Романтики с Хай Вея

— Кто? — не понял Игорь Юрьевич.

— Да помощник там был, радист, парнишка. Лет двадцать ему было, а имени я не помню. Помощник этот и Рем, собственной персоной. Куда — это вам ничего не скажет. Ну, есть там такой маршрут. Пятидневка, довольно сложный, но — ничего особенного. Пошли, значит. На третьи сутки Рем на связь вышел. Радист у него умер.

— Как — умер? — опешил Саша.

— А так вот. Почки отказали — и загнулся.

— В двадцать лет? — не поверил Игорь Юрьевич.

— Да, в двадцать. Здоровый парень, никогда ничем не болел. И — на тебе. Рем оставил его и продолжил маршрут в одиночку. И на следующий день пропал сам.

— Как пропал? Так же, как Ольшанская? — переспросил Игорь Юрьевич.

— Держи карман! Как бы ни так!.. Нашли его, с вертолёта. Трое суток искали. И нашли. Но... — старик замялся, было видно, что говорить ему не хочется. Через силу он всё-таки продолжил. — Он словно в лёд вмёрз, понимаете? Как в этот... даже не знаю, с чем сравнить. Словом, такая большая ледышка, больше его самого, а он в середине. Только это была не ледышка.

— А что? — удивился Саша.

— Что-то типа капсулы. Он там внутри был живой, понимаете? Что-то говорить пытался, было видно, что губы у него шевелятся. Пытались до него добраться, как-то эту штуку расколоть, разбить. Только ледорубы от неё отскакивали, у пилы разом половина зубов отлетела...

— И что? — с замиранием сердца спросил Саша.

— Да ничего. Приехали военные и забрали. А нам потом мозги промыли капитально, чтобы мы не трепались. Вот я и не треплюсь... с шестьдесят шестого года.

— Как такое могло получиться? — в пространство спросил Саша. — Уж слишком нереально это всё.

— А я почём знаю, — отмахнулся старик. — Моё дело маленькое. Я же в ответе за то, что было. Что знал — рассказал.

— А что вы ещё знаете?

— Да только то, что после его смерти туда никто из них больше не приезжал. Словно они получили всё, что хотели. И даже более того. Или что их смерть этого Рема отрезвила.

— А он умер? — спросил Саша.

— А ты бы не умер, если бы не пил да не жрал? — вопросом на вопрос ответил Павел Никифорович. — Наверное, умер. Заметка-то была. Я её даже сохранил, кажется. Могу найти, если надо.

— Да не стоит, — сказал Игорь Юрьевич. — Там как всегда, наверное. "Безвременно ушёл от нас... верный товарищ, член партии, и т.д." Так?

— Так, — согласился старик. — Иначе в те года и не было. Они его, наверное, до сих пор из этой штуки выковыривают...

— А если лазером? — спросил Саша.

— Не пробовал, — огрызнулся старик. — Может, они и пытались. Я-то откуда могу знать?

— Нет, что вы... Мы и не думали. Просто... уж больно это всё таинственно. Горы, походы, маршруты, палатки. Лавины, туманы, капсулы какие-то...

— Хорошее время было. Странное, но хорошее. А про капсулы... знаете что, молодые люди, я говорю только о том, что сам видел. Мне придумывать незачем. Да и не сумею я ничего выдумать, склад ума у меня не тот, — сказал Павел Никифорович.

— Мы вам верим, — Игорь Юрьевич пристроил на колени кейс и стал шуровать в каких-то бумажках. — Я ещё один момент хотел уточнить, если вас не затруднит. Сколько всего человек из этого списка погибло в горах, вы не в курсе?

Старик взял у следователя из рук бумажку и задумчиво на неё посмотрел.

— Я всех по фамилиям не упомню, — признался он минуту спустя. — Беловых двое, Ольшанская, Викторов... парнишки, который радистом был, тут, похоже, и нету. Пожалуй, всё.

— Значит, их было четверо, — подытожил Игорь Юрьевич. — Про остальных вы, вероятно, ничего не знаете.

— Погодите-ка, — Павел Никифорович задумался. — Постойте. Вот этот Фридман... по-моему, он под поезд попал. Девочки по нему даже плакали.

