Три маски греха

Часть 1. Святотатство / Утрата

До гостевого дома храма Дибеллы добираться пришлось в сумерках. Измотанный Корлбэйн еле-еле передвигал ноги, и Таренан с Фристом буквально тащили его на себе. С самого утра нескончаемый поток просителей с самыми разнообразными бедами, проблемами и мольбами осаждал Подкаменную Крепость. Корлбэйн старался помочь каждому. Тем, кому его дар целителя не мог принести облегчения мук, он обещал помолиться. Таренан как никто другой знал, что зачастую это простое обещание значило для страждущего гораздо больше, чем сиюминутное излечение. Когда-то именно молитвой Корлбэйн вернул ему возможность ходить.

— Благодарение Кинарет, мы уже почти пришли, — выдохнул Фрист. До выделенного жрецам пристанища оставалось два узких пролета истертых столетиями каменных ступеней. Латунная дверь тускло блестела в последних лучах умирающего солнца.

— Ты иссушаешь себя, брат, — с упреком обратился к Корлбэйну Таренан. — Многие из сегодняшних просителей могли подождать.

— Который раз ты говоришь мне это? — слабо улыбнулся Верховный жрец, с трудом преодолевая первую ступень. — Мой ответ не изменится. Кинарет избрала меня не просто так. Мой дар — моя тяжкая сума, из которой я одинаково должен наделить каждого. Маркарт большой город, а пробудем мы здесь всего четыре дня, так почему я должен выбирать, кому помочь, а кого оставить наедине с горем?

— Ты оставишь наедине с горем тысячи, если твой дар покинет тебя или ты умрешь от усталости. Магия сложна и непредсказуема.

— В тебе говорит неверие, — вмешался Фрист. Суровый наемник боготворил Корлбэйна и каждое его слово принимал за высочайшую истину. — Служение старшего брата не может прерваться, пока Кинарет довольна деяниями его.

— Это так, — кивнул Корлбэйн. Таренан остановился и заглянул в его утомленные, подернувшиеся кровавой сеткой глаза. Он уже и не помнил, когда в последний раз взгляд Верховного жреца выражал что-либо, кроме усталости.

— Не стой столбом, — рявкнул на послушника Фрист. — Нам осталось пройти всего-то ничего!

Гостевой дом встретил их холодом каменных стен и пустым камином. Жрицы Дибеллы, видимо, использовали его только в том случае, когда надо было разместить гостей. Кляня себя за то, что не сообразил наведаться в дом и развести огонь, Фрист побежал в ближайшую сторожевую башню просить дров. А Таренан уложил Корлбэйна на голое каменное ложе. На шкуры убитых животных Верховный жрец Кинарет не ложился никогда.

Послушник сел на стул близ кровати Корлбэйна и сотворил слабый язычок пламени в своей ладони. В неясном свете черты лица Верховного жреца приобрели пугающие очертания. Как и Таренан, он был лесным эльфом и до обретения дара Кинарет служил разведчиком в Валенвуде. На его мертвенно-бледной коже до сих пор просматривались полустершиеся контуры боевой раскраски, что вкупе со впалыми щеками и глазницами, тонкими губами и совершенно лысым черепом неправильной формы делало Верховного жреца похожим, скорее, на адепта некромантии.

Таренан помнил, как впервые увидел Корлбэйна. Несколько дней тому назад он, еще совсем неопытный лесной стрелок, сорвался с дерева. Падение стоило ему дорого: при ударе о землю он раздробил тазовую кость. Надежды на исцеление не было. Таренан страдал в храме Кинарет и просил ее лишь о быстрой и безболезненной смерти. Невозможность ходить разом перечеркивала все дальнейшее существование босмера. Корлбэйн явился к нему в одиночку. Тогда он только-только оставил службу и принял схиму странствующего целителя. В ту ночь два эльфа беседовали до самого рассвета, а утром, так и не сомкнув глаз, Корлбэйн ушел, сказав, что будет молиться за Таренана. Через неделю 'сломанный стрелок', как его прозвали храмовые слуги, смог самостоятельно сесть. Через два месяца — сделал первые шаги. Через год — навсегда покинул родное поселение, разыскал Корлбэйна и принял обет помогать ему до самого конца своих дней.

С тех пор утекло немало воды. Корлбэйна назвали Верховным жрецом Кинарет, пытаясь таким образом оставить его в Имперском Городе, но босмер ушел из столицы буквально на следующий же день. Он продолжил странствовать по городам, неся божественный свет всякому, кто просил о помощи. Таренан остался послушником, вечной тенью и верным другом Корлбэйна. Вместе они дважды обошли Тамриэль. Побывали в Империи и Доминионе, видели загадочные джунгли Чернотопья и пески Алик'рской пустыни, беседовали с обездоленными данмерами Морровинда и могущественными волшебниками Хай Рока.

Порой у них появлялись спутники. Фриста Корлбэйн нашел в Эльсвейре. Норд тщетно пытался продать свой клинок одному из каджитских кланов. Хуже того, в одной из таверн он имел несчастье оскорбить влиятельного торговца, и тот в отместку нанял четверых громил, которые раздробили Фристу все пальцы на руках. Корлбэйн вернул наемнику возможность вновь держать оружие, и тот вызвался сопроводить жрецов до Скайрима.

Верховный жрец задремал. Погрузившись в воспоминания, Таренан и сам стал клевать носом, но тут раздался стук. Послушник встал и поспешил отворять дверь. Отодвинув засов, он широко распахнул створки и... закричал от ужаса.

Мертвое тело наемника ничком рухнуло в дом. Из спины Фриста торчала кривая сабля с замысловатой гардой. Оцепеневший Таренан попятился назад. Ни в одной стране и ни один негодяй до сего момента не смел напасть на Корлбэйна или его спутников.

— Кто там, брат? — раздался голос разбуженного Верховного жреца.

— Фрист. Мертв! — прокричал Таренан.

— Да, пожалуй, мертв, — в дверном проеме словно из ниоткуда выросла фигура убийцы. — Пользуясь моментом, прошу за это прощения. Он не хотел впустить наc по-доброму.

Убийца зашагал прямо на Таренана, попутно выдернув оружие из тела Фриста. Следом за ним, аккуратно затворив дверь, вошли еще двое.

— Темно тут у вас, — хмыкнул предводитель. — Даже факелы не удосужились зажечь.

— Оно и к лучшему, — заржал второй налетчик. — Темные дела лучше творить в темноте!

— О, нет. Мы боремся за светлое будущее, так что наше дело не может быть темным. Кстати, кто из вас Корлбэйн?

— Что вам от меня нужно? — Верховный жрец поднялся с ложа. Таренан встал между ним и убийцей, тщетно силясь разглядеть лица нападавших.

— Не поверите, — главарь сделал еще один шаг вперед. — Вы сами. Кстати, вашего слуги это не касается, поэтому вас придется разлучить. Печально, но что поделаешь?

Таренан вскинул руку, чтобы поразить налетчиков огненной стрелой, но главарь оказался проворнее. Его сабля описала в воздухе полукруг, и левый бок послушника обожгла резкая боль. Слова заклинания застряли в глотке, и он смог только рвануться в сторону, выдирая из руки своего убийцы оружие. Ноги во второй раз в жизни подвели Таренана, и он опустился на пол, хватаясь за каменную стену в никчемных попытках устоять.

— Нда, грустно все это, — сказал налетчик, перешагивая через Таренана. — Но за слугу я тоже готов извиниться. Вяжите господина Корлбэйна, ребята, не то мне что-то кажется, что добровольно он с нами не пойдет.

Таренан зарычал в бессильной ярости и засучил ногами, стараясь подняться, но этим лишь усилил кровотечение. Он повалился на бок, чувствуя, как сабля еще глубже входит в его плоть. Последним, что увидел в своей жизни послушник, был высокий силуэт главаря, наполовину сливавшийся с темнотой. Мать Кинарет милостиво позволила своему верному слуге умереть прежде, чем Корлбэйну заломили и перетянули руки, заткнули тряпкой рот и надели на голову матерчатый капюшон без прорезей...

1.1. Арифель

В 'Серебряной крови' царили ужасающая духота, запах пота и гвалт. Сидя за барной стойкой, Арифель Хлаалу медленно цедила превосходный нордский мед. Мед, разумеется, был приобретен не в трактире, просто девушка не любила напиваться в одиночку.

— Тяжело оно живется, да? — Коснах плюхнулся на соседний стул, жестом подозвал старого Клеппа и заказал две кружки выдержанного фолкритского эля.

— Бывало и похуже, старик, — хмыкнула Арифель, не отрываясь от бутыли. — Последний заказ около месяца назад. А как-то я сидела без дела полгода.

— Да, да, — кивнул Коснах. Арифель улыбнулась, заметив, что взгляд пропойцы словно примерз к вырезу ее платья. — Кому, как не мне, тебя понять? Проклятая война. Проклятые имперцы!

— Совсем недавно ты клял за неудачи Ульфрика, — эльфийка потянулась, позволив Коснаху заглянуть еще глубже в вырез. Северянин облизнул губы.

— Говори потише. Здесь везде есть уши.

— Пустое. Никто не будет устраивать неприятности из-за пьяного разговора в трактире, — Арифель поставила пустую бутыль на стойку и стащила у Коснаха кружку эля. — Угощаешь?

— Пей, чего уж там, — расщедрился норд. Он был неплохим парнем, щедрым и простоватым, что делало из него прекрасного собутыльника. А еще его забавно было дразнить.

Залпом прикончив четверть меры фолкритского выдержанного, Арифель обвела взглядом посетителей. Новых лиц практически не было, что обычно означало очередной день без контракта. К счастью, поубавилось и конкурентов-наемников. Остались только Бернхард, оплату которого мог потянуть разве что сам Ульфрик Буревестник, да имперец, настолько старый, что с большим трудом удерживал в руках даже ложку, не говоря уж о мече и щите. Данмерка улыбнулась. Следующий наниматель должен был остановить свой выбор именно на ней.

Арифель была во всех отношениях приятным спутником. Она требовала относительно немного, оговаривая, впрочем, процент от возможной добычи или ценной находки. Кроме того, эльфийка превосходно знала Предел, была остра на язычок, а симпатичному нанимателю готова была предложить таланты несколько иного свойства, нежели воинский.

Дверь в таверну с лязгом отворилась. С улицы, затушив на стойке несколько свечей, ворвался студеный осенний ветер. Арифель оторвалась от эля и замахала рукой, увидев, кто вошел в 'Серебряную кровь'.

— Дерьмо погодка-то, — вместо приветствия буркнул Снорр, присаживаясь возле Арифели.

— Надеюсь, новости у тебя лучше, чем погодка, — усмехнулась эльфийка. — Что слышно в Крепости?

— Здесь ты права, — норд запустил ручищу в бороду и некоторое время с наслаждением чесал свое основательно заросшее лицо.

— Ну так?

— Работка есть, малая, — пробубнил Снорр. — Ярл Тонгвор нанял меня для поиска какого-то сраного святоши.

— Не говори так, — вмешался Коснах. — Это великий человек!

— Босмер, а не человек — сплюнул на пол наемник. — Поганый лесной хмырь, возомнивший себя голосом богини на земле.

— Тише-тише, — Арифель шутливо развела руками заспоривших нордов. — О ком речь? Я и знать-то не знаю.

— Верховный жрец Кинарет, чуешь, чем пахнет? — Снорр ощерился в неприятной улыбке. — Тонгвор сказал, что за его возвращение отвалит ого-го сколько. Но сама понимаешь, я в одиночку за это не возьмусь, вот и предлагаю долю. Треть тебе за помощь, и поверь, треть от этих деньжищ тебе не покажется мелочью.

— Половина? — попробовала торговаться эльфийка, но норд покачал головой.

— Треть, малая, и ни септимом больше. Или возьму в пару Бернхарда.

— Идет, — вздохнула данмерка. — Какие зацепки?

— О зацепках потом. Не хочу, чтобы здесь кто прослышал.

— Коснах слышал о деле.

— Да и драл я его кверху задом! — расхохотался Снорр. — Что он сделает? Попервее нас найдет жреца? Своего великого человека! Я скорее поверю в воскресшую Потему, чем в это.

— Сука, — прошипел сквозь зубы Коснах и схватился за нож. Арифель положила ладонь ему на плечо. Драка в таверне — последнее, что ей было сейчас нужно. Незадачливый норд убрал руку с ножа, но продолжил злобно коситься в сторону Снорра.

— Начинаем завтра, — шепнул данмерке наемник, склонившись прямо к ее лицу и обдав ее волной несвежего дыхания. — Встретимся у главных ворот. О лошадях я позаботился.

— Куда скачем?

— В Друадах, малая, — глаза Снорра хитро сощурились. — В гости к Королю-оборванцу.

С этими словами он поднялся со стула и, еще раз сплюнув на пол, вышел из таверны прочь. Латунные двери со скрежетом затворились.

— Твоя очередь угощать, — Коснах шутливо пихнул Арифель локтем в бок. Девушка щелкнула пальцами и жестом показала Клеппу, чтобы повторил две кружки фолкритского эля.

— Выпьем за мою удачу, старик.

— Да, она тебе пригодится. Ты знаешь, что случилось со жрецом?

— Вообще ничего не слышала. Ненавижу святош Девяти, — эльфийка закатала рукав платья, продемонстрировав норду покрытое татуировками предплечье. Кожу данмерки лентой исчертили даэдрические руны.

— Я не умею читать, — пожал плечами Коснах.

— 'Кровью возведен алтарь могущества, болью предков оплачено покровительство, тысячью жизней заслужим воздаяние, твоей помощью разрубим нити слабости', — процитировала Арифель.

— Даэдра?

— Боэтия. Моя единственная госпожа.

— Страшная ты женщина, Хлаалу, — попытался пошутить Коснах, но по его взгляду данмерка поняла, что он слегка напуган. Не настолько, впрочем, чтобы в следующий раз подсесть за другой столик и пялиться на другую грудь.

— Возможно. Так ты расскажешь мне о жреце?

— Да нечего особо рассказывать. Какие-то лиходеи увели его прямо из гостевого дома храма Дибеллы, а спутников его убили.

— Бывает, — дернула плечиком Арифель. — Как думаешь, изгои?

— Если только самые дикие, поклоняющиеся ворожеям как матерям, — предположил Коснах.

— Да, похоже на то. Будем, значит, искать, — девушка сделала глоток эля, дав себе обещание, что эта кружка будет последней...

Чуть позже она вышла из 'Серебряной крови' и направилась в сторону Муравейника. Там у нее была своя комната. Дешевая, грязная и необустроенная, типичное жилище наемницы. Ночевать в Маркарте ей приходилось довольно редко, исключая, разумеется, нынешний месяц простоя и те полгода, о которых она говорила Коснаху. Но даже в то время, когда приходилось торчать в городе, Арифель старалась пореже появляться в Муравейнике. Частично она ночевала в тавернах, частично — у своих любовников. Интересно, что сказал бы о ее нынешнем положении отец?

Берил Хлаалу был данмером старомодных и весьма строгих нравов. Больше всего на свете он гордился своим происхождением. 'Запомни, дочь, — говорил Берил Арифели, — ты можешь отказаться от друзей и семьи, отринуть прочь свою гордость, плюнуть на честь, достоинство и порядочность, но никогда не смей забывать свое родовое имя. Ты — Хлаалу, возможно, одна из последних, и ты пронесешь это высокое звание с гордостью'.

Да-да, конечно. Арифель сплюнула в небольшую каменистую речушку, протекавшую вдоль торгового района Маркарта, и поправила висевший на поясе кинжал. Ее имя мало что значило в Скайриме, а кое-где ей пришлось бы очень туго, прознай кто о ее происхождении. С тех пор как имперцы отступили из Предела, а Ульфрик потерял Данстар, в Маркарт рекой потянулись беженцы с Белого Берега. Ярл Тонгвор, к счастью, сумел сохранить шаткий баланс между новоприбывшими сторонниками Братьев бури, коренными жителями Предела и чужаками, такими как Арифель, но все понимали, что ситуация могла измениться в любой момент.

Мысли девушки вернулись к отцу. Он остался в Скинграде и наверняка уже давно мысленно похоронил свою единственную дочь. Арифель ушла в наемники, когда дела Берила пошли плохо. Сначала разорилась его алхимическая лавка, перешедшая ему в наследство от бабки Фалану, затем сгорели виноградники — Берил во всем винил хитрецов из клана Сурилли — и в довершение всех этих несчастий погиб Райнас, старший брат Арифели. Не в силах смотреть на мучения родителей, а в еще большей степени для того, чтобы заглушить скорбь по Райнасу в своем сердце, девушка взялась за меч. Первые контракты дались ей легко. Данмерку заприметили в Гильдии бойцов, и полтора года она отчаянно рубилась с троллями и бандитами в графстве Скинград. Когда же на деньги, принесенные ею в семью, Берил вновь открыл алхимический магазин, Арифель распрощалась с ним и матерью и отправилась искать собственное счастье. О том, чтобы продолжать дело отца, речи уже не шло: сладкое чувство опасности и манящая дорога приключений стали для эльфийки подобием наркотика.

Она объездила весь Сиродиил, несколько лет успешно служила в страже Сентинеля, а четыре зимы назад перебралась в Маркарт. Арифель нельзя было назвать успешной наемницей: обычно деньги ненадолго задерживались в ее карманах. Девушка тратила их на дорогую одежду, красивое оружие — единственную свою страсть — а также выпивку и развлечения. На ее фоне Снорр, живший в частном доме с целой толпой слуг и собственным учителем фехтования, выглядел настоящим богатеем, хотя Арифель знала, что нынешнего положения норд достиг, получая от заказчиков примерно столько же, сколько и она. О том, каким образом Снорр умудрился разбогатеть, эльфийка не задумывалась. Она была еще молода, и гордость за выполненную работу с лихвой перевешивала ценность золота.

Муравейник встретил Арифель оглушающей тишиной. Неясные отблики факелов рисовали на высеченных в камне барельефах причудливые теневые узоры. Вдоль стен нестройными рядами высились исщербленные колонны. Наполовину заваленное камнями и засыпанное песком здание некогда служило древним двемерам то ли казармами, то ли доходным домом. Теперь в нем ютились маркартские бедняки.

Зайдя в свою комнатенку, девушка отстегнула пояс с кинжалом, вынула оружие из ножен и положила его на тумбочку возле кровати. После этого упала на мягкую медвежью шкуру и почти моментально уснула. Назавтра ей предстояло покинуть Маркарт и, видимо, надолго.

1.2.Слова I

Есть ли смысл прощать побежденного? Признать за ним право ошибаться? Я никогда не находил ответа. И лишь теперь, связанный и скованный, я знаю, насколько горьким было мое заблуждение. И что просто так оно прощено не будет. Я слышу звук шагов. Они идут. Начинается новый спор.

1.3. Оплот Друадах.

— Я не поклоняюсь Девятерым, — сказал Маданах. — Но я не стану первым нападать на ваших священников.

— Логично, друг, — Снорр проводил взглядом молоденькую девушку в короткой меховой юбчонке, — но все же — прости за прямоту — в Пределе принято любое дерьмовое дело сносить на ваш счет.

— Мы не творим 'дерьмовых' дел, — жестко ответил Король-в-Лохмотьях. — Мы действуем, исходя из суровой необходимости. Подумай и скажи, была ли у Изгоев необходимость убивать Верховного жреца Кинарет.

— Не было.

— Тогда ответь мне, зачем даэдра принесли тебя в Друадах.

— Проверить... — начал наемник.

— Проверить что? — Маданах картинно положил руку на крестовину своего меча двемерской работы. — Мы еще не набрали силу и сохраняем ситуацию в Пределе в равновесии, нанося удары только по нашим врагам. Жрецы нам не враги, ваша вера не главенствует в Маркарте. Между тем вы, норды, продолжаете подозревать и обвинять нас во всем, что только творится на нашей земле.

— Все не так, — Снорр замотал головой. — Мы пришли не для того, чтобы обвинять тебя.

— Неужели?

— Мы хотели выяснить, не знаешь ли ты, кто мог похитить жреца? Возможно, это были дикие ворожеи?

— Я не контролирую диких ворожей. Но их ковены довольно многочисленны, тебе ли этого не знать.

— Это не похоже на ворожей, — сказала Арифель.

— Да ну? — Маданах хитро сощурился. — Объясни, почему?

— Они живут далеко от городов в своих замкнутых, изолированных от внешнего мира кругах. Им ни за что не спланировать и не организовать похищение священника. Более того, они бы вряд ли даже смогли прознать о том, что он прибывает в Маркарт.

— Твоя правда, — Король-в-Лохмотьях жестом подозвал Арифель поближе к своему импровизированному трону и, склонившись к ней, прошептал. — Но я знаю, кто смог бы и узнать о жреце, и умыкнуть его из города.

Маданах повел их по длинному подземному коридору. Он был настолько узок, что широкоплечему Снорру пришлось идти боком. Арифель даже удивилась, когда выяснилось, что ход ведет в громадную пещеру с высоким потолком. Всю дальнюю стену пещеры занимала искусно нарисованная бурой краской карта Предела. Она была испещрена надписями, рисунками и какими-то странными символами.

— Здесь, — Изгой подошел к карте и, вытянув из поясной сумы кусок угля, обвел изображение высоких каменных ворот древненордского стиля.

— Руины на границе с Хай Роком, — узнал Снорр.

— Если называть точнее, Рагнвальд. Пристанище Отара.

— Кто такой Отар?

— Покойник, я надеюсь. Один из высших жрецов драконьего культа, — пояснил Маданах. — Рагнвальд был его городом — и стал захоронением.

— Но как он может быть причастен к похищению Корлбэйна? — не поняла данмерка.

— Не он, — улыбнулся Изгой, — а те, кто пришли в руины древнего города теперь. Мы знаем о них гораздо меньше, чем следовало бы.

— А в Маркарте даже и не задумываются об этом Рагнвальде.

— Зря. Насколько я понимаю, в Пределе появилась новая сила, способная поменять все правила игры.

— Не многовато ли претендентов на Скорбный Трон? — буркнул Снорр.

— Именно что многовато, — кивнул Маданах. — Мы не хотели бы воевать на три фронта, гораздо выгоднее будет смести наших новых друзей из Рагнвальда руками Тонгвора. Именно поэтому я вам о них и рассказал.

— Что им нужно? Серебро?

— Вероятно. Из того, что поняли наши разведчики, у них порядка тысячи воинов и столько же женщин и детей. Считайте, что Рагнвальд снова можно назвать полноценным городом. И он ищет себе место в этой стране.

— Давно они там? — спросила Арифель.

— Месяц. Или полтора. Не уверен точно, но я не удивлен, что вести о них еще не дошли до ушей Тонгвора. Идите, обрадуйте его, — Маданах перечеркнул Рагнвальд на карте жирным крестом. — А мы пока что будем копить силы. Не забыл ли ты Снорр, что, несмотря на наше деловое сотрудничество, мы все еще по разные стороны маркартской стены?

— Я каждый день засыпаю с этой мыслью.

— Брешешь, дружище, — расхохотался Король-в-Лохмотьях. — Пошли назад. Угощу вас медом и выпровожу восвояси.

Пока Снорр наливался медом, Арифель позволила себе пройтись по Друадаху и внимательно его осмотреть. Она никогда прежде не была в крепостях Изгоев, а контракты, сулившие неприятности с коренными жителями Предела, не брала. Девушка понимала, что поссориться с ними означало поставить под угрозу всю спокойную жизнь в Маркарте. Свежи еще были воспоминания об убийствах в городе и о массовом побеге из шахты Сидна, в ходе которого погиб брат ярла Тонгвора. Снорр придерживался схожих взглядов и, видимо, поэтому Маданах доверял ему. Наемник служил связующим звеном между оплотом Изгоев и Каменным Городом. У Короля-в-Лохмотьях в Маркарте оставались свои интересы, а Снорр был отличным осведомителем. Взамен на услуги норда Изгои не трогали его и не мешали его делам, а сам Маданах частенько делился с ним полезными сведениями.

Друадах не производил впечатления большого поселения. Множественные подземные ходы — тесные и малонаселенные — чередовались со сводчатыми пещерами, в которых царило оживление. Здесь разделывали добычу и точили оружие, растили детей и тренировались в стрельбе, торговали и играли на деньги, а молодые парочки любили друг друга прямо на глазах у сородичей. Население оплота напомнило Арифели гоблинские кланы, с которыми она имела счастье познакомиться в бытность бойцом скинградской Гильдии. Так же грязно, дико и наивно-примитивно. Такой, возможно, и должна быть настоящая жизнь, подумала девушка. Жизнь без фальши, лжи и масок.

Она свернула в очередной тоннель, который вывел ее в небольшую каверну, едва-едва освещенную и очень холодную. Пронзительно визжащий ледяной ветер непрерывным потоком рвался в пещеру сквозь узкую трещину в потолке. Двое мужчин при входе зябко кутались в медвежьи шкуры. Вдоль стен стояли длинные деревянные лавки с придвинутыми столами. На столах были разложены всевозможные украшения, несколько клинков эльфийской работы, посохи с причудливыми навершиями. Кое-где булькали в небольших круглых котлах настойки. Арифель попала на самый настоящий магический рынок.

Данмерка подошла к одному из столов и осмотрела товар. Большинство колец и амулетов пульсировали слабой магической аурой, и Арифель решила не испытывать судьбу, пытаясь разгадать, какие силы были сокрыты в них. Зато роскошный меч в позолоченных ножнах надолго приковал к себе ее взгляд.

— Могу я посмотреть? — спросила девушка у хозяина клинка, толстого пожилого Изгоя с кольцом в носу.

— Вперед, — кивнул торговец, и Арифель вытащила оружие из ножен. Благородный эбонит темной звездой сверкнул в неверном свете факелов. Этот клинок превосходил и красотой, и легкостью любое оружие, которое Арифель прежде держала в руках. Она дотронулась до бритвенно-острого лезвия большим пальцем и сразу же отдернула его; а по клинку лениво поползла капелька ее крови.

— Сколько возьмешь за него?

— Двадцать тысяч золотом или камнями, красотка, — продавец забрал меч у Арифели и с мелодичным звоном вогнал его назад в ножны.

— Эту цену тебе не предложат здесь, — помотала головой эльфийка. — А я готова отдать десять.

— Ты ничего не понимаешь в оружии, — обиделся Изгой. — Это тебе не просто меч. Это Эпитафия. Доводилось слышать о нем?

— Он принадлежал Руке Альмалексии, — вспомнила Арифель.

— Точно, — торговец удивленно и даже с некоторым уважением посмотрел на девушку. — Ты кое-что смыслишь. Только вот за десять я тебе его все равно не отдам. Едва слух о том, что Эпитафия находится у меня, дойдет до нужных ушей, я сбуду его и за двадцать, и даже дороже.

— Тогда, возможно, ты запросишь за него что-то другое? Услугу?

— Не в моем возрасте думать об услугах, красотка. Я коплю на старость себе и на радость детям.

— Хорошо, — кивнула Арифель. — Будь по-твоему. Я принесу деньги.

1.4. Слова II

Они говорят мне, что я обязан. Что я могу и что поэтому я должен. Это неуклюжие слова и неправильные доводы, такие споры вести не подобает. Из раза в раз мои отточенные аргументы разбиваются о тупую сталь их желаний и амбиций. Я ставлю во главу угла принципы. Они — эмоции. Понимая, чего и как они хотят добиться, я всем своим существом отвергаю это. Черная ментальная блевотина их речей отвратительна мне, грубые доводы оскорбляют благородство спора, но я не могу заслониться от них, не могу их сломать и — что хуже всего — не могу доказать неправоту моих противников. Не могу подобрать слова. Вспомнить. Осознать.

Я закрываю глаза.

— Ты будешь служить нам, — говорят мне. А я молчу. И тогда приходит боль.

1.5. Серебряный обоз

Когда Снорр и Арифель покинули Друадах, погода не по-осеннему разгулялась. Солнце светило ярче, чем в иные летние дни, а воздух наполнился мелодичным пощелкиванием певчих птиц. Пустив свою лошадь рысью, данмерка в очередной раз провела ладонью по гладкой и теплой рукояти Эпитафии. Это не укрылось от взора ее спутника.

— Оно того не стоило, малая, — промычал Снорр. Язык его слегка заплетался, а под глазами залегли темные круги: Изгои определенно умели пить.

— Стоило, — с уверенностью откликнулась девушка. — Деньги приходят и уходят, а верный эбонит всегда на поясе.

— Глупости! Сталь защищает не хуже эбонита.

— Сталь слаба, — сверкнула глазами Хлаалу. — А этот меч вечен.

— Мне на злокрысий хрен не сдалось вечное оружие, — Снорр пришпорил свою вороную кобылу и поравнялся с ускакавшей было вперед эльфийкой. — Я не проживу дольше семидесяти лет. А класть дорогущий меч в мою могилу никто не станет.

— Ты ужасающе практичен, Снорр!

— А у тебя в тыкве ветер гуляет, малая.

— Есть ли тебе дело до моей тыквы? Ты и так вчера разбогател за счет моей доли в деле. Радуйся и не мешай радоваться мне, — пегашка Арифели вновь оторвалась от кобылы Снорра, а девушка, склонившись, крепко прижалась к шее лошади.

Скорость всегда вызывала у эльфийки ребяческий восторг, и теперь она вовсю наслаждалась скачкой. Почувствовав предоставленную свободу, животное взяло в галоп. Быстрее, быстрее, еще быстрее. Арифель едва сдержалась, чтобы не издать крик радости. Поездка в Друадах определенно вышла успешной. Плевать, что три четверти от обещанных за контракт денег придется отдать Снорру. Пусть забирает хоть все! Зато теперь у нее есть Эпитафия.

Поняв, что Снорр остался далеко позади, девушка рывком выпрямилась в седле. Натянула поводья и перешла на неспешный шаг. Они почти добрались до главного маркартского тракта. Земли, подвластные одним лишь Изгоям, остались позади. Арифель развернула лошадь, остановила ее и стала ждать норда. Снорр настиг ее спустя десять минут. Бока его кобылы тяжко вздымались, а физиономия самого наемника приняла странный зеленоватый оттенок. Крепкое изгойское пойло просилось наружу.

— Привал, — скомандовал Снорр.

Первой жертвой Эпитафии стал олень. Спутав ноги животного броском охотничьего боло, Арифель вогнала меч ему в сердце и подивилась легкости, с которой клинок рассек крепкую шкуру и упругие мышцы. Пока Снорр, ругаясь и постоянно оттирая со лба пот, сдирал с оленя шкуру, эльфийка от нечего делать вышла на тракт. Шум торгового каравана она заслышала сразу, а спустя некоторое время из-за ближайшего холма показались первые повозки. Тягловые кони медленно влекли нагруженные массивными деревянными ящиками телеги. При каждой из повозок находилось по всаднику, некоторые из которых держали наготове луки.

Появился привлеченный шумом Снорр. В руке наемник держал наполовину ошкуренную ногу оленя.

— Серебро везут, — сразу же определил норд.

— Куда? Они движутся прочь от Маркарта.

— В Хай Рок. Здесь есть дорога вкруг гор, — пояснил Снорр. — Проходит как раз мимо тех руин, о которых толковал Король-оборванец.

— Почему бы нам не присоединиться? — Арифель вопросительно посмотрела на норда, но тот лишь покачал головой.

— Я тоже думаю об этом. Нелишне убедиться в речах Маданаха попережь того, как докладывать Тонгвору. Но нас вряд ли возьмут. Охрана у них есть, а места здесь дикие. Вдруг мы изгойские наводчики?

— Но все же попытаться-то можно.

— Попробуй, малая, — хмыкнул норд.

— Запросто, — подмигнула ему Арифель. Ослабив шнуровку на груди, она зашагала навстречу каравану прямо по самой середине тракта.

Урес командовал охраной серебряных караванов уже четыре года. Его наметанный глаз моментально определял, представляет ли опасность встретившийся на пути человек. Высокую данмерку с пристегнутым к поясу мечом в драгоценных ножнах вряд ли можно было расценивать как потенциальную угрозу, а удобных мест для засады в этой части тракта не было. Поэтому Урес жестом приказал лучникам опустить оружие и, спешившись, пошел рядом с первой повозкой. Останавливать караван он не стал.

Окинув взглядом фигуру незнакомки, Урес оценил ее стройные ноги, обтянутые черной кожей, по-мальчишески узкие бедра и аккуратную высокую грудь.

— Вы заблудились, госпожа?

— Разве я похожа на даму в беде? — вопросом на вопрос ответила эльфийка.

— Определенно нет, — улыбнулся Урес. — Но вы так уверенно шли нам навстречу, что я подумал, что вы чего-то от нас хотите.

— А вот тут вы абсолютно правы.

— И чем же я могу вам помочь?

— Компанией.

— Это только после того, как я сдам груз, — засмеялся страж. — Если вы не против прогулки до самого Даггерфолла, то, пожалуй, после я составлю вам компанию.

— Вот и отлично, — кивнула эльфийка. — Мы едем с вами.

— Мы? — опешил Урес. Он вдруг почувствовал себя ребенком, которого сверстники поймали на слове.

— Со мной спутник, — сказала незнакомка. — Но не волнуйтесь, он мне не компания, если вы понимаете, о чем я.

* * *

Оэра наблюдала за караваном с самого рассвета. Он двигался по расписанию, четко и быстро. В Пределе по-другому нельзя: если ты зазеваешься, сразу же сыщется целая толпа охочих до твоего состояния недоброжелателей. И уж тем более в этих краях нельзя мешкать, если твой груз составляет пятнадцать ящиков, доверху забитых серебряными слитками. Охрана каравана Оэру не заметила. Она могла подолгу держаться в тени, если того требовали обстоятельства. На этот раз ей приказали быть особенно осторожной. Легион не мог позволить добыче уйти.

Разведчица слегка удивилась, когда караванщики взяли с собой двух бродячих наемников. Вероятно, решили, что два дополнительных клинка не будут лишними — решила Оэра. Впрочем, какая разница? Стоит им добраться до Рагнвальда, как количество охранников перестанет иметь значение.

* * *

Когда караван остановился на ночной привал, до Рагнвальда оставался всего один дневной переход. Место Урес выбрал удобное — в долине под защитой двух отвесных скал. Поблизости протекала неглубокая горная речушка, и Снорр, с которого к вечеру практически спали оковы похмелья, наловил к ужину мелкой рыбешки. Сидя у своего костра, он поглощал ее в гордом одиночестве: Арифель решила составить компанию Уресу и его парням. За стаканом разбавленного пива выяснилось, что серебро принадлежит торговцу по имени Дильфис. Он выкупал его у Серебряной Крови и втридорога сбывал на рынках Даггерфолла и Вэйреста.

— Много платит? — поинтересовалась Арифель, прикидывая, не сменить ли после дела со жрецом Кинарет род занятий.

— На жизнь хватает, — Урес с усмешкой позвенел поясным кошелечком. — Годка три еще поезжу с обозами, а потом осяду. Куплю ферму, найду жену и в жизнь не возьму в руки боевого топора.

— Это ты только так думаешь, — сказал один из охранников, здоровенный норд с белой бородищей и изборожденным морщинами лицом. — Я двадцать лет назад давал такой же зарок, ан нет, все еще при деле.

— Тебя просто женщины не любят, — отшутился командир.

— Ха, да я в твои года имел любую, на кого взгляд падет!

— Во сне после шестой кружки, — заржал третий караванщик.

— Да катись ты! — старик отвесил товарищу подзатыльник. — У тебя-то сколько баб было?

— У тебя столько волос в бороде нет, — последовал новый взрыв смеха. Арифель для вежливости выдавила из себя улыбку и легонько тронула Уреса за плечо.

— Есть, что обсудить.

— Валяй, — кивнул северянин.

— Не здесь. Пройдемся к речке.

— Ну, если ты настаиваешь...

Они встали и направились прочь от костра. Позади кто-то непристойно присвистнул.

— Рагнвальд, — сказала Арифель, когда они отошли от шумной компании. — Что ты о нем знаешь?

— Каждый раз проезжаем мимо без лишних проблем. Раньше, бывало, нежить шалила, теперь и ее нет. Говорят, Довакин постарался.

— Когда ты последний раз его видел?

— Недели три назад, — припомнил Урес. — А почему ты спрашиваешь? Стоит этот Рагнвальд, как стоял, да и все.

— Есть некие подозрения, — девушка присела на корточки и опустила ладонь в потоки студеной воды, — что скоро эти руины перестанут считаться безопасными. Пожалуйста, будь повнимательнее, когда завтра будем его проезжать.

1.6. Слова III

Еще одна дилемма, не дающая мне покоя — что хуже: смерть или унижение. Природой во мне заложена горячая любовь к жизни, но как мыслящее существо я не могу сбросить со счетов понятие гордости. Когда они терзают меня, страдает не только плоть, и в этом я нахожу главное их преимущество. Рано или поздно пленник сдастся — считают они. И с каждым днем мучители все ближе и ближе к правде. Я снова хочу быть гордым, иметь силу, мощь. Разве это не достойная награда за единожды склоненную голову и клятву верности?

Нет!

Новые шаги! На этот раз посетитель пришел в одиночку. Он стар, он слаб, он шаркает ногами по полу. Они придумали какую-то особенную пытку? Или, напротив, снизошли до моего положения?

Приоткрываю глаз. Он входит в камеру.

— Здравствуй, дитя.

1.7. Откровения Арифели Хлаалу. Часть I

Эльфийка шла по длинному темному коридору, освещенному только грибами-гнилушками. Она была полностью обнажена, но рука ее крепко сжимала рукоять Эпитафии. Понятия о времени, месте и мотивации испарились, осталось только любопытство, смешанное с опаской. Арифель отдавала себе отчет в том, что находится во сне, но реальность вокруг нее казалась удивительно осязаемой и живой. Девушка провела лезвием Эпитафии по руке и почувствовала вполне земную боль. Она застряла в собственном сновидении, но при этом мыслила и совершала осознанные поступки. Что же делать дальше?

— Вопрос. Это первое понимание, — произнес красивый сильный баритон. Стены коридора рассыпались серым прахом, и Арифель очутилась в круглом зале с высокими потолками. Стены зеленоватого камня перемежались металлическими щитами причудливой формы. На каждом из щитов была выгравирована руна Айем. Сама Арифель стояла на невысоком подиуме, освещенном сверху ярким белым лучом.

— Кто ты? — эльфийка выставила меч перед собой.

— Об этом ты могла бы догадаться и сама.

— Рука Альмалексии? Хозяин Эпитафии?

— Возможно, — незнакомец появился из-за одной из колонн. Это был данмер. Из одежды он носил только просторный белый балахон. Лицо эльфа представляло собой сплошное месиво из рубцов. Один глаз вытек — пустую глазницу перечеркивал косой шрам — нос сломан, губы разорваны. Арифель застыла на месте, держа клинок на вытянутой руке.

— Зачем я здесь? — прошептала девушка.

— Тебе не нравится Высокая Капелла? — данмер заковылял вокруг возвышения, припадая на левую ногу. — Когда-то я считал это место самым красивым из всех, что есть в Нирне. Тогда меня еще согревал Ее свет. Теперь, как видишь, оно не способно впечатлять. Хочешь знать, почему я тебя позвал? Ответ прост: ты нужна мне.

— И снова вопрос, зачем.

— Ты держишь в руке меч, — Рука остановился и уставился на Арифель единственным глазом, — а он связывает мою сущность с тленной землей.

— Ты живешь в Эпитафии?

— И да, и нет. Мою душу не пленяли и не вселяли в меч, если ты об этом. Но я не ведаю покоя, когда Эпитафия не насыщается кровью.

— Но... как? Кто сделал с тобой такое? — эльфийка опустила меч острием в пол.

— Та, которой ты поклоняешься, смертная, — Рука жестоко усмехнулся, сквозь ошметки губ показались зубы, точнее клыки, острые, словно у дикой кошки. — У нас теперь одно проклятье. У нас — и Эпитафии.

— Госпожа? — дыханье Арифель словно прервалось. Только теперь она осознала, что такой клинок, как Эпитафия, не мог попасть к ней по счастливому случаю. Она вошла в игру даэдрической принцессы. Но в каком качестве?

— Боэтия, — мягко поправил данмер. — Хоть я и пал в самые бездны тьмы и страданий, я никогда не назову Госпожой никого кроме Леди Альмалексии.

— Она мертва, — возразила Арифель.

— Только не здесь, — Рука дотронулся до груди. — Итак, ты задала свои вопросы. Наступает мой черед. Мне нужно, чтобы ты была предельно откровенна. Трижды я спрошу, и трижды ты ответишь, а потом вернешься в Нирн. Устраивает?

— Есть ли у меня выбор?

