе, как их герою, тут все карты в руки.

Адмирал с интересом отметил, что Кай Оками озабочен благополучием поселенцев на Сарияде и готов ради этого на меры, непопулярные среди мятежного ополчения. Его отец, например, не стал бы лишний раз раскачивать лодку, а просто ждал бы, пока то, голодное, не насытится, потом объявил бы мирок вне доступа и делал там что захочет. Такие тонкости более чем любые слова убеждали адмирала, что Кай — существо не вполне зловредное, несмотря на его чудовищную роль в успехе мятежа и раздувании гражданской войны.

Он также заметил, что Кай не лжёт. Самородок с четырьмя классами сельской школы хитрил и маневрировал, как древний злобный мудрец, но не произнёс прямой лжи ни разу. Достойно внимания, потому что, насколько Торну было известно, старые храмовики подчас врали, аж дым стоял. Хотя у них была заповедь против лжи. Возможно, Кай Оками относился к ней всерьёз, как бывает с фанатичными неофитами — да только ничто в нём, мягко говоря, не указывало на фанатизм. И не неофит он уже. Кай был загадочен, как иновидовой артефакт, внешне напоминающий что-то знакомое. Например, бомбу.

— Гарантируешь, что оно не вырвется на свободу?

— Само оно — да, об этом я позабочусь, — с уверенностью сказал Кай. — Разве что будет кто-то живой, на кого оно повлияет. Тогда и об этом я позабочусь.

— Если оно обретёт орудие, то о каком масштабе бардака мы говорим?

— В пределах двух-трех миров, адмирал. С концами. Но это даже не сотая часть основной проблемы.

— Проблему можно окончательно решить? — приподнял бровь адмирал. Он готов был выделить определённые средства, чтобы сариядское нечто, явно родственное Каю, но ещё более безумное, не вынырнуло в самый неподходящий момент у него в тылу.

— Я пока не могу, — Кай развёл руками. — И не такие умы старались. — Он виновато улыбнулся и наклонился поближе. Голубые глаза блестели научным азартом. — Я думаю, проблему можно... контролировать. Может быть, в нашу пользу. Если он согласится помочь мне во время войны...

— Давай без местоимений, — адмирал уже понял, что проблема на Сарияде обладала именем и фамилией — по крайней мере, когда-то, как большинство проблем храмовиков. Может быть, даже успела побывать одним из них.

Кай был мгновенно сбит с толку, как всякий раз, когда Торн отдавал ему приказ, но тут же оправился и заявил:

— Да, сэр. Будут новости, я доложу.

— В самом деле?

Будто бы есть другая возможность.

Кай проигнорировал шпильку.

— И, мне нужен будет военный чин.

— Конечно. Останешься в армии — получишь полковника, что соответствует твоему статусу у мятежников с повышением на разряд.

Это было немного слишком великодушно. Капитан Оками был ведущим эскадрильи истребителей, но эскадрилья состояла всего из восьми единиц, а в последние годы усохла до четырёх-пяти в связи с тем, что желающих в ней летать было мало, особенно среди опытных пилотов. Истребители этого соединения слишком часто гибли, следуя приказам капитана, имперские пушки поражали их, а не Кая, и состав менялся чуть ли не каждый второй вылет. Из всех соратников Кая Оками на поле боя один Джон Рау, его друг и зять, упорно оставался невредимым. Его легендарный корабль был словно заговорённый.

Но Кай покачал головой.

— Генерала.

Торн усмехнулся.

— Ты не заслужил.

— Ещё заслужу. Я генерал Ордена Храма, буду им и в миру. Это избавит от необходимости брать под козырёк перед бог знает кем, даст автоматический доступ к закрытой информации и возможность отдавать приказы, не нарушая закон. — Кай улыбнулся в ответ. Он и без чина мог отдать приказ хоть облакам и водам, тот был бы исполнен, скорее всего. Оба они это знали. — В армии я фактически не останусь, хотя формально буду там числиться. Мне предстоит огромный труд.

— Может, тебе сразу дать адмирала? — Торн улыбнулся ещё шире. — Чего мелочиться.

— Станете императором — дадите, если будет надо, — вполне серьёзно ответил Кай. — Пока мне хватит генеральского оклада.

— Если дело в деньгах, то не беспокойся — кто-кто, а ты у меня на паперть не попадёшь. Я так или иначе намерен дать тебе статус тайного советника по надприродным вопросам. — И надеюсь, что для местных титул звучит не так глупо, как для меня. — Оклад будет много выше, чем генеральский.

— Спасибо, но это я должен делать бесплатно. Традиция, — Кай развёл руками в чёрных армейских перчатках, немножечко как в наивной драме.

— А служить в армии — не бесплатно?

— Нет, это устав позволяет и даже предписывает во время войны. Деньги должны идти на операционный орденский счёт. Такой счёт мне нужен, и общий, но пока что обойдусь одним.

— Нужен — иди открывай. Секретарю потом сообщишь.

Торн кое-что подозревал и решил проверить свою догадку.

— А куда? — как будто в пространство вопросил Кай. — И как? У меня же нет документов.

Аплодисменты.

Кай Оками, Великий магистр и генерал мёртвого и возрождённого Ордена Храма, великий мятежник, обманщик, убийца и воин, человек, которого слушались и пространство, и время, понятия не имел, что такое счёт в банке.

...

— Не беспокойте пока что мою сестру, адмирал. Ей и так нелегко.

Кай поднялся с кресла, давая понять, что разговор завершён, но остановился напротив двери. Его профиль под чёрным плащом-покровом резко выделялся на фоне адмиральского обзорного экрана. Парень знал, что Торну на самом деле нравится на него смотреть, наблюдать и гадать над этой ходячей волшебной вещью, а Торн знал, что Кай это знает. Они потворствовали друг другу, и даже не в малом.

Адмирал хранил молчание. О Мэй он с Каем говорить не мог, заставить себя не умел.

— Вы сможете встретиться с ней после вечеринки в честь подписания договора о нашей почётной капитуляции.

— Это называется "приём", а не вечеринка.

Мы не в деревне, мальчик. Порой Кай выглядел юношей, а порой — далеко за сорок. Ему было двадцать три.

— Не уязвляйте меня, сэр. Я пытаюсь немного помочь. В тот вечер у вас есть шанс разрешить весь этот, — Кай неопределённо повёл рукой, — горький вопрос между вами. Пригласите её к себе.

— Приём. Он будет удачным? — В том смысле, в каком я задумал?

— Да.

— А договор? Он сработает?

Торн и сам знал, что да, но почему бы не спросить. Лишняя капля уверенности экономит нервы.

Кай прикрыл глаза, будто ему было стыдно. Ну наконец-то.

— Насколько это возможно, — тихо ответил он.

Свет из открытой двери упал на его одежду, и адмирал заметил, что его плащ на самом деле не совершенно чёрен. Оками носил предельно близкий к абсолютной тьме, но всё-таки отличный от неё покров.

— Будешь-таки генералом, мальчик, — прошептал Ариан Торн, когда дверь закрылась.

2. Явление

Великий магистр Кай Оками сидел на полированной скамье в атрии императорского дворца и подслушивал. Скамья была совершенна, ирийский молочный мрамор, искусство её полировщика выше всяких похвал. Кай расположился с полным комфортом и наблюдал за крошечным серебристым созданием, свившим гнездо в полу между плит. Создание было величиной в полмиллиметра, припутешествовало в столицу с каких-то невероятных миров в трещине чьей-то подошвы и напоминало паучка. У него было шесть ножек плюс две белые лапки-клешни по бокам, которыми оно укатывало в блестящие нити пойманную добычу — ещё более крохотных мошек, чем оно само.

Зверюшка была замечательна и страшна и помогала Каю отвлечься от жара страстей, которым предавались люди и нелюди в некоторых залах и комнатах дворца. Как рыцарь Храма и миротворец, Кай сердечно приветствовал этот переход от войны к любви, пусть даже лишь плотской, но непосредственно воспринимать водовороты чужих чувств было тяжко. Это будило страсть в нём самом, мысли о женщине по имени Нив Уэллан, которая в последний год была его тайной соратницей в деле примирения галактики. Кай знал, что Нив влечёт к нему так же, как его к ней, но ей, убеждённой имперке, нелегко было простить ему участие в войне на стороне повстанцев, смерти множества других сторонников императрицы. Он также знал, что время ему поможет, Нив простит и станет его женой. Он был готов ждать годы. Их брак вознаградит терпение и станет важным шагом в восстановлении гражданского согласия, необходимого для подготовки к войне против орды.

Идущие из дворцовых комнат миазмы похоти и волны чувств будили в душе Кая также память о мерсианке Зои Уэст, повстанке и пилоту эскадрильи Рау, с которой он, Кай, утратил невинность. Зои была никакой не Зои и не мерсианкой, её истинное имя было Инес саэ Лао, и была она ученицей и агенткой императрицы. Она совершенно его не любила, и это Кай считал главным. Когда его умения достигли новых уровней и он вдруг стал видеть страсти и помыслы живых существ, душа Инес его поразила. Она не чувствовала к нему ни ненависти, ни любви, не имела симпатий и антипатий. Она его даже как следует не желала. Саэ Лао была пустотой в глубоком колодце, куда живые существа проваливаются сквозь тонкий коврик мха, чтобы умереть на дне без воды и выхода. Кай тогда увидел на песке её памяти сухие кости предыдущих жертв, моменты их смерти. Всё же он не жалел, что предался с ней греху, и не был уверен, что встреча с Инес его чему-нибудь научила, кроме того, что обман и зло вездесущи и процветают там, где повреждённая человеческая природа даёт слабину. Об этом он, однако, знал от своих учителей и так. Скорее, саэ Лао просто обожгла его душу, убила в нём что-то и нанесла интимный ущерб, как Мэй — адмиралу Торну. Не столь тяжёлый, но с точно тех же позиций: противники — не вполне люди, с ними можно делать что угодно. Кай знал, что Мэй предавалась таким иллюзиям, она так оправдывала себя, когда вспоминала, как совершила над душой имперского адмирала насилие, которое привело к его насилию над её телом. Параллель между сестрой и жестокой Лао горчила. Подобные грустные выводы и были причиной того, что Кай предпочёл бы быть далеко от дворца, не умножая печаль сверх меры.

Однако уйти или закрыться от чужих чувств он не мог. На тропах времени горячо и близко дышало пятно паскудного зла, опасность, которой он здесь дожидался, чтобы отразить. Её пути вели во дворец, к этой ночи. Кай Оками ждал. Его меч покоился в рукаве.

...

Далеко за дворцовой крышей возносились ввысь башни столицы. Планетарный город образовывал впадину там, где был расположен дворец и его сады, здесь можно было прямо с земли видеть небо, но здания вокруг были слишком высоки. Небо казалось чёрным лоскутком. На нём двигалась россыпь звёзд, в основном искусственные спутники, станции и имперские корабли. Кай посчитал их, потом посчитал опять. Чувства одурманенных амброзией любовников в дворцовых комнатах были не единственным и не худшим, что ему приходилось переносить. Его сестре Мэй было плохо. Она встретилась с Торном, как Кай и предвидел. Теперь между ними шёл разговор, от которого Мэй обмирала. Она была близка к отчаянию и искала выход. Выходов было несколько и дальнейших возможностей много, но лишь одна делала личное положение самой Мэй, её мужа и адмирала хоть сколько-нибудь терпимым. Кай сострадал сестре, но ни к чему её не подталкивал. Выбор должна была сделать она сама. Судьба галактики от этого не зависела.

Гнев и страдания сестры глодали его дух и совесть с тех пор, как стало ясно, что Сопротивление проиграло войну Ариану Торну. Боль Мэй, ведущая к отчаянию ярость, отравленная горькой страстью ненависть к адмиралу, стыд совершённого и пережитого насилия, злость на саму себя, на мечущихся соратников, мужа, Кая и на обожающий Торна народ, упорно не желающий освобождения — всё это клубилось вокруг неё тучей горящей тьмы. Тьма становилась всё гуще, она становилась опасной. Кай сделал для Мэй и детей что мог, умиротворяя беременную сестру, ласково убедил её принимать успокоительное, сам исподволь врачевал её дух во сне и теперь надеялся, что малыши не понесли ущерба.

Мэй приняла решение и перестала страдать.

Кай вздохнул и запрокинул голову назад. Ему как будто целый мир свалился с плеч.

...

Им было хорошо, Мэй и Торну. Очень. В какой-то момент их чувства стали едины, как излучение слившихся солнц, и гнев и боль адмирала растаяли в счастье так же, как тёмное облако вокруг Мэй. Кай закрыл глаза, содрогаясь от радости. Он не завидовал им, даже белой завистью. Всё это будет и у него с возлюбленной, с Нив. Сейчас он просто стоял в стороне, постыдно не имея права закрыть третье око. Он охранял их ночь. Тепло их блаженства будто его омывало.

Мои дорогие.

Я правильно сделал?

Те, кого он вопрошал, молчали.

...

Шло время.

...

— Оками-сама... — произнесла горбатая тень меж колонн. Обычно рыкающий голос джиху был очень тих — его обладатель знал, Кай услышит.

Фереште.

— Оно здесь, Оками-сама, — существо приблизилось к Каю. — Я чую его омерзительный запах. Вонь. Эта тварь не с наших троп, её поили чужие реки. Позвольте пойти по следу.

Кай поднялся. Он безмолвно благословил паучка, который последний час помогал ему сохранять безмятежность. Будь счастливо, крошечное существо, отмеренный тебе срок. Встреть в этом странном мире подругу и породи паучат. Да здравствует жизнь.

— Идём вместе, Фереште.

Рукоять клинка, ещё слепая, легла в его ладонь.

...

Её звали Гвендолен Сима, и была она служанкой в открытом крыле императорского дворца — красивой куколкой, подавательницей напитков и мимолётным развлечением для имперских офицеров. Была — до вчерашнего дня, когда нечто спящее в ней проснулось, повинуясь сигналу из ниоткуда. Оно взорвалось в её мозгу, как капля чернил в воде, и пакет необыкновенных данных перепахал сначала её разум, а потом и тело на генетическом уровне. Ночью Гвендолен, словно спрут, выползла на карнизы исполинской башни, в которой снимала крохотную комнатку. Она жадно приглядывалась к обитающей за окнами еде, но решила раньше времени не привлекать внимания. Поймала шестерых гамам, надоедливых вездесущих городских птиц, и сожрала с перьями, а потом некоторое время размышляла над своей задачей. Приняв решение, новая Гвен разобралась, как надевать и носить одежду своей отработанной оболочки. Теперь она вернулась во дворец, скрыв своё удивительное, новое и совершенное тело под разноцветным тряпьём. Ей предстояло устранить проблему.

...

Тварь шла в главный дворцовый зал, происходящее в котором явно намеревалось дожить до утра и перейти в афтепати. Кай видел её как плывущее тёмное пятно, настолько очевидно чуждое и враждебное окружающим людям и нелюдям, что он задавался вопросом, как эти окружающие могут ничего не чуять. Они не чуяли. Пятно плыло неприятно быстро.

— Элис, дай нам план дворца.

— Да, Оками-сама, — сказала дворцовая ИИ. Мерцание её несчётных глаз образовало световую структуру перед лицом Кая. Он сдвинул голограмму немного вниз, чтобы Фереште тоже было удобно смотреть, и увеличил картину из праздничного зала.

— Видишь, куда оно направляется?

Чудовище лавировало, пробираясь через пьяную и расслабленную толпу. Оно оказалось там очень споро — только что, казалось бы, вошло — но теперь двигалось медленнее, притворяясь гостьей. Глубоко посаженные глаза Фереште какой-то миг растерянно шарили по крохотным фигуркам и лицам в световой картине, но прирождённый охотник быстро распознал дичь.

— Оно ищет императора, — сказал джиху. — Идёт по запаху, как сделал бы и я, по следу.

И в самом деле, подумал Кай, тем вечером Торн в какой-то момент находился во всех тех точках зала, которые обходила гостья. Её инструмент — обоняние, а не что-то другое. Прекрасно.

— Прикажете послать в зал стражу и арестовать эту личность, Оками-сама? — мелодичным голосом девочки спросила Элис.

— Ни в коем случае, — возразил Кай. — Ничего не предпринимай без моих указаний, как и приказал император. Ты можешь распознать, кто эта женщина?

— Нет, — сказала Элис. — Она имеет внешнее сходство со служанкой Гвендолен Сима, но это не Сима и вообще не человек. Существо в зале не принадлежит ни к одному из известных имперскому каталогу разумных видов.

— Ещё бы. Элис, кто наблюдал за работой сканеров, когда оно миновало ворота?

— Техники безопасности в камере А4.

— Они всё ещё там?

— Да, Оками-сама.

Мне сегодня определённо везёт, решил Кай. Второй агент мог бы уже убраться.

— Изолируй их в этой камере, Элис. Полная герметизация с силовыми полями. Отключи им доступ к коммуникациям и прикажи сохранять спокойствие. Я туда подойду.

— Да, сэр.

— Нам надо спешить, мастер Кай, — заявил Фереште. — Оно скоро выйдет в атрий, оттуда уже недалеко до императорского кабинета.

Он сжался и стал как будто ещё приземистее. Длинные когти-сабли с мерцающими силовыми лезвиями едва заметно шевелились. По сравнению со своей обычной беззвучностью джиху сейчас дышал шумно. Он был готов к бою.

— Мы не собираемся брать врага в толпе, — ответил Кай. — Встретим его вот здесь. — В небольшом холле на первом этаже светилось пять фигур. Там отдыхали гости. — Элис, как только чужак войдёт в это помещение, полностью изолируй и его. Находящимся там скажи, что и техникам. Фереште, идём. Не стоит спешить, шуметь и спугивать гостя.

...

Тварь вошла в ловушку, и та захлопнулась.

— Готово, Оками-сама, — сообщила ИИ. — Гости в помещении, боюсь, не выживут.

— Опасаюсь того же, Элис.

Но Кай не опасался. Злосчастные, оказавшиеся в холле с ордынским агентом, подобрались удачно: двое людей-повстанцев, родственник корпоративного посла лилим, полномочная представительница одной из иланских эйстаа и грингрин Горос, председатель коллегии столичных банков. Как раз тот набор жертв, который, с правильной подачи СМИ, поможет усилить осознание угрозы у большинства групп населения. Если бы их можно было предупредить, вовремя эвакуировать без риска насторожить агента и потерять десятки или сотни живых существ в зале, Кай приказал бы Элис это сделать, но такой возможности не было, и он был удовлетворён тем, что они погибнут не зря.

Кай, Кай, о, как же ты похож на своего отца. Две капли воды.

Он не был уверен, чей это голос. Кажется, Рив.

Они остановились перед дверью. Та отливала силовым полем. Тварь стояла за ней, уродство в панцире тьмы, и с ней ничего нельзя было сделать.

— Снять поле, Оками-сама? — спросила Элис.

— Ни в коем случае. Эта тварь может быть заразной.

С гостями за дверью что-то случилось. Им вдруг стало очень, очень плохо. Но ненадолго.

— Поправка: она заразна. Удерживай поле, Элис, я и так войду.

— Да, сэр. Если позволите заметить, ваши священные силы выросли за последние четыре года.

Кай кивнул, признавая её правоту. Он впервые ступил во дворец меньше года назад.

— Позвольте мне атаковать первым, Оками-сама, — сказал Фереште. Его глаза сузились, мощное сердце билось, как размеренный молот. — Исполнить мой долг.

— Боюсь, ты погибнешь, — ответил Кай. — Причём бессмысленно. Ты и так мне уже помог. Жди здесь.

Он легонько сжал рукоять и выпустил на волю незримое лезвие своего клинка.

— Вам нужно увидеть, чего стоит это существо в бою с противником без великих сил, Оками-сама. С простым имперским солдатом вроде меня. Пропустите меня вперёд и смотрите. Я хочу искупить вину за то предательство, которое замыслил. — Джиху коснулся когтем своего горла — крайняя степень вины и самоуничижения. — Я хотел убить императора.

— Я знаю, Фер. На тебе нет вины. — Кай мог сказать ему только эти слова. Он не мог честно сообщить, кто и что именно подвигло было разум и чувства джиху к мысли об убийстве командира — это сделало бы упрямого воина врагом самого Кая. Фереште любил Торна.

— Раскаяние роет вине могилу, но лишь искупление её хоронит. Без искупления мне нет прощения, арай. Я хочу очиститься и принесу при этом пользу.

Арай было имя бога.

— Хорошо, Фер. Возьми мою руку. — Джиху аккуратно обхватил запястье Кая мощной лапой. — Не так — ладонь к ладони, как люди. Вот так. Мы вместе пройдём сквозь стену, не закрывай глаз и ничему не удивляйся, следуй за мной. Она чует нас, стоит у двери, мы выйдем с ней рядом. Я сейчас обезврежу её нанитов, надеюсь, она не сразу выпустит новых. У тебя будет немного времени. Идём, — сказало божество.

И шагнуло вперёд.

...

Фереште прыгнул с места, как снаряд, но тварь оказалась быстрее. Зубцы на концах щупалец несли сильный яд: удар — скоростной паралич. Всё же джиху удалось оторвать двое щупалец, выдрать зубами клок плоти из места, где у Гвен Сима раньше было горло, и погрузить когти твари в глаза. В два из множества её глаз. В следующее мгновение она отворила пасть, как ковш багера, и откусила ему голову.

Кай подался в сторону, взмахнул клинком и разрубил её надвое снизу вверх, к макушке. Щупальца судорожно ударили туда, где только что находился его живот. Удар, ещё удар, как канонада. Он уходил от них, танцуя, словно листик на ветру, и срезал руки твари, как парикмахер лишние волоски. Обезумевший враг бил почти вслепую; Кай бросил в него свой плащ-покров, и последние два щупальца впились в ткань. Чик, чик. Вот и всё.

То, что осталось от чудовища, беззвучно кричало от злобы и боли. Щупальца извивались и ползли назад к половинам головы монстра. Одно из них скользнуло к телу джиху. Но панцирь тьмы, защищавший тварь от великих сил Кая, уже распался, и генерал сжал кулак, превращая в пюре её мозг. Крик погас. Щупальца потеряли целеустремлённость, они дёргались и сокращались, как пьяные.

Все сегодня пьяны.

Кай повёл рукой, сгребая в воздух разом все обрубки, кроме головы, и бросил их в огромную хрустальную вазу на таком же большом, низком нефункциональном столе. Получилось что-то вроде салата из экзотических плодов моря. Кай обследовал помещение, больше угроз не нашёл.

Фереште был совершенно мёртв, Кай знал это, но всё же подошёл и опустился на колени рядом с телом. Кровь джиху была темно-красная, не совсем людская, она, казалось, пропитала весь ковёр и продолжала лениво сочиться, хотя сердце остановилось. В теле зияли три глубокие раны от вражеских щупалец — две в боках, одна в плече. Кай подобрал его голову и приставил к разорванной шее. Положил ладонь на низкий твёрдый лоб.

— Я отпускаю тебе грехи, Фереште. Ты прощён, покойся с миром, — произнёс мастер Храма или, может быть, Некто его устами. Кто-то другой. — И ты прости меня, — добавил он.

Потом поднялся и подобрал свой плащ. Тот был изорван в клочья.

Хорошая работа, мальчик. Я не сумела бы лучше.

Да, миледи. Это была её высочайшая похвала.

Ночь ещё не закончилась.

Да.

От пятерых гостей в холле остались лишь плавящиеся скелеты в лужах зловонной жижи. В этой абсолютной наготе, наготе костей, люди и трое нелюдей были очень похожи.

...

— Элис, сохраняй здесь изоляцию. Здесь могут быть вражеские боевые наниты.

— Да, Оками-сама. А вы?

— Изолируй мне камеру в медицинском крыле, в карантине. Я сейчас туда отправлюсь — прямым путём. Как только я уйду, снизь здесь температуру насколько возможно, всё заморозь. Никого сюда не пускай, особенно генерала Гериона, если он вдруг решит взять вопрос под контроль. С него станется. Что с камерой А4?

— Вот, сэр.

Перед Каем вспыхнула голопроекция из технички. Он присвистнул.

— Сколько их там было?

— Трое, сэр. Тот, кто оказался врагом, убил обоих людей и поглотил трупы, пока вы сражались.

Тварь в коконе силового поля менялась. Её туловище на глазах уменьшалось, щупальца росли. Будет такая же, как и здесь, только в два раза больше.

— Император в курсе событий, сэр. Он приказал держать это существо вот так, в двойной изоляции. Сама камера всё ещё под замком, я провожу там дезинфекцию.

— Других ты не обнаружила?

— Нет, сэр.

— Я тоже. Дворец в безопасности. Где там мой карантин?

— Вот здесь, сэр, — голопроекция сменилась. — Простите.

— Я далеко не всё знаю, Элис. Спасибо.

И Кай Оками шагнул из реальности на её изнанку.

...

Ему пришлось провести в изоляторе почти сорок минут. Кай висел в чане аквавиты, пока Элис проводила скоростную боевую дезинфекцию его тела, меча и всего помещения. За это время он даже вздремнул, а выбравшись из аквы, с удивлением обнаружил, что его одежда и доспехи не отправились в инсинератор.

— Я их просто дезинфицировала, как и вас лично, Оками-сама, — сказала ИИ на его вопрос. — Я знаю, вы не любите менять одежды. Я починила ваш плащ. Император ждёт вас.

Покров был как новый. Кай с радостью оделся. Он чувствовал себя отдохнувшим. Его сестра Мэй теперь спала, и во сне ей было спокойно, а адмирал ждал, в самом деле.

Пора на доклад.

3. Узел

Имперский генерал Ланс Герион стоял у дверей адмиральского кабинета, медля войти. Он только что прибыл из порта, сопровождая по приказу адмирала группу арестованных на подлёте к столице контрабандистов-работорговцев, которых он передал военному суду. Утром ему предстояло показательно их казнить. Перед этим Герион, как и входило в его обязанности, весь вечер осуществлял орбитальный контроль столицы и параллельно наблюдал за своим командиром. С точки зрения генерала всё шло прекрасно и для адмирала, и для империи, и для будущего цивилизованной галактики, пока начальница ИСБ не привела к Торну Мэй Сиюань. Сказать, что Гериону не понравилось происшедшее после этого в кабинете, значило ничего не сказать.

Почти год назад он забрал эту женщину из тюремной камеры на борту "Махадэвы" и привёл в каюту адмирала, а потом тоже наблюдал на своём неизменном посту. Случившееся его нимало не опечалило. Герион полагал, что адмирал просто взял от пленной мятежницы то, что ему причиталось по древнему праву войны, которое перевешивает любые нововведения. Кроме того, разрушительная непокорность Мэй Сиюань принесла народам империи огромное количество лишних страданий. Ради идеалов столичной красавицы уже погибли миллионы, и Герион считал справедливым, что ей пришлось чем-то за это расплатиться и испытать на собственной шкуре хоть самую малую долю своих даров другим людям. Тот факт, что госпожу Сиюань потом откачивали врачи, лишь укрепил его в этом мнении, пусть даже причиной была всего лишь аллергия на семя адмирала. Герион хорошо помнил фотографии женщин, изнасилованных и убитых мятежниками в Мерсии и брошенных лежать, как падаль. Всё сострадание, на которое он был способен, досталось этим жертвам, лидерше мятежников не перепало ничего.

Были и другие причины, по которым насилие Торна над Мэй легко легло в ту картину, которую генерал Герион создал в уме об адмирале и о себе самом. Генерал этих причин не осознавал, но они направляли его мысли, как речные валуны — струи воды. И, как любые неосознанные мотивы, искажали разум. В конечном счёте преступление адмирала даже облегчило подавленное состояние Гериона, став долгожданным доказательством человечности его совершенного командира, каких-то нормальных людских потребностей.

Однако то, что произошло между Торном и Мэй теперь, в ночь мирного договора, казалось Гериону другим, опасным. И их безумно интенсивный разговор, которого генерал не слышал, но чувствовал по напряжению между ними, и неожиданный обморок Мэй, и упоенная нежность, с которой Торн ласкал её — всё это было вовсе не похоже на неофициальное закрепление имперской победы над мятежом. Перед глазами генерала всё всплывала светлая рука женщины, обнимающая плечи Торна, ласкающая страшные шрамы на его спине. Шрамы были от плети, очевидно. Герион знал о них давно, он видел командира без рубашки, но не допускал и мысли о том, чтобы задать вопрос. Адмирал, которого Ланс любил гораздо больше империи, чести, карьеры и самого себя, никогда не позволил бы ему так к себе прикоснуться. Вспоминая запрокинутую голову Мэй, её лицо, полное блаженства, генерал малодушно желал, чтобы мерсианский бандит, который числился в мужьях у этой шлюхи, узнал о своих ветвистых рогах и пристрелил супругу. Малодушие было ему самому очевидно и натирало совесть, как острый камешек в сапоге — ногу во время ходьбы. А теперь ему надо было войти в кабинет с докладом, и эта женщина будет там — чего доброго, обнажённая. Генерал уже полминуты стоял и мучился.

В тот момент, как он всё же решился, он краем глаза заметил движение в коридоре.

К нему шёл Кай Оками.

В полном боевом облачении, доспехах и чёрной накидке, которую носят все ведьмы, чудовищный герой мятежников был страшен. Генерал обмер. Ему вдруг представился некий вполне определённый заговор, подлый план, который вот-вот — ... и Герион, не раздумывая, выхватил бластер.

— Стоять! Руки вверх!

Оками послушно остановился.

— Бросай оружие!

— Хорошо, — сказал ведьмак. — Меч у меня в рукаве, сейчас достану, медленно. Вы тоже не двигайтесь, генерал. Не стреляйте.

Вот так-то лучше, хотел сказать Герион — но обнаружил, что не в состоянии шевельнуться.

Кай Оками и в самом деле вынул меч из рукава — стальную рукоять, пока безобидную — и спокойно приближался. Герион хотел стрелять, бежать или закричать — хотел этого захотеть — но его воля и мышцы не двигались, как машина без мотора. Человек, он простой человек в подземелье ведьм. Всё, конец.

— Мой меч — хорошо сбалансированная трубка, генерал. — Мятежник встал прямо перед Герионом и поднял оружие к его глазам. — Полая. Она пуста. Конфисковать её не имеет смысла, я могу использовать и перо. — Оками улыбнулся, как ребёнок. — Не знаю даже, как часто при встречах с имперцами это меня выручало.

Ведьмак был светел лицом, молод и голубоглаз, похож на дорусского мифологического героя Ивана-дурачка, такого же пасторального персонажа. Перед глазами Гериона внезапно ожил невидимый клинок, пронзил воздух, опалил кожу едва ощутимым дыханием острия. Не Иванушка, нет, а оборотень Серый волк, надевший его личину. Или сам Кощей.

— Я вас сейчас отпущу, генерал. Не тупите, не хочется отрезать вам руки.

Оками ступил в сторону и отвёл от себя дуло бластера.

Герион вздохнул, помедлил и спрятал оружие в кобуру.

— Если бы я хотел почему-то убить адмирала — во имя республики, например, или же за насилие над моей сестрой — я бы уже сделал это, — сказал Кай. — Без интриг. Когда я хочу убить кого-нибудь — убиваю. Я рыцарь Храма, а не политик.

— Тем не менее, меч вы мне отдадите, — ответил Герион. — Вы не войдёте в этот кабинет вооружённым.

Он стоял между Оками и дверью, как песчинка перед любопытной бурей.

Буря моргнула, спрятала лезвие и протянула человеку рукоять. Герион не знал, что с ней делать, и нацепил на пояс.

— Вам бы взять день отгула и поговорить с корабельным психологом, генерал, — сказал ведьмак, глядя на него, как на какого-то истерика. — Ведёте себя, как школьник, а ведь вы ключевая фигура. У меня в самом деле нет времени ещё и на ваших тараканов.

Это было возмутительно. Постыдно.

— Подложить свою сестру под врага, проиграв войну — блестящий ход, Оками, браво. Не говорите, что вы не политик.

— Я ничего пока не проиграл. Пару сражений в юности — но тогда я был меньше, ничто. Разве вы не хотите, чтобы адмирал был счастлив?

Эвон как запел, колдун. Конечно, я желаю счастья — и адмиралу, и империи — которая будет жить отнюдь не благодаря тебе — и даже населению мятежных планет. Да только...

— Счастливее всего все были бы, если бы ваш батюшка не оставил потомства.

Нарываюсь, подумал Герион. Умру сейчас — буду сам виноват.

Кай Оками помедлил миг, глядя куда-то сквозь имперца, будто обдумывал его слова.

— Вы даже не представляете себе, как неправы. Элис, введи генерала в курс дела насчёт многоруких гостей, записи покажи. Когда он осознает, впусти и его.

Кай, отодвинув Гериона в сторону, вошёл в кабинет Ариана Торна и закрыл за собой дверь.

...

...

Мэй спала, укрытая адмиральским кителем. Её причёска распалась, русые волосы разметались по чёрной коже дивана. Оками, увидев её, помедлил, а потом подошёл к ней, не обращая внимания на хозяина кабинета, нагнулся и положил руку на лоб сестры. Торн на миг затаил дыхание. Он знал, что даже в развратной империи большинство мужчин на месте этого тёмного рыцаря попытались бы отомстить ему, Торну, за вмешательство в брак сестры с близким другом и тем более за её изнасилование. Так бы они всё это восприняли, не слушали бы объяснений. Оками же воспринимал иначе, учитывал невидимую извне правду случившегося, и это почти пугало. Его объективность и понимание были для человека необыкновенны и оттого настораживали.

Кай выпрямился.

— Можно говорить, если не очень громко. Она будет спать.

Он снял свой плащ-покров и набросил его на Мэй, целомудренно прикрыв её обнажённые ноги. Ещё когда она уснула, около часа назад, Торн выдвинул кресло из-за стола в середину комнаты и работал там, поближе к ней. Теперь он указал Каю на стул, стоявший у стены — тащи сюда и садись — но тот проигнорировал предложенное сиденье и сел в позе йога прямо на стол, взлетев туда одним плавным движением. Юный мудрец в боевых доспехах, забавный и грозный.

— Насколько плохо?

— Хуже некуда, — ответил Торн. — Они вряд ли устоят перед высокой или экстремально низкой температурой и мощной ударной волной, но пехота для них — конфетки. Хуже всего, пожалуй, скорость. Оно и тебя едва не задело, а у Фереште не было шансов.

Адмирал умолчал о том, что ему пришлось изрядно замедлить запись, чтобы следить за поединком Кая с ордынцем. Шансов не было бы и у него, адмирала Торна. Ноль. Никаких.

