Три маски греха

— Они не изменят требований, — хрипит мудрец.

— Это им и ни к чему, — отвечаю я. — Я не меняю решений.

— Правильно, — его левый глаз заплыл синевой, левая рука стыдливо спрятана под мантию. Я догадываюсь, что ему выдирали ногти.

— Нет, неправильно, — я выдерживаю паузу. — Но по-другому я не могу.

2.3. Провал

Следующее утро не заладилось с самого начала. Новор отнесся к словам Оэры о том, что Арифель вызывает Айбар и что ее следует отпустить, с крайним подозрением, граничащим с откровенным неверием. Тем не менее, ослушаться приказания редгарда он не рискнул, и эльфийка получила относительную свободу на следующие пять часов. Оэра, на прощание потрепав девушку по плечу, ушла на плац вместе с Новором. Арифель осталась одна.

Комната Новора находилась в одном из отдаленных крыльев усыпальницы Отара. Гробница верховного жреца была опоясана паутиной подземных лабиринтов, и многие из тупиковых путей вели в небольшие клети, которые Айбар приспособил для размещения десятников. Появление рядового легионера в этих коридорах считалось крайне нежелательным, именно поэтому Арифель взяла с собой плотный черный шарф, а поверх кожаной кирасы нацепила бесформенный плащ, скрывавший женскую фигуру. Опознать ее теперь могли только по алым глазам. Путь до гробницы Отара занял порядка получаса. Еще минут двадцать Арифель искала безлюдное место. Наконец, спрятавшись за бочками, вонявшими протухшей рыбой, данмерка перемотала лицо шарфом, надвинула на голову капюшон и спрятала под полой кинжал. Закутавшись в плащ, она выскользнула из своего зловонного укрытия и черной тенью метнулась в лабиринт усыпальницы.

Коридоры древнего мавзолея оказались узкими и очень холодными. С потолка капала вода, а стены в обилии покрывали какие-то мерзкие зеленые растения — то ли мох, то ли водоросли. Факелы чадили и источали черный дым. Норды старых времен определенно знали толк в строительстве лабиринтов: заблудиться здесь было проще простого. Но у Арифели были указания Оэры. Северянка подробно рассказала, где именно находится комната Новора и как до нее добираться. Крадучись вдоль склизких стен, эльфийка шепотом повторяла маршрут: 'Лево, лево, пропустить ход, право, пропустить два хода...'. Дважды она едва не натыкалась на спешивших по своим делам десятников. Только острый слух и везение помогли избежать встречи с аргонианином, с ног до головы закованным в сталь. Вжавшись в холодный камень, Арифель проследила, как ящер миновал пересечение двух коридоров и исчез в полумраке, громко бряцая доспехами.

Наконец очередной проход вывел ее к позеленевшей бронзовой двери. Девушка осторожно дернула за ручки, и створки со скрипом отворились. Новор не удосужился запереть свою комнату. Девушка шагнула внутрь — и едва успела отпрянуть от огромного лезвия, со свистом рассекшего воздух. Топор закачался взад-вперед, а Арифели оставалось только злиться на себя за невнимательность. Имея в распоряжении такой смертоносный маятник, десятник вполне мог не заботиться о замках. Теперь эльфийке нужно было найти механизм, отключающий ловушку или попробовать проскочить мимо. Прикинув частоту взмахов лезвия, она поняла, что на спасительный рывок у нее есть около двух секунд. Неоправданный риск. Арифель начала шарить ладонями по стенам, дергать факела и искать на полу выступающие камни, но все тщетно. Тогда она вытащила из подставки один из металлических факелов, оставшихся здесь, видимо, еще со времен Отара. Наполовину прикрыв одну из створок, она просунула факел в образовавшийся зазор между дверью и стеной. А затем что есть силы налегла на створку, зажимая факел. Раздался страшный лязг, и удар топора едва не сорвал дверь с петель. Арифель отбросило назад, но она моментально вскочила на ноги. Шум могли услышать, и терять время больше было нельзя. К счастью, расчет девушки оказался верным: прочный факел резко затормозил движение лезвия, и ловушка вышла из строя. Топор заклинило в одном положении, и теперь он нервно дрожал, издавая негромкий скрип. Данмерка стрелой влетела в комнату Новора и закрыла за собой дверь.