— Есть. Я отпущу тебя, но ты поклянешься выбросить Эпитафию.

— Я буду отвечать, — девушка прижала клинок к груди.

— Ни капли не сомневался. Мой первый вопрос: ты продолжишь убивать? Кормить меня кровью своих жертв?

— Да, — уверенно ответила Арифель.

— Ты жестока и решительна. Мне это нравится. Но скажи: кому суждено было стать твоей первой жертвой среди разумных существ? Мне нужны все подробности.

— Гоблины считаются?

— У них есть разум, если ты не догадывалась, — Рука постучал пальцем по бритому черепу. — Некогда подземелья Морнхолда служили пристанищем для целой армии гоблинов. Легендарные времена, легендарные деяния. Я расскажу тебе эту историю, но после. Сначала поделись своей.

— Он был страшный. Даже не страшный, а, скорее, неприятный, — Арифель вспомнила большеголовое приземистое существо, вооруженное ржавым топором дровосека. — Выходил каждый вечер на виноградники, пугал работников, нападал на овец. Меня наняли, чтобы я убила его. Так и сказали — выследи и убей, а взамен дали двадцать септимов. Гоблина пришлось выслеживать. Он словно почуял опасность и перестал показываться на виноградниках до заката солнца. Я начала караулить его ночью и однажды мне повезло. Сидя в засаде, я увидела, как гоблин крадется вдоль жердей, на которые навивали виноград.

— Ты убила его тихо?

— Не получилось, — эльфийка покачала головой. — В темноте я промазала, стрела угодила гоблину в бедро, а он заверещал и упал на землю. Пошла его добить, но он сумел уползти и затеряться в посадках. Я стала искать его.

— И почувствовала азарт охоты, верно? — в голосе Руки зазвучало возбуждение.

— Наверное, нет. Тогда еще нет. В первую очередь я боялась. Поэтому торопилась поскорее отыскать и убить, желательно из лука, не подходя ближе, чем на удар его топора. И снова не получилось. По правде говоря, я чуть не споткнулась об него. Гоблин лежал тихо, думая усыпить мою бдительность. Я наступила ему на руку. Он снова закричал, и я завизжала вместе с ним. А потом пырнула его своим мечом — скорее наудачу, чем выверено. Гоблин продолжил орать, а я начала наносить все новые удары. Била его, пока он не затих окончательно. Меня сразу же вырвало прямо на его труп и мутило весь следующий день...

— Достаточно, — остановил девушку данмер. — Я узнал все, что хотел. Теперь я готов задать тебе последний на сегодня вопрос: если вокруг тебя не будет жертв, напоишь ли Эпитафию своей кровью?

— Ты спрашиваешь, покончу ли я с собой ради насыщения твоего голода? Нет.

— Достаточно просто обагрить лезвие. Это можно сделать, не убивая себя.

— Я сделаю это, — после полуминутного колебания ответила Арифель.

— Хорошо, — кивнул Рука. — Первые три ответа радуют. Ты вольна идти, но скоро мы встретимся вновь. Мы будем делиться друг с другом тайнами и секретами. Я помогу тебе, а ты — мне. Вместе мы чего-нибудь достигнем, верь мне.

— Я верю Госпоже, — ответила девушка.

— Зря, — пожал плечами данмер. — Но ты мне все равно нравишься. До скорой встречи, сестра.

Пол под ногами Арифели завертелся. Она почувствовала, как отрывается от тверди. Нагое тело девушки растворилось в потоках слепящего света. Белое пламя поглотило мираж Высокой Капеллы, и последним, что эльфийка увидела прежде чем пробудиться, было изуродованное лицо бывшего Руки. Вампир улыбался.

Арифель вскочила на ноги. Возвращение в Нирн оказалось довольно болезненным. Кутаясь в подбитый мехом плащ, служивший ей одеялом, девушка добежала до речушки и извергла в нее все содержимое желудка. Прополоскала рот и уселась на камнях, сжимая рукоять Эпитафии. Оружие было теплым, и Арифели казалось, будто оно пульсирует. Так могло бы биться сердце небольшого животного.

— Госпожа, — еле слышно позвала Арифель. Но Боэтия не снизошла до ответа. Вместо нее девушку окликнул Снорр.

— Собирайся, малая. Через четверть часа трогаемся!

1.7. Слова IV

Мой новый собеседник значительно приятнее прошлых. Не знаю, кто как, а я больше люблю вести беседы и внимать мудрости, чем слушать угрозы и сжимать зубы в тщетных попытках удержаться от крика боли. Он называет меня 'дитя', и это смешно. Будь я свободен и горд, непременно оценил бы шутку. Но унижение, неволя и долгие размышления ломают мировосприятие. И я признаю чужую правоту: по сути я дитя. Напротив меня сидит существо более высокое и зрелое, чем я. Разница в прожитых годах не может играть роли. Я старше — нет, не так — я древнее, но его разум взрослее. И это главное. И это заставляет меня злиться.

— Должен ли я согласиться на их условия? — вопрошаю я.

— Нет. Как не служу на них и я, — отвечает мудрец.

— Тебя привели, чтобы ты говорил со мной. И ты выполняешь то, чего от тебя хотят.

— Только потому, что этого требует моя совесть. И моя вера.

— И только?

Он долго думает.

— Нет. Еще и потому, что во мне остался грех тщеславия.

1.9. Бойня

Главные врата Рагнвальда примостились у подножья высокой горы. Сам город был вытесан в толще камня и потому при жизни Отара считался одной из самых неприступных твердынь Скайрима. Глядя на серебряный караван, неспешной живой лентой тянувшийся вдоль склона горы, Оэра считала секунды. По ее расчетам, головная повозка обоза могла достигнуть засады не позднее девятнадцатой минуты. Тогда Айбар начнет действовать. И она придет ему на помощь.

Пятнадцать минут. Первая секунда, вторая, третья. Оэра сняла с пояса боевой топор орочьей работы. Цепляясь левой рукой за выступающие камни, воительница начала спускаться со своего наблюдательного пункта. Семнадцать минут. Легион уже наготове.

* * *

После ночной беседы с Рукой Арифель чувствовала себя совершенно разбитой. Он словно высосал из девушки всю энергию, напитал свою вампирическую сущность не только оленьей кровью, но и эмоциями, воспоминаниями девушки. Титаническая громада наружных построек Рагнвальда, к которым караван приближался с неумолимой размеренностью, только усугубляла состояние наемницы. Вдобавок ее грызло дурное предчувствие. Древний город драконопоклонников явно таил в себе некую угрозу, скрытую под вуалью забвения и тления. Полукруглые арки, с которых скалились в устрашающих гримасах пустоглазые нордские идолы, нависли над трактом подобно колоссальным ребрам. Ветер, проникавший в узкие бойницы, выдолбленные прямо в горе, издавал леденящий душу присвист. А меж колонн, наполовину скрывавших центральный портал города, горели сложенные в высокие конусы костры. Маданах не соврал: город был населен.

— Урес, — Арифель тронула командира за плечо, — здесь кто-то есть.

— Разбойники? — предположил норд.

— Глупец! — отозвался Снорр. — Разбойники не жгут постоянные сигнальные костры. Командуй готовность к оружию.

— Ты не будешь указывать мне, что делать! — Урес круто развернулся в седле. Но Снорр только отмахнулся от него и потянул из ножен свой меч.

— Будьте наготове! — заорал наемник.

В тот же миг новые хозяева Рагнвальда атаковали. Горный хребет, нависавший над трактом, дрогнул, и с вышины на караванщиков покатились гладко отесанные камни, каждый размером с добрую лошадь. Арифель впилась шпорами в бока пегашки, и кобыла рванула вперед, спасая девушку от обвала. Громадный камень рухнул на тракт, преградив обозу путь. Второй булыжник угодил прямо в одну из повозок, начисто разнеся ее и разметав серебряные слитки по осенней грязи. Истошно заржал придавленный конь, и его предсмертный крик смешался с воплем погонщика. А с крутого склона валились все новые и новые камни.

— Идиоты, просто идиоты, — из-за самого большого валуна выбежал пеший Снорр. Левая рука норда повисла плетью. — Спасаемся, малая!

— А что караван?

— Срать я хотел на него! Нужно скакать в Маркарт! — норд на бегу отбросил в сторону меч и, уцепившись за протянутую руку Арифели, вскочил в седло позади нее. Девушка ударила лошадь ладонью по шее, и та сорвалась с места.

Но проскакать они успели всего несколько сотен футов. В голову кобыле впился толстый арбалетный болт, и животное, дернувшись в сторону, тяжко завалилось на бок. Арифель и Снорра выбросило из седла, и они покатились по камням. А по горным склонам к ним уже спускались враги. Эльфийка выхватила Эпитафию из ножен. Первые налетчики — все закованные в одинаковую железную броню с грубо намалеванным драконом Септимов на кирасе — кинулись на девушку втроем, и она едва-едва успела отразить удары их гладиев. Судя по лязгу стали, раздавшемуся со стороны каравана, охранники Уреса тоже вступили в рукопашную.

Напавшие на эльфийку враги были опытными и умелыми бойцами. Ловя ее редкие контрвыпады на тяжелые круглые щиты, они пытались оттеснить ее от подножия горы, чтобы напасть с разных сторон. Арифель вынуждена была отступать вдоль спасительного склона, чаще уворачиваясь от ударов, чем отражая их. Ее главным преимуществом стал размер Эпитафии: кривой эбонитовый меч почти на локоть превышал в длину короткие гладии противников. Увернувшись от очередного взмаха, девушка окликнула Снорра. Норд ответил неопределенным ругательством. Его оглушило при падении с лошади — подумала Арифель.

— Помоги! Отвлеки одного! — закричала Арифель. И Снорр пришел ей на помощь.

Безоружный наемник на полном ходу врезался во врагов сзади. Его массивное тело разметало нападавших в стороны; один из них не удержался на ногах и упал на четвереньки. Тогда Арифель размашистым ударом по ногам вынудила второго врага отскочить в сторону, а сама пинком опрокинула потерявшего равновесие противника на спину. Второй взмах Эпитафии срезал голову бедолаги вместе со шлемом, и та покатилась вниз по тракту, стуча железом по булыжникам. Резко присев на колено, эльфийка ушла от удара третьего врага. Широкий взмах, грозивший разрубить ей шею, прошел прямо над ее головой. Перехватив Эпитафию обратным хватом, Арифель не глядя ткнула назад и почувствовала, как клинок входит в мягкую плоть. Но порадоваться успеху девушка не успела. Тяжелый удар щитом отбросил ее в сторону, а Эпитафия осталась торчать в теле убитого противника. Ступня в кованом сапоге вдавила голову Арифели в землю.

— Сохрани меня Боэтия, — прошептала эльфийка.

* * *

— Стой! — Оэра перехватила руку Новора, занесенную для добивающего удара.

— Она не твоя добыча, — норд в гневе отпихнул поверженную данмерку ногой, определенно сломав ей нос. — Если ты хочешь сделать эту тварь своей любовницей, можешь попробовать, но только после того, как я вырежу ей сердце.

— Она добыча Легиона, — спокойно отозвалась воительница. — Капитан говорит, что наемников нужно вербовать, а не убивать без толку, разве не так? Ты что, не видишь, что она не из караванщиков?

— Для меня они все на одно лицо, особенно эльфийская погань, — прорычал Новор, но все же отступил и, круто развернувшись на каблуках, пошел прочь, в сторону разгромленного обоза.

— Там ты уже не найдешь жертву, — крикнула ему вслед Оэра. — Мы перебили всех, пока вы втроем сражались с единственной женщиной.

— Пошла ты, сука! — решил оставить за собой последнее слово Новор. Воительница не стала ему отвечать.

— Как ты, сладкая мордашка? — спросила Оэра, протягивая данмерке руку.

— Пострадала разве что гордость, — эльфийка поднялась на ноги, утерла кровь, сочившуюся из носа.

— И нос. Придется вправлять.

Вместо ответа эльфийка начала оглядываться. Своего спутника — могучего громогласного норда, отдавшего команду к оружию, — она отыскала не сразу. Он лежал в луже собственной крови, а из спины торчал болт. Наемник стал случайной жертвой, хотя ему тоже следовало бы дать шанс влиться в Легион.

— Его смерть была напрасной, — Оэра положила руку на плечо девушке. — Но ты еще жива. Пойдем, я представлю тебя Капитану, а он сделает предложение, которое изменит твою судьбу.

— Мой меч, — проговорила данмерка.

— Временно побудет у меня. Славное оружие, между нами.

Оэра вытащила клинок из живота убитого легионера. Рукоять оказалась теплой и влажной, а само оружие источало какую-то нездешнюю ауру. Воительница поморщилась. Держать меч в руке вдруг стало страшно и неприятно.

— На, забери, — она кинула оружие эльфийке. — Только не вздумай совершить какую глупость, иначе я первая прирежу тебя.

1.10. Слова V

В мое узилище не проникают звуки внешнего мира. Я могу слышать только то, что происходит в тюрьме, да на лестнице, по которой обычно спускаются мучители. Когда я поднимаю голову, вижу широкое круглое отверстие в куполе камеры. Оно открывается — я знаю это — но ныне его забили досками и сковали цепями. Символ несвободы. Невозможность счастья. Сломанная гордость. Неужели раньше меня остановила бы столь жалкая преграда?

Я отворачиваюсь от мудреца. Не хочу видеть добрую улыбку на сморщенном старческом лице. Его несвобода не равна моей, ведь я могу ждать. Долго. В этом я все еще превосхожу собеседника.

— Я буду здесь, когда все обратится в тлен, — начинаю я.

— И ты несчастен поэтому, — слышу в ответ.

— Ты найдешь в смерти утешение?

— Я не хочу умирать, — смеется мудрец. — По крайней мере, не так. Не здесь.

— Я тоже. Но порой смерти мне хочется гораздо больше, чем свободы.

1.11 Последний из Септимов.

Изнутри Рагнвальд выглядел гораздо приветливей, чем снаружи. Высокие сводчатые залы и подземные улицы древнего города кишели людьми. Новые обитатели крепости деловито обживали ее: укрепляли исщербленные временем колонны, восстанавливали обвалившиеся постройки, чистили каналы с проточной ледниковой водой. Следуя за Оэрой, Арифель не уставала поражаться трудолюбию и упорству своих пленителей. Правители Маркарта могли бы взять у них пару-другую полезных уроков.

Большинство мужчин в городе носили кожаные куртки с нашивкой-драконом, и у каждого из них на поясе красовался гладий. Женщины не придерживались единообразия в одежде, но определенно предпочитали теплые шерстяные платья. Были здесь и шлюхи, толпившиеся в одном из залов, и дородные дамы, которых скорее ожидаешь увидеть у домашнего очага, чем в разбойничьей крепости, и девы битвы, сноровисто принимавшие раненых налетчиков. Дважды Арифель замечала детей, как ни в чем не бывало резвившихся на многоэтажных галереях драконьих храмов.

Всю дорогу Оэра хранила молчание, и эльфийка не решалась заговорить первой, а лишь сверлила взглядом ее спину. Суровая северянка понравилась Арифели не только потому, что спасла ее шкуру. Простые манеры Оэры и непоколебимая уверенность в собственной правоте подкупали и вызывали уважение и симпатию. Налетчица не задумывалась о высоких материях, делала то, что приносило деньги и удовольствие, но при этом сохраняла трезвость рассудка и здравый смысл. Такая не предаст — подумала Арифель — напротив, поможет советом, выскажет в лицо правду и, случись что, поступит по совести, а не по хитрости.

— Пришли, киска, — Оэра остановилась у широких резных врат. С барельефа на створках на Арифель уставился парящий над землей человек в уродливой маске. Отар. Высший жрец-правитель Рагнвальда. По обе стороны от первосвященника застыли крылатые бестии, извергавшие потоки пламени.

— Ты не пойдешь со мной?

— Разумеется, пойду. Не для того я спасала тебя от этой свиньи Новора, чтобы отдать на растерзание Айбару. Замолвлю за тебя словечко, если что не так пойдет.

За дверями прятался самый настоящий тронный зал. Мощные колонны, украшенные теми же изображениями Отара, что и врата, образовывали громадный полукруг. В центре выстроились в четыре ряда пиршественные столы, а над ними возвышалось кресло с высокой спинкой, вырезанное в громадном черном камне. По бокам от трона красовались два сиденья поменьше. Зал был абсолютно пуст.

— Похоже, мы первые за сегодня, — Оэра указала на лавку возле одного из столов. — Садись, поешь пока.

— Первые для чего? — Арифель устроилась на лавке и, взяв с серебряного подноса яблоко, запустила в него зубы.

— Первые просители, — с досадой ответила воительница. — Здесь все, как в Имперском Городе. Мы приходим с нашими просьбами к правителю, а он удовлетворяет их или отказывает.

— Правителю?

— Будущему Императору, если быть точнее. Правда, пока что здесь всем заправляет Айбар, так что правителю не будет до тебя дела. Мы соблюдаем формальности, понимаешь? Учимся быть гражданами грядущей Империи.

— Если честно, я не поняла ничего, — эльфийка отложила в сторону огрызок и принялась за новый фрукт.

— Скверно я объясняю, — вздохнула северянка, — но да ладно. Сейчас все увидишь сама. Время приема почти наступило.

Громко скрипнула крохотная металлическая дверь в дальней части тронного зала, и к женщинам быстрым шагом приблизился высокий темнокожий человек. Арифель сразу же отметила про себя, что даже среди наемников редко встретишь такого эксцентричного щеголя. На редгарде красовался ярко-зеленый камзол с кружевным воротником и рукавами, синие штаны, заправленные в высоченные ботфорты, и моряцкая шляпа с пером. На поясе висела сабля с резной гардой, украшенной сапфирами. Вдобавок ко всему этому незнакомец носил длинные волосы, заплетенные в бесчисленное множество тончайших косиц, и вислые усы, достававшие едва ли не до середины груди.

— Капитан Айбар, — Оэра склонила голову в приветственном поклоне.

— Оэра, милая, — редгард положил руку на плечо северянке, — рад видеть тебя живой. Уже-уже наслышан об успехе. Благодарю за разведку и храбрость в бою.

— Для меня честь служить Империи.

— Обычно эта фраза из твоих уст означает просьбу в прибавке к жалованию, — засмеялся Айбар. — Ты ее получишь, не моги и сомневаться. Между тем, наш любезный Новор уже донес до меня весть об этом очаровательном существе, — редгард посмотрел в лицо Арифели, и та почувствовала, что за внешней веселостью капитана скрывается нечто зловещее. Взор его колючих голубых глаз она выдержать не смогла и первой отвела взгляд.

— Это Арифель Хлаалу, — сказала Оэра.

— Хлаалу, — причмокнул языком Айбар. — Ужель из тех самых Хлаалу?

— Последняя в нашей ветви, — откликнулась эльфийка.

— Печально. Ваш Дом исстари верой и правдой служил на благо Империи. Он переживает такой же крах, как и наша общая родина, но мы пересилим злой рок и вернем утраченное величие, не так ли?

— Не уверена, что правильно поняла вопрос, капитан, но я ни на минуту не забываю, кто я такая.

— Правильный ответ, — редгард вновь рассмеялся. — Ты попала в самую точку, милая. Память — вот что объединяет всех нас в единый Легион. Мы храним воспоминания о былой славе Империи и имена тех, кто виноват в ее распаде. Мы сражаемся за Септимов, под знаменами Септимов и ради восстановления правления Септимов.

— Но ведь Мартин Септим, последний представитель династии, не оставил наследников, — брякнула Арифель, и лицо Айбара исказилось в гримасе гнева.

— Одно и то же я слышу от каждого! Люди теряют веру. А я ее не утратил, и боги послали мне знамение. Род Драконорожденных не прерывался. Последний из Септимов с нами. И сегодня ты обратишься к нему с просьбой о вступлении в Легион. Прием начнется через десять минут. Выйдите за дверь и дайте нам подготовиться.

— Считай, что ты уже принята, — радостно заявила Оэра, выталкивая Арифель из зала. Возле врат столпилось приличное число просителей. Между ними с важным видом прохаживались стражи в уже знакомых эльфийке железных кирасах с драконом.

— Мне показалось, что капитан Айбар был со мной довольно холоден, — ответила данмерка.

— Зато поговорил с тобой до начала аудиенции, а, значит, ты его чем-то очень сильно заинтересовала. Что же до его вспышки гнева, так это потому, что ты сказала при нем лишнего. Он со всеми такой. Не терпит, когда кто-либо выражает сомнение в правоте его или Императора. Горой стоит за свои идеалы.

— Счастливый человек, — улыбнулась Арифель.

— Великий человек, — поправила северянка. — Он приведет нас к победе.

Данмерка промолчала. Кожей ощущая и подозрительные, и откровенно враждебные взоры, устремленные в ее сторону, она вдруг утратила всякое желание делиться с Оэрой своими мыслями касательно Айбара. Просители перешептывались, тыча в сторону Арифели пальцами и нисколечко не стесняясь того, что она это видела. К счастью, зубоскальство не продлилось долго. Двое стражников распахнули каменные створки портала, и эльфийка второй раз за день зашла в тронный зал. В нем не изменилось ничего, если не считать обилия невесть откуда взявшихся легионеров в кожаных доспехах, стеной сгрудившихся вокруг трона. Перед ними стоял, скрестив руки на груди, капитан Айбар. А на кресле восседал худенький юноша лет шестнадцати. В руках молодой Император держал странные регалии — обнаженный меч и ветвь можжевелового дерева. Под тяжестью шубы, перепоясанной золотыми цепями, правитель скривился на один бок.

— Его величество Пелагий Септим, истинный Император Тамриэля! — громогласно объявил Айбар. Просители, зашедшие в зал вместе с Арифелью, в едином порыве плюхнулись на колени. Данмерка осталась стоять, и редгард наградил ее испепеляющим взглядом. Тогда эльфийка преклонила колено и согнулась в поклоне.

— Она мне нравится! — возвестил со своего трона Пелагий Септим. — В ее поклоне нет унижения!

— Как вам будет угодно, — Айбар подошел к Арифели, поднял ее с колен и под руку отвел к подножию трона. — Говори свою просьбу.

— Я прошу дозволения вступить в Легион, ваше величество — на ходу придумала формулу обращения к Императору девушка.

— Дозволено, — юноша махнул рукой с ветвью.

— Благодарю, — поклонилась Арифель.

— Ты принята, — сказал Айбар. — Оэра возьмет тебя в свою десятку и...

Договорить он не успел.

— Ваше величество, — из рядов стражи вперед выступил безбородый норд с изрытым постыдной болезнью лицом, — осмелюсь заметить, что эта темная эльфийка была взята в плен не Оэрой, а мной. Кроме того, двух легионеров из моей десятки она убила. Поэтому прошу назначить ее под мое командование.

— Новор, ты забываешься! — вскричал Айбар, но Император поднял вверх руку с можжевельником.

— Просьба вполне справедлива, — заметил Пелагий Септим. — Я удовлетворяю ее.

— Спасибо, повелитель, — Новор согнулся в поясном поклоне. — Я прослежу, чтобы она принесла Легиону наибольшую пользу.

Арифель вышла из тронного зала злой и униженной. Она почти не сомневалась в том, что Новор по полной отыграется на ней и за убитых товарищей, и за нанесенное Оэрой оскорбление. Тем не менее, она осталась жива, а задание Тонгвора Серебряной Крови все еще не было выполнено. Где-то в глубинах Рагнвальда находился похищенный жрец Кинарет, и девушке предстояло найти его в одиночку...

Часть 2. Потерянный Легион / Любопытство кошку сгубит

С'Вирад считал себя лучшим следопытом к западу от Вайтрана. Он родился и вырос в Скайриме, поэтому ни холод, ни непроходимые горные кручи, ни дикие звери не вызывали у него страха. Каджит брался за любое дело. Поэтому когда однажды его осведомитель принес от ярла Маркарта запечатанный конверт, С'Вирад ничуть не удивился. Он привык, что даже тот, кто ненавидит его за происхождение, может осознать, что один ловкий и проворный каджит гораздо ценнее нескольких неуклюжих и топорных нордов.

В конверте содержалось письмо с заманчивым предложением. И задаток: рубин размером с глаз. С'Вирад удовлетворенно замурлыкал. Его ждала большая добыча.

Это было два месяца назад. Видимая легкость дела оказалась обманчивой: вот уже третий день каджит блуждал близ Рагнвальда в тщетных попытках приблизиться к руинам. В городе поселились какие-то странные разбойники. Патрулируя окрестности своего пристанища, они демонстрировали удивительную слаженность и выучку. Даже одежду они носили одинаковую. При всем этом незнакомцы держались в тени: они явно старались скрыть свое присутствие, погасив интерес маркартского правителя к Рагнвальду.

С'Вирад сидел у походного костра близ тракта на Хай Рок и придумывал план проникновения в руины, когда к нему подошел, подгоняя посохом двух горных коз, пастух. Редгард, что, отметил каджит, весьма странно для этих мест. В том, что козопас фальшив, С'Вирад не сомневался, но годы наемничества приучили его к осторожности. Гость мог оказаться полезен, и каджит предложил ему присесть к огоньку.

— Что завело сына пустынь на север? — начал разговор редгард.

— Алик'Р тоже не назовешь ледяным снежным краем, — кот ухмыльнулся.

— Твоя правда, — улыбнулся незнакомец. Его длинные усы покрылись льдом, и С'Вирад счел это весьма забавным.

— Друг, — мягко промурлыкал каджит, — мы оба знаем мою цель, равно как и то, что вокруг нас нет ни единой живой души. Ты пришел не просто с визитом вежливости, так говори.

— Ценю твою прямоту. Поэтому требование свое тоже выскажу без утайки: нам все равно, кто послал тебя, но мы не можем позволить тебе донести до наших врагов информацию. Уходи. Ты не проникнешь в Рагнвальд.

— Я ожидал такие слова.

— Не мог не ожидать, — кивнул редгард. — Но каким будет твой ответ?

— Меня знают как очень надежного исполнителя.

— Печально, — незнакомец встал. — В таком случае я могу только дать тебе время на раздумье. И напомнить известную поговорку...

— Любопытство кошку сгубит, — закончил С'Вирад. — Я слышу ее чуть не каждый месяц уже полтора десятка лет. О каком ожидании может идти речь?

Зачерпнув ладонью горсть снега, каджит кинул его в лицо редгарду. Перекатился вбок, уходя от удара посохом, и вскочил на ноги. В бою С'Вирад полагался на два коротких кинжала эльфийской работы. Оружие его врага было значительно длиннее, но коту достаточно было одного верного удара в то время как посох редгарда не мог пробить плотную меховую броню каджита.

Противники затанцевали друг напротив друга. Редгард попытался достать С'Вирада посохом, но кот, ловко уклоняясь от выпадов, держался на почтительном расстоянии. Он перехватил один из кинжалов за лезвие. Если успешно метнуть его — можно за секунду переломить ход поединка в свою пользу. Разгадав намерения каджита, редгард вцепился в древко обоими руками. В том, что он способен отразить бросок, С'Вирад не сомневался. Терять один из кинжалов в такой ситуации было бы просто глупо.

— Мы в ничейной ситуации, — крикнул редгард.

— Отступись, — С'Вирад пожал плечами.

— Я подумаю над твоим предложением, — человек начал медленно подходить к еще не успевшему погаснуть костру. Каджит заскользил вокруг него, сжимая в лапах кинжалы.

— Не подходи!

— Попробуй отгони меня, — засмеялся редгард. — Ты не достанешь меня своими ножичками.

— Равно как и ты меня своим посохом.

— Посох — не главное.

— Да? Возможно, ты удивишь меня чем-то еще? — хмыкнул С'Вирад.

— Именно так. Ты забыл о моих помощниках?

— У тебя их нет. Я знал бы, если бы здесь еще кто-то был.

— Глупец. Ты видел их, — редгард снова рассмеялся.

В спину каджита врезалось что-то тяжелое. Он не удержал равновесие и упал в снег лицом вниз. Острые зубы схватили его за ногу и потащили в сторону. Рванувшись, С'Вирад высвободил ногу, оставив в пасти напавшего чудовища кусок мяса. И только теперь увидел таинственного помощника редгарда. Горная коза медленно жевала его плоть. И смотрела на него. Во взгляде животного не было жизни. Глаза, черные как бездна Обливиона, подернулись сеткой кроваво-красных прожилок. Нежить.

— Поговорки не врут, друг. Сколько раз удивляюсь, что такой простой трюк работает, — редгард с размаху вогнал посох в живот С'Вирада. Древко пробило броню, мягкий кошачий пресс и вошло глубоко в снег. Каджит начал извиваться, визжа от боли и цепляясь когтями за посох. Обе немертвых козы подошли к нему с разных сторон, одна схватила зубами хвост, вторая принялась за морду. К тому времени, когда твари насытились, от С'Вирада почти ничего не осталось. Лишь скелет с обрывками мяса на костях и недоеденные внутренности, разбросанные по алому снегу.

2.1. Кровь и пот

В жизни Арифели наступил один из самых непонятных и тяжелых периодов. Каждый день она вставала с жесткой каменной скамьи по надрывному истеричному сигналу большого колокола. Начиналась подготовка будущих завоевателей Тамриэля. Десятники выстраивали своих солдат в гигантском зале, служившим при Отаре смотровым плацем. Там легионеры до полубеспамятства махали мечами, стреляли из тяжеленных арбалетов и жестких луков, учились принимать удары на щит и сражаться в плотном строю. Каждый седьмой день отводился на построение в боевые порядки по сотням и полутысячам. Для Арифели — наемницы, не привыкшей к порядку в любом его проявлении — постижение боевого искусства Империи оказалось настоящей пыткой. Нечастые караулы близ главных врат и патрулирование тракта вдоль горы казались ей самыми сладостными минутами в ее легионерской жизни. Свежий морозный воздух стал дефицитом, и каждую отлучку из Рагнвальда данмерка воспринимала как благословение.

Еще большим кошмаром оказался Новор. В первый же день пребывания девушки в Легионе он изъял Эпитафию и выдал вместо нее неудобный учебный гладий. Предыдущий владелец оружия был, по всей видимости, исполином, мало уступавшим ростом великану с вайтранских равнин. Широкую рукоять эльфийка могла обхватить только двумя ладонями сразу, а весил меч столько, что мог запросто разорвать прочный кожаный ремень с портупеей. Вдобавок к этому его смещенный к гарде центр тяжести не позволял нанести выверенный удар, и в учебных боях Арифели приходилось скверно.

Арифель оказалась единственной женщиной в десятке, и каждый из новых братьев по оружию норовил познакомиться с ней поближе. Новор не делал никаких попыток прекратить постоянные домогательства. Данмерка же поклялась, что скорее умрет, чем позволит кому-нибудь из десятки прикоснуться к себе.

Солнечный свет не проникал в подземные казармы рагнвальдского Легиона, и понятия дня и ночи прекратили иметь для девушки значение. Остались лишь утомительные часы тренировок и муштры и относительно спокойное вольное время. Почти все свободные минуты Арифель проводила в обществе Оэры. Светловолосая северянка с пронзительными серыми глазами и вечной издевательской усмешкой, застывшей на лице, стала для эльфийки настоящим другом и спасителем. Оэра не делала секрета из того, что спит только с женщинами, да и Арифель не могла не понять, что воительницу привлекает не только ее рассказы о наемничьей жизни и похождениях по Тамриэлю. Оэра хотела ее, но до поры не позволяла себе открыто заявить о своем интересе.

Почти на восемь недель Арифель превратилась в подобие зомби: как заведенная она изо дня в день повторяла свой цикл 'койка — тренировка — посиделки с Оэрой'. На расследование дела о жреце Кинарет у нее просто не оставалось сил. Пять часов махания неухватистым мечом отбивали всякое желание совать нос в тайны Рагнвальда. И все же девушка не забывала, зачем она здесь. Награда была велика, да и проигрывать Арифель не любила.

Все изменилось в единый миг. В тот день после упражнений с щитом и мечом эльфийка доковыляла до одного из немногочисленных трактиров Рагнвальда. Содержал его угрюмый имперец с изрубленным в бесконечных военных кампаниях Титуса Мида лицом. Ветеран ушел в Легион Пелагия Септима, когда его старое боевое братство перестало в нем нуждаться. Старого солдата оставили на произвол судьбы в одном из заштатных скайримских фортов, где он провел в скудости и постоянных издевательствах молодых легионеров долгих пять месяцев, после чего бежал. Айбар нашел старика замерзающим близ Красного Перевала, принял его в Легион и поставил заведовать складами. Попутно имперец наладил и питейное дело, резонно рассудив, что каждому, даже самому дисциплинированному, бойцу требуется время от времени расслабиться с бутылкой в руке в объятиях шлюхи. От прошлого старик отрекся, проклял свое настоящее имя и нарекся просто До. По его уверениям с каджитского это имя переводилось как 'воин'.

Забегаловка До располагалась в одной из бывших погребальных камер Рагнвальда. Все мертвые тела, аккуратно лежавшие в традиционных нордских каменных нишах, остались на своих местах, так что посетителям трактира приходилось пить в обществе трупов. Дальнюю часть камеры занимали саркофаги, меж которых громоздились бочки, свисали с потолка ободранные кролики и лисы. Вдоль стен стояли столики, и возле каждого из них возлежал свой покойник. Арифель и Оэра любили присесть возле замотанной посеревшими от времени бинтами мумии с насмешливым оскалом полусгнивших губ. Мертвец сжимал в костлявых ручищах здоровенную секиру, за что и был прозван Палачом.

Когда Арифель вошла в трактир, Оэра уже сидела у Палача, потягивая из кружки эль. Эльфийка пожала руку До и устроилась напротив северянки, стащив обитые железом сапоги и подобрав под себя ноги.

— Выглядишь паскудно, — заметила северянка.

— День ото дня не лучше, — Арифель фыркнула, демонстрируя свежий порез на плече. — Новор лютует с удвоенной силой.

— Вот о нем-то мы с тобой и поговорим, киска, — Оэра отставила в сторону опустевшую кружку и жестом попросила у До добавки. — Рагнвальд полнится слухами о том, что у Новора остались делишки в Маркарте.

— И что?

— А то, что доверия к нему больше нет. Я перетерла вопрос с Айбаром, и он сообщил мне вот что: вчера близ наших главных врат выследили каджита. По виду и повадкам наемный следопыт. Ловко уходил от наших патрулей и скрывался, если чуял опасность. Айбар пошел к нему в одиночку. Каджит не углядел в нем угрозы и поплатился за такое пренебрежение, если ты меня понимаешь.

— Куда уж понятнее, — кивнула Арифель.

— Чудесно, сладкая моя, — Оэра облизнула пересохшие губы. — Тогда я скажу тебе вот еще что: в бумагах каджита Айбар нашел письма от Тонгвора Серебряной Крови. В них напрямую говорилось о Рагнвальде как о цели разведки. В Маркарте пронюхали о нас, улавливаешь?

— Ограбление серебряного каравана не могло не сказаться, — пожала плечами данмерка.

— Чушь! Никаких следов мы не оставили. Обоз мог пропасть где угодно, и будь я Тонгвором, я бы в первую очередь обвиняла Изгоев. Но ярл почему-то обращает внимание на древние руины, затерянные даэдра знают в какой глуши, и посылает туда умелого следопыта. В наших рядах крыса.

— Ты уверена?

— И Айбар уверен. И главный подозреваемый — Новор. Оказывается, этот пройдоха служил главным по смене в шахте Сидна. А кому она принадлежит?

— Тонгвору, — машинально ответила Арифель.

— Именно. В каджитских записях содержатся заметки о некоем 'осведомителе', который снабжает Тонгвора информацией. Ярл пишет, что каджит мог бы тайно проникнуть в Рагнвальд в смену этого самого 'осведомителя', и называет дату, точнехонько приходящуюся на смену вашей десятки.

— И Новор все еще жив? — эльфийка приняла из рук До кружку с кислым яблочным сидром и сделала глоток.

— У нас нет прямых доказательств, а Айбар никогда не совершает необдуманных поступков, — ответила Оэра. — Новор будет жить, пока ты не найдешь улики, которые Айбар и Пелагий сочтут весомыми.

— Я?

— Именно. Завтра ты сделаешь это. Проникнешь в комнату Новора и попытаешься раскопать его делишки. Капитан велел это сделать именно тебе.

— Но почему? — Арифель посмотрела северянке прямо в глаза.

— Потому, — медленно ответила Оэра, — что ты являешься второй подозреваемой. Если доказательства не будут найдены, Айбар обвинит тебя.

— Это глупость! Как я могла бы передать Тонгвору сведения о Рагнвальде?

— Я сказала капитану примерно те же слова, но не убедила его. И он прав: существуют разные способы отправить весточку в Маркарт. Почтовые птицы, тайные знаки, которые можно подавать в ходе патрулирования, магия, в конце концов.

— Ничего подобного я не делала! — воскликнула данмерка.

— Да я верю тебе, солнце, — усмехнулась северянка. — И желаю удачи. Цепляйся за любую мелочь, которая может попасться в каморке Новора.

— А если там ничего нет? Он не выглядит глупцом, прячущим улики прямо под носом у Айбара.

— Я не знаю, киска. Помочь тебе там я не смогу. Все, что мне дозволил сделать капитан — это приказать Новору не брать тебя на утреннюю тренировку. Дальше ты сама по себе.

— Спасибо уж, — Арифель снова приложилась к сидру. — Выглядит все так, как будто ты посылаешь меня на битву с драконом. Без шансов и поддержки.

— Не говори так, — Оэра резко посерьезнела. — Для Айбара мы все мусор — и ты, и Новор, и я. Но для меня ты кое-что да значишь, сладкая.

— Так докажи это, Оэра, — сказала эльфийка. — Помоги мне.

— Я постараюсь, — северянка опустила голову. — Я сделаю все, что в моих силах.

2.2. Слова VI

Они пытают его. Догадаться несложно. Каждый новый день в мою клеть словно заходит новый человек. Я не представляю, какими способами ломают мудреца, но они определенно действенны. Наши беседы больше не занимают меня, ибо увеча тело старика, палачи калечат и его душу. И мы меняемся ролями. Теперь я старше, взрослее, собраннее. В наших редких спорах мои железные, выверенные аргументы легко перевешивают его доводы. Это раздражает. Ненавижу, когда у меня что-либо отбирают. Особенно если это что-то — чужие разумные слова.

— Они не изменят требований, — хрипит мудрец.

— Это им и ни к чему, — отвечаю я. — Я не меняю решений.

— Правильно, — его левый глаз заплыл синевой, левая рука стыдливо спрятана под мантию. Я догадываюсь, что ему выдирали ногти.

— Нет, неправильно, — я выдерживаю паузу. — Но по-другому я не могу.

2.3. Провал

Следующее утро не заладилось с самого начала. Новор отнесся к словам Оэры о том, что Арифель вызывает Айбар и что ее следует отпустить, с крайним подозрением, граничащим с откровенным неверием. Тем не менее, ослушаться приказания редгарда он не рискнул, и эльфийка получила относительную свободу на следующие пять часов. Оэра, на прощание потрепав девушку по плечу, ушла на плац вместе с Новором. Арифель осталась одна.

Комната Новора находилась в одном из отдаленных крыльев усыпальницы Отара. Гробница верховного жреца была опоясана паутиной подземных лабиринтов, и многие из тупиковых путей вели в небольшие клети, которые Айбар приспособил для размещения десятников. Появление рядового легионера в этих коридорах считалось крайне нежелательным, именно поэтому Арифель взяла с собой плотный черный шарф, а поверх кожаной кирасы нацепила бесформенный плащ, скрывавший женскую фигуру. Опознать ее теперь могли только по алым глазам. Путь до гробницы Отара занял порядка получаса. Еще минут двадцать Арифель искала безлюдное место. Наконец, спрятавшись за бочками, вонявшими протухшей рыбой, данмерка перемотала лицо шарфом, надвинула на голову капюшон и спрятала под полой кинжал. Закутавшись в плащ, она выскользнула из своего зловонного укрытия и черной тенью метнулась в лабиринт усыпальницы.

Коридоры древнего мавзолея оказались узкими и очень холодными. С потолка капала вода, а стены в обилии покрывали какие-то мерзкие зеленые растения — то ли мох, то ли водоросли. Факелы чадили и источали черный дым. Норды старых времен определенно знали толк в строительстве лабиринтов: заблудиться здесь было проще простого. Но у Арифели были указания Оэры. Северянка подробно рассказала, где именно находится комната Новора и как до нее добираться. Крадучись вдоль склизких стен, эльфийка шепотом повторяла маршрут: 'Лево, лево, пропустить ход, право, пропустить два хода...'. Дважды она едва не натыкалась на спешивших по своим делам десятников. Только острый слух и везение помогли избежать встречи с аргонианином, с ног до головы закованным в сталь. Вжавшись в холодный камень, Арифель проследила, как ящер миновал пересечение двух коридоров и исчез в полумраке, громко бряцая доспехами.