— Более того, их много. Их дёшево производить в массах, они вылупляются из чужих тел, растут, пожирая кого угодно, и размножаются, вероятно, ещё и другими способами. Мы встретили только одну модель. Сколько их ещё? — После завоевания ордой всей галактики Агерран? Вероятно, десятки тысяч, пока почивают на складах. — Этот противник, Оками, не похож на гуманоидов, рептилий и прочих, с кем мне довелось иметь дело. Он смахивает на кошмар из виртуальных игр, которые у вас так любят. Игрок неизменно расстреливает чудовищ, но в жизни, боюсь, солдаты так не сумеют. Сколько времени тебе понадобится, чтобы обучить новое поколение таких, как ты?

— Самых талантливых — два-три года, — ответил Кай. — Если найду, конечно, таланты. Других подольше, лет до десяти. Но это не решение, сэр. Допустим, я обучу человек пятьдесят за пятнадцать лет, может, сотню. Все вместе мы сможем удерживать от таких тварей примерно дистрикт, по столичным меркам. — Оками покачал головой. — Ну, три-четыре дистрикта, но, кроме нас, там не останется живых. Даже если меня клонировать, — он неопределённо взмахнул рукой, — в диких количествах и успеть этих клонов чему-нибудь научить, они зачистят от ордынцев в лучшем случае планету. Причём это оптимистичный прогноз. Нужно другое решение.

И мятежный чудотворец смиренно посмотрел на имперского адмирала, словно ожидая чуда от него.

Мальчишка. Какое всё же дитя...

— Я и не ожидал, что храмовики и прочие ведьмы смогут провести зачистку миров от биоугрозы вручную, — сказал Торн. — Я ожидаю, что ты обучишь боевых тактиков вроде тебя же и Тора Бао, которые будут координировать наши манёвры и системы наведения огня. Делать для объединённого флота галактики то же, что Бао для меня, а ты для мятежников. Эту войну мы будем вести в пространстве традиционными средствами. Перережем как можно больше гипер-туннелей, закроем подступы к жилым мирам и перемелем ордынский флот в нашем космосе — битва за битвой, дуга за дугой. Кровь, пот, солдатские слёзы. Орда будет нас забрасывать мясом, им есть что бросать. — Адмирал нахмурился. — Не говори, будто ты думал, что я пошлю тебя рубать орду мечом. Не притворяйся наивным, Оками-сама, слишком я хорошо тебя знаю.

Повисла тишина. Мэй пошевелилась на диване, но, как Кай и обещал, не проснулась — великие силы брата удерживали её в пучинах. Потом Кай тихо сказал:

— Я не притворялся, адмирал. Вы не совсем верно меня оцениваете — понятно, почему, и всё-таки неверно. Я никогда не учился в школе, лишь сдал экстерном четыре класса. Работал на ферме, жил нелегко. — Он снял перчатку с правой руки и протянул Торну жилистую ладонь, всю в мозолях. Часть была от меча, но другие гораздо старше, от полевых работ. — Когда я пришёл в Сопротивление, мне дали учебник тактики, но я его не одолел до конца. Теория мне никогда не давалась, я выучил всё, что умею, уже занимаясь этим. Я вижу возможности и ошибки, умею сложить два и два, но... и всё, по сути. Когда я туплю, я вовсе не придуряюсь. Наш военачальник и император в грядущей войне — вы, а не я.

Как по сценарию драмы. А ведь мятежники действительно несколько раз посылали его рубать имперцев мечом и транслировали повсюду записи бойни. Пиарный ход. Так что он думал, и я — ...

Кай спрыгнул на пол. Каким-то чутьём Торн угадал, что будет, и почти не удивился, когда Оками опустился перед ним на колени. Слишком близко. Юноша склонил голову, покаянный.

— Я так и не попросил прощения, адмирал. Пора.

— Прощения? — спросил Торн. — За что? За ваш мятеж?

Его мысли будто замедлились и искали выход из этой сцены, лениво крутясь вокруг какой-то воронки, которую его дух не желал осознать.

— За мою ошибку.

Голос рыцаря был как ветер, несущий прах из вечности в вечность. Кай поднял лицо, Торн увидел горькие складки у рта, лучики морщин, расходящиеся от уголков глаз к вискам. Синева его радужек выцвела, губы усохли и отвердели, как у его отца Гэна. Юноша? Да ему за полтинник!

Ладонь Кая легла адмиралу на сердце.

Всё вокруг померкло. Или это была тьма в глазах? Торн чувствовал боль в груди, тянущую и острую, как кинжал. Он хотел вздохнуть и не мог, хотел поднять руки и оттолкнуть Кая, но плоть спадала с его костей, распадалась в ничто. Адмирал был вне времени, в бесформенном, безвидном космосе, блеклом и вечно скучном, как точка. Там была только боль, и она становилась невыносимой. Отойди, тварь, не мучь меня — умолял он, но губы и язык не слушались, как одеревенели. Нет, как умерли.

За это, добавил Оками-сама.

И вырвал его из ада обратно на свет.

В следующее мгновение произошло несколько событий. Ланс Герион, досмотревший и осознавший доклад ИИ об атаке агентов орды, вошёл наконец в кабинет и увидел, что жуткий ведьмак подобрался-таки к адмиралу вплотную и что-то с ним сделал. На лице Торна была ужасная мука, и Ланс, недолго думая, выхватил бластер и дал стандартную пару залпов в голову Кая Оками, потом контрольную пару. Пока он вынимал оружие, однако, Кай выбросил руку по направлению к генералу, выставил ладонь, как щит, и залпы застыли в воздухе. Просто застыли, как клочья протуберанца на фото. Герион потянулся к поясу за кортиком, сделал шаг в сторону, чтобы обойти клубящееся инферно между ним и Каем и таки прирезать гада — ведьму не оставляй жить — но тут Торн пришёл в себя:

— Стоять.

Голос, которому повиновались армии — ...

Повиновался и Герион. И Оками.

— Отставить, оба. Оками-сан, погасите залпы, не трогайте генерала.

Кай сжал пальцы, и мятущийся огонь исчез.

— Ланс, спрячьте оружие.

Генерал подчинился.

Они не убили друг друга.

— Мне ничего не грозило, — сказал Гериону Торн. — Благодарю за вашу заботу.

— Да, сэр. — Имперец, застыв в стойке "смирно", отдал командиру честь стандартным поклоном. Оками он теперь игнорировал. — Прошу прощения за неуместный порыв.

— Почему же, уместный — в других обстоятельствах, генерал.

Ланс чуть не улыбнулся. Не ошибся — почти — и счастлив, как рядовой. А в "других обстоятельствах" он бы спас меня. Замечательно, Герион.

Военачальник и подчинённый обменялись взглядами, поняв друг друга с полуслова.

— Позвольте спросить, сэр, чему я только что стал свидетелем? Выглядело это — ...

— Философский момент, — сказал Торн. — О природе времени. Оками-сан продемонстрировал мне одну из своих ошибок — с моего позволения — надеюсь, последнюю в этом роде.

Торн встал и, почти не отдавая себе отчёта, что делает, поднял руки к лицу, пошевелил пальцами, чтобы удостовериться, что их чувствует, что его тело живёт, сердце бьётся — ...

— Адмирал, на вас кровь, — сказал Герион.

Торн опустил глаза. И точно. Она текла по груди, сочилась откуда-то на две ладони ниже ключиц, из надприродной, невидимой раны. Небывшей. Как будто кожа потела кровью... о, перестала. Расстёгнутая рубашка тоже запачкалась, левый борт. Это не наваждение, это реально. Торна покинули последние сомнения в том, что хотел сказать ему Кай.

Ведьмак так и сидел на полу, на коленях. Он смотрел на свою ладонь, алую от крови адмирала, потом поднял взгляд на Торна. У Кая было лицо человека, который загнал себя в угол. Так порой выглядели унтер-офицеры, провалившие миссию и желавшие жёсткой кары. Плетей, например.

Надо было мне одеться как следует, подумал Торн. А то расслабился. Ещё бы штаны застегнуть забыл.

Он взял со стола пучок бумажных салфеток, бросил пару штук Каю, остальными начал приводить себя в порядок.

— Адмирал, — вмешался бесплотный голос Элис, — ставлю в известность об изменениях в камере А4. — Над столом вспыхнула голограмма. — Кажется, пленный умирает.

...

За время, прошедшее с момента смерти Гвен Сима, второй посланник Пророка успел полностью переварить и усвоить тела двоих бывших коллег его оболочки. Когда процесс завершился и вещество съеденных усилило собою тело едока, метаболизм перенаправил энергетические резервы к мозгу, и новорождённый инструмент орды осознал себя. Осознал он и тот факт, что был в западне. Он пробовал силовое поле на прочность, удар за ударом, но хитиновые ногти щупалец вязли в пространстве, сгущённом до абсолютной плотности. Через какое-то время взрослеющий ум посланника достиг той ступени развития, на которой сумел оценить свои перспективы. Он позволил захватить себя в плен врагам, причём врагам, способным удерживать его в ловушке бесконечно, а также рассечь его организм на мельчайшие составные части и изучить геном. Этого никак нельзя было допустить, и разум посланника без колебаний подал клеткам сигнал к самоубийству.

...

— Заморозь его, Элис, — приказал Ариан Торн.

Силовой кокон на голограмме наполнился белым паром жидкого азота. Когда пар осел, пришелец был уже заморожен в камень, лежал в шаре света, словно уродливый длиннохвостый цветок или какая-нибудь нелюдская скульптура. Его омерзительная, но прежде упругая плоть успела скукожиться и потечь слизью.

— Механизм саморазрушения, — прокомментировал генерал Герион. — Как на Ароре Секунда, сэр.

— Подозреваю, у этих гибнет и геном. Даже в первую очередь, — Торн думал вслух. — Фауна на Ароре стремится не дать врагу собой пообедать, поэтому после смерти быстро приходит в негодность. В нашем случае пообедать значит заполучить информацию. Эрго — ...

— Первая тварь не успела, — заметил Кай. — Которую я порубил. Заморозил там же.

— Что приводит нас к вопросу о лаборатории. Элис, направь-ка сюда начальницу ИСБ, — приказал адмирал. — Оками-сан, Ланс — не начинайте войны без меня.

Никто не улыбнулся. Торн подошёл к дивану, взял на руки Мэй и унёс её, всё ещё укутанную в плащ Кая, через незаметную дверь в расположенные за кабинетом покои. Кровать там была замечательная. Мэй застонала и потянулась, когда Ариан поместил её на это ложе, но так и не проснулась. Сейчас у неё было совсем юное и беззаботное лицо. Торн снял с неё братов плащ и свой китель, а увидав её обнажённое тело, осознал две вещи: он невероятно устал, адски хотел пить и находился на грани голодного обморока — но предпочёл бы снова заняться любовью с Мэй, если бы у него был выбор. Выбора не было. Ариан поцеловал плечо жены — не только моей, да и на том спасибо — и укрыл её лёгким одеялом. Всё-таки моя. Моя Мэй.

— Вам нужна новая рубашка, сэр? — спросил механический голосок из-за спины. Торн обернулся. Матово-серебристый слуга-дроид протягивал ему аккуратно сложенную сорочку.

— Спасибо, — сказал адмирал, хотя знал, что имперцы (как, впрочем, и республиканцы) не благодарят дроидов. Он их благодарил не реже, чем людей.

— О! Не за что, сэр! — металлическое создание явно обрадовалось, его глаза-розетки сверкнули. — Не прикажете ли вызвать медика?

— Не стоит.

Торн хотел снять испачканную в крови рубаху и обнаружил, что она прилипла к спине. В том самом месте, под лопаткой. Он рванул ткань, и присохшая — рана — кровь послала в грудь эхо боли. Упаду вот — и всё, подумал он, интересно, сколько я должен ещё протянуть в таком состоянии? Пятнадцать-двадцать лет? И выиграть великую войну? Кай, ты сошёл с ума, как и все имперские ведьмы.

Он обтёрся грязной рубахой, бросил её на пол и надел новую. Белое тебе идёт. Да, Ваше Величество. Я вернулся, остался верен, я сохранил империю и завершу Ваше дело. Отброшу орду назад в Агерран. Мне только нужно немного помощи, чтобы не истечь кровью. Чтобы сердце не остановилось слишком рано. Разрушительница планет, владычица звёзд, моя госпожа! Не поможете своему адмиралу?

— Элис, подай в кабинет воды, — вслух обратился он к дворцовой ИИ. — И поесть чего-нибудь, с учётом моих аллергий. Уточни у ИИ моего корабля.

Он прошёл мучительный период медицинской адаптации к человеческому обмену веществ ещё на крейсере, который привёз его ко двору Рив Гэллар двенадцать лет — и вечность — назад, но всё ещё не мог есть некоторые продукты.

— Ты, — сказал он дроиду, — сходи в кабинет, забери там её одежду, — он указал на Мэй, — она лежит на спинке дивана. Принеси сюда, оставь на столике. Не пытайся её будить.

— Да, сэр! Немедленно! — Дроид засеменил выполнять приказ.

Торн зашёл в туалет и выпил стакан воды из-под крана. А ничего, приемлемо выгляжу, решил он, стоя перед зеркалом. Так и не скажешь, что умер и десять минут назад побывал в аду. Он взял расчёску и привёл в порядок свои растрёпанные волосы. Седеющие — не с висков, как у местных, а прядями по всей шевелюре. Сорок девять стандартных лет, пятьдесят четыре вриндаванских. Оставалось двадцать пять стандартных, двадцать шесть. На войну должно хватить.

Нужно будет оставить наследника. Не сына, монархия здесь очень быстро сгниёт. Торн склонялся к военному принципату, при всех его рисках. Из всех слоёв населения империи только военные были сколько-нибудь вменяемы. Республиканцы станут проблемой, они будут ставить палки в колёса как смогут, он знал. Торн не строил себе иллюзий, будто с ними покончено.

...

...

— Вынуждена возразить, адмирал. Связанный с лабораторией риск слишком велик, чтобы можно было расположить её поблизости от столицы и вообще где-либо в открытом космосе. Обратите внимание — ...

Йелена Сигурдотир снова продемонстрировала голографическую запись, где техник в камере А4 превращался в ордынского монстра, и остановила её ровно в тот момент, как щупальца существа ударили в виски его коллег и проткнули головы насквозь.

— Этот техник, Бо Пател, ещё днём сам прошёл сканирование, причём очень тщательное. Его превратил в чудовище некий триггер, скорее всего генетический и достаточно незаметный, чтобы существующие приборы его не распознавали. Пока неизвестно, знал ли он сам, что он агент. Мы исследуем его апартаменты, как и жилище Гвендолен Сима. Ничто пока не указывает на сознательную шпионскую деятельность. Любой сотрудник лаборатории, снабжения и контроля в этих условиях будет смертельным риском. Поэтому, — Йелена сменила изображение, — я предлагаю Глутонскую впадину.

Даже на небольшой голограмме скопление тёмных звёзд с единственным гиперпространственным входом в кластер пугало.

— Естественная неприступная крепость, плюс сторожевая эскадра Энн Нимры. Даже если агент орды минует этих Сциллу с Харибдой, включая проверку перед и после выхода, будет ещё четыре гипер-узла, чтобы перехватить его прежде, чем он долетит до столицы.

— Если он полетит сюда, конечно, — сказал адмирал. — Не вижу причин это делать вместо того, чтобы прокатиться по половине галактики на первом же встречном лайнере, сея повсюду те самые триггеры, например. Если их можно сеять — а я уверен, что можно. До столицы волна потом и сама дойдёт.

— Как вариант, — кивнула Йелена. — После неудачи покушения на вас я бы на месте ордынской резидентуры рассмотрела эту возможность.

— Разорвать связность имперского пространства с помощью пандемии, — добавил Герион. — Пришлось бы вводить карантин, закрывать гипер, сэр, это отбросило бы нас на тысячелетие назад.

— С другой стороны, никто в нашей галактике больше не сомневался бы в существовании орды. Мобилизацию это нам изрядно бы облегчило. Впрочем, к вопросу о лаборатории всё это сбоку припёка, так как источником гипотетической пандемии наверняка стала бы не она. Мы не в виртуальных играх. — Торн вынес на стол карту столицы, системы Триасол, и ткнул пальцем в близкую к солнцу гигантскую газовую планету, увеличил её и указал на спутник. — Лаборатория будет здесь.

— Спутник Титана? — подняла бровь Йелена.

— Хорошая идея, — подал голос Кай Оками. — Достаточно проблемно, чтобы в случае чего агент орды не мог оттуда прыгнуть прямо в гипер — слишком близко к солнцу, и Титан слишком велик. Таких пилотов раз-два и обчёлся — я, Джон и ещё несколько человек. Но и достаточно удобно для того, чтобы я мог лично проверять идущий туда и оттуда транспорт. Об этом вы думали, адмирал?

— Ты, или же Тор Бао. — На самом деле Торн не собирался подпускать Бао к ордынским геномам. Он ему недостаточно доверял. — На Сарияд ты лететь не можешь. Останешься здесь, в столице, станешь на свои тропы времени, будешь заслоном ото всех диверсий, как этой ночью.

— Но обучить новых рыцарей Храма я всё же должен? — Кай склонил голову, обозначая покорность. — Столица для этого не лучший выбор — слишком много людей.

— Ты обучи мне несколько подразделений боевых ведьм вроде тебя, хотя бы отчасти способных на то же. Будут ли они рыцарями Храма, или адептами Прямого Пути, или ты создашь какой-то гибрид философий — неважно. Главное, чтобы твой орден потом на войне исполнил свой долг.

— Да, сэр, адмирал. — В голосе Кая не было ни малейшей издевки. — Прикажете выбрать место для школы?

— Давай. Можешь забрать себе вот эту старенькую луну, — Торн указал на древнейший искусственный спутник столицы, Муну. — Там при императрице Оуэн сидел. Может, там что-то метафизически интересное. Или бери обратно земли Храма, отстраивай комплекс, империя профинансирует это дело. Детей тебе привезут сюда.

— Детей? — для Кая это было что-то новое. Или он хорошо играл.

— Учеников Оуэна, Гетера и прочих злыдней Её Величества. Тех самых талантливых, о которых ты говорил. Императрица их тоже искала, и даже кое-кого нашла. Скажи, — Торн встретился взглядом с Каем, надеясь, что в его собственных глазах не мелькнёт след страха, воспоминание о пережитом видении смерти, — с Гетером ты сработаться бы не мог?

Кай Оками не ответил. Неожиданно Сигурдотир пришла ему на выручку.

— С Гетером не сработается никто, сэр. Он чернушник, у него это серьёзно.

Теперь удивился и адмирал. У остальных не серьёзно, что ли?

— Он режет детей в жертву Тьме, сэр. Довольно много, по ребёнку каждый квартал. Из тех, что отсеиваются в орденской школе.

— Я слышал подобное и об Оуэне, — заметил Торн. — Это точная информация?

Когда он был при дворе — боги, как же давно это было! всего одиннадцать-двенадцать лет... — имперский Орден Прямого Пути ещё не практиковал человеческих жертвоприношений. Или он, иностранец, чужак, тогда не узнал об этом? Ему забыли сказать?

— Точная, сэр, — Йелена передвинула виртуальную папку со своего комма на адмиральский стол. — Вот доклад. Если бы Гетер явился сюда сейчас, я бы его первым делом арестовала. Или сразу ликвидировала. Потому что его целью, несомненно, было бы убить вас или взять под свой контроль. Не так, как Мэй Сиюань попыталась сделать — простите, сэр, да, я знаю — а как марионетку. Захватить власть. Во имя себя самого. Такие, как он, недоговороспособны.

— Поэтому вы убили Оуэна?

— Среди прочего, сэр. Он активно мешал.

— Чему? — не глядя на Сигурдотир, тихо спросил Кай Оками.

— Делу спасения государства.

— А если бы не мешал, а, наоборот, помог, мог бы и дальше резать детей? — спокойно спросил Кай. — И вы, адмирал, попросили бы меня с ним работать?

В его голосе не было осуждения, возмущения и угрозы. Ему было просто важно знать факты.

— По странному совпадению, любители жареной человечины для государства обычно вредны, — осклабилась Йелена.

— А дети этому государству нужны в других целях, — добавил Торн. — Однако убьём прямо здесь любые иллюзии: ты выполнишь, какой бы приказ я ни отдал. В том числе и работать с враждебным орденом, если будет надо.

В этот момент Ланс Герион, сообразительный, как всегда, поднялся и переставил на стол с тележки ещё два подноса с едой и напитками.

— Воды, сэр? — спросил он.

— Сока.

Молодец, Ланс. Они стали есть и пить, как ни в чём не бывало. Йелена чутко присоединилась, и через минуту Кай тоже отправил в рот половинку абрикоса. Атмосфера разрядилась.

— Обратно к нашим ОТФ и ООС. Йелена, где Гетер сейчас?

— Скрылся, узнав о конце Оуэна. Растворился в космосе, — она пожала плечами. — Увы, его след я пока потеряла. Но мы спасли часть детей из школы — которые не разбежались и не погибли. Они здесь, в столице, в клинике ИСБ. Некоторые в плохом состоянии. Их всего двенадцать.

Торн бросил взгляд Каю. Тот опустил веки, соглашаясь. Да, я буду с ними работать. Дети, искалеченные изувером... У Торна вдруг возникли сомнения, хватит ли педагогического таланта Кая Оками на этот подвиг. Придётся хватить.

Кай безмятежно ел фрукты.

— Сэр, вы сказали... ОТФ и ООС?

— Орден туполобых фанатиков и Орден отмороженных социопатов, — Торн ухмыльнулся. — Никогда не слышал?

— Так называли наш Орден и ваш, Оками-сан, — сказала Йелена. — Преимущественно в виртуальных сетях, в первые годы правления императрицы. Аббревиатуры сейчас ушли в прошлое. Может быть, оживут.

Кай улыбнулся.

— ОТФ? ООС?!

И он рассмеялся.

...

...

— ...С Гетером исчезли несколько подростков, выпускников школы. В том числе его сын. Этих вряд ли удастся приставить к полезному делу, даже если мы их найдём.

— Кто сейчас жив ещё, Йелена? — спросил адмирал. — Из ордена социопатов?

— Ученицы Её Величества, не погибшие вместе с нею. Инес саэ Лао и Сири Гишма. Люси Чен Боуи тоже. И Нив Уэллан, — Йелена кивнула Каю. — Лао, Гишма и Боуи также скрылись, у них свои планы.

— Возрождение Ордена?

— Продолжение, скорее, — Сигурдотир пожала плечами. — Орден Прямого Пути отнюдь не погиб, адмирал. Гибель Её Величества — катастрофа, но она не смертельна. Великий магистр рано или поздно умирает, Орден остаётся. Зачистка таких, как Гетер и Оуэн, даже выгодна. Оками-сан нанёс нам тяжёлый удар, но мы оправлялись от худших.

Наш Орден. Мы. Йелена — мирской аколит Прямого Пути. Как и я.

— А вы не носите пайцзу, — заметил адмирал.

— Вы тоже, сэр.

Потому что будущий император не может быть членом ООС. Или ОТФ, допустим. Как и начальница его СБ. Исторический момент не велит.

Великий магистр и единственный член ОТФ Кай Оками невозмутимо пил из пиалы красный чай.

— Из ваших кто-нибудь жив, Кай? — мягко спросил Ариан. — Кроме тебя и Бао.

— Да, сэр, есть кое-кто. Но они... — Кай замешкался. — Непригодны к работе. К такой, как здесь. Вообще.

— Ты уверен? Их больше не от чего защищать. Под моей властью верным гражданам репрессии не угрожают.

Но Кай покачал головой.

— Увы, сэр. Они... как эти дети в клинике. Истощены, больны. И уже немолоды, не оправятся так легко. Если бы кто-то из них был дееспособен, он был бы в Сопротивлении, как и я.

Или не был бы, если бы был с тобой не согласен и мог помешать твоим планам. Касательно лично меня, например. Адмирал встал из-за стола и прошёлся по кабинету, чтобы размяться. Он отдавал себе отчёт, что не спит четвёртые сутки. Бороться с усталостью на ногах было легче.

— Йелена, подберите для лаборатории персонал. Особое внимание на их лояльность. Кандидаты, обиженные на оба ордена, на империю и повстанцев одновременно, на результаты гражданской войны, на вас, меня, на семью Оками — сразу в корзину. Орда, увы, не состоит из одних только рукоголовых монстров, она не настолько враждебна жизни, чтобы кто-нибудь упрямый не мог предать в её пользу. Комплекс лаборатории на Титане-1 — ваша задача, генерал. Организуйте как нашу флотскую базу сверхмалого типа, её легко оборонять. Оками-сан — тропы времени. Надприродная безопасность от орды и прочего. Вы с Нив и Бао, других ведьм у нас пока что нет. — Кай намеревался что-то возразить, но Торн не дал ему слова: — Не говорите сегодня с Бао, я сам ему сообщу. Помню, что вы не ладите. И... Кай, у вас есть плащ с символом Ордена Храма?

— С Кругом Света? Нет, сэр. Только чёрный, этот.

О как. У парня только один плащ. Легендарный герой повстанцев, шесть лет наводивший на офицеров империи страх и ужас — нищий.

Тут адмирал Торн вспомнил, что у него самого всего четыре комплекта одежды, причём два из них — униформа. И никаких сокровищ, никаких богатств. Всё, что награбил и собрал за годы флот — собственность флота, империи. Не его.

— Напечатайте на нём символ. Завтра мы с вами пообщаемся с СМИ, продемонстрируем им запись атаки сегодняшней ночью и, думаю, даже труп монстра — замороженный, конечно. Я вас и Нив представлю как хранителей столицы и всей империи от ордынских агентов-чудовищ. Имперские рыцари, так мы вас назовём. Она тоже наденет орденский символ. Встанете рядом со мною, справа и слева. Сможете заодно объявить о своей помолвке.

Оками оторопело глядел на Торна, а потом уголки его губ как бы сами собой сдвинулись и образовали улыбку. Юность мгновенно вернулась к нему, мастер Храма словно бы превратился в мальчишку. Светился, сиял. Голос его был тих от счастья:

— Это приказ, сэр?

Вон оно что...

— Нет, Оками-сан. — Торну тут же стало жалко парня, но он продолжил: — Я мог бы отдать такой приказ. Это было бы политически выгодно, но всему есть предел. Я не вмешаюсь насилием в вашу личную жизнь, как вы с сестрой вмешались в мою. Хотите Нив Уэллан — уговорите её. Ухаживайте за ней честно, соблазните, как мужчина женщину. Начинайте хоть сейчас, Кай. Вы свободны до утра. Йелена, если у вас всё, вы тоже. Ланс, вы останьтесь.

— Да, сэр. Честь имею, сэр, — Кай поднялся, изрядно отрезвевший. Вместо того, чтобы идти, однако, он протянул руку к Гериону. — Мой меч, генерал.

Герион молча отдал ему железяшку.

Кай вышел.

— У меня не всё, сэр, — сказала Сигурдотир, — ещё текучка...

...

...

Йелена полагала, что Кай Оками отправился в атрий, оттуда — в сады, а оттуда куда-то исчез. Так ей показывала система слежения, и когда храмовик внезапно заступил ей дорогу в сотне метров от адмиральского кабинета, ей на мгновение стало нехорошо. Йелена остановилась. Оками-младший стоял и смотрел на неё в упор — как когда-то его отец, только хуже. Холоднее.

— Пожалуйста, — вежливо сказала она, подаваясь в сторону и указывая назад. — Если вы с адмиралом не договорили — ...

Оками покачал головой и указал ей в атрий.

— Я к вам.

— После вас, — она не торопилась оставлять его за спиной и приготовилась отразить возможный удар.

— Пойдёмте вместе, — сказал он неожиданно мирно и ступил меж колонн.

В атрии было почти темно, лишь у фонтана и на ведущей к нему тропе горели свечи, да мягко светилась трава. Кто-то с характерными звуками страсти возился в кустах. Йелена знала, что это некий мерсианский экс-сенатор — теперь всего лишь нефтепромышленный магнат — с постоянной любовницей-туки. Оками повёл рукой, и парочка стихла. Заснули... то есть Йелена на это надеялась.

Кай ступил на клумбу. Прямо на траву, и это во дворце. Быдлище деревенское. Примятые травинки засветились сильнее, как всегда, если их повредить. Оками стоял и играл с колышущимся на стебле высоким цветком ночной розы. Сорви ещё тут что-нибудь...

— Вы много знаете об адмирале Торне, Йелена-сан, — задумчиво произнёс он.

— Я обо всех много знаю. Это моя работа.

Она попыталась улыбаться приветливее. Как и Торн, она могла защитить свой разум от надприродных атак, но была не уверена, что её защита выстоит против Кая. Против его отца она бы не потянула.

— Больше, чем я сам, — продолжал он, будто не услышал. — А уж я знаю о нём немало, поверьте.

— У вас есть вопросы?

Она могла с ним поделиться информацией. Это было бы начало. Что-то же ему нужно, как каждому существу — ...

— Нет, Йелена. Есть ответ. — Он повернулся к ней, резко, в неверном ночном свете, но всё же с лицом гораздо старше своих двадцати трёх лет, почти лицом старика. — Вы убили Оуэна, собирались убить Гетера. Убрали практически весь министерский совет, кроме тех, кто лизал вам пятки. Вы тысячи людей убили, не делая разницы между империей и собой. Империя — это вы, ИСБ, Йелена Сигурдотир. Всех, кто мешает, вы убираете в морг. Вам приходило в голову и его убрать? Адмирала Торна?

— Что... — Что вы несёте, хотела сказать она, совсем идиот? Мальчишка! — но Кай шагнул к ней, и Йелена отступила на шаг.

Нога увязла в песке.

Свет. Жара и свет. Она крутнулась вокруг себя. Марево, сушь и дюны. Гигантские, океан песков.

Иллюзия. Небо было жёлтым. Ветер трепал её форму, волосы, задувал под одежду песчинки. Дюны двигались, медленными волнами, цунами испепелённого кварца. Их непокой угадывался даже за секунды. Ветер гнал их, стачивал слой за слоем с их гладких вершин. Сколько я здесь пробыла? Минуты? Часы?

— Это Гешу, мой мир. Познакомьтесь.

Оками стоял в объятиях ветра, закутанный в свой покров, тёмный пустынный странник.

— Ваши трюки меня не пугают, — сказал Йелена. — И не такое видала. И делала.

— Вы много сделали злого, Йелена-сан.

Голос был другим, знакомым.

— ...Оками-сама?

Нет, показалось. Это Кай. Или всё-таки Гэн? Лица было не видно под покровом. Тень, или что-то чёрное, как ожог.

Наваждение.

Надо взять себя в руки.

— Однажды вы арестовали Торна. Мой отец и вы. Пытали его в подземелье, мучили, как живодёр скотину. Он не говорил мне, я сам узнал, — Кай постучал себе пальцем по лбу, всё-таки это был Кай. — Он вас простил, работает с вами вместо того, чтобы расстрелять. Почему?

— Он не дурак, в отличие от тебя, — сказала Йелена.

— Почему вы его пытали? С какой такой целью? Вот что мне не даёт покоя. Когда пытаете наших, это хотя бы ясно. Но Ариан Торн? Зачем мучить верного человека, который пришёл служить вам по доброй воле?

— Найди ответ сам. Или спроси его, адмирал ответит.

Йелена заправила за ухо выбившуюся из хвостика прядь и сложила руки на груди. Ветер тут же бросил эту прядь обратно ей в лицо. Йелена стояла, воплощённое упрямство.

— Боюсь, что да, — сказал Кай. — Я начинаю понимать, действительно. Смысл пытки. Смысл империи как таковой.

— Когда поймёшь, пойми ещё раз, — она криво улыбнулась. — Потрать время и всё обдумай как следует. Поживи с моё там, где я.

Будь как я, и будь — я. В этот момент ей казалось, будто вместе с ней говорит нечто гораздо большее, старшее, чем она, то, что важнее всего. Будто бы это нечто в каком-то смысле она и есть.

— Пожил, — сказал он, юноша и старик. — Понял. Я не оставил бы от вас мокрого места, Йелена-сан, от вашего государства и идеалов, если бы у меня был какой-то выбор. Хоть какой-нибудь.

— Никакого выбора нет, — тот голос, который был и она, продолжал говорить. Йелена торжествовала. — Его не было никогда. Только империя или хаос — я или смерть. Ты убил императрицу — скоро будет коронован император. Или предай опять, иди к орде, служи всеобщей гибели, молись тому, что хуже смерти. Жизнь — это я, только я. Храмовики, много веков служившие сенату, знали это. Государство — формация Света, а не формация Тьмы, о убийца Кай.

Он согласно кивнул:

— А кроме того, вам это просто нравится. Пытки. Приятно топтать человеческое достоинство, смотреть в искажённые болью лица, да? Усиливает величие государства.

— Я бы тебе показала, насколько, милый, если бы у меня был какой-то выбор, — нежно сказала Йелена. — На тебе четыреста пятьдесят тысяч смертей, полмиллиона солдат и граждан. Любой из этих людей стоил больше тебя, намного. Когда я думаю о том, что ты помилован и на свободе, кажется, я могла бы пытать тебя целый год за каждого из убитых. Четыреста пятьдесят тысяч лет, и мне бы не надоело.

— О, да. Это интимнее, чем секс, — согласился Кай Оками. — Вы не пытали Торна собственными руками, но руки чесались, да? И не только руки. Он был любовником императрицы, заполучить его иначе вы не смели — только так. Вы пробыли с ним эти трое суток. Пытались лечить его раны — даже это вы никому не отдали. Вы это сделали плохо, Йелена. Он весь в шрамах. Вы не умеете делать добро. Идёмте.

Он взмахнул рукой, и они оказались в воздухе, высоко над пустыней. И очень вовремя: внизу, где они только что ругались, в песке шевелилось что-то. Что-то большое.

— Это дайдан, — донёсся голос Кая. — Он тоже интересный, но я не его вам хотел показать. Вон там, у скал...

Он потянул её за собой — снова вовремя. Снизу взметнулось что-то, словно облако шрапнели. Сбивает добычу. Йелена вспомнила, что такое дайдан.

Рёбра скалы казались острыми даже сквозь подошвы сапог. И горячими. Ущелье белело зыбким песком. В нём была воронка, она уходила куда-то вглубь почвы. У входа в ущелье, подальше, лежало что-то круглое и крошечное с высоты.

— Один мой троюродный родственник так попался, — сказал Оками. — Продал раскам даки — что-то вроде мучных галет — только они были порченые. Для них — яд. Он об этом знал. Раски его поймали...

Кай указал на кругляш, и картинка приблизилась, будто в голограмме.

Человеческая голова.

— Когда они тебя закапывают, есть два выхода. Либо сидишь очень тихо и умираешь под солнцем, надеясь, что кто-то тебя случайно найдёт. Это мучительно, смерть от солнца, да и не быстро. Или орёшь, пытаешься привлечь внимание. Тогда...

Он указал в ущелье.

Воронка двигалась.

— Абадд. Он чует вибрации, звук, ползёт к тебе. Под тебя.

Воронка перемещалась к голове в песках.