Оказавшись внутри, Арифель прижалась к стене и, затаив дыхание, ждала, не раздадутся ли снаружи шаги встревоженных десятников. Прошло три, пять, десять минут, но никаких подозрительных звуков не было, и эльфийка успокоилась. Сняв со стены масляную лампу, она стала исследовать комнату Новора. Клеть занимала в длину и ширину по шесть шагов, и из мебели здесь были только деревянная кровать, стеллажный алхимический шкаф, набитый в основном пустыми бутылками, и две тумбы, одна из которых стояла прямо у изголовья кровати. Рассудив, что прятать письма к маркартскому ярлу логичнее всего именно в этой тумбе, Арифель подошла к ней и, с трудом вытащив разбухшие от сырости ящики, высыпала их содержимое на постель. Присела рядом и начала рыться в груде монет, осколков драгоценных камней, книг с непристойными картинками и недоеденных хлебных краюх. В некоторых книгах были аккуратно вложены письма — большей частью указания сотника и пошлые записки, явно предназначавшиеся шлюхам из заведения До. Никаких улик. Прокляв Новора и все его грязные толки с Тонгвором, данмерка кое-как позапихивала весь мусор назад в тумбочку и в гневе ударила рукой по кровати. Ее кулак наткнулся на что-то твердое. Арифель откинула шкуру, покрывавшую постель, и обомлела. Перед ней лежала Эпитафия. Так вот куда отнес ее Новор!

Арифель прикоснулась к своему драгоценному мечу. Как и всегда, рукоять была теплой. Девушка вытащила клинок из ножен и коснулась лезвия ладонью.

— Ну, Рука, — прошептала она, — кажется, кое-кто обещал мне помощь.

Разумеется, ничего не произошло. Таинственный узник Боэтии остался глух к просьбе Арифели. Тогда данмерка положила клинок на кровать и направилась ко второй тумбе. В ней оказалось не меньше всякого хлама, но ничего такого, что могло бы заинтересовать Айбара. Эльфийка занервничала. Не удосужившись даже убрать пожитки Новора в тумбочку, она начала рыться в шкафу, но и в нем не оказалось ничего, кроме бутылок, пропахших кислым вином, и неизвестно как попавшего к десятнику трактата по магии иллюзии.

Девушка отбросила книгу в сторону. Никаких доказательств предательства Новора в его комнате не было. Арифель вновь села на кровать и положила руку на успокаивающе-теплый металл Эпитафии. Задумавшись о том, где десятник мог бы прятать письма от Тонгвора, она не услышала, как за дверью раздались торопливые шаги.

— Что ты здесь делаешь? — Новор ворвался в комнату с обнаженным мечом в руке.

— Проклятье! — выдохнула Арифель, перехватывая Эпитафию за рукоять. Она едва успела отразить первый выпад десятника, который, похоже, всерьез вознамерился убить ее.

— Остроухое отродье! Ты посмела вломиться в мою комнату!

Арифель не ответила. Вскочив ногами на кровать, она отбивала все новые и новые удары впавшего в неистовство Новора. Норд бил так сильно, что у эльфийки не оставалось ни единого шанса перейти в контратаку. Но самого Новора бешеная атака изматывала куда больше, и Арифель воспользовалась этим. Она с силой толкнула ногой тумбу, и та с тяжелым грохотом грянулась об пол. Десятник отскочил назад, и эльфийка, соскочив на тумбу, нанесла сокрушающей силы удар сверху вниз. Эпитафия перерубила пополам подставленный гладий и рассекла куртку Новора. Брызнула алая кровь, а норд, неуклюже сев на пол, тут же вскочил на ноги и бросился прочь из комнаты, истошно крича. Отпускать его было нельзя. Арифель тенью метнулась за десятником.