Наконец очередной проход вывел ее к позеленевшей бронзовой двери. Девушка осторожно дернула за ручки, и створки со скрипом отворились. Новор не удосужился запереть свою комнату. Девушка шагнула внутрь — и едва успела отпрянуть от огромного лезвия, со свистом рассекшего воздух. Топор закачался взад-вперед, а Арифели оставалось только злиться на себя за невнимательность. Имея в распоряжении такой смертоносный маятник, десятник вполне мог не заботиться о замках. Теперь эльфийке нужно было найти механизм, отключающий ловушку или попробовать проскочить мимо. Прикинув частоту взмахов лезвия, она поняла, что на спасительный рывок у нее есть около двух секунд. Неоправданный риск. Арифель начала шарить ладонями по стенам, дергать факела и искать на полу выступающие камни, но все тщетно. Тогда она вытащила из подставки один из металлических факелов, оставшихся здесь, видимо, еще со времен Отара. Наполовину прикрыв одну из створок, она просунула факел в образовавшийся зазор между дверью и стеной. А затем что есть силы налегла на створку, зажимая факел. Раздался страшный лязг, и удар топора едва не сорвал дверь с петель. Арифель отбросило назад, но она моментально вскочила на ноги. Шум могли услышать, и терять время больше было нельзя. К счастью, расчет девушки оказался верным: прочный факел резко затормозил движение лезвия, и ловушка вышла из строя. Топор заклинило в одном положении, и теперь он нервно дрожал, издавая негромкий скрип. Данмерка стрелой влетела в комнату Новора и закрыла за собой дверь.

Оказавшись внутри, Арифель прижалась к стене и, затаив дыхание, ждала, не раздадутся ли снаружи шаги встревоженных десятников. Прошло три, пять, десять минут, но никаких подозрительных звуков не было, и эльфийка успокоилась. Сняв со стены масляную лампу, она стала исследовать комнату Новора. Клеть занимала в длину и ширину по шесть шагов, и из мебели здесь были только деревянная кровать, стеллажный алхимический шкаф, набитый в основном пустыми бутылками, и две тумбы, одна из которых стояла прямо у изголовья кровати. Рассудив, что прятать письма к маркартскому ярлу логичнее всего именно в этой тумбе, Арифель подошла к ней и, с трудом вытащив разбухшие от сырости ящики, высыпала их содержимое на постель. Присела рядом и начала рыться в груде монет, осколков драгоценных камней, книг с непристойными картинками и недоеденных хлебных краюх. В некоторых книгах были аккуратно вложены письма — большей частью указания сотника и пошлые записки, явно предназначавшиеся шлюхам из заведения До. Никаких улик. Прокляв Новора и все его грязные толки с Тонгвором, данмерка кое-как позапихивала весь мусор назад в тумбочку и в гневе ударила рукой по кровати. Ее кулак наткнулся на что-то твердое. Арифель откинула шкуру, покрывавшую постель, и обомлела. Перед ней лежала Эпитафия. Так вот куда отнес ее Новор!

Арифель прикоснулась к своему драгоценному мечу. Как и всегда, рукоять была теплой. Девушка вытащила клинок из ножен и коснулась лезвия ладонью.

— Ну, Рука, — прошептала она, — кажется, кое-кто обещал мне помощь.

Разумеется, ничего не произошло. Таинственный узник Боэтии остался глух к просьбе Арифели. Тогда данмерка положила клинок на кровать и направилась ко второй тумбе. В ней оказалось не меньше всякого хлама, но ничего такого, что могло бы заинтересовать Айбара. Эльфийка занервничала. Не удосужившись даже убрать пожитки Новора в тумбочку, она начала рыться в шкафу, но и в нем не оказалось ничего, кроме бутылок, пропахших кислым вином, и неизвестно как попавшего к десятнику трактата по магии иллюзии.

Девушка отбросила книгу в сторону. Никаких доказательств предательства Новора в его комнате не было. Арифель вновь села на кровать и положила руку на успокаивающе-теплый металл Эпитафии. Задумавшись о том, где десятник мог бы прятать письма от Тонгвора, она не услышала, как за дверью раздались торопливые шаги.

— Что ты здесь делаешь? — Новор ворвался в комнату с обнаженным мечом в руке.

— Проклятье! — выдохнула Арифель, перехватывая Эпитафию за рукоять. Она едва успела отразить первый выпад десятника, который, похоже, всерьез вознамерился убить ее.

— Остроухое отродье! Ты посмела вломиться в мою комнату!

Арифель не ответила. Вскочив ногами на кровать, она отбивала все новые и новые удары впавшего в неистовство Новора. Норд бил так сильно, что у эльфийки не оставалось ни единого шанса перейти в контратаку. Но самого Новора бешеная атака изматывала куда больше, и Арифель воспользовалась этим. Она с силой толкнула ногой тумбу, и та с тяжелым грохотом грянулась об пол. Десятник отскочил назад, и эльфийка, соскочив на тумбу, нанесла сокрушающей силы удар сверху вниз. Эпитафия перерубила пополам подставленный гладий и рассекла куртку Новора. Брызнула алая кровь, а норд, неуклюже сев на пол, тут же вскочил на ноги и бросился прочь из комнаты, истошно крича. Отпускать его было нельзя. Арифель тенью метнулась за десятником.

Он отлично ориентировался в лабиринте, а страх за свою жизнь придавал ему прыти. Арифель едва могла различать его широкую спину, мелькавшую в темных коридорах. Она настигла Новора, когда тот уже выскочил из гробницы на людную широкую улицу. Эльфийка прыгнула десятнику на спину, опрокинула его на пол, и они покатились, сжимая друг друга в объятиях. Завизжали перепуганные женщины, стражники замерли на месте, не понимая, что делать с дерущимися.

Новор оказался сильным противником, даже будучи раненым. Он перехватил правую руку Арифели и не давал ей нанести решающий удар. Длинная Эпитафия оказалась бесполезна в рукопашной схватке, и данмерка вцепилась ногтями левой руки в лицо норда. Она почувствовала, как ее пальцы входят в глазницы врага. Новор задергался и заорал от боли, его хватка ослабла, и Арифель, рванувшись, откатилась в сторону. Десятник валялся на спине, держась за лицо, и Арифель, привстав на колени, прекратила его мучения выверенным ударом Эпитафии. Только теперь кровавая пелена горячки боя спала с ее глаз, и она увидела Айбара и Оэру, стоявших прямо над трупом Новора.

— Брось оружие, Арифель Хлаалу, — процедил редгард. — Ты идешь со мной.

— Это провал, — девушка нашла в себе силы улыбнуться.

— Несомненно.

— Но знаешь, капитан, — данмерка поднялась на ноги. Эпитафия громко звякнула о каменный пол. — Я ничуть не жалею, что прикончила его.

2.4. Слова VII

Я не вспоминаю свое имя и подозреваю, что мои братья также забыли его. Когда мудрец просит назвать его, я просто замолкаю и не разговариваю с ним весь оставшийся день. Не только потому, что звучание имени доставляет мне боль, пробуждая в памяти дни, когда я был горд и счастлив, вовсе нет. Я прекрасно понимаю, что стоит за просьбой старика. Мучители — его и мои — вот кто по-настоящему жаждет узнать, как зовут их пленника.

Смертный, которым я недавно восхищался, теперь вызывает у меня лишь жалость и отвращение. Тюремщики сломали его. Я вспоминаю слова о грехе тщеславия. Ныне эта маска сдернута и отброшена прочь. Главный грех старика теперь — это слабость. Тело и дух мудреца оказались слишком тесно связаны. Словно тяжелый якорь, который тянет на дно корабль, плоть моего собеседника утягивает во мрак уничижения его духовную составляющую. И я понимаю, что он мне больше не нужен. В подсознание вползает страх, ведущий за собой неуверенность.

— Я могу сдаться, — говорю я старику. — Не хочу, чтобы со мной они сделали то же, что и с тобой. Не хочу, чтобы сломали насильно

— Не покоряйся им, — шамкает мудрец, скорее по привычке, нежели действительно желая мне твердости.

— Мне есть что терять. Ты умрешь, а мне придется коротать век искалеченному и униженному. А я снова хочу свободы.

— Я передам твои слова.

— Нет. Я сам скажу их. Это мой позор и мой страх. Не бери на себя его тяжесть.

Я прекращаю краткую беседу. Старик смотрит на меня выцветшими глазами, словно пытаясь понять, действительно ли мне страшно. Я желаю, чтобы он осознал мое положение, но нынешний мудрец на это не способен. Жестом прогоняю его прочь и, закрыв глаза, начинаю мысленно готовиться к разговору с пленителями.

2.5. Карах.

Личный кабинет Айбара находился в самой высокой точке Рагнвальда. Полый горный хребет мастера древности превратили в галерею с многочисленными узкими окошками. Отсюда можно было любоваться завораживающей панорамой зимнего Предела. Дальнее крыло галереи капитан отгородил наскоро сооруженными железными воротами. Там он устроил свое жилище, и именно туда спешила Оэра. Прыгая через две ступеньки на крутой винтовой лестнице, она прижимала к груди свиток, гарантировавший Арифели спасение.

К счастью, гордец Айбар запретил легионерам нести караулы на галерее. Он ценил уединение и предпочитал, чтобы галерея оставалась безлюдной. В кабинет Оэра ворвалась без стука. Заскрежетала распахнутая дверь, и северянка увидела, как капитан, сидя в кресле, устланном шкурами саблезубов, вертит в руках Эпитафию, меч Арифели. Сама данмерка со связанными за спиной руками стояла на коленях возле редгарда. Лицо девушки превратилось в кровавую маску. Оэра поежилась. Она не раз видела, насколько изощренно Айбар умеет вести допросы.

— Я не звал тебя, краса Севера, — редгард бросил клинок на пол и устремил взор на Оэру.

— Знаю, капитан, но это действительно срочно.

— Возможно. Но не подождет ли твоя весть до того момента, как лазутчица Тонгвора заговорит? — Айбар смазал эльфийку тыльной стороной ладони по щеке. Голова девушки дернулась, Арифель закашлялась и сплюнула на пол кровью.

— Дело как раз в ней, — воительница протянула капитану свиток. — Посмотри. Это мы нашли на теле Новора.

— Письмо? — редгард вскочил с кресла и, развернув послание, начал читать его, шевеля губами, словно юный коллегиант Винтерхолдской гильдии.

— Оно достаточно красноречиво, не так ли?

— Более чем, — согласился Айбар, комкая свиток и бросая его в камин. — И это мой позор. Прошу тебя: освободи невинную душу, которую я чуть было не сгубил.

— Арифель! — Оэра подбежала к эльфийке, села на пол и бережно уложила девушку, пристроив ее голову себе на колени. Ловко распутала узлы на запястьях. Данмерка слабо улыбнулась ей.

— И снова не везет моему носу, — прошептала Арифель. — Придется вправлять.

— Молчи, молчи, — северянка погладила девушку по слипшимся от крови волосам. — Не трать силы. В этот раз все хуже, чем после удара Новора.

— Оэра права, — склонился над данмеркой Айбар. — Я прошу у тебя принять извинения, хотя в твоем праве отказаться. Я поступил недостойно, запятнал имя офицера Легиона и буду раскаиваться в этом до конца дней.

— Пустое, капитан, — захрипела эльфийка. Договорить фразу она не успела. Алые зрачки закатились, и девушка обмякла на руках северянки.

— Оэра, — распорядился Айбар, — отнеси Арифель в лабораторию Караха. Уверен, он поможет ей.

— Будет сделано. Но, капитан, — воительница посмотрела редгарду прямо в глаза, — я не ожидала от вас такой... поспешности.

— Я признал вину, — Айбар отвел взгляд. — Чего ты еще хочешь? Прочь с моих глаз!

* * *

Арифель разбудила жуткая головная боль. Ощущение было такое, словно она все-таки попала под лезвие ловушки в комнате Новора и ей раскроили череп пополам. В первые минуты она не осознавала того, что с ней произошло. Потом в памяти возродились и погоня за Новором, и убийство, и капитан Айбар — все такой же щеголеватый и улыбчивый, но при этом страшный и безжалостный. О, как он бил ее! Какие только пытки не использовал, чтобы вытащить из нее информацию, о которой она не имела понятия. Самым теплым — и самым последним — воспоминанием была теплая ласковая рука Оэры, гладящая волосы.

Девушка широко раскрыла глаза и сделала глубокий вдох. Тут же накатившаяся волна боли заставила Арифель исторгнуть хриплый стон и снова зажмуриться.

— Жива? — спросил кто-то резким скрипучим голосом.

— Пока еще, — с трудом ответила данмерка.

— И поживешь еще. Точно говорю. Поспи еще. Пойдет на пользу, — незнакомец говорил очень странно, словно неумышленно обрывая фразы и перескакивая с одной мысли на другую.

— Не уснуть... голова.

— Будет болеть. И это хорошо. Знаешь почему? Потому что раз болит — значит, ты жива, — теперь голос звучал над самым ухом девушки.

— Оэра?

— Придет сегодня. Но позже. Я сказал, ты очнешься к вечеру. Оказалась крепче. Ну, крепче, чем предполагалось. Не могу долго здесь. Дела ждут. Много на сегодня. Ты спи пока, — к лицу Арифели поднесли тряпицу, смоченную чем-то пахучим. Боль слегка утихла, и девушка задремала, но на этот раз сон был чутким, и данмерка слышала, как неизвестный целитель бубнит себе что-то под нос и гремит алхимическими склянками.

Она очнулась вновь от поглаживания уже знакомой ладони. Оэра перебирала волосы эльфийки и вполголоса разговаривала с целителем. Сути их беседы Арифель не уловила, но ласки северянки оказались удивительно приятными.

— Ты пришла, — данмерка приоткрыла правый глаз. Оэра улыбалась ей.

— Я почти и не отходила от тебя, киска.

— Спасибо.

— Я же обещала помочь тебе, — воительница провела тыльной стороной ладони по щеке девушки. — И, между прочим, подоспела вовремя.

— Капитан. Он бывает убедителен, — добавил врачеватель.

— Порой даже чересчур, Карах. Между нами, я еще никогда не видела, чтобы его жертва держалась так долго.

— Сломан нос. Щека повреждена. Вправлял. Пришлось использовать магию.

— Благодарю тебя. Могу ли я рассказать Арифели о нашем решении?

— Можно сейчас, — проскрипел Карах. Эльфийка повернула голову и только теперь увидела человека, выхаживавшего ее. Он был приземист и абсолютно лыс. Густые брови, сросшиеся на переносице, крючковатый нос, тонкие губы, козлиная борода, перехваченная нитью. Арифели целитель показался довольно уродливым типом, но первое впечатление развеялось, когда он подошел ближе и взглянул ей в лицо. Его глаза, слегка раскосые и обрамленные мелкими морщинками, были необыкновенного сиреневого цвета. Они светились умом и насмешливым превосходством, будто Карах видел собеседника насквозь. Попав под очарование его взгляда, девушка на мгновение даже забыла о боли.

— Киска, — сказала Оэра, — мы с Айбаром сочли, что возвращаться в Легион тебе нельзя.

— Но...

— Помолчи, — северянка приложила палец к губам Арифели. — Я готова понять, что ты можешь принять извинения Айбара, но дело не в них. Когда Карах увидел тебя и — что уж скрывать — твой меч, он попросил, чтобы капитан оставил тебя в лаборатории. Карах не справляется с работой, и помощник ему просто необходим.

— Не вся правда, — ввернул маг. — Видел татуировку на плече. Знаю об Эпитафии.

— Я не понимаю, о чем говорит Карах, — продолжала Оэра, — но мне кажется, что работа с ним пойдет на пользу и тебе, и Легиону.

— Я согласна, — сказала данмерка.

— Вот и славно! — обрадовалась воительница. — Карах обещал, что ты сможешь стоять на ногах уже через два дня. Слушайся его — и быстро оклемаешься. А я буду навещать тебя.

— Спасибо тебе, — Арифель протянула руки и обняла Оэру за шею. Тогда северянка наклонилась и поцеловала данмерку в лоб.

— Отдыхай, киска. О наших делах мы поговорим позже.

2.6. Слова VIII

Сделка с совестью — удел сильных духом. К таковым я себя не отношу уже давно, но в душе моей все еще теплится надежда на то, что мой нынешний позор когда-нибудь обернется триумфом. Напротив меня сидят трое мучителей. Чуть поодаль стоит мудрец. Его взгляд и поза со скрещенными на груди руками должны означать презрение, но я смеюсь над ним. Его сломали быстрее меня, и не в его праве осуждать мою капитуляцию.

— Ты сделал правильный выбор, — говорит мне главный из троицы, темнокожий смертный в вычурной одежде. Я чувствую в нем силу. И уверенность.

— А условия? Вы принимаете их?

— Всецело, — главный подходит ближе и поднимает с пола цепь, связывающую мой ошейник с кольцом в полу. Бряцанье ключей, грохот падающего замка — и впервые за долгое время я поднимаю голову. Теперь пленители кажутся мне пигмеями, а в горле клокочет крик ярости. Я подавляю его. Мои слова произнесены, и я буду их держать.

Но только пока темнокожий и его люди верны своему слову.

2.7. Любовь

Целая неделя прошла впустую. Под пристальным взором Караха Арифель занималась простейшими упражнениями, которые вызвали бы у любого из знакомых наемников приступ хохота. Краткие пробежки, приседания, растяжка, элементарная разминка мышц. Взять в руки Эпитафию строгий волшебник разрешил только на шестой день после того, как девушка встала с постели. А вечером того же дня он выгнал ее из лаборатории и заявил, что перед началом совместной работы следует немного отдохнуть. Согласившись с этим без всякого сомнения разумным утверждением, Арифель избавилась от пропахшего потом и болезнью халата, который носила последнюю неделю, вымылась, облеклась в изящное синее платье с глубоким вырезом на спине — подарок раскаивающегося Айбара — и отправилась в кабак До. Оэра уже ждала ее у Палача, но стоило данмерке пристроиться рядом, как северянка жестом попросила ее встать.

— Сегодня, если ты не возражаешь, поговорим у меня.

— Разумеется.

И Арифель послушно последовала за Оэрой. Воительница жила возле гробницы Отара, но, к счастью, вход в ее комнату не нужно было искать в лабиринте. Отперев дверь и пригласив эльфийку зайти первой, Оэра задвинула щеколду, достала из массивного шкафа с оторванными створками два высоких роговых кубка и бутыль с темной жидкостью.

— Бренди, — с гордостью объявила северянка. — Достался после недавнего налета на каджитских торговцев.

— Я не уверена, что мне стоит, — Арифель постучала пальцем по виску. — Голова еще болит.

— Крепкая выпивка — лучшее лекарство, киска, — безапелляционно сказала Оэра, наполняя кубки. — Тем более рекомендую, поскольку разговор будет не из легких.

— Неужели?

— Не ехидничай, сладкая, — воительница скинула с плеч меховой плащ и распустила шнуровку на блузе. Затем один за другим стащила сапоги и швырнула их в угол. Улеглась на кровать и влила в себя бренди. — Готова слушать?

— Ради этого я и здесь, — ответила Арифель. Она устроилась в глубоком кресле, намертво вмурованном в пол. Зная тягу древних нордов к погребальным ритуалам, она почти и не сомневалась, что до Оэры это сидение принадлежало какому-нибудь мертвецу с топором в окоченевших руках.

— Тогда внимательно слушай. Начну с письма, которое тебя спасло. Если ты хоть что-нибудь смыслишь в этой жизни, сокровище мое, то догадаешься, что его написала я. Новор был чист перед Легионом.

— То есть, ты хочешь сказать, что спасла потенциальную предательницу?

— Я не верю в твою вину, а терять тебя я не хотела... — Оэра запнулась. — Не могла. Ты нужна мне, Арифель Хлаалу, как дождь нужен древу. Вместе с тем, настоящий информатор Тонгвора все еще разгуливает по Рагнвальду, и теперь вся ответственность за его поимку лежит на нас. Как только станет понятно, кто продался Маркарту, мы убьем его. Тихо и незаметно, чтобы Айбар ничего не заподозрил.

— Зацепок нет, — данмерка приложилась к бренди. — Мы можем разве что убить всех и каждого из моей десятки.

— Мы сделаем это, если придется, — северянка приподнялась на локте и, дотянувшись до бутыли, вновь наполнила свой кубок. — Легион больше не должен совершать ошибок во имя милосердия. Весной, едва сойдут снега, мы отправимся в поход на Маркарт.

— Что? — Арифель едва сдержалась, чтобы не соскочить с кресла. — Нас же перебьют всех до единого! В Маркарте стоит десятитысячный гарнизон Ульфрика Буревестника, а сам город кишит наемниками и искателями славы, которые с радостью выступят против нас за деньги.

— Правила игры изменились, солнце, — ухмыльнулась Оэра. — Победа придет. Но при одном условии: ярл Тонгвор не должен узнать о наших планах. Именно поэтому мы с тобой и займемся поисками предателя. Айбар объявит солдатам о походе в ближайший турдас, так что времени у нас немного.

— А если предатель не будет найден?

— Тогда мы последуем твоему блестящему совету и убьем всех легионеров из твоей десятки. Яды творят чудеса, киска, — глаза воительницы кровожадно блеснули.

— Я поняла тебя, Оэра. Мы сделаем это, — произнесла Арифель, понимая, что возможности отказаться у нее нет. Северянка вытащила ее из когтей смерти, рискуя собственным положением в Легионе, и расхлебывать последствия им предстояло вместе.

— Рада, что ты веришь в наши силы. Давай оставим разговор о предателе и я кое-что поведаю о Карахе. Поскольку ты будешь его помощницей, нелишним будет понимать, что это за человек.

— Он поклоняется даэдра, если я правильно догадалась.

— Правильно, да не совсем, — улыбнулась северянка. — Он не поклоняется им, он изучает их. Карах — даэдролог и некромант. Очень талантливый, если верить словам Айбара, и очень целеустремленный. Он ненавидит поражения и с радостью избавится от тебя, если почувствует, что ты недостаточно расторопна для его опытов. Чтобы сработаться с ним, потребуется отринуть отвращение, страх и любые принципы. Карах скажет: 'режь', а ты говоришь: 'насколько глубоко'. Понимаешь, о чем я?

— Яснее некуда. Хотя не сказала бы, что такой подход мне приятен, — Арифель поставила на пол опустевший кубок.

— Виной тому, конечно же, некромантия?

— Вовсе нет. Госпожа лояльно относится к темным искусствам, — данмерка дотронулась до татуировки на плече. — Дело во мне. Я не привыкла быть послушной исполнительницей. До Рагнвальда я всегда сама решала, как решить поставленную нанимателем задачу. Здесь же мне предлагают с головой погрузиться в незнакомый мир магии, да еще и без малейшего права голоса.

— Это жизнь, солнце. Она сурова и несправедлива, если ты хочешь чего-то достичь. В Рагнвальде каждый является всего лишь звеном в цепи. Даже Айбар не смеет заходить за определенные рамки, поскольку это разрушит Легион. Что уж говорить о Пелагии, Карахе или низших офицерах, таких как я! Тем не менее, каждый из нас имеет право на мнение и на слово. Если слово веско и разумно — к нему прислушаются.

— Помнится, не так давно ты говорила мне, что для Айбара мы все не более чем мусор.

— И не покривила душой, — рассмеялась Оэра. — Именно так он и думает. Но капитан потому и велик, что отлично понимает, где и как может применять свою власть. Что может сделать против Тонгвора и его армии одинокий гений? Только доблестно погибнуть. Айбар не таков. Он наступил своей гордости на горло, нашел Пелагия, который, я уверена, имеет такое же отношение к Септимам, как мы с тобой, объявил мальчика Императором и строит вокруг него свое маленькое государство. Замечала ли ты, что Айбар безоговорочно принимает любое решение, вынесенное Пелагием? Капитан знает, что авторитет Императора незыблем и, придерживаясь этого правила, заставляет и других уважать нашего юного монарха. И это только один из примеров; остальные попробуй придумать сама.

— То есть, мусор имеет право на мнение? — с горечью усмехнулась эльфийка.

— Не ерничай, киска. Пока нам не затыкают рты, мы должны добиваться своего, подбирая нужные слова в нужное время.

— И часто такое бывает?

— Постоянно. Например, Карах обещал мне, что каждый вечер будет отпускать тебя из лаборатории, когда я сказала ему, что ежедневный отдых сделает твою помощь продуктивнее. Вместо посиделок у До мы займемся поисками. А приятные беседы можем оставить на ночь.

— О чем ты?

— Разве ты не видишь? — Оэра вдруг вскочила с постели и заговорила с небывалым жаром. — Разве не понимаешь, что я люблю тебя? Ты подарила мне два месяца счастья, Арифель Хлаалу. Стала собеседницей, другом, радовала своей красотой и остроумием. Согласишься ли ты стать моей? Принадлежать только мне и взять меня в спутницы жизни?

— Оэра, я... Я даже и не знаю, что могу ответить. У меня никогда не было связи с женщиной, да я и не стремилась к этому.

— Дело не в плотской страсти, киска, — хрипло сказала северянка. — Я могу дать тебе в постели больше, чем любой мужчина, потому что лучше понимаю, чего хочет женское тело. Но главный вопрос не в этом. Любовь — это не только и не столько страсть, сколько родство душ. Я чувствую нашу связь. И именно поэтому задаю тебе свой вопрос.

— Я должна ответить сейчас?

— Верно. Истинны только первые слова. Если ты позволишь рассудку породить хотя бы одно сомнение, ответы уже не будут искренни.

— Что ж, — Арифель поднялась с кресла, — в таком случае я готова попробовать.

Отстегнув перевязь с Эпитафией, данмерка положила ее на кресло. Платье девушки опустилось на пол, и Арифель осталась нагой. Ни перед одним мужчиной она не испытывала такую жгучую смесь стыда и вожделения, как теперь. Один лишь взгляд Оэры — оценивающий и восхищенный — возбуждал гораздо сильнее, чем самые умелые ласки прежних любовников.

— Ты прекрасна, — Оэра сделала шаг вперед, положила руку на талию эльфийки и притянула ее к себе. Губы женщин слились в долгом поцелуе. Потом Арифель сорвала с северянки блузку и рывком ослабила завязки на ее штанах. Они упали на постель, и дальнейшее запомнилось данмерке как самая счастливая ночь в ее жизни...

2.8. Слова IX

Я передвигаюсь по своей камере. Ползаю, как покалеченный олень, вспоминая простейшие движения. Затекшие за время заточения мышцы нещадно болят, а каждый преодоленный фут отзывается ломотой во всем теле. Тяжкая расплата за бездействие и слабость. Еще сильнее меня терзают муки совести. Порой мне хочется вновь забиться в угол и нацепить на шею цепь, отказаться от обещания, данного темнокожему, и принять пытки и — возможно — избавительную смерть. Мудрец, который по-прежнему приходит ко мне, не произносит ни слова, а лишь следит за мной и изредка осуждающе вздыхает. Смирением он пытается поколебать мое решение служить смертным. Тщетно. Я снова хочу силу, власть, пусть даже и ущербную, и то возвышенное чувство полета, которого старик лишен.

В один из дней я прерываю молчание.

— Ты спрашивал меня об имени.

— Оно уже не имеет для меня значения, — пожимает плечами смертный.

— Как бы ты назвал меня? — невзирая на боль, я выпрямляюсь на задних лапах, вытягиваю шею и расправляю крылья. Гигантская тень заполоняет камеру, поглощает старика. И он смотрит на меня с восхищением: я вижу блеск его глаз. Теперь мое величие неоспоримо.

— Я не мастер давать имена. А прошлые деяния твои мне неведомы, — лопочет мудрец.

— Я приходил в ночи, обращая в замороженные руины целые поселения, одним лишь криком сносил вековые деревья и мог переспорить сильнейших из Языков. Тьма и смерть — такими были мои деяния. Они звали меня Эйсватиид. На вашем языке это звучит как Приносящий-Ледяную-Весну. И я вновь оправдаю свое имя. Скоро. Уже скоро.

И я упиваюсь сладким ужасом в глазах смертного. И предчувствую полет. Скоро. Совсем скоро.

2.9. Откровения Арифели Хлаалу. Часть II

Темнота взорвалась ослепительными красными брызгами, и Арифель обнаружила, что стоит в Высокой Капелле. На этот раз она попала в мир Боэтии безоружной, зато ее нагота была прикрыта роскошным черным платьем. Стены Капеллы покрывали бурые пятна засохшей крови, половина колонн обвалилась, а пол в обилии покрывало каменное крошево.

— Эй, Рука, — осторожно позвала девушка.

— Я не ждал тебя! — громовой голос данмера сотряс своды храма, и Рука материализовался. Плотское воплощение бывшего телохранителя Альмалексии соткалось из мириад алых нитей и зависло в воздухе перед эльфийкой.

— Тем не менее, я тут. А сама я не могу найти дорогу в твою реальность.

— Да, ты права. Я слукавил, — разорванные губы растянулись в причудливой гримасе. — Но разочарование, которое постигло меня, велико. Проявленная слабость дорого стоила мне... и твоей повелительнице.

— Я в плену. Эпитафия была отнята у меня.

— Пустые оправдания! Ты сама свидетельствуешь против себя, признавая неспособность преодолеть обстоятельства, — образ Руки растворился в кровавом облаке, а секундой позже его голос зазвучал прямо за спиной Арифели. — Три жизни ты дала мне, три души отправила служить Боэтии. Это немало, и сила моя крепнет. Но враги твоей повелительницы набирают мощь быстрее, чем мы предполагали. Боэтия дозволила сказать тебе такие слова: 'Будет каменный город под пятой нечестивого безумца, а льдистые крылья над подземными чертогами. Падет завеса, а единожды изгнанный протянет длань над миром, никогда не знавшим его'.

— Что это?

— Ты спрашиваешь меня? Загадку надлежит решить тебе. Считай это пророчеством, знаком, если хочешь. Думай — и действуй.

Голос стих. Арифель осторожно сошла с помоста и пошла вдоль исщербленных стен, касаясь ладонью благородного камня. Рука словно потерял к ней интерес, и девушка решила как можно внимательнее ознакомиться с Капеллой. Было ли это место тюрьмой Руки? Почему оно настолько сильно изменилось с момента ее прошлого визита? Как связана с этим пролитая Эпитафией кровь?

— Здесь по-прежнему прекрасно, — напомнил о себе Рука спустя два десятка минут. — А ты размышляешь над верными вещами. Возможно, с тобой все не так безнадежно, как я думал.

— Что ты можешь знать обо мне? — фыркнула эльфийка.

— О, многое. Очень многое. Но кое-что все же скрыто от меня. Поэтому готовься отвечать на три новых вопроса. Семь десятков дней назад мы говорили о смерти. Сегодня время для воспоминаний иного толка.

— Я расскажу тебе все, что хочешь, но требую, чтобы и ты отвечал на мои вопросы. Если помнишь, в прошлый раз ты обещал помогать мне.

— Ты дерзка, — данмер вышел из-за ближайшей колонны и подошел вплотную к Арифели. Вместо глаз на его лице зияли черные провалы, сочащиеся темной кровью. — Но небезосновательно. Я удовлетворю требование и дам один правдивый ответ. Приступим?

— Спрашивай, — кивнула девушка.

— Первый, кто познал твое тело. Каким он был?

— Грубым, — без раздумий ответила Арифель. — Я жила с ним месяц, и все это время он брал меня часто, быстро и жестко, как кобель суку.

— Имя?

— Антрис Трециус.

— Имперец, — презрительно цокнул языком Рука. — Можешь не рассказывать дальше: эта история стара как мир. Смешение благородных кровей Велоти непростительно.

— Я не думала о чистоте крови. Это было простое любопытство. Хотелось попробовать мужчину.

— Допустим, — данмер взял Арифель под руку и повел ее по кругу вдоль колонн. — Тогда ответь на второй вопрос: любила ли ты по-настоящему?

— Не думаю. Все мои связи заканчивались либо разочарованием, либо безразличием.

— Почему?

— Я не понимаю, почему, — улыбнулась данмерка. — Видимо, стоило бы винить судьбу, но я не намерена этого делать. Я привыкла считать, что в этом мире слишком мало достойных меня мужчин. Зачем пресмыкаться перед теми, кто ниже тебя, считая это любовью? Лучше сохранить самоуважение и гордость.

— Красивые слова. Боэтия одобрила бы их. Не разочаруй ее ответом на третий вопрос: вонзишь ли ты Эпитафию в грудь того, которого любишь, чтобы напоить меня кровью?

— Ты говоришь именно об убийстве?

— Разумеется.

— Я пока еще не познала истинной любви, — девушка остановилась и высвободила руку из объятия данмера, — но если мои чувства к тому, которого нужно будет убить, поглотят мой разум, то я скорее напою Эпитафию своей кровью.

— Честный ответ, — Рука рассмеялся. Кровавые слезы потекли по подбородку и шее данмера. — Но наивный и глупый. Буду считать, ты почти угадала, чего я желаю услышать.

— Эпитафия не останется голодной, если ты об этом.

— Решительность. Ценю ее, но не восхищаюсь. Надеюсь, что смогу задать следующие три вопроса гораздо раньше, чем через два месяца. Теперь я удовлетворю твое любопытство. Один вопрос, Арифель. Только один.

— Твое имя. Назови его, — эльфийка заглянула в черные ямы глаз Руки и увидела, что внутри они переливаются тысячами оттенков тьмы.

— Инрел Сурет, так меня нарекли при рождении. Но позже моя слава и моя судьба породили множество иных имен. Рука Инрел, Сетерис Верим, Эно Древел, Пляшущий-на-Костях или просто И. Все эти имена принадлежали мне.

— Какое из них предпочитаешь ты?

— Здесь это не имеет ни малейшего значения. Важны не сочетания звуков, а деяния. Отбросив имена и названия, ты словно попадаешь в мир, в котором все дозволено и ничто не абсолютно. Названия — это постулаты, а я отвергал их всю свою жизнь. Именно поэтому мне и непонятны принципы Боэтии. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

— Не до конца. Но я буду думать.

— Я спрошу о ходе твоих размышлений в следующий раз, — улыбнулся И.

В тот же миг мир вокруг Арифели рухнул в непроглядный мрак. Девушка проснулась. Возвращение из мира грез вновь вызвало тошноту, но на этот раз эльфийка сдержалась и, закрыв глаза, выровняла дыхание и слегка успокоилась. Ее сердце бешено колотилось, а перед глазами стоял жуткий образ изуродованного лица И.

Рядом безмятежно посапывала Оэра. Арифель крепко обняла северянку и прижалась к ней, словно надеясь на защиту. Почти сразу же она провалилась в тяжкий душный сон, полный мрачных ирреальных видений.

Освободив душу Арифели Хлаалу от пут Обливиона, И. усилием мысли сломал Высокую Капеллу и долго висел в пустоте, размышляя над ответами эльфийки. В девушке определенно была искра темного пламени Боэтии. Принцесса даэдра не ошиблась в своем выборе. Но справится ли эльфийка с тем, что ей предстоит встретить на пути? И. создал миражи врагов, которые калейдоскопом завертелись вокруг него. Сокрушить их будет непросто, но Арифель обязана это сделать. Ибо Боэтия не признает поражений, а проигравших ожидает кара. Какой принцесса бывает в гневе, И. помнил прекрасно...

* * *

Морнхолд держался долго. Аргонианские войска не смогли сходу завладеть мощными стенами крепости и начали собирать силы для второй — решающей — атаки. И. стоял на верхнем ярусе сторожевой башни и наблюдал за тем, как ящеры собирают стенобитные орудия и везут гигантские тараны по объятым пламенем улицам столицы. Он принял командование над защитниками Великого Базара, и теперь под его началом собралось несколько сотен воинов. Были здесь и ординаторы, тренированные и умелые воины, одним видом внушавшие врагам страх, и несколько королевских гвардейцев в ярко-красных доспехах, и ополченцы, взявшиеся за оружие ради города, который любили. И. вздохнул и отвернулся от разоренного города по ту сторону стены. Великий Базар выглядел так, будто война еще очень-очень далеко. Ни одно здание не пострадало от горящих стрел, приземистые магазинчики с причудливыми крышами утопали в зелени деревьев. О предстоящем сражении свидетельствовали разве что ворота, укрепленные массивными каменными столбами.

Рука спустился на стену. Его солдаты расположились на ней в полном боевом порядке. Лучники и арбалетчики прятались за самодельными ростовыми щитами. Котлы с кипящим варом издавали противное бульканье. Немногочисленные маги готовились призвать на помощь силу стихий. Достойные бойцы. И. гордился ими, хотя и понимал, что не позднее вечера каждый из защитников будет мертв. Аргониане не брали пленных.

Снизу протяжно заревели хрипатые горны ящеров. Рука Альмалексии выхватил из ножен Эпитафию.

— Ну что, братья, покажем болотным ублюдкам, как делаются дела в Морровинде?

Ответом ему был полный ожесточения и страха боевой клич данмеров. Последний приступ начался.

2.10. Шесть принципов некромантии

Лаборатория оказалась куда обширнее, чем казалось Арифели. Карах лечил ее в самой маленькой из отведенных ему комнат, алхимической. Все же важные и опасные эксперименты проводились в покойницкой и призывательной. Первые дни колдун заставлял девушку выполнять грязную и унизительную работу, в том числе убирать кровь и внутренности, остававшиеся после очередного исследования в покойницкой. Памятуя о словах Оэры, Арифель не пыталась возражать Караху и с усердием заправского мясника рубила тесаком кишки, печенки и сердца, которые потом шли на корм немертвым животным, обитавшим в лаборатории. Маг обожал зверей и держал в покойницкой оживленных черной магией горных коз, волков, лис и здоровенного снежного саблезуба по кличке Манкар.

Вечерами девушка встречалась с Оэрой. Они искали доказательства против легионеров из десятки Новора, но безуспешно. Предатель, кем бы он ни был, не стал прятать письма ярла в казармах. Он то ли носил их с собой, то ли уничтожил. А до речи Айбара и объявлении о походе оставалось меньше недели.

На третье утро четверо легионеров привели в лабораторию лесного эльфа, закованного в цепи. Босмер истошно кричал и пытался вырваться, понимая, что впереди ждет нечто ужасное.

— Подарок от капитана, — пояснил Арифели один из воинов. — То ли разведчик Тонгвора, то ли ассасин.

— Спасибо, — выдавила из себя девушка, принимая из рук легионера цепь. Эльф смотрел на нее взглядом затравленного оленя.

— Отпусти!

— Не могу, — отрезала данмерка, отчетливо осознавая, что отправляет несчастного на смерть. Она привязала цепь к ножке каменного стола и отправилась в призывательную комнату за Карахом. В тот же вечер она уже ассистировала магу в эксперименте.

— Есть шесть принципов, — говорил чародей, приматывая запястья эльфа к операционному столу. — Сам придумал. Остальные ограничены. Не понимают. Главное — механика. Хороший некромант — хороший целитель. Точно говорю.

— Кто не понимает? — переспросила Арифель, взвешивая на алхимических весах меру ледяной соли.

— Остальные. Все, — необыкновенные глаза Караха насмешливо уставились на девушку. — Еще три меры. Морозить сердце. Морозить мозг.

Наблюдая за манипуляциями колдуна с живой плотью, эльфийка поймала себя на мысли о том, что ремесло Караха сродни искусству и требует выдающихся знаний. Маг понимал, как и чему служит каждая мышца, каждое сухожилие, каждая косточка. Копаясь во вскрытом теле босмера, Карах творил, создавал из подопытного совершенно новое существо.

— Первый принцип. Не убей до срока, — некромант прижег жертву каленым прутом, и эльф заизвивался и глухо замычал. — Видишь?

— Но где же здесь некромантия?

— Исследуй живое. Лучше поймешь мертвое. Сначала проверь. Где повреждена мышца. Какой орган болен. Как со зрением. Глянь на совокупность.

— Разве болезни и травмы будут влиять на зомби?

— А как же! Остальные глупы. Делают неправильных мертвых. Нет понимания. Нет толка, — и Карах, взяв щепотку морозной соли, обильно присыпал ей внутренности босмера. — Второй принцип. Пойми, что делаешь.

— В смысле? — данмерка чувствовала себя ужасно глупой. Смысл слов колдуна не открывался ей без его разъяснений.

— Делаем зомби. Или освобождаем кости от плоти. Или сохраняем мозг в целости. Много видов нежити. Каждый делается особенно. Все зависит от тела.