— Падаешь прямо в пасть, — сказал Кай. — Абадд — странное существо, его будто выдумал какой-нибудь Тёмный магистр. Чет Кейн, например, или мой отец. Он не убивает сразу, в нём как бы связь жизни и умирания. Медленно. Очень. Там как в аду.

Не доползя до закопанного на три метра, воронка внезапно обмелела, закрылась и ушла вглубь.

— Мне рассказал один человек, которого я туда бросил, а потом позволил спастись. И мой троюродный дядя, он тоже. Хотя он не очень-то связно потом говорил. Мы его вытащили с друзьями, он бы не вылез — остался без рук и ног, языка у него половину отъело. Но насчёт ада я понял.

Песок вокруг головы казнимого накренился в стороны и взметнулся облаком. Паххх!

И всё, нет ничего.

— Раски если кого закапывают, то обычно там, где живёт абадд. Они знают эти места. И за дело, по мелочам не казнят так. Йелена? Если вы убьёте адмирала или причините ему зло, я привезу вас на Гешу — физически, а не так, как сейчас — и закопаю в этом ущелье. Буду вот здесь стоять и смотреть.

Приятного аппетита, подумала Йелена — то ли абадду, то ли Каю. Надо же, рыцарь Света. Родственная душа! Как его отец.

— То же самое, если причините зло моей семье и друзьям.

— А остальных что, можно? — Йелену разбирал смех.

— У расков есть присказка — "делай, от чего не можешь удержаться", — ответил Оками. — У них это красивее звучит, ритмично. Но не советую не удерживаться слишком часто. Адмирал простил вам собственные муки, но за кого другого, глядишь, велит вас казнить. С удовольствием это сделаю собственными руками.

— Не сомневаюсь.

Оками столкнул её со скалы.

Она оступилась и раздавила полпяди травы на клумбе. Толстые сочные стебельки хрустнули, сок замерцал, пролившись на землю, как нелюдская кровь. У некоторых алиенов кровь светилась, при допросах за этим надо было следить. Придётся сменить обувь, а то буду оставлять следы, решила Йелена.

— Дайте-ка ваш номер комма, — Кай так и не сорвал себе цветок, он вертел в пальцах только один лепесток ночной розы, уже увядший. — Раз мы теперь работаем вместе, он может мне вдруг понадобиться. Сообщу что-нибудь.

— Один — четыре нуля — одиннадцать. Загляните в виртуальный профиль ИСБ, там сразу первым делом памятка для граждан, в каких случаях звонить. Выберите себе подходящие пункты.

Йелена протянула руку и забрала у него лепесток, сама не соображая, зачем. Что мы только что делали? О чём речь, где были?.. Она встряхнула головой. Память будто присыпало песком.

Ах, точно.

— Адмирал Торн необычный человек, — сказал Кай. Кому рассказываешь, парень? Будто я не знаю. — Он создаёт возможности. Хорошие. И прекрасные, даже. Я думал, это я так делаю, я создаю и открываю заново — республику, любовь, свободу, истину и свет. Свет это делает через меня. Но все эти чудеса почему-то потом приводят... в абадд, представьте себе. И даром бы только меня одного... Четыреста пятьдесят тысяч, помню, и сам я принял бы кару. Но миллиарды, триллионы жизней... — Кай обхватил себя руками, как на морозном ветру. — Слишком много зла. Когда же он принимает решение, произносит слова — возникает возможность. Как для меня и Нив, только что. Это лучше, чем раньше. Как будто новая вселенная рождается из слова, в ореоле света.

Ты бредишь, Оками-сама, приди в себя. Грёбаные храмовики, вечно они вот так — многозначительности, метафоры. Пафос, вот где их истинный бог.

— Триллионы? — Он что, и животных тоже считает? Сама Йелена Сигурдотир никогда не задумывалась о масштабе грядущих потерь от орды. Вернее, она их даже просчитывала по разным моделям, но количество жизней подданных при этом не было главным. ИСБ считала в мирах, в кораблях, в ресурсах. В солдатах. — Сколько триллионов?

— От нескольких сотен... до вообще всех.

Она почуяла новую опасность и решила прижечь её на корню.

— Вы думаете, теперь, когда мятежники сдались, жертв больше не будет? Война эта будет ужасной, как ни готовься. Возможны триллионы мёртвых, Ариан Торн потерь не отменит. Он же не бог.

— Я знаю, что погибнут очень многие. Но — они будут сражаться, мы будем, все вместе. — Кай свёл ладони в замок. Я буду как ты, буду — ты. — Они будут знать, за что и зачем, и погибнут достойно. Не так, как со мной. И — у него будет меньше мёртвых. Во много раз.

— Ага. — Что на это было сказать? — Я согласна. Кай, поразмыслите вот о чём. Если человек берётся вести за тебя такую войну — тем более выиграть — и ты про него ничего не знаешь, это может оказаться кто угодно, вплоть до вражеского эмиссара, как те двое со скрытыми щупальцами — может быть, стоит его проверить? Если человек не может выдержать и трёх суток форсированного допроса — пыток в лёгкой форме — как он сможет вынести напряжение величайшей войны нашей эры, да ещё в роли полководца? Утраты и неудачи, соблазны власти над таким огромным флотом? Просто лишение сна, например? А если он попадёт в плен ко врагам?..

Кай помрачнел, и Йелена быстро сказала:

— Я не пытаюсь оправдать собственные преступные вкусы. Преступные, да, признаю. Я жестока, это моя природа. Но это ведь не значит, что других мотивов нет. Подумайте над этим. Найдёте что возразить — я вас выслушаю.

Она отправила лепесток розы в рот, повернулась и покинула атрий.

— Абадд остаётся в силе, — сказал Кай ей вслед.

А как же.

— Хорошо будет снова с вами работать, Оками-сама. Эти четыре года мне вас не хватало.

...

...

— Что скажешь?

— Что вам надо спать, адмирал. Да только времени нет, вот-вот прибудет посольство илан. Возможно, несколько крейсеров. На случай сюрприза — ...

— Про Кая Оками, Ланс. Как ты забрал у него оружие?

— Потребовал, он и отдал, сэр. Но поглумился надо мной сначала, не без этого.

— Как ты его оцениваешь в целом?

— Как смертельную угрозу абсолютно всем. Он даже своим близким не принесёт счастья, судя по... —

За прошедший час мнение генерала Гериона о Мэй Сиюань несколько изменилось и менялось тем дальше, чем больше он о ней думал. Мало того, что она спала как убитая и не проснулась ни от выстрелов, ни от разговоров... Нет, собственно, именно в этом дело. И в том, как брат её игнорировал. Лежит она — и пусть лежит себе, инструмент такой. Кукла. Герион начинал сомневаться в том, что эта женщина несла ответственность за свои слова и поступки. Его ожесточение таяло и отчасти сменялось жалостью. Злость же на Кая Оками росла. И страх.

— Ты меня осуждаешь?

— Тьма упаси, адмирал. Я не понимаю его. Он же вроде как друг Джона Рау. Что он себе думает, как представляет такое семейное счастье — ...

— "Тьма упаси"... Скажи, ты тоже втайне из Ордена, хотя не носишь пайцзу?

— Нет, сэр, моё досье полное. Я просто нахватался. Однажды, ещё до отлёта с вами на приграничье, к нам на флотский корпоратив зашёл Оуэн, этот горе-пророк. Он ведь учился в академии флота и начинал как военный. Имел право быть там. Ел с нами, пил, вроде как проповедовал. И прорицал. Мы задавали ему вопросы, получали ответы. Довольно внятные.

— И что он напрорицал?

— Что империя наш единственный шанс. Что без неё галактике конец, накроется пиздой. Он так и сказал — мол, пизда галактике. Простите, сэр. Он был уже изрядно пьян, в тот момент все были пьяны. Кое-кто смеялся.

— Ха-ха.

— О, да. Особенно теперь... Он сказал — и потом я ещё читал у других — что религии левой руки, вера Тёмных, всегда предпочтительнее, чем Свет. Тьма причиняет зло ради выгоды для себя, включая также и удовольствие от мучительства, но только Светлый способен терзать тебя для твоей же собственной пользы. Чтобы спасти твою душу. Неважно, что ты не хочешь спасаться, Свет принимает решение за тебя. Лишает свободы выбора. Этот мятежник вас мучил, когда я вошёл, сэр. Я видел. Тоже для вашей пользы?

— ...Он хотел мне что-то показать. И показал. Я не хотел это видеть, а это важно.

— Он пытал вас. Чтобы вы что-то осознали — вариант душеспасения. Был бы он приличным человеком, сказал бы словами, это всегда работало с вами, сэр.

— Спасибо, Ланс.

— Не за что, адмирал. Он опять это сделает, если сможет. Он невероятно опасен. Я помню досье. Кай вырос на краковой ферме, в пятнадцать пытался попасть во флот. Не взяли, сказали прийти через год. Но он не пришёл, хотя до того мечтал быть солдатом. Сорвался в космос сам и превратился — в это. Затем под конец войны ему что-то, видимо, померещилось — что и Оуэну, должно быть. Кай Оками покинул мятеж и полгода провёл у Её Величества. Не как заложник, как ученик. А потом убил её.

— Мы этого не знаем.

— Он или его сестра, адмирал, больше некому. Сестра под его контролем, полностью или частично. По ходу дела он, видимо, и отца убил. Хотя это бы я ему не поставил в вину, все мы прекрасно помним Оками-сама... Потом Кай опять сражается за мятежников, которые делают вид, что у них кратковременная амнезия. Или она в самом деле у них случилась, это меня бы не удивило, сэр. Потом возвращаетесь вы, наш флот. Кай пытается вас погубить, планирует, интригует. Вдруг ему снова что-то помстилось, и вот — сдача флота Итриулан, мятежу конец. Финиш! Кай свёл вас с этой иланкой, так, сэр?

— Он навёл мостик для переговоров.

— Для вас — так. Для Итриулан... Он мог её принудить.

— Не думаю. Убеждал её я, а не он. И мне пришлось постараться... Когда Кай Оками сорвался в мятежники, это было не сдуру, Ланс. Его позвала сестра, которой он тогда даже не знал. Они нашли друг друга через пропасти световых лет. Кай пришёл ей на помощь.

— Представим, сэр, что ему снова что-нибудь привидится.

— ...Я об этом думал.

— Мы можем себя как-нибудь обезопасить?

— Если надумаю что-нибудь, я тебе скажу.

...

— Можно ещё вопрос, сэр?

— Хоть два.

— У него к вам что-то личное.

Как и у тебя, Ланс.

— Это не вопрос.

— Вы простили ему смерть Её Величества? Окончательно? Так и будет, убийца не будет покаран?

Она бы этого не хотела. Смерти мальчишки, своего ученика. Я знаю.

— Не стоит жертвовать живыми ради мёртвых. В особенности теми, кто настолько нужен.

— ...

— Запомни это. Если я погибну — буду убит или вдруг умру от инфаркта — флот остаётся в твоих руках, как условлено. Вот добавочная инструкция: Каю Оками ты мстить не будешь. Что бы он со мной ни сделал. Будет меня пытать, убивать — неважно. Он должен остаться жив и дееспособен. Это приказ.

— Да, сэр. Но почему?

Не стоит жертвовать живыми ради мёртвых, Ланс.

— Потому, что если войну с ордой мы всё-таки проиграем, он сможет за нас отомстить. Ужасно, так, что в галактике не останется ничего живого — но мы, живые нашей галактики, к тому времени будем уже мертвы. Наше место займёт орда. Он прикончит её усилием воли. Я на это не способен.

...

...

— Касательно завтрашнего суда — всё остаётся в силе, сэр?

— Теперь — тем более.

...

Над столом зажглись огоньки звонков.

— Явились иланы, сэр, — сообщил флагман. — Только один корабль, крейсер "Илиджеван". Это флагман флота провинции. Сигналы договорные, праздничные.

— Крейсер "Илиджеван" — позволение пристать к имперскому флоту, — скомандовал адмирал, — по левому крылу, внизу и сзади. Соблюдайте церемониал.

Он открыл второе окно связи.

— Адмирал Торнэ, — сказала Итриулан, приветствуя его поднятием гребня и век. — Будущее становится настоящим. Глас совета эйстаа, счастливая дочь Лааверуа, матери тысячи дочерей, прибыла, как гласила договорённость, чтобы передать вам поклон и клятву расы иланэ. Императрица Рив Гэллар мертва. Восстание завершилось. Да здравствует император Ариан Торнэ. Да воцарятся в империи справедливость, мир и закон!

4. Эпилог: Возвращение пуль

Генерал Джон Рау, герой Сопротивления, супруг Мэй Сиюань, зять и друг Кая Оками, идол бедной республиканской молодёжи, надежда галактической демократии, и так далее, и тому подобное встретил утро новой эпохи в борделе. Проснулся он от того, что кто-то завёл ему руки за спину и застегнул наручники.

Из заведения мадам Арольд его конвоировали впятером — два спеца-эсбэшника, мужчина и женщина, двое молодых боевиков в гражданском, сильно смахивающие на Тёмных магистров, и анонимный флотский офицер высокого ранга в боевых доспехах. Джон не успел рассмотреть знаки отличия этого имперца, но, кажется, генерал. Коллега. Паника в голове Джона Рау быстро уступила место смеху.

— Вы меня с шурином перепутали, господа. Я не супергерой, а всего лишь лучший пилот галактики. Парень, которого вы ищете — Кай Оками. Это его империя арестовывает всей армией и каждый раз неудачно.

Его не ударили, даже не подтолкнули. Холл верхнего этажа с выходом на стоянку был пуст, только мадам Арольд провожала гостя, старая и безупречно отважная, в шёлковом жёлтом халате. Одна из дверей в апартаменты сотрудниц была приоткрыта, в щели блестели отчаянные глаза на оливковом личике туки.

— Пока, Таэль, — бросил девушке Рау, — не плачь, я вернусь. — Он вовсе не чувствовал такой уверенности. — Прощайте, мадам. Если что, не поминайте лихом.

— Никогда, капитан, — мадам Арольд поклонилась. — Держитесь вашей удачи.

Она могла быть той, кто навёл на него имперцев, но Джон так не думал. Как все лидеры Сопротивления, после капитуляции он постоянно был под колпаком.

На стоянке ждал автозак. Второй автозак уже поднялся в воздух и встраивался в поток транспорта, ведущий к Восьмому кольцу. Марди Че Вилья, значит, тоже арестован. И его команда, взяли всех. Джон надеялся, что у партнёра хватило ума покинуть бордель ещё ночью, а не ложиться спать по соседству с одним из злейших врагов империи в день её, империи, окончательного торжества, но Марди был Марди.

Его посадили на скамью автозака, дверь захлопнулась, и машина тут же стартовала. Небольшой ладный тип в форме спецназа ИСБ, который в борделе надел на Джона браслеты, поставил на ноги, а потом невозмутимо застегнул ему штаны и накинул на плечи куртку, сел напротив, остальные по бокам.

— Прямо на Лобное место? — спросил Джон Рау. Он не чувствовал страха, но вполне допускал, что туда-то его и везут.

— Пока нет. Нам недалеко, мистер Рау.

Спецназовец поднял маску.

Знакомый... Но имя всплыло не сразу. Среднее, серенькое лицо светлокожего человека, глаза без цвета и выражения, с готовой прорваться яростью в глубине зрачков. Один из кумиров столицы, звезда ИСБ и звезда реалити-шоу. Смотрит, как дуло бластера...

— ...Джин Ауэ?!

— Это я.

Тихий, чуть ли не подобострастный голос. Кроме бластера, на бедре у эсбэшника была кобура с огнестрелом. "Буран-7". Не очень мощный патрон, не убивает сразу, если правильно попасть. Оружие для боевых задержаний. Ауэ, как и его коллега, носил скрытый арсенал оружия, оно угадывалось под доспехами и униформой.

Плохо. Очень плохо. Зачем использовать телезвезду, если не для очередного шоу? "Станьте непосредственным свидетелем казни мятежников и террористов! 24 часа с Джином Ауэ, лайв! Без перерывов на рекламу!"

Джону представилось Лобное место, волна репортёров и камер, трупы друзей.

Жены.

Он рванулся безмысленно, в панике. Отнюдь не бесперспективно. Попал бы коленом в горло кому другому, но Ауэ был готов, его кулак в перчатке ждал атаки. Джон осел обратно на скамью. Он кричал бы от боли, если бы мог вытолкнуть из лёгких воздух.

Что-то кольнуло в шею. Боль ушла и сила мускулов вместе с ней. Релаксант.

— Спокойнее, Рау, — сказал вихрастый рыжий магистр. — Расслабься, мы тебя не в морг везём.

— Пока что, — заметил генерал флота. — Кстати, приехали.

Из автозака его тащили Ауэ и его коллега. Джон не мог поднять голову и осмотреться как следует, но краем глаза заметил сзади второй автозак. Гранитное здание, круглое, с колоннами и барельефом по фронтону. Миля, не меньше, над уровнем почвы. Внутри было прохладно. И репортёры в холле, камеры, да. Оживлённо. Его провели боковым коридором. Никто не видел.

— Добро пожаловать в Третий имперский окружной суд, Рау. — Джин Ауэ усадил его в офисное кресло в пустой комнате перед огромным, во всю стену экраном, сковал наручниками за спинкой, сел с пистолетом в угол спереди и слева. Матёрый, недоверчивый оперативник. Телешоу с ним были сенсационными, пафосная имперская пропаганда, однако умения Ауэ были реальны, это было видно каждому хоть с каким-то опытом. Вторая спецназовка расположилась где-то сзади. Флотский сидел у стены, храня свою анонимность.

Стена-экран ожила.

Точно, суд.

Марди и трое его людей — Бянь, Мо и Корсо, пристёгнутые к скамье подсудимых. Рядом с ними растерянно хлопал глазами человек в серой форме имперского таможенного офицера. Он что-то спрашивал у охраны, спецназовцев ИСБ, молчаливых, как истуканы. Место судьи ещё пустовало. В глубоком кресле в экспертном углу сидел какой-то старик, которого Джон смутно помнил. Длинные космы, белые, светлый прикид, военные сапоги. Словно старый мастер храмовиков, если бы кто-то из них выжил, но беспробудно пил и ширялся все эти двадцать семь лет.

Мастер храмовиков.

Тор Бао.

Так возвращаются пули. Джон знал его с детства, благообразное надменное лицо на обложках журналов политобозрения, которые он тайком от семьи и друзей любил рассматривать, но так и не отважился читать открыто. С мастером Бао тогда ещё что-то случилось, Джон не мог вспомнить, что. Но жив, оказывается. Многие живы.

В зал суда вошли оба тайных магистра, рыжий и его смуглый спутник с пропастью в пустых глазах, который всю дорогу не произнёс ни звука. Они расположились на пустой скамье помощников прокурора, напротив Бао, соблюдая к нему уважительную дистанцию.

— Свидетели, — сказал флотский генерал. — Процедура упрощена, конечно, до крайности, но остаётся в рамках закона.

Джон Рау почти узнал его искажённый шлемом голос. Узнал бы точно и потребовал бы объяснений, но тут судейская дверь отворилась, и два серых, будто каменных судебных дроида идеальным хором огласили:

— Встать! Суд идёт!

Это был прокурор. За ним следовала судья Ин Ши.

Джон Рау слыхал о ней кое-что. Ему стало страшно.

...

— Гражданин Марди Че Вилья, граждане Ив Корсо, Дон Мо и Яро Бянь, полковник имперской таможенной службы Чем Эйкин, вы находитесь перед Третьим окружным имперским судом. Гражданин Че Вилья, вы обвиняетесь по статьям имперского уголовного кодекса номер 228.2, 210 и 291.2, соответственно, в двадцатидвухкратной контрабанде крупных объёмов наркотиков особо опасных категорий 3, 4 и 5 по Имперскому уложению о контролируемых веществах, в организации преступной группы с целью таковой контрабанды и в подкупе имперского таможенного офицера с особо опасной целью. Граждане Корсо, Мо и Бянь, вы обвиняетесь по статьям 35 и 228.2 соответственно в преступном сговоре с целью упомянутой контрабанды наркотиков под руководством гражданина Марди Че Вилья и в собственно таковой контрабанде. По пункту о подкупе Марди Че Вильей имперского таможенного офицера вы проходите как совиновные свидетели. Полковник Чем Эйкин, вы обвиняетесь по статьям 228.2, 290.2 и 2.2 соответственно в соучастии в вышеупомянутой контрабанде наркотиков, в получении взятки в крупных размерах и в нарушении имперской присяги. Я вам не завидую, полковник. Господин прокурор, начинайте.

...

...

— Обвиняемый лжёт.

У Тора Бао был мягкий голос, как масляный. Он не изменился со времён республики, этот голос. Единственное, пожалуй, что в мастере Бао не изменилось. И его надменность, она всё ещё сквозила в изъеденных судьбой чертах.

— Подтверждаю оценку мастера Бао, — сказал рыжий Тёмный. — Марди Че Вилья солгал в ответ на вопрос прокурора.

— Нет... — безропотно сказал Марди Че. Но сказал он это не им, надприродным свидетелям, живым детекторам лжи и правды, не суду и не судье. Он это сказал своей ситуации. Надежды у Че теперь почти не было, Джон Рау видел его лицо. Лицо погибающего человека. Так быстро.

Нет, сказал себе Джон, нет, Марди, приятель, не дам я тебя повесить.

— Герион... Вы осознаёте, что нарушаете договор? И что вам очень сильно прилетит — не от Торна, так от наших?

Генерал Ланселот Герион — а это был он — покачал головой.

— Нет, капитан Рау. Наш договор гласит, что мятежники, то есть вы, получают амнистию за действия, предпринятые против законных властей империи. То есть, за непосредственно сам мятеж. Договор не гласит, что вам прощаются уголовные преступления против мирных имперских граждан, тем более такие, которые вы планировали уже после капитуляции вашего Сопротивления и заключения самого договора. Как, например, контрабанда крака, которую вы обсуждали ночью в борделе.

Разговор давался Джону тяжело, губы слушались плохо. Его терзали сомнения касательно собственной судьбы, но он не собирался бросить Марди на растерзание.

— Бросьте, Герион, будущий император только что разрешил наркоту. Пока что мягкую — и вчера во дворце все ею набрались по брови — но разрешит и эндру, и крак, и всё остальное. Казне нужен этот доход, деньги на подготовку к войне. Вы ж не хотите войну саботировать, Герион? Оборону против орды?

Джон закашлялся. Герион кивнул спецназовке, и та поднесла к губам Рау флягу с водой. В зале всё шло к намеченной цели — прокурор задавал обвиняемым вопросы, они жалко пытались отовраться, но рыцари Тьмы и Света неуклонно ловили каждый комочек лжи. Читали мысли, раскрывали правду, потрошили бедолаг. Тор Бао и рыжий Тёмный непосредственно не обменялись и словом, они смотрели сквозь друг друга, как сквозь голограммы, но это не мешало им сотрудничать, и очень плодотворно, в деле уничтожения пятерых людей на позорной скамье.

Рука эсбэшницы была почти заботливой. Джон напился, и стало легче.

— ...Обвиняемый лжёт, госпожа судья. Перевозка тысячи пятисот килограммов крака намечена Марди Че Вильей на завтрашний вечер... — неслось из зала.

Ауэ курил сигарету без фильтра — судя по запаху, добрый фидельский табак. Джон Рау открыл рот и хотел было сказать, что происходящее несправедливо, отвратительно в своей бесчеловечности, но тут спецназовец приблизился и вставил сигарету меж его губ.

— Покури, быстрее очухаешься.

Ах, сука.

Кай, где ты, дружище? Ты нужен. Спеши ко мне.

Джон затянулся и выпустил дым через нос. Ауэ сел обратно, не торопясь освободить его от сигареты, и Рау сплюнул её на пол.

— Ты отвратительно милый для массового убийцы, эсбэшник Джин.

— Ты тоже ничего, — ответил Ауэ.

— Мне и положено, я ведь мятежник. И контрабандист, но это хорошее дело. Зачем ты участвуешь в этом позоре, Ауэ? Ты двадцать лет служил в самом сердце империи и в невинной крови почти не запачкался, это чудо. Тебя уважают и наши. Зачем сейчас?

— Полмиллиона трупов, Рау.

— Чего?..

— Ты был контрабандистом десять лет, пока не пошёл в мятежники. Ты и сейчас контрабандист, итого с перерывами восемнадцать лет. Сколько тонн крака в год ты возил?

— ...

— И эндры, Рау. Но главным образом крак. Если взять ваши ночные планы за некий стандарт, представить, что ты возишь полторы тонны раз в месяц — финансируешь Сопротивление, конечно — за свободу, республику, это всё — и умножить на восемнадцать лет... Ты умеешь считать в уме?

— Нет. — Тьма тебя побери.

— А я — да. На спор в детстве ещё научился... Двести шестнадцать месяцев, триста двадцать четыре тонны дерьма. На каждый килограмм крака приходится по два трупа, Рау. По шесть, если крак плохой. Не делай такое лицо, я сам не поверил, что люди его продолжают жрать, но они продолжают. Допустим даже, ты возил хороший крак. Ты летал для картеля Гешу, у них товар годный. На выходе получаем шестьсот сорок восемь тысяч придурков, которым ты привёз смерть на своём корабле.

Какой-то бред.

Бред?

Джон Рау обнаружил, что смеётся.

— Империю развалил я один. Я и моя весёлая контрабанда. Кай? Он ни в чём не виноват. Мэй, Ми Ми Онг, Итриулан... Это всё наркотические глюки, — он закатил глаза. — Вопрос снимается, Ауэ. Ты параноик.

— Допустим, ты возил крак лишь половину этого времени, — продолжал Ауэ, как ни в чём не бывало. — И в меньших количествах, до войны и женитьбы на Мэй Сиюань ты так не наглел. Делим итог на четыре. Сто шестьдесят две тысячи трупов.

— Ни одно правительство не может позволить себе травить собственное население в таких масштабах, — заметил Герион. — Если оно хочет выжить. Если бы ваш мятеж победил и вы восстановили республику, лично вам, Джон, пришлось бы возглавить какое-нибудь бюро по борьбе с наркотиками. Во всяком случае, найти другой источник заработка. Или вашей жене вас пришлось бы повесить — на выбор.

...

...

— ...А вот это правда, судья Ши. От начала до конца.

Из пятерых обречённых один только таможенник, Чем Эйкин, почти не пытался лгать.

Ему это не помогло.

...

Виновны.

Конечно, виновны. Это даже правда.

Суд продолжался два часа. Кай так и не явился.

Кай?..

Судья, прокурор и все трое магистров удалились для обсуждения приговора. У Джона было чувство, что они вернутся очень быстро.

— Дайте мне поговорить с ней, Герион.

— С судьёй? Зачем?

— Кончайте, вы победили. Можете нас опозорить, выставить отравителями — ваше право. Вы хорошо это провернули, пользуйтесь, только не убивайте людей.

— Вы хотите убедить Ин Ши не вешать ваших друзей?

— Да, Тьма побери!

— Нет, Рау, вы хотите совершить самоубийство. Если я приведу вас к Ши, если она узнает, что есть ещё один обвиняемый, которого мы ей не показали, всё это повторится с вами в главной роли. Она вас повесит вслед за сообщниками.

— Вы ей не дадите.

— Придётся дать. Судья Ши бывает очень упрямой.

— Она и нас может арестовать, — сказала эсбэшница. — Узнав, что мы вас ей не сдали.

— Заместителя самого адмирала Торна? — Джон посмотрел на генерала и на Ауэ. — Звезду ИСБ? Издеваетесь.

— Она однажды явилась к Оками Гэну, — сказал Ауэ, — и забрала у него двадцать пять человек, арестованных за помощь республиканцам. Оками-сама их собирался сжечь заживо. Это тоже были контрабандисты, только возили они живой товар. Сюда — рабов и проституток, отсюда — спасали людей за деньги, помогали укрыться от ИСБ. В первый же месяц после провозглашения Нового порядка было дело, руины Храма ещё не остыли. Она пришла прямо в порт в сопровождении только двух дроидов и потребовала — понимаешь, потребовала — этих людей у Оками-сама.

— И он отдал?

— Представь себе, да.

— Она их повесила, — сказал Герион. — Через день. Работорговля, всё-таки. Это Ин Ши. Всё ещё хочешь с ней говорить, Джон Рау?

...

...

— Обвиняемые, встаньте.

Ин Ши была невысокая женщина с тёмными гладкими волосами. Невыразительное лицо старше средних лет. Прямая спина, круглые колени под судейской чёрной мантией. Лёгкие чиновничьи ботинки. Таких в империи миллиарды.

— ...признаю вас, пятерых обвиняемых, виновными в смысле обвинения по всем пунктам и приговариваю к смертной казни через повешение. Приговор будет приведен в исполнение незамедлительно. Да смилуются над вами Тьма, Свет и прочие боги, сколько их есть во вселенной.

У судьи была крохотная пайцза в левом ухе. Круг, в белом поле чёрная точка. Джон сразу и не заметил. У прокурора тоже. Иначе работать, должно быть, здесь раньше было нельзя. Но они продолжали носить этот знак, носить и теперь, после смерти императрицы.

— Если вы допустите эту казнь, — сказал он, — я настучу на вас Каю Оками. Всё ему расскажу. И про эти пайцзы. Решайте.

Ауэ кивнул, как бы получив чему-то какое-то подтверждение, и указал в зал суда. Марди Че Вилья встал со скамьи подсудимых, он оглянулся вокруг, как будто просыпался от кошмара, и вдруг посмотрел, казалось, через экран Джону прямо в лицо, будто бы мог его видеть.

Кай! Где тебя носит?! Кай, помоги мне.

— Прокурора зовут Джесси Оуэн, — сказал Ауэ. — Оуэн-младший, брат покойного пророка. Я ликвидировал старшего год назад. Он был учеником императрицы, старший. Намного талантливей брата. Пил кровь детей — не легенды, а правда — и высказывался в том смысле, чтобы адмирал Торн тащил свой зад сюда и принёс присягу ему, пророку, и его кружку как руководству империи и священству Тьмы, а не наоборот. — Ауэ подался вперёд и поднял к лицу Джона Рау левую руку. — Он сбросил меня в пустоту, когда я за ним пришёл. В какой-то колодец бездны, где жар и тьма и безымянные, безликие кричат и воют. Хотел меня там оставить — как бы урок Сигурдотир. Я отыскал вот этой рукой его горло и вырвал вон. Всю гортань. — Джин поднял глаза, в его взгляде было любопытство. — Думаешь, Рау, что я испугаюсь мальчишки?..

...

...

Таможенный офицер просил о помиловании, просил отправить его на войну в штрафном батальоне, дать шанс искупить бесчестье. Судья ему отказала.

...

...

Когда приговорённых вывели на задний двор, дроиды уже успели поднять там стандартную виселицу из нержавеющей стали — высокое Т с длинными руками, распахнутыми будто для объятий. Четыре петли, не пять. Кроме судьи, прокурора, казнимых, дроидов и охраны двор был пуст, он обрывался с трёх сторон в пропасть огней и улиц. Репортёры остались в здании и снимали из зрительного зала. Лишь облако летучих камер парило над и вокруг двора, на почтительном расстоянии метров так двадцати.

Джон наблюдал казнь на экране. Лучшее место, с полным комфортом. Правда, руки затекли.

Имперского офицера оставили напоследок. Когда ноги Корсо наконец перестали дёргаться — казнимых вздёрнули в петлях вверх, а не сбросили вниз, и он промучился дольше всех — эсбэшный охранник повернул таможенника лицом к судье и поставил на колени. Офицер отдал честь прокурору и Ши, и собнюк прострелил ему голову сверху вниз. Быстро, чисто.

Джон Рау заплакал. Не громко — слеза собралась в глазу и из уголка покатилась вниз по щеке. Предательница.

Кто-то набросил удавку ему на шею и затянул. Он слабо рванулся, сильнее не мог. Он не знал, кто это, кто из троих имперцев станет его убийцей. Все они на тот момент были сзади. Женщина. Наверняка это женщина.

Ему стало очень больно. Он рвался изо всех сил, но сил было мало.

Потом удавка исчезла.

Сначала Джон решил, что это Кай. Кай наконец явился, снёс головы этим людям и... боги, катастрофа, неужто опять начнётся стрельба, ни Торн, ни Сопротивление этого так не оставят. Но Кая не было. Они сами. Джон пытался вздохнуть. Воздух шёл как-то медленно, туго. Джин Ауэ развернул его кресло к себе, схватил Джона за волосы, помотал его голову из стороны в сторону, а потом наклонился и припал к его рту своим. Искусственное дыхание — вдох, другой... Джин выпрямился, взял его за горло обеими руками и куда-то там нажал. Рау вскрикнул бы, если бы мог, но дышать стало вдруг легко.

— Спазм, — объяснил эсбэшник. — Ты так больше не делай.

Как будто Джон душил себя удавкой сам.

— Наркотики, — уточнил Ауэ.

— Именно, мистер Рау, — сказал Ланселот Герион. — Не связывайтесь больше с ними. Завяжите раз и навсегда с краком, эндрой и остальными прибыльными запретными веществами. Мы не хотим вас вешать, Джон, вы кумир молодёжи, муж госпожи Оками — извините, Мэй Сиюань. Вы друг Великого магистра Ордена Храма. Нехорошо как-то выйдет — суд и петля. Попробуем обойтись без них?

Джон молчал, глотал воздух. Неужели всё? Нет, мудаки имперцы не так просты. Чем же он будет зарабатывать, если не контрабандой?

— Вижу у вас сомнения на лице, мистер Рау. Джин?

Ауэ пнул кресло и опрокинул его вместе с пленником. Джон не удержался от стона. Руки и ноги болели — особенно руки.

— Конечности затекли, да? — заботливо осведомился Герион. — При других обстоятельствах, Джон, я приказал бы Джину раздеть вас и сделать особый массаж — он эксперт по этим делам. Но это пока перспектива будущего, когда и если вы снова ввяжетесь в уголовщину, "генерал" Рау, и скомпрометируете в глазах граждан... что-нибудь. Даже ваших соратников по мятежу. Адмирал с ними сел за стол, поставил подпись под общей бумагой, это не шутки.

Ауэ наклонился над Джоном и расстегнул наручники. Герион вынул из-под нагрудной пластины доспехов маленькую брошюру и бросил её на грудь пленника.

— Имперская школа военного пилотажа, мистер Рау. Несколько преподавателей не так давно погибли, есть вакансии. Более чем хороший оклад. Я, так и быть, замолвлю за вас словечко — при условии, что вы всё случившееся сегодня примете к сердцу. Джин, помоги человеку подняться, видишь же, на ногах не стоит.

Ауэ так и сделал, а заодно взял брошюру и сунул Джону в карман.

...

...