Он отлично ориентировался в лабиринте, а страх за свою жизнь придавал ему прыти. Арифель едва могла различать его широкую спину, мелькавшую в темных коридорах. Она настигла Новора, когда тот уже выскочил из гробницы на людную широкую улицу. Эльфийка прыгнула десятнику на спину, опрокинула его на пол, и они покатились, сжимая друг друга в объятиях. Завизжали перепуганные женщины, стражники замерли на месте, не понимая, что делать с дерущимися.

Новор оказался сильным противником, даже будучи раненым. Он перехватил правую руку Арифели и не давал ей нанести решающий удар. Длинная Эпитафия оказалась бесполезна в рукопашной схватке, и данмерка вцепилась ногтями левой руки в лицо норда. Она почувствовала, как ее пальцы входят в глазницы врага. Новор задергался и заорал от боли, его хватка ослабла, и Арифель, рванувшись, откатилась в сторону. Десятник валялся на спине, держась за лицо, и Арифель, привстав на колени, прекратила его мучения выверенным ударом Эпитафии. Только теперь кровавая пелена горячки боя спала с ее глаз, и она увидела Айбара и Оэру, стоявших прямо над трупом Новора.

— Брось оружие, Арифель Хлаалу, — процедил редгард. — Ты идешь со мной.

— Это провал, — девушка нашла в себе силы улыбнуться.

— Несомненно.

— Но знаешь, капитан, — данмерка поднялась на ноги. Эпитафия громко звякнула о каменный пол. — Я ничуть не жалею, что прикончила его.

2.4. Слова VII

Я не вспоминаю свое имя и подозреваю, что мои братья также забыли его. Когда мудрец просит назвать его, я просто замолкаю и не разговариваю с ним весь оставшийся день. Не только потому, что звучание имени доставляет мне боль, пробуждая в памяти дни, когда я был горд и счастлив, вовсе нет. Я прекрасно понимаю, что стоит за просьбой старика. Мучители — его и мои — вот кто по-настоящему жаждет узнать, как зовут их пленника.

Смертный, которым я недавно восхищался, теперь вызывает у меня лишь жалость и отвращение. Тюремщики сломали его. Я вспоминаю слова о грехе тщеславия. Ныне эта маска сдернута и отброшена прочь. Главный грех старика теперь — это слабость. Тело и дух мудреца оказались слишком тесно связаны. Словно тяжелый якорь, который тянет на дно корабль, плоть моего собеседника утягивает во мрак уничижения его духовную составляющую. И я понимаю, что он мне больше не нужен. В подсознание вползает страх, ведущий за собой неуверенность.

— Я могу сдаться, — говорю я старику. — Не хочу, чтобы со мной они сделали то же, что и с тобой. Не хочу, чтобы сломали насильно

— Не покоряйся им, — шамкает мудрец, скорее по привычке, нежели действительно желая мне твердости.

— Мне есть что терять. Ты умрешь, а мне придется коротать век искалеченному и униженному. А я снова хочу свободы.

— Я передам твои слова.

— Нет. Я сам скажу их. Это мой позор и мой страх. Не бери на себя его тяжесть.

Я прекращаю краткую беседу. Старик смотрит на меня выцветшими глазами, словно пытаясь понять, действительно ли мне страшно. Я желаю, чтобы он осознал мое положение, но нынешний мудрец на это не способен. Жестом прогоняю его прочь и, закрыв глаза, начинаю мысленно готовиться к разговору с пленителями.

2.5. Карах.

Личный кабинет Айбара находился в самой высокой точке Рагнвальда. Полый горный хребет мастера древности превратили в галерею с многочисленными узкими окошками. Отсюда можно было любоваться завораживающей панорамой зимнего Предела. Дальнее крыло галереи капитан отгородил наскоро сооруженными железными воротами. Там он устроил свое жилище, и именно туда спешила Оэра. Прыгая через две ступеньки на крутой винтовой лестнице, она прижимала к груди свиток, гарантировавший Арифели спасение.

К счастью, гордец Айбар запретил легионерам нести караулы на галерее. Он ценил уединение и предпочитал, чтобы галерея оставалась безлюдной. В кабинет Оэра ворвалась без стука. Заскрежетала распахнутая дверь, и северянка увидела, как капитан, сидя в кресле, устланном шкурами саблезубов, вертит в руках Эпитафию, меч Арифели. Сама данмерка со связанными за спиной руками стояла на коленях возле редгарда. Лицо девушки превратилось в кровавую маску. Оэра поежилась. Она не раз видела, насколько изощренно Айбар умеет вести допросы.