— То есть, не из всякого... материала получится хороший немертвый, верно?

— Точно, — закивал Карах.

— И что же выйдет из него? — Арифель ткнула пальцем в босмера, который уже почти прекратил дергаться.

— Здоровое тело. Послушный зомби. Сильный зомби. А будь с гнилью — делал бы скелет.

— Ясно, — девушка подошла ближе, заглянула в распоротый живот жертвы. Морозная соль уже схватилась, и внутренности покрылись синеватым блестящим налетом. — А какие остальные четыре принципа?

— Не скажу, — чародей подмигнул эльфийке и широко улыбнулся. — Есть секреты. Пока не поймешь. Потом, возможно.

И Карах двумя пальцами зажал подопытному босмеру нос, а ребром другой ладони пережал горло. Через минуту все было кончено. Закрыв мертвецу глаза, маг аккуратно зашил его чрево, отвязал от стола руки и сложил их на груди.

— Теперь магия. Ты не знаешь. Нет дара. Просто смотри, — колдун возложил ладони на лицо босмера и затянул тоскливую песнь на неизвестном Арифели языке. С пальцев Караха медленно потек черно-синий дым. Он впитывался в кожу покойника, стекал по волосам и тонкими змейками вползал в ноздри и уши. Прервав заклинание, маг шлепнул мертвеца ладонью по лбу. Раздалось недовольное сопение, и босмер открыл глаза, абсолютно черные и лишенные зрачков.

— Получилось, — прошептала данмерка.

— Еще бы! — с самодовольным видом отозвался Карах. — Самое простое. Безмозглое ходячее мясо. Создавал десятками.

— А разве можно создать разумного зомби? Я думала, что все оживленные мертвецы не блещут умом.

— Неверно. Высшие драугры мыслят. Личи мыслят. Вампиры мыслят. Но создать таких не могу. Но есть шанс создать мыслящего зомби. Невредимый мозг. Сильный мороз. Много магической энергии. Тогда можно.

— А как же... — начала девушка, но Карах жестом велел ей прекратить.

— Есть тайны. Не для чужих ушей. Корми Манкара. Потом иди. Завтра утром ко мне. Оэре мой привет, — чародей усмехнулся и, потеряв к Арифели всякий интерес, принялся возиться с зомби, который глухо ворчал и делал неуклюжие попытки встать с операционного стола.

* * *

Вечером того же дня Арифель лежала, положив руку под голову, на постели Оэры и смотрела, как северянка смешивает в реторте с высоким горлышком яд. Попытки найти единственно виновного легионера на деле оказались абсолютно безнадежным делом, и воительница приступила к осуществлению запасного плана. Предстояло умертвить всех десятерых. Оэра рассудила, что лучшим из вариантов будет отравление запасов воды, которую легионеры брали в караул. Бывшая десятка Арифели готовилась заступить в дозор на тракте на следующий день, так что у девушек оставалась в запасе только ночь.

— Они умрут не сразу, — прервала затянувшееся молчание северянка. — Яд подействует через три часа, так что они не заподозрят опасности после того, как отраву примет первый же человек.

— Резонный ход.

— Ты жестока, киска, — Оэра невесело улыбнулась. — Рассуждаешь о смерти девятерых невиновных человек как об игре в кости.

— Мне не за что любить этих людей, — отрезала эльфийка. — Ни один из них не вступился за меня перед Новором. Они считали, что мне следует выкручиваться самой. Я смогла. Смогут ли они?

— Ни малейшего шанса.

— Туда им и дорога, — Арифель откинулась на спину. — Я готова лично отравить их воду.

— Нет, — северянка печально покачала головой. — Этот грех возьму на себя я. Я начала всю эту историю с предательством, я ее и завершу.

— Как знаешь, — равнодушно ответила данмерка. События последних дней и так давили на нее мертвым грузом. Ввязываться в возможные неприятности, пытаясь тайно подлить яд в запасы дозорных, не хотелось совершенно. — Кстати, Оэра.

— Что еще тебя гложет, солнце?

— Я услышала загадку. 'Будет каменный город под пятой нечестивого безумца, а льдистые крылья над подземными чертогами. Падет завеса, а единожды изгнанный протянет длань над миром, никогда не знавшим его'. Что это может быть?

— Скальдовский вопрос.

— Что?

— Скальдами называют бардов-воинов, воспевающих героев прошлого. Они знают наизусть всю Поэтическую Эдду и часто соревнуются друг с другом в запоминании деталей. Любой скальд может проверить своего собрата, задав ему вопрос словами Эдды.

— И каким должен быть ответ на такой вопрос?

— Обычно следующая строка песни, — пояснила северянка. — Но иногда требуется верное истолкование. Твой вопрос как раз из этих, сложных. Это может быть видение, предсказание, пророчество, и скальд, которому задали вопрос, поясняет, что конкретно имел в виду автор слов.

— Ясно, — буркнула Арифель, для которой на самом деле все стало еще запутанней. Почему Боэтия выбрала эту строчку Эдды и передала ее ей? Где найти скальда, способного растолковать пророчество? Мысли девушки смешались, и она попыталась просто выбросить их из головы до завтрашнего дня. Не получилось. Тогда эльфийка встала с постели и начала одеваться.

— Куда ты, киска?

— Прогуляюсь. Просто нужно привести мысли в порядок. Я обязательно вернусь к тебе.

— Тогда до встречи. Пожелай мне удачи в нашем темном деле.

— Ты справишься, я не сомневаюсь в тебе, — данмерка чмокнула Оэру в щеку и, накинув на плечи плащ, вышла прочь.

2.11. Проба сил

Вадир был самым юным воином в гарнизоне Сломанной Башни. Братья Бури отбили старый форт у Изгоев всего полтора месяца назад; молодой целитель отличился в том бою невероятной доблестью и первым взобрался на стены второго яруса укреплений, где сразил неприятельского шамана. За это Галмар Каменный Кулак, первый помощник Ульфрика, пригласил Вадира в Виндхельм и подарил ему изящный топор альтмерской ковки. 'Пусть это оружие обратится в твоих руках против талморских приспешников', — говорил Галмар, скаля зубы в волчьей усмешке. А с трона древних королей на Вадира смотрел, улыбаясь, сам ярл Ульфрик, человек, которого юноша боготворил. Тогда будущее казалось целителю красочным и счастливым. Но будни в Сломанной Башне оказались далеко не самыми приятными.

Болезни косили солдат словно серп пшеницу. В лазарете, которым Вадир заправлял в одиночку, не оставалось свободных коек. Злокрысы сновали по нижним этажам башни, разнося заразу и портя провиант. По ночам шайки Изгоев убивали часовых и забрасывали форт склянками с воспламеняющейся жидкостью. Нести службу оказалось гораздо сложнее, чем брать башню приступом.

Именно об этом размышлял Вадир, стоя на страже на зубчатой стене третьего яруса. Было раннее утро, морозное, но безветренное. С неба медленно падали крупные снежинки, где-то далеко перекрикивались птицы, а волки прекратили свои зловещие ночные песнопения. Юный норд нервно теребил эльфийский топор, пристегнутый к поясу, и думал о том, что делать с двумя солдатами, искусанными злокрысом и подхватившими хрипунец. До конца его дозора оставались считанные минуты.

Грозный рев вывел юношу из оцепенения. Вадир обернулся и увидел, что со стороны гор, откуда никто не ждал опасности, летит серо-черная крылатая тварь. Воплощенная смерть. Страшнейший бич Скайрима.

— Дракон! — заорал целитель. Негнущиеся пальцы кое-как сорвали с пояса сигнальный рог, и морозный воздух прорезал сигнал тревоги. А ящер тем временем в два могучих взмаха крыльев добрался до форта. Разверзлась страшная пасть, и на Сломанную Башню градом посыпались острые ледяные иглы. Снег взвился в небо, усложняя видимость выбежавшим на стены третьего яруса лучникам.

Дракон развернулся, снеся ударом хвоста деревянную смотровую вышку. И тут же стрелки обрушили на него свой смертоносный шквал. Стальные наконечники стрел, за сто шагов прошивавшие закованного в броню человека насквозь, отскакивали от жесткой чешуи ящера, не нанося тому практически никакого урона. Разъяренный властелин небес гигантской птицей спланировал на лучников, выкрикивая новый ту'ум.

— Fo Krah Diin! — услышал Вадир перед тем, как из пасти дракона вырвался ледяной вихрь. Крик сбил обреченных стрелков с ног и потащил их по стене, ломая кости и обмораживая лица. Раздались отчаянные крики боли. Чудовище победно заревело и, взмыв высоко в небо, пошло на новый заход. Теперь на стены Сломанной Башни выбежали почти все солдаты гарнизона. Целитель бросился к ним и схватил лук, выпавший из руки одного из павших стрелков. Дракон выжидательно завис в воздухе, недосягаемый для стрел.

— Чего он ждет? — прошептал один из солдат рядом с Вадиром.

— Ну же, сукин сын, спускайся и отведай нашей стали!

— Wuld Nah Kest! — выкрикнул дракон. И в следующую же секунду спикировал вниз. Рывок чудовища был настолько стремителен, что никто из Братьев Бури не успел спустить тетиву. Ящер на скорости схватился когтями за зубцы башни и дернул их; старая кладка не выдержала, и по стене третьего яруса побежала глубокая трещина. Дракон изящно развернулся у самой земли и изрыгнул на поврежденную стену очередной ледяной поток. Замороженные камни моментально начали крошиться, и Сломанная Башня раскололась надвое.

— Мы падаем! — завопил кто-то из стрелков. — Бегите!

Вадир отбросил в сторону лук. Стена под ним медленно кренилась. Юный норд услышал треск перекрытий, ломаемых под колоссальным весом обваливающихся укреплений. Башня проседала, а бежать было некуда. Вадир вцепился обеими руками в один из зубцов, молясь великому Талосу о спасении жизни. Дочитать молитву он не успел. Трещина на стене разошлась шире, и третий ярус рухнул, пробив крышу и смяв всех солдат, находившихся на нижних этажах. Грохот камней заглушил крики боли и рык дракона.

Вадира каким-то чудом не расплющило камнями. Он свалился прямо на самый верх груды булыжников, еще совсем недавно бывшей одной из мощнейших твердынь Предела. Пыль, поднявшаяся в воздух при падении форта, смешалась со снегом, и перед глазами юноши была только мутно-серая взвесь. Когда же она, наконец, рассеялась, Вадир увидел, что дракон по-прежнему кружит над развалинами башни. Крики умирающих Братьев стихли, и целитель понял, что остался один. Он протянул руку к поясу и вытащил топор, подаренный Галмаром.

— Давай, я жду тебя.

Словно услышав слова юноши, ящер расправил крылья и серой тенью обрушился вниз. Массивная туша приземлилась на камни, распластавшись на них подобно ласточке, упавшей на землю. Дракон уставился на Вадира немигающими желтыми глазами.

* * *

Я смотрю на смертного с любопытством. Единственный выживший, надо же! Боги явно отметили парня. Он медленно приближается ко мне с топором наголо. Хромает на левую ногу и постоянно оттирает рукавицей кровь со лба. Смешно. При иных обстоятельствах я пощадил бы несчастного, но мои смертные пока-что-хозяева дали четкий наказ: живых остаться не должно. Приходится выполнять. Я делаю все быстро: уворачиваюсь от отчаянного удара топором и, не давая мальчику опомниться, хватаю его зубами. Язык и небо обжигает приятная сладость человеческой крови, я задираю голову и заглатываю добычу целиком, вспоминая, как охотился на слабых смертных еще на заре их истории.

Затем я взлетаю. Мой путь лежит назад в Рагнвальд. Я должен сказать темнокожему, что проба сил прошла успешно. Возможно, вскоре я прекращу отчитываться перед ним. Поставленные условия легко нарушить. Гораздо легче, чем думают глупые смертные.

Часть 3. Кровь и серебро / Охотники за головами

— Нет! — Тонгвор Серебряная Кровь двинул кулачищем по столу с такой силой, что на хваленом двемерском металле появилась вмятина. — Я не позволю двум шарлатанам диктовать условия в Подкаменной Крепости!

— Очень хорошо, — спокойно ответил Арнье. — В таком случае очень рад был встрече. Пойдем, Ширашши. Скайрим велик, а проблемы здесь у каждого второго. Без контракта не останемся.

— Ис-стина твоя, — аргонианка картинно повернулась спиной к Скорбному Трону и начала медленно спускаться по ступенькам вниз, к выходу. Арнье отвесил ярлу изысканный поклон.

— Стойте, — обреченно вздохнул Тонгвор. — Давайте не будем рубить сплеча.

— Ой ли? — усмехнулся бретонец. — Помнится, мы не сломали здесь ни одного гномского столика. Кстати, по законам Империи за порчу двемерских артефактов налагается штраф.

— Длинный язык, да? — ярл пинком отбросил стол, и тот покатился по ступеням прямиком к ногам Арнье. — В моем городе действуют только законы нордов Скайрима, запомни это!

— Мы учтем, — Ширашши отодвинула бретонца в сторону и учтиво кивнула Тонгвору. — Продолжим обс-суждение контракта?

— Предлагаю половину от запрошенной вами суммы, — буркнул норд. — Запросите больше — можете топать дальше.

— Не запрос-сим, — аргонианка сделала несколько шагов к Скорбному Трону и протянула ярлу руку. — Чес-стная плата.

— На том порешим, — Тонгвор крепко стиснул ладонь Ширашши. — Подробности пришлю позднее. Отправлю к вам Кредда с докладом, — он кивнул в сторону худенького юноши, со скромным видом стоявшего близ трона.

— Мы ос-становилис-сь в таверне С-серебряная Кровь.

— Без вас знаю. Здесь больше негде, — хмыкнул норд.

— Ты опять мог вс-се ис-спортить, — укоризненно прошипела аргонианка, едва двое Братьев Бури затворили дверь Подкаменной Крепости.

— Терпеть не могу грубиянов, — Арнье зажмурился от яркого зимнего солнца. — Ярл Тонгвор ведет себя так, будто еще вчера промышлял на большой дороге. Знает ли он, что двемерские столы изготавливали по специальным заготовкам, и в каждом городе на них ставили отдельное клеймо? Уверен, что нет!

— Да и никто не знает, кроме тебя, — Ширашши ощерилась в улыбке. — Ты пс-сих, поэтому тебя и интерес-сует вс-сякая чуш-шь.

— Двемеры — не чушь, — бретонец кинул монетку грязному нищему, сидевшему у придорожной канавы. Нечистоты водопадами стекали по ступенчатой улице, и Арнье ткнул пальцем в мутно-желтый поток. — Видишь? При гномах такого бы не было! Система канализации их городов включала...

— Ах, отс-стань, — отмахнулась Ширашши, ускоряя шаг.

— Ладно-ладно. Оставайся необразованной серостью, — обиделся ученый. — У тебя есть темы поинтереснее?

— Контракт. Мы его только что получили, помниш-шь?

— Выглядит проще простого, — пожал плечами Арнье. — Шайка безумцев в руинах.

— Эта ш-шайка выс-следила и убила уже двух с-следопытов. Не с-самых плохих, с-судя по рас-сказам.

— Мы не следопыты, — так же беззаботно отвечал бретонец. — И мы не будем лезть в пекло. Выслушаем этого мальчика, Кредда, нароем все, что удастся, на главарей, тихо убьем их и получим денежки.

— Какой ты ш-шус-стрый.

— Именно поэтому я и на коне.

— Ты продал с-своего коня в с-стойлах вчераш-шним утром. Вмес-сте с-с двумя рубинами от прош-шлого контракта. У нас-с ес-сть только один ш-шанс-с, Арнье. Давай отнес-семс-ся к нему с-серьезно.

— Как пожелаешь, напарница, — бретонец подмигнул Ширашши и придержал для нее дверь "Серебряной Крови". — Заходи.

В таверне было малолюдно. Трактирщик за стойкой протирал тарелки своим фартуком. На серой ткани одно за другим расцветали пятна самых невероятных оттенков. За одним из столиков в одиночку напивался длинноволосый парень, обнаженный по пояс. Старый бард, который вчерашней ночью своими песнями не давал Арнье уснуть, преспокойно дрых близ большого камина. А у коридора, ведущего в комнаты гостей, стояла, прислонившись к стене, молоденькая рыжеволосая шлюха с усеянным веснушками лицом.

Бретонец плюхнулся на колченогий табурет возле стойки и заказал себе мяса. Примостившись рядом, Ширашши выбрала орехи в меду и сырую лососину. Трактирщик, ворча, достал из груды вытертых тарелок самые чистые и побрел к вертелу, чтобы срезать с крутившейся на нем бараньей ноги кусок для Арнье.

— И что мы имеем? — нарочито громко спросил у аргонианки бретонец.

— Похищ-щенный жрец. Пропавш-шие наемники. С-смертельная опас-снос-сть. Этого дос-статочно? — настолько же громко ответила Ширашши. И этот самый простой план сработал. Наживку заглотили.

— Что вы сказали о жреце? — пропойца за соседним столом отставил в сторону кружку и выжидательно уставился на аргонианку.

— С-старш-ший с-служитель Кинарет, пропавш-ший нес-сколько мес-сяцев назад. Что вы можете о нем знать!

— Между прочим, многое! — парень поманил охотников пальцем. Арнье и Ширашши переместились за его стол.

— Ну так? — бретонец помахал рукой трактирщику и выразительно ударил кулаком одной руки в подставленную ладонь другой. Пьяница довольно заулыбался. Жест Арнье означал добрую выпивку.

— Прежде всего усвоим, — начал парень. — Я вас не знаю, вы в Маркарте чужаки. Поэтому за информацию будете платить.

— Ладно, — хором ответили охотники.

— Славно, — пьяница ощерился в ухмылке. — Меня звать Коснах. Сижу без работы из-за трижды клятых имперцев.

— Суровые времена, понимаю, — сочувственно закивал Арнье. — У нас тоже, видишь, не все гладко. Я Арнье, это вот Ширашши.

— Постараюсь запомнить, — Коснах пьяно икнул. — Так вот, сижу я в этом притоне пару месяцев назад или даже раньше, а рядом со мною села девка из здешних наемниц. Арифель Хлаалу звать. Отличная была девка: и поговорить мастак, и посмотреть приятно. В дружках у нее был Снорр. Он жил в доме близ Восточного Склона. Сволочь был та еще, но дело свое твердо знал.

— Вс-се это очень здорово, но при чем здес-сь жрец? — аргонианка раздраженно забарабанила когтями по столу.

— Имей терпение, ящерка, — раздраженно сказал пьяница. — Снорр, в общем, в тот вечер вламывается сюда и начинает звать Арифель на выполнение контракта. Жреца Кинарет искать. А со времени его похищения уж целый день тогда прошел. Двух послушников, которые со жрецом странствовали, убили, а самого его одни боги ведают куда утащили.

— Замечательно, — Арнье выудил из кармана монету. — Два имени у нас есть. Две бишь зацепки, точно, напарница?

— Маловато. Может, почтенный Кос-снах рас-скажет больше?

— И расскажу! Ушли, в общем, Арифель со Снорром и не вернулись уже. Последнее, что я о них слышал — так это то, что они в оплот Друадах отправились. К Изгоям. Там, может, и сгинули.

— Отметается, — покачал головой Арнье. Ширашши кивнула. Расследовать пропажу двух наемников в планы охотников не входило.

— А месяц назад сижу я здесь и вдруг вижу — заходит кот.

— Каджит? — уточнил Арнье.

— Ну да. Кот! — пьяница ладонями изобразил растопыренные кошачьи усы. — Начинает тоже расспрашивать про жреца, будто кто знает. Я ему рассказал про Арифель, он мне заплатил и ушел. И тоже с концами. Но и он был не последний. Совсем недавно наведывался лесной эльф. Узнал от меня про кота и исчез, только его и видели. Думаю, и он не вернется.

— Это уж точно, — брякнул бретонец. Ярл Тонгвор сообщил охотникам о судьбе несчастного босмера.

— Теперь и вы исчезнете, — Коснах протер мутные глаза кулаками и устало зевнул. — Угостите на прощание пивом.

— Тебе принесут, — сообщил Арнье, выкладывая перед пропойцей три золотых монеты. — А это за ценные сведения. Выпей за то, чтобы мы оказались последними, о ком ты рассказываешь в связи с делом жреца.

— За это не буду. С вас, смертников, неплохой навар идет. Каждый норовит заплатить за рассказы. Вы мне нравитесь, так что дам вам совет: не беритесь вы за это дело. Убьют вас и не заметят. Страшные то люди, кому сама Кинарет не указ.

— Спасибо за заботу, — бретонец повернулся к трактирщику, которые все так же копался с бараньей ногой. Жилистое мясо никак не желало поддаваться ржавому ножу. — Слушай, а тут всегда так готовят?

— Не, — засмеялся Коснах. — Только когда жена Клеппа пьет. Она редко срывается, так что считайте, что вам сегодня не свезло.

3.1. Плетение аркана

Посыльный от Тонгвора явился поздним вечером. Опасливо осматривая посетителей таверны, количество которых изрядно возросло после захода солнца, Кредд подошел к столику у камина. Арнье принял у него письмо и отпустил восвояси. Юнец выскочил из "Серебряной Крови", сопровождаемый смехом шлюх и пьяным улюлюканьем, а бретонец с сожалением покинул теплое местечко и поднялся в свою комнату.

Ширашши сидела за столом и листала потрепанный томик в черной кожаной обложке. Одежды на аргонианке не было, и ее серебристая чешуя поблескивала в свете магических двемерских ламп.

— Сколько раз просить тебя не ходить голой в моем присутствии! — Арнье бросил послание ярла на стол.

— Ненавижу ваш-шу одежду, — парировала Ширашши. — С-стес-сняет движения. Неес-стес-ственная, неудобная, некрас-сивая.

— А такой ты меня смущаешь.

— А продажные девки на пос-стоялых дворах не с-смущают? То-то ты их так любиш-шь.

— Если женщина раздевается в моем присутствии, значит, она готова со мной переспать. А спать с тобой я не смогу и не захочу, уж извини.

— Ты мне тоже не с-сдалс-ся. Придет час-с, и я найду с-своего ящ-щера с-с длинным удом и с-страс-стью к с-спариванию.

— Все, заткнись, избавь меня от подробностей аргонианского спаривания, — бретонец замахал на Ширашши руками, и та, поднявшись со стула, натянула длинную нижнюю рубаху.

— Доволен теперь, с-сладос-страс-стник?

— Намного лучше, — Арнье уселся на стол и распечатал письмо Тонгвора. — Теперь, когда от намека на близость не осталось и следа, предлагаю изучить наше задание.

Аргонианка подошла к бретонцу и, положив голову ему на плечо, стала читать.

Арнье Айморе и (или) аргонианке, рекомой Ширашши, лично.

Сим письмом уведомляю в согласии на поручение контракта на уничтожение следующих преступников, творящих беззаконие в области Предела королевства Скайрим:

Айбар, редгард, возрастом 36 лет. Место нахождения: руины Рагнвальд. Преступник служил капитаном флота Империи Сиродиил на корабле 'Гнев Стендарра'. Исчез при переходе из порта Анвил в Солитьюд. Объявился в вышеозначенных руинах, где собрал вокруг себя шайку головорезов, посягающих на благо Предела и лично законного ярла Тонгвора.

Пелагий (имя не настоящее), имперец, возраст неизвестен. Место нахождения: руины Рагнвальд. Самозванец и богохульник, объявивший себя представителем династии Септимов.

Любой из разбойников, засевших в вышеозначенных руинах, также объявлен врагом Предела, ярла Тонгвора и законного короля, ярла Виндхельма Ульфрика и подлежит уничтожению при любом удобном случае.

Подробности прилагаются в свитке 2.

Тонгвор из рода Серебряной Крови.

Ярл Предела, правитель Маркарта, генерал Братьев Бури.

— Боги, как это нудно! — Арнье развернул "свиток 2". В нем в красках живописалась судьба предыдущих наемников, отправленных в Рагнвальд, а также подробности дела об исчезнувшем жреце Кинарет. 'Оного святого мужа' Тонгвор предлагал найти и вытащить из плена за отдельную плату.

— Ну что ж, — произнесла Ширашши, дочитав послание ярла, — видимо, прис-ступим к рас-следованию завтра. Ес-сть идеи?

— Сразу лезть в Рагнвальд мы не станем, — бретонец отложил свиток в сторону. — Перво-наперво пройдемся по Маркарту. Побываем в домах Снорра и Арифели Хлаалу.

— Кс-стати, ты заметил, что Тонгвор о ней ничего не знает?

— Да, обратил внимание. Похоже, Снорр не счел нужным сообщать Тонгвору о напарнице.

— Мотивы С-снорра не имеют значения, — отмахнулась Ширашши. — С-суть в том, что донос-счик из Рагнвальда не с-сообщ-щает о ее с-судьбе. Он не знает, кто она, она ему не интерес-сна, и, с-соответс-ственно, у нас-с нет доказательс-ств ее с-смерти.

— Ты хочешь сказать, что она может быть жива?

— Именно. С-смотри, — аргонианка взяла свиток и сделала пометку когтем у одной из строчек. — Донос-счик пиш-шет, что разбойники охотно принимают приш-шлых наемников на с-службу. Что, ес-сли Хлаалу не разделила с-судьбу С-снорра?

— Любопытная теория. Но даже если так, что мы можем выгадать?

— Пока не знаю. Но можно с-собрать о ней побольш-ше с-сведений. Прос-сто на вс-сякий с-случай.

— Согласен. Займешься этим? Разузнай, где жила Арифель Хлаалу, и осмотри ее жилище. А я навещу дом Снорра.

— А дальш-ше?

— Дальше предлагаю попробовать выцепить рыбку покрупнее. Я ни за что не поверю, что у этого бывшего капитана Айбара нет осведомителя в Маркарте. Уж больно легко разбойники расправлялись с наемниками Тонгвора. Каджит и босмер были настоящими мастерами своего дела, если верить письмам. Их явно кто-то сдал.

— Кто-то из таверны, правильно?

— Скорее всего. Беседы наемников с нашим другом Коснахом явно подслушивали, — Арнье усмехнулся.

— И как мы будем ловить нужного человека?

— Попробуем для начала сократить круг подозреваемых. Спросим трактирщика и Коснаха, помнят ли они, кто находился в таверне, когда в ней останавливались каджит и редгард.

— Гиблый вариант, — покачала головой Ширашши.

— Попытка — не пытка. Сопоставив ответы, мы хотя бы приблизительно определим, с кем нужно поработать.

— А ес-сли это человек дес-сять?

— Выберем самого подозрительного. Доверимся интуиции. Она меня редко подводит, ты же знаешь. Ну, и кроме того я отлично разбираюсь в людях. Семейное ремесло, как-никак.

— Хвас-стун.

— Оставь, — засмеялся бретонец. — У нас все получится.

— Допус-стим. И каким будет наш-ш с-следующ-щий ш-шаг?

— Заставим пойманного осведомителя написать Айбару письмо, что, мол, двое наемников готовы влиться в ряды его головорезов. Перережем осведомителю глотку, а после наведаемся в Рагнвальд, где усыпим бдительность Айбара и убьем его. Как видишь, все довольно просто.

— Не нравитс-ся мне это, — Ширашши легла на кровать и закрыла глаза, — ой не нравитс-ся.

— Неужели Тонгвор так тебя напугал? В прошлом году, когда мы выслеживали банду орков с Золотой Дороги, ты ни капли не сомневалась в моем плане.

— Я и теперь не с-сомневаюс-сь. Прос-сто дурные предчувс-ствия.

— Пустое, напарница. Давай хорошенько выспимся и приступим к работе. Наш аркан для Айбара уже сплетен, осталось его лишь накинуть. А в этом мы мастера, точно ведь?

— Ага,— без особого энтузиазма подтвердила аргонианка.

Арнье перекрыл поток газа к двемерскому светильнику, и тот погас. Тогда бретонец разделся и лег рядом с Ширашши. Засыпая, он мечтал о рыженькой шлюхе из трактира.

3.2. Слова X

— Сотни душ! — кричит мудрец. Я начинаю жалеть, что открыл ему тайну своего первого за долгое время полета. — Ты убил сотни ни в чем не повинных людей!

— Они не были невинны, — отвечаю я, стараясь погасить ледяную ярость, волной перекатывающуюся внутри меня.

— Их единственным грехом была вера в иные идеалы. Как мог ты, сильнейший и разумнейший, так низко пасть и позволить мучителю-редгарду отдавать тебе подобные безумные приказы?

— Осторожнее со словами, — зло бросаю я. В глубине души я чувствую, как горькое обвинение старика разъедает хрупкую сталь уверенности в том, что гордость и полет вернулись. Нет. Не вернулись. Я все еще потерян и проклят. Но дороги назад уже нет. Я не прощу себя, если отступлюсь, и буду убивать тех, на кого укажет темнокожий. Терпение, Эйсватиид. Терпение и покорность. Твой час пока не настал.

3.3. Корлбэйн

— Бесполезное насекомое, — беззлобно прокомментировал Карах, пронзая шилом шею очередного коруса. — Плохо умирает. Плохо воскресает. Совсем не подчиняется. Кусок хитина.

Арифель молча взяла дохлое страшилище в руки и потащила к клетке Манкара. У саблезуба выдался настоящий пир: это был уже третий неудачный эксперимент, последствия которых скармливали одному ему. Эльфийка слегка позавидовала зверю: вот уж кто-кто, а он может быть уверен в сытом и безопасном завтрашнем дне.

Хищник зарычал и стал бить лапами стальные прутья. Бросив коруса возле клетки, девушка пошла назад к волшебнику. Позади нее раздалось утробное чавканье и хруст хитиновых пластин, разгрызаемых мощными клыками саблезуба.

— Будет сытым. Весь день, — колдун устало опустился прямо на операционный стол. Эксперименты с корусами продолжались битых полдня, и Карах, равно как и Арифель, изрядно вымотался. Эльфийка заметила, что маг раздражен. Как и предупреждала Оэра, проигрывать он не любил.

— Принести вам воды?

— Нет. На сегодня все, — махнул рукой Карах. — Завтра утром. Оставим некромантию. Поработаем с даэдра.

— Как скажете, — данмерка стащила запачканную черной кровью подземных насекомых мантию, с наслаждением сполоснулась теплой водой и, помахав Манкару, смачно дербанившему коруса, покинула лабораторию.

Как и ожидалось, бывшая десятка Арифели не вернулась из дозора. Девушка неспешно спустилась к главному порталу, где подобно растревоженным муравьям сновали поднятые по тревоге легионеры.

— Что произошло? — для вида поинтересовалась эльфийка у одного из десятников.

— Отряд пропал. Чуем нападение, — отчеканил пожилой имперец со стертым от постоянного ношения шлема носом, даже не взглянув на девушку.

— Да уж, странные дела, — протянула Арифель, высматривая, нет ли среди бойцов кого-нибудь из десятки Оэры. Таковых не обнаружилось, и данмерка, прислонившись к стене, стала наблюдать за творившейся вокруг катавасией. К ее сожалению, продолжалась она недолго.

— Нашли! Нашли! — ворота со скрипом приоткрылись, и четверо легионеров внесли закутанное в меха тело. В груди у Арифели словно взорвался ледяной шар, наполненный страхом. Неужели кто-то выжил? Девушка сорвалась с места. Солдаты тем временем расстелили прямо на полу шкуры и бережно уложили на них найденного товарища. Подбежавшая эльфийка узнала в нем Тедара, самого меткого стрелка десятки. И тут же ее страх исчез: выкарабкаться из цепких когтей смерти Тедар уже не мог. Норд тяжело дышал, а изо рта у него шла густая бурая пена. Яд действовал, но отчего-то слишком медленно.

— Лежал близ дальнего хребта, — пояснял столпившимся вокруг Тедара легионерам один из следопытов. — Говорил, что остальные пали раньше. Это болезнь или яд, другого и быть не может.

— Что же делать?

— А если мор? — перепугалась молодая женщина, закованная в тяжелую броню десятника.

— Никакой это не мор! — выкрикнул данмер с выбритыми на старый манер висками. — Уж мне-то поверьте.

— Что тебе знать, пепельник! Ты, чай, и на родине-то в жизнь не был!

— А ну разошлись! — громкий командный голос Айбара вмиг разогнал галдящую толпу. Капитан стремительно сбежал вниз по ступеням и склонился над умирающим солдатом. — Кто тебя так, брат?

— Вода! Вода... — захрипел Тедар.

— Нельзя тебе пить, — редгард поднял голову несчастного, дорогой перчаткой оттер ядовитую желчь с его губ. — Как все произошло?

— Отравлена... Все выпили. Я не стал много... Берёг...

— Проклятье! — Айбар поднял голову. Его цепкий взгляд заскользил по собравшимся легионерам и остановился на Арифели. — Хлаалу, быстро ко мне!

— Слушаю, капитан, — ответила девушка, надеясь, что ее голос не слишком дрожит. Редгард по-прежнему наводил на нее ужас, а воспоминания о допросе со временем и не думали уходить. Арифель подошла к капитану, и тот, схватив Тедара под мышки, кое-как поставил его на ноги.

— Пойдешь со мной. Нужно отвести его кое-куда.

Тащить норда оказалось еще тяжелее, чем возиться с убитыми Карахом корусами. Ноги бедняги то и дело сплетались, и он мертвым грузом давил на плечи Айбара и Арифели. Капитан следовал малолюдными переулками и ходами, о существовании которых девушка даже не подозревала. Здесь ходили только мрачного вида стражи, черную броню которых перечеркивали косые алые кресты. Что бы ни ожидало Арифель там, куда ее вел Айбар, оно явно охранялось лучше, чем даже квартиры самого капитана. Наконец редгард остановился у малоприметной двери, запертой на два замка. Пока капитан возился с ключами, эльфийка поддерживала Тедара, уже почти потерявшего сознание. Отравленный норд замарал всю одежду данмерки пеной и слюной, а его судорожно сжимавшиеся пальцы царапали ее кожу и раздирали ткань рубахи.

— Заносим, — Айбар рывком отворил дверь. Арифель подставила Тедару плечо. Вместе с редгардом они кое-как спустили умирающего норда по узкой винтовой лестнице и оказались в маленькой келье, освещенной лишь двумя чадящими еловыми лучинами. В центре комнатушки сидел, скрестив ноги, дряхлый босмер. Глаза эльфа были закрыты, на губах застыла полуулыбка.

— И вновь меня ждет наказание? — спросил старик, практически не шевеля губами. Уголки его губ едва заметно дернулись, и улыбка превратилась в гримасу напуганного капризного ребенка.

— Только не сегодня, мастер Корлбэйн, — Айбар уложил Тедара на бок. — Вы спасете моего человека, и наказаний больше не будет. Никогда, даю слово.

— Это уже не в моих силах, — покачал головой жрец — и только теперь Арифель поняла, кто перед ней.

— Вы не смеете отказывать мне! — разъярился капитан.

— Равно как и вы не имеете права манипулировать Эйсватиидом, указывая ему новых и новых жертв.

— Поганый лесной скот! — пинок Айбара отбросил босмера к стене.

— Бейте дальше, капитан, — засмеялся старик, выплевывая выбитый зуб. — Только я не смогу исцелить этого юношу. Его кровь превратилась в кислоту, разъедающую тело изнутри. Он обречен.

— Трижды будь проклят! Трижды! — редгард хватил кулаком по каменной стене, сбивая ладонь в кровь. — Я должен узнать, кто сделал это! Кто та гадина, что засела в моем городе!

— Гадин вокруг вас предостаточно, капитан, — Корлбэйн встал и, прихрамывая, доковылял до Тедара. Встал перед умирающим на колени и начал читать тихую молитву.

— Сволочь остроухая, — прорычал Айбар, но вспышка его гнева пошла на убыль. Редгард повернулся к Арифели и заговорил спокойнее. — Хлаалу, останешься с ними. Когда солдат умрет, поднимешься и доложишь любому из стражей наверху. И смотри: наделаешь глупостей — третьего шанса не дам. О мастере Корлбэйне не должен знать никто в этой крепости. Никто!

Айбар ушел. Громко хлопнула дверь наверху. Минуту-другую Арифель ждала, не повернется ли в замочной скважине ключ, но, к счастью, редгард действительно доверял ей. Девушка села на корточки рядом со жрецом.

— Мастер Корлбэйн, — прошептала она, — я пришла, чтобы спасти вас.

— Бесполезно, дитя, — старик усмехнулся. — Они добились того, чего хотели.

— О чем вы говорите?

— О драконе, дитя, — Корлбэйн опустил голову. — Эти самонадеянные варвары надеются, что смогут обуздать дракона. И... я помог им. Не мог отказать. Меня пытали. Заставили. А дракон... он не осознает, в чем его сила и что он творит. Он обращается в безумие.

— Подождите, — Арифель затрясла головой. В мыслях у нее смешались загадки Руки Инрела, скальдовские вопросы, планы побега из Рагнвальда и угрызения за грешную страсть к Оэре. Только безумного дракона и не хватало для полного счастья!

— Нечего ждать, — с неожиданной твердостью сказал босмер. — Беги отсюда и предупреди ярла Маркарта. Грядет напасть, и к ней нужно готовиться уже сейчас.

— К чему готовиться?

— К войне. Ни много, ни мало. Эйсватиид набирает силу. К весне он обретет свою былую мощь, и тогда жителей Маркарта не спасут ни стены, ни подземные укрытия.

— Я поняла, мастер. Сделаю все, чтобы донести вести до ярла Тонгвора.

— Храни тебя Кинарет, — Корлбэйн положил ладонь на лоб Тедара. Покойник уставился на жреца невидящими глазами, и Арифель так и не смогла понять, кого именно благословил жрец...

3.4. Гадюка близ Скорбного Трона

Кем бы ни был при жизни Снорр, в городе его не уважали. Некогда красивый особняк, выстроенный внутри двемерского оружейного ряда, меньше чем за полгода превратился в настоящий памятник человеческой жадности и зависти. Замки на воротах были сорваны, все входные двери в жилой комплекс отворены нараспашку, а все, что хоть за какие-то деньги скупалось в маркартских лавках, растащено. Арнье неспешно прошелся по двору, явно служившему тренировочной площадкой. Деревянные чучела, обряженные в драные тряпки, глумливо смотрели на пришельца выведенными известкой и углем глазами. Тренировочные мечи и топоры — поломанные, погнутые, с разбитыми гардами — в изобилии валялись на гладко вытоптанной земле.

Бретонец зашел в дом. Поморщился, увидев светильники с высаженными стеклами и разбросанную в беспорядке мебель. Загадочные механизмы древних мастеров, которых Арнье так уважал, в городе, выстроенном поверх двемерской цитадели, оказались безделицей. Ценить творения гномского гения норды не научились. Что имеем — не храним; эта присказка стара как мир, но всегда безупречно верна.

Арнье обошел все комнаты особняка, пытаясь найти хоть какую-то ниточку, связывавшую покойного наемника с рагнвальдскими руинами. Тщетно. Потайные ходы бретонец не стал даже и искать. Снорр явно был не из тех людей, которые балуются ими. Простой наемник, скопивший за долгие годы промысла немаленькое состояние, если верить 'свитку 2'. Простой, как два фунта картошки, и грубый, как объятия разлюбившей женщины. Деньги липнут к таким. Арнье порой шутил, что каждая частичка драгоценного металла обладает долей некоего общего разума, который распределяет богатства между смертным. Наемников вроде Снорра золото любило; главным образом потому, что они ценили приобретенное и уважали потом и кровью добытые деньги.

Бретонец покинул особняк. Грустно скрипнула входная дверь. Повинуясь внутреннему импульсу, Арнье закрыл ее и запечатал простеньким заклинанием. Пусть Снорр никогда больше и не посетит свой дом, он явно не заслуживает того, чтобы его очаг стоял на всеобщем виду обнаженным и оскверненным.

Странный шум, донесшийся откуда-то сверху, заставил Арнье насторожиться. Он поднял голову — и в этот же момент с крыши на него хищной птицей бросился человек в закрытом шлеме. Бретонец отпрянул в сторону, и острие короткого кривого меча разминулось с его лицом в считанных дюймах. Приземлившись на ноги, убийца атаковал вновь. Арнье с легкостью увернулся от первых ударов. Нападавший явно не был мастером своего дела. Желание как можно скорее разделаться с жертвой превалировало над разумом, и вместо осмысленных выпадов он наносил яростные удары, которые могли бы располовинить бретонца на месте, но — не достигали цели.

Арнье мыском сапога подцепил тренировочную алебарду, подкинул ее и ловко поймал. Тяжеленное оружие легло в ладонь будто влитое. Приняв очередной удар убийцы на древко, бретонец резким движением выбил меч из рук противника. Затем съездил незадачливому асассину коленом в живот, повалил его на спину и приставил ржавое лезвие к горлу.