Кай ждал на парковке перед судом. Стоял у флаера и просто ждал, рисуя в асфальте какой-то узор незримым лезвием своего клинка. Узорчик тонкий, сбоку и не видно. Только сверху. В облике друга было что-то новое. Джон молчал, пока не подошёл почти вплотную — он не вполне доверял своему злосчастному горлу.

— Где ты был?

Говорить было больно. Кай присмотрелся к его шее, такой голубоглазый, удивлённый. Поднял руку, коснулся.

— Это что за след? Удавка?!

— Где ты был всё утро? — повторил Джон Рау.

— На Муне, — Кай указал в небеса рукоятью клинка. — Ты звал, и я прилетел.

Под его пальцами горло переставало болеть.

— Видите, Оками-сан? — негромко сказал сзади Герион. — Кто-то причинил боль человеку, который вам дорог. Плохо, не правда ли?

Кай повернулся и встретился взглядом с имперцем. Натянутое между ними — через плечо Джона Рау — звенело какой-то миг, как струна. Потом Кай сказал очень тихо:

— Ещё как. Пусть так больше не будет, а то, генерал, ещё рассержусь.

— О? — Герион приподнял бровь, явно подражая своему шефу и сам этого не замечая. — Чем это отличалось бы от ситуации, когда вы не сердитесь — желаете, наоборот, кругом добра — ...

— Поверьте, разницу будет видно.

Всё ещё мягкий, очень мягкий голос. Джон Рау обратил внимание на узор, что Кай резал в асфальте. Цветок.

— Джон, эти двое... убить их?

Цветок с четырьмя лепестками и крохотной сердцевиной. Он был прекрасен. Белый, Джон как-то знал, что он бел.

— Не надо. Я сам виноват.

Кай Оками, конечно, знал, что именно Джон перевозит меж звёзд, как зарабатывал до их встречи. Но как-то... Джон Рау готов был поспорить, что Кай не совсем понимает. Не понимает наркотиков, денег и передоза, смерти в грязных аллеях. Всё это было не про него.

— И что бы ты сделал, если бы он сказал "да"? — поинтересовался Ауэ.

— Сбросил бы вас во Тьму, — сказал Кай.

— Это коллега твой уже пробовал. Я выплыл.

— Сбросил бы сквозь асфальт на городское дно, вдоль стены блока, — уточнил рыцарь, указывая себе под ноги. — Вы километр бы летели.

— Спасибо за предупреждение, — сказал Ауэ.

Они с коллегой отошли к автозаку.

— Если вы никого не будете убивать прямо сейчас, Оками-сан, то с вашего позволения, — Герион взял Джона за плечо. — Мы с капитаном Рау ещё не закончили.

— С генералом — он вам ровня, во-первых. Во-вторых, вы таки закончили, Ланс.

— Есть ещё один момент, не менее важный, чем наркотики. Капитан Рау не пострадает — ничто в нём, кроме невежества, обещаю. — Герион подчёркнуто вежественно указал рукой на припаркованный автозак. — Что же касается ровни, боюсь, на генерала мистер Рау не потянет. Он не пройдёт переаттестацию, даже с максимальным великодушием со стороны имперской комиссии. Вы это сами знаете, Оками-сан.

— Что там? — спросил Джон. — В автозаке.

— Мёртвое тело, — сказал Кай.

Джон потерял дар речи.

— Что..? Кого — ...

— Предупреждение минздрава, мистер Рау, — Герион пошёл к автозаку, приглашая его за собой. — Я хотел было отвезти вас в морг, но суд шёл довольно долго. За это время её привезли сюда, и нам ехать больше не надо.

Он открыл дверь.

В автозаке стояла каталка из морга. На ней лежал труп, это было сразу понятно, труп в чёрном пластиковом мешке.

— Кто это? — но Джон уже понял, что жертва не из знакомых. Иначе Кай не реагировал бы так спокойно.

Герион влез в автозак и расстегнул мешок над мёртвой головой.

Женщина. Молодая совсем.

— Симпатичная, правда? — сказал генерал. — Она мерсианка, как вы, Джон, но бедная. Неимущая, в смысле. Двадцать пять лет. Она приехала в столицу год назад. — Он постепенно тянул молнию вниз, но голого тела было ещё не видно, для этого надо было развернуть мешок. — Работала продавщицей амбры в весёлом квартале. Не торговала собой, но её дружок, такой же прикольный парень, как вы, мистер Рау, потрахивал уличных девок. Он там подцепил кое-что... и её заразил. Идите поближе, Джон. Идите сюда.

Рау ступил к каталке, как зачарованный, уже понимая, что это ловушка.

Беспощадные руки имперца отбросили покров мёртвой.

...Джон падал в обморок и не мог упасть, не мог оторвать глаза, чтобы отключиться. Оно смотрело прямо из плоти, из изувеченного несчастного тела, сотнями глаз. И кое-где шевелилось. Распухшая слоями кожа живота и бёдер девушки рябила отверстиями, как гнусные соты, в которых жили они. Кластер, колония — насекомых? черноголовых глазастых червей? ос, мух? — невообразимых тварей.

Тьма.

Прочь, уберите это.

Её половые органы превратились в опухоль. Толстую жёлтую дыню, проеденную туннелями насквозь, в которой кишело...

Выпустите меня отсюда.

— Куда же вы, капитан? — кликнул Герион за спиной.

Джон упал на асфальт, на колени. Он попытался не блевануть, но понял, что это хуже, и сдался. Его стошнило — совсем немного, какой-то мутной водой. С утра ничего не ел. Стошнило опять.

— Это лечится, мистер Рау, но хлопотно. И не дёшево. У неё не было страховки. — Герион наконец оставил умершую в покое, вылез и навис над Джоном, как тренер над ослабевшим спортсменом. — Вместо врачебной помощи, которую она не могла себе позволить, она прибегла к вашей — ваших столичных партнёров. Приняла здоровенную дозу крака, который убил её боль, стыд и ужас, но, к сожалению, вместе с ней самой. Очень жаль. Ещё несколько дней, и она как гражданка империи получила бы терапию в долг. Адмирал Торн готовит такой указ.

Кай что-то произнёс и полез в автозак, к ней. К заразной мёртвой.

— Её дружок, одаривший вот этим несколько человек, находится в том же морге. Его задушили пакетом — мафии не понравилось, что он заразил ряд шлюх. Я мог бы продемонстрировать вам его, мистер Рау, но как-то подумал, что женщина произведёт сильнейшее впечатление.

Джон подхватился и дал ему в зубы. Вернее, попытался. Герион увернулся, он всё-таки был военный, а нападающего не держали ноги. Кулак только вскользь задел подбородок. Джон хватал ртом воздух и оперся о крыло автозака, но вспомнил, что там лежит внутри, и шарахнулся, как ошпаренный, от машины.

Генерал цыкнул и снова надел висевший на поясе шлем.

— Трипофобия, мистер Рау. Боязнь странных кластерных отверстий, вполне оправданная, как видите, в эволюционном плане. Надеяться не мог, что у вас это так ярко выражено. Мы поняли насчёт борделей, да? И случайных связей.

Мэй. Боги, это, он мог и сам заразиться и заразить этим Мэй — ...

— У вас есть жена, мистер Рау, она молодая, красивая, темпераментная. Мать ваших двоих детей. Если вам не хватает, купите гомеогейшу в клинике. В хорошей, лицензированной клинике, настоящую гомеогейшу. Деньги у вас, слава Тьме, имеются. Или слава Свету — вас, Джон, хрен поймёшь. Если вы что-то припрёте в семью на вашем херу — ...

— Хватит, — сказал Кай Оками, выходя из автозака.

Генерал Герион умолк.

— Я должен был провести этот разговор сам, давно, — Кай дважды хлопнул ладонью о ладонь, будто что-то стряхивал. — Не благодарю вас, генерал.

— Что вы сделали? — вдруг вмешалась стоявшая до того немым дроидом эсбэшница, которая не среагировала даже на угрозу смертью. — Там, в автозаке.

Кай сдул что-то с перчаток.

— Убрал из неё паразитов, — ответил он. — Очистил мёртвое тело, как эта женщина и хотела, когда была жива.

— Куда вы их дели? — спросил Ауэ. — Эти штуки заразны — ...

— Сбросил обратно во Тьму, мистер Ауэ. Я их сжёг.

— Всех? — спросил Джон. — А... яйца, личинки, что там ещё?..

— Их тоже, Джон. Абсолютно всех. Она снова чиста.

— Спасибо, — сказал ему Рау.

— Не за что. Генерал — ... — Кай обозначил Гериону "честь имею". — Господа эсбэшники? До нескорых, надеюсь, встреч. Пойдём, Джон, Мэй ждёт. И дети.

...

На отворотах плаща у него был цветок, заключённый в круг. Вот что новое. Белый цветок, тот самый. Нет, не совсем — как если бы сфотографировать сердцевину и умножить количество лепестков на фото, так, что они истончатся и превратятся в лучи совершенной формы и цвета.

— Белая ева, — произнёс Джон, не помня, откуда помнит имя цветка.

— Да, — ответил Кай и поднял флаер в воздух. — Она — Круг Света. Символ Ордена Храма — её безупречное сердце.

Он протянул Джону бутылку воды.

— Запей всю эту дрянь.

Минералка, и вкусная. Шея не болела даже при глотках.

— Кай, слушай, я этой ночью был... Ты не мог бы проверить — ...

— Ничем ты не болен, Джон. По крайней мере, я не вижу.

— Спасибо, — сказал Джон опять. Опять и опять, и это не горчило, не надоедало. — Прости меня, — добавил он.

— Конечно, — ответил Кай Оками. — Всегда, дружище. Прощаю.

Флаер ловко нырнул в рой транспорта на прикольцовой. Джон Рау допил воду, чувствуя, как она очищает его рот и глотку, всё тело.

— На самом деле. Я больше не стану — ...

— Конечно, Джон. Вот.

Кай протянул ему лепесток. Свежий, молочно-белый, но какой-то не совсем вещественный, как будто сотканный из нежного свечения. Джону вдруг показалось, что знаки Храма на его плаще живут, цветут на самом деле и простирают в воздух лучи, как пальчики — десятки, сотни, тысячи тончайших лепестков.

— Белая ева?..

— Да.

Джон держал дар на ладони, болезненно представляя себе, что лепесток упадёт, запачкается, увянет в его кармане.

Кай недвусмысленно указал себе в рот.

— Гм?..

— Ага. — Кай смотрел на него, весь любящее, бескомпромиссное ожидание.

Джон Рау пожал плечами и положил на язык первозданный Свет.

— fin -

Идеальный муж

Четвёртый рассказ Имперского цикла

Дисклеймер: рептилоидная раса илан (иланэ) — изобретение Гарри Гаррисона. Я их позаимствовала и поселила в далёком будущем из чистой незамутнённой симпатии.

________________________________________________________

...

Закат пах кровью. Это была атака на Гейссе Лют, имперский флот прорвал щиты базы, с лазурного небосвода планеты дождём летели снаряды. Ополченку, которая шла прямо перед Мэй Сиюань, разорвало в клочья, и Мэй вдыхала тяжёлый железный запах, лёжа в шоке, сбитая взрывом с ног на землю.

Бетон был слишком мягкий под плечом. Нет, не бетон, постель. Подушка. Всё это снится ей, во сне она опять на Гейссе Лют, а на самом деле в столице. Плохая новость: Сопротивление проиграло войну, Республика погибла, не успев воскреснуть, смерть той ополченки была напрасной. Смерть миллионов повстанцев и гибель целого мира. Хорошая новость: пока что мы живы. Она, Мэй, жива, Ми Ми Онг и другие лидеры тоже. С ними надо поговорить, разделить новую информацию. Кстати... Где теперь брать достоверные новости? Все каналы уже под контролем Торна, в руках имперцев. Где будет правда, где ложь? Когда-то Мэй вообще не смотрела имперских каналов, но теперь так не выйдет. Сохранить хоть кусочки разведсети, это важно.

Тяжёлый запах крови никуда не делся, простыня была влажной под боком и под её рукой. Мэй окончательно пробудилась и в то же мгновение вспомнила ночь — ночь позора, ночь договора. Её договора со Тьмой.

Она обречённо открыла глаза.

Плохая новость.

Целых две.

Мэй шевельнулась и приподнялась на локте. Нет боли. На её теле нет раны, кровь не её. И это очень, очень плохо, потому что кровь его. Фактического императора, адмирала Торна.

Я что, зарезала его во сне?

Он лежал на боку, спиной к ней. Как Джон иногда. Кажется, дышит. Или нет? Мэй протянула руку под покрывалом, коснулась его спины. Сорочка влажная на ощупь. Надо было проверить пульс, но для того, чтобы коснуться его шеи, пришлось бы высунуть руку из-под огромного куска мягкой чёрной материи, укрывающего их обоих и лужу крови, натёкшую между ними на простыню. Мэй не сомневалась, что кто-то и сейчас за ними наблюдает, а ведь рука у неё в крови.

Она нашла запястье Торна, сжала. Его рука была еле тёплой, тяжёлой, а пульс не прощупывался, и перед глазами Мэй встала виселица — та, на которой имперские генералы её повесят вместе с соратниками и мужем за это, несомненно, подлое убийство, прежде чем сами начнут делить власть в столице и над флотами. Она даже не огорчалась из-за того, как её подставили. Это же имперцы, Тьма возьми. Йелена Сигурдотир. Наверняка она.

Зато у остатков Сопротивления будет какой-то шанс.

Рука адмирала вздрогнула. Он что-то пробормотал — слова были тише шёпота — и судорожно вздохнул.

Живой.

Мэй поняла, что уже несколько секунд не дышит, и тоже втянула воздух. Фууух. Живой, мерзавец. Но надолго ли?

Она как бы неторопливо отстранилась от него, натянула покрывало себе на голову и села в постели. Камеры слежения в таких комнатах смотрят обычно сверху, прямо под одеяло не заглядывают. Впрочем, это же Йелена... Придётся рискнуть. Мэй нашла световую панель в изголовье и включила свет, мягкий и нежный для глаз.

Они действительно были в крови, обое. Крови было много. Рана, кто бы её ни нанёс, должна была быть под лопаткой Торна — прямой удар в сердце. Оттуда и натекло — только вниз, левое плечо и бок были чистые. Однако Мэй не видела раны. Она попыталась взглянуть третьим оком, как научил её брат, и на мгновение рассмотрела орудие убийцы — рукоять длинного тонкого боевого ножа. Но тут же призрак ножа исчез. Мэй осторожно закатала окровавленную сорочку Торна наверх, отдирая её от кожи.

Раны не было. Мэй потянула сорочку ещё выше, на плечи. Ничего. Она провела рукой по его спине, по полосам старых шрамов, потом ещё и ещё раз, а потом перевернула адмирала на спину и осмотрела его грудь, живот, бока. Никаких ран; полное впечатление, будто кто-то налил им крови в постель.

— Адмирал? — негромко позвала она.

Торн уже должен был проснуться от её манипуляций, но он спал. Или находился в обмороке — дышал поверхностно, редко. Но он же нелюдь, асур — может, это нормально? Мэй Сиюань никогда не видела спящих асуров и вообще никаких, кроме него, Ариана Торна. Который на самом деле звался вовсе не так. Мэй не запомнила его настоящее имя, хотя когда-то читала его в донесении разведки. Что-то экзотическое и длинное, как у купу. На нём были пижамные штаны пепельного цвета, справа их пояс вымок в крови, но и под штанами, очевидно, не было ранений.

— Адмирал? Проснитесь.

И воссияйте, едко сказала Майя Оками, её второе я. Ночью он был для нас просто Ариан. Почему бы тебе его так не звать?

Для тебя, отрезала Мэй. Это была твоя ночь.

Но она продолжала его тормошить, надеясь, что всё обойдётся, что он это как-нибудь объяснит. Психосоматикой, например. Она спала обнажённой, и если бы он проснулся, то мог бы снова захотеть её, но Мэй и на это была готова, только бы с ним ничего не случилось, пока они спали в одной постели. Имперская Служба Безопасности была везде, запустила щупальца в её и Джона апартаменты, следила за их детьми. Могла сделать с детьми что угодно. Оставайся жив, адмирал, пожалуйста. Не умри мне.

Торн не просыпался. В перламутровом свете лампы Мэй видела, что он действительно без сознания. Его экзотическая чёрно-голубая кожа посерела, а лицо казалось ещё более усталым, чем в последний месяц войны. Теперь, когда его воля спала, а горящие глаза были закрыты и не жгли ей душу, Мэй видела, что адмирал просто по-человечески красив — разительной красотой, напоминающей классический республиканский идеал, но как бы сдвинутой на шаг и незнакомой. Его тренированное тело казалось молодым и сильным, но красота уже начала увядать под напором лет — на лицо легли суровые складки, не разглаживающиеся во сне, шею, как волоски, опоясывали две морщинки, чёрные волосы седели целыми прядями. Ещё немного, и ему придётся их красить. Имперцы не терпят слабости, которую подразумевает старение. А впрочем, адмирал Торн мог позволить себе совершенно седые волосы. Он мог бы править даже из кресла-коляски. Сила его была отнюдь не физической. Всё, что осталось от империи Рив Гэллар, верило в него как в бога. В нелюдя, экзота. Эти расисты. Какая ирония!

Помнишь, каким он был двенадцать лет назад, когда попался на глаза императрице, старой людоедке, и она взяла его в любовники? Майя. Взяла примерно так же, как потом ты — и как он нас. Торн делает то, чему научился на собственной шкуре. У нас никто иначе не работает, включая нас с тобой, сестрица.

Мэй вынырнула из-под покрывала и нажала на панель вызова прислуги.

— Йелена-сан? ИСБ? Кто там слушает? Адмиралу нужен врач, немедленно. И переливание крови.

Она встала с постели, нагая, как была, измазанная в крови, и добавила, снова нажав панель:

— Учтите, он всё же не совсем человек, и кровь ему нужна соответствующая. Надеюсь, вы привезли запас с "Махадэвы".

Мэй вытащила комм из кармана своего кардигана, аккуратно висящего на стуле, и направилась было в ванную, но обернулась. Торн являл собой жалкое зрелище. Покоритель тысяч миров, полководец и император лежал без сознания, с запрокинутой головой, в луже крови и был неспособен даже поправить свою одежду.

Мэй вернулась к кровати и опустила сорочку адмирала обратно до пояса.

...

ИСБ явилось позже, чем она думала, на целых двадцать секунд. Мэй успела зайти в душевую кабину — перламутровую, широкую и абсолютно роскошную — задвинуть перегородку и включить воду, надеясь, что они к ней не полезут. Как наивно. Перегородка отлетела в сторону, и в проёме нарисовался крысомордый собнюк, ничуть не смущённый тем, что дама в душе обнажена. Мэй улыбнулась ему и проделала то, чему учил её Кай: подняла ладонь и просто двинула этого типа прочь от кабинки к двери в спальню и за неё. Вон. Шевельнула пальцем и закрыла дверь. Это у неё получилось идеально, будто всю жизнь только так и справлялась. Вот что значит не размышлять и не сомневаться.

Больше никто войти не пытался. Мэй включила комм, распознавший её дыхание, глаз и отпечаток пальца, и проверила статус соратников. Почти все ещё спали, кроме Ми Ми Онг, находящейся в резиденции имперского олигарха До Шана, её довоенного друга — какой мир, дружба, жвачка, какая прелесть! — и адмирала Итриулан.

Итриулан. Предательница.

Нет, это Ариан Торн так сказал. Иланка слила оборону Республики, сдала линию Прометея и планетарные базы, намеренно проиграла все битвы — вот что он утверждал.

Что ж, пусть все проснутся и смоют с себя эту ночь поражения. А Мэй пока поговорит с Итриулан. Необходимо было узнать, сказал ли Торн правду или солгал, пытаясь вбить клин между лидерами Сопротивления. Если он не солгал, если Итриулан действительно проиграла войну умышленно, то остатки республиканской армии, всё ещё номинально находящиеся под её командованием, следовало немедленно переподчинить кому-то другому. Адмиралу Куавэ, например. Если тот, конечно, не предатель тоже. Куавэ был предыдущим главнокомандующим Республики и также проигрывал битвы Торну, все, как одну. Надеюсь, просто по глупости, не нарочно.

Мэй послала Итриулан запрос на встречу и немедленно получила формальный ответ — согласие и приглашение в резиденцию адмирала в иланском квартале, на час до и после полудня. Было без двадцати десять. Как бы столица ни ходила сутками на головах, как бы ни бесновалась галактика, в мирное время иланы ложились спать до трёх утра. Когда светало, они уже были свежи, как огурчик. Дисциплинированные, словно идеальные имперцы. Иланы были иланы.

Мэй с наслаждением включила душ и блаженствовала под струями тёплой воды, смывая с себя вялость, страх, ароматы дворца, запах виски и поцелуи Торна, его пот, его кровь. Его семя. Она не чувствовала себя осквернённой. Ариан не был мерзок и грязен, Мэй это понимала. Он был великодушен, благонамерен и благороден. Даже его привычка время от времени ходить ногами по опасным людям, а потом оставлять их в живых, как он сделал с Нив Уэллан, Эль Мамбо и целым народом джиху, не умаляла на самом деле его достоинств. Нежелание убивать без тяжкой вины — ошибка, но не зло. Адмирал Торн — это то, что получится, если взять блистательный талант и огромную добрую волю и отдать их на огранку императрице Рив Гэллар.

И Кай, Кай чуть было не стал таким же...

... не стал?

Она оборвала этот ход мысли. У неё не было другого брата.

...

Когда Мэй высушила волосы, расчесала их, заплела в грубую косу и закрепила шпильками на затылке, была уже четверть одиннадцатого. Она не спешила, надеясь, что Йелена Сигурдотир прикажет увезти Торна в дворцовую больницу, и в спальне никого не останется, но не тут-то было. Мэй не могла определить, сколько живых существ находится за стеной и кто они, однако их было не меньше двух. Она завернулась в большое пышное полотенце и вышла из ванной.

Комната была ярко освещена.

— Вы вряд ли объясните, что случилось, гм?

Йелена сидела в кресле у стола, закинув ногу на ногу. Над Торном колдовали военный врач, медик-дроид и несколько маленьких летуче-ползучих роботов. Тёмная трубка шла от висящего на штативе пакета с кровью в локтевой сгиб адмирала.

— Спросите Кая, — ответила Мэй. — Он это всё затеял, он должен знать.

Она прошла к стулу со своей одеждой, невозмутимо сбросила полотенце и принялась одеваться. Указав Сигурдотир солидный, но недоступный источник информации, она отвлекала внимание от себя и других людей, в которых могла вцепиться начальница ИСБ. И даже не соврала — если уж кто-то в курсе, то это брат. А с Кая где сядешь, там и слезешь, прошли те времена, когда кто-то мог где-то его удержать для допроса. Впрочем, ненависть Мэй к Йелене куда-то ушла, улетучилась за ночь, уступив место равнодушию с оттенком зарождающейся симпатии. Теперь она видела в первую очередь женщину-охранительницу, исполняющую свой долг фактически круглые сутки, и лишь во вторую очередь врага. Благотворный эффект секса с государем-императором, ехидно шепнула Майя Оками. Месяц-другой таких встреч, и у нас расцветёт махровый синдром заложника. А уж если — когда — государь-император сделает нам ребёнка — ...

Пусть, подумала Мэй. Синдром заложника и симпатия станут моим щитом, я спрячу за ними свои убеждения, планы. И даже ребёнок, дитя императора в моём доме, в моих руках — не так это плохо. Нет, она не отдаст наследника Торна дроиду-матке, она выносит и воспитает его сама. Если такой ребёнок смешанной крови, конечно, возможен. Когда они встретились лицом к лицу, почти год назад, Ариан утверждал, что да.

...

— ...Технически я человек, — сказал адмирал Торн, рассматривая её в упор. — Вы и я могли бы иметь детей, которые также не были бы бесплодны.

— На роль отца моих детей уже есть кандидат, — отрезала Мэй, возмущённая этим переходом на личности в присутствии десятка имперских офицеров на мостике флагманского корабля.

— В данный момент, — заметил Торн. — Это поправимо.

...

Он же давно всё это планировал, сукин сын. Разгромить Республику, захватить Мэй в плен и принудить её к браку, шантажируя жизнями друзей — и убив её мужа, если тот сам не сбежит. Легитимировать свою власть в глазах умеренных республиканцев, для которых она Мэй Сиюань, лидер Сопротивления — и одновременно в глазах аколитов Прямого Пути и прочих имперских элит, для которых она — заблудшая дочь их идола, Гэна Оками. Оками-сама, великого и ужасного государственного людоеда. Даже расистам кость перепадёт — нечистая кровь синекожего чужака смешается с самой что ни на есть благородной имперской кровью. На лёгкий экзотический оттенок наследника можно будет закрыть глаза, в следующих поколениях он исчезнет. Если вообще будет, этот оттенок. Ген может оказаться рецессивным, дети Мэй от Торна унаследуют светлую золотистую кожу матери. И конец кривотолкам.

Вот негодяй.

Как продуманно.

Как хорошо, что она успела родить детей от Джона. Убить их отца и изнасиловать мать — это было бы вовсе не так красиво. Народ мог бы не понять.

— Это не первый раз, — оборвала её мысли Йелена. — У него уже было кровотечение ночью. Сравнительно небольшое. Как будто вирусное или наническое поражение кожи — потом исчезающее мгновенно — или стигмата. Но это не наниты и не вирус. Мы анализировали пробы. Ваш брат был с ним, когда это случилось. Его прикосновение, по-моему, и есть причина. Вы действительно ничего не хотите мне рассказать, Мэй-сан?

— Я действительно ничего не знаю. — Разве что призрак ножа, но ты его всё равно не увидишь. Мэй обулась и перекинула кардиган через локоть. Было слишком тепло.

— Тогда я вам кое-что скажу. — Йелена сидела всё в той же позе, подняв руки перед собой так, что кончики пальцев касались друг друга. — Если адмирал Торн умрёт, вместе с ним мы похороним всё, что нам дорого. Наши мечты, образ жизни, ценности, общество, государство. Надежду. У него просто нет наследника в данный момент. Ариан Торн незаменим. Я знаю, ведь я и сама пыталась делать его работу. — Она растянула губы в кривой ухмылке, демонстрируя свои металлические зубы вместо настоящих, выбитых республиканцами на допросе. — Империя распадалась по швам у меня в руках — провинции, сектора, флоты — пока он не вернулся, не обломал вам рога, не сплавил всё своей волей. Он — самое дорогое, что у нас есть, как в пошлых романах, знаете, где девица влюблена в экзотичного принца или Тёмного магистра и он для неё означает всё, больше жизни. В данный момент империя — эта девица.

Йелена вздохнула и продолжала:

— Если вы или ваш брат отнимете у нас то, что дороже жизни, я сделаю то же самое с вами. — И она посмотрела прямо в глаза Мэй. — Надеюсь, вы не примете эти слова за выражение пустой вражды.

Дети. Она убьёт моих детей.

— Йелена... — идите нахуй. Мэй произнесла это про себя, надеясь, что собнючка услышит. — Поговорите с Каем. Спросите его про нож.

Как вылетело. Вот и раскололась.

— Нож? Я лучше вас спрошу.

— Он мне привиделся. Приснился. — Мэй кивнула на Торна. — Нож у него в спине, под левой лопаткой. Я его не втыкала и Кай, насколько я знаю, тоже. Он просто может об этом знать. Он знает про эти вещи гораздо больше меня.

— Покажите, где именно под лопаткой.

Мэй повернулась спиной к Йелене и показала рукой на себе то самое место.

— Опишите мне нож, — велела начальница ИСБ. — Как он выглядел?

— Мне показалась только рукоять. Обмотанная чем-то — тряпкой или скотчем — но нож хороший, из приличной стали. Неширокое лезвие, должен быть длинный.

— Посмотрите, Мэй-сан, — Йелена достала комм и что-то искала в нём. — Такой нож?

Она показала Мэй фотографию. Рукоять оружия была обмотана полосками кожи. Это же даджиханский кинжал, вдруг поняла Мэй; оружие было ей знакомо. Такое носил Фереште, телохранитель Торна. Кстати, где он?..

— Примерно, — сказала она. — Наверное, да.

— Наверное или да?

— Да. Такой.

Сука умеет допрашивать. Надеюсь, я никого не выдала.

Ты ничего не забыла, сестрица? Майя опять. Мы ещё кое-что увидели этой ночью — будущее без Торна. Оно тебе не зашло, или я ошибаюсь?

Будущее... ах, точно. Страшилка. Мэй не стала затыкать "сестру", вторую себя. Пускай боится, пусть даже полюбит адмирала; пока любовь и страх Майины, они не совсем её. Диссоциация имеет свои преимущества, и какие!..

Она обернулась, стоя уже в дверях. Торн выглядел, как раненый в глубоком обмороке, но теперь дышал нормально. Сорочку врачи с него сняли; на груди у него сидел медицинский робот.

— Ему ещё просто надо поспать, — сказала Мэй. — Он ночью сказал, что не спит четвёртые сутки. Вы его не будите.

...

...

Когда мятежница ушла, Йелена позвонила её брату.

— ...Да? — Его голос казался далёким. Йелена знала, что Кай находился на Муне, старинном искусственном спутнике столицы, и в данный момент осматривал штаб-квартиру покойного Оуэна, пророка Тьмы. ИСБ уже обыскала там каждый йот пространства, но, может быть, магистр Храма найдёт что-нибудь ещё.

— Оками, возвращайтесь во дворец, — приказала Йелена. — Немедленно.

— Никак нет, — ответил Оками. — Я занят, и буду занят ещё четыре часа. Ждите меня после трёх.

— Оками... — она не могла рисковать, что кто-то подсел на линию и узнает, что адмиралу плохо.

— Я понял, — сказал магистр. — Пришлю Нив Уэллан вместо себя.

— Уэллан? Вы окончательно двинулись?..

Нив ненавидела Торна, считая, что он перед ней провинился. Мстительная и злобная тварь, как большинство Тёмных магистров.

— Приказ Торна же, — Йелена ощущала, как Кай про себя смеётся, на расстоянии двухсот тридцати тысяч миль. — У нас троих премьера перед СМИ, помните, он сказал?

— Но вы должны были быть рядом!

— А я и буду рядом. Буду с Нив — с её душой. — Сукин сын, похоже, издевался. — Всё обернётся как надо, Йелена-сан. Я предвижу.

— А. Ну да.

— Впустите Нив, Йелена-сан. Можете проконтролировать, но не мешайте. Все мы должны будем тесно сотрудничать много лет. Я знаю Нив Уэллан, мы с ней успели неслабо подраться. Когда я был ранен и совершенно беспомощен перед ней, её ярость погасла. Она помогла мне. Она не плохой человек. Наговорит угроз, конечно, выскажет, что думает, и может помахать клинком, но тем и кончится.

Йелена сопоставила это с уже известной ей информацией из досье Уэллан и была вынуждена признать, что Оками может быть прав. Если Нив увидит Ариана Торна ослабевшим, беззащитным, нуждающимся в её помощи, её злоба может испариться. Стремление к контролю, унижению и уничтожению вызвавшей её гнев личности будет отчасти удовлетворено самим ходом событий. Иначе гнев будет держаться и даже расти до тех пор, пока Тёмной не представится удобный случай для мести, и тогда она уже не сможет и не захочет удержаться от убийства. Но риск — ...

— Доверьтесь мне, — сказал Кай. — Для него опасности нет. Вот вы, Йелена-сан, другое дело. Вы с ней без меня не встречайтесь, этот вопрос мы решим в другой раз.

— Хорошо. Я вам доверяюсь. — Она не сказала "под вашу ответственность". Ответственность здесь целиком была её.

...

...

Нив?

Она отдыхала на весу, вниз головой, зацепившись ногами за перекладину в комнате отдыха медсестёр, и спрыгнула на пол, приняв его зов.

— Кай?.. — Она не была уверена, что он услышит, если она попытается отвечать лишь в мыслях. — Я здесь. Ты где?

На Муне. Он казался одновременно далеко и близко. В сотнях тысяч миль, ближе одежды — под кожей, в её душе. Нив, момент, о котором мы говорили, пришёл. Лети во дворец, к адмиралу Торну, помоги ему, если надо, и проследи, чтобы с ним чего не случилось.

Она автоматически хотела возмутиться, но в комнату как раз вошли две медсестры и дроид. И хорошо, и правильно. Обещание есть обещание. Она выполнит просьбу Кая, докажет, что может сотрудничать. Ради империи и галактики, ради всего живого. Докажет — самой себе — что договороспособна.

— Сделаю.

Медсёстры должны были думать, что она говорит по имплантату. Такого у неё не было.

Я договорился, тебя впустят. Не ищи ни с кем конфликта. Я прилечу после трёх.

— Давай.

Нив Уэллан допила остывший кофе из позабытой на полу чашки, поднялась и взяла с вешалки свой плащ-покров. В госпитале Кэнион, где вперемешку лежали имперские солдаты и бойцы Сопротивления, он бы только пугал людей. Предыдущей ночью Нив, удостоверившись, что ни одна из заключивших мир сторон не приготовила другой сюрприз, поехала в одну из своих запасных квартир в дистрикте 17 и обнаружила там целых девять чужаков. Пятеро взрослых с четырьмя детьми — две семьи беженцев с Ортании. Их туда заселило начальство блока, зная, что она, Нив, ни разу не ночевала в этой квартире и обе комнаты совершенно пусты. Узрев квартиросъёмщицу в её характерном орденском облачении, все девятеро бедолаг обмерли и приготовились отдать души Тьме. Нив развернулась и отправилась в Кэнион, где обменяла свою надприродную помощь на временное место жительства в апартаментах одной из старых наставниц, главврача Халины Самокиш. С тех пор она успела помочь вывести из комы двоих обгоревших, как головешки, солдат и курировать особо гнусный случай заражения промышленными нанитами, которые какой-то республиканский умелец перестроил в боевые. Попавшие под раздачу бедняги, лишь одна из которых дожила до вмешательства Нив, даже не были имперцами. Мирняк, коллатеральные потери.

Итак, во дворец. Помочь ещё одному человеку.

...

...

Спасибо, Нив.

Кай Оками, Великий магистр Ордена Храма, крутнулся на пятке, скользя взглядом по столам, креслам и книжным полкам. Он видел тропы дня перед собой, как следы нескольких пробежавших стадом животных — не идентичные, но в одном стремлении. Он должен что-то найти здесь и принести Торну, что-то довольно важное.