— Вы точно помните? — спросил Саша.

— Столько лет прошло... кажется, этот.

— А не Айзенштат? — спросил Игорь Юрьевич.

— Нет, не Айзенштат, — уверенно сказал старик. — Помню, что еврей. Но, по-моему, всё-таки Фридман.

— Интересно... — протянул Саша. — Значит, с... с пятерыми всё примерно ясно. Но вот что случилось с остальными?.. Ещё двенадцать человек осталось.

— Что вы такое ищите? — спросил Павел Никифорович.

— Мы и сами не знаем, — признался следователь. — Это всё получилось совершенно случайно. К нам руки попали старые документы, мы решили покопаться и наткнулись на всю эту историю.

— И чего? — с недоумением спросил старик.

— Да пока ничего. Просто вот эта фамилия... видите — Кормилкин... это мой отец, — сказал Саша тихо. — Тут и дата смерти не проставлена, он умер позже.

— А ну-ка повернись, — попросил старик. — Во дела! Точно!.. И не подумал бы никогда, он ростом пониже был.

— Это точно, — улыбнулся Саша. — До сих пор не поймём, в кого я такой. Мать говорит — в деда.

— Ну и жизнь, — ни к кому не обращаясь сказал старик. — Чего в ней только не бывает. Удивительно. И долго вы уже ищите?

— Нет, недавно начали, — ответил Игорь Юрьевич. — Если бы нам кто-нибудь ещё подсказал, что нужно искать.

— Я вам вот что ещё скажу... Я, конечно, во все эти дела не особо верю, но эти все, — старик ткнул пальцем в список, лежащий на столе, — они все туда с кем-то советоваться ходили. Я один раз слышал такую фразу: "За откровением пойдёшь?.. нет, мне вчерашнего хватит, до сих пор половины не понял". Ясно? Говорить они туда таскались. Вот только с кем и о чём — не знаю. Да и знать не хочу. Мне и без этого хорошо.

* * *

— Бред, — сказал Игорь Юрьевич, когда они вышли на улицу.

— Бред, — эхом откликнулся Саша. — Нет, правда. Что у нас получается на данный момент?

— Гора древних трупов, потом рассказ твой матушки и эти записки. Интересно, что такое — номер пятый?

— Может, это как-то связанно с горами? — робко предположил Саша. — Хотя в записках с этим номером про горы ничего нет...

— Сотрудник? Какое-то кодовое название? — Игорь Юрьевич хмыкнул. — Тоже не подходит.

— Почему? — полюбопытствовал Саша.

Они стояли во дворе, в тени большого старого клёна. Где-то неподалёку шумели машины, спешили куда-то вечно усталые и озабоченные чем-то люди, но тут, под клёном, ничего этого словно и не было. Пустота. Ажурная тень дерева — и звенящая пустота в мыслях.

— Предположим, это какой-то человек, — Игорь Юрьевич вытащил сигареты и закурил. Саша последовал его примеру. — Тогда почему с номером? Заключенный?.. Тоже не годится.

— И кто такая эта Валя, которая молодая и красивая? — спросил Саша. — Это вообще непонятно откуда взявшийся персонаж.

— В первой записке было сказано о... — Игорь Юрьевич вытащил из сумки прозрачный файл и прочитал, — о почти во всём людях, глаза которых выдавали породу их обладателей. Одного из этих "людей" Алексей Лукич и называет пятым.

— Причем с большой буквы. Словно это — имя, — заметил Саша.

— Про Валю... я думаю, она была, скорее всего, помощницей этого Воронцова. Вместе работали, наверное.

— Возможно, — согласился Саша. — Только тут ещё большая путаница получается. Может, порисуем для ясности?

— Давай, — согласился следователь.

Они уселись на лавочку, Игорь Юрьевич извлёк из другого файла лист чистой бумаги и они приступили. Через полчаса на листе получилась следующая картинка:

институт "Очаково-4"

/

сотрудники (17 фамилий) — Воронцов, доклад

/

Ольшанская письмо Валентине, заключение

/

горы, погибшие сотрудники

— Пока всё, — подумав, сказал Саша. — Больше, похоже, ничего и не было.