— Ручки опусти на землю, ладошками вниз, — ласково произнес Арнье начавшему было дергаться убийце. — Вот так, умница. Теперь назови мне два имени.

— Какие еще имена?

— Твое и того ублюдка, который оскорбил меня, наняв по мою душу бесполезного увальня.

— Я гро-Гамарж из Картвастена. Клянусь, я бы ни за что не взялся за дело, если бы не...

— Довольно, — оборвал убийцу Арнье. — Ты у нас, оказывается, еще и орк. Сними-ка шлем.

— Руками?

— Нет. Руки лежат ладонями вниз, ты забыл? — улыбнулся бретонец.

— У меня не выйдет. Надо расстегнуть, — пояснил орк.

— Запросто, — лезвие алебарды перерезало кожаные ремешки, скрещенные под подбородком. Гро-Гамарж дернул головой, сбрасывая шлем. Он был еще совсем юн, не старше семнадцатой весны. Арнье вздохнул. На занятие заказными убийствами в таком возрасте толкает либо нищета, либо жажда крови. И то, и другое бретонец презирал.

— Ты отпустишь меня? — жалобно спросил орк.

— Когда назовешь второе имя. Мне нужен заказчик.

— Я не знаю его. Он велел мне убить того, кто придет сегодня в дом Снорра. Дал денег в задаток.

— Как выглядел?

— Такой бородатый, высокий, — начал описывать гро-Гамарж.

— Под это описание подходит половина Маркарта, мой любезный орк, — тяжело вздохнул Арнье. Алебарда опустилась на полдюйма ниже. — Знаешь, перерезать горло ржавым тяжелым топором очень сложно. Сразу не выйдет, ты будешь мучиться, обделаешься от боли...

— Не-не-не-не! Не надо! — завизжал убийца. — Я еще скажу! Он часто сидит в 'Серебряной Крови'. У него на левой руке не хватает мизинца. Очень опасный человек! Убьет меня, если узнает, что я проболтался.

— Не убьет, — Арнье поднял алебарду. Орк заулыбался и начал вставать. Улыбка так и не сошла с его лица, когда бретонец с силой рубанул его, рассекая грудную клетку от плеча до самого сердца. Гро-Гамарж кулем плюхнулся на землю, не издав ни звука. Охотник за головами подобрал его меч и сунул за пояс. Несмотря на то, что мальчишка был полным профаном, клинок он носил вполне достойный.

Ширашши ожидала Арнье в таверне. Клетушка Арифели Хлаалу оказалась практически пуста, и, потратив драгоценное время на обыск, аргонианка обнаружила там разве что пару старых платьев и несколько осколков драгоценных камней. Бретонец ввалился в 'Серебряную кровь' на час позднее, чем туда пришла Ширашши. Обвел взглядом посетителей, злорадно усмехнулся и подошел к одному из них. Аргонианка наблюдала, не делая попыток вмешаться или привлечь внимание Арнье.

Могучий норд, до самых глаз заросший курчавой бурой бородой, отпихнул тарелку с недоеденной курицей. Глаза северянина налились кровью, и аргонианка поняла, что драки не избежать. Она встала и подошла к выходу на случай если подозреваемый дернется бежать. Но излишне беспокоиться Ширашши явно не стоило. Одним молниеносным движением Арнье выхватил из рукава короткий меч орочьей работы и пригвоздил руку громилы к столу. Норд дико заорал и вскочил с места, но бретонец встретил его ударом в челюсть. Кулаками Арнье работал на славу; аргонианка даже слегка завидовала точности и силе его ударов. Не промахнулся бретонец и теперь. Бородач тяжело рухнул, увлекая за собой стол. Пол под ним моментально окрасился кровью. Старый трактирщик, его в кои-то веки трезвая жена и посетители таверны опасливо вжались в угол близ камина.

— Что у вас здесь происходит? — Ширашши повернула голову и увидела двух стражников с мечами наголо.

— Личное задание ярла, — аргонианка достала свиток с печатью Тонгвора. — Дело гос-сударс-ственной важнос-сти!

— Ясно, — один из солдат с неохотой опустил оружие. — Но смотрите — чтобы без беспорядков!

— Мы пос-стараемс-ся по мере с-сил, — вежливо поклонилась Ширашши. Стражники скрылись, а аргонианка подошла к поверженному норду.

— И что мы имеем? — Арнье облокотился прямо на поваленный стол, придавив бородача к полу. — Безобразный ты человек. Плетешь заговоры против ярла, якшаешься с наемными убийцами и разбойниками из холодных руин. Что можешь сказать в оправдание?

— Да пошел ты, недомерок! — сплюнул норд.

— Плохое оправдание, — бретонец ударил каблуком здоровую руку норда. Тот зарычал от боли.

— Ничего не скажу!

— И теперь? — поинтересовался Арнье, наступая бородачу между ног. Норд начал дергаться, еще сильнее распарывая клинком руку и брызжа во все стороны кровью. — Я ведь прошу по-хорошему.

— Разреш-ши попробовать мне? — предложила Ширашши.

— О, пожалуйста, — бретонец убрал ногу с причинного места громилы. — Ты не поверишь, что с твоими яйцами может сделать моя подруга. Когда аргониане воевали с данмерами, их женщины вырывали эльфийским мужчинам гениталии. Когтями. А на их место клали угольки, чтобы жертвы не сразу умирали. Ширашши сейчас продемонстрирует, как это выглядело. На тебе.

— Я скажу! — тут же закричал норд.

— И правильно сделаешь, — одобрил Арнье. — Так что ты хочешь нам рассказать?

— Я не связан с хозяином напрямую! Всем заведует Кредд из канцелярии! Я только ищу исполнителей!

— Вот так-так, — задумчиво протянул бретонец. — Похоже, близ Скорбного Трона свила гнездо гадюка. Что считаешь, напарница?

— С-считаю, что пора нанес-сти визит ярлу Тонгвору.

— И в этом наши мысли совпадают. Кстати, не согласишься ли ты добить нашего друга? Я уже прикончил кое-кого, а двое в один день — дурной тон.

— Разумеетс-ся, — Ширашши присела на корточки возле замершего в смертном ужасе бородача и одной рукой свернула ему шею.

— Ну вот и все, — Арнье подошел к стойке, высыпал на нее горсть монет и повернулся к трактирщику. — Это за неудобства. На уборку и новый стол должно хватить. И меч, который торчит из руки трупа, тоже можете оставить себе.

— А к ужину вас ждать? — окликнул охотников осмелевший хозяин, когда те уже открывали дверь 'Серебряной крови'.

— Обязательно. Мне барана. Только не такого жесткого, как в прошлый раз.

— А мне ягод. И рыбу в с-смородиновой подливе, — прошипела аргонианка.

3.5. Оэра

Они любили друг друга долго и нежно, не в силах разъединить объятия, словно это была их последняя ночь вместе. Мягкая и женственная Арифель, привыкшая отдаваться, а не брать, таяла в сильных, но таких ласковых и надежных руках Оэры. Единственный факел, который любовницы оставили зажженным, играл переливчатыми бликами на теле северянки и отбрасывал дымчатые тени на пепельно-серую кожу эльфийки. Они дышали в такт, их сердца выстукивали одну и ту же мелодию — гимн молодости и страсти — а губы шептали в горячке одни и те же слова. Оэра и Арифель слились в единое целое, и на пике блаженства данмерка почувствовала, что единение душ, о котором говорила северянка в их первую ночь, — не пустое слово.

Потом они долго лежали с открытыми глазами. Арифель положила голову на плечо северянки и закинула ногу на ее бедро.

— Мне было хорошо.

— Мне тоже, киска, — Оэра погладила волосы девушки и поцеловала ее. — Я люблю тебя.

— А я тебя, — ответила данмерка. Она знала, что кривит душой, но портить чудесную ночь горькой правдой не хотелось. Связь с Оэрой, в которую Арифель сначала вступила из одного лишь чувства благодарности, со временем переросло в нечто более глубокое. Эльфийка привязалась к воительнице, ей нравилось сильное тело северянки, ее требовательно-ласковые повадки в постели, вечная ухмылка и хитрый прищур глаз. Это была самая сильная плотская страсть, которую Арифель когда-либо испытывала. Но любовью это не было.

— Скучаешь по мужчинам? — улыбнулась Оэра.

— Самую малость, — ответила, дразнясь, данмерка. — Может, и тебе бы они понравились.

— Нет.

— Почему?

— Это долгая история, солнце мое. И печальная ко всему. Совсем не то, что ты хотела бы услышать, лежа в постели.

— И все же? — Арифель повернулась на спину и до подбородка натянула одеяло из волчьих шкур. — Посуди сама: за все время нашего знакомства я так ничего толком о тебе и не узнала. Да, были рассказы о сражениях и наемничьи байки, были рассуждения о политике и даже пьяная болтовня. Но я так и не узнала ничего об Оэре.

— Я могу рассказать, если хочешь. Может, мне станет легче, кто знает? — воительница вновь улыбнулась, на этот раз печально.

— Я пойму тебя, Оэра, что бы мне ни довелось услышать.

— Я родилась в Эльсвейре, — начала северянка. — Звучит странно, я знаю. Отца я не видела ни разу в жизни, а мать очень быстро потеряла ко мне интерес. Не могу ее осуждать, впрочем. Я родилась, когда ей было четырнадцать. А когда ей стукнуло семнадцать, она продала меня.

— Как продала? — ахнула Арифель.

— Да вот так. За деньги. Каджиты очень ценят детей человеческих рас. Мне в какой-то степени повезло, что меня выкупили у матери. Пожилая состоятельная чета души во мне не чаяла. Меня любили, баловали, осыпали всем, чем только можно, чтобы я была счастлива. Своих котят у приемных родителей не было, так что вся забота доставалась мне. Так я и росла, пока мне не стукнуло пятнадцать. А потом произошло это.

— Что это?

— Это, — повторила Оэра. — Главный ужас моей жизни. Их было шестеро. Четверо сутаев и двое сенче. Ты представляешь себе, что такое сенче?

— Никогда их не видела, но слышала, что среди каджитов они самые большие.

— Не самые, — поправила северянка. — Но, поверь мне, это чудовища, сопоставимые по размерам и ярости с очень крупным троллем. Когда они чего-нибудь хотят, они это берут. Те двое хотели меня.

— Неужели... — Арифель прижала ладони к глазам, чтобы не видеть подернувшегося болью лица Оэры.

— Меня насиловали час или около того, — воительница сорвалась на громкий шепот. — Каждый по разу. Они разорвали мою плоть изнутри, вывернули наизнанку и оставили валяться одну на пустынной ночной улице, всю в крови и липкой кошачьей сперме, униженную и искалеченную. Я лежала и молила богов о смерти, но меня спасли. Приемные родители выхаживали меня больше месяца, нанимали волшебников и алхимиков. Мне помогли. Снадобья заживили разодранное чрево, а магия вернула девственность. Но, сама понимаешь, прежним милым и добрым ребенком мне было уже не стать. Тогда я взялась за меч. Поставила перед собой цель найти и убить каждого из шестерых ублюдков.

— И убила? Я бы потратила всю свою жизнь на месть, случись со мной такое, — данмерка сбросила одеяло и прижалась к Оэре. Сердце воительницы отчаянно колотилось.

— Всех. Убивала страшно и мучительно. Одного сожгла заживо в его же собственном доме, в троих всадила стрелы с ядом пустынной змеи. А двух сенче прикончила прилюдно, в песчаной арене, вызвав на поединок. Ради такого стоило тренироваться. Я издевалась и играла с ними, наносила мелкие раны одну за другой, выпуская гнилую кровь. Когда же они обессилели и упали, я отрезала им уши и хвосты, вырвала глаза и вспорола животы. Они подыхали очень долго, а я стояла и смотрела. А на следующий день навсегда уехала из города. Каджиты не простили бы мне такого унижения сильнейших из них, — Оэра прервалась. Арифель, не говоря ни слова, поцеловала ее в губы, и некоторое время любовницы лежали, лениво лаская друг друга. Почувствовав, что напряжение покинуло северянку, данмерка вновь отстранилась от нее.

— Ты будешь рассказывать дальше?

— Я стала вольным клинком, — продолжала Оэра. — Каджитские мастера фехтования хорошо обучили меня, так что меня без лишних вопросов приняли в один из лейавинских отрядов. Состоял он в основном из зверолюдей, но им, в отличии от жителей Эльсвейра, было наплевать, сколько сенче я прикончила. И там же я встретила его. Единственного мужчину, которого захотела. Мы провели чудесный вечер в одной из лейавинских забегаловок, сняли комнату, поднялись туда, и он разделся. Когда я увидела его стоящий член, в моем горле словно встал ком. Перед глазами моментально возникли призраки шестерых насильников, и меня обуял страх. Я сдвинула ноги и не позволила несостоявшемуся любовнику даже прикоснуться ко мне. С тех пор я даже и не пробовала лечь в постель с мужчиной, зато познала прелести женской любви. Я спала с каждой смазливой мордашкой в отряде, не делая исключения для орчанок и каджиток. За это, собственно, меня и поперли прочь. Мужчины не терпят соперничества в любовных делах, — усмехнулась северянка.

— И тогда ты отправилась в Скайрим, точно?

— Угадала, киска, — на лице Оэры вновь заиграла ее вечная усмешка. — Мне было двадцать, а за спиной словно оставалась уже целая прожитая жизнь. Осела я в Рифтене. Специально выбирала, где потеплее, ибо после пустынь Эльсвейра и джунглей Лейавина снега Виндхельма и продуваемые всеми ветрами равнины Вайтрана меня совсем не прельщали. Город мне понравился, работы тоже хватало, так что какое-то время я жила спокойно и даже счастливо. А потом я влюбилась. Девушке было шестнадцать и звали ее Итара Черный Вереск.

— Неправильно ты влюбилась, — улыбнулась Арифель, которая прекрасно знала, что от клана Черный Вереск лучше держаться на почтительном расстоянии.

— Да разве ж сердцу прикажешь? — северянка вздохнула. — Она была так прекрасна, так не похожа на большинство рифтенцев. Ее нельзя было не любить, просто все любили ее как дочь, как светлый образ, а я — как женщину. Я начала ухаживать за Итарой. Тайно, разумеется, зато настойчиво, и, как это часто бывает с неопытными девушками, она из чистого любопытства решила попробовать. Я ликовала, но радость моя продолжалась ровно до следующего утра, когда ко мне явились костоломы Мавен Черный Вереск и попытались убить. Оказывается, маленькая мерзавка выложила все своей матушке вечером того же дня, когда мы переспали. С головорезами я справилась, но Мавен не остановилась бы, пока не достала бы меня, так что из Рифтена пришлось бежать. Как я слышала уже потом, Итару мать вскорости тоже отправила прочь из города, но, сама понимаешь, это было слабым утешением. К счастью, на этом мои скитания прекратились. Айбар нашел меня в одном из придорожных кабаков, пьяную и жалкую. Он дал мне шанс, принял меня в Легион и с первых же дней поручил командование над десяткой. Великий человек наш капитан, что бы ты о нем ни думала.

— Да не хочу я о нем думать, — помрачнела данмерка. — Вообще не хочу думать ни о ком, кроме тебя.

— Я здесь, киска, чего обо мне думать? Теперь ты знаешь все обо мне. Больше, чем ведомо Айбару, Караху или любому из моей десятки. Уважать меня, конечно, не за что, но я надеюсь, что ты не поменяешь свое мнение обо мне и в худшую сторону.

— А разве есть за что? Ты удивительна, — Арифель поцеловала любовницу в щеку. — Столько трудностей — и на каждую ты находила управу. Я не смогла бы так.

— Жизнь заставляет выкручиваться. Или ты умеешь это, или погибаешь. Глядя на тебя, я сказала бы, что ты не относишься к тем, кто погибает, киска.

— Спасибо за комплимент, — ответила Арифель, осознавая, что науку выкручиваться ей предстоит освоить уже в ближайшее время. Где-то в недрах Рагнвальда ждал своего часа охочий до крови дракон. Теперь эльфийка понимала, о ком говорится в скальдовском вопросе; знала и то, что Боэтии по какой-то причине падение Маркарта было невыгодным. Ей предстояло сбежать из Рагнвальда и спасти каменный город. Любой ценой и любыми способами.

3.6. Слова XI

Сегодня мудрец выглядит бодрее, чем обычно. Я чувствую, что в нем горит искра какой-то неведомой мне надежды. Несмотря на свежие синяки на лице, старик постоянно улыбается, шутит и ведет со мной долгие разговоры, которые напоминают о тех днях, когда он только появился в моей камере. Увлечение спором захватывает меня: этого удовольствия я был лишен довольно долго. Приходится изрядно напрячь разум, чтобы подобрать к философским вопросам мудреца правильные ответы и контратаковать его собственными доводами. Мы беседуем о природе зла и жестокости, о мотивах темнокожего и моих собственных помыслах. Я даже рассказываю ему о полете, стремлюсь передать ни с чем не сравнимое чувство высоты. Он, конечно же, не понимает. Жаль. Из всех смертных, известных мне, старик более других достоин дара полета. Когда-нибудь, возможно, я подарю ему его. Возьму с собой и улечу прочь от проклятого Рагнвальда. Когда-нибудь. Не сейчас. Но, надеюсь, скоро.

3.7. Общее дело

Пыточная комната Подкаменной Крепости поражала воображение. Двемерские механизмы, созданные для причинения боли, сохранились в превосходном состоянии и явно не простаивали без дела. Кредду досталась самая замысловатая машина. Ошейники и цепи, кандалы и веревки опутывали тело предателя зловещими искусственными змеями. Под конструкцией ярко горело пламя, и от растянутого на раскаленной металлической решетке Кредда тошнотворно несло горелой плотью.

— Молчит, — Тонгвор Серебряная Кровь кивнул в сторону одного из палачей. — Даже мастер Негнир не может его разговорить.

— Да уж, крепкий парень. А по виду и не скажешь, — отозвался Арнье, которого в настоящий момент куда больше заботило устройство пыточной машины.

— С-сколько он еще может противитс-ся! — философски произнесла Ширашши. — Рано или поздно боль возьмет с-свое.

— Видал я таких, которые держались больше месяца и умудрялись умереть, так ничего и не сказав, — покачал головой Негнир. — Особенно это касается всевозможных фанатиков. Юстициаров Талмора, даэдропоклонников или изгойских шаманов. Кредд, похоже, из такого же теста, только в его случае все еще хуже.

— Хуже? А магия? — поинтересовалась аргонианка. — Что с магией?

— А вот тут начинается самое странное, — начал объяснять ярл. — Я пригласил Колсельмо, моего придворного волшебника, чтобы он сделал Кредда чуть сговорчивей, но ни одно заклинание не сработало. Колсельмо, разумеется, остался в полнейшем недоумении.

— Нежить! — воскликнул Арнье.

— Точно, — Тонгвор посмотрел на бретонца с удивлением и даже неким уважением. — Колсельмо так и сказал: если магия иллюзии не может изменить сознание, то это мертвое сознание.

— Вот это да, — завелся Арнье. Он оседлал своего любимого конька — построение логических связей — и заговорил быстро-быстро, так, что Ширашши, Тонгвор и Негнир едва могли разобрать его речь. — Впервые вижу такой прекрасный образец немертвого. Раз мозг Кредда способен генерировать осознанные мысли, а нервная система не подводит его, он относится к категории высшей нежити. Определенно не вампир, иначе солнечный свет обжигал бы его кожу. Лич? Тоже нет. Магического потенциала в нем не ощущается. Остаются только самые редкие формы черной магии. Атронахи плоти, о которых сообщается в докладах о Дрожащих Островах, или трэллы самых древних и мощных вампиров. Мастер Негнир, испытывает ли Кредд боль?

— Думаю, да, — кивнул заплечных дел мастер. — Он реагирует на пытки так, как реагировал бы любой.

— Значит, на трэлла не похоже. Они обычно забывают обо всем на свете, когда их подчиняют, и превращаются в ходячую марионетку без чувств и воли, способную только выполнять волю хозяина. Да и не кажется мне, что Маркарт стал домом для древнего вампира, иначе он уже дал бы о себе знать.

— То Ес-сть, ты с-считаеш-шь Кредда атронахом? С-странно. Я с-считала, что они с-сшиваютс-ся из плоти разных людей.

— Нет ничего невозможного, напарница. Атронахи плоти — порождение даэдрического безумия. Магия даэдра изучена в ничтожно малой степени; смертные не знают и половины видов тех созданий, которые населяют планы Обливиона. Так что атронах с полностью сформированным разумом вполне допустим, — Арнье приблизился к Кредду и, вытащив из ножен кинжал, аккуратно срезал со лба норда широкую полосу волос. — Подойдите сюда и взгляните.

— О боги! — выдохнул ярл. Череп Кредда был изрезан замысловатыми узорами операционных шрамов. Голову юноши вскрывали, причем неоднократно, после чего вновь зашивали ее идеальными стежками, сделавшими бы честь самому талантливому портному. Бретонец повел кинжал в сторону, к уху, обнажая шрамы на висках.

— Красота! — глаза Арнье загорелись. — Никогда не видел ничего подобного! Кто бы ни поднял нашего друга Кредда из мертвых, он определенно гений. Страшусь даже предположить, сколько здесь было операций.

— Это омерзительно, — прошипела Ширашши, которая терпеть не могла некромантию.

— Это прорыв, дорогая! — возразил бретонец. — Это магия высшего порядка.

— Черная магия.

— Да плевать! Какая разница? Когда кузнец точит меч или мастерит секиру, никто не говорит, что он занимается черным делом, но стоит талантливому волшебнику провести удачный эксперимент, как его тут же начинают обвинять в нарушении миропорядка. Что за бред!

— Это противно самой природе и укладу нордов, — Тонгвор сурово нахмурил брови, — и я не позволю проклятому чернокнижнику плодить нежить в моих владениях. Рагнвальд должен быть очищен от скверны.

— Вы предлагаете нам перебить всех до единого обитателей руин? — усмехнулся Арнье. — Боюсь, на это не хватит всей казны Предела.

— Ты забываешься, наемник, — процедил сквозь зубы ярл. — Ты знаешь свое дело, вот им и занимайся. У тебя есть цель.

Тонгвора перебил дикий смех Кредда. Мертвец заходился хохотом, раздувая впалый живот и брызжа слюной.

— Цель! — провизжал он. — Ты назначил этим двум цель, великий ярл! Это смертный приговор! Вам никогда не добраться до капитана Айбара и законного Императора, глупцы! Бегите отсюда! Бе-ги-те!

— Ох ты, — Арнье ловко схватил кусавшегося и плевавшегося Кредда за подбородок, а пальцами второй руки широко раздвинул его веки. — Вот она, работа мысли. Как вы думаете, что могло спровоцировать его реакцию?

— Цель? — удивилась Ширашши. — Что не так в этом с-слове?

— Схватываешь на лету. Несмотря на всю безупречность этого образца, от некоторых повадок тупых зомби его так и не избавили. Вероятно, маг настраивал его разум на противодействие тем, кто пожелает нанести вред главарю разбойников и лжесептиму, да забыл поставить ментальный барьер.

— Никакого вреда, — захрипел зомби. — Они сомнут вас! Отступитесь! Отступитесь!

— Все, сломался, — заключил бретонец. — Думаю, толку нам от него больше не будет. А наш с тобой, Ширашши, план по проникновению в Рагнвальд покатился во все бездны Периита.

— И что же мы будем делать?

— Умереть! Умереть! Наше общее дело приказывает вам умереть! — завопил Кредд.

— Общее дело? — Арнье вновь повернулся к мертвецу. — О чем ты?

— Грядет новая Империя, какую вы, жалкие, и представить себе не можете. Вам не остановить ее победный марш, — вполне осмысленно ответил Кредд, легко перейдя от бешеных криков к спокойной размеренной речи. — Мы восстановим Сиродиил в его величии и преумножим его, так кто вы такие, чтобы вставать на нашем пути? Вас растопчут, спалят, уничтожат, сотрут ваши имена и деяния со страниц Эдды. Вы ничто по сравнению с тем, что несем миру мы. Абсолютный порядок. Идеальная жизнь без горестей и лишений. Вот наш путь, и вам не остановить нашу поступь, не разрушить наше общее дело.

— Да уж, печальные перспективы, — хмыкнул Арнье. Кредд замолчал и демонстративно закрыл глаза.

— Больш-ше он ничего не с-скажет?

— Думаю, нет. Но я и так понял достаточно, — ответил бретонец. — Мастер Негнир, если у ярла Тонгвора нет возражений, предлагаю вам уничтожить нашего любезного фанатика, несущего Сиродиилу мир и процветание. Рекомендую сжечь или растворить в алхимических кислотах, как бы ни было жаль избавляться от такого шедевра некромантии.

— Делай, как он говорит, — пробурчал Тонгвор, и палач, крутанув какую-то ручку на пыточном устройстве, повернул привязанного к решетке Кредда лицом к огню. Жадные языки пламени моментально перекинулись на одежду и волосы зомби, и его последний истошный вопль быстро затих в неумолимом гуле насыщающегося огня. Арнье наблюдал за горящим Креддом, пока голова и кисти руки немертвого не обмякли, а узоры шрамов на черепе не спеклись в единую массу.

— Не уверен, что Кредд познает покой, но его телесная форма больше не является вместилищем его сущности, — изрек бретонец. Ширашши молитвенно сложила руки, прося Хист сберечь ее от скверны соприкосновения с некромантией. Тонгвор и Негнир молчали.

* * *

Карах с силой запустил кубком в стену. Вино брызнуло на книгу призыва и свитки с заклинаниями, но магу не было дел до испорченных бумаг. Ментальная связь с Креддом оборвалась, и значить это могло только одно: эксперимент провалился, а оболочка немертвого юноши уничтожена.

— Что с вами, мастер?

Арифель. Назойливая девчонка!

— Все хорошо. Есть причины. Тебя не касается.

— Мне убрать вино?

— Не отвлекайся! — Карах раздраженно махнул рукой, простым заклинанием стирая рубиново-красные пятна с пергамента. Эльфийка кивнула и продолжила взвешивать соли Обливиона для предстоящего опыта. Волшебник посмотрел на девушку. Она сильная, исполнительная, неглупая. Определенно имеет магическую связь со своим клинком. Интересно, получится ли из нее достойная замена Кредду? Карах прикинул, сколько времени потребуется на заморозку ее мозга? Не больше месяца. До весны она успеет вернуться в Маркарт и осуществить то, что не успел Кредд.

— Мастер? — Арифель перехватила изучающий взгляд колдуна.

— Продолжай. Думаю. Эксперимент через четверть часа, — ответил Карах. Мысли касательно другого эксперимента, в котором эльфийка сыграет основную роль, он озвучивать не стал. Просто улыбнулся им и облизнул пересохшие губы.

3.8. Холод

Эпитафия зависла в воздухе острием вниз. Волшебное оружие окружал ореол темного пламени, а воздух наполнился потрескиванием магических молний. Арифель осторожно приблизилась к левитирующему мечу и прикоснулась к рукояти.

— Беги! — произнесла темная пустота голосом И. — Сегодня!

— Почему? Куда?

— Не глупи, Арифель Хлаалу, — загремел Рука. — Я обещал помогать, и мое время пришло. Останешься в руинах до утра — и познаешь нечто такое, что в разы хуже смерти.

— Карах, — догадалась девушка. — Неужели он раскусил меня?

Но И. не ответил. Магический огонь погас, а освобожденная от чар Эпитафия со скрежетом вонзилась в каменный пол. Арифель вытащила меч и, сунув его в ножны, пристегнула к поясу. Затем сменила туфли на сапоги, надела меховой плащ и завернула в ткань пару яблок и кусок вареного мяса — единственные припасы, которые нашлись в комнате Оэры. В последнюю очередь девушка обмакнула перо в загустевшие чернила и вывела на листке бумаги одно слово: 'Прости'. Оставив послание на постели, которую они с северянкой делили краткими счастливыми ночами, Арифель выскользнула за дверь.

Центральные врата охраняли двое молодцеватого вида легионеров. После происшествия с отравленной десяткой по личному приказу Айбара из Рагнвальда не выпускали никого, кроме дозорных и разведчиков.

— Дальше нельзя, красавица, — перед лицом Арифели крест-накрест сошлись длинные копья стражников.

— Это важно, — ответила эльфийка, стараясь не выдать волнения.

— Это может подождать, — невозмутимо парировал один из легионеров.

— Отлично. Я подожду, а ты пока сходи к мастеру Караху и объясни ему, что и его дела могут подождать. Посмотрим, вернешься ли ты после этого на свой пост, дубина!

— Тише-тише, — испугался страж. — Мы ж сразу не признали, что ты от Караха. Может, тебе помощь нужна?

— Тебе нужна. Месяцок в мертвецкой. Авось запомнишь, кого не стоит просить подождать, — Арифель оттолкнула копья и толкнула дверь. Тяжелая створка приоткрылась, и данмерка шагнула в самую настоящую снежную бурю.

Работая с Карахом, эльфийка и думать забыла о том, насколько суровыми бывают скайримские зимы. Ледяной ветер мгновенно облепил одежду девушки крупными белыми хлопьями, его порывы задували под полы плаща, хлестали в лицо, сбивали с пути. С горем пополам Арифель выбралась на тракт. Пурга прекрасно заметала следы, поэтому петлять и сворачивать с дороги данмерка не стала. Она упрямо шла вперед, надеясь преодолеть как можно большее расстояние до того, как ее начнут искать. Как скоро это произойдет? Едва Оэра прочитает ее прощальное письмо или только на следующее утро, когда Карах хватится своей помощницы?

Упрямая пурга не унималась добрых два часа. Арифель покидала Рагнвальд, когда неласковое зимнее солнце еще сияло на небе. Прекратилась же метель лишь с наступлением темноты. Светило скрылось за горами, и в свои законные права вступила зимняя ночь. Эльфийка прикинула, что за спиной оставалось несколько миль, а значит, найти ее по свежим следам будет очень нелегко. Она свернула с тракта и медленно побрела вдоль незамерзающей горной речки. Усталость брала свое: загребая снег сапогами и проваливаясь в него чуть ли не по колено, Арифель все сильней и сильней сбавляла шаг. Она понимала, что нужно искать укрытие, чтобы сугробы не стали ее могилой. Подошла бы любая пещера, любая охотничья стоянка, но вокруг не было ничего. Лишь убаюкивающее журчание воды по правую руку и ледяная пустошь с горами на горизонте по левую. Сзади возвышалась черная громада скал, среди которых притаился Рагнвальд. Второй хребет зубчатой лентой выделялся на фоне ночного неба где-то очень далеко впереди. Там была цель. Каменный Город. Маркарт.

Арифель уже совсем потеряла и чувство времени, и желание сопротивляться холоду, когда воздух огласил громогласный рев. Данмерка оглянулась на звук и оцепенела от ужаса. На фоне двух ярких лун завис черный силуэт крылатого ящера. Дракон! Неужели это тот самый, о котором говорил Корлбэйн? Ищет ли он беглянку или просто охотится?

Стараясь не шуметь, девушка аккуратно ступила в воду. Дракон повернул голову в ее сторону, исторг новый рев и, сложив крылья, ринулся вниз. Судорожно вдохнув морозный воздух, Арифель бросилась в реку. Обжигающе-холодная вода сомкнулась над головой эльфийки в тот момент, когда ящер пронесся над тем местом, где она только что стояла. Стремительное течение подхватило данмерку и понесло ее куда-то вниз. Арифель отчаянно задергала ногами, пытаясь удержаться на плаву, но мышцы свело от холода. Откуда-то сверху донесся приглушенный рык разъяренного дракона. Девушка поняла, что он не оставляет надежды поймать ее. Теперь у нее оставался нехитрый выбор: утонуть в ледяном потоке или попытаться вынырнуть, но только для того, чтобы стать жертвой чудовища.

Ее выбросило из воды, когда воздуха в легких почти не осталось. Арифель ударилась о камень, зацепилась за него, сделала неловкий вдох и кое-как выпрямилась на ногах. Течение донесло ее до порогов, где река шумным каскадом ниспадала в лесистую долину и продолжала свой путь широкой лентой, наполовину закованной во льды. Девушка задрала голову, пытаясь разглядеть дракона. Тот летал где-то совсем рядом. Арифель слышала хлопанье гигантских крыльев, но зловещего силуэта в ночном небе было не видно. Затем над самой головой эльфийки пронеслась черная тень, ящер издал новый рев — на этот раз данмерке в нем почудилось разочарование — и растворился в темноте. Выбравшись на берег, девушка попыталась было стащить с плеч плащ, но силы оставили ее. Арифель упала на колени, а затем лицом в снег. Спасения не было, но, проваливаясь в пустоту, данмерка чувствовала лишь безразличие...

* * *

Я всегда приходил вместе с холодом. На заре времен суеверные смертные поговаривали, что северный ветер приносит несчастье. Глупцы! Несчастье приносил я. В уничтожении слабых нет славы, но слава была мне не нужна. Я находил удовольствие в страдании и смерти, полагая, что миром правит сила. Времена поменялись, полюса силы сдвинулись, и, если раньше один лишь взмах крыльев наводил на людей священный ужас, теперь смертные научились огрызаться. Мог ли я помыслить, что они смогут пленить меня или одолеть в словесном споре, или, как сейчас, обмануть и скрыться? Нет.

Холод сгущается, а я кружу над землей, наслаждаясь полетом и временной свободой. С момента второго пробуждения я терпел неудачи. И не я один. Многие братья пали под ударами мечей или были сбиты меткой стрелой. Вернувшиеся в этот мир дова оказались не готовы принять суровую правду: мы больше не являемся абсолютной силой. Даже Тот-Кто-Был-Прежде-Других познал горечь поражения. Я чувствую его страх и неуверенность. Призванный чтобы пожирать, он оказался неспособен исполнить свое предназначение. Вздутое чрево новой кальпы не может разрешиться от бремени, а старый мир всеми силами цепляется за существование. Каждый из дова знает, когда должен наступить конец времени, ибо время наш отец и наш единственный судья. Но что произойдет, если предначертанное не свершится? Низринется ли время? Повернется ли они вспять? Преумножится ли оно? Обречены ли мы?

Холод нежно целует мою чешую. Я опускаюсь на скалу близ Рагнвальда и устремляю взор на восток. Где-то там, далеко, на вершине Глотки Мира, живет мудрейший среди нас. Я хочу испросить у него ответ на терзающие меня вопросы, но знаю, что он не примет меня, не удостоит даже словом, а новообретенная гордость не позволит мне покаяться в былых ошибках.

Холод вокруг меня. Он здесь. Паартурнакс не понимает его значения. Его мудрость не способна постичь стихию смерти, ибо его сердце слабее моего. Среди братьев лишь я умел и умею по-настоящему ненавидеть и по-настоящему обожать. Я не приемлю полутонов.

Холод сжимается вокруг почти осязаемой сферой. Это моя стихия, моя страсть. Когда время ослабит власть холода, петь гимны в его славу буду я. Время ледяной весны уже совсем рядом.

— Paar Thur Nax! — кричу я. И мудрейший слышит мой зов.

— Iiz Va Tiid! — образ второго по старшинству материализуется в моем сознании. Его взор пронзает меня насквозь. Паартурнакс знает, зачем я начал беседу.

— Alduin nahlot?

— Пока еще нет. Брат отправился в Вотчину Мертвых, чтобы набрать силу.

— Но это ведь вопрос времени, так? — мое сердце отвергает эти слова, но я не могу не произнести их.

— Кто знает, Эйсватиид? — неопределенно отвечает Паартурнакс. — Я лишь наблюдатель, а ты — ты не изменил своим привычкам. Есть ли тебе дело до Старейшего? Ты утоляешь свой голод. Я вижу затаенное зло и предвкушение кровавой расправы. Что ж. Krosis. Я не могу заставить тебя свернуть с выбранного пути. Лишь время все расставит по своим местам.

— Ты предрекаешь мне поражение?

— Я не могу заглянуть в будущее, — образ мудреца тает в воздухе. — Но можешь считать мои слова предостережением.

Я срываюсь в ночное небо. Чувство полета вновь охватывает меня.

Холод.

3.9. Кладбище чувств

Превыше всего Арнье ценил свою напарницу за понятливость и деликатность. Ширашши сразу же уразумела, к чему идет дело, когда бретонец предложил ей слегка изучить достопримечательности Маркарта.

— С-смотри не подцепи ничего от с-своей рыженькой, — смеялась аргонианка, прощаясь с Арнье у входа в 'Серебряную кровь'. Бретонец благодарно улыбнулся ей и коснулся губами чешуйчатого носа. Смущенная Ширашши направилась в сторону Храма Дибеллы, в котором, по слухам, хранилась самая большая в Тамриэле золотая статуя богини, а Арнье, проводив ее взглядом, вернулся в таверну.

Шлюха стояла на своем обычном месте. Поманив девушку, бретонец ногтем подбросил золотую монетку, ловко поймал ее и положил на стойку перед трактирщиком.

— Вина. Сиродиильского.

— Не держу с тех пор как Империя ушла из города, — учтиво поклонился норд. Арнье усмехнулся, заметив, что к его поясу вместо разделочного ножа был подвешен клинок незадачливого убийцы-орка.

— А если так? — и к первому септиму присоединился второй. Глаза старика жадно загорелись, но бретонец накрыл обе монетки ладонью.

— Уверена, что милый Клепп отыщет то, чего хочет столь великодушный господин, — промурлыкала шлюха, обвивая руками шею Арнье.

— Я тоже в этом уверен, девочка, — бретонец добыл третью монету и вручил ее девушке. — А это тебе в качестве задатка. Может, начнем, пока милый Клепп ищет доброе сиродиильское?

— Почему бы и нет?

Подмигнув трактирщику, Арнье повел девушку в комнату. Опустив за собой засов и оставшись наедине со шлюхой, он обхватил ее за талию, притянул к себе и поцеловал огненную прядь, выскользнувшую из ее замысловатой прически.

— Ты прекрасна.

— А ты еще далеко не все успел разглядеть, — девушка со смехом вырвалась из объятий бретонца, стянула через голову платье и осталась совершенно голой. Подобно эльфийкам она брила волосы на лобке, оставляя лишь узкую полоску. В проколотых сосках блестели кольца, а левое бедро украшала узорчатая татуировка.

— Да, так ты выглядишь гораздо соблазнительней, — оценил бретонец, подходя ближе. Шлюха опустилась перед ним на колени, распустила завязки на штанах и рывком сдернула их.

— Ты тоже ничего, — заметила она, лаская его член рукой.

— Готов поспорить, ты говоришь те же слова любому посетителю.

— И что с того? — засмеялась шлюха. — За это меня и любят. Ну, и не только за это.

Как оказалось, любить рыженькую было за что. В постели она вытворяла совершенно немыслимые вещи, от которых у благопристойных женщин определенно закраснелись бы щеки, и, похоже, сама получала удовольствие от соития, что среди шлюх было крайней редкостью. С ней Арнье на время забыл и о предстоящем походе к Рагнвальду, и о высшей нежити, и даже о двемерах. Мир сузился до размеров маленькой гостевой комнаты в 'Серебряной крови', а плотская любовь на краткий час стала для бретонца высшим смыслом существования.

— Ты прекрасна, — повторил Арнье, когда девушка, в последний раз достигнув высшей точки наслаждения, опустилась к нему на плечо и чмокнула его в щеку.

— И ты тоже ничего, — хитро улыбнулась шлюха. — Думала, с тобой будет скучно, но ошибалась.

— С чего это ты решила?

— Обычно убийцы по найму вроде тебя не могут расслабиться даже с женщиной. То ли груз совести давит, то ли постоянно опасаются за свою жизнь. Клепп рассказал, как ты расправился с верзилой Оньяром.

— Так вот оно что, — бретонец запустил пальцы в растрепавшиеся рыжие волосы. — Плохие тебе попадались ассасины, девочка моя. Хорошего убийцу никогда не мучит совесть, а людей они видят насквозь и всегда узнают, когда стоит опасаться любовника, а когда нет.

— Ты, разумеется, причисляешь себя к хорошим убийцам?

— Заказчики не жаловались.

— Как и мои, — захихикала девушка. — Никто еще не уходил недовольным.

— Я не удивлен. Ты, наверное, и мертвого разбудишь. А потом заездишь до повторной смерти.

— Приму это за комплимент.

— Это он и был, — заявил Арнье. — Между прочим, сколько с меня?

— Двадцать септимов, но мне обычно дают немножко сверх. Надо же поощрять таланты.