Оками сел на диван. Хороший диван, не роскошный — рабочий, можно сказать. С соответствующим удобным столом. Обстановка в помещении, как и во всей штаб-квартире пророка Тьмы Эзры Оуэна, была совсем не похожа на индустриальный барок покоев императрицы и прочих Тёмных, к которым Кай заглядывал на огонёк. Здесь было что-то среднее между рабочим офисом компании — Кай видел такие залы во множестве городов на ряде планет, покинутые сбежавшими от войны людьми — и библиотекой. Нет — кабинетом университетского доцента. Аккуратные стеллажи с бумажными книгами, папками, разными носителями — даже пергаментными свитками, о как. Почти вся мебель от Шун Чу. И кое-где на ней лежали книги, письма, папки, стояли стаканы и чашки для кофе... Мебель от Шун Чу, такие столы и диван — это очень плохо. Это значит, что они здесь работали на самом деле, а не курили гаш и лопали эндру, прерываясь на изнасилование детей и питие крови.

Вот ещё. Книги, столы, стеллажи... всё это не должно находиться в цепких руках ИСБ, у Йелены? Должно. До последней пылинки. Он должен был найти в лучшем случае голые стены. А вот, кроме компьютеров, всё на месте. Собнюки обыскали здесь каждый йот, Кай видел следы их следов, исчезающие в прошлогоднем тумане — но почти ничего не забрали. Что взяли исследовать, принесли обратно. Например, все книги. Зачем? Для него, Оками? Это вряд ли. На всём лежал слой пыли толщиной примерно с год. Год назад никто в столице и знать не мог, что он станет имперским рыцарем, будет сотрудничать с Торном. Год назад между имперцами и Республикой шла мясорубка. А тут будто ждали кого-то.

Ждали. Что это? Это ловушка. Сюда кто-то должен прийти, прилететь на оставленный кабинет, эти письма и книги, как насекомое на огонь. Тогда сенсоры ИСБ — Кай их либо чувствовал, либо видел — дадут тревогу. Йелена кого-то ищет.

И не предупредила. Кай мог бы здесь на него наткнуться.

Он никого вокруг не ощущал. Никаких воронок в мана, тонкой сети мироздания, кроме остатков ауры самого Оуэна с пособниками — клочки тошнотворной кровавой тучи. Кай обошёл помещение по кругу. В остальных он тоже побывал, но это был главный зал. На одной из стен между книжных полок в рамке висел какой-то документ. Диплом, с фотографией Оуэна. Кай присмотрелся к тексту. Он не умел читать по-дорусски и даже кири, их азбуку, разбирал с трудом, но бумажка была на двух языках, дорусском и бейзике. По ней выходило, что Эзра Оуэн, выпускник Императорской военной академии и отличник курсов подготовки ИСБ, был ещё и магистром дорусской литературы прошлого века. Нет, уже позапрошлого. Время идёт.

Это плохо. Кай никогда не учился не что в университете — в школе, не знал, каково там учиться, но осознавал, что такая многослойная нагрузка — а ещё ученичество в Ордене и политика, плюс интриги — тяжелая ноша. Не каждый сдюжит. Какой сюрприз ты мне приготовил, Эзра, мертвец? Наверняка он велик и вонюч. Ты убивал детей, пил их кровь, хорошим парнем ты быть не можешь.

Великий магистр отошёл в центр зала, пододвинул себе кресло и уселся поудобнее. Меч он держал в руке на случай, если сюрприз нагрянет прямо сейчас. Это бы сэкономило долю мгновения. Он прикрыл глаза, расслабился. Чего я не заметил?

Голую стену справа, между полок. Там что-то стояло, вон и штатив. Экран?.. Эзра любит бумагу. Любил? Человек жив, пока живы его дела.

Кай встал и подошёл к стене, уже видя то, что искал. Под сапогами были пепелинки.

Он поставил штатив туда, где тот должен был стоять при жизни пророка, развернул кресло к стене, сел и посмотрел в прошлое.

Это действительно был большой экран, одноразовый, из бумаги. Хорошая бумага, плотная и дорогая, сделанная из растений. Натянутый меж двух палок висячий лист. Нижняя палка упала, когда он сгорел, рассыпался в пепел. Вон, у стены лежит.

Восстань.

Пепелинки шевельнулись, следуя приказу Кая, и отступили в прошлое на шаг, другой, что-то вспомнили, обрели утраченную связь и свойства. Оуэн рисовал здесь схему, вон маркер на полке. А потом сжёг её мановением пальца, когда почуял опасность или когда она стала ему не нужна. Сжёг в пепелинки, настолько мелкие и несвязные, что даже ИСБ не могло восстановить их прежнюю форму. Кай быстро понял, что там было изображено. Он видел такую схему в начале войны — план ячеечной сети повстанцев Уланагуа, довольно-таки примитивной системы. Тот план подвёл, имперцы ликвидировали сеть и многих перебили. Схема хорошо выглядела на бумаге, но в реальности была неэффективна. Ей было нечего противопоставить постиндустриальным методам сбора информации. Здесь кто-то пытался сыграть во что-то похожее, и с таким же исходом. Глядя на сложную пирамиду имён и кличек, восходящую к одинокой вершине, Кай чувствовал, что большинство этих имён принадлежит мертвецам.

Нижние ячейки состояли из имён и кличек вперемешку, будто ники в интерсети. Выше шли только клички, а под вершиной пирамиды, обозначенной квадратом, был ряд картинок. Треугольник, крестик, звезда и морда овцы, буква U в круге. Иконки. Квадрат над ними был совершенно чёрным, тщательно закрашен, чтобы не осталось ни одной светлой точки. Тот, кто рисовал, сначала прокрасил его наискось, потом сверху вниз и слева направо. Словно коллапсар. Из этой тьмы вверх шла тонкая линия в облачко, в небеса, где был смайлик и кана. Две буквы. Кай их не понимал, он даже не знал, что за азбука. Маленькое "е" вроде дорусское, но первая буква, m?..

Он достал комм и стал просматривать азбуки. Вскоре нашёл. Это было либо рукописное "т" дорусов, либо азбука рома, "м". Дорусское "те" — сокращение от "тебе" — или "ме". "Ме" — мне, меня. Но не только. "Ме" — это древняя форма "я".

Оуэн, значит, как бог, сидит наверху, на небе. Сидел. Чёрный квадрат — не он, это кто-то другой.

Кай попытался вспомнить всё, что слышал об убийстве Оуэна. ИСБ после этого ещё кого-нибудь зачищала? Должна была. Кого-нибудь, тянущего на этот чёрный квадрат? Сильно вряд ли, об этом бы республиканцы узнали.

Гетер? Второй чернушник Её Величества, детоубийца и людоед, несомненно, заслуживал этой краски. Услышав о смерти Оуэна, он сбежал из столицы. Йелена ищет его, собираясь — так и сказала — убить. Удачи ей.

Может быть, Гетер. Кай не чувствовал уверенности.

А вот это что?

Узкий и острый клин, также чёрный, глядящий вверх, с характерным выступом из основы. Корабль. Имперский крейсер класса "разрушитель". Какие-то галочки как бы вокруг и за ним, также глядящие вверх. Кай пытался понять, что всё это значит. Крейсер находился на полметра справа от чёрного квадрата, примерно на одной линии. У этих людей был корабль? Их база на корабле? Их сеть на каком-то имперском крейсере? Здесь слишком много мёртвых имён — значит, корабль погиб?..

Покажем-ка это всё человеку, который в крейсерах понимает больше меня. Адмиралу Торну. Как полагаешь, Эзра?..

Кай Оками поднял комм и потянул схему-призрак на свет из небытия. Она проступила на миг, вернулась из смерти, и Кай её просто сфотографировал.

...

Прыгнув на орбиту столицы от самой Муны — насколько же это чудо было легко! — он просигналил привет встречному имперскому катеру. Изумление пилотов, ставших свидетелями такого скачка, сияло солнышком на разделявшем их расстоянии десяти миль. Под ногами, на дне воздушного океана, сверкал мириадом огней планетарный город. Кай задал автопилоту посадку в Центральный порт, откинулся в кресле и закрыл глаза. Чёрный. Магистр погрузился в медитацию и для себя как будто исчез, весь вопрошающая, неотвратимая воля, развёрнутая на систему Триасол и дальше, намного дальше.

Чёрный. Кто ты? Где ты?

Кай знал, что адептов Прямого Пути невозможно найти в излучении жизни, в блестящей сети вселенной. Их маскировка была практически совершенна. Помощника пророка он искал во времени, всматриваясь вдоль троп в собственное грядущее, в будущее Мэй, своей сестры, её детей и мужа, Джона Рау. Это было надёжнее всего. Если ему, Каю Оками, суждено увидеть этот сгусток Тьмы, столкнуться с ним в конфликте, время покажет. С некоторых пор у Кая со временем были особые отношения. Как и с пространством.

...

...

Иланский квартал снаружи выглядел как любой другой — батарея наполовину сращённых между собой высоченных блоков. Как жаль. Мэй ещё помнила — смутно, из детства — каким он красочным был в старореспубликанские времена. Квартал составляли остовы человеческих зданий, которые иланы выпотрошили и зарастили биоматериалом. Ещё лет пятнадцать назад их наружные стены являли собой живые ковры, висячие леса и рощи, цветущие изумительными узорами круглый год. С пришествием императрицы и восстанием нескольких иланских миров ксенофобия в столице достигла пика. Фашисты с флаеров забросали квартал дефолиантами, злотворными нанитами и отравляющими веществами, разрушили декоративную растительность, умертвили жившую в ней летучую и ползучую фауну. Оставшиеся в квартале после репрессий иланы ликвидировали останки висячих джунглей и укрылись за прочными щитами из пластика и металла. Сохранившиеся растения, насекомые и зверушки с иланских стен ещё долго продавались в столице как памятки.

Приглашение от Итриулан провело её флаер прямиком на парковку одного из трёх центральных блоков. Мэй открыла дверь, формально приветствовала троих смутно знакомых иланок с празднично расписанными руками, составлявших комитет по встрече, и ступила прямо на ждущую гравицапу. Гравицапа удовлетворённо фыркнула. Это была настоящая иланская вещь — генетически изменённая огромная черепаха со вживлённым антигравом. У создания был маленький оптимистичный ум и смысл жизни. Оно любило свою работу.

Иланки вскарабкались на неё по лапам, и Мэй привычно подавила дрожь узнавания и отвращения, которую вызывала непосредственная близость этих странно человекообразных ящеров. С иланами надо тщательно контролировать язык тела, для них он открытая книга.

Гравицапа тронулась и поплыла внутрь здания, миновав чувствительное силовое поле за бахромой цветущих лиан, скрывавших вход с парковки. Надприродные чувства Мэй фиксировали облучение и силовые поля, очищающие входящих в блок от возможных биохимических угроз.

Снаружи прозвучал взрыв.

Лианы всколыхнулись. Старшая иланка спрыгнула с гравицапы, уже держа в руке бластер — куда и делась её неуклюжая медлительность — и завертела головой. Обе младшие что-то залопотали, жестикулируя, и взялись за свои станнеры. Это были совсем юные иланки, фарги, их язык был примитивен и часто неточен, Мэй его не понимала. Старшая отдала им короткий приказ, зарезав волнение на корню, и обратилась к Мэй:

— Мэйэ-сама, Эрне, — она показала на себя большим пальцем, — вынуждена изменить планы. Возможно нападение, я реагирую. Фарги идут со мной. Платформа привезёт вас прямо к эйстаа-аканэ. Итриулан ожидает вас.

— Конечно, — Эрне. Точно, так звали эту иланку. Мэй почувствовала стыд, как всегда, когда забывала имена нелюдей или нарушала какое-нибудь другое политкорректное табу. — Спасибо тебе. Удачи, Эрне. — Пристрели пару-тройку фашистов, если это они.

— Аэ! Эрнэ, ка Ц`ан!

Возглас раздался откуда-то из стены — из сокрытой двери. Мэй оглянулась. Ковровый узор мхов с алыми усиками раздвинулся, и оттуда вылезла высокая крепкая фарги, а за ней маленькая и стройная... Нет. Человеческий мальчик. Подросток лет четырнадцати, голый до пояса, в бежевых кожаных шортах. Мэй приняла было его за иланку, потому что цветом смуглой золотистой кожи он мало отличался от них, как и рисунками на руках. Мальчик встал перед Эрнэ и быстро заговорил, жестикулируя всем телом, как настоящий илан. Это явно был его родной язык. Его спутница бездумно улыбнулась Эрне, которая не удостоила её взглядом, улыбнулась Мэй и взгромоздилась рядом с ней на гравицапу. Она была тяжёлая, сильная и носила доспех цвета собственной чёрной чешуи, незаметный на первый взгляд.

Мальчик с Эрне договорились.

— Мэйэ-сама, Ц`ан составит вам компанию на пути к эйстаа-аканэ. Эта фарги, — Эрне ткнула бластером в сидящую спутницу пацана, — будет вашей охраной. В её сопровождении вам нечего опасаться. Ч`аи.

Сожалею/до свидания. Эрне и её фарги поспешили обратно на парковку. Мальчик вспрыгнул на гравицапу, встал столбом, как делают в общении с людьми непривычные к этому иланы, и протянул Мэй руку.

— Здравствуйте, Мэйэ-сама, — у него был иланский акцент. — Меня зовут Цао Ян.

— Мэй Сиюань.

Ян. Его звали, как её новорождённого сына. А рукопожатие было детским — ладонь выставлена прямо от тела и слишком напряжена. Мальчишка явно не привык здороваться с людьми. На шее Цао было украшение, что-то среднее между ошейником и ожерельем, а руки были разрисованы — вишнёвые и белые узоры. Он топнул по спине черепахи, и животное поплыло дальше по коридору. Фарги сидела недвижно, только её круглые золотые глаза с вертикальными зрачками поворачивались то туда, то сюда.

Стены зала в конце коридора были занавешены светлыми полотнами. В дверях их ждал ещё один лучевой барьер, воздух в зале был влажен и двигался, и живые простыни едва заметно колыхались на сквозняке. Они отдавали желтизной блеклого костяного цвета. Узор на руках, вишнёвый и белый. Это же траур. Мэй мысленно хлопнула себя по лбу.

— Цао, здесь что-то случилось?

— Да, — сказал мальчик. — Прошлой ночью умер Айал.

— Знакомое имя.

Мэй его тоже слыхала, но не могла вспомнить, кто это.

— Само собой, — заявил Ян. — Айал, первый супруг эорэйстаа Лааверуа, матери тысячи дочерей. Опора её власти и дизайнер наших кораблей. Вы видели его работу, даже на ней летали. Он создал форму крейсеров, которые сражались против войск императрицы Рив. — И мальчик указал на силуэты, проступающие на полотнах, призрачные очертания боевого флота. — Он сочинял формы, наводящие ужас на врагов эорэйстаа, и украшения для любви и радости. — Ян тронул пальцем кулон на шее Мэй. — Вот это, например, его работа.

Мэй посмотрела на платиново-иридиевый кулон, похожий на каплю или на лист, прелестный в своей простоте. Его подарил ей Джон, когда-то в разрушенном городе на Уланагуа. Взял в развалинах уничтоженной бомбами ювелирной лавки. Мародёрство, но Мэй украшение сразу понравилось, и она его берегла. Мысль о том, что творец этой вещи мёртв, её огорчила.

— Мне очень жаль, — она сделала ритуальный иланский жест сочувствия к трауру, и Цао принял его, ответив движением плеч. — Что стало причиной смерти?

— Айал отдал жизнь, даруя её, — сказал мальчик. — Как миллионы наших мужчин от яйца времён.

О. Мэй была поражена. Айал умер в родах. Мужчины илан вынашивали потомство сами, в сумке внизу живота, и когда малыши рождались, чтобы уйти в тёплые колыбельные воды, метаболизм отца мог не выдержать изменений. Некоторые мужчины умирали, так и не проснувшись от родительского сна. В древности эта смерть ждала почти всех мужчин илан, но теперь она стала редкостью. Муж самой эорэйстаа, верховной владычицы расы!

Первый муж. Лааверуа была немолода.

— Это ужасно, — сказала Мэй, прикидывая, сколько лет было Айалу. Крейсера илан были не новые, их форма, действительно грозная, знаменита по всей галактике.

— Нет, — возразил Цао Ян. — На самом деле это прекрасная смерть. Айал хотел стать отцом, и стал им. Теперь его жизнь в его детях. Жаль, что я не могу подарить Рейсте-сама потомство, я тоже хочу. Говорят, есть способ. Это опасно, но я бы рискнул.

Мэй резко повернулась к мальчику.

— Рейсте-сама?!

Полковник Рейсте была эфенселе Итриулан — её сестра с водяной колыбели — и главный офицер снабжения иланских кораблей республиканского флота. Неужели она...

— Да, — Ян кивнул, этот жест означал одно и то же у людей и илан. — Я её консорт. Раньше мы бы остались бесплодной парой, но теперь у нас нашли выход. Можно выносить молодняк в искусственной сумке, её вживляют сюда, — он показал себе на живот. — Правда, толстеешь, но это даже красиво.

— Сколько тебе лет, Цао Ян?

Это получилось у Мэй резковато, и мальчик заметил.

— Пятнадцать. — Он косо глядел на неё исподлобья, с весёлой искринкой. — Это момент, когда вы спросите, откуда я и почему я иланэ?

Пятнадцать. Четырнадцать — возраст согласия. Для мальчика уже год слишком поздно.

— Не знаю, — сказала Мэй. — Ты выглядишь как человек и, очевидно, знаешь, что ты человек. Почему ты иланэ?

— Рейсте-сама освободила меня из рабства у купу — забрала у них корабль, других рабов и меня. — В голосе Яна было спокойное восхищение. — Я стал её фарги, потом консортом. Мне дали имя иланэ, похожее на моё — Ц`ан, это значит шустрый.

Он произносил "ц" в имени как щелчок, иланский звук. Мэй держалась прямо, как палка, контролируя свою позу и выражение лица. Некоторые иланки, работающие ближе к дикому Внешнему краю галактики, делали так — покупали себе мужчину-раба рептилоидной или гуманоидной расы, чтобы использовать его для секса. Он не мог забеременеть от такой партнёрши, его не надо было охранять, заботиться о нём, как об иланском супруге. Он был заменим, если что. Некоторые из этих рабов влюблялись в хозяек и оставались с ними, когда их пытались освободить.

Бедный мальчик.

Гравицапа степенно ползла по веренице залов и ходов, минуя пары и тройки илан, направляющихся по своим делам. Черепаха и черепаха. Традиционные иланские устройства обычно не отличались скоростью.

Мэй хотелось прекратить этот разговор и это знакомство. Одновременно ей жгуче хотелось продолжить его с Рейсте. Но это было сложно. То, что сказал мальчик о захвате корабля купу, походило на правду. Рейсте была известна своей жёсткостью в сражении и нетерпимостью к чужеродцам, нарушающим законы илан. Она была опасна.

— Я часть нации иланэ, — продолжал Цао. — Только физически я человек. Внутри я мужчина-илан.

Мэй вздохнула. Я пожалею об этих словах.

— Скажи, Ян, что такого хорошего в том, чтобы быть мужчиной-иланом? Смотри, Айал умер.

— Зато у него была прекрасная жизнь, — и Цао оживлённо зажестикулировал. — Айал едва вышел из вод, когда на него упал взор Лааверуа, а она тогда уже была улукасак — по-вашему, генерал. Она охраняла границу с Диким морем, — так иланы называли Внешний край, — и водила корабли под рукой адмирала Дийселле, великой военачальницы прошлого поколения. Лааверуа должна была покинуть Инегбан на пять лет и не могла взять Айала в супруги. Но их глаза уже встретились и их души соединились. Айал пять лет отвергал всех женщин, которые предлагали ему дом, богатства и знатность. Пять лет он ждал Лааверуа в городском ханане, изучая дизайн и другие науки, которые могли понадобиться ему, чтобы стать её опорой в жизни. Когда она вернулась с победой над кочевниками хацам, уже адмирал и наследница Дийселле, ничто больше не могло встать меж ними. Лааверуа вывела Айала из ханане и взяла в мужья.

— Красивая история. Но... — она же убила его, хотела сказать Мэй и вовремя прикусила язык. — Всё же Айал умер в этом браке. Он был уже немолод, да?

— Йип, — согласился мальчик.

— Зачем же тогда... — зачем было использовать его как скотоматку, вертелось на языке; Лааверуа что, решила избавиться от постаревшего мужа? — ...зачем было рисковать? С возрастом риск смерти на родильном пляже растёт, это знают даже люди.

— У них не было детей, — грустно сказал Цао Ян. — Они пытались дважды, ещё в молодости, но молодняк погибал. Во второй раз Айал еле выжил. Что-то было не так. Айал доживал уже пятый десяток лет, это крайний естественный срок для рождений. Он был опорой и спутником эорэйстаа всю жизнь, все его устремления были ради неё и народа иланэ, которым она управляла. Айал успел сделать очень много, но так и не создал жизни из самого себя, а ведь это великий дар природы мужчинам илан. Он отличает нас от диких рас, где самцы только властвуют и разрушают. Понимаете, Мэйэ-сама?

Черепаха заплыла в тупиковый коридор и плавно шла к сверкающей двери в его конце.

— Айал решил попытаться с детьми ещё раз, — продолжал Цао Ян. — Лааверуа не хотела, у неё были целые косяки детей от других мужей и консортов, но он её уговорил. Она уступила. Как можно не уступить мужу, который рискует сойти в холод смерти, не породив потомства? Эорэйстаа хотела, чтобы зачатый ими молодняк выносил суррогатный отец, но Айал воспротивился всем этим новшествам. Он хотел быть традиционным отцом. У меня хорошее чувство, сказал он своей госпоже, на этот раз всё должно получиться. И всё получилось. Хотя он умер на пляже, их дети живы. Замечательные здоровые дети.

Гравицапа встала перед хитиновой, словно крылья бабочки, дверью, отливающей тёплым летним узором. Ян спрыгнул на пол, тронул лапу черепахи, и животное вытянуло её так, чтобы Мэй было удобно ступить на неё и сойти. Бессловесная фарги слезла следом, на вид неуклюжая, но ловкая на самом деле, как охотник джиху.

— Айал был идеальным мужем и мужчиной, — сказал мальчик. — Чего ещё в жизни можно желать?

...

Обросшая светлым деревом комната была просторной и очень уютной даже на человеческий вкус. На столе перед Итриулан стояли два сосуда из тыквы, но мяса, обычной закуски во время иланских бесед, в них не было. Только вода и жёлтые палые листья. Мы едим цвет печали. Воздух пах свежим древесным стволом. Адмирал сидела в полном спокойствии, опираясь на пуфы-подушки и собственный хвост. Рядом почивала полковник Рейсте, её сестра-эфенселе, темнокожая с красным отливом и даже на отдыхе устрашающая. Хозяйка Яна.

Мэй склонилась в ритуальном жесте траура.

— Айле, Итриулан. Я сожалею о трагедии, постигшей иланэ ночью.

Глаза адмирала сузились в радостном приветствии.

— Т`ац, Мэй-сан. Жизнь Айала отныне в его детях — и в плодах его таланта. Садись, раздели с нами воду этого дня.

Мэй села в предложенное ей низкое кресло, созданное для гуманоидов без хвоста. Цао Ян подошёл к Рейсте, что-то сказал ей неуловимым жестом и уселся на плоский пуфик между её ног. Они будут все поститься до завтра, подумала Мэй, и мальчик с ними. А разговор придётся вести в его присутствии, это обычай илан — молодёжь учится, участвуя во взрослых делах. Впрочем, илан не болтливы. Пусть. Если они предательницы, пусть Ян узнает.

— Спасибо, — Мэй подняла тыкву и отпила воды. Просто вода, очень чистая. Она поставила сосуд обратно на стол. — Всем нам сейчас есть о чём горевать. Похоже, погибло всё, за что мы сражались.

— Не печальтесь, Мэй-сан, — Итриулан улыбнулась — настолько мягко, насколько позволяли её крупные треугольные зубы. — То, за что вы сражались, имеет все шансы воскреснуть в ближайшие годы, потому что в наше время без демократических механизмов не управляемы не только гуманоиды, но даже иланэ.

"Вы сражались". Не "мы". Значит, всё.

Мэй приняла позу восприятия и понимания, одновременно чуть-чуть — в пределах вежливости — оскалившись.

— Я вас оценила неверно, Итриулан. Не так ли? Приношу извинения.

Но иланка не приняла сарказма.

— Не за что, Мэй-сан. Нетрудно так ошибиться, если ни разу не спросить соратниц, в чём их цели. Даже мы, иланэ, в таких случаях не всегда обходимся без слов, хотя наши тела выдают наши помыслы куда больше, чем ваши.

— Увы, я плохо владею вашим языком. — Мэй решила дать ей выговориться, не возражая. Реакция будет позже. Она всё равно запоздала. — Чего я не прочла в вашем теле, адмирал?

— Того же, что и во всей нашей цивилизации, — вмешалась Рейсте.

Мэй повернулась к ней, но полковник молчала, глядя куда-то мимо неё. Её рука покоилась на плече Цао Яна, коготь впивался в его кожу. Не до крови.

— Вы ведь думали, я сражаюсь за республиканские идеалы? — спросила Итриулан. — За сенат, выборы, многопартийность? За гражданские права, так, как их понимаете вы, Мэй-сан?

— И за права вашего народа, урезанные имперским расизмом, — ответила Мэй. — За свободу и справедливость. В чём я ошиблась?

— В главном, — Итриулан отпила воды из тыквы и, судя по позе, приготовилась что-то рассказать. — Мэй-сан, вы владеете языком иланэ совсем не так плохо. Что означает слово "эорэйстаа"?

— Владычица мира, — перевела Мэй титул Лааверуа, чуя подвох. — Верховная правительница, наделённая абсолютным правом приказа над всеми другими эйстаа — надо всеми иланэ.

— Ага, — совершенно по-человечески ухмыльнулась оппонентка. — Переведите-ка этот титул на бейзик, Мэй.

Упс.

Цао Ян поднял руку и бесцеремонно передвинул коготь хозяйки себе чуть дальше на спину, но в остальном как воды в рот набрал.

— Вы молчите, Мэй, это понятно. Эорэйстаа означает императрица. Лааверуа — императрица иланэ.

— В военное время, — нашлась Мэй. — До путча Рив Гэллар и вашего восстания у вас не было такой системы, каждый город управлялся самостоятельно.

— Да. Но есть тонкость. Видите ли, Мэй-сан, единый город народа под властью великой эйстаа — наш идеал. Именно поэтому мы прибегаем к нему в самые трудные времена. В древности, у яйца времён — простите мне эту романтическую фигуру речи — в первых городах Инегбана всё было скорее так, как представляют себе общественный идеал имперцы, а вовсе не так, как хотите вы. Единоличная власть эйстаа с её советницами и специалистками, достигшими своего положения благодаря таланту и труду. И сейчас все иланэ были бы счастливее без необходимости долгих демократических процедур, которые отнимают время и лишний труд, дорого стоят, в которых даже у нас не всегда побеждают достойнейшие. Мы жили счастливее в древности, на берегах тёплых морей, когда нас было мало и мы не знали иных миров и чуждых иланэ новшеств. По крайней мере, так принято считать. — Кончик гребня Итриулан посветлел — она давала понять, что у неё есть на этот счёт своё мнение. — Но наши предки совершенно точно тратили меньше времени на ерунду, вроде той, из которой состояла политика вашей старой Республики в последние сто или двести лет её бытия, и кормили несравненно меньше паразитов вроде тех, что составляли девяносто процентов её элит. Предкам зато оставалось больше времени и сил на труд, общение с друзьями, развитие наук и другие радости. Если что, они подходили к эйстаа с должными знаками почтения, и она решала проблемы, отдавая мудрые приказы. А если кто-то тяжко преступала законы, эйстаа лишала её гражданства, и такая иланэ немедленно умирала от метаболической перегрузки — вот и все гражданские права, Мэй-сан. — Адмирал ласково улыбнулась. — Эта система процветала сотни тысяч лет, и иланэ по праву гордятся её достижениями. Нам удалось сохранить тридцать семь процентов растений и животных Инегбана, нашей колыбели, а ведь большинство вышедших в космос рас уничтожают до девяноста процентов биосферы своей родной планеты — и больше. Легенды гласят, что утраченная родина людей, Терра — не более чем пустыня, выеденная до костей оболочка. Уже десять тысяч лет назад почти все болезни на Инегбане были побеждены, теперь нам грозят только инопланетные и мутантные микроорганизмы. Благодаря науке у иланэ долгая жизнь, даже у мужчин, предназначенных природой для размножения и смерти. Мы никогда не знали голода, не вызванного независящими от нас факторами. Мэй, подумайте об этом. В данный момент целый ряд миров мучается от голода, но среди них нет ни одного иланского мира. Мы некоторым помогаем. Считается, что плотоядные расы агрессивны, но мы, иланэ, очень редко воевали между собой. Даже когда города Инегбана впервые выросли настолько, что соприкоснулись границами ареалов, война была исключением, а не правилом. Из-за этого наша цивилизация развивалась так долго и медленно, без равных концу света катастроф, которые так часто случаются в истории прочих видов. Видите, Мэй, к чему я клоню? Новый порядок, система, в которую преобразовала старую Республику Рив Гэллар, для нас гораздо ближе к должному, чем республиканские дрязги. Единая императрица единой галактики, состоящей из множества городов-миров — это намного лучше былого бардака, который выносил наверх главным образом деструктивных самцов-гуманоидов.

— Но эта система для вас не сработала, — заметила Мэй. — Иначе иланэ не присоединились бы к Сопротивлению. Что было не так? Вам не дали прав, аналогичных человеческим?

Надо же, Ваше Величество, какая глупая ошибка. Мэй не смогла сдержать улыбки. Без крейсеров и ресурсов илан нас просто бы растоптали ещё десять лет назад. Если бы глупость болела, расисты орали бы непрестанно.

— И это тоже, — согласилась Итриулан. — Мы не считаем неверными все расовые законы. Многие из них оправданы. Нас возмутили только ошибки в этом пакете законов, несправедливости, такие, как препятствия для имперских военных карьер иланэ, каламари, лелои и других лояльных, благоразумных рас. Мы ведь не сепаратисты, как мерсиане, и не бандиты, как купу.

— У императрицы был человек, на четверть урта, пророк по имени Оуэн, — добавила Рейсте. — Официально он был причислен к людям, обладал всеми привилегиями — и, вероятно, угнал куда-то Девятый флот. Помните, целый флот исчез, испарился из-под руки Сигурдотир? Имперцы его сейчас ищут. Дело рук человека с уртанской кровью. Хорошо, если флот просто погиб и не вынырнет в руках тех же урта-фашистов, к примеру, в ближайшее время.

Итриулан благодарно кивнула подруге.

— Такие вот вещи и заставили нас выступить против императрицы Рив Гэллар.

— Значит, Новый порядок не сработал так, как вы надеялись, — заключила Мэй. Может быть, что-то здесь ещё можно спасти; попытаюсь. — Эта система может работать для иланэ, но не для всей галактики. С другой стороны, Республика протянула почти три тысячи лет, хоть и с перерывами. Это очень много. Почему бы не восстановить её, обновив?

— Потому что для неё нет стройматериала, — отрезала Рейсте.

— Моя эфенселе права. — Итриулан прикрыла глаза третьим веком — как бы окончательный приговор. — Из развалин борделя не выстроишь крейсер, Мэй-сан, вы не можете этого не понимать. Можно построить дом. Общий дом. Народы галактики в данный момент в таком состоянии, которое позволяет совместно жить дальше только в рамках империи. А вместе жить нам придётся, иначе орда Агерран сожрёт нас — боюсь, в прямом смысле. Не думайте, что меня это радует, Мэй. Суверенное государство иланэ — совсем неплохая идея. Вкусная.

Там у тебя был бы шанс на высшую власть, поняла Мэй. Эорэйстаа Итриулан, великая военачальница нынешнего поколения. И ты от этого отказываешься? Самопожертвование? Предательство.

— Но ведь империя не работает с не-иланэ как система? Вы это сами признали.

— Работает, — возразила Итриулан. — Гуманоиды постоянно создают планетарные империи, и у них получается. Многие из таких проектов живут достаточно долго. Чуть не сорвалось на этот раз — но империя спасена. Конечно, трудности есть и будут — всякая гуманоидная империя несёт в себе зерно собственной смерти. Эйстаа иланэ всегда была заинтересована в процветании города потому, что город обеспечивал защиту её потомству, которое было отнюдь не спрятано во дворце, а уходило в воды и выходило на берег вместе с потомством других горожанок, так же боролось потом за знания и положение в обществе. Может быть, если бы дети гуманоидных элит тоже росли среди простого народа... Но ваши самцы никогда этого не допустят.

— Если мы говорим о факторе гуманоидных самцов, Рив Гэллар была женщиной. Вы были вынуждены против неё восстать. Ариан Торн — мужчина, и вполне типичный для патриархата. Что заставляет вас думать, что его власть будет лучше?

— Общение с ним, главным образом, — Итриулан засмеялась, негромко и радостно, как будто говорила о чём-то запретном, но очень хорошем. — В истории фактор личности очень важен, кому это знать, как не нам, иланэ. Деструктивное безумие императрицы Гэллар было тесно связано с её личностью и с верой, которую она исповедовала.

— Торн исповедует ту же веру, — сообщила Мэй. — Он мирской аколит Прямого Пути, вдовец императрицы, их Великого магистра. Тьма до сих пор не съела его рассудок, но у него впереди ещё много лет, чтобы свихнуться. Много лет на троне.

— Не съела, да. И не съест. У адмирала Торна нет духовных способностей, позволяющих общаться с тем, что вы зовёте Тьмой, впустить это в себя и впасть в безумие. Нет у него и желания убивать и крушить всё живое, не подчинённое его воле. Императрица Гэллар начала с истребления адептов конкурирующего ордена и дальше продолжала в том же духе, уничтожая своих же подданных, больше и больше, пока не убили уже её. Дивавьядха начал с того, что отменил в своём флоте вредные расовые законы и преследования за веру. Он собирается позволить вашему брату восстановить Орден Храма и даже поможет ему его финансировать. Разве вы не рады, Мэй?

— Дива...?

Она поняла, в чём дело, но уже проговорилась.

— Это его имя, Мэй-сан, — сказала Итриулан. — Дивавьядха Чайастайин Авьягра д`Упакшатри Нари-па да-Раштра. Настоящее имя адмирала Торна, он мне его сказал, когда спрашивал, чем возмущены иланэ и что он, будущий император, для нас может сделать. Как правильный муж, вопрошающий, чего хочет его госпожа. Таким он был для императрицы, таков он и для империи. Не счёл ведь автоматически, что его интересы и идеалы равняются нашим. — Иланка улыбнулась ещё шире. — Длинное экзотичное имя, правда? Сразу и не запомнишь.

— Красивое имя, — холодно ответила Мэй. — И человек он красивый. Вы с ним говорили по ансиблю, верно? Не лично. Когда государь-император вам что-нибудь обещает, это прекрасно, Итриулан. Например, полную безопасность на его корабле, если вы не станете вредить или бежать. Когда он воспользуется полученной властью, чтобы разложить вас на кресле и всласть оттрахать, будет поздно обсуждать с ним условия и продолжительность акта. Поблажки надо выторговать заранее.