— Да, пока есть только две цепочки, причем связанны они лишь на раннем этапе, дальше делятся.

— Значит, так оно и было. Потом эти ниточки разошлись в разные стороны.

— Я знаю, чего не хватает, — вдруг сказал Игорь Юрьевич. Он взял ручку и пририсовал возле строчки "Воронцов" жирный вопросительный знак. Подумал секунду и поставил такой же знак возле строчки "Очаково-4".

— Это вы про что? — не понял Саша.

— Связка должна быть. Эти люди... они все повязаны работой, Саша. Только работой. И именно про эту работу мы ничего не знаем.

— Всё верно. Что ж, поищем. Думаю, найдём, — сказал Саша.

* * *

— Кое-что помню, — дед Васи, того самого, который принёс следователя странные документы, на секунду задумался. — Помню, как он от нас переезжал. В этот день он очень странным был.

— В смысле? — не понял Игорь Юрьевич.

— А в том смысле, что он приехал пьяным в дупель, и стал собираться. А мы его уговаривать начали, что мол зачем тебе всё это надо, куда ты мол, на ночь глядя, и прочее в том же духе. Останься дома, не нужно ехать. А он...

— А он что? — спросил Саша.

— А он всё равно уехал. Но кое-что перед этим сказал.

— И что же? — поинтересовался Игорь Юрьевич.

— Дословно я, конечно, не помню, но... если поднапрячься, то... примерно так. Я и врагам не пожелаю того, что сегодня делал. С людьми так нельзя поступать, это же фашизм какой-то. Это неоправданная жестокость, так нельзя.

— А ещё что? — спросил Саша.

— Сейчас, погодите... А, вот! Он сказал так. Что, мол, когда человек задыхается, это очень тяжело видеть. И что он слишком старый для таких дел. И ещё. Что один всё время плакал, а второму было плохо и холодно, и он старался натянуть на себя одеяло, а рука была разбита и он не мог.

— Кто не мог? — не понял следователь.

— Если б я знал, — вздохнул дед.

— Анатолий Алексеевич, а вы не помните никаких имён? — спросил Игорь Юрьевич.

— Нет, он не говорил. Я до сих пор удивляюсь, как он тогда доехал. Он же пьяный был, как последний алкаш, а "Волга" — машина тяжёлая в управлении. Мог элементарно разбиться.

— Вы говорите — "Волга"? — удивился следователь. — Неужто своя?

— Да нет, служебная, — ответил Анатолий Алексеевич. — На свою он так и не накопил. Не досуг ему было, хотя мы и просили. Ни дачу, ни машину так и не сделал. Хотя зарплата у него была о-го-го. По крайней мере нам он исправно помогал. До сих пор помню. И заказы по праздникам, и икорка, и колбаска, и всякие другие дела.

— А вы к отцу как относились? — ни с того ни сего, как показалось Саше, спросил следователь.

— Хорошо, как же ещё? — удивился Анатолий Алексеевич. — Только уж больно он был скрытный. Так мы и не узнали, где он работал, что делал.

— А вы сами что думаете? — спросил Саша.

— А чего думать? По специальности он работал, хирургом. Вот только где, с кем — одному Богу ведомо. Хорошо, что всё хорошо с ним кончилось.

— В смысле — "хорошо"? — не понял Саша. — Вы же сказали, что он умер.

— Я говорю о том, что он не попал ни в какую заваруху, что всё-таки как-то по-человечески с ним всё кончилось. Он же очень сильно переживал из-за чего-то. Это его, видно, и добило. Мы так решили.

— А вы не могли бы поподробнее рассказать, в чём это выражалось? — спросил Игорь Юрьевич.

— Да как сказать... — Анатолий Алексеевич задумался. — Понимаете, по человеку видно, что ему что-то покоя не даёт. Нервный, дёрганый, да ещё и неизвестность эта. Он, наверно, очень хотел высказаться, да не мог. Мы же его редко видели, а при встречах, по-моему, его так и подмывало... мол, спроси меня, сынок, спроси. Может, и отвечу.

— А вы? — Саша подобрался, пристально посмотрел на Анатолия Алексеевича.