— Твоя правда, — бретонец встал с кровати и, отсчитав тридцать монет, завязал их в матерчатый мешочек и протянул девушке.

— Ты уже гонишь меня? — шлюха удивленно вскинула бровь.

— Не тебя, — вздохнул бретонец. — Образ. Вряд ли ты захочешь знать историю одного из сотен мужчин, платящих деньги за твое тело, так что будь любезна сходи к трактирщику и принеси мне вина, а потом оставь одного.

— Я готова тебя выслушать, — начала было девушка, но Арнье жестом остановил ее.

— Зачем люди посещают кладбища?

— Не знаю, — пожала плечами шлюха. — Я туда не хожу. Боюсь.

— А многие ходят. Кладбище — это такое место, где пробуждается память. Смотря на последнее пристанище того, кто навсегда покинул мир, люди вспоминают о нем, пытаются воскресить его в своем сердце. То же самое делаю и я.

— Не понимаю.

— Ты напоминаешь мне о той, которая никогда не будет рядом. У вас с ней один образ. Когда я сплю с рыжими женщинами, я словно оказываюсь на кладбище своих чувств. Воскрешаю в памяти ту, которую люблю. И от этого мне и больно, и сладко одновременно, — бретонец усмехнулся. — Вряд ли ты поймешь меня, впрочем.

— Я сожалею о твоей утрате, — тихо сказала девушка. — Но, сказать честно, меня еще никто не покупал как образ.

— Я буду первым и последним, — Арнье подал шлюхе платье. — Жду вино.

* * *

К тому моменту когда вернулась Ширашши, бретонец уже успел осушить три четверти бутыли скинградского белого. Впустив аргонианку в комнату, Арнье протянул ей кубок.

— Ты напилс-ся, — заметила Ширашши, опуская язык в вино.

— Как всегда.

— Рыженькие погубят тебя, — аргонианка подобрала с пола штаны и протянула их напарнику. — Вот, прикройс-ся. Не одного тебя с-смущает чужая нагота.

— Я не буду с тобой спать, Ширашши!

— Да кому ты нужен, — отмахнулась аргонианка. — С-сейчас-с ты довольно жалко с-смотриш-шься и не только между ног. С-сидиш-шь, заливаеш-шь горькую любовь вином, вс-споминаеш-шь не разбери чего. С-сколько лет ты не видел с-свою леди Иви?

— Шестой пойдет, — Арнье приложился к бутылке.

— Ш-шес-стой! Вдумайс-ся! Это уже не та рыжеволос-сая крас-савица, которая очаровала тебя. У нее наверняка появилис-сь дети, живот рас-сполнел, грудь обвис-сла.

— Я не вижу этого, Ширашши. Я люблю не нынешнюю или прошлую Иви, а образ, призрак. Если хочешь, зови это одержимостью. Кто-то не может жить без скуумы, кто-то пьет мед или вино, а я не мыслю себя без очередной рыжей девки с постоялого двора, которая хоть на час напомнит мне об Иви.

— Это извращ-щение, — аргонианка аккуратно вытянула из рук Арнье бутылку. — А ты пс-сих. Пос-спи и не забивай с-себе голову прош-шлым.

— Да, наверное, — тут же сдался бретонец. — Разбуди меня, когда будем собираться на Рагнвальд.

— На улице пурга. С-стоит отложить путеш-шес-ствие.

— Тем лучше. Тогда не буди.

Арнье лег на спину, заложив под голову руки, и почти моментально уснул. Ширашши накрыла его козьей шкурой, а потом скинула всю одежду, достала недочитанную книгу, вылила в кубок остатки вина и уселась на кровать рядом с бретонцем. В отличие от напарника, аргонианка умела ценить душевное спокойствие. Именно поэтому они и работали вместе. Увлеченность и горячность Арнье уравновешивалась выдержкой и невозмутимостью Ширашши.

— Иви, — сквозь сон пробубнил бретонец. Аргонианка вздохнула. Рыженькие определенно погубят глупца. По-другому и быть не может.

Часть 4. Маски / Смерть

Вокруг было белым-бело, и Арифели на мгновение почудилось, что она ослепла. Затем, окинув взглядом свое нагое тело и увидев Эпитафию, лежащую у ног, девушка поняла, что, вероятно, в игру вновь вступил И. Спас ли ее Рука Альмалексии или, напротив, отправил ее душу в заточение, в то время как ее безжизненное тело заносит снег? Данмерка нагнулась и подняла клинок.

— Смерть не всегда дарует избавление, Арифель Хлаалу, — сказал Инрел, появляясь из ниоткуда. Раны на его лице сочились черной гнилью. — Равно как и спасение не каждый раз означает продолжение земной миссии.

— Ты хочешь сказать, что я мертва?

— Я не могу знать этого, — И. развел руки в стороны. — Эпитафия выхватывает твою сущность из Нирна по моему зову. Насколько я знаю, ты потеряла сознание в снегах, перед этим искупавшись в ледяной речке. Не самое мудрое времяпрепровождение, так что, возможно, на сей раз мы не расстанемся с тобой.

— А если я выживу? — с надеждой спросила эльфийка.

— Тогда ты продолжишь выполнять поручение Боэтии. Выбора нет ни у меня, ни у тебя, — Рука отвернулся и замолчал. Арифель осторожно коснулась его плеча.

— Ты сказал, что смерть запрет мою душу здесь. Что я должна буду делать в этом случае?

— Боэтия решит. Связь с Эпитафией не позволит твоей сущности раствориться в Этериусе. Даэдрическая магия сильна и вряд ли выпустит тебя из Разделения. Возможно, принцесса посчитает тебя достойной узреть сердце ее владений, а может, ты, как и я, окажешься привязана к меньшим планам и ни разу за вечность не увидишь никого, кроме глупых смертных, позарившихся на красивый клинок, — И. горько усмехнулся. — Но вообще-то я считал, что для тебя существование в планах Боэтии не является мукой. Как-никак она твоя Госпожа.

— Мне просто страшно умирать, — созналась девушка.

— Ты не уникальна, — тихо ответил данмер. — Все боятся. И я тоже. Всю свою жизнь я плевал смерти в лицо, а вот принять ее достойно не смог...

* * *

Вопреки ожиданиям И., Великий Базар не пал до вечера. Данмеры сражались словно герои древних легенд — не щадя ни себя, ни противника. К концу дня под внешней стороной стены выросла настоящая гора трупов аргониан. Ошпаренные, простреленные, сброшенные с высоты и сокрушенные магией ящеры падали один за другим, а горстка эльфов наводила на превосходящие силы противника священный ужас. Эпитафия испила в тот день столько жизней, что И. не смог бы их сосчитать. И все же поражение было неминуемым. Уже в сумерках аргониане подвели к стенам осадные башни, а подоспевшие шаманы затянули тоскливые песни, наводя на защитников Морнхолда чары трусости.

И. осмотрел остатки своего маленького войска. В живых остался только один маг да полсотни мечников. Сопротивляться орде завоевателей в таком количестве могли бы разве что высшие ординаторы под предводительством самого Нереварина. Увы, легендарный герой оставил Морровинд, а стены древней столицы защищали теперь бывшие пекари и торговцы.

— Берите правую башню, — приказал Рука, указывая на освещенную мерцающими факелами осадную машину.

— А ты?

— Я займусь левой, — мрачно улыбнулся И. — В одиночку, как и подобает последнему истинному служителю леди Альмалексии.

Башня с тяжелым треском ударилась о стену твердыни, и ящеры волной хлынули с верхних ярусов осадной громадины. Издав боевой клич, И. ринулся им навстречу. За пять шагов он выкрикнул заклинание света, вызвав слепящий луч, ударивший прямо в середину аргонианского строя. Ошарашенные враги замешкались, а Рука на полном шагу врезался в них, яростно размахивая Эпитафией. Бритвенно-острое лезвие с легкостью перерубало кожаные доспехи ящеров; прорубаясь сквозь клин противников, И. орудовал клинком с такой скоростью, что потонул в кровавом мареве. Он казался непобедимым: доспехи, некогда зачарованные самой Альмалексией, отражали даже самые сильные удары аргониан.

Прорвавшись к осадной башне, И. запрыгнул на изящный зубец стены, выполненный в виде морской волны. Пробив кирасу, в спину ему вонзился тяжелый дрот. Рука пошатнулся, но удержался на ногах. Единым махом снеся голову дерзкому ящеру, И. перескочил на лестницу, опущенную с башни, а затем взобрался на самый верх колоссальной осадной машины. Поняв, что задумал данмер, аргониане обрушили на него целый град стрел и метательных копий. Истошно завопили шаманы, и магические доспехи затрещали от разрядов колдовских молний. Одно из копий попало в шлем; раздробленный эбонит вонзился в лицо И. Он упал на колени, дочитывая последние слова Пламени Азуры. Этому заклинанию учили каждого из Рук на случай возможного плена или бесчестия. Инрел знал, что в этот день пришел его черед призвать огненный гнев на головы врагов.

Вихрь ярко-красного пламени охватил осадную башню в единый миг. Не успевшие покинуть ее аргониане превратились в пепел, даже не поняв, что произошло. А данмер закрыл глаза и приготовился к смерти. Его сердце готово было разорваться от страха, а в мозгу мелькала лишь одна мысль: 'Только не сегодня! Только не сегодня!'

— Ты не обязан умирать, — холодный женский голос проник в сознание И. скользкой змеей. — Достойному воину всегда найдется место в Разделении.

— Кто ты? — Рука открыл глаза. Мир вокруг него замер. Языки Пламени Азуры, ящеры, занесшие оружие, и последние из оставшихся в живых защитников Морнхолда у второй осадной башни — все словно замерзло во времени.

— Я есть изменение, — прошелестел голос. — Интрига, обман, власть, ложь... И твоя последняя надежда не затеряться в забвении. Когда-то давно твое племя чтило меня превыше всех богов и даэдра вместе взятых, но Трое отняли мое влияние. Теперь Трибунала нет. Он оказался лишь временным явлением, как я и полагала. А ты еще можешь принести пользу, смертный. Не Морнхолду, который все равно падет, так мне. Взамен ты будешь жить вечно.

— Боэтия, — прошептал И.

— Инрел, — ответила принцесса даэдра. — Вверяешь ли ты свою судьбу в мои руки?

— Я не вижу иного пути.

— Ты делаешь верный выбор, — засмеялась Боэтия. — А теперь — проверка на доверие. Вонзи меч в свое сердце. Сделаешь — и ты мой.

Мир вокруг И. снова завертелся красным пламенем. Понимая, что осадная башня обваливается, Рука перехватил Эпитафию прямо за лезвие и приставил острие к груди. Один рывок — и клинок вошел в сердце данмера. В тот же момент башня рухнула, рассыпаясь углями и раскаленными железными ошметками. Огонь Азуры пожрал тело И. еще в падении; земли достигла лишь Эпитафия. Меч светился темным пламенем, а его рукоять навсегда осталось теплой от слияния магического огня и крови владельца.

* * *

— Естественно, Боэтия обманула меня, — вздохнул И. — Да, бессмертие я получил, но вместе с ним пришли скорбь, угрызения совести за предательство Альмалексии и скука. Я заперт в низшем плане, а единственные мои собеседники — сама принцесса да те, кто носит Эпитафию. Я сам выбрал для себя проклятие, Арифель Хлаалу.

— Эти раны на твоем лице — ты получил их во время последнего боя?

— Да. Боэтия не стала заживлять их, но я ношу их с гордостью. В отличии от этого, — Рука разорвал балахон, и Арифель увидела разверзшуюся дыру на его груди, как раз в том месте, где должно биться сердце. Из страшной раны торчали обломки вывернутых наизнанку ребер, синеватое легкое мертвенно пульсировало, заставляя изуродованную грудную клетку размеренно вздыматься. Почувствовав, что девушка не может сдержать отвращения, И. стыдливо запахнулся в порванное одеяние.

— Так вот что на самом деле питает Эпитафия, — данмерка отбросила оружие в сторону. — Она продлевает твои муки, твое псевдосуществование. Зачем? Скажи мне, зачем ты втянул меня в эту игру без начала и конца? Для чего ты целых двести лет заставлял носителей Эпитафии проливать кровь?

— Все очень просто, Арифель Хлаалу, — эльф неуловимым движением сблизился с Арифелью, приподнял двумя пальцами ее подбородок и взглянул ей прямо в глаза. — Я по-прежнему боюсь смерти. Пока я ощущаю себя, пока живу, хоть и в этом аду, я готов отправлять на бойню сотни и тысячи душ по велению Боэтии. А ты продолжишь убивать, в этом я не испытываю ни малейших сомнений.

— Продолжу? Это значит, что я...

— Жива, — кивнул И. — По такому случаю даже не буду задавать тебе три вопроса. Они подождут, в отличии от ледяных крыльев над подземным чертогом.

— Дракон, — девушка сжала кулаки. Раз она выжила, нужно обязательно найти способ поквитаться с гнусным крылатым убийцей.

— Вижу, ты близка к разгадке, — Рука улыбнулся. — Продолжай в том же духе, Арифель Хлаалу. И подними Эпитафию. Негоже отрекаться от этого славного меча. Поверь мне, он разрубит даже драконью чешую, буде такая необходимость появится.

Арифель отстранила руку И. и коснулась Эпитафии. В тот же миг белый свет низринулся в черную пропасть. Силуэт Руки Альмалексии растаял в кровавом тумане. Девушка открыла глаза. Вокруг было тепло. Приятно потрескивали дрова в камине, а запах чего-то острого приятно щекотал ноздри. Эльфийка чихнула.

— Смотри-ка, — донесся до нее мелодичный женский голос, — проснулась. Добро пожаловать в мир живых, серая.

4.1. Воскрешение

Со дня чудесного спасения Арифели прошло четыре недели. Переломный месяц зимы остался в прошлом, а до нападения Легиона на Маркарт оставалось совсем мало времени. Памятуя об этом, девушка постепенно возвращала утраченную за время болезни боевую форму. Каждый день она покидала затерянный посреди заснеженных пустошей домик и до изнеможения махала Эпитафией. Жертвами меча за это время стала пара отставших от стаи волков и пещерный медведь-шатун, сдуру сунувшийся в поисках пищи к человеческому жилью. По всей видимости, И. принял кровавые подношения с благодарностью: клинок словно лучше начал слушаться хозяйку. Сложные упражнения и приемы, раньше выглядевшие в исполнении Арифели нелепо, теперь казались ей сущим пустяком.

Лиин обычно наблюдала за упражнениями Арифели из дому, стоя у окна. Ведьма терпеть не могла снег и зиму, несмотря на то, что именно ледяные заклинания выходили у нее лучше всего. Лиин часто повторяла, что эльфийке очень повезло: в день ее побега колдунья все-таки пересилила свою нелюбовь к холоду и вышла посмотреть, что могло так заинтересовать в диких необитаемых пустошах огромного дракона. Замерзающую Арифель ведьма тащила на плечах добрую милю, после чего еще три дня выхаживала, не особо надеясь, что девушка вообще откроет глаза. К счастью, Лиин ошибалась. Молодость и энергия перебороли цепкие объятия смерти, и данмерка оклемалась.

Возвращение к жизни не было легким: добрую неделю она не могла говорить, отмороженные пальцы отказывались гнуться, и Арифели пришлось разминать их, сжимая моток шерстяной пряжи. Попытки встать на ноги напоминали неуклюжие потуги младенца, а от дерганых рефлексивных движений, сопровождавших каждый шаг, эльфийка избавилась только когда начала тренировки с оружием.

Все это время Лиин не отходила от данмерки ни на шаг. Она помогала Арифели сделать первые шаги и вновь взять в руки оружие, мазала травяными бальзамами царапины, полученные в схватке с медведем, и готовила целебные растворы. 'С тех пор как умер муж, — говорила ведьма, — заботиться мне было не о ком. Теперь появилась ты. Приятное разнообразие, серая. Я уж и забыла, каково это, когда кто-то живет с тобой рядом'. Говорила — и улыбалась, а ореховые глаза под причудливо изогнутыми бровями блестели озорцой. На вид Лиин было около тридцати пяти по человеческим меркам. Она происходила из коренного народа Предела, но идеалы Изгоев не принимала. Из Маркарта ведьма уехала, выйдя замуж за сурового охотника по имени Трюр. С ним Лиин познала счастье, пусть и недолгое. Четыре зимы они провели в одиноком домике, а как-то раз на пятую Трюр вернулся из ледяных степей с распоротым от бока до бока животом. Охотнику не посчастливилось повстречаться с заблудшим мамонтом, которые, как известно, отличаются непредсказуемостью. Один удар бивней косматого исполина отшвырнул Трюра в сторону, словно соломенную куклу. Кое-как поднявшись на ноги, охотник скрылся от разъяренного мамонта и дотащился до дома, где и умер вечером того же дня. Лиин осталась безутешной вдовой. Храня в памяти образ Трюра, она решила не покидать принадлежавший им дом. Так молодая ведьма стала отшельницей. Все необходимое для жизни она находила в окрестных степях, а магия помогала ей отбиваться от любопытствующих разбойников и диких зверей.

С Лиин Арифель чувствовала себя почти счастливой, так же как и с Оэрой. К обеим своим спасительницам она испытывала благодарность, смешанную с влечением. В отличие от воительницы из Рагнвальда, ведьма-отшельница не проявляла к женщинам любовного интереса, и данмерка взяла дело в свои руки. Истосковавшаяся по ласке Лиин сдалась быстро, а Арифель открыла для себя, что брать женщину почти так же приятно, как и отдаваться. Оэра определенно была хорошей учительницей: в постели ни Лиин, ни Арифель не испытывали неловкости, и каждая ночь дарила им только радость и новые открытия. Так продолжалось до последней недели зимы.

Первые требовательные лучи солнца нанесли по зиме решающий удар. Снег вокруг дома Лиин начал таять, пробудились первые певчие птицы и змеи. Воздух наполнился новыми звуками, а пустоши с возвышающимися в отдалении горами перестали казаться мрачными и зловещими. Весна стояла на пороге, но для Арифели это не было счастливой новостью. В одном из снов явился И., напомнивший девушке о ее миссии. Эльфийке предстояло все-таки добраться до Маркарта и сообщить ярлу о драконе и занесенным над Каменным городом кулаке войны.

— Я обязательно вернусь, Лиин, — повторяла Арифель всякий раз, когда ведьма просила не обрекать ее на повторное одиночество.

— А вдруг убьют тебя, серая? — неизменно отвечала Лиин.

— Никому не позволю себя убить!

— Так ты могла говорить месяц назад. Ты же едва с постели-то встала, — качала головой ведьма.

— Ты сомневаешься во мне? — смеялась данмерка. — Может, возьмешь меч и попробуешь нанести мне хотя бы удар?

— Я не воин, серая. В отличие от убийц из Рагнвальда, от которых ты бежала.

— Я же не собираюсь с ними драться.

— А они с тобой — собираются. Судя по твоим рассказам, они не обрадуются, если узнают, что ты пережила встречу с драконом.

— Пусть не радуются! — бойко парировала Арифель. — Нужно будет — перебью их всех.

— Глупая ты. Себя не жалеешь, так хоть меня пожалей. С тобой я словно новую жизнь начала, — устало говорила Лиин. И обиженно замолкала. Данмера понимала ее опасения, но кроме нее донести до Тонгвора весть о грядущем походе Айбара не мог никто. Эльфийка пообещала лишь, что не станет участвовать в битве, а сразу же вернется назад. Вернется, чтобы уже не покидать уютный домик Лиин. Второй причиной не сражаться на стороне Тонгвора была Оэра. Представляя, что жестокая судьба сведет их с северянкой на поле брани, девушка чувствовала предательские мурашки страха. Нет, она боялась не бойцовского мастерства Оэры, а укоризненного взгляда преданной любовницы, которой Арифель некогда поклялась в верности.

До расставания с Лиин оставалось два дня. Арифель до ломоты в суставах загоняла себя упражнениями, а ведьма любовалась ее отточенными плавными движениями, сидя на приступке у дома. Ночами они практически не спали; оторваться друг от друга в преддверии разлуки было просто немыслимо. Данмерка ощущала себя преступницей, крадущей чужое счастье; в ее душе сошлись в смертельной схватке чувство благодарности и страсть на одной стороне и верность Боэтии на противоположной. Порой девушке мерещилось, что татуировка, посвященная принцессе даэдра, жжет ее колдовским огнем, призывая как можно скорее завершить миссию, а рукоять Эпитафии казалась раскаленной. Госпожа требовала повиновения.

Впервые в жизни вера Арифели пошла вразрез с ее желаниями и мечтами. Боэтия, равно как и ее многочисленные братья и сестры, могла снизойти до помощи удачливому смертному, но плата за это порой была неподъемной. Цену Эпитафии требовалось отработать, и девушка не была уверена, что на разговоре с ярлом Маркарта ее злоключения закончатся. Как говорил И., Госпожа сама принимала решение касательно того или иного поклонника. Что если у нее появятся новые планы на темную эльфийку, на долю которой за последний год и так выпало столько испытаний? Стоят ли призрачные шансы на славу и могущество тихой счастливой жизни с Лиин? Арифель твердо решила поговорить об этом с Рукой Альмалексии, когда он призовет ее в следующий раз. Пока же раздумья следовало выбросить из головы. Впереди было путешествие в Маркарт.

4.2. Слова XII

Рядом с темнокожим стоит некрасивый человечек со странными глазами. Его присутствие навевает тревогу. В свое время я видел чародеев, способных одним словом свергать с тронов королей и уничтожать целые отряды, но ни одного из них не окружала странная аура смерти и безнадежности, от которой в страхе сжимается даже сердце дова.

— Весна близится, Эйсватиид, — темнокожий зовет меня по имени, но в его устах оно звучит косноязычно. Глубина имен-криков недоступна этому смертному. Я не смогу услышать его зов, как Паартурнакс услышал мой.

— Я не забыл о договоре, — зеваю, показывая мучителю свое безразличие. Пусть я буду убивать по его приказу, но ничто не заставит меня проникнуться к нему уважением.

— В этом нет сомнений, — улыбается темнокожий, — но мастер Карах хотел бы убедиться в этом лично.

— Как? — с презрением вопрошаю я. — Дова неподвластны чарам смертных магов. Нас может укротить лишь ту'ум.

— Нет необходимости, — колдун подходит ближе. Его глаза излучают чувство уверенности и силы. Он знает, что делает, и от этого мне становится только страшнее.

— Уговор, — рычу я темнокожему. — Помнишь мои условия? Ты не должен причинять мне вред!

— В бездну условия.

Я бросаюсь вперед, пытаясь схватить мага зубами, но он успевает выкрикнуть заклинание. Пробивая каменный пол и зажимая в тиски мою голову, из-под земли вырастают длинные белые кристаллы. Я выкрикиваю ту'ум, и Карах едва успевает увернуться от острой ледяной глыбы. Царапая когтями кристаллы и отчаянно дергая крыльями, я пытаюсь преодолеть коварную магию и вырваться на свободу. Тщетно. Колдун произносит еще несколько слов, и моя голова оказывается придавлена к полу. Карах подходит ближе.

— Удивительный экземпляр, — говорит маг, двумя руками растягивая мои веки. — Хороший мозг. Будет послушен. Послушнее чем раньше. Все испытания пройдены?

— Все, — скалится темнокожий. — Потенциал разрушения у Эйсватиида колоссален. В одиночку уничтожил форт Братьев Бури, выследил и утопил беглую данмерку. Проба сил прошла успешно.

— Славный проект. Но не оконченный. Пойдем дальше. Свяжем разум. Парализуем волю. Полное повиновение.

Карах достает тонкое лезвие даэдрической ковки. Я понимаю, что он собирается делать, но помешать ему уже не могу. Дова проиграл смертному в очередной раз — и теперь уже окончательно. Лезвие легко вскрывает толстую чешую на моем затылке, и я закрываю глаза, чтобы сосредоточиться на боли. Мы остались с ней наедине, и она — последнее, что я смогу ощутить в моем существовании...

4.3. Чистая работа

Предрассветный туман опустился на руины Рагнвальда, и Арнье прошептал заклинание кошачьего глаза. Сутки назад он отпустил Ширашши следить за группой следопытов, отправившихся куда-то вдоль по тракту, а сам остался следить за главными вратами древнего города. Разбойники явно затевали что-то крупное: и день, и ночь они шныряли близ портала, перенося плотно обмотанные тюки, нагружая ими телеги и расчищая тракт от изрядно подтаявшего снега.

Арнье позволил себе подползти чуть поближе. Скрючившись за камнями, он попытался подслушать, о чем беседуют бандиты, но отчаянно свистящий ветер — последний вздох умирающей зимы — заглушал все разговоры. Тогда бретонец достал из походной сумки свиток и вполголоса прочитал его. Камни под его ногами блеснули колдовским светом: заклинание пометки удалось. Теперь у Арнье был путь к отступлению. Обогнув груду камней, за которой прятался, он пополз вперед, прямо к руинам. Как и рассчитывал бретонец, разбойники не ожидали незваных гостей. Они даже не считали нужным глядеть по сторонам, и охотник за головами подобрался к тракту, отрезавшему Рагнвальд от каменистой пустоши, в которой он таился, ближе чем на триста футов. Отсюда он уже хорошо слышал слова бандитов. По большей части это была ругань: работать в темноте, да еще и на холоде, головорезы явно не желали, но кое-что полезное бретонец все же услышал.

— Утром отоспимся, Геллус, — говорил напарнику рослый бандит, одетый, как и все прочие, в меховой плащ с глубоким капюшоном. — Ляжем на телеги, нас и повезут. А к вечеру уж далеко будем.

— Скорее бы, — клацая зубами, отвечал его собеседник. — Все лучше бой, чем эта беготня да приготовления.

— Ты ж еще щенок, и в бою-то не был! Страшное то дело, кто хоть раз повидал, тот уж сражаться больше не лезет.

— Я, может, и щенок, а убил вдвое больше тебя!

— И не гордись этим, — отрезал ветеран. — Убийства только в древних сказаниях красивы, а в жизни грязь одна. Дерьмо и кровь, больше ничего.

— Тем не менее, ты здесь. Соскучился по крови и дерьму?

— Я сражаюсь за Империю, за идеалы. Ради них я готов взять в руки меч. Братья Бури, Миды — все они ослиной мочи не стоят. При Септимах мы не стали бы лебезить перед Талмором и позволять всяким северным выскочкам отгрызать от страны целые провинции! Вот за что я дерусь, чтобы этого не было больше. А ты лишь об убийствах и думаешь!

— Я разделяю твои идеалы, можешь не сомневаться, — обиженно пропыхтел молодой разбойник. — И сражаюсь за то же, что и все мы.

— Тогда подумай о том, что на стороне сегодняшнего противника — завтрашние граждане новой Империи. Поразмысли над этим, а потом реши, когда стоит заносить меч, а когда следует обратиться к милосердию.

Бандиты отправились назад ко вратам, но терять их из виду Арнье не желал. В его голове уже созрел план дальнейших действий, осталось только претворить его в жизнь. Кутаясь в свой плащ, по счастью очень похожий на облачения врагов, бретонец встал на ноги.

— Геллус, брат! — закричал Арнье, появляясь из тумана пред глаза удивленных головорезов.

— Что? — вздрогнул бандит. — Ты кто?

— Ты что, не помнишь меня? Я Лайн, я вчера в дозор выходил.

— Не припоминаю такого, — Геллус потянул из ножен меч. Полсотни его товарищей тоже схватились за оружие. — И потом, если ты только вчера отправился в обход, почему вернулся так быстро?

— Была засада, — начал объяснять бретонец. — Тонгвор выслал конные отряды к развилке на Маркарт. Я чудом спасся!

— Как конные отряды? — ветеран могучей рукой отстранил Геллуса и подбежал к Арнье. Окинул взглядом его плащ, затем уставился прямо в глаза. Бандит, казалось, смотрел сквозь кожу, прямо в душу бретонца, но охотник выдержал испытующий взор старого воина.

— Около сотни всадников. Командир велел мне бежать к капитану Айбару, все ему рассказать, вот я и здесь. А братья, наверное, уж погибли, — отчеканил Арнье, не отводя взгляда. Жестокое обветренное лицо ветерана смягчилось.

— Скверное дело, — прорычал бандит. — Но раз так, пошли.

В сопровождении Геллуса и его напарника бретонец миновал дозорных, замерших у главных врат с копьями наготове. Арнье как можно глубже надвинул на глаза капюшон и притворно дрожал, якобы после долгого пребывания на морозе, но его цепкий взгляд подмечал каждый боковой тоннель, каждый путь к отступлению и каждый укромный пустынный уголок. Собственно, безлюдное место ему сейчас и требовалось.

— Слушай, — Арнье похлопал Геллуса по плечу, — мне что-то совсем плохо. Блевать тянет.

— И что я должен, по-твоему, сделать? — с отвращением проговорил бандит.

— Вон, — бретонец кивнул в сторону полуобвалившегося хода, заросшего паутиной. — Я ненадолго.

— Ну, даэдра с тобой, — Геллус подхватил Арнье под руку и повел к заброшенному тоннелю. Ветеран направился следом. — Тоже мне, неженка!

Геллус умер первым. Зайдя подальше в проход, Арнье подсек его ударом ноги под колено, а затем вогнал в основание черепа тонкий четырехгранный стилет. Ветерана, не успевшего даже осознать, что случилось с напарником, бретонец втащил в темный тоннель, ударил головой о стену и повалил. Старый воин открыл рот, чтобы позвать на помощь, но острие стилета уперлось ему прямо в небо.

— В общем так, — прошептал охотник за головами. — Мы с тобой попали в щекотливую ситуацию. Убивать тебя не хочется, да ты того и не заслуживаешь. Расскажешь мне, как добраться до Айбара — будешь жить.

В ответ разбойник захрипел что-то угрожающее и попытался достать Арнье кулаком. Бретонец легко отвел удар левой рукой, а затем рывком вонзил стилет в мозг старика. Убедившись, что расправы над бандитами никто не видел, Арнье стащил с Геллуса плащ, под которым оказалась кожаная кираса с драконом Септимов. Бретонец надел на себя кирасу, поменял штаны, сапоги, накинул на голову капюшон и вернулся в обитаемые залы Рагнвальда. Первоначальный план провалился: бегать по руинам в поисках Айбара у Арнье не было ни времени, ни желания. Оставалось только одно: достать мятежного капитана во время похода. В том, что Айбар лично возглавит его, сомневаться не приходилось.

Бретонец присоединился к группе воинов в одинаковых доспехах, толпившейся у главных врат. Если покойный ветеран не ошибался, маленькая армия бандитов должна была выступать на рассвете. Следовательно, до встречи с Айбаром оставалось совсем мало времени. Арнье прислонился к стене и стал ждать. Вокруг царила затхлая атмосфера горечи расставания; немногочисленные женщины прощались с воинами, не скрывая чувств. Глядя на пухлую красотку, которая висла на шее худенького паренька с едва начавшей пробиваться бородой, бретонец едва сдержал едкую усмешку. Обрюхатил он ее что ли?

— Геллус! Никто не видел моего Геллуса? — голосила пожилая женщина в белом платье. Арнье причмокнул языком. Похоже, одна из матерей потеряла сына еще до битвы.

— Вроде в ночную должен был работать. А может, вперед отправился, дорогу разведывать, — крикнул какой-то разбойник.

— А говорили, что на разведчиков конники Тонгвора напали, — послышался другой голос. Арнье опустил голову, чтобы скрыть лицо. Вряд ли бандиты, с которыми он встретился близ врат, запомнили его, но осторожностью никогда не следовало пренебрегать.

— Точно! Геллус пошел капитану докладывать!

— Вы подождите здесь. Чай вернется скоро.

— Ой, спасибо, — заулыбалась женщина. — Побуду здесь, посторожу моего мальчика.

Дожидаться окончания истории с Геллусом Арнье не стал. В противоположном вратам конце зала показались всадники. Они неспешно двигались вдоль выстроившихся у стен воинов. В руке каждого из них красовалось черное знамя с имперским драконом. Возглавлял хоругвеносцев щеголеватого вида редгард с заплетенными в косы вислыми усами. Айбар удивительным образом походил на свое описание из бумаг Тонгвора Серебряной Крови. Ярл величал его манеры 'вульгарными и оскорбительными для всякого мужа', а привычки в одежде не иначе как 'мужеложцу лишь пристойными' — и ведь не ошибался. Серебряную кольчугу редгарда украшал золотой дракон с рубиновым глазом, плюмаж на шлеме составил бы конкуренцию гриве каджитского правителя, а зеленая попона его коня была расшита ярко-красными узорами.

Арнье выпростал из рукава метательный нож, его губы еле заметно шевелились, произнося заклинание возврата. Скакун Айбара поравнялся с бретонцем, и тогда тот отделился от стены и сделал шаг вперед.

— Капитан! — крикнул охотник за головами. — Ярл Тонгвор шлет вам привет!

Редгард вполоборота повернулся в седле — и метательный нож вонзился ему прямиком в горло. Айбар с тяжким грохотом свалился с коня, и в зале на мгновение повисла мертвая тишина. Затем последовал дружный крик сотен глоток, полный злобы и отчаяния, но дальнейшего развития событий Арнье уже не увидел: зал осветила магическая вспышка, а в следующую секунду бретонец уже стоял там, где оставил пометку. Туман еще не рассеялся, и охотник за головами побежал прочь от Рагнвальда. Полдела было сделано, причем сделано чисто и красиво.

* * *

Айбар вытащил клинок из раны и медленно поднялся на ноги. Ошарашенные легионеры взирали на него с немым ужасом, смешанным с восхищением и преклонением. Капитан усмехнулся и легко вскочил назад в седло. Кровь ручейком стекала по кольчуге, окрашивая дракона Септимов в алый.

— Вера, братья мои, — прохрипел Айбар, чувствуя, как воздух со свистом выходит из разорванного горла, — только вера принесет нам бессмертие. На Маркарт!

— На Маркарт! — стены Рагнвальда дрогнули от боевого клича Легиона. Капитан вновь улыбнулся. Пусть Тонгвор пребывает в уверенности, что избавился от него. Ярла ждет приятный сюрприз...

4.4. Скорбь

Арифель застыла на пороге дома, не в силах пошевелиться, и дело было даже не в семи стальных наконечниках стрел, хищными птицами нацелившимися на ее грудь, а во взгляде Оэры. В глазах воительницы тоска смешалась с гневом и болью, и эльфийка прекрасно понимала, какие чувства раздирали грудь северянки в этот момент.

— Значит, вот оно, твое 'прости', — Оэра кивнула в сторону Лиин, которая опасливо вжалась в стену за спиной Арифели.

— Оэра, я...

— Молчи, киска, — северянка выхватила меч и направила его острие в лицо неверной любовницы. — Я все понимаю, ты никогда не верила в идеалы Легиона, но оказаться по разные стороны крепостной стены — это одно, а личное предательство, измена — совсем другое. Вижу, спать с женщинами тебе понравилось. Что ж, хоть в чем-то я преуспела...

— Прости, — данмерка уставилась в пол.

— И еще одно ненужное извинение, — горько усмехнулась Оэра. — Слова уже ничего не решают, киска. Есть только мы с тобой и наши клинки.

— Я не буду рубиться с тобой.

— Тогда я отдам приказ превратить твою милую подружку в подушечку для иголок. Только вместо иголок будут стрелы, — в голосе северянки зазвучала холодная ярость. Она явно наслаждалась моментом, испытывая мучительное наслаждение от страха и неуверенности той, которую любила.

— Лиин здесь не при чем, — Арифель медленно вытащила Эпитафию. — Если я проиграю, сохрани ей жизнь.

— Даю слово, киска. А если выиграешь? Как ты думаешь, что будет в этом случае?

— Меня все равно убьют, — эльфийка соступила с порога и подошла к воительнице на расстояние трех вытянутых рук. Стрелки Оэры, образовав полукруг, опустили луки.

— К сожалению, да. Приказ капитана не подлежит сомнению. Но легионеры не в силах понять наши с тобой чувства, так что попробуем обойтись без их помощи. Сегодня одна из нас вонзит клинок в любящее сердце другой.

— Ты с ума сошла, Оэра, — Арифель сделал пару пробных взмахов мечом. — Просто прикажи убить меня, и наша история подойдет к концу.

— Нет, киска. Точку поставим мы сами, — северянка вытащила из сапога охотничий нож. — Право первого удара за тобой.

Данмерка прыгнула вперед. Эпитафия мелькнула в воздухе серым полумесяцем, и мечи соперниц сшиблись. Сила удара заставила Оэру сделать шаг назад, но отразив несколько первых выпадов Арифели, она сама перешла в наступление. Орудуя длинным клинком и принимая контрвыпады на нож, она теснила эльфийку назад к стене дома, где застыла в ужасе Лиин.

— С ней тебе хорошо? — осведомилась Оэра, нанося очередной удар.

— Ей недостает твоего опыта.

— Да что ты говоришь, киска! — воительница на ложном замахе заставила Арифель сделать шаг вбок, моментально рванулась вперед, и левый бок эльфийки обожгла резкая боль. Лезвие охотничьего ножа с легкостью пропороло куртку девушки, оставив глубокий порез под ребрами. Данмерка машинально отскочила назад, уворачиваясь от размашистого удара мечом, прижала к свежей ране руку. Струйки крови зазмеились по ее пальцам.

— Ты безумна, Оэра.

— Только если от любви, — прорычала северянка, бросаясь в новую атаку. Арифель перехватила Эпитафию двумя руками, не заметив, как попавшие на темный металл капельки ее крови моментально впитались в клинок. Теперь воительница старалась вымотать раненую противницу. Она обрушила на Арифель град могучих ударов, каждый из которых грозил выбить меч из рук. Частично парируя, частично уворачиваясь, данмерка двигалась по кругу, не давая прижать себя к стене. Она чувствовала, что кровь уже пропитала ее нижнюю рубаху и струилась по бедру, а вместе с ней уходили и ее силы. Оэра тоже не могла не понимать, что шансы соперницы таяли. Она усилила натиск, и пару раз острие ее меча проходило в опасной близости от груди Арифели.

— Что будешь делать потом? — тяжело дыша, прохрипела данмерка. — Пойдешь на Маркарт удовлетворять прихоти лжеимператора и Айбара?

— Это тебя не касается.

— Напрямую. Сможешь жить без меня? Чем будешь заполнять пустоту в душе? Убийствами? Хмельным? Скуумой?

— Ты издеваешься, киска! — со злобой и болью выкрикнула Оэра. Хитрость Арифели подействовала: слова оказались оружием посильнее любого клинка. Северянка по-звериному зарычала и кинулась в решающую атаку, напрочь позабыв о защите и горя единственным желанием убить свою любовь-противницу. Данмерка позволила ей приблизиться на длину клинка, увернулась от меча, припав на одно колено, и нанесла свой удар. Эпитафия рассекла окованный железными пластинами сапог, плоть и кости, и северянка упала на землю, выронив оружие и схватившись за отсеченную по середину голени ногу. Арифель подошла к ней, мыском откинула в сторону меч и приставила Эпитафию к сердцу воительницы.

— Тебе стоило приказать лучникам прикончить меня, — с грустью сказала данмерка.

— Это случится, киска. И тогда мы снова будем вместе, — Оэра вытянула руки, словно пытаясь обнять эльфийку.

— Все возможно, — по щеке Арифели поползла слеза. — Я бы этого очень хотела.

— Правда?

— Самая настоящая, — сквозь слезы улыбнулась данмерка, проклиная себя за то, что во второй раз говорит Оэре сладкую ложь вместо горькой правды.

— Тогда я умру счастливой, киска, — Оэра закрыла глаза. Арифель вонзила Эпитафию в ее сердце, упала на колени и поцеловала уже мертвую северянку в лоб и в губы.

— Покончим с этим, — до Арифели донесся голос одного из легионеров. Она подняла глаза. Тучный норд нарочито медленно налаживал тетиву и смотрел, ухмыляясь, прямо ей в лицо. 'Вот и конец', — подумала эльфийка, удивляясь, что совсем не испытывает страха. Умирать от холода или в когтях дракона было жутко, а теперь, стоя на коленях близ мертвой любовницы, девушка внезапно осознала, что бояться того, что ожидает за невидимой чертой, просто глупо. Убитая Оэра казалась Арифели прекрасной: она сохранила достоинство и умерла без ненависти и боязни. Что ж, темная эльфийка из рода Хлаалу должна встретить конец не менее достойно.