В повисшей тишине Мэй увидела, как Цао Ян поднял голову и смотрел на неё — удивлённо, так удивлённо. И с узнаванием. Тьма, о Тьма побери. Она не хотела это рассказывать. Внимательные иланки видели в её позе душевную боль, она это знала — воспоминание о физической боли, режущей грудь и живот, об удушье, которым сменилось острое удовольствие от тела адмирала Торна, от его ненавистных, желанных объятий. Аллергическая реакция на экзота. У тебя, Ян, так бывало?

Рейсте сняла руку с плеча мальчика. Мэй ожидала, что её ударят, но иланка просто пододвинула к ней тыкву с водой.

— Вы понимаете, Мэй-сан, что я не могу проверить такую информацию, — сказала Итриулан, когда Мэй закончила пить. Она не спешила поставить тыкву обратно, слушала, пряча за ней лицо. — И не могу учесть её как фактор. Ещё и потому, что знаю, где вы провели эту ночь — очевидно, по собственной воле.

Тыква со стуком встала на стол.

— Бывайте, Итриулан. — Мэй поднялась. — Если что, кричите. Может быть, я сумею помочь. Мне никто не помог, но бывает иначе.

— Обязательно крикну, — ответила иланка. — Иначе ведь гуманоиды и не заметят, что что-то не так. Пока мы не закричим от боли и не начнём убивать. Вы вот не замечали. Мы, иланэ, пришли к вам, людям-республиканцам, и предложили помощь. Не вы к нам. Теперь я опять устраняюсь и оставляю сцену вам, красивым и теплокровным, умеющим сопереживать другим. Тем, у кого нет треугольных острых зубов, гребня и чешуи.

Мэй остановилась у двери.

— Кстати о теплокровных. Отпустите мальчика со мной, Итриулан. Пора знать меру.

Рейсте и Цао Ян испуганно застыли. Как один организм, горько отметила Мэй.

— Можешь уйти с ней, если хочешь, — сказала мальчику адмирал. — Ты не обязан жить с иланэ. Ты свободный гражданин, я тебя не держу.

— Я тоже, — глухо сказала Рейсте, глядя в какую-то точку перед собой. Она распрямила пальцы, хотя не убрала руку с плеча Яна. — Хочешь — можешь идти.

— Я не хочу, — быстро проговорил Цао. И уже спокойнее: — Никуда я с ней не пойду.

— Ты человек, — сказала Мэй. — У тебя есть права человека.

— Я иланэ. Я часть нации иланэ, Мэй-сан. Правда. Вы поезжайте спокойно домой, а я здесь живу.

Ян подался назад, прильнул к Рейсте и сжал в ладони один из её когтистых чешуйчатых пальцев. Он принял решение и на Мэй уже не смотрел.

— Концепция нации — преинтересная штука, — сказала Итриулан. — Она плодотворна и для имперцев. Передавайте привет адмиралу Торну, когда опять с ним увидитесь, Мэй. Скажите ему, я скучаю.

...

Тревога Эрне оказалась напрасной — взрыв на стене блока устроили не ксенофобы. Несколько фарги разжились новогодними фейерверками, чтобы отметить ими конец гражданской войны и почтить память Айала. Фейерверки были мерсианские и грохнули, как обещал производитель — с артиллерийской мощью.

Когда флаер снялся с площадки, Мэй проверила качество записи. Замечательно. Включила комм в кармане перед высадкой, и только. Как просто.

Ми Ми Онг и остальной республиканский совет будут совсем не рады всё это услышать.

...

...

— Торн?

— Адмирал Торн для вас, Уэллан.

Он полулежал на подушках в окружении маленьких медицинских дроидов и десятка голографических экранов — пепельно-бледный, и говорил негромко. Как резал. Слова ударили Нив по губам жёсткой волной стыда и обиды. За ними прорезалась злость — пока что маленький огонёк.

— Да, сэр. — Нив Уэллан встала у стены, стараясь быть незаметной. Дворцовый медик-дроид МДр101, старый приятель, приветствовал её церемонным поклоном без слов. На стенах и в углах комнаты сидели боевые дроиды-"пауки", следили за ней зелёными точками электронных глаз. Йелена Сигурдотир, конечно. Здравый стейтмент начинающегося сотрудничества.

Впрочем, модель "пауков" была Нив знакома.

Как и плывущая информация на экранах. Торн мог быть ранен или болен, но он не отдыхал, а работал. Нив впервые увидела, как он это делает — читает поток информации, фильтруя, организовывая и вычленяя паттерны, говорившие ему то, чего больше никто не знал. Это умел и каждый ИИ, однако ИИ совершали смешные ошибки через два раза на третий, делали выводы, которые были машинно логичны, но неверны. Ариан Торн ошибок почти не делал. Ему были опасны только случайности, хаос, невероятная прихоть событий.

Изображения и тексты на экранах сменялись довольно быстро, но не с компьютерной скоростью, и Нив без труда разобрала, над чем работает адмирал. Новости столицы с комментарием ИСБ, новости Галактики с ним же, доклады спецслужб галактического Ядра об увольнениях и назначениях губернаторов, произведенных Торном. Республиканские новости — вот как, ИСБ их всё-таки здесь принимает, а простым людям каналы мятежников отрубили. Документы по пропавшему Девятому флоту, доклады о ротации войск из секторов Ядра и провинций. Нив мстительно ухмыльнулась. Губернаторам-сепаратистам не позавидуешь. Не требовалось быть гением-паттернистом, чтобы понять, что следующим шагом Торна будет фильтрация и "реморализация" провинциальных офицеров, а также снятие и арест как минимум пятерых имперских чиновников, возомнивших себя царьками собственных государств после смерти императрицы. Кого-то даже прислонят к стенке, как Столтенберга.

Нив это очень нравилось.

— Я пришла вам помочь, — сказала она.

— "...вам помочь, сэр", — поправил Ариан Торн. — Спасибо. Отложим это, я занят.

Нив Уэллан вздохнула и села в кресло напротив его постели. Тяжёлый человек. И пациент он будет трудный.

Экраны остановились. Нив подняла взгляд — Торн уставился на неё, не мигая. Глаза у него запали, под ними лежали тени. С их предыдущей, первой и последней встречи он потерял несколько килограмм веса и смотрелся чуть ли не тощим. Но выдержать его взгляд было трудно, словно смотреть в сердитые звёзды.

Он ждал.

— ...Сэр, — выдавила она. — Простите, сэр.

Не удостоив её ответом, он снова переключился на голограммы. Те поплыли, мерцая и бормоча, в прежнем темпе.

Зря ты так, адмирал.

И ты, Йелена. Я ведь знаю этих роботов, знаю всё во дворце. Я здесь выросла. Ты забыла.

Её добрые намерения, проникнутые милосердием госпиталя Кэнион, куда-то пропали. А злой огонёк разгорался, рос. Ещё немного, и он всё поглотит, горячая тьма. Бессмысленно сопротивляться, гнев — это сила. Вот, например — ...

Нив представила себе большой оранжевый, как в мультике, выключатель, подвела от него проводки куда надо и нажала, сделав крошечное движение пальцем. Дроиды-"пауки" погасли и все как один попадали вниз со стен. Рободоктор сложился и тоже грохнулся на ковёр. Адмирал повернулся к Нив, на лице его читалась... лёгкая досада. Толчками воли Уэллан перекрыла двери и тайные входы в стенах и потолке, встала и подошла к Ариану Торну. Глядя прямо в его огневые глаза, достала меч.

— Интересно... — она повела рукой, и его покрывало слетело на пол. — Я вот думаю, адмирал — вам для войны нужны все части тела? Вряд ли. Вы же не Кай и не я, не ведьмак-боевик. Ваше могущество — ваш великий разум. Если я, например, отрежу вам ноги, вы всё ещё сможете командовать флотами и защитите нас от орды Агерран, как всегда мечтали. Ноги вам, впрочем, сделают новые, но, может, это приключение отучит вас ходить ими по людям.

Он был в белой рубашке и серых штанах, без носков. Штаны были испачканы кровью, как и простыня, и его локти, и видимая полоска кожи на животе. Сильный и грозный, теперь он казался беспомощным. Трогательным. Нив это тронуло только в одном смысле: ей захотелось добавить к засохшим пятнам ещё больше крови из его жил. Растерзать! — гудело её презрение, злоба. Ярость и Тьма.

— Опять, Уэллан?.. Я думал, мы это проехали.

— Естественно. Ты ведь себе и представить не можешь, что ты по кому-то пройдёшься, а он это не "проедет". — Она поднесла острие меча к его лбу, прямо над переносицей, меж спадавшими прядями иссиня-чёрных волос. С их встречи у адмирала изрядно прибавилось седины. Нелегка жизнь мудака. — Ты меня обманул. Развёл, как лохушку. Травил моих друзей, как крыс, бросил меня на грёбаном астероиде без корабля и денег. Мы так не договаривались, адмирал, сэр.

В ней поднялось потрясающее желание пронзить клинком его голову, ото лба до затылка. Всего лишь двинуть рукой, нажать пальцем и удлинить острие — так просто. Нужно было что-то сделать, иначе Тьма одолеет, рука сотворит что хочет. За дверями уже стояла охрана и ИСБ, но они не шевелились — поголовно замерли в ужасе.

Нив повела меч вверх и в сторону и срезала прядь его волос. Потом провела острием клинка по груди и животу, взрезая одежду — и зашипела сквозь зубы. На правом плече Ариана Торна красовался бледный рваный шрамик-полумесяц — след от укуса. Ни с чем не спутаешь.

Ещё один удар. Мама, зачем? Зачем _он_? Тебе что, было мало Гэна? От шрама Тьма пустила в него корни, пока ещё очень тонкие паутинки. В плечо, в позвоночник, в сердце. Нив ясно видела их. Пока ещё? Нет, это было давно. Торн лично видел императрицу лет десять назад, двенадцать. Потом уже только по ансиблю. Он до сих пор держится, сукин сын, корни так слабы. Ему это удаётся, ему, но не мне. Убью.

В фантазии Нив Уэллан кипело всё то, чего ей хотелось — хотелось Тьме в ней. У желаний был привкус мамы. Императрицы. Сесть на него, насладиться им как мужчиной, взломать рукой грудь и высосать сердце. Оно будет трепетать под губами и биться, сладкая плоть и кровь. Он будет ещё жив в этот момент. Нив сглотнула.

— Приступим к веселью?

— Можно мне последнее желание? — тихо спросил адмирал и опустил веки, будто смиряясь со своей участью.

Она вдруг запнулась. Горящие звёзды, что так её злили, погасли, бесстрашный огонь его глаз больше не подпитывал в ней пламя гнева. В голове у неё что-то тронулось. Прояснилось.

— Вы подумали о том, как Кай среагирует на ваш поступок, Нив? Как он на вас посмотрит, если вы меня искалечите или убьёте? Что скажут все наши единомышленники, имперцы? Или мы уже не ваши единомышленники? Вы действительно превратились в отребье, банальную уголовницу, служащую только себе и таким паханам, как ваш друг Эль Мамбо? Вы, ученица императрицы. Я в это не верил, поэтому и впустил вас сюда. Я доверился вам.

Его голос был тих, но твёрд и резал безжалостно. Отрезал от чего-то что-то — ярость от воли. Тьму от неё, от Нив.

— Убив меня, вы навсегда утратите Кая. Он никогда не простит вас.

Кай. О, милый Свет. Кай попросил меня прийти сюда помочь, а я — ...

— Никто не простит, — спокойно продолжал Торн. — Вам не останется места в нашей галактике, Нив, вам придётся бежать. Есть только одно место, где вам будут благодарны. — И он открыл глаза. — Орда. Только Орде вы сделаете хорошо.

Нив Уэллан отступила назад и отвела клинок в сторону. Стража. Что теперь делать? За дверями стража. И наверняка Йелена Сигурдотир.

Нет, у меня есть заложник.

— Ордынцы, конечно, поблагодарят вас, — сказал заложник. — По-своему. Дадут возможность искупить грехи страданием. Они жгут ведьм заживо, Нив. Таких, как вы и Кай. Этого требует бог Орды. Ваш орден невероятно ценит контроль над материей и над жизнью, но знаете, что я скажу? Когда ты горишь, теряешь контроль над собой. Абсолютно. Поверьте мне, я однажды горел.

И я. Я в огне.

Кай, ты здесь?

Всё вдруг прояснилось. Нив судорожно втянула воздух, громко, с придушенным звуком, и убрала клинок в рукоять. Потом снова шагнула к адмиралу сквозь застывшие световые экраны и положила меч в его руку. Дальше делать было вроде нечего, и она села на пол тут же, опираясь на кровать. Нащупала на ковре покрывало и протянула его Торну.

— Кончилось? — спросил он, без снисхождения, но с участием.

Она кивнула. Ей должно было быть стыдно, но на это не осталось сил.

— Не включайте пока что дроидов. Откройте двери.

Она так и сделала. Охрана и ИСБ, должно быть, слышали каждое слово, потому что дверь в кабинет открылась не сразу. Краем глаза Нив видела черно-золотые силуэты в глухом доспехе, а за ними серые мундиры.

— Всё в порядке, — сказал Торн. — Отставить тревогу.

Никто не двигался.

— Йелена, можете забрать дроидов. Не трогайте Нив Уэллан, она остаётся здесь. Пришлите прислугу, мне нужна моя униформа, стандартная, и армейский пластырь С4, два листа. Горячую ванну пусть приготовят.

Вошедшие ещё пару секунд стояли, как поражённые громом, а потом зашевелились.

...

— Нив, вы отдохнули?

— Да... — спохватившись, она добавила: — ...сэр.

Торн коснулся её плеча.

— Возьмите свой меч. Теперь вы можете мне помочь, как хотели.

...

Она должна была сконцентрироваться, чтобы увидеть, что с ним не так. Это было нелегко, потому что её сознание слегка плыло, словно освобождённое от боли и от груза. Трудность исцеления всякий раз заключалась в том, чтобы отринуть равнодушие и презрение Тьмы к пациенту, надёжно запереть ярость и ненависть к нему — жалкой травинке на ветру времён, несуразной причине траты её ресурса. Пациента нужно было возлюбить.

Нив взяла Торна за руку, сжала его предплечье, зажмурилась. Кай? Помоги. Она не считала, что он помогает на самом деле — сама мысль о нём облегчала ей выход к Свету.

Выход. Нащупала... И... Всё, контакт.

Нив улыбалась, видя своим вторым зрением, как золотое тепло Сети течёт по её рукам, её пальцам к человеку, уже четвёртому за эти сутки. Четверо, это было так мало. Война перемолола гораздо больше, на много порядков. И всё-таки, двое солдат и женщина, и вот ещё один. Тоже солдат.

Просто ещё одна жизнь.

Свет тёк от неё к адмиралу Торну.

...

— Помогите мне встать.

— Сэр, лучше я — ... — вмешался оживший врач-дроид. Отключение на него никак не повлияло, он его, кажется, и не заметил.

— Спасибо, Эм Дре, Нив справится.

Он сел в постели, держась за неё. Разрезанная рубашка распахнулась, и Нив Уэллан увидела нож.

— Сэр?..

Она моргнула и тряхнула головой. Её зрение в таких вещах было ненадёжным, как большая часть её способностей после смерти (мамы) императрицы. Нет, точно, острие ножа. Тень, призрак. У вещей бывают призраки? Нив глянула на спину Торна. Вот оно, вот откуда вся эта кровь.

Она бездумно потянулась к рукояти ножа, чтобы вытащить его из своего пациента. Ей чуть было не удалось его схватить, но чуть было не считается. Пальцы прошли сквозь бесплотную рукоять, а в следующее мгновение Нив, как ошпаренная, отдёрнула руку.

Что, если Торна это убьёт?

С ранеными такое случалось. Чужеродный предмет, пробивший их тело — иногда даже мозг — закрывал разрывы в сосудах, и человек держался, а вытащи такой предмет — и раненый истечёт кровью. Нет уж, это не для её способностей дело, тут нужен Кай. И доктор Самокиш.

— Сэр, есть очень хороший врач здесь, в столице — ...

— Я знаю. Эс Ди, — обратился адмирал к слуге-дроиду, — замени постель и принеси мне завтрак. Рисовые шарики с угрём и красный чай.

— Немедленно, сэр!

Дроид засуетился, примериваясь забрать покрывало и простыни. Торн прихватил рукой разрезанный Нив пояс штанов, поднялся на ноги и стоял, почти не шатаясь.

— Пойдёмте в ванную, Нив. Эс Ди — посетителям, кроме Эдо, ждать в кабинете.

...

Ванна, конечно, уже ждала, полная голубой воды с лёгкими благовониями. Торн отошёл в туалет — один — потом сбросил одежду, непринуждённо, словно Нив здесь не было. Она думала, что он прикажет ей сексуально удовлетворить его, и готова была это сделать. Но адмирал просто опустился в ванну, велел ей сесть рядом, протянул руку и сказал:

— Продолжайте, пожалуйста. Мне сегодня надо дать пресс-конференцию.

...

— Откуда вы берёте силу, Нив, которую даёте мне?

— Из... Сети, — ответила целительница. — Из Света.

— Не от себя или кого-нибудь ещё?

— Нет, — ей было радостно об этом говорить. — Это не нужно. Света не бывает слишком мало. Он неисчерпаем, бесконечен. Ещё полчаса, и вы будете совершенно как новенький.

...

Вся спина у него была в шрамах от плети. Один под другим, как борозды на поле.

— Адмирал, это ваши сородичи вас так избили? — Вопрос не казался слишком фамильярным. Обстановка располагала.

— Нет. Йелена Сигурдотир. Она меня арестовывала когда-то, одиннадцать лет назад. И пытала.

— Меня тоже, — Нив рассмеялась. У них было что-то общее. — А почему вы не убрали эти шрамы, сэр?

Он говорил, что горел — вероятно, в бою — но ожогов она не видела.

— Потому что исчезновение шрамов могло бы размыть мою оценку окружающей действительности, — ответил Ариан Торн. — Самым непозволительным образом. Я иногда провожу рукой по спине, смотрю в зеркало, и это помогает помнить, где я нахожусь. Даже сейчас, после ряда побед. Сейчас это особенно важно. Подайте-ка полотенце.

...

Полотенце было в розовых разводах — он не отмылся как следует. Не хотел тратить силы. Дроид принёс униформу и водонепроницаемый пластырь, и Торн наклеил первый лист себе на грудь, закрыв призрак раны. Второй он подал Нив:

— На спину, туда же.

Она осторожно накрыла пластырем то место под его лопаткой, стараясь не думать, что накрывает рукоять ножа, и это может причинить боль.

— Теперь, если кровь пойдёт, под пластырем и останется.

В комнате адмирала уже ждал Эдо, загадочный шеф службы безопасности флагмана "Махадэва" и всей центральной группировки имперского флота, с папкой свежих указов на подпись. Торн сердечно приветствовал его, сел за стол и, быстро поедая рисовые шарики, просмотрел документы. Нив беззастенчиво подглядывала. Среди прочего — пять смещений, те самые, с приказом немедленно прибыть в столицу для доклада, и ещё три таких же приказа без увольнений. Три бывших имперских губернатора и два вице-адмирала, Марлов и Лунь, после смерти императрицы сочли за лучшее стать вольными варлордами, а очень скоро — и баронами-разбойниками Центральных секторов 1 — 5. Теперь их ждало бегство в никуда либо трибунал и стенка. У троицы более конструктивных деятелей, державшихся вместе против предателей и мятежников, был шанс отмазаться. Ариан Торн приложил палец к ИД-полям под текстами и расписался под каждым документом — древнейшей азбукой рома, с немым "е" в конце имени. Thorne.

Эдо забрал указы и откланялся. Он выглядел как бледный гуманоид со слегка смазанными чертами лица, но второе зрение Нив Уэллан было не обмануть. Шеф СБ "Махадэвы" не имел с гуманоидами ничего общего. Эдо походил на живой океан, зачем-то решивший влить себя в форму человека, как в сосуд, а на самом деле странный и бесконечный. Это существо светилось из глубины. В нём не было ни следа Тьмы.

...

Прежде чем выйти в кабинет, Ариан Торн вытащил из кармана своих вчерашних брюк маленькую и круглую серьгу-пайцзу. Чёрная точка в серебре — мирской аколит Прямого Пути. Орден, ещё один общий момент между ним и Нив. В детстве, одиннадцать лет и эпоху назад, она видела Торна с этой серьгой в ухе. В левом, как положено.

Он подержал пайцзу в ладони, сжал и опустил в карман. В мочке его уха всё ещё была заметна дырочка, но она почти заросла. Он эту пайцзу не носил уже очень долго.

...

В кабинете сидели генерал Герион, старый добрый вояка, и Йелена, которую Нив мечтала убить, но это не имело значения, потому что прямо в дверях её и адмирала встретил Кай Оками. Он по-флотски отдал Торну честь, лукаво и невинно улыбаясь.

— Привет, адмирал — и Нив.

Подхватил её под руку — правую, в рукаве которой был меч — и галантно отвёл к креслу рядом с собой, подальше от Сигурдотир. На обоих отворотах плаща Кая был вышит Круг Света, символ Ордена Храма. Свет любопытно выглядывал из кругов, ощупывал мир лучиками, как цветы лепестками. У Нив от него болели глаза. Сама она тоже была одета в орденский плащ-покров. Символ Прямого Пути смотрел с её груди, чёрная точка в белом поле в чёрном круге. Тьма. Они — Свет и Тьма.

Пока она разглядывала Кая, все успели поздороваться, и над столом завращалось изображение замороженного чудовища в биохазардной армейской камере. Ордынский агент-убийца. Нив поморщилась. Тварь была отдалённо похожа на десятинога и паука, но как-то нехороша на вид. Ещё менее хороша, чем хищный десятиног с когтещупальцами. Решительно, хуже. Она наводила оторопь, даже дохлая.

— Мы презентуем СМИ вот это, — объявил Ариан Торн. — Через полчаса. Оками, Уэллан, встанете рядом со мной — Свет по правую руку, а Тьма по левую. Не перепутайте, пожалуйста. Говорить буду я. Покажем и запись убийства техников этим монстром, а также запись ночного боя.

Торн включил голограмму, и Нив увидела, как Кай убивает такую же тварь, рубит её на куски в наглухо запертой комнате и бросает части тела врага в большую декоративную вазу. По углам комнаты на записи лежали скелетированные тела пятерых жертв чудовища. Охранник Торна, Фереште, тоже лёг в этой схватке — лишился жизни и головы. Тварь её откусила.

— Потом я прошу вас, Оками, ответить на их вопросы. Фильтруйте, что говорите, не спровоцируйте панику. Если вы двое, — Торн указал на Кая и Нив, — хотите объявить о своей помолвке, сделайте это в самом конце, когда будете уходить с трибуны и вслед вам будут кричать вопросы.

Нив замерла. Помолвка? Со мной? Я — и Кай?!

Она почувствовала себя даже не просто грязной — чёрной. Как мама, как Тьма. Нельзя. Я же его запачкаю.

Кай сжал её руку, и грязь потеряла значение. Не исчезла — она была неважна, будто что-то налипшее на подошве.

Он будет чудесным мужем.

— Такая богатая для всех сплетников новость немного отвлекла бы население от страхов, которые неминуемо вызовет наш доклад, — сказал Торн, глядя на Кая, потом на Нив и обратно. — Я, разумеется, не настаиваю. Дело ваше. — Кай вдруг поднял руку, желая что-то сказать, как школьник. — Оками, что-нибудь ещё?

— Да, если уж у нас есть время. После конференции я сразу еду к будущим ученикам, в больницу. Познакомиться. — Кай достал комм и развернул фотографию какой-то доски с рисунком. — С Муной не выйдет, сэр, там нехорошая атмосфера для школы. А в штаб-квартире пророка Тьмы я нашёл вот это.

Он передвинул фото на стол, так, чтобы все видели, и увеличил.

— Ячеечная схема, — заметил Торн. — Йелена, это то, о чём вы доложили?

— Да, организация Оуэна.

— Они мертвы, — сказал Кай. — Большинство. — Он указал на имена и клички в нижней части пирамиды. — Выжили только эти, под чёрным квадратом, и то не все.

— Сеть на уровне каменного века, — согласилась Йелена. — Но свою роль она сыграла — научила вот этих, — она обвела пальцем верхние иконки, — командовать и сотрудничать ради единой цели. Где вы это взяли, Оками-сама?

...Сама? Собнючка назвала Кая титулом Гэна, его отца. Нив поразилась наглости. Однако Кай был невозмутим.

— В прошлом, — ответил он.

Йелена знающе кивнула — ей хватило объяснения.

— Как полагаете, дамы и господа, ради какой цели Оуэн это затеял? — Адмирал выглядел так, будто уже догадался, но из политеса хотел и мнения подчинённых.

— Чтобы создать проблемы, — сказал Кай, увеличивая центр рисунка. — Вам, адмирал, и всякому на вашем месте. Получается, и мне. Этот чёрный квадрат — форма Тьмы, мне с ней придётся столкнуться в ближайшее время.

— Этот квадрат — земля, Оками, — вмешался до того молчавший Ланс Герион. — Священный чернозём народа урта, который они призваны щедро полить кровью йута, дорусов, аретов и остальных людей, до кого дотянутся руки. Это символ урта-фашистов, их Уртанской Повстанческой Армии, с наследниками, подхалимами и нынешним убогим косплеем.

— Одно не мешает другому, — заметил Торн. — Оуэн был на четверть урта. Логичная связь.

— Здесь ещё крейсер, адмирал, — сказал Кай, сдвигая фокус картины на чёрный корабль. — Похоже на "разрушитель". У них он есть или был. И эти галочки вокруг — что это, маскировка, астероидное поле? Звёздное скопление вроде Глутонской впадины?

Адмирал Торн вздохнул и коснулся лица ладонью.

— Оками, вам необходим курс имперского офицера. Срочно. Хотя бы краткий. Ланс, это на вас. Найдите для Оками-сан наставника, подходящего по менталитету.

— Есть, сэр. Думаю, что полковник Несс справится.

— А спать я когда буду? — запротестовал Кай.

— После курса, — адмирал отлепил руку ото лба. — Оками, эти галочки — не астероиды и не звёзды. Это остальные корабли. Так во флоте рисуют тактическую группировку, не заморачиваясь голограммой. Большой корабль и две-четыре галочки по углам. Здесь галочек многовато. Йелена, поздравьте мастера Кая, он отыскал наш пропавший Девятый флот.

— У уртанских фашистов? — Кай присвистнул. — Офигеть.

— Поздравляю, Оками-сама, — Йелена радостно ухмыльнулась. — Теперь вы бы ещё сходили туда, сами найдёте куда, и привели нам флот обратно. Заодно зарежете квадратного чернушника. Раз он фигурирует в деле, это по вашей части.

— Здравая мысль, — сказал Торн. — Обсудим её попозже.

Кай пробормотал что-то насчёт "спать", но это явно была шутка. Наверное. Многовато задач одновременно, думала Нив; ей это не нравилось. Охранять столицу от агентов Орды, обучать учеников, восстановить Орден Храма, теперь вернуть флот, и придётся бить каких-то фашистов. Как Кай с этим справится? Сама она всегда получала одно чётко очерченное задание и только над ним и работала, осушая проблему до дна. Теперь проблем и заданий десятки, сотни, и это крупных. Помельче — тысячи.

Над столом зажёгся огонёк вызова. Адмирал ткнул в него, не глядя, и они услышали голос Элис, дворцовой ИИ.

— Сэр, пресс-конференция собралась.

— Пора, — адмирал Торн поднялся и застегнул верхние пуговицы кителя, приводя себя для народа в парадный вид. — Оками, Уэллан, идите прямо за мной. Если я начну падать, не допустите этого. Без рук — используйте ваши силы.

Нив встала, и они с Каем рука об руку вышли из кабинета за Арианом Торном. Тьма и Свет. Ланс Герион и Йелена следовали за ними. Адмирал и его люди отправлялись решать проблемы — одну за другой и всю массу одновременно.

Эпилог

— Адмирал, с этим будет трудно.

Они покинули забитый репортёрами конференц-зал, оставив его на удивление молчаливым. Двери отрезали их от неминуемой вспышки шума, и тут Оками поднял к лицу Торна какую-то бумагу.

Приказ о смещении вице-адмирала Луня. Бывшего вице-адмирала, ныне диктатора сектора 5 и отменного отморозка.

— Вы это что, взяли у Эдо? — Ариан Торн приподнял бровь. — Как вам удалось?

— Я тот ещё проходимец, — признался Кай. — В детстве выращивал крак, сестра у меня мятежница, друзья — контрабандисты. Маленькое воровство уже ничего не изменит. — Он потряс листом. — Этот парень, Лунь, не придёт на суд добровольно.

— Я этого и не ждал, — сказал Торн. — Смещать Луня будем силой.

— Вы хотите послать за ним генерала Гериона?

Адмирал с Лансом обменялись взглядами.

— Я не читаю ваши мысли, сэр, — пояснил Кай. — Ваша защита невредима. И к генералу в голову не лезу. Но время... полупрозрачно, и я предвижу проблему. — Он указал на Гериона, не глядя. — Для него, прежде всего. Сколько крейсеров вы берёте в Пятый сектор, генерал?

Торн кивнул Лансу, разрешая, и тот ответил:

— Четыре. Этого мало?

— Мало, — сказал Оками. — У Луня их шесть, и ещё что-то очень мощное. Я бы сказал, это сфера.

— Люди Луня готовы его предать, — заметила Йелена. — Две трети его капитанов немедленно сдадутся законной власти.

— Они — да, но не сам Лунь, — сказал Торн, — и не команда флагмана, его личное войско.

— Генералу этого хватит. — Кай провёл рукой по горлу — однозначным жестом.

— Герион, возьмёте с собой ещё два "разрушителя", на ваш выбор. Не "Махадэву". И пять крейсеров адмирала Итриулан, с ней самой во главе. Командование операцией на вас, командование битвой, если начнётся — на ней. Вы сами в таком случае держитесь в арьергарде, не рискуйте. — Адмирал Торн забрал из рук Кая Оками приказ и передал генералу. — Иланы должны идти под имперским штандартом, как вы. Просигнальте на корабли Пятого, пусть обратят внимание на штандарт. И возьмите сферу, конечно. Шестнадцатая висит на орбите Петры. Она не доукомплектована, но "скелет" присутствует. — Он повернулся к Каю. — Так лучше?

Оками просиял и поднял оба больших пальца вверх.

...

Герион вспоминал этот жест, наблюдая обломки "Короны", флагманского корабля вице-адмирала Луня, в обзорном экране. Лунь встретил их группировку на выходе из подпространства, все его шесть крейсеров и сфера, построенные в стандартную для таких засад "воронку" — только вот вместо крейсера на вершине воронки была она, сфера номер восемь. Увидев превосходящие силы с имперским штандартом, пять из шести "разрушителей" тихо вышли из боя и просто-напросто не стреляли. Они, но не флагман и сфера. Досталось от них и своим, не стрелявшим — один из кораблей Пятого сектора был серьёзно повреждён. Повреждения малой и средней тяжести получили три имперских крейсера — как назло, только человеческие, не иланские. Иланы были манёвреннее и экранированы получше.

Сфера восемь сдалась, когда от "Короны" и Луня остались клочья. Среди крупных обломков Герион видел крохотные пылинки характерной голубой окраски, которую им придавал на экране ИИ его корабля. Погибшие люди. Мысль о том, что именно крейсер "Корона" превратил в ядерную пустыню один из материков мира Жун, восставшего против тирании Луня, Гериона согревала, но не намного. На "Короне", как на всяком боевом корабле, служили по распределению, не добровольно. Ланс Герион, добрый имперец, не уподобится Каю Оками, разрушившему станцию Сол Тенебрис, который убил одним выстрелом двести семьдесят тысяч и спал спокойно.

Оками.

Если бы он не помахал украденным приказом под носом Торна, от самого Гериона с его кораблём, скорее всего, осталось бы то, что он видел сейчас на экране.

Мальчишка спас ему жизнь.

Вы, генерал, мне ещё пригодитесь.

Не так давно Кай сказал ему эти слова — будто бы говорил о флаере или винтовке — и теперь повторил их в его уме. Из памяти или на расстоянии многих парсеков — он мог и так, юный убийца с тенью под капюшоном. Для Гериона он был безлик в повторяющихся кошмарах. Генерал видел сны, где адмирал Торн умирал у него на руках, и с ним умирали порядок, смысл и надежда. Империя гибла, галактика погружалась в хаос и бред. Её пожирала Орда. Из этого ада Герион просыпался в жизнь, где Великий магистр Кай Оками постфактум вдруг милосердно решил, что галактика этого не заслуживает — и сделал иначе.

Ланселот Герион должен был, но не мог быть ему благодарен.

Надо мне от него избавляться, решил генерал. Пусть Кай Оками нужен империи — я не могу от него зависеть. Я должен освободиться. Сначала — хотя бы я.

— —

—

—

Термины и понятия:

Дорусы и ареты — не имперские человеческие народы

Асуры, лелои (лилим или лилаки), урта и йута — гуманоиды, близкие к людям или почти идентичные им

Иланы (иланэ), каламари, купу, джиху, хацам — нечеловеческие расы

Экзот — нелюдь, алиен

Синдром заложника — то же, что Стокгольмский синдром

Диссоциация — расщепление единства личности (раздвоение, например)

Шун Чу — аналогия Икеи

Кири (киридзи, русидзи) — кириллица

Рома (ромадзи) — латиница

Кана — азбука, буквы, письменность

Бейзик — основной язык империи

Гравицапа — любая антигравитационная повозка, плывущая близко к земле

Интерсети — разные формы голо— и интернета

Станнер — парализующее оружие

Иланские понятия

(основано на языке иланэ, созданном Томом Шиппи и Гарри Гаррисоном для Эдемской трилогии Гаррисона):

Фарги — юная иланэ, вышедшая из вод на сушу и обучающаяся речи, профессии и социальным навыкам

Инегбан (букв. Старый дом) — родная планета иланэ

Улукасак — генерал

Ханане — закрытое место (от дома до городского района), где живут молодые мужчины иланэ

Эйстаа — правительница города

Эйстаа-аканэ — военачальница, командующая фронтом или армией во время военных действий; может быть в любом чине

Эорэйстаа — верховная правительница, императрица

Эфенселе — член эфенбуру, группы ровесниц, с младенчества росших в одних водах

Гробница

Пятый рассказ Имперского цикла

Heute treff' ich einen Herrn

Der hat mich zum Fressen gern

Weiche Teile und auch harte

stehen auf der Speisekarte

(с) Rammstein, "Mein Teil"

У меня встреча с одним господином

Который меня так и съел бы

Мягкие части и твёрдые тоже

Сегодня в меню

(с) Rammstein, "Mein Teil"

Лина Ивер опять пробиралась по кромке моста на головокружительной высоте. Справа была ограда, за ней — бездонный каньон Шестого кольца. Иланский квартал впереди дымился, от силуэтов сращённых блоков шёл пар. Воняло горелой и жарящейся растительностью. Фашисты ночью сбросили на блоки ящеров горючую смесь и дефолианты. Теперь висячие сады и настенные луга илан умирали в муках, вместе со всеми своими красками, мхами, цветами и декоративной живностью.