— А я так и не спросил. И не жалею. Там какие-то нехорошие дела были, зачем эту пакость в семью тащить? Это, кстати, его слова были. А раз он так считал, значит не зря. Мучился он от того, что не имеет права поделиться. То, что Васька эти его бумажки нашел — плохо. Лучше бы не находил он их вовсе. Смутные тогда времена были, если вы понимаете, о чём я. Тяжелые. В плане того, что постоянно одни несчастья на страну да на людей валились. Чернобыль тот же взять. Или землетрясения эти... как их... Спитак и... чёрт, забыл, память уже неважная стала.

— Простите, Анатолий Алексеевич, вы не помните, что он говорил про свою работу тогда, когда... ну, перед тем, как он умер? — осторожно спросил Саша.

— Что говорил?.. Да, одна фраза запала, было дело. Он сказал, буквально за неделю до смерти, что теперь-то уж точно всё. Все умерли, больше делать нечего. Пора, мол, и мне на покой. Мы ему — прекрати, перестань, что ты несешь? А он — я знаю, что говорю, своими глазами видел. Мы — что видел? А он грустно так посмотрел на нас и отвечает — видел, как люди своими руками своё спасение губят. И всё. Больше ничего.

— Скажите, а ваш отец горным туризмом не увлекался? — спросил следователь. — Не помните?

— А чего тут помнить? — удивился Анатолий Алексеевич. — Никогда в жизни не увлекался. Он, по-моему, и горы-то только по телевизоры или в кино видел. А что?

— Да нет, ничего. Значит, не ходил... Тогда при чем же тут этот чертов список? — ни к кому не обращаясь спросил Игорь Юрьевич.

* * *

Саша и Игорь Юрьевич сидели у Саши дома и снова рисовали на листе бумаги схему, подобную той, что наспех набросали днём. За окном тихо вставал необъятный летний вечер, деревья, с неразличимой в темноте листвой, молчали, словно прислушиваясь к шагам поздних прохожих. Город затихал, уставший от света и жары.

— Интересно, о чём думали люди в то время по вечерам? — спросил Саша.

— О том, где добыть кусок колбасы, — не поднимая головы от схемы, ответил Игорь Юрьевич. — Или пачку масла.

— Намёк понял, иду готовить ужин, — Саша поднялся, потянулся. — Кроме яичницы ничего предложить не могу.

— Сразу видно, что Марьяна на даче, — вздохнул Игорь Юрьевич.

— У Стаса Женька в Москве, вместе с ним. И он говорит, что иногда ему очень хочется, чтобы она была на даче, — заметил Саша. — Так что... Кстати, Стас тут позвонил и попросил нас приехать. Женька что-то странное рисует, он хочет нам показать.

— Ладно, это мы на досуге. Саш, глянь, что получилось. Одна перемычка — в самом начале цепочки. И ещё одна — позже, почти под конец. Я думал, что его что-то заставило вспомнить про этих людей после прошедших после их смерти девятнадцати лет. И понял, что.

— И что же?

— Вот эта фамилия. Айзенштат. Видишь, тут есть пара указателей, которые мы в спешке упустили. Смотри, возле фамилии Айзенштат стоит вопросительный знак. Так?

— Так.

— Значит, он не умер, этот Айзенштат. И появился в поле зрения Воронцова где-то в середине восьмидесятых. А теперь посмотрим, как появился. Вспомни записку. Там была такая фраза: спроси своего мужа, как это делается, он очень хорошо умеет бегать, хотя тебе об этом, понятное дело, не рассказал. Его право. Понял?

— Что понял?

— Да этот Айзенштат — муж той самой Вали, которой адресована записка! Вот почему тут появляется список. Человек его составил просто для себя, для памяти, ещё не знаю для чего.

— Игорь Юрьевич, а как быть с тем бредом, из которого эта записка в основном состоит? — спросил Саша. — Посмеялись, пальцами у виска покрутили. И дальше что? Что это за люди такие странные? Которые не люди?..

— Это мы пока оставим. Мало ли что это могло быть? Страна у нас большая, всё возможно. Сам понимаешь, то, что к делу не относится, мы пока что откладываем в сторону. Но на время. Мы до этого ещё дойдём, если понадобится.