— Я не звал тебя, краса Севера, — редгард бросил клинок на пол и устремил взор на Оэру.

— Знаю, капитан, но это действительно срочно.

— Возможно. Но не подождет ли твоя весть до того момента, как лазутчица Тонгвора заговорит? — Айбар смазал эльфийку тыльной стороной ладони по щеке. Голова девушки дернулась, Арифель закашлялась и сплюнула на пол кровью.

— Дело как раз в ней, — воительница протянула капитану свиток. — Посмотри. Это мы нашли на теле Новора.

— Письмо? — редгард вскочил с кресла и, развернув послание, начал читать его, шевеля губами, словно юный коллегиант Винтерхолдской гильдии.

— Оно достаточно красноречиво, не так ли?

— Более чем, — согласился Айбар, комкая свиток и бросая его в камин. — И это мой позор. Прошу тебя: освободи невинную душу, которую я чуть было не сгубил.

— Арифель! — Оэра подбежала к эльфийке, села на пол и бережно уложила девушку, пристроив ее голову себе на колени. Ловко распутала узлы на запястьях. Данмерка слабо улыбнулась ей.

— И снова не везет моему носу, — прошептала Арифель. — Придется вправлять.

— Молчи, молчи, — северянка погладила девушку по слипшимся от крови волосам. — Не трать силы. В этот раз все хуже, чем после удара Новора.

— Оэра права, — склонился над данмеркой Айбар. — Я прошу у тебя принять извинения, хотя в твоем праве отказаться. Я поступил недостойно, запятнал имя офицера Легиона и буду раскаиваться в этом до конца дней.

— Пустое, капитан, — захрипела эльфийка. Договорить фразу она не успела. Алые зрачки закатились, и девушка обмякла на руках северянки.

— Оэра, — распорядился Айбар, — отнеси Арифель в лабораторию Караха. Уверен, он поможет ей.

— Будет сделано. Но, капитан, — воительница посмотрела редгарду прямо в глаза, — я не ожидала от вас такой... поспешности.

— Я признал вину, — Айбар отвел взгляд. — Чего ты еще хочешь? Прочь с моих глаз!

* * *

Арифель разбудила жуткая головная боль. Ощущение было такое, словно она все-таки попала под лезвие ловушки в комнате Новора и ей раскроили череп пополам. В первые минуты она не осознавала того, что с ней произошло. Потом в памяти возродились и погоня за Новором, и убийство, и капитан Айбар — все такой же щеголеватый и улыбчивый, но при этом страшный и безжалостный. О, как он бил ее! Какие только пытки не использовал, чтобы вытащить из нее информацию, о которой она не имела понятия. Самым теплым — и самым последним — воспоминанием была теплая ласковая рука Оэры, гладящая волосы.

Девушка широко раскрыла глаза и сделала глубокий вдох. Тут же накатившаяся волна боли заставила Арифель исторгнуть хриплый стон и снова зажмуриться.

— Жива? — спросил кто-то резким скрипучим голосом.

— Пока еще, — с трудом ответила данмерка.

— И поживешь еще. Точно говорю. Поспи еще. Пойдет на пользу, — незнакомец говорил очень странно, словно неумышленно обрывая фразы и перескакивая с одной мысли на другую.

— Не уснуть... голова.

— Будет болеть. И это хорошо. Знаешь почему? Потому что раз болит — значит, ты жива, — теперь голос звучал над самым ухом девушки.

— Оэра?

— Придет сегодня. Но позже. Я сказал, ты очнешься к вечеру. Оказалась крепче. Ну, крепче, чем предполагалось. Не могу долго здесь. Дела ждут. Много на сегодня. Ты спи пока, — к лицу Арифели поднесли тряпицу, смоченную чем-то пахучим. Боль слегка утихла, и девушка задремала, но на этот раз сон был чутким, и данмерка слышала, как неизвестный целитель бубнит себе что-то под нос и гремит алхимическими склянками.