Цепляясь за провода и ограду, Лина ползла вперёд. Уже близко. Она заплакала дома, увидев по комму гибель садов. Теперь, казалось, должна была плакать ещё сильнее, но слёзы не шли. Куда-то пропали. Толпа фашистских симпатизантов и просто зрителей осталась за спиной — зеваки боялись глотнуть дозу отравляющих веществ. И они были правы, поняла Лина. Она не могла подобраться к иланским блокам достаточно близко, чтобы кому-то помочь — пар и дым уже здесь, на мосту, мешали дышать. На лице у неё была противогазная маска, но кожу-то она не защитит, а впереди напалм, огонь. Здесь нужен костюм противопожарной защиты. У Лины такого не было.

Она проползла ещё метров сто и остановилась. Смесь отравы и дыма в воздухе жгла глаза. Придётся поворачивать назад. Лина вдруг присмотрелась. Среди кабелей и ржавых прутьев впереди что-то двигалось, шевелилось. Какое-то существо.

Лина нагнулась, щурясь и борясь с желанием потереть глаза — этого-то как раз нельзя было делать — и пролезла ещё два-три метра. Ящерка. Навстречу по кабелям ползла крылатая ящерица ростом с футбольный мяч, золотистая с красным отливом. Она увидела Лину, присела и открыла рот с рядами крохотных белых зубов, пытаясь шипеть. Зелёные глаза животного были полны недоумения и страха.

Лина застыла на месте, ожидая, что существо взлетит, но оно просто вцепилось в кабель передними лапками и застыло, время от времени открывая рот, исторгая беззвучный крик. Правое крыло было непоправимо изувечено, оплавлено огнём или каким-то ядом. Лина закашлялась. Времени у неё оставалось не много. Она решилась, протянула руки и осторожно, но цепко схватила ящерицу под крылышки и за шею, как положено. Та забилась, сильная и упругая, но укусить не сумела. Одна из её длинных задних ног колотила когтями по воздуху, а вторая висела грязной беспалой культей — от неё осталась половина.

— Тссс... — сказала Лина, надеясь, что этот звук будет значить для животинки то же, что для неё. — Не бойся, я тебя спасу.

— Сссуууу... — выдохнула ящерка и перестала биться.

Лина села на ржавые листы железа и аккуратно завернула её в полотенце, как крошечного ребёнка. Полотенце касалось раненой ноги и крыла, но ящерка не дёргалась. Она втянула голову в плечи и сидела в свёртке смирно, чуть щерясь, когда встречала взгляд Лины. Та прижала свёрток к груди и прошла немного дальше к иланским блокам, надеясь ещё кого-нибудь отыскать, но мост был пуст, не считая ядовитых хлопьев сажи и горящих масляных пятен. Лина кашляла, не переставая.

Впереди раздалось гудение и низкий скрип, будто что-то рвалось. Мост дрогнул.

— Шшшууу... — сказала ящерка в полотенце.

Лина расстегнула ворот куртки, положила свёрток с животным себе за пазуху и повернулась. Пора назад.

Мост снова задрожал и хлопнул. Его качнуло. Лина упала — скорее от страха — защищая ящерицу рукой. Упала на бок и вцепилась в кабель. Мост содрогнулся, его повело, и Лина вдруг ясно поняла, что он оторвался — где-то там, позади неё, у иланского блока, провал.

Она судорожно впилась в кабели и стальные стержни ограды, молясь, чтобы мост падал медленно, если уж он собрался падать.

Над головой прошло что-то большое. Ещё и ещё. Мост, покачиваясь, висел, не рухнул. Ящерка шевельнулась за пазухой, устраиваясь поудобнее, не пытаясь бежать или укусить. Лина отважилась поднять голову.

К иланскому кварталу наконец летели подразделения пожарных, полиции и других коммунальных служб.

Лина вздохнула и снова, откашливаясь, поползла через пропасть Шестого кольца со спасёнышем на груди. Ползла медленно, осторожно, а мост покачивался на напряжённых своих стальных жилах и фермах, пока она не открыла глаза.

Она была дома, в своей постели. Императрица фашистов, Рив Гэллар, была мертва, всё, что случилось с иланским кварталом, было давно. Власть сменилась, потом сменилась опять. А на часах 00:45. До утра и работы ещё очень долго.

...

...

Тор Бао, тактический советник адмирала Торна и единственный среди живых мастер Храма, сидел на дне могильного колодца, медитируя под далёким небом. Осколок небес, колючая светлая точка, был прямо над головой. Гора смыкалась вокруг гробницы Лео Ноэ восьмиугольником отвесных стен. Казалось, что они выдавливают воздух ввысь, оставляя лишь невыносимый холод. На базальте могильника тускло посверкивали крохотные кристаллы льда. Гробница находилась точно на северном полюсе мира Гемма Ардента, столицы Третьей галактической Империи — а до неё, думал мастер Бао, галактической Республики, а до неё — Второй империи, сменившей ещё одну республику, сменившую в свою очередь империю — и так далее, и тому подобное в вечном беспамятном круговороте слепцов.

Как каждый истинный храмовик, Тор Бао умел преследовать несколько целей одновременно. Все три его нынешних цели сходились к одной, словно лучи снежинки к центру узора. Мастер Бао наблюдал за слепым копошением существа по имени Лина Ивер, обитающего в одной из квартирок-камер жилого блока за мили от наблюдателя; исследовал в процессе медитации гробницу Ноэ, с которой хотел разобраться ещё в республиканские времена, да всё не доходили руки — то политика, то война, то переговоры; и, наконец, готовился встретить Кая Оками.

Кая Оками, невежественного мастера, необученного самородка, который ничтоже сумняшеся заявлял себя легитимным наследником Ордена Храма и собирался руководить его возрождением.

От роду этому диву было аж двадцать три года. Мастер Бао придерживался в своё время не слишком высокого мнения ещё об Оками Гэне, его отце, которому суеверцы пророчили невозможную мессианскую роль. Впоследствии Бао покинул столицу и ойкумену, утратил Гэна из виду, но, судя по всему, что он узнал по возвращении, его изначальная оценка была совершенно правильной, как все, практически, остальные его оценки. Мастер Бао был стар, опытен, холодно просветлён и мудр — и хорошо знал об этом. Он доживал девятый десяток лет, рассчитывал прожить еще как минимум столько же и уйти во Свет, оставив в галактике определённый след. Наследие, причём не наследие старика, столь выжившего из ума, чтобы уступить законную роль магистра мальчишке, грозящему вот-вот свихнуться от полноты собственных надприродных сил. Тор Бао готов был добросовестно обучать Кая Оками, но Кая ещё надо было убедить в том, что ему нужно обучение. Именно этим Бао и собирался заняться в ближайшее время. Ученик должен был занять надлежащее место, не претендуя на место учителя. Всё остальное было бы неразумно.

...

...

Великий магистр Кай Оками взобрался в кабину своего корабля "Вита Нойя", задраил люки и сел в пилотское кресло. Закрыв глаза, он первым делом просмотрел корабль на предмет чужих скрытых камер. За годы жизни в цивилизации Кай привык, что десятки и сотни следилок фиксируют всякий шаг и каждое слово, к тому, что приборы-шпионы всё окружали, как воздух, но то, что он собирался сделать сейчас, требовало полной тайны. Не потому, что открытие ему чем-то грозило бы; Кай подозревал, что лично ему вообще ничто не грозит. Просто было бы стыдно. Стыдно смотреть адмиралу в глаза. Стыд пришлось бы преодолеть, и Кай сделал бы это в мгновение ока — утратив тем самым ещё какую-то часть себя-человека. Он этого не желал.

Новых камер не было.

Уважают, гляди-ка.

Кай выудил из бардачка складной пластиковый стаканчик и, не включая свет, налил в него воды из походной фляги. Поставил перед собой на приборную панель, потом взял, пригубил. Вода отдавала флягой — керамикой и чуть-чуть металлом. Кай хотел точно знать вкус, чтобы сравнить — просто воду с этим.

Он опустил руку в карман и вынул комок салфеток — хранил с прошлой ночи, вытерев ими с ладони кровь. Салфетки дал ему адмирал Торн, и кровь тоже была его. Кай сразу, ещё не успев поднести салфетки к лицу, почувствовал запах — обычный, железистый, как у него самого. Ты собираешься вкусить человеческой крови, сказал он себе; адмирал Торн — человек, из людей не вырос. Он не какой-то алиен-демон, не Тёмный монстр, как императрица. Вампиров у людей три вида, и ты сейчас себя причислишь ко второму. Как она, опять же.

А если не пить, а так?

Кай оторвал от комка одну из салфеток — их было три — и нащупал на ней подсохшее пятно. Мгновение он колебался, потом открыл рот и положил пятно на язык.

Кровь ударила ему в голову, как алкоголь на пустой, голодный желудок, только гораздо сильнее — чувственным взрывом. Боль, запредельный ужас, касание смерти и ада; горе вдовства и утрат — и счастье победы; похоть и страсть — к его, Кая, родной сестре; очень мужское, жёсткое и ласковое удовлетворение от того, что она, Мэй, наконец подчинилась, легла под него, адмирала Торна, телом и, как он полагал, душой. Все эти чувства разворачивались, словно всплески цвета, мазки в замысле сложной абстрактной картины, где великолепной спиралью шло чистое умственное возбуждение от обработки громадных массивов информации, от искусного насаждения своей воли, передвижения флотов и армий, словно камней на доске для игры в го — от построения архитектуры и механизма имперской победы. Фоном и рамкой этого замысла Кай угадывал ещё больший, величественный, грандиозный смысл — оборона галактики. План неизбежной войны с ордой. И — новые взрывы чувства на острие спирали: радость, что механизм сработал как надо, тёмное наслаждение торжества над мятежниками с примесью разочарования тем, какое они в большинстве своём дурачьё. Любопытство касательно Кая Оками — его самого. Прежде всего любопытство, без жажды мести. Почти без гнева.

Последнее было особенно горько. Кай сжал зубы — ему стало плохо. Он не хотел разведать всё то, что добыл из железного кровяного вкуса. Всё это было запретно. Он не имел права знать столько о другом разумном существе — о том, кому раньше желал поражения, чью смерть воспринял с облегчением и радостью. Тем более узнать об этом так. Адмирал провёл вечер в видеоконференциях с губернаторами провинций и начальниками имперских штабов. Речь шла о разгроме упорных локальных остатков Сопротивления в отдельных системах, о реформах, снятиях, назначениях, о судах и казнях; а также о налогах, займах и долгах — Кай в этом не смыслил, даже отведав крови, даже теперь. Он знал, конечно, что адмирал Торн умнее его, воспринимает и понимает гораздо больше, но прочувствовал масштаб разницы между ними только сейчас. Мысль о том, что он, Кай Оками, в свои двадцать три мог занять место этого человека либо отдать его тем, кого считал достойными — сестре или их соратнице Ми Ми Онг... это казалось даже не глупостью, а вредительством. Чудовищным, колоссальным. Предательством всего живого. Вот почему адмирал не за демократию, понял Кай; я наверняка не глупее среднего гражданина империи — как можно отдать власть необозримым массам таких, как я? По сравнению с ним мы просто слепцы. Даже я, с моим даром.

Он отпил воды из стакана, долил из фляги и решительно опустил туда салфетки. Взялся, так до конца. Это была технология Тьмы, причём примитивная, но она работала. Иначе никто бы её не использовал; вкус человеческой крови для человека — то ещё "лакомство". Вот-вот стошнит. Но выбора не было. Духовная оборона адмирала была так же качественна, как оборона его флотов и баз — практически непроницаема. Однако Кай должен был знать, что с ним, иметь возможность разведать в любой момент. Адмирал был слишком важен для спасения галактики. В плане Кая он занимал центральное место. Собственно, он этим планом и был.

Кай ждал, пока салфетки хорошо размокнут и кровь с них разойдётся в воде. Потом сидел в темноте, пил раствор небольшими глотками. Вины он уже не чувствовал, было поздно. И тошнота ушла. Кай ощущал главным образом интерес к тому, как работала Тёмная технология кровопийства. Отпивая частицы крови с водой, понемногу, он разбирал нюансы, которые упустил с первым ошеломительным вкусом. Между Каем и Торном установилась тонкая связь, ради которой магистр всё это и затеял. В данный момент адмирал пытался работать — сидел среди голограмм и дисплеев в своём кабинете и изучал дорусскую проблему, она же уртанская, она же проблема исчезнувшего Девятого флота. Усталость и боль, однако, брали своё. Торн уже несколько суток не спал, не считая долгого обморока от случившейся ночью кровопотери; он несколько недель как следует не ел, обходясь одним скромным приёмом пищи и стаканом виски в сутки; плюс кровопотеря и шок. Пока Кай прощался с Нив Уэллан и добирался до корабля, адмирал по своей привычке бродил среди голограмм, изучая изображения, видеозаписи и блоки информации, но вскоре понял, что опять находится на грани обморока, и сел в кресло. У него всё сильнее болела рука, которую он повредил чуть раньше во время своих ежедневных физических упражнений. Комплекс упражнений был рассчитан на тридцатилетнего воина в хорошей форме; адмиралу было под пятьдесят, и он, по сути, оправлялся от тяжёлой раны. Или не оправлялся. Он надорвал руку, пытаясь выжать вес, который не составлял для него проблем ещё год назад. Чувствовал, что не сможет, и всё-таки попытался. Как любое живое существо, Ариан Торн не хотел стареть и умирать.

Великий магистр допил воду с кровью, бросил складной стаканчик с размокшими салфетками в инсинератор и вынул комм.

— Адмирал?..

— Оками. Да. Что такое?

Торн говорил тихо и отрывисто, но внятно. Так и не скажешь, что человек на грани потери сознания. Видео он не включил.

— У вас всё в порядке, сэр? — сказал Кай своим самым верноподданным голосом. Верноподданность ему давалась плохо.

— Да, и нет. У нас целый флот угнали, я бы это не назвал порядком.

— Сэр, я предвижу проблему, — Кай не уточнил, как именно он её предвидит. Адмирал должен был думать, что речь идёт о его надприродном даре.

— ...С генералом Герионом?

Голос Торна не выдавал ничего, но невидимая кровавая нить между ними сказала правду — адмирал испугался за своего помощника, который в данный момент шёл на встречу с эскадрой имперского отщепенца Луня.

— Нет, с ним всё в порядке, сэр. С вами. Я вижу две возможности: либо вы сейчас ужинаете, зовёте доктора и ложитесь спать, либо у вас будет срыв. Проваляетесь в клинике несколько дней.

— Зачем бы мне врач, Оками?

— Ну, это вам виднее, — избежал ловушки Кай. — Я точно не знаю. — Он ведь и вправду не знал диагноза. — Что-то с рукой?

— Действительно. Погоди...

Торн подключил видеосвязь, и Кай почувствовал раздвоение — он смотрел на адмирала через экран и одновременно разделял его чувства благодаря связи крови. Как на себя самого смотрел. Этот-я тяжко ранен и истощён, ему надо помочь. Адмирал между тем вызвал врача и приказал нести ужин — рис с тунцом. Он постоянно заказывал рис, рыбу и фрукты. Хорошая пища, только он ел её мало.

— Доволен?

Это звучало грубо, но адмирал улыбался. Забота Кая его позабавила. В этот момент в кабинет ворвался знакомый медик-дроид Эм Дре 101, ждавший, видимо, прямо за дверью. Его латунное лицо сверкало беспокойством. Торн протянул ему правую руку и коротко рассказал, что случилось. Дроид принялся обследовать его локоть и бицепс.

— Ещё не совсем, — сказал Кай; куй железо, пока горячо. — Вам надо лечь в постель, сэр, сон в кресле — плохо. Устанете ещё больше. Простите за фамильярность, но нужно дойти до спальни.

— Надо будет — врач поможет.

Опять улыбка. Адмирал смотрел на Кая со снисходительным прищуром, как человек, которого непроизвольно развлекали. Ему даже стало лучше. Смех сам себе лекарь.

— Рад, что вам весело, — сказал Кай, чувствуя себя-настоящего дурачком. — Медик-дроид вас, конечно, дотащит, но не придаст вам сил, а они вам будут нужны. Прямо завтра, то есть, — он демонстративно посмотрел на корабельный хронометр, — уже сегодня с утра.

— И ты мне хочешь помочь? Придать сил? — адмирал морщился от боли в руке, которой завладел дроид, но продолжал развлекаться. — Вернёшься сюда, во дворец, дотащишь меня до постели и будешь хранить мой сон? Аки ангел.

— Нет, это пока не нужно. — На что он, Тьма побери, намекает? — Придать вам сил я могу и отсюда.

Торн перестал веселиться. Что-то новое, да. Ещё полчаса назад Кай не мог бы сделать то, о чём говорил, но краденая кровь установила между ними связь, которую можно было использовать не только для шпионажа.

— Вот как, — сказал адмирал задумчиво. — Ну, попробуй.

Он не мог не исследовать эту новость. Готово. Кай внутренне улыбнулся. Хорошо смеётся тот, кто выиграл партию в го.

— Переключите связь на голодисплей, сэр, в размере один к одному, — он сам сделал то же. Теперь они были световыми призраками друг для друга. — Дайте мне руку. Левую, правую не беспокойте.

...

Кай поднял "Виту Нойю" вдоль башен города в стратосферу, вывел на орбиту и пошёл на встречу с Тором Бао. Он снова добился, чего хотел — обманом. Если бы вселенная была справедлива, думал он, глядя в неверном свете дисплеев на свою руку, только что касавшуюся руки Торна — если бы мир был устроен правильно, эта очередная ложь мне бы дорого обошлась. Стала бы, например, первым камнем в лавине моего падения. Но мир был устроен несправедливо, Кай знал это точно. Иначе треть населения галактики Млечный Путь не расплатилась бы за его ошибки ужасной смертью в несбывшемся, отменённом им же, но совершенно реальном грядущем. Бесчисленные триллионы погибли, в то время как он, виновный во всём мятежник, предатель, убийца, нисколько не пострадал.

Каю нужна была помощь мастера Бао, чтобы построить другое будущее. Получше.

...

...

Лина Ивер проснулась, чувствуя шевеление Су на своём боку. Такое родное. Ящерка заползла ночью под одеяло и устроилась во впадинке талии хозяйки, как обычно. Там ей было тепло. Лина давным-давно связала для Су три удобных шерстяных костюмчика, она ради этого научилась вязать, но лапки и хвост зверушки всё-таки мёрзли. Температура в крохотном апартаменте была ниже средней по столице — они с Су жили на полюсе. Позволить себе обогревать помещение так, чтобы Су было комфортно, Лина не могла — счёт за энергию вырос бы в полтора-два раза, с семидесяти двух динар в месяц до ста и больше. Таких денег у неё не было. Единственным по-настоящему теплым местом был террариум с отоплением и запасной батареей.

Лина сунула руку под тяжёлое одеяло, нащупала любимицу и осторожно переложила её со своего бока на простыню у живота. Су цеплялась за хозяйкины пальцы маленькими коготками, а оказавшись на простыне, потянулась и поползла к подушке. Лина посмотрела на часы. Было 06:16 утра, можно было дремать ещё четырнадцать минут, прежде чем наступит время встать, включить комм и узнать своё рабочее расписание на сегодня. Работа Лины, помощь в доме инвалидов и престарелых, обычно начиналась в восемь, но бывали дни, когда прийти надо было позже. Лина обняла рукой умостившуюся у неё на шее Су и полежала ещё немножко, а потом всё же встала. Лишние десять минут без сна — десять минут спокойного кофепития. Это было дороже.

Она включила свет и комм и достала из шкафчика пакет с кормом Су. Ящерка, однако, ещё не успела проголодаться с вечера. Она сидела на подушке в человеческой позе, смешная, беззащитная со своими культяпками крыла и левой ноги, и подслеповато морщилась. Её глаза, когда-то ярко-изумрудные, в последние годы чуть потускнели, как и солнечная чешуя, с которой кое-где облезала прозрачная верхняя кожица. Су старела. Лина встряхнула пакет, чтобы шорох кусочков корма привлёк внимание зверушки, и насыпала немного в мисочку в террариуме.

Когда она вышла из туалетной кабинки, Су сидела на крышке террариума, держась обеими передними лапками, и собиралась спрыгнуть на стол, чтобы свернуться на бумагах в греющем свете лампы. Комм показал, что на работу надо к восьми. Лина вздохнула, перенесла Су под её любимую лампу и заварила кофе. Синтетический, конечно. Натуральный — с любой планеты — был ей не по карману.

...

...

Великий магистр Кай Оками посадил "Виту Нойю" в глазу орла. Гигантская птица была высечена в плоской вершине полярной горы Ханандао — лежала, раскинув крылья размахом в полмили и глядя в космос, уставила вправо свой хищный клюв. На спине птица несла щит с тремя звёздами и пробоиной — восьмиугольный колодец гробницы шёл с полюса вертикально вниз. Бесчисленные снежинки, невесомые и почти бесплотные, падали с вечно белесых небес в эту тьму и летели к центру планеты. По логике вещей колодец и силуэт орла давно должно было засыпать снегом и затянуть льдами, но могила Лео Ноэ не подчинялась физике, как и все остальные гробницы Тёмных.

Да, здесь покоился Тёмный. Кай увидел призраков ещё с высоты, заходя на посадку. Он загодя, после вылета, понял: что-то ужасное будет в конце пути. Не ошибся. Ступил на базальт — а они беззвучно вопили, лезли из каждого метра каменной крышки могилы — белые искорёженные фигуры, голодные лица. Скреблись по поверхности камня из-под земли, из бездонного моря, где их поселила какая-то сила и всё держала, как утопающих в заполняющейся водой пещере, не давая ни вынырнуть, ни наконец погибнуть.

Магистр остановился на плече орла. Души вопияли отчаянным хором, тянули скрюченные пальцы к нему, как к долгожданному спасителю. Белые ногти царапались под подошвами его сапог. Кай Оками раскинул руки, задрал голову, глянул в небо. Если бы он поставил корабль подальше, за пределами круга, в который был вписан орёл, сейчас не возникло бы риска, что кто-то из духов задержится на борту поиграть с его гипердрайвом. Но это уже значения не имело. Почему я не пришёл сюда раньше? Слыхал ведь что-то такое о Ханандао.

И генерал Оками топнул ногой по базальту. Он знал, чего ожидал и что сделал, он видел это внутренним оком. Птица-крышка гробницы пошла бы трещинами — огромными, поменьше, совсем крохотными — и взорвалась бы сеткой, освобождая пленных. Души низверглись бы водопадом в небо, не обращая уже никакого внимания на него — ушли б наконец туда, куда лежит путь всех умерших. К истоку Света. Да, так должно было быть.

Ничего не случилось.

Могильная крышка держалась, не понеся никакого урона, каменная и стылая. Бедные души под ней замерли было на долю мгновенья, когда сапог Кая ударил в вершину горы, но освобождение не пришло. Пленные возобновили свой стон. Бились о камень, скреблись с мольбою и зовом.

Кай стоял, шатаясь, а плоская белизна севера кружилась, покачивалась, издеваясь, вокруг него. Не смог. Не сумел. Он поднял руку — она казалась тяжёлой и невесомой одновременно — повёл по воздуху, коснулся своего горящего лица. Пробовать снова было бессмысленно — он каждый раз выкладывался целиком, помогая живым и сражаясь со Тьмой. И в этот раз тоже выложился до конца. Он просто не мог ничего больше сделать. Не знал, как их освободить, как спасти.

Взорвать гору?

Кто-то смотрел ему в спину. Кай обернулся.

Тор Бао висел в позе лотоса над могильным колодцем. Одетый всё в то же потрёпанное, местами рваное кимоно, с длинными космами желто-белых волос и лицом бывалого наркомана, старый мастер был словно имперская карикатура на храмовиков — злой пасквиль. Только он был реален.

— Пошли вниз, Кай, — сказал старый мастер. — Чаю попьём.

...

На дне могильника было ещё холоднее, а в стенах таился ад. Но там стоял примус, на огоньке кипел чайник, и Бао налил дорогой жасминовый чай с Чунгуо в две плоские пиалы — и себе, и Каю.

— Забыл прихватить для тебя сиденье, — сказал старый мастер, усаживаясь на свой складной табурет. — Я не намеренно, мальчик — правда, забыл. Слишком долго прожил один.

Кай пожал плечами и сел на плоский чистый пол гробницы. Кое-где на поверхности камня вспыхивали неуловимые искры, которые неодарённый принял бы за отблеск неба в кристаллах. Они были холодны, как сила, которая их породила. Но чай был хорош. Даже в присутствии ада можно попить такой чай.

— Как тебе голограммы?

Кай вскинул взгляд на мастера Бао.

— Они их так называют, — пояснил старый храмовик. — Слепцы. Некоторые из них тоже что-то здесь чувствуют или видят, но предпочитают считать это спецэффектом, отпугивающим от гробницы воров и вандалов. И ужас от увиденного для них тоже спецэффект. Такие ведь бывают в хоррор-фильмах. Театр, кино, голодрамы, вот это всё.

Последнюю фразу он подцепил у Торна и, кажется, этого не понимал. Или же Торн у него? Кто знает. Кай отпил ещё глоток чая. Пиала была из фарфора, а не из пластика, вкус из такого сосуда совсем другой. На службе у адмирала Тор Бао ни в чём себе не отказывал. И правильно, так и надо, подумал Кай; обзаведусь-ка и я приличной посудой и чаем. За вредность.

— Здесь нет излучателей, — возразил он. — Ищи-свищи — не найдёшь. Как можно воображать... это всё... голограммой?

— Скрытые излучатели, говорят слепцы. Древняя технология, всё-таки тысячу лет гробнице, тогда и гаджеты были другие, — продолжал Бао. — Слепцам предпочтительнее так думать. Я специально тебя сюда пригласил на встречу, чтобы ты это понял. Понял нас, точку зрения старого Ордена Храма. Мы называем слепцов слепцами не потому, что пытаемся так над ними превознестись, и даже не потому, что они не одарены Светом, а из-за их добровольной тяги к безмыслию. К метафизической слепоте.

Ответить Каю было нечего. Он сидел и пил чай целительными глоточками. Он не о том пришёл говорить, но у Бао был свой план встречи.

— Кто они?

Мастер Бао был явно повержен в недоумение.

— Люди в стенах, — пояснил Кай. — Души.

— А, эти, — у мастера был такой тон, будто он отмахнулся. — Убитые Лео Ноэ преступники и мятежники — те, кого он считал таковыми. Это вторая истина, которую я хотел тебе показать — как велик даже необученный одарённый. Как он налагает себя печатью на мир, даже не зная, кто он сам и что он.

— Лео Ноэ, — произнёс Кай Оками, пробуя имя на вкус. Он ничего о Ноэ не знал, но имя несло оттенок отказа. — Так он был... — как я? — Он не был обучен?

— Как говорили летописи Храма, нет. В детстве он не привлёк ничьего внимания, ну а потом было поздно его учить — и Тёмным, и нам. Ноэ из тех чёрных самородков, которые, не будучи вовремя взяты Орденом под контроль, становятся настоящим бедствием для народа. Учебники для слепцов говорят, что количество его жертв лежит в пределах от нескольких сотен тысяч до миллионов — что вовсе не много для двадцатимиллиардной тогда планеты, у кучи других чиновников выше счёт. Но жертв Лео Ноэ на самом деле гораздо больше. На порядки. Просто они были не отсюда, часто — не люди, и наши слепцы, — Бао выплюнул это слово, — предпочли их не видеть и не учесть. Со временем ложь закрепилась. Тогда Ардент ещё был полисом, будучи в то же время столицей Республики — противоречивое положение, которое принесло массу бед. — Бао быстро глянул на Кая, приподняв брови. — Ты не знаешь, что такое полис и полисность, верно, мальчик? Не знаешь. Ничего, ты всему научишься, если хочешь... Он, — Бао указал вокруг, на пол могильника и отвесные стены, — командор Лео Ноэ был консулом, хранителем порядка в полисе-столице. Это он убедил Сенат — и Совет Ордена Храма — сжечь поверхность планеты Сарияд, чтобы убить Чета Кейна. Кейна ты знаешь.

Это был не вопрос.

— Почему этот ужас всё ещё здесь? — спросил Кай. — Почему наш Совет не освободил здешних духов и не разрушил гробницу за целую тысячу лет?

Он чувствовал, что готов закипеть негодованием. Мешала какая-то мелочь. Тор Бао знал её и улыбнулся.

— Ты только что попытался освободить их, Кай. Как, успешно?..

— ...

— Да, мальчик мой. Он их крепко держит. Этот вот самопальный темнушник, тысячу лет как дохлый, сильнее старого Ордена и тебя, властелина времён! Ты видишь, сколько ещё не знаешь? — Бао допил чай одним глотком и теперь держал пиалу обеими руками, оперев локти в свои худые острые колени. — Гробницу рушить бессмысленно, даже вредно. Она — просто выход. Её не случайно соорудили на полюсе — здесь было дальше всего от застройки. Город тысячу лет назад был поменьше, до полюсов ещё не дорос. Ноэ похоронили здесь, забив его прах под камень в надежде, что он не станет терзать столицу и после смерти. У них получилось, — и мастер Бао указал наверх. — Колодец как-то помогает.

— Почему Совет не остановил его? — вопросил Кай, чувствуя в себе бескомпромиссное упрямство своего отца, Гэна, и понимая, что Тор Бао его тоже видит. — Пока он ещё был жив, этот живоглот.

Бао взглянул на него с укором.

— Потому что Лео Ноэ не нарушал закон. Закон слепцов, я имею в виду. Он его, наоборот, охранял. На этом, знаешь ли, наш Совет погорел потом, двадцать четыре года назад — мастера попытались арестовать канцлера Рив Гэллар за то, что она магистр Тёмных. Но это, мальчик мой, маразм в глазах слепцов. Слепцы ведь не видят Тьмы, не понимают, что она такое. По их законам Гэллар чуть было не стала жертвой религиозного фанатизма, но твой отец, герой и рыцарь, был, к счастью, рядом и спас бедняжку — а заодно и её легитимную власть — от путча храмовиков. Так это видели слепцы, и, заверяю тебя, они это видят так же и ныне. Поэтому твой отец у них популярен. Его лицо смотрит с плакатов на стенах комнат их молодёжи — и будет смотреть, республиканские плачи по Аману и другим убитым мирам ничего не изменят. Тогда, четверть века назад, последовали аресты, расстрелы, чистки, всё с самой активной помощью населения. Слепцы позволили и помогли слугам Тьмы уничтожить наш Орден, Кай. После чего остались одни со Тьмой. Те несколько планет, которые сожрала Рив Гэллар с учениками — логичное следствие слепоты народа. И, кстати, не такая уж и страшная расплата. Жертв могло быть намного больше. Скажи, — старый мастер подался вперёд, — ты всё ещё хочешь отдать власть слепцу?

— Вот мы и дошли до темы, — Кай выпрямился с облегчением.

— О, знаю, — старик опять отмахнулся. Словно от мухи. — Ты хочешь меня застроить в имперские рыцари, в этот полк патриотов. Служить империи и спасать галактику — плечом к плечу с Тёмными, если они согласятся. Красиво и романтично. Только слепец мог придумать такое безумство.

— Значит, нет?

— Почему же нет? Я согласен. — Удивлённый взгляд Кая встретил улыбку Бао. — Пойду в имперские рыцари. Даже и не полковником — сам командуй. Но есть дополнительное предложение, Кай. Ты выслушаешь его?

Оками кивнул, не веря своей удаче. Не может быть. Так легко?..

Он был прав.

— Пусть новый Орден зовётся Имперскими рыцарями, я не против. Так даже лучше — покойные мастера Храма изрядно скомпрометировали себя, народ ещё не забыл. Официально я буду служить под твоей рукой. И фактически тоже. Но ты позволишь мне обучать тебя, этот дар ты примешь. Дашь возродить наш Орден — ты это и сам собирался сделать. Я помогу. Весь мой опыт к твоим услугам, Кай, вся моя добрая воля — в обмен на одну-единственную уступку: ты признаёшь, что ответственность за галактику на тебе, а не на адмирале Торне. Действуешь в соответствии с этим.

— Ответственность за галактику на мне, а не на адмирале Торне, — эхом повторил Кай. — Я это знаю. Так уже было, Тор Бао. Я всё продолбал.

— Продолбал — очень общий термин, — возразил Бао. — Как все жаргонизмы, он непригоден, ибо неточен. Я чувствую, как ты играешь с потоком времени, но не вижу непосредственно грозящей абсолютной смерти, которой пугает нас Ариан Торн. Что именно ты сделал в тех твоих возможных временах?

— Скормил половину живых существ в галактике идолу, — сказал Кай.

— Ты имеешь в виду идол республики? — У Бао был понимающий тон. Тошнотворно.

— Республики, демократии и гражданских свобод, — сказал Кай. — Вот этого вот всего. Я знал, что эта форма управления неэффективна, она не сможет защитить свои миры от подлинной, организованной внешней угрозы. Она и от малых угроз защищала плохо, полдела делали сестра и я, двое Светлых одарённых. Я, прежде всего. Двадцать лет я носился, руками подкручивал гайки там, где конструкция Новой Республики расползалась по швам. Я ничего не менял, даже не призывал изменить! Ведь это была Республика, тот общественный идеал, за который я с юности убивал — взрывал, стрелял и рубил людей. Республика мне платила такой же верностью — сколько преступных глупостей я ни делал, сколько бы миллионов живых существ из-за них ни погибло, мне всё прощали, мели под ковёр, давали деньги на мой проект. Удачный был симбиоз дурака и бездарей... Потом пришли ордынцы с армиями чудовищ. Убили в нашей галактике всех, до кого дотянулись. Даже растения и животных убили. Я, как обычно, прибег на войне к чудесам — больше ведь было не к чему прибегать, за двадцать лет мы так и не создали обороны. В конце концов я добрался и зарубил ордынских вождей, одного за другим. Убил их пророчицу, скомпрометировав моральный двигатель экспансии Орды. Это бы не спасло нас, но тут мне на помощь, словно сюжетный "рояль" в плохой голодраме, явилось очередное чудо. И, между прочим, имперцы нам помогли, их анклавы сражались очень достойно. Они и нас защищали, всё нам простив... Орда на время остановилась, удерживая за собой захваченные миры, доедая их население и ожидая следующего пророка, нового приказа бога наступать — к окончательному решению человеческого вопроса. Военный вождь Орды — слепец, как вы говорите, и грозный воин — смеялся мне прямо в лицо, умирая. Он был не просто фанатиком. Хорошо знал наш расклад, мою роль в истории. — Кай перевёл дух. — Что вам ещё рассказать? Только это: нам, одарённым, во власти не место. Мне уж так точно. Мы по своей природе ставим не на то, что надо.