Легионер прищурил один глаз и задержал дыхание, целясь девушке точно под левую грудь. Но в тот момент, когда он уже был готов спустить тетиву, из его живота вдруг вырос стальной наконечник метательного дрота. Воин со стоном рухнул на землю, а за его спиной из воздуха появилась замотанная в черное аргонианка. Не издавая ни звука, неожиданная спасительница Арифели вонзила в грудь ближайшего стрелка меч. Легионер заорал от боли, и этот звук вывел данмерку из ступора. Она вскочила на ноги, и Эпитафия обагрилась кровью третьего противника. В двух дюймах от ее уха свистнула стрела; эльфийка резко развернулась и метнула в стрелка меч, угодив прямиком в горло. Оставшись безоружной, Арифель бросилась к дому, но это было уже излишним. Заговорила магия Лиин, и двое из оставшихся легионеров упали с ледяными стрелами в груди. Последнего метким броском метательной звезды добила аргонианка.

— Арифель Хлаалу, полагаю? — ящерка вытащила из трупа Эпитафию и подала ее данмерке рукоятью вперед.

— Она самая, — девушка сунула меч в ножны. — Откуда вы знаете меня?

— С-слухами Маркарт полнитс-ся, — прошипела аргонианка. — Мое имя Ш-шираш-ши, я пос-сланница ярла Тонгвора.

— В таком случае мы немедленно должны вернуться в Маркарт. У меня есть важное сообщение для ярла.

— Не проще ли передать его через нашу спасительницу? — с надеждой спросила подбежавшая Лиин. Рука ведьмы легла на нанесенную Оэрой рану, и по телу девушки разлился холодок целительного заклинания.

— Нет, — отрезала Арифель. — Это должна сделать я.

— С-сообщ-щение уже наверняка дос-стигло нужных ушей, — пожала плечами Ширашши. — Может, поделитес-сь с-секретом с-со мной?

— Вряд ли Тонгвор знает всю правду.

— О чем же он может не знать?

— О драконе, — ответила Арифель, отметив, что морду аргонианки исказила тень страха и недоверия. В Маркарте определенно еще не прослышали об Эйсватииде.

— Значит, дело хуже, чем предполагалос-сь, — изрекла после секундной паузы Ширашши. — Пойдем. Мы дос-ставим вас-с в Каменный город.

— Мы? — переспросила Лиин.

— Нас-с двое. И, кс-стати, вы тоже идете с-с нами. Туда, где потерпел неудачу один отряд разведчиков, вс-сегда приходит другой. Ваш-ша жизнь в опас-снос-сти.

— Она говорит дело, Лиин, — Арифель обняла ведьму за плечи. — Пойдем. Когда все закончится, мы вернемся сюда или останемся в Маркарте.

— Я не знаю, стоит ли мне...

— Стоит, — данмерка поцеловала Лиин в щеку. — Ради меня. Без тебя я просто сойду с ума, так же как Оэра обезумела от тоски по мне.

— Мне жаль, что так вышло, серая.

— Не говори об этом сейчас, ладно? У нас будет время, когда мы вернемся в Маркарт.

4.5. Битва у Камня Любовника

— Докладывай, генерал, — ярл Тонгвор вышел из своей походной палатки и протянул руку Гуннару, командиру Братьев Бури Предела.

— Донесения подтвердились, — громогласно объявил меднобородый норд с татуированным лицом. — Тати из Рагнвальда идут по тракту, совершенно не таясь и не скрывая целей. Они словно хотят, чтобы мы дали им бой.

— Они его получат, — Тонгвор пропустил генерала внутрь палатки, зашел следом за ним и указал на карту Предела, разложенную на столе. — Как считаешь, Гун, где лучше навязать им сражение?

— Считаю, что надо отвести войска назад в Маркарт и подпустить их ближе, — Брат Бури скрестил на груди руки. — Разбойники явно замышляют хитрость, и наша главная задача — не попасться в их ловушку. Галмар считает так же.

— А я нет, — жестко ответил ярл. — Мы не можем отсиживаться за стенами, пока бандиты грабят серебряные рудники. Вдоль тракта, по которому они передвигаются, сосредоточено двенадцать шахт. Двенадцать! Удар по горному делу поставит нас в очень трудное положение, не говоря уже о владельцах шахт, которые решат, что ярл не способен защитить их от разбойников. Мы не отступали перед Изгоями, которые многочисленнее и опасней, так почему же сейчас мы должны избегать боя?

— Судя по тому, что видели разведчики, новые враги куда более дисциплинированы. Их строй в точности повторяет шеренги легионеров Сиродиила. Я служил в Легионе, и знаю, что говорю. Тот, кто способен так вымуштровать разношерстных головорезов, может считаться гением военного дела.

— Даже гении не выигрывают битвы при соотношении сил пять к одному. Сколько солдат у противника?

— Двадцать сотен, — не колеблясь, ответил генерал.

— Две тысячи против десяти, — засмеялся Тонгвор. — Здесь не поможет ни выучка, ни талант главаря. Мы выступаем им навстречу, Гун. И я повторяю вопрос: где мы вступим в бой?

— В этом случае лучшего места, чем скалы близ Камня Любовника, не найти, — Гуннар ткнул пальцем в карту. — Там ущелье, в котором у них будет преимущество, переходит в равнину, и если мы атакуем их с двух сторон, победа придет быстрее всего.

* * *

Айбар размотал шарф и с самоедским наслаждением почесал грубо сшитые края раны. Вспышка боли миновала быстро, гораздо быстрее, чем в первый раз, но редгарду все равно было слегка не по себе. Карах предупреждал, что умирать неприятно и некомфортно, и теперь капитан в полной мере осознал, что имел в виду колдун. В любом случае плюсы бессмертия с лихвой окупали неудобства. Нежить? Айбар усмехнулся. Какая разница, что его сердце больше не бьется, а пышный парик скрывает испещренную магическими шрамами лысину и многократно взрезанный череп? Зато теперь ни один враг не сумеет отобрать его мечту, встать на пути к заветной цели. Империя Септимов... Ее новый расцвет уже близок, а честь возвести юного Пелагия на престол принадлежит ему, скромному морскому капитану.

— Айбар, — Император поравнялся с редгардом и поднял забрало шлема, — я требую объяснений по поводу инцидента в Рагнвальде.

— Не понимаю, о чем вы, повелитель.

— Тебя убили, — напомнил Пелагий Септим, — разве не так?

— Восемь и Один хранят меня ради вашей победы, мой Император, — склонил голову капитан. Конь Пелагия тревожно заржал, почуяв запах смерти.

— Возможно, ты прав, — с задумчивым видом произнес юноша. — Правда ведь, что боги охраняют законного наследника и его самых близких друзей, как это было с Мартином и Героем Кватча?

— Разумеется, ваше величество. Наш путь угоден Девятерым, и в милости своей Они будут оберегать каждого, кто стоит за правое дело.

— И даже Эйсватиида?

— Особенно Эйсватиида. Он — дитя Акатоша, наше священное оружие и драгоценный камень в вашей короне. Как Нафаалиларгус верно служил Тайберу Септиму, величайшему из ваших пращуров, карая его врагов, так и Эйсватиид станет карающим мечом новой Империи.

— Нафаалиларгус был убит, — состроил капризную гримасу Пелагий. — Я читал в анналах.

— Мы не допустим такой оплошности, ваше величество. Ваш дракон не потерпит неудачу, — елейно улыбнулся редгард.

— Я знаю, я знаю, — закивал юноша. — Мы покажем врагам силу Септимов!

— Разумеется. И очень скоро, мой повелитель.

— Капитан! — окликнул Айбара его первый адъютант, Орвлен. — Дозорные говорят, что за этими скалами расположились в боевом порядке люди Тонгвора. Видели знамена с бараньей головой и виндхельмских медведей.

— Правду говорят, что Ульфрик не забывает своих рабов, — зло ухмыльнулся редгард. — Но мы отправим в бездну и Братьев Бури. Вели войскам держать строй. Четыре колонны, одна за другой, двигаться вдоль скал.

— Будет битва? — с тревогой спросил Пелагий.

— Первая под вашим командованием. И первая для императорского дракона, — Айбар обернул шею шарфом. — Эй, Карах!

— Здесь. Всегда, — откликнулся чародей.

— Прикажи Эйсватииду нагнать на врагов страху, — велел капитан. — Средства не важны; нам нужна лишь их временная заминка, но если он сумеет навести в их рядах опустошение без лишнего риска — пусть действует.

— Услышал, — кивнул Карах, останавливая своего коня. Спрыгнув на землю, он закрыл глаза, прижал указательные пальцы к вискам и запел. Колдун читал заклинание, а мимо него стальными рядами проходили когорты нового Легиона. Окруженный солдатами, Карах казался безумцем, попавшим в базарный день на рынок и начавшим читать проповедь. Он раскачивался из стороны в сторону и тянул свой заунывный напев, а потом упал на колени и замер.

А открыв глаза, взглянул на землю с высоты орлиного полета. Где-то внизу, под облаками, двумя створками гигантской устрицы тянулись скалы, обрывавшиеся у просторной равнины, покрытой бело-серым снегом. Враги расположились у самого подножья скал, ощетинившись сплошным строем копий и секир в сторону ущелья. Толковый план, не учитывавший лишь одной важной детали. Дракона. Карах сложил крылья и нырнул вниз.

Мозг Эйсватиида, покорный теперь лишь колдуну, выцепил из глубин тысячелетий слова нужного ту'ума. Карах открыл пасть и впервые в своей жизни испытал эйфорию истинного могущества. Крик на древнем языке словно вырвался из крови, костей, самого существа крылатого охотника, и раскатом грома прорвал холодный воздух.

— Ven Mul Riik! — проревел дракон, рассекая облака и серой молнией пикируя на вражеских солдат. Клочья непроглядного черного тумана вырвались из его пасти, окутывая ряды воинов Тонгвора зловещим плащом. Снизу послышались крики испуганных бойцов, а еще через несколько ударов сердца раздался шум первых ударов стали о сталь. Легион вступил в бой.

* * *

Гуннар опомнился первым. Услышав лязг металла и крики умирающих, он понял, что дракон служил головорезам лишь отвлекающим маневром. Продираясь сквозь густой, практически осязаемый туман, генерал орал единственный приказ: держать строй. Врагов по-прежнему было впятеро меньше, и сдержать их натиск представлялось вполне реальным даже в тумане. Следуя вдоль сомкнувших ряды шеренг Братьев Бури, Гуннар ободряюще улыбался, одним своим видом вселяя в солдат уверенность. Звуки битвы тем временем сместились к его флангу. Вопль 'За Легион! За Септимов!' перекрывал боевые кличи маркартцев, и генерал понял, что воины Тонгвора дрогнули.

— Fus Ro Dah! — зарычал дракон, и земля дрогнула под тяжестью массивного тела. Ящер приземлился, и тут же послышался лязг страшных челюстей и крики ужаса и боли.

— Строй держать! — рявкнул Гуннар во всю мощь легких. — Братья Бури, держать строй!

Из тумана медленной поступью выплыл первый отряд противника, похожий на стального морского ежа, растопырившего иглы в разные стороны. Враги двигались единым слаженным организмом, и генерал в очередной раз подумал о том, что их командир — гений. Тем не менее, уважение к недругу сейчас не имело никакого значения. Кем бы ни был враг, его необходимо было уничтожить.

— Залп! — заорал Гуннар, и брошенные практически вслепую копья железным дождем обрушились на неприятеля. Завопили и запричитали раненые, а строй разбойников поредел, и генерал с секирой наперевес бросился в образовавшуюся брешь. Братья Бури последовали за ним. Гуннар сходу ворвался в самое сердце вражеской шеренги. Копья бандитов оказались бесполезны против секиры, которая с каждым взмахом находила новую жертву. Норд убил уже пятерых, семерых, восьмерых... Боевое построение врага распалось, и Братья Бури бросились преследовать обратившихся в бегство головорезов.

— Нет! Стоять! — отчаянный крик Гуннара потонул в шуме сражения, не возымев никакого эффекта. Шагах в ста от генерала громыхнул очередной ту'ум дракона, и поле боя окутала ледяная пелена. Мир вокруг генерала превратился в сплошное марево чернильно-темного тумана, перемешанного с голубоватым дымком колдовского холода.

— Ко мне! Братья Бури, ко мне!

Нет ответа. Смолкли даже звуки боя, а может, Гуннар просто не смог расслышать их из-за сгустившегося ледяного дыма. Синие струйки змейками поднялись по сапогам воина, опутали руки, сдавили тисками грудь. Генерал выронил секиру и упал на колени, чувствуя, что противиться магическому морозу у него уже нет сил. А затем где-то совсем рядом послышались глухие мерные удары, словно какой-то призрачный кузнец стучал молотом по наковальне. Сердце — догадался Гуннар — так могло биться огромное сердце.

— Lok Vah Koor, — произнес дракон, рассеивая туман. На секунду солнце ослепило Гуннара, но затем он смог разлепить веки и осмотреться. Все поле брани было покрыто мертвыми телами Братьев Бури и ополченцев Маркарта, замороженных, разорванных, пронзенных клинками и копьями разбойников. Близ ущелья стояли в идеальном боевом порядке две поредевших, но вполне боеспособных колонны рагнвальдских бандитов. А в пятидесяти шагах от генерала сидел, сложив крылья, громадный черно-серый дракон — главное оружие врага, о котором Братья Бури узнали слишком поздно.

Гуннар подобрал секиру и медленно пошел навстречу чудовищу. Ящер смотрел на него, слегка склонив голову и нервно подергивая, подобно рассерженному коту, кончиком хвоста.

— Не стоит, — сказал дракон, когда Гуннар сократил дистанцию до десяти шагов.

— Пропади, тварь, — выдохнул генерал, прыгая на ящера с занесенной секирой. Это были его последние слова. Дракон схватил его зубами прямо в воздухе, двумя резкими ударами о землю сломал шею и отбросил в сторону.

— Это победа, — сказал подошедший Айбар.

— Пока нет, — ящер смешно замотал головой. — Маркарт стоит. Должен пасть. Цель там.

— Теперь это вопрос времени. Через двое суток город падет.

— Надеюсь, — сказал Карах, закрывая глаза.

А открыв их, обнаружил, что лежит на земле. Чувство полета и могущество покинуло колдуна, но он встал и, превозмогая усталость, вскарабкался в седло. Его конь, почуяв возвращение хозяина, послушно потрусил вперед. Немертвое животное отлично понимало чародея без слов и понуканий.

4.6. Скальдовский вопрос

Возвращение в Маркарт прошло без лишних приключений, но к тому моменту, когда четверо спутников устроились за столом в 'Серебряной крови', каждый из них был вымотан настолько, что едва хватало сил пережевывать пищу. В самой таверне царило лихорадочное оживление. Завсегдатаи и новички вели разговоры на одну-единственную тему: войско ярла Тонгвора разбито при Камне Любовника, а сам правитель Маркарта вместе с небольшим отрядом конницы едва успел унести ноги. Из сплетен Арнье выцепил немногое. Город готовился к штурму. Солдаты, городская стража и ополченцы сновали по улицам, таская припасы, проверяя стены на предмет готовности к обороне и мастеря баррикады. На площади вывезли четыре сохранившихся двемерских баллисты, длинные цельнолитые стрелы которых с легкостью прошили бы чешую дракона. В гарнизоне оставалось не более трех тысяч воинов, а у врагов — около тысячи. И дракон, который один стоил целой армии.

— 'Будет каменный город под пятой нечестивого безумца, а льдистые крылья над подземными чертогами. Падет завеса, а единожды изгнанный протянет длань над миром, никогда не знавшим его', — процитировала Арифель, услышав, как пропойца Коснах в красках описывал трактирщику зверства дракона, которого и в глаза-то не видел. Старина Клепп деликатно ужасался в нужных местах, чем придававал Коснаху еще большее красноречие.

— О чем ты? — переспросил Арнье.

— Скальдовский вопрос, переданный мне Боэтией, — данмерка похлопала по рукояти Эпитафии. Ее спутники понимающе кивнули. — Есть среди вас скальды?

— С-среди нас-с нет, но можно с-спрос-сить с-старика, который поет здес-сь каждый вечер, — предложила Ширашши.

— Скальды — не главное, — бретонец приложил палец к губам, призывая аргонианку послушать. — Разгадки на всякие древние и мистические вопросы, как правило, сокрыты прямо в их текстах. Фель, не повторишь ли загадку?

— Не зови меня Фель, — огрызнулась эльфийка.

— Я слишком устал, чтобы выговаривать данмерские имена полностью, извини, — обезоруживающе улыбнулся Арнье.

— 'Будет каменный город под пятой нечестивого безумца, а льдистые крылья над подземными чертогами. Падет завеса, а единожды изгнанный протянет длань над миром, никогда не знавшим его'.

— Отлично, — охотник сощурил глаза. — Теперь разберем загадку на составные части. У нас есть семь неизвестных. Каменный город, нечестивый безумец, льдистые крылья, подземные чертоги, завеса, единожды изгнанный и мир, не знавший этого самого изгнанного. Кроме того, есть Боэтия, которая определенно точит зуб на наших друзей из Рагнвальда, поэтому догадки будем строить, принимая во внимание ее... как бы выразиться... мировоззрение. И, наконец, докапываемся до сути текста. Он выглядит как пророчество, соответственно, может сбыться, а может и нет. Наша задача — сделать так, чтобы не сбылось. Принцесса даэдра не зря передала тебе именно этот отрывок из Эдды, Фель. Большинство наших неизвестных ты знала практически с самого начала, только не догадывалась подставить их в текст пророчества.

— Я ничего не поняла, — честно призналась Арифель.

— Сейчас поймешь. Каменный город — Маркарт, это очевидно, — Арнье глотнул меда и продолжил. — Нечестивый безумец, по всей видимости, либо лжеимператор, либо черный маг, о котором рассказывала Фель. Я склоняюсь ко второму. Как там бишь его зовут?

— Карах.

— Запомнили. Поехали дальше. Льдистые крылья — это дракон, который, по всей видимости, обожает холод. Подземные чертоги... Здесь все сложнее.

— Почему? — Лиин развела руки в стороны. — Подземные чертоги — это тоже Маркарт.

— Не согласен, — покачал головой бретонец. — Пророчества не терпят многозначности, да и к тому же Маркарт — не подземный город. Жизнь здесь кипит, в основном, на поверхности. А подземные чертоги скрываются ниже.

— Подкаменная крепость, — догадалась Арифель.

— Еще ниже. Маркарт выстроен поверх города двемеров, носившего название Нчуанд-Зел. Вот они, наши подземные чертоги. Но в таком случае непонятно, как дракон должен туда проникнуть. Зачем он там нужен?

— Это может быть просто фигурой речи, — пожала плечами данмерка. — Вроде как дракон распростер крылья над древним городом.

— Вполне возможно, — Арнье вновь приложился к кружке, — хотя и маловероятно.

— Ты заговариваеш-шь-с-ся, — Ширашши укоризненно посмотрела на напарника.

— Да. Заговариваюсь. Прошу прощения, — усмехнулся бретонец. — На самом деле твоя версия, Фель, никуда не годится. Речь идет о конкретном месте, в котором должен очутиться дракон, иначе пророчеству грош цена. И это первое из неизвестных, которое мы не можем пока назвать. Предлагаю двигаться дальше. Завеса.

— Снова непонятно, — ввернула словцо Лиин.

— Тебе непонятно, — невозмутимо ответил Арнье, — а вот я готов побиться о заклад, что завеса — это грань между Нирном и Обливионом. Об этом свидетельствуют, во-первых, неприкрытый интерес Боэтии, во-вторых, мальчик, которого пытаются выдать за Септима, а в-третьих, атронахи из плоти, которых так талантливо создает нечестивый безумец Карах. Разрази меня гром, если дело не пахнет даэдрической магией.

— При чем здесь Септим?

— Это символично, — пояснил охотник. — Мартин Септим остановил вторжение даэдра, а весь императорский род являлся гарантией неприкосновенности Нирна. Если мальчик и вправду носитель крови Септимов, то я готов поверить в падение завесы миров, содеянное при его участии.

— А если нет? — уточнила Лиин.

— Тогда он просто приманка, за которой всякого рода доверчивые идиоты готовы идти в пекло. Знаете, как морковь, которую держат на веревке перед козлом. Пелагий — морковка, бандиты из Рагнвальда — козлы, а покойный Айбар — тот, кто этих самых козлов дразнит.

— Давай обойдемс-ся без козлов, — вклинилась аргонианка. — И тебе не меш-шало бы отс-ставить в с-сторону хмельной мед.

— Ладно, — Арнье не без сожаления отодвинул кружку. — На чем мы остановились?

— На единожды изгнанном, — напомнила Арифель.

— Это даэдра, — с уверенностью объявил бретонец. — Вопрос лишь в том, кто именно.

— Мехрун Дагон? Это же его изгоняли во время Кризиса Обливиона.

— Его изгоняли не только тогда, — пояснил Арнье, — поэтому Дагон не подходит. Загвоздка в том, что непонятно, откуда его изгоняли. Мне в голову приходит только Хирцин, проигравший Нереварину единственный бой под Кровавой Луной, но я не думаю, что его интересует вторжение. К тому же он не подходит под определение существа, которое этот мир еще не знал.

— То ес-сть, у нас-с еще два неизвес-стных? — Ширашши опустила язык в мед Арнье и довольно зажмурилась.

— Похоже на то. Давайте попробуем прочитать нашу загадку снова, но только без неизвестных. Получится вот что: 'Будет Маркарт под пятой Караха, а дракон расправит крылья над определенным местом Нчуанд-Зела. Падет завеса между Нирном и Обливионом, и некий даэдра, некогда изгнанный непонятно откуда и ни разу не посещавший Нирн, начнет вторжение'.

— Звучит глупо, — усмехнулась Арифель.

— Это только пока у нас нет представления касательно оставшихся неизвестных. Думаю, ключ к разгадке — Карах. Стоит понять, какому из принцев Обливиона он служит — и загадка будет разгадана.

— Но как мы это сделаем?

— Пока не знаю, но обязательно придумаю. К слову, пока я напрягаю мозг, вы можете побеседовать с бардом, — Арнье указал на старика, появившегося на пороге таверны.

Услышав скальдовский вопрос, старик на мгновение замер, словно в него ударила молния, затем отвел Арифель и Лиин в сторону и, убедившись, что его не услышат постояльцы, спросил:

— Зачем вам знать песни Аристельфа Сновидца?

— Это вопрос жизни и смерти, — не покривив душой, ответила данмерка. — Эта строчка напрямую связана с грядущим штурмом.

— Значит, вот оно что, — призадумался скальд. — Хорошо. Я дам ответ, но вряд ли он вам понравится.

— Мы и не надеялись.

— Аристельф Сновидец написал три песни. Сам он утверждал, что слова приходили к нему во снах, но в это мало кто верит. Песни нашептывались ему в ухо злыми духами, — певец боязливо огляделся, словно духи, о которых он говорил, хлебали эль за соседними столами.

— Даэдра? — уточнила Лиин.

— Одни боги то ведают. Странный он был, Аристельф, и жуткий. Барды старых лет, слагая хвалебные песни, его не упоминали, а в Эдду занесли только из уважения к традициям нордов. А песни его сочинителю под стать, страх один, да и только.

— И о чем же они?

— Все три об одном, о грядущем. Аристельф повествовал о видениях будущего, и в каждой из песен они одно ужасней другого. Предвидел он смерть последнего из Септимов, войну с эльфами и возвращение Альдуина. А те слова, которые вы мне сказали, из самой последней песни. Говорится в ней, что придет нечестивец из тех краев, куда вход лишь избранным есть, что выгнали его из родного мира, а спас его дух-изгнанник, покоя себе не находящий. И что безумец поклялся своему спасителю наш мир отвоевать, нашел он лазейку с темных троп межреальности и теперь среди нас ходит. И что ищет он способ хозяина призвать, а сделать это можно лишь когда Каменный город под его пятой окажется, а мертвый дракон воссядет над троном древних королей.

— Время настало, — Арифель почувствовала, как по спине побежали мурашки. — Безумец близко и дракон вместе с ним. Можно ли помешать пророчеству?

— Только смерть помешает планам нечестивца, ибо никто кроме него не знает о духе-скитальце, но Аристельф видел, что ни одному из смертных не суждено нанести ему смертельный удар.

— Значит ли это, что надежды нет?

— Надежда всегда есть, темная, — тихо ответил скальд. — Не ищи правды в одних лишь словах. Полагайся на верный клинок и смекалку, а там и видно будет.

* * *

Стоя на стене, Тонгвор смотрел, как две колонны разбойников медленно, но неотвратимо приближаются к городу. Над рядами воинов летал дракон, наводя на защитников Маркарта ужас.

— Они нападут завтра, — предположил единственный из оставшихся при ярле офицеров Братьев Бури.

— Они нападут, как только сочтут нужным. Выводи на стены часовых. Проверь, чтобы при баллистах всегда были люди. Наша главная цель — дракон, помни это, — Тонгвор скривился. — Три дня назад я проиграл ему. Больше этого не повторится.

— Как прикажете, мой ярл.

— Иди. Исполняй. И да помогут нам Восемь и Один.

4.7. Маски греха

— Нашел! — Арнье победно поднял над головой книгу в черном переплете. Всю ночь они с Арифелью и Лиин убили на поиски нужной информации в личной библиотеке придворного мага Колсельмо. Ширашши, заявив, что перед решающим боем предпочтет выспаться, мирно посапывала на каменной лавке.

— Что там? — ведьма подбежала к бретонцу, и тот продемонстрировал ей свою находку.

— Все сходится, — в возбуждении заговорил Арнье. — Изгнанный даэдра — Джиггалаг, принц порядка, которого в конце прошлой эры выдворил с Дрожащих Островов Шеогорат. Вместе с ним, разумеется, были изгнаны и все его приспешники. Один из них-то нам и нужен. Читай вслух.

— 'О явлениях даэдра с периферических планов', — прочла Лиин.

— Откуда? — Арифель неохотно отложила в сторону свою книгу.

— С периферических планов, — повторила ведьма. — Здесь говорится вот что: 'Обширную область неназванных планов составляют осколки мироздания, объединенные жрецами Джиггалага. Начав возникать около двухсот лет назад, не все они прошли проверку временем. Нестабильность неизменно приводила к коллапсу, а обездоленные маги, не имеющие возможности свободно странствовать в Обливионе, начали искать лазейки в Нирн. В настоящем исследовании мы осветим перспективы появления жрецов в нашей реальности, потенциальные угрозы и методы противодействия их колдовству'.

— Она вся так нудно написана? — поинтересовалась данмерка.

— По большей части, — хмыкнул бретонец. — Волшебники не умеют кратко излагать свои мысли, и это одна из причин, по которой я не стал заниматься магией. Ненавижу помногу читать. Это Ширашши у нас книжный червь.

— Да? Никогда бы не подумала.

— Читает все свободное время, но, правда, всякую чушь. Рыцарские романы или любовные повести, настолько приторные, что у меня от названий уже сводит челюсти. Только не говорите ей, что я вам об этом рассказал.

— Не скажем, если ты кратко изложишь содержание трактата о периферийных планах, — засмеялась Лиин.

— Ладно, ваша взяла. Как вы понимаете, появление в нашем мире жрецов могущественного даэдра, владеющих чуждой и неизвестной магией, ничем хорошим кончиться не может. Даже один-единственный жрец, хозяин Караха, может натворить множество бед. Не говоря уже о том, что в его силах подтянуть с нестабильных планов своих друзей.

— Нашествие магов? — Арифель погладила Эпитафию. — Думаю, эта проблема решится быстро, как, например, в случае с Орденом Червя.

— Не все так просто. Орден Червя задавили количеством. Боевые маги в Легионе старой Империи не были редкостью, — Арнье сокрушенно вздохнул. — Кроме того, Гильдии в те времена везло на талантливых и по-настоящему умелых архимагов. Жрецам же Джиггалага будут противостоять враждующие между собой осколки старой Гильдии да дилетанты вроде ученых из Винтерхолда. Стоит ли говорить, что их просто сомнут?

— Никогда не слышала, чтобы магов Коллегии называли дилетантами, — оскорбилась Лиин.

— А кто они, если даже не смогли предугадать Великий Обвал и предупредить жителей города? — Арнье презрительно скривил губы. — Некогда смертные волшебники возводили крепости в Обливионе и летали по воздуху подобно птицам, а теперь не могут даже предусмотреть приливную волну. Мусор. Ничтожества. Дилетанты. Даэдрические жрецы, имевшие дело с нитью мироздания, сотрут весь этот сброд в порошок, поэтому наша задача — не дать Караху даже шанса на призыв хозяина.

— И как нам это сделать? Скальд говорил, что нужно убить Караха.

— Это будет проблематично, как ты понимаешь, но ничего невозможного в этом мире нет. Однако прямое столкновение с сильным некромантом я бы оставил на крайний случай, — бретонец забарабанил пальцами по столу. — В трактате описывается теория так называемых масок греха; ее выдвинули маги старой Гильдии, как только открыли периферийные планы, населенные изгнанниками с Дрожащих Островов. Суть такова: как всякое существо, наделенное божественными силами, Джиггалаг подчиняется определенной системе ценностей, в которой предпочтительное, или благо, противопоставляется нежелательному, или греху. Ритуал призыва можно осквернить, тем самым прервав связь между мирами. Надеть, так сказать, маски греха.

— И что же это за маски?

— В нашем случае их три: Хаос, Непостоянство и Ложь. Джиггалаг — принц порядка, и его подданные привыкли к структуре и определенности. Каждый жрец — винтик сложного механизма, не имеющий права отступать от заданной цели. Они не умеют совершать необдуманных поступков и мыслить отлично от своих братьев и своего повелителя. Соответственно, для того чтобы противостоять Караху, мы должны призвать на помощь духа интриг и изменения, — Арнье уставился на данмерку. — Я имею в виду твою покровительницу, Фель. Боэтию.

— Но как? Госпожа не вмешивается в игру открыто, — девушка вынула из ножен меч. — Со мной она говорит через Эпитафию.

— Именно. Эпитафия и должна прервать ритуал, но раз уж мы решили, что Караха одолеть будет непросто, предлагаю направить твой меч против дракона.

— Ты с ума сошел?! — крикнула Арифель так громко, что Ширашши недовольно заворочалась и зашипела. — Ты когда-нибудь плавал в ледяной воде, ожидая, что когти этого крылатого монстра вот-вот сомкнутся на твоих ребрах? Нет?

— Нет. Зато меня дважды едва не искалечил двемерский центурион — хочешь, шрамы покажу? Еще как-то раз меня поймали орки, чьего главаря я должен был убить, и вырвали у меня половину волос на голове. По одному. Как я тогда не сошел с ума, сам не представляю. А еще один раз меня ужалил нетч, и я провалялся в бреду и лихорадке шесть суток. Нужно продолжать? Если у тебя дрожат поджилки — отдай Эпитафию мне, и я сам пойду убивать дракона, — Арнье хлопнул книгой и протянул руку. Данмерка впилась в него ненавидящим взглядом, и так они стояли друг напротив друга битых три минуты. Наконец эльфийка сдалась.

— Меча ты не получишь.

— Отлично. Получу ли я голову дракона? — холодно произнес бретонец.

— Не обещаю, — Арифель отвернулась и сжала рукоять Эпитафии, — но попытаюсь.

— Похвально. Только это еще не все, Фель. Тебе придется примерить на себя маски греха. В книге описан ритуал, с помощью которого маги Гильдии планировали остановить вторжение жрецов, буде таковое случится. Сегодня мы испробуем его на тебе, и, похоже, ты будешь первая, кто ему подвергнется.

— Я не позволю, — вмешалась Лиин. — Вдруг оно убьет Арифель?

— Это не исключено, — серьезно ответил бретонец. — Так что мое предложение в силе: я готов взять убийство Эйсватиида, или как его там, на себя.

— Забудь, — отрезала данмерка. — Эпитафию ты снимешь разве что с моего трупа.

— Оставь радикальные суждения при себе, Фель. Твой клинок мне не нужен, а мое предложение — всего лишь протянутая рука помощи уставшей и смертельно боящейся дракона женщине.

— Зря стараешься. Сегодня я пройду ритуал и выйду против чудовища сама.

* * *

Обнаженное тело Арифели Арнье вместе с Лиин покрыли черной краской, а затем бретонец собачьей кровью начертил на нем даэдрические руны. По рукам тянулись заклинания, взывающие к принцессе даэдра, бедра украсили сложные узоры сплетенных проклятий и порчи, а живот и груди — формула, связывавшая тело девушки с Разделением, планом Боэтии. Сложнее всего пришлось прорисовывать на лице плавные изгибы масок греха. Ложь перечеркивала рот эльфийки длинной поперечной полосой, Непостоянство тянулось от висков, сходясь на переносице, а волнистые линии Хаоса красными слезами стекали из уголков глаз. Когда Арнье закончил, Арифель взаправду стала походить на демона, вырвавшегося из бездны Обливиона. Черный клинок Эпитафии казался продолжением ее руки, а красные глаза, обрамленные замысловатыми узорами масок греха, горели подобно раскаленным углям. Она была страшна — и одновременно прекрасна.

— Что теперь? — спросила Лиин, когда бретонец налюбовался на творение своих рук и удовлетворенно кивнул.

— Теперь? Ничего. Я собираюсь успеть вздремнуть до того как начнется штурм. И вам того же советую, только не сотрите с Фели краску, если вдруг задумаете повозиться в потенциально последний раз.

— Ты просто сволочь, Арнье, — отозвалась данмерка.

— Похоже на то, — зевнул охотник. — Но без меня вы Маркарт не спасете. Разбуди меня, если я не услышу сигналы к атаке. Мне нужно будет еще прочитать над тобой последнее заклинание из книги.

Дождавшись, пока дыхание устроившегося на лавке Арнье выровняется, Арифель взяла книгу и еще раз внимательно перечитала раздел про маски греха. 'По прочтении последнего восславления Боэтии руны возымеют силу, — писал безымянный маг, — и с этого момента носитель масок становится проводником между Разделением и Нирном. Это означает, фактически, что сквозь тело смертного в мир поступает магическая энергия Обливиона, единственная сила, способная остановить такой же поток со стороны жрецов Джиггалага. Поскольку эксперименты на слугах и военнопленных провалились из-за отказа Боэтии отвечать на фальшивый призыв, точного результата правильного воспроизведения ритуала в случае реальной угрозы предугадать не представляется возможным. Среди потенциальных опасностей предполагаются безумие, даэдрическое проклятие и мгновенная смерть...'

— Сукин сын, — данмерка отбросила книгу в сторону. — Мог бы и предупредить о рисках.

— Мы все рискуем, серая, — задумчиво произнесла Лиин. — Завтра умрут многие, но я не хочу оказаться в их числе, не попрощавшись с тобой.

— Так иди ко мне, — улыбнулась эльфийка. Кровавые полосы масок греха сложились в зловещую гримасу.

— Уже иду, — прошептала Лиин, сбрасывая платье.

Часть 5. Воздаяние / Обман крови

В походном шатре вкусно пахло можжевеловыми дровами и жареным мясом. Карах сидел у огня, смотря сквозь широкое дымовое отверстие на белесые струйки, скользящие и растворяющиеся в ночном воздухе. Над шпилями Маркарта зависли в тревожном ожидании луны, чей холодный свет всегда успокаивал и направлял некроманта. Массер и Секунда были единственными друзьями колдуна, когда он только-только отыскал лазейку в Нирн; после сияющего безумными цветами ночного неба Дрожащих Островов и серой пустоты, окружающей одинокие островки мироздания в морях Обливиона, они казались Караху чем-то незыблемым и очень надежным.

* * *

Он родился сто шестьдесят четыре года назад в месте под названием Зазельм. Первая колыбель маленького Караха Дон аз-Нираасар была собрана из человеческих костей, а вместо сказки на ночь он слушал крики боли и утробный рык даэдрических порождений. Засыпая, мальчик теребил ручонками изрядно поглоданный псами детский череп и беззубо улыбался матери, которую с раннего детства привык видеть измученной, уставшей от постоянного страха и причуд хозяйки. Нанетта Дон не скрывала своей любви к сыну, даже несмотря на то, что рос он некрасивым, злым и замкнутым. Любая проказа забывалась и прощалась, едва Карах широко открывал свои удивительные сиреневые глаза — единственное свидетельство текущей в его жилах даэдрической крови. Мальчик напоминал Нанетте о единственном мужчине, с которым она была по-настоящему счастлива — Нираасаре, порождении зла, темном искусителе из дворцовой стражи Лорда Шеогората.

Первые эксперименты Карах провел в десять лет. Под строгим надзором хозяйки Релмины мальчик вскрыл черепную коробку своего ровесника, осмотрел мозг, вынул его, вставил на место. Затем распорол грудь и живот подопытного и изучил устройство внутренних органов. Черед некромантии настал чуть позднее, но именно темная наука привела юного мага в неописуемый восторг. Карах бегал по лаборатории, окруженный воскрешенными собаками и неуклюже сшитыми атронахами, приводя в ужас мать и забавляя Релмину. Старая эльфийка заприметила в мальчишке талант к черной магии, и к своим шестнадцати главным помощником во всех экспериментах ее стал именно Карах. Надобность в Нанетте отпала, а Релмина не привыкла кормить 'необязательных', как она выражалась, смертных.

Мать стала первым зомби, которому Карах сохранил разум. Сложнейшая операция восхитила Релмину, и молодой некромант получил в распоряжение отдельную лабораторию. Вместе с немертвой Нанеттой, которая не избавилась от слепого обожания к сыну даже под скальпелем на хирургическом столе, он погрузился в постижение самых тайных и опасных аспектов магии. В те дни он почти не спал: желание понять, разгадать, исследовать было гораздо сильнее естественных потребностей. Полудаэдрическая сущность Караха позволяла ему подолгу обходиться без еды и сна, но, с другой стороны, разжигала его плотские желания. Девственность он потерял с девушкой-нежитью, чей труп ему приволокла мать. Немертвая любовница оказалась послушной и по-своему очаровательной, а ментальная связь между некромантом и зомби добавляла в их совокупление пикантности. Карах мог и брать, и отдаваться одновременно, а со временем даже мысль о связи с живой женщиной начала вызывать у него недоумение. Зачем, если истинное наслаждение можно обрести лишь с той, чей разум полностью подконтролен тебе?

Зов даэдрической крови усилился, едва Караху стукнуло двадцать два. К тому времени он успел во многом превзойти Релмину, и старая колдунья отвела для опытов ученика все правое крыло зазельмского комплекса. Пытаясь преодолеть кризис, раздиравшего его существо надвое — между смертным и даэдра — некромант обратился к высшей магии Обливиона. Люди и эльфы на операционных столах сменились атронахами и дремора. На зов Караха откликались лорды Мертвых Земель и матроны паукообразных даэдра из пределов Мефалы, темные искусители и золотые святые стали частыми гостями Зазельма, но никто из порождений Обливиона не видел в маге-полукровке существо, равное себе. Осознание ущербности и неполноценности повлекло ожесточение, злобу и неприятие отцовской крови.

— Ты родилась в Нирне, не так ли? — как-то раз спросил Карах мать. Ответа он и вправду не помнил: к Нанетте некромант относился примерно так же, как к удобным перчаткам — надежной, хорошей, но заменяемой и уж тем более не любимой вещи.

— Так, — кивнула Нанетта. — А потом меня позвал Безумный Бог, и я пришла сюда.

— Если так, значит, должна быть тропка назад, — некромант поскреб подбородок.

— Портал в Пределе закрыт, — проговорила мать.

— Это я знаю и без тебя. Но население Островов изменчиво, значит, лазейки существуют.

— Тебе лучше знать, дитя мое. Только гневить Безумного Бога опасно. Он не любит, когда кто-то пытается повернуть установленный им порядок вспять. Порталы — это входы, а не выходы. Тобою движет обман крови: Нирн не нужен тебе, ибо ты порождение безумицы и даэдра.

— Заткнись, — махнул рукой Карах. Зомби застыла в безмолвии, а некромант погрузился в раздумья.

На следующий же после этого разговора день Карах выкинул ошметки препарированных даэдра, отпустил всех смертных подопытных и покинул Зазельм, оставив Нанетту Релмине. Долгих два года он скитался по Дрожащим Островам, пытаясь отыскать хоть малейшую зацепку, которая позволила бы вырваться из владений Шеогората. Неодолимая сила звала его в Нирн, куда тянулся след его человеческой крови. Беседуя с недавно прибывшими на Острова безумцами, находя в руинах забытых городов скрытые знаки и исследуя обелиски, служившие проводниками жрецам Джиггалага, Карах мало-помалу составлял формулу, которая должна была вырвать его из Обливиона.