Тор Бао взял из его рук пиалу и поставил её на пол рядом с собственной. Он разлил в них остатки чая, сунул Каю его порцию и долил в чайник воды из походной фляги.

— Несбывшееся грядущее, — подвёл он черту, оставляя рассказанное за собой. — Что ж, это мрачная картина. Я рад, что ты понимаешь бессмысленность республиканского правления в наш исторический период. Хуже слепца у власти может быть только группа или толпа слепцов. Разум толпы равняется низшему общему знаменателю — разуму самого глупого в ней существа. Это закон психологии масс всех живых созданий.

— Не бессмысленность, Тьма возьми. А вред. Я до сих пор люблю демократию, мастер Бао — я только видеть её не могу. Такой парадокс.

— И ты очень многому учишься сам, — продолжал Бао. — Хорошо говоришь, красиво и сложно, хотя не учился в школе. Кай, ты очень талантлив. Не только во Свете — во всём. Но Свет — это главное. Главное в нас, в тебе — то, в чём ты продолжаешь быть неправ. Ты ведь не управлял Республикой в этом грядущем?

Кай ничего не ответил.

— Не управлял, — удовлетворённо сказал мастер Бао. — Ты был у слепцов мальчишкой на побегушках. Спецназом и символической религиозной фигурой, не больше. Они могли решать, выделить ли тебе деньги — не наоборот, не ты им. Кай, ты должен был ими править. Понимаешь? Управлять галактикой по-настоящему, взять власть в свои руки. Это я и имею в виду, говоря, что ты должен принять ответственность. В идеале такую сложную задачу должен выполнять Совет Ордена Храма либо специально назначенные им мастера, но ты бы справился, я в тебя верю. Если бы только решился.

— Захватить власть? — не веря своим ушам, сказал Кай. — Это ваше контрпредложение? Я думал, вы не хотели галактикой править. Вы мелкий, локальный тиран.

— А я и не хочу, — ответил Бао, пропустив оскорбительный выпад мимо ушей. — У меня нет желания взвалить себе на плечи всё живое. Однако у тебя-то оно, судя по твоим метаниям, в зародыше, но есть. Ты очень уж похож на своего отца. И это не укор, а комплимент. Ты сам уже понял, что нежелание брать на себя ответственность — не добро, а зло чистой воды. Это зло недеяния. Наш устав запрещает творить и такое зло. Я словами не в состоянии выразить, до какой степени подписываюсь под этим пунктом устава.

— А вы что будете делать? — хмыкнул Кай. — Если я захвачу в империи власть. Я буду править вселенной, а вы, мастер Бао?

— Займусь столицей и возрождением Ордена — я локальный тиран, ты верно сказал. — Бао как бы благодушно улыбнулся, однако улыбка вышла задорной, хищной. — И, конечно, я буду тебя обучать. Ты не владеешь и половиной необходимых техник. Ты просто не знаешь, что эти техники существуют.

— То есть, я — властелин галактики, ну а вы мой учитель, так? — Кай чувствовал, что сейчас не засмеётся даже — заржёт. Неприлично громко.

— Да, но не твой начальник. Начальствовать можешь сам, ты стреляный воробей. Твоя жизнь в несбывшемся будущем — ценный опыт. Тебе просто нужно выучиться азам, исправить некоторые ошибки, что допустил с тобой первый наставник, Кано. Хотя работу он сделал сильную, я это вижу. — Бао поднял руку, предупреждая возмущение Кая. — Но вот такой факт: боевой медитацией ты не владеешь. А ведь эта техника — именно то, чего тебе не хватило в республиканской антиутопии, которую ты построил в альтернативной жизни. Медитации, наряду с настоящей властью.

— Я знаю, что такое боевая медитация, — заявил Кай Оками. — И не хочу её применять. Особенно в той форме, что предпочитаете вы — контроль над волей сражающихся за тебя существ. Так делала императрица Рив — и где она теперь? Я вам скажу, что случилось в битве при Агарте. Я там был. Как только императрица погибла, её флот утратил связность, волю к победе и был позорно разгромлен.

— Но если погибнет Ариан Торн, тоже будет всему хана, — сказал Бао. — Не одному флоту — империи. Ты создал такую же ситуацию, Кай, причём собственными руками. Ты опять навязал вселенной свой выбор, и у руля почему-то снова слепец, а не ты.

Он наблюдал за Каем и добавил, полагая, что тот в замешательстве:

— Я тебе это всё разжёвываю, как учитель ученику, потому что прямо предлагаю тебе быть моим учеником. Я не манипулирую тобой, как сделал мастер Кано. Ведь это он тебя научил добиваться своего манипуляцией и обманом во благо — или же просто ложью — а не обозначать позицию прямо и принимать ответственность, как положено мастеру и мужчине. Ты обожал его и обожаешь сейчас. Искал ему замену здесь, в материальном мире. И вот нашёл Торна. Да, адмирал впечатляет — в особенности слепцов. Он на их уровне. Ты знаешь, что он называет нас ведьмами, а наш дар колдовством?

— На его родине так говорят, — сказал Кай. — В этом далёком царстве Вриндавана.

— На его родине вдов сжигают на погребальных кострах мужей. С его матерью это случилось. И он участие принял. Ему до сих пор это снится в кошмарах, так я и узнал, хотя не шпионил. Он очень сильно страдал во сне, переживая казнь матери снова и снова. На весь корабль фонило. Но вот спроси его, осуждает ли он этот страшный обычай — и он тебя просто с дерьмом смешает за покушение на его родную культуру.

— Не смешает. Он благородный, честный человек. И умный. Хотя не столичный интеллигент, конечно.

— Умный, да. Достаточно умный, чтобы досконально изучить несколько цивилизаций, в том числе нашу, имперскую, и понять разницу между колдовством и Светом Творения. Кай, не обманывай себя: Торн намеренно называет нас ведьмами и колдунами, поощряет эту терминологию среди своих офицеров. Он стремится унизить нас в их глазах — и в его же собственных. Не пленные духи, а голограммы! — Тор Бао ткнул пальцем в стену могильника, тюрьму-преисподнюю массы душ. — Не Свет — колдовство! Намеренная слепота, мальчик, воля к безмыслию. Ты себе что-то вообразил об этом слепце. Право, императрица была бы лучшим выбором. По крайней мере, она была зрячей.

— Вообразил ли я, покажет время, — сказал Кай. — Думаю, за пятнадцать лет до прихода Орды адмирал сделает то, чего не сумели республиканцы — укрепит институты власти, создаст галактическую оборону и воспитает военачальников, способных сражаться и победить, даже если он сам умрёт. На это я рассчитываю, мастер Бао, а не на великие чудеса. На пот и кровь и металл, не на Свет. У меня весь Свет вышел.

— Нет! — взлетев, словно змея, отрезал Бао. Голос его был страшен. — Если бы Свет у тебя вышел, я бы убил тебя, парень, не обессудь. Ведь ты стал бы Тёмным. Но этого не случилось. Тебе просто хочется, чтобы Свет кончился. Ты перепутал его с республикой, демократией — всей этой чушью. Она тебя подвела, сгнила — иначе и быть не могло, ведь всё это тлен. Но ты-то не знал, Кано не научил тебя правде. Он передал тебе свои любимые обиды. Ты много лет всё путал. Теперь ты и на Свет обижен. Республика, мальчик, не равна Свету, как и Империя — Тьме. Эти понятия вообще не имеют связи между собой. Слишком уж у них разный век и масштаб.

Он смотрел в глаза Кая и жёг — как будто сам Свет смотрел через старика. Являя себя, укоряя. Кай склонил голову, покаянный. Он истинный мастер, Тор Бао. Хоть он и падший. Мудрость не пропьёшь.

Мудрец вздохнул и сел на табурет.

— Ты не считаешь, случаем, себя учеником, а адмирала Торна учителем?.. Так случается. И у него есть чему поучиться, я это первый признаю. Ведь я и сам у него под началом, а вовсе не он у меня. И не оттого, что я не пытался... Слепец, если он умён и талантлив, в своей области может многому научить одного из нас, и этот опыт следует принять, благодаря. Но слепец, Кай, не может дать тебе ничего в той единственной области, без которой не обойтись никак — во знании Света.

— Как вы это себе представляете? — спросил Кай. — Как, по-вашему, я должен отобрать у адмирала власть? Сломать его духовную защиту и лишить его воли, как вы делаете с людьми? Допустим, у меня это получится, хотя у вас не вышло. — И теперь вы надеетесь, что хоть я сумею. Передаёте мне свои любимые обиды, от учителя ученику. — Но тогда мне придётся и воевать за него, а я это умею плохо. Даже с помощью боевой медитации в вашей форме. Я ничего не смыслю в стратегии, очень мало — в тактике и могу просто-напросто проиграть войну. Выйдет хуже, чем было — Орда за один присест всех нас съест.

— Разве я говорил, что ты должен лишить его воли? — Бао приподнял бровь. — Нет. Ты должен править, раз уж таков твой Светом данный удел, я — обучать тебя и новое поколение храмовиков, а Ариан Торн — воевать под твоей рукой. Как твой отец — да и сам же Торн — под рукою императрицы. Каждый на своём месте, данном согласно его талантам. Думаю, что у нас получится лучше, чем у Рив Гэллар. Ведь мы не пали во Тьму, не сошли с ума.

— Да, — упорствовал Кай, — но как поставить каждого из нас на надлежащее место, вот я о чём. Конкретно, что мне сделать с адмиралом, если не сломить его волю? Он отдаёт мне приказы, я его подчинённый — как это перевернуть? Не слушаться? — Однако, саботаж. — Но этого не хватит.

— Так, как империя поступает с любым противником: ломать его физически, пока не подчинится. Не дух, а тело. Не смертельно, даже не калеча. Просто-напросто обломать рога, продемонстрировать онтологическую разницу между вами. Адмирал Торн убеждённый имперец и сам неоднократно проделывал подобное по отношению к непокорным людям, народам и целым мирам. Он всё поймёт верно.

— Ломать его тело? То есть, пытать? С помощью моих сил, подаренных Светом? — Кай хотел бы сказать, что не верит своим ушам, но он ждал чего-то такого. — Так, как вы пробовали — но у вас не получилось? Адмирал смог защититься от вас, от мастера Храма. Теперь вы надеетесь, что от меня не сможет.

— Да, — признал Бао без колебаний. — Я тоже пытался поставить его на место, мне это не удалось. Ты кое в чём превосходишь меня от природы. И я признаю это, видишь — как все должны признавать, занимая то место, которое им положено. Не ниже, но и не выше. Однако кое в чём и я превосхожу тебя. Во знаниях и мудрости, к примеру. Я на шестьдесят пять лет тебя старше. Шестьдесят пять лет опыта, Кай. На войне это громадное преимущество. Я разделю его с тобой — для блага всех.

— Но пытать его? — Кай знал, что Бао падший, знал, но не чувствовал. Ему не хватало какой-то крупицы для понимания старика. С Тёмными он уже был знаком, но не с падшими мастерами. — И делать это так?

— А в чём проблема? — спросил Бао. — Тебе адмирала было бы жаль? Он не пожалел людей на моём корабле. Он их всех уничтожил. Это был не военный корабль, не база-убийца, как Сол Тенебрис, за которую тебя ест совесть. "Ава Сембела" была трансгалактическим исследовательским проектом, она несла пятьдесят тысяч колонистов. Ты можешь думать, что я тиран, но у меня они были живы. Когда мы наткнулись на Торна, он был пограничником Вриндаваны. И звался тогда иначе, своим асурским именем. Дивавьядха Чайастайин... и что-то ещё. Или просто Торнэ. У нас было больше оружия, классом выше, но он же гений, этот негодяй. Он разнёс нас в клочья. Никого не пожалел. Он знал, что на корабле мирняк, я сам ему сказал об этом. Требовал — и просил — нас оставить в покое. А он убил всех — кроме меня.

Тор Бао посмотрел на свои жилистые руки, будто ища на них кандалы. Или кровь.

— Трансгалактическим проектом? — переспросил Кай. — Но это было сколько — тридцать лет назад?.. Куда вы летели?

Он уже знал ответ.

— В галактику Агерран, — ответил Бао. — Да, прямо в зубы Орды, о которой никто не знал. Большая куча технологий и биоматериала для вражеских лабораторий, сама шла в руки. Какая разница? Мои люди были безвинны. Ты, Кай, рассматриваешь меня, гадая о моём состоянии. Знаю ли я, что я падший? Да, знаю. В этом виноват он, Торнэ. Чёрный — вот что это имя значит на кастовом диалекте асурских кшатриев. Так я его и называл. Моё падение — его рук дело. Решения, которые я принял на дороге в Тень, я принял из-за него. Он угрожал моим людям, а я пытался их защитить. И не сумел, проиграл Торну, даже отступив от Света. Так и остался — ни Свет, ни Тьма. Всего лишь человек. Не отступай от Света ещё дальше, мальчик. Верь, оно того не стоит.

— Есть путь назад, во Свет, — сказал Кай. — Я знаю.

— Пока что не вижу причин на него вступать. Это одна из особенностей падения, Кай — путь к Свету больше не вызывает энтузиазма. Ты, кстати, зря думаешь, что такой, как я, не может быть мастером Храма. Падший. Это не так. Мастер Силла — тот самый, которого твой отец убил, спасая императрицу — был также падший. Об этом знали, падение скрыть нельзя, мастерам сразу видно. И ничего, служил дальше. Его авторитет среди младших храмовиков даже вырос. Были и другие, но Силла из них наиболее знаменит. Его попытка ареста Гэллар за веру — типичный поступок падшего. Среди целомудренных мастеров не бывает такого глупого фанатизма.

— Мне очень жаль.

— Кого? — равнодушно спросил Бао. — Меня? Мой корабль и людей? Или Торна?

— И вас, и людей. И что всё так случилось.

— Но это не отменит твоей очарованности Торном, э? Ты влюблён в него по уши, парень. О, не так, как этот его смешной генерал, Ланс Герион. Я имею в виду не греховную страсть, а любовь в наилучшем смысле. Твой первый учитель, Кано, в юности обожал своего наставника. Кано многому научила эта любовь — в том числе, что привязанность к личности приносит неминуемое разочарование и боль. Его мастер погиб у него на глазах. С твоим отцом, своим собственным учеником, Кано уже не совершил этой ошибки, хотя совершил другие. Не будь той первой любви и утраты, не стань они столь жестоким уроком, и он, чего доброго, обратился б во Тьму вместе с Гэном. Мальчик имел на него влияния больше, чем весь Совет вместе взятый.

О. Он уверен, что как учитель Гэна справился бы лучше Кано, понял Кай. Что ж, может, и так. Или отец убил бы его гораздо быстрее.

— Если же не любовь, то что заставляет тебя ему подчиняться? — спросил Тор Бао. — Чувство вины?

...

Лина Ивер закрыла клетушку своего апартамента на замок и отправилась на лифте на парковку, чтобы взять автобус. Су на краю террариума провожала её задумчивым взглядом больших зеленющих глаз, на удивление умных.

...

— Вы правы, мастер, — ответил Кай. — Это любовь, в самом деле. Любовь ко всему живому. К Торну. И к вам. Даже к себе самому.

Такого мастер Бао слушать не хотел. Он встряхнул головой, будто слышал чушь.

— Послушай. Это живое у нас деградировало настолько, что начинаешь где-то понимать Орду. Ты не единственный, для кого демократия и республика — милый сердцу кумир. Или империя, раз уж на то пошло. Таких в нашей галактике сотни, тысячи миллиардов, включая твою сестру, между прочим. Они не собираются работать, словно проклятые, ради обороны и участвовать в тяжёлых, скучных политических процессах. Эти люди и нелюди все хотят торжества своего божка, чтобы откинуться на спину и наслаждаться. Они планируют наслаждаться формой правления! Плюс к этому нацизм, сепаратизм, чернушничество — страшная разруха в головах. Войну так или иначе придётся вести сверхличностям, закидывая Орду мясом масс. Вопрос лишь в том, будет ли главной сверхличностью одарённый, сознательное орудие Света — или слепой диктатор вроде Торна, который заработал свои погоны между ног императрицы. Да-да, — Бао встретил внезапно острый взгляд Кая. — Он был консортом Гэллар, то есть — для неё — игрушкой. Дурак считает, что был женат, а она развлекалась. Красивый экзот, не первый в её постели и не последний. По правилам карьеры у слепцов, без протекции Тёмной хозяйки, Торн вообще не попал бы на роль спасителя галактики, куда так рвался, а без твоих манипуляций погиб бы от рук собственного раба. Это ты его спас своим надприродным актом. Без воли Света в тебе адмирала б давно ели черви. Так почему ты настаиваешь на делегации власти, фактически, пешке? Почему не признать открыто, что ответственность, как и власть, твоя?

— Потому что хочу спасти, сэкономить жизни. — Он не хочет меня понимать, думал Кай; почему не хочет? — Торн куда лучше умеет воевать. И управлять государством. Как он получил генеральский чин, больше неважно. Он оправдал доверие императрицы, в этом я доверяю ей. Если я подчиню адмирала себе, как вы бы хотели, его воля будет сломлена, и мне придётся играть за него, как за ферзя в шахматах. Я угроблю намного больше людей. А то и вообще проиграю войну Орде.

— Не проиграешь. Ты уже не проиграл. — Кай рассказал Бао многое, и теперь падший мастер использовал это против него. — Почему тебя так беспокоит, сколько погибнет слепцов? Чем сильнее это порченое поколение подвыбьют на войне, тем легче будет дать галактике разумное устройство в послевоенное время.

...

Бывалый лифт старого небогатого блока медленно вынес Лину прямо на остановку. Автобус уже отлетал, и он был забит людьми. Лина ахнула, плюнула и пошла к маленьким жукоглазым такси, рядком дожидающимся таких невезучих. Опаздывать было нельзя. Её испытательный срок подходил к концу, договор должны были продлить. Жить без этой работы она не могла, поэтому рисковать не хотела.

— К блоку Ри Моджи, пожалуйста, — сказала она автоматике. — На пятьдесят восьмую платформу. И поскорее.

— Да, мэм, — откликнулся робот и вертикально поднял флаер в воздух. — "Такси Цои" всегда летают кратчайшим путём и как можно быстрее.

...

— Я потерял веру в республику, — сказал Кай Оками, — однако уклад, в котором подавляющее большинство безгласно, не назовёшь разумным. То, что вы предлагаете, даже не империя, мастер Бао. У простых имперцев есть способы принять участие во власти, хотя и не такие, как у нас. Но если признать абсолютное большинство народа слепцами и посадить над ними Совет Ордена, как вы хотите, люди не смогут уже для себя решать и планировать ничего. Они будут жить, как скот, безо всякой самостоятельности. Зачем вам это?

— Мне? Ни зачем. — Бао пожал плечами. — Оно не нужно мне, а просто есть. Это так, хочешь ты или нет. Слепцы не могут решать за себя и планировать — не то что войну или там небольшую эпоху, но даже утро и вечер. Это ещё одна причина нашей встречи здесь, на полюсе. Идём, — и он, восседая на пустоте, взмыл к выходу из колодца. — Я тебе покажу, как слепцы составляют планы. И чем кончается.

...

Флаер мастера Бао уже ждал вверху, на щите орла. Бао сам сел за руль, Кай — на место стрелка. Под ноги он старался не смотреть. Не слушать вопли пленённых душ.

— Ожидая тебя в гробнице, я кое за кем следил, — старик поднял флаер и взял курс на юго-запад. — Объект — типичный слепец в одном из блоков под нами. — Он ткнул пальцем в пол. Они летели над первыми блоками приполярья, растущими из массива горы Ханандао. Громады зданий затянула дымка. — Обычный такой человечек женского пола, вылетела минут шесть назад на работу. Ухаживает за инвалидами и больными в Ри Моджи, на одном из низких уровней. Неблагодарная работа — вонь, страдания некрасивых старых людей. Эта женщина только что выпила кофе — очень дурной, дешёвый — и ей скоро захочется в туалет. Она не любит ходить в туалет на работе, за это надо платить отдельно, но кофе важнее, это её любимый наркотик, и без него она не способна быть бодрой. В крохотной клетке, которую наш слепец называет домом, у неё стоит клетка поменьше со старым иланским зверьком. Ящерка эта тоже увечная, слепцы-садисты сожгли ей крыло и лапу. Хозяйка любит её. Животное спит с ней в постели.

Тор Бао аккуратно вписал флаер в рой транспорта в ущелье между блоков. Здесь эти артерии назывались стриты.

— Видишь вон то такси? Проследи мой взгляд, Кай, — Бао уставился в мерно текущий поток машин. — Там она, наш слепец. План на сегодня выглядит так: отработать, перекусив в столовой дома призрения, вернуться домой на автобусе — им она пользуется обычно, сегодня же опоздала — позаботиться о калеке-ящерице и спать. Лечь в постель! Это важно. Проспав часа три-четыре, слепец наш опять сможет как-то соображать. Встанет, немедленно выпьет кофе, включит свой комм и либо посмотрит какой-нибудь сериал, либо, что вероятнее, убьёт пару часов на любимом форуме сплетен. Ящерка будет лежать под настольной лампой и греться, это утешит слепца, дав иллюзию неодиночества и любви. Бессмысленно проведя свободное время, женщина эта опять ляжет спать и проспит часа два или три, до утра. Потом на работу. И так почти каждый день. В юности она пробовала писать небольшие пьесы и песни, они ей неплохо давались, но это она забросила — не хватает сил. Работа съедает её энергию, да и желания нет. Наш слепец ленива, как большинство людей. Путь наименьшего сопротивления — это тратить время впустую. Она и тратит.

Кай видел женщину теперь и сам. Одна, в такси. Она чувствовала себя достаточно бодро, что бы там Бао о ней ни думал. И в ней не чувствовалась ненависть к работе, к подопечным старикам. Она их... да, любила.

— Так собирается поступить и сегодня, и завтра. Ей кажется, будто так удобно. На большее она в жизни не претендует. Но, Кай, с этим планом возникла проблема: слепец вышла из дому на полминуты позже, чем надо. Заболталась на форуме и пропустила автобус. Пришлось взять такси. Деньги — полбеды. Слепец наш сидит и смотрит на город, поездка в такси ей нравится, только колени деть некуда. По-настоящему плохо то, что сейчас отключится автоматика. Системы здесь барахлят, слишком холодно, слишком мало финансов и много помех... Не дёргайся, мальчик, флаер не упадёт. Наш слепец в состоянии сама им править. Садится за руль...

...

"Такси Цои" несло Лину Ивер на несколько уровней выше, чем шёл автобус. Этот поток был быстрее. Такси летело по краю линии, слева и над головой нёсся многополосный рой дрон — грузовых, почтовых, шпионских. Чем выше, тем лучше — правило действовало и здесь. Лина откинулась на спинку кресла, наслаждаясь светом, скоростью и высотой. Но — облом: колени неприятно уткнулись в приборную панель. Такси было всё же маленьким и дешёвым.

И это сказалось. Флаер внезапно затормозил, растерянно выписался из потока и завис на обочине, в полутора милях над каменным дном планетарного города Гемма Ардента.

— Пилот?..

Молчание. Лина отыскала и нажала кнопку переговорного устройства. Обычная статика прерывалась клочками автоматического сообщения, которое давало понять, что центральная "Такси Цои" на неопределённое время вышла из строя, пожалуйста, оставайтесь на месте, большое спасибо за понимание.

Лина выругалась, решительно пересела в пустое кресло пилота, открыла сумку и вытащила свои водительские права.

— Спасибо за понимание, бля, — сказала она оглохшему роботу, вставляя карту в оверрайд, чтобы включить ручное управление машиной. — Сама поведу. Поехали дальше.

...

Флаер тронулся с места.

— У неё есть права, и карточка при себе. Предусмотрительно, — Бао говорил так, будто бы хвалил женщину в такси, но суть его слов была далека от тепла. — Ты знаешь, что в досветовую эру, до создания автоматических систем управления транспортом, дороги были смертельными западнями? Слепцы водили машины вручную, решая всё самостоятельно и планируя каждый свой путь. В авариях гибло больше людей, чем в войнах. Это и ныне так в примитивных мирах. На Гешу, где ты вырос, тоже?..

— Нет, — ответил Кай Оками. — Там слишком мало летают и ездят. Дорог нет, планета — пустыня. — Он следил за флаером Лины, зная, что надо смотреть и в будущее, как обычно делал. Но почему-то не мог. Не хотел. Что-то удерживало его взгляд в настоящем, чья-то тяжёлая хватка и вес. Кай сидел, как в кинотеатре, без действий воспринимая лекцию Бао.

— Смотри, что будет сейчас.

...

Всё произошло очень быстро. Жёлтый почтовый дрон с верхней линии потерял скорость и соскользнул во встречный поток. Такси, которым управляла Лина, неслось лобовым стеклом на него. Водительница рванула рычаг налево и вниз, уходя в боковую. Осиротевший дрон пронёсся мимо такси, едва его не задев. Лина начала было выдыхать, она же спаслась от смерти своими руками, но в этот момент грузовик, летящий в нижнем потоке и заходящий в сторону на посадку, задел брюхо флаера крышей. Такси подбросило в воздухе, словно конвертик. Не пристёгнутая Лина стукнулась головой о потолок, в глазах у неё потемнело. Надвигающейся справа стены блока она уже не увидела.

...

Кай понял, что здесь планируется, за секунду до катастрофы. Он потянулся волей, чтобы мягко остановить такси, не дать врезаться в грузовик, а затем в променад соседнего блока, но натолкнулся на стену сам. Стену чьей-то холодной воли. Флаер вмазался куда шёл, сминая прозрачный пластик и сталь. Лина ойкнула и умолкла, а люди и нелюди на променаде, вспыхнув паникой, кинулись врассыпную. Великий магистр повернулся к Бао, не веря в то, что случилось.

— Во времени я тебе уступаю, — старик был абсолютно спокоен. — Но не в пространстве, не в контроле над материей сейчас.

Кай поднёс к его горлу меч. Бао уставился на острие, как на дурацкую новость.

— Пожалуйста, — он пожал плечами. — Уже не держу.

Кай прыгнул к упавшему флаеру с места. Решил, что находится там, а не рядом с Бао — и вдруг там и был. Раньше ему это не удавалось. Не пробовал по-настоящему. Хотел телепортироваться, и не раз — помочь, спасти в бою соратника — но никогда не делал. До сих пор. Значит, и это возможно. Возможно всё, — так думал он, срывая искорёженную дверь такси, — это тоже.

Водительница не подавала признаков жизни. Её голова свисала под не совсем обычным углом. Кай силой воли зафиксировал её в пространстве и разорвал флаер почти надвое, чтобы достать. Руками. Лицо у Лины было разбито, сломана ключица, пара рёбер — и шея. Шея — хуже всего.

Времени ждать "скорую" не оставалось. Кай поднёс руки к вискам женщины, отступил на полшага из мира во Свет и начал чинить поломанное.

...

Мастер Бао смотрел, как мальчишка мечется вокруг раненого слепца. Он надеялся преподать Оками полезный урок, посеять семя для размышлений, однако плодов пока не было видно. Кай ничего сейчас не осмыслял, не смотрел на большую картину. Он был весь в настоящем моменте — захвачен откуда-то взявшейся вдруг привязанностью к спасаемой даме, далёк от безмятежности и совершенно не критичен.

Стыд, а не рыцарь Храма.

Бао вздохнул, включил комм и вызвал "скорую помощь".

...

Лина сипло вздохнула. Её пальцы дёрнулись, хорошо. Спинной мозг исцелялся — вот-вот совсем восстановится. Кай видел ландшафты, в которых бродила эта душа. Ей казалось, будто она ползёт по мосту, впереди вонь и дым, позади толпа, и она что-то ищет в мареве. Что-то маленькое, живое. Дым жёг лицо, ел глаза. Лина цеплялась за арматуру и продвигалась вперёд, невыносимо медленно в этом кошмаре.

Готово. Кай отменил фиксацию, подхватил Лину на руки и уложил наземь. Вокруг собирались люди, много людей. Его, конечно, узнали. Не глядя, Кай очертил себя и Лину кругом шагов в пятнадцать поперёк, чтобы "скорой помощи" было где сесть. Зевак выталкивало из этого круга, и они не подходили ближе. Великий магистр сел рядом с женщиной и продолжал работу.

...

Он сунул медикам-дроидам "скорой" свою визитку и положил ещё одну в сумку Лины. Впрочем, он Лину не потерял бы. Спасая её, Кай испачкал руку в крови, а дальше оставалось только поднести к губам. Всё, расстояния не страшны. И город. Теперь даже этот город, город Лео Ноэ и императрицы Рив, не сможет разорвать их связь.

Су. Маленькое, живое, что Лина искала в предсмертном бреду — это Су, ящерка с изумрудным взором. Если Лину сегодня не выпишут из больницы, ей может быть слишком холодно ночью. Надо будет слетать и забрать её. Или усилить отопление в апартаменте. Накормить.

...

Тор Бао подождал, пока "скорая" увезёт Лину, подлетел к провалу в балюстраде и открыл дверь. Кай запрыгнул во флаер с места. Внизу ахали и снимали, снимали на коммы, очки, имплантаты, дроны, хронометры — всё, на что только можно снимать.

— Никто из них не вызвал медиков, — Бао поднял флаер к вершинам города и взял курс назад ко гробнице. — Стояли, глазели на легендарного Кая Оками и интересный несчастный случай, снимали всё это. А в "скорую" никто не позвонил. Это сделал я. Слепцы же.

— Вы только что нарушили устав, — сказал Кай. — Помешали мне предотвратить аварию и спасти человека.

— Во-первых, не помешал, ты отлично спас её. Я знал, как и знал, что авария будет. Настолько я всё же провижу время. Во-вторых, этот пункт Устава нельзя трактовать широко. Если бы храмовики были обязаны предотвращать каждый несчастный случай, который они прозрят, мы только тем бы и занимались, что регулировали движение на дорогах. На войны с Тёмными нас бы уже не хватило.

— Может, так было бы лучше.

Бао поморщился. Вот, опять ерунда. У парня совсем голова забита.

— Мы не можем отслеживать каждый чих слепцов, Кай, чтобы уберечь их от последствий их же решений. Но что мы можем, даже обязаны сделать, это наладить автоматические системы транспорта. И всего остального. Которые будут решать и планировать за слепцов, да-да. В результате слепцы будут много меньше страдать и гибнуть. Это я и пытаюсь тебе объяснить последние полтора часа.

— Контролировать каждый чих не надо. — Кай смотрел прямо перед собой, а потом повернулся к Бао. Мастеру не нравилось выражение его лица. — Но проходить мимо боли, не помогая, нельзя. И мешать помочь. Это не просто запрещено уставом Ордена Храма, мастер, — он выделил это слово. — Это циничный, жестокий акт. Дело Тёмного. Вы на дороге во Тьму.

— Во Тьму? Малыш, ты пришёл ко мне с кровью на устах. Я знаю, чья это кровь, мне даже дар использовать не надо. Вампиризм, Кай! Чернейшее дело. Оно глотает тебя целиком — и тебя, и жертву. Лео Ноэ, который так возмутил тебя, был чем-то вроде вампира. Первый класс, не второй, как ты. Он пил жизнь из людей напрямую, не брал в рот крови. Теперь они с ним, эти люди. Навечно. И вот, опять. Ты лизнул крови этого слепца, ты дышишь ею мне в лицо, произнося свои упрёки. Тьма! Кто о ней говорил бы — ...

— Её зовут Лина Ивер, — под взглядом Кая Оками мастеру Бао было решительно некомфортно. — Она живая женщина. У неё есть ящерица, и у ящерицы есть имя. Су. Животное-калека — это Су.

— Я знаю, — успокаивающе произнёс Бао. — Я сам тебе рассказал.

— Нет. Вы говорили просто о ящерице, о слепце. Каком-то слепце, безымянном. Такие штуки и убили Орден, мастер Бао. Этого больше не повторится.

Кай выпустил на волю лезвие меча. Сидел, смотрел вперёд, за клинок, держа его вертикально перед глазами. Тор Бао понял, что не сможет защититься, если мальчишка сейчас атакует. Оками был моложе и быстрее. Он владел телепортацией. И, ко всему, носил доспех.

— Императором будет Ариан Торн, потому что я так решил, — сказал Кай. — Я не надеюсь вас убедить, мастер Бао. Я юн, а вы старый недобрый мудрец, у меня для вас больше нет аргументов. Мой собственный опыт для вас, очевидно, не аргумент. Я думал в том же направлении, что вы — пусть все решает и всем правит Свет, через меня, демократию, весь этот мусор. На этом я скормил галактику Орде, перебив всех, кто, как мне казалось, Свету мешал. Злодеев и многих истинных патриотов. Вас, кстати, тоже убил. Я убью вас опять, мастер Бао, если вы попытаетесь саботировать подготовку к войне. В любой форме.

...

...

Они молчали, пока Тор Бао не посадил флаер у клюва орла. Кай спрыгнул на камень, через который бессильно рвалось море душ, и, не закрывая двери, сказал:

— Великим магистром Ордена Храма являюсь я, мастер Бао. Не вы. Запомните это. Я не лишаю вас сана, который вы более чем заслужили, но вы не магистр, не член совета. Вы не можете говорить от имени Ордена. Только от своего.

— Айэ, мастер, — ответил Бао шутливо и грустно, беря двумя пальцами под козырёк. — Другие приказы будут?..

— Вы согласились быть имперским рыцарем, и я ловлю вас на слове. Будьте готовы прибыть во дворец по первому зову. Обзаведитесь приличной одеждой и боевым доспехом. Ордынцев не стоит недооценивать, я имел с ними дело.

— Да, сэр, — старик стоически улыбался. — Что-то ещё?

Кай повернулся и пошёл к своему кораблю. Крыло "Виты Нойи" припорошили крошечные снежинки, как пыль. Под ногами звучал всё тот же потусторонний вопль, к нему Кай привык очень быстро. Ведь он ничего не мог сделать. Пока.

Держитесь подальше от Лины Ивер, мыслью сказал он мастеру Бао, уже направляя корабль на орбиту. И никому из невинных не делайте больше зла. Узнаю — ноги отрежу.

Конечно, мальчик мой. Как скажешь, Кай.

Голос души старика походил на голос императрицы — ехидный и горький.

— fin -

Примечания:

Гемма Ардента (иногда Геммардента; разг. Ардента или Гемма) — столица Империи (ранее — Республики). К моменту действия так зовётся и сама планета, и планетарный город.

Ардент — старое имя планетарного города столицы. К моменту действия используется редко.