Разумеется, она не сработала. Магическая система на Островах вращалась вокруг единственной реальной силы — воли Безумного Бога, и первая же попытка вырваться из-под его власти привела к трагедии. Открывшийся перед Карахом портал вел не в воды Обливиона, а в темницы нью-шеотского дворца. Пообщавшись с инквизиторами Шеогората, некромант ценой ухищрений и обещаний выторговал себе свободу и следующие двадцать лет верой и правдой служил при дворе Безумного Бога. Повелитель Островов, питавший к Релмине и ее экспериментам нездоровую слабость, сразу же проникся исследованиями ее лучшего ученика и оставил его при себе. Карах создавал для Шеогората причудливых немертвых гладиаторов, которые бились насмерть прямо в тронном зале, изучал кристаллы, оставшиеся после нашествия Джиггалага, и вел допросы замученных в казематах пленников с помощью некромантии. Все завершилось в один прекрасный день, когда Карах обнаружил связь кристаллов порядка с порталами. Пробужденное магом заклинание сломало границы между мирами и выкинуло его в серые пустоши Обливиона, блуждая по которым он и обнаружил хозяина.

— Я смертен и ты смертен, — любил повторять сухой высокомерный альтмер, чьего имени Карах не узнал и за сотню лет ученичества, — и в этом наше отличие от даэдра. Судьба дает им множество шансов, нам же — только один. Если ты загубил его — ты дурак, если использовал с умом — молодец. Я научу тебя, как распорядиться своей жизнью, Карах, сын Нираасара, а ты поможешь мне исполнить мою мечту.

— Хозяин, — вопрошал некромант, — в чем она, твоя мечта?

— Рано, — неизменно отвечал высокий эльф, а его желтые глаза под зубчатой тиарой жреца порядка сумрачно и алчно блестели.

Под руководством хозяина Карах обучился понимать самую суть мироздания. Из туманов Обливиона вырастали нестабильные планы, населенные причудливыми созданиями и становившиеся временными пристанищами жреца и его ученика. Когда очередное убежище рассыпалось, маги отправлялись на поиски нового, окруженные воскрешенными Карахом низшими даэдра. Порой на туманных тропах межмирья встречались такие же скитальцы, с которыми они заключали кратковременные союзы. Жрец и некромант искали новый дом.

— Повелитель оставил нас, — говорил альтмер, — но это не значит, что я предал его. Я следую его зову, и рано или поздно он отыщет для своих верных слуг подходящую реальность. Вот она, моя мечта.

— У меня другая, — качал головой Карах. С каждым годом он делался все менее разговорчивым, предпочитая держать мысли в себе, а вслух произносить только то, что действительно важно.

— Нирн, ты уже сообщал мне, — смеялся жрец. — Лорду Джиггалагу нет до него дела, а значит, нет и мне.

— Ты смертен. Время бежит.

— Не говори ерунды, — отмахивался высокий эльф, но с каждым новым разговором о Нирне в его словах становилось все меньше и меньше уверенности. Повелитель не отвечал на молитвы, а жрецы, сохранявшие принцу порядка верность, исчезали во тьме Обливиона один за другим. Время текло, а маги, чье долголетие многократно усиливалось чарами и незримым покровительством Джиггалага, все же оставались смертными и уязвимыми. Кто-то пал в бою с даэдра, кого-то забрала в безымянную одинокую могилу старость, и на исходе второго столетия, полного лишений и скитаний, хозяин Караха принял решение.

— Обман крови, Карах, тебе знакомо это явление?

— Всецело, — кивнул некромант.

— Оно не дает мне пройти сквозь завесу. Я не принадлежу Нирну, в отличие от тебя. Отпуская тебя, я хочу взять одно обещание... клятву, если это слово значит для тебя больше. Ты найдешь способ вызвать меня.

— Клянусь.

— Не тяни с этим, — приказал альтмер. — Я научил тебя гораздо большему, чем тебе суждено было бы постичь самостоятельно. Позволь мне осуществить мечту, Карах, и сделать хотя бы часть Нирна своим окончательным домом.

Некромант кивнул. Он знал, что слово, данное хозяину, ему придется сдержать.

* * *

— Мастер Карах, — полог шатра колыхнулся, и внутрь просунулась голова легионера.

— Штурм? — вздохнул некромант, отгоняя воспоминания прочь.

— Так точно! Капитан Айбар велел вам готовить дракона.

— Уже готов, — Карах нехотя поднялся на ноги, вышел из палатки и щелчком пальцев обратил ее в пепел. Больше она не понадобится. Следующую ночь Карах проведет в Подкаменной Крепости одесную хозяина, в мире, который он создаст лично и который будет принадлежать жрецам Джиггалага. Дома. Впервые за сто шестьдесят четыре года.

5.1. Крах надежд

— Ждать здесь! — приказал Арнье, покидая Подкаменную Крепость. — Дождемся, пока дракона собьют баллисты. Показываться на глаза врагам до срока нет смысла.

— Как скажешь, — Арифель с сожалением опустила Эпитафию острием вниз и села на камни рядом с Лиин. Громко хлопнули латунные врата, и две женщины остались одни в громадном зале маркартской твердыни. Снаружи доносились звуки страшной сечи. Судя по всему, стены не смогли задержать захватчиков. Данмерка вздрогнула, когда воздух огласил первый ту'ум Эйсватиида. Раз в игру вступил дракон, до самой важной схватки в ее жизни остались считанные минуты.

* * *

Выскочив на улицу, Арнье, махнув Ширашши рукой, бросился к ближайшей из двемерских баллист, установленной на широкой круглой крыше одной из бывших гномских казарм. Смертоносная машина нацелила в небо острое жало тяжеленной стрелы, а трое солдат в доспехах городской стражи застыли подле нее, явно не понимая, что им следует делать дальше.

— Двое — по обе стороны, будете вертеть, — крикнул бретонец. — Ширашши, следи за драконом.

— А я? — тихо спросил последний стражник.

— Ты будешь в оба глядеть за ходом сражения. Если враги начнут теснить нас, кричи.

— Будет сделано! — солдат хлопнул кулаком по груди.

— Умный мальчик, — усмехнулся Арнье. — А вы двое — разверните баллисту в сторону стены!

— Дракон! — крикнула Ширашши.

— Да знаю я, — бретонец присел на колено и, закрыв один глаз, приник щекой к холодному металлу орудия. Теперь стрела и два еле заметных выступа на изгибе лука находились на одной линии. Оставалось только захватить цель.

Из-за дальней сторожевой башни вынырнула крылатая тень. Игнорируя развернувшуюся у стен битву, дракон полетел прямиком к Подкаменной Крепости.

— Будут льдистые крылья над подземным чертогом, мать их, — заскрежетал зубами Арнье. Проклятый некромант обманул защитников города. И в самом деле, зачем рисковать, если можно навязать противнику бой, а самому преспокойно захватить престол и, вызвав из Обливиона жреца, довести дело до победы?

— Летит! — закричал один из стражников.

— Ты думаешь, я ослеп? — прорычал бретонец. — Разворот на восток и вверх до упора!

— Промажеш-шь! — гневно зашипела аргонианка.

— Кто у нас специалист по двемерам?

— Но не по драконам.

— И по ним тоже, — Арнье двумя руками схватился за пусковой рычаг.

Дракон описал вокруг города круг. В небо взмыли две гигантские стрелы, но цели не достигли. Солдаты при баллистах явно ели свой хлеб зря, — подумал бретонец. Сам он спешить не стал. Бессмысленно стрелять по летящей цели; нужно выждать, пока она снизится или зависнет в воздухе, или, что лучше всего, приземлится.

— Ну же, — прошептал Арнье, — мы не стреляем, мы не опасны, ты долетел до крепости. Садись же, садись...

* * *

Шум гигантских крыльев послышался совсем близко. Арифель вскочила на ноги и поцеловала Эпитафию. Сердце ее колотилось так сильно, что она едва слышала прощальные признания в любви из уст Лиин. В мире осталось только два звука: сердцебиение и мерные взмахи льдистых крыльев.

* * *

— Медленно наводим на дракона, — приказал Арнье. Ящер завис близ врат в Подкаменную Крепость, и только теперь бретонец заметил, что он бережно сжимает в когтях обеих лап по человеку. Карах оказался далеко не глуп и решил добраться до Скорбного Трона в полной безопасности. Не предусмотрел он только одного.

— Fus Ro Dah! — рявкнул Эйсватиид, единым криком выбивая металлические врата крепости. В тот же момент Арнье дернул за спусковой рычаг. Стрела со свистом и лязгом сорвалась с баллисты и серебристой молнией вонзилась в бок ящера, пробив крыло и глубоко войдя в плоть. Дракон дернулся и с громким ревом, полным ярости и удивления, завалился на ступени Подкаменной Крепости.

— Получи, сука, свое фус ро да! — победно выкрикнул бретонец. Ширашши хлопнула его по плечу, а двое стражников, вертевших баллисту, бросились обниматься, словно родные братья. К несчастью, радость их была недолгой: Эйсватиид поднялся и, неуклюже цепляясь крыльями за каменные ступени, пополз ко входу в крепость. Двое смертных, которых дракон принес в когтях, медленно пошли за ним.

— Нужно торопитьс-ся, — аргонианка обнажила клинок. — Арифель в опас-снос-сти!

* * *

Дракон протиснулся в Подкаменную Крепость, снеся часть стены, и пополз в сторону заброшенных тоннелей, которые вели в древний город Нчуанд-Зел. Карах ухмыльнулся: послушание ящера его определенно радовало. Что ж, пока Эйсватиид расправляет крылья над подземными чертогами, некроманту надлежало поставить пяту на Скорбный Трон, осуществить символический жест, который даст огромную власть. Обучаясь у хозяина, Карах постиг, что порой даже самые нелепые поступки способны произвести в магическом равновесии настоящий переворот. Мистики двемеров, шаманы Изгоев и нордские герои веками склоняли колени перед Скорбным Троном, и он впитывал их энергию, накапливая ее и храня для волшебника, который разгадает его тайну. Для Караха это было несложной загадкой.

— Охранять вход, — велел некромант.

— Здесь я отдаю приказы, — возмутился Айбар, который, похоже, еще не до конца пришел в себя после полета на драконе.

— Уже нет, — маг вытянул руку, и горящий взгляд редгарда потух. Глаза капитана покрылись черными жилками, а зрачки закатились; мертвец вытащил саблю и покорно встал у развороченных врат.

Оставив Айбара, Карах направился к конечной цели своего путешествия длиной в столетия. Скорбный Трон высился над колоссальной колонной залой древнего дворца, а статуи двемерских правителей и героев взирали на него с немым преклонением. Шаги некроманта гулко отдавались под сводами Подкаменной Крепости, и каждый шаг приближал его к победе.

Колдун не стал даже подниматься по ступеням, а просто развел руки в стороны и взлетел. Магия, которую смог почувствовать только он, переполняла его, волнами омывала его тело, пронизывала артерии и вены. Даже при дворе Шеогората некромант не обретал такого могущества; он почти видел завесу между мирами, которую предстояло сломать.

Опустившись на Скорбный Трон, маг двумя движениями руки окружил себя непроницаемой стеной кристаллов Джиггалага. До осуществления мечты хозяина оставалось только расправить льдистые крылья над Нчуанд-Зелом: осуществить вторую часть ритуала, связав со Скорбным Троном энергетические каналы двемеров. Карах закрыл глаза, и его сознание невидимой змеей скользнуло в череп Эйсватиида.

* * *

Арифель прижалась к колонне, чтобы дракон не заметил ее раньше времени. Рядом тяжело дышала Лиин, а в десятке шагов Эйсватиид громко шуршал чешуей о пол и высекал когтями искры из гладко отесанных камней. Ящер совершенно не обращал внимания ни на что, кроме полузасыпанной надвратной башни, которая вела на нижние ярусы Нчуанд-Зела. Он полз к ней с упорством пьяницы, уже не стоящего на ногах, но по-прежнему тянущегося к бутылке. Данмерка взяла Эпитафию обратным хватом. Если удастся добежать до морды чудовища быстрее, чем оно среагирует, — подумала Арифель, — возможно, удастся даже нанести удар.

— Пожелай мне удачи, — беззвучно произнесла девушка, обращаясь то ли к Лиин, то ли к Руке Инрелу. — Я иду на смерть.

* * *

Подбегая к Подкаменной Крепости, Арнье заметил, что разбойники оттеснили защитников города от стен, а бой переместился на улицы. На узких извилистых улочках Маркарта сражаться в плотном строю оказалось невозможно — монолитный строй захватчиков из Рагнвальда распался, и враги застыли друг напротив друга. Ни одна сторона не решалась навязать битву в неудобных для себя условиях: бандиты не хотели идти вверх по улицам, а защитники опасались рубиться на открытом пространстве у стен. Что ж, — решил бретонец, — так даже лучше.

Подкаменную Крепость было невозможно узнать. Свороченные врата зияли темным провалом, а внутри старинного дворца рядами тянулись уродливые белесые кристаллы. Они росли из пола и потолка, торчали из сломанных колонн и пробивались из стен, и от каждого из них буквально несло чуждой даэдрической магией. А в центре тронного зала стоял, держа на вытянутой руке саблю, капитан Айбар.

— Ты не сдох? — удивленно поднял бровь Арнье.

— Меня нельзя убить, глупец, — рассмеялся редгард, разматывая шарф. — Видишь, твоя рана на месте, но моей жизни она не угрожает.

— Нежить, — ощерилась Ширашши.

— Такой же экземпляр, как и покойный Кредд, — кивнул бретонец. — Не рискуй, напарница. Держим его на расстоянии.

— А мы? — из-за спины аргонианки вынырнули двое стражников.

— Поможете. Стараемся загнать его в угол.

Бретонец взмахнул рукой, и в Айбара полетел еще один метательный кинжал. Редгард отбил его в сторону и атаковал сам. Фехтовал капитан разбойников блестяще: его сабля мелькала молнией, отражая удары противников и находя каждую брешь в их защите. Окружить его не получалось: Айбар вертелся между четырьмя врагами, забегая им за спины и постоянно выискивая слабые места в их обороне. Не прошло и минуты, как на груди одного из стражей расцвело кровавое пятно; от смерти парня спасла лишь крепкая кольчуга, не позволившая сабле вонзиться достаточно глубоко.

— Я убью каждого из вас, — прорычал Айбар.

— Попробуй, — ответил Арнье, нанося очередной удар. Капитан ловко пропустил его над головой, а затем развернулся лицом к одному из стражей и широко расставил руки.

— Не бей! — заорала Ширашши, но солдат, обрадовавшись ошибке врага, по самую рукоять погрузил в его грудь меч.

— Дурак, — улыбнулся редгард. — Говорю же: меня нельзя убить!

Осознав свою ошибку, страж дернул меч на себя, но было уже поздно. Капитан одним ударом отсек несчастному голову, вырвал из груди клинок и ринулся на второго стража. Мечи Ширашши и Арнье вонзились ему в спину, но он даже не обратил на это внимание. Орудуя мечом и саблей, он выбил из рук солдата оружие, пинком опрокинул его на спину и крест-накрест разрубил грудь. Звенья разорванной кольчуги с мелодичным звоном посыпались на каменные плиты.

Айбар поставил ногу на грудь убитого и повернулся к охотникам за головами.

— Ваш черед, — проговорил капитан.

5.2. Боль

Айбар картинно взмахнул клинками и бросился в атаку. На этот раз он избрал своей целью Ширашши, но разделаться с ней так же просто, как со стражником, не получилось. Бретонец и аргонианка старались держать зомби на расстоянии, а каждый второй удар, направленный в сторону напарницы, Арнье отражал своим мечом. Впрочем, даже такая тактика не была достаточно действенной: охотники за головами устали, выпады редгарда же, напротив, стали точнее и вывереннее. Мертвые мышцы капитана работали все так же быстро, как и в начале поединка, а заметив, что противники выдохлись, он только усилил натиск.

— С правой стороны был проход в кузницу, — шепнул аргонианке Арнье. — По моей команде бежим туда. Здесь его не одолеть.

— Поняла, — кивнула Ширашши, отражая очередной хитрый выпад редгарда.

Бретонец ловким движением выхватил из рукава еще один метательный нож. Заметив это, капитан рассмеялся и открыл для удара грудь.

— Попробуй!

— Если ты разрешаешь, — хмыкнул бретонец. Он размахнулся и швырнул клинок, вложив в бросок всю свою силу. Лезвие вошло в ступню Айбара, пробило ее насквозь и застряло в широком зазоре между двумя плитами. Редгард, не ожидавший такого подвоха, оступился и упал на бок, еще сильнее распарывая ногу.

— Бегом! — крикнул бретонец. Подхватив Ширашши под локоть, он кинулся в проход, ведущий в кузницу. Сзади послышались грязные ругательства Айбара, который силился вырвать нож из раны.

— И что теперь? — аргонианка осмотрела кузницу. Вдоль дальней стены стояли плавильные печи с выведенными в потолок трубами. Некоторые из них еще не успели остыть; они чадили и источали жар, переплавляя серебро и двемерскую латунь. В углу стояли верстаки, наковальни и точильные камни, а возле них валялись инструменты. Центр комнаты занимал бассейн, наполненный прозрачной чистой водой.

— Бери кувалду, — Арнье указал на тяжелый молот на длинной ручке, прислоненный к одному из верстаков. — Бей только по коленям, ясно?

— Куда уж яс-снее, — Ширашши спрятала меч в ножны и не без труда подняла свое новое оружие. Бретонец тоже убрал клинок и взял в каждую руку по большому круглому щиту.

Айбар ворвался в кузницу подобно вихрю. Его левая ступня превратилась в кусок окровавленного мяса с вывороченными наружу костями, но скорость и подвижность капитана никуда не делись. Боли он, по всей видимости, уже не ощущал: немертвая природа начала вытеснять из смертного тела разум и чувства.

Арнье кинулся ему наперерез. Клинки редгарда с лязгом ударились о щиты, и бретонец заплясал вокруг противника, отражая все удары и заманивая Айбара ближе к печам. Поняв, что задумал напарник, Ширашши стала потихоньку обходить редгарда сзади, примеряясь к решающему удару.

— Чуть проворнее, — попросил Арнье. Один из ударов капитана Айбара все-таки достиг цели, и живот бретонца перечеркнул неглубокий, но болезненный порез.

— С-стараюс-сь, — аргонианка прыжком сократила дистанцию и, размахнувшись, что есть силы двинула редгарда по ногам.

Тяжелый молот сокрушил коленные чашечки Айбара, обе ноги с тошнотворным хрустом сломались, и зомби рухнул на пол. Арнье наступил ему на кисть правой руки и отбросил в сторону выпавшую саблю, затем ударил поверженного врага щитом в лицо, высаживая ему зубы и ломая нос, и, наконец, пинком выбил из левой руки меч убитого стражника. Айбар зарычал и задергался, пытаясь дотянуться до бретонца голыми руками, но тщетно. Охотник сбросил щиты на пол, схватил редгарда за ворот его роскошного кафтана, поднял и ударил головой о плавильную печь. Затем еще раз и еще.

— Убью! — по-волчьи взвыл Айбар.

— Уже вряд ли, мразь, — прорычал Арнье, бросая врага на колени и засовывая его голову прямо в печь, в расплавленное серебро. Бретонец держал капитана, пока тот не прекратил дергаться. Отпустив Айбара, охотник сделал шаг в сторону и подул на обожженные пальцы, а тело редгарда с лязгом ударилось о камни. Голова зомби превратилась в металлическую маску; раскаленное серебро застывало на глазах, приваривая затылок Айбара к полу и превращая в сплошную горячую массу содержимое его черепа. Ширашши с отвращением отвернулась.

— С-страш-шный конец.

— Он заслуживал его больше, чем кто бы то ни было. Ну, помимо отца Иви.

— Не начинай, прош-шу тебя, — вздохнула аргонианка, отбрасывая в сторону кувалду. А в следующий момент Арнье заключил ее в объятия и, приподняв, закружил в воздухе.

— Мы справились! — во всю глотку заорал бретонец.

— Пос-ставь, пос-ставь, — начала отбиваться Ширашши. — Ещ-ще не вс-се кончено!

— Дракон, — посерьезнел Арнье, опуская напарницу на пол. — И Арифель на другой чаше весов.

— Может, пос-спеш-шим на помощ-щь?

— Это бесполезно. Маски греха служат лишь одному хозяину. Нам остается только ждать. И надеяться.

* * *

— Здравствуй, Арифель, — сказал дракон, поворачивая голову. Девушка замерла с занесенной Эпитафией в руке.

— Карах? — сначала она решила, что сходит с ума, но ошибки быть не могло. Вместо янтарно-желтых глаз Эйсватиида на нее смотрели сиреневые караховы.

— Ментальная связь, — пояснил некромант. — Не успел научить. Ты сбежала.

— И, видимо, сбежала не зря.

— Верно. Но бесполезно. Убью теперь, — равнодушно произнес дракон.

Вместо ответа данмерка нырнула под шею Эйсватиида, нанося первый удар. Лезвие с легкостью разрезало толстую чешую, и ящер вскинулся на дыбы, зарычав от боли. Взмах крыла снес Арифель с ног и отбросил в сторону, но девушка, приземлившись на ноги, упруго перекатилась и ушла от хлесткого удара хвостом, который грозил расплющить ее. Дракон развернулся, раскрывая пасть.

— Iiz Slen Nus! — волна ледяного воздуха прошла в десятке дюймов от Арифели, заморозив каменную колонну, которая тут же начала крошиться. Спасаясь от падающих камней, девушка бросилась на пол, и это стало ее главной ошибкой. Одним быстрым движением дракон сгреб ее крылом и прижал к полу. Эльфийка наудачу пырнула ящера Эпитафией, и его хватка ослабла. Арифель вырвалась и вскочила на ноги, но Эйсватиид не дал ей сделать и шага.

Словно завороженная, данмерка смотрела, как из пасти дракона вырывается новый магический крик. Она инстинктивно вытянула руки, заслоняясь от ледяной волны Эпитафией, а затем холодное пламя объяло ее обнаженное тело. Последовавшая боль превышала все границы понимания: с девушки словно содрали кожу и плоть, заморозили кости и вырвали душу. Ту'ум резал тысячами острейших бритв, уничтожая ту, что некогда звалась Арифелью Хлаалу.

А затем все прекратилось.

Данмерка открыла глаза и с удивлением обнаружила, что все еще жива. Опустив взгляд, она увидела, что нарисованные на ее теле метки светятся рубиново-красным огнем, и точно такие же символы покрывают клинок Эпитафии. Пол, на котором стояла Арифель, покрылся толстой коркой льда, а воздух потрескивал от холода. Как же ей удалось спастись?

Девушка подняла голову и взглянула прямо в глаза Караху-Эйсватииду. Дракон выглядел растерянным и напуганным, и Арифель сделала шаг вперед, занося меч. Ящер замотал головой, словно сбрасывая наваждение, а затем, рванувшись данмерке навстречу, схватил ее клыками поперек туловища. Арифель закричала от боли, хлынувшая кровь погасила свечение масок греха, но остановить решающий удар Карах был уже не в состоянии. Эльфийка по самую рукоять погрузила Эпитафию в глаз чудовища. Смертельно раненый дракон отбросил девушку в сторону и вытянулся на полу, беспомощно царапая камень когтями и силясь подняться вновь. Арифель слушала, как биение гигантского сердца становится все реже и реже, пока, наконец, Эйсватиид не обрел окончательный покой.

— Серая! Арифель! — Лиин подбежала к умирающей эльфийке и бросилась перед ней на колени, покрывая лицо и руки поцелуями. — Не умирай, прошу тебя!

— Эпитафия! — прохрипела данмерка. — Дай мне Эпитафию.

— Конечно, — ведьма вскочила на ноги и, вырвав из черепа дракона меч, бережно вложила его в ладонь Арифели. — Вот она, с тобой. И я с тобой. Ты просто умница, ты сама не представляешь, какой ты герой.

— От судьбы... — девушка выплюнула сгусток крови и глухо закашлялась. — От судьбы не уйти, милая. Все кончилось так, как должно было. Победы нет, все проиграли... И я, и Карах...

— Все не так! Ты победила, — начала было Лиин, но глаза Арифели закатились.

— Поздно, — губы эльфийки шевельнулись в последний раз, на лице ее застыла странная улыбка, которую зловеще оттеняла маска Лжи.

— Прошу, не умирай, не оставляй меня. Только не оставляй меня одну, — ведьма заплакала. — Только не оставляй.

Но ответа не было.

5.3. Откровения Арифели Хлаалу. Часть III

От Высокой Капеллы не осталось и следа. Арифель стояла посередине огромной серой пустыни, ее босые ступни утопали в горячем пепле. То там, то здесь из праха торчали, словно ребра гигантских зверей, остовы древних зданий, засохшие деревья и статуи давно забытых героев. Эпитафия согревала ладонь приятным теплом, и девушка поняла, что настало время для последней встречи с И.

— Инрел! Здесь ли ты?

— Разумеется, — внезапный порыв ветра взметнул в воздух пепел, из которого выросла фигура Руки Альмалексии. Данмер поклонился Арифели и, взяв ее левую руку, прикоснулся к ней губами.

— Теперь уже точно все, — печально усмехнулась эльфийка. — Мое везение исчерпано.

— Напротив, — возразил И. — Все только начинается, по крайней мере, здесь. Разреши тебя кое-кому представить.

— Госпожа? — испугалась Арифель.

— Нет, конечно. Теперь Боэтии на тебя плевать, не льсти себе, — Рука засмеялся. — Дракон повержен, а душа колдуна, находившаяся в его теле, отправлена в Обливион. Чего еще можно желать от тебя? Ты израсходованный материал, Арифель Хлаалу, сломанная игрушка, которой проще найти замену, чем починить.

— Это ложь! Госпожа не могла оставить меня!

— Да неужто? Она принцесса даэдра, и ее помыслы нельзя разгадать, но одно я могу сказать точно: твоя судьба ей уже не интересна.

— Она спасла меня от крика дракона! — Арифель едва сдерживала гнев и слезы. Поверить в то, что Боэтия оставила ее, было еще больнее, чем умирать от клыков Эйсватиида.

— Я спас, — И. обнял данмерку, которую колотила мелкая дрожь, за плечи. Девушка безотчетно прижалась к его груди и зарылась лицом в мягкие одеяния Руки Альмалексии. — А еще твоя подруга Оэра, чью кровь на клинке Эпитафии ты смешала со своей.

— Оэра? Она здесь?

— Представь себе, киска, — северянка материализовалась из воздуха, и Арифель, оставив Инрела, кинулась к ней. Больше минуты они просто стояли, обнявшись, не в силах произнести ни слова. Только теперь данмерка поняла, как много значила для нее воительница.

— Вопросы о твоей крови и крови любимого человека были не случайны, — прервал молчание И. — Когда носитель меча жертвует ее мне, это многократно усиливает меня. Ты совершила то, что за двести лет не делал никто другой — соединила крови. А еще — вселила душу своей женщины в клинок.

— Но я считала, что не люблю Оэру, — Арифель отстранилась от любовницы.

— Всем свойственно ошибаться, — на лице северянки заиграла ее неизменная полуусмешка. — Иногда истинную любовь невозможно осмыслить. Ее можно только принять. Скажи мне: что ты почувствовала, когда увидела меня?

— Я... Как будто зарубцевалась рваная рана в моей груди, — искренне ответила эльфийка. — Я носила бремя твоего убийства и утешалась ласками Лиин, не понимая, чего хочу на самом деле. Прости меня, Оэра.

— И ты прости меня за тот нелепый, ненужный поединок. Я даже не осознавала, что творю.

— Мне не за что извинять тебя, любовь моя, — Арифель вновь приникла к Оэре. — Теперь мы вместе.

— Не совсем, — Рука Альмалексии щелкнул пальцами, создавая мираж. Данмерка увидела свое изувеченное тело, лежащее на широком каменном столе. Рядом стояли горько рыдающая Лиин, неожиданно серьезный и печальный Арнье Айморе, Ширашши, Тонгвор Серебряная Кровь и несколько стражников.

— Зачем ты показываешь мне это?

— Хочешь вернуться? — предложил И. — Сила, дарованная слиянием кровей, еще не исчерпана, и в моей власти вернуть твое тело к жизни.

— Я не могу оставить Оэру, — твердо сказала Арифель.

— А очаровательная ведьмочка, которая так трогательно оплакивает тебя? Ее ты оставить сможешь? Настало время для трех вопросов, ты не находишь?

— Прошу тебя, только не сейчас.

— Почему же? Ты все еще формально являешься хозяйкой Эпитафии, а наш уговор никуда не исчез, — И. рассыпался темным прахом, а мгновением позже его голос загремел из ниоткуда с удвоенной силой. — Ты должна отвечать со всей откровенностью, помнишь?

— А если я откажусь? Мне уже нет смысла возвращаться в Нирн, моя душа, как ты и предсказывал, привязана к Эпитафии.

— Это не значит, что она останется здесь. Смотри, — прах фонтаном взметнулся вокруг Оэры; на мгновение Арифель потеряла ее из виду, а когда серая пыль развеялась, эльфийка с ужасом обнаружила, что северянка находится в клетке из блестящих стальных клинков.

— Отпусти ее сейчас же! — закричала данмерка.

— Три вопроса, Арифель Хлаалу, только три вопроса.

— Начинай, — девушка подошла к клетке и протянула Оэре руку. Воительница заключила ее кисть в свои ладони.

— Будь мудрой, киска.

— Уж постараюсь. Ну же, Инрел, я жду!

— Первый вопрос остается все тем же, — Рука в кроваво-красной вспышке возник подле клетки и, создав из воздуха точное подобие Скорбного Трона, уселся на него. — Сделай выбор: Оэра или Лиин. Смерть или жизнь. Вечное проклятье или возможность тихо окончить дни и раствориться в Этериусе.

— Я уже все сказала. Моя любовь сейчас рядом со мной. Я не имею права предать ее во второй раз. Пусть Лиин считает меня мертвой: так будет лучше для всех.

— Ты жестока, — с долей удивления произнес И. — И к себе, и к другим. Ответ принят, хотя я не уверен, что он мудр. Второй вопрос: Оэра или Эпитафия? Расстанешься ли ты со своим мечом и предашь ли ради любви саму Боэтию?

— Да, — кивнула данмерка, почувствовав, как в момент ответа судорожно сжались пальцы любимой.

— Мой меч, — эльф протянул руку. Арифель кинула ему Эпитафию, и Инрел ловко поймал ее.

— Третий вопрос — и покончим с этим.

— Он еще проще: Оэра или твое имя? Отдашь ли ты свое тело в Нирне и станешь ли новым хранителем Эпитафии в этом плане?

— Ты собираешься забрать мою плоть? Кто ты такой, чтобы распоряжаться мной, шантажировать меня моими же чувствами и тем, что не принадлежало и не принадлежит тебе?! — эльфийка сорвалась с места, схватила Руку за грудки, стащила его с трона и прижала к земле. И. совершенно не сопротивлялся, скалясь в своей жуткой улыбке.

— Ты не права, — промолвил И. — Оэра не твоя. Ты убила ее, а я втащил сюда и дал вам возможность встретиться. Тебя я тоже неоднократно спасал: предупредил о кознях некроманта, защитил от ту'ума Эйсватиида. Вы обе обязаны мне, разве не так?

— Я не чувствую обязательств перед тобой.

— Значит, твой ответ 'нет'? — вздохнул Инрел.

— Нет. Ты не получишь мое тело, а я не стану рабыней, заточенной в твоем клинке.

— Ты и так почти что моя рабыня! — зашелся в смехе данмер. — Ты кормила меня душами и укрепляла мою мощь. Представляешь ли ты, какими силами я владею?

Одним ударом И. смел с себя эльфийку; Арифель покатилась по пеплу, сбивая локти и колени и марая серым линии масок греха. Данмер взлетел в воздух и завис, широко расставив руки. А из праха за его спиной выросли тени, среди которых данмерка увидела и Новора, и безымянных легионеров, напавших на нее вместе с Оэрой, и вовсе незнакомых ей людей и эльфов, убитых, видимо, еще предыдущими хозяевами Эпитафии. Над душами смертных расправил крылья дракон Эйсватиид. Его глаза вновь горели желтым, но ни разума, ни злости, ни первобытного голода, свойственного каждому дова, в них не было. Только пустота и отрешенность.

— Ты не сломишь меня, — Арифель поднялась на ноги.

— Нужно ли мне это? — спросил Инрел голосом Новора. — Я сотру тебя в порошок, а Оэру вновь лишу рассудка и присоединю к сонму моих теней, а затем обману следующего владельца Эпитафии и завладею его телом.

— Ты трус, — данмерка пошла прямо на И. — Ты по-прежнему настолько боишься смерти, что готов пойти на подлость, отказаться даже от своей природы и стать женщиной лишь ради того, чтобы отсрочить забвение.

— Замолчи! — заорал Рука Альмалексии. Эльфийка увидела, как на его скулах вздулись желваки, а жилка на шее судорожно задергалась. Левую сторону балахона окрасила темная кровь.

— А то что? Последний из Рук Альмалексии осквернит себя убийством невинной? Пожалуйста! Убей меня, а затем утешай себя мыслью, что так и должно было случиться. Твое вероломство и малодушие вполне позволят тебе существовать и с этим грехом. Ты проклял память о своей богине, а теперь бежишь от терзаний совести, — Арифель остановилась прямо напротив И. Эльф сверлил ее испепеляющим взглядом; его лицо превратилось в месиво из белых костей и черной плоти, а глаза горели двумя алыми щелками.

— Я устал от тебя, Арифель Хлаалу, — прошипел Рука Альмалексии, занося меч.

— А я — от тебя, — девушка вытянула руку и раскрыла ладонь. — Госпожа не допустит, чтобы Эпитафия принадлежала недостойному.

С этими словами меч вырвался из руки Инрела и лег в протянутую ладонь данмерки. Эльф зарычал от ярости и метнулся в вниз, надеясь вырвать Эпитафию у Арифели, но та увернулась, и черное лезвие рассекло И. пополам прямо в полете. Рука Альмалексии завопил от боли, земля под ногами девушки дрогнула, прах взвился в воздух, полностью затмив неяркий свет Обливиона, а затем мир, как это обычно случалось при расставании и И., сжался до единой ослепляющей точки, и наступила темнота.

— А ты молодец, — произнес мягкий женский голос.

— Госпожа, — Арифель упала на колени и прижала меч к груди. — Я верила, что ты не оставишь меня.

— Глупая девчонка, — темнота рассеялась, и данмерка увидела, что стоит в центре Высокой Капеллы. У ее ног неподвижно лежала верхняя половина туловища Инрела, а по правую руку стояла обнаженная Оэра. Вокруг одной из колонн кольцом свернулся Эйсватиид. — Я никогда не следила за тобой, — продолжала Боэтия. — Как и многие другие, ты попалась на удочку оскверненного Руки Альмалексии, но в отличии от остальных, из ситуации вышла с честью. Хвалю, но удивляюсь. Неужели ты и впрямь поверила, что мне есть дела до мелких интрижек отверженного некроманта, возомнившего себя жрецом Джиггалага? Чушь! Его возня не поколебала бы мое могущество. Но слова о том, что Инрел перестал быть достойным, я услышала. Удачи тебе на его посту, девочка!

— Но Госпожа...

— Довольно. Обращайся с носителями Эпитафии с умом. Вздумаешь плести заговоры и обращать в прах королевства — подумай о том, чтобы мне это понравилось. И — прощай!

— Прощай, — эхом откликнулась Арифель.

— Настало и мое время попрощаться, — дракон потянулся, открыл глаза и низко склонил голову в подобии поклона. — Ты спасла меня от судьбы, которая многократно хуже смерти.

— У меня не было выбора, — улыбнулась девушка — Не могла же я позволить Караху убить меня и остаться безнаказанным!

— Твоя правда, — ответил Эйсватиид. — Отпустишь ли ты меня соединиться с павшими братьями и Тем-Кто-Был-Прежде-Всего?

— Иди с миром, Эйсватиид.

— А ты оставайся и познай счастье, Арифель из рода Хлаалу. Drem Yol Lok! — дракон еще раз поклонился и — растворился в воздухе. Данмерка осталась наедине с Оэрой.

— Поздравляю тебя, хранитель клинка, — северянка заключила эльфийку в крепкие объятия.

— Спасибо уж, — засмеялась девушка. — А теперь я задам тебе вопрос: на что мы потратим эту вечность?

— Будем любить друг друга? — предположила Оэра.

— Похоже на правду. Давай начнем прямо сейчас, — шепнула Арифель, отбрасывая в сторону Эпитафию.

5.4. Пути расходятся

Похороны Арифели Хлаалу собрали внушительных размеров толпу. Проводить спасительницу Маркарта в последний путь явились и ярл Тонгвор с Братьями Бури, и простой люд, прослышавший о ее подвиге. Урну с прахом данмерки поставили в Храме Дибеллы, а правитель произнес короткую, но содержательную речь о том, что иные эльфы рождаются с доблестью и мужеством, достойными истинных нордов.

Арнье почти не слушал эту околесицу. Стоя близ ярла, он пытался осознать события последних дней, понять, что случилось с Карахом и почему, несмотря на победу, в воздухе по-прежнему чувствовалось напряжение, готовое разразиться гибельной грозой. Отдав Арифели прощальные почести, бретонец спустился в Подкаменную Крепость и отправился в казематы, где томился некромант. Карах сидел, прислонившись щекой к клетке, и что-то тихонько бурчал себе под нос, периодически заливаясь визгливым смехом. В том, что причиной его безумия стало убийство Эйсватиида, Арнье практически не сомневался, но его терзали другие, более сложные и запутанные вопросы. Как разум дракона был связан с разумом некроманта? Успел ли маг поколебать завесу между мирами? Окончательно ли рассеялись чары пророчества Аристельфа Сновидца?

— Ты не ведеш-шь с-себя так, будто мы одолели только что опас-снейш-шего врага, — сказала Ширашши, появляясь из-за клетки.

— В этом-то и загвоздка, напарница, — Арнье присел перед клеткой Караха на корточки. Колдун уставился на него мутными синими глазами и недовольно заворчал. — Все слишком идеально. Так обычно не бывает.

— И где же ты видиш-шь ош-шибку?

— В Пелагии. Малец удрал у нас из-под носа, почуяв неладное. Между тем, когда он задал стрекача, удача все еще была на стороне разбойников. Я слабо верю в то, что шестнадцатилетний сопляк, в жизни не видевший битвы, смог оценить все шансы и так вовремя исчезнуть.

— Ты хочеш-шь сказать...

— Да ничего я не хочу говорить, моя милая Ширашши, — бретонец покачал перед лицом некроманта амулет на тонкой ниточке, и тот стал пристально следить за ним, стараясь высунуть из своего узилища руку. — Деньги получены, а что будет дальше, то меня уже не волнует. Сейчас мной движет только любопытство, а не желание вновь помогать Тонгвору. Гори он в Обливионе вместе со всеми своими Братьями Бури и бандитами из руин! Все, чего я сейчас хочу, — это всадить рыженькой шлюхе из таверны.

— Она погибла, защ-щищ-щая город, нас-сколько мне извес-стно, — аргонианка нервно облизнула губы раздвоенным языком. — Прими мои с-сожаления.

— Нет нужды, — пожал плечами Арнье. — Оплакивать ее я точно не буду. Лучше скажи мне, осмотрела ли ты Эпитафию.

— Как ты и прос-сил. Принес-сти ее тебе?

— Да, было бы славно взглянуть на нее, прежде чем мы уедем, — охотник выпрямился, проводил Ширашши взглядом и кивнул одному из тюремщиков.

— Что вам угодно?

— Угодно, чтобы вы избавились от этого бесполезного куска мяса, — Арнье мыском ноги указал на Караха. — В таком состоянии толку от него немного, а если былое могущество вернется в это тело, клетки вас не спасут.

— Ярл поставлен в известность? — осторожно осведомился страж.

— Нет. И не нужно его информировать, — покачал головой бретонец. — Скажете, что умер сам. Поверьте, я желаю Маркарту только блага, а этот человек опасен и непредсказуем. Сделайте городу одолжение: подсадите в его клетку ядовитую змею или влейте отвар паслена в похлебку.

— Я услышал вас.

— И славно, — сунув в руку тюремщика кошелечек с десятком септимов, Арнье удалился. Ширашши встретила его на лестнице. В руке у нее был завернутый в прочную ткань меч Арифели.

* * *

Лиин оставалась в Храме Дибеллы до самой ночи. Стоя близ урны с прахом темной эльфийки, с которой она на краткий месяц почувствовала себя желанной и любимой, ведьма чувствовала, как ширится гложущая пустота в груди. Возвращаться в уютный домик, построенный мужем, ей не хотелось: одиночество, которое до поры не давило столь тяжким грузом, после утраты Арифели грозила свести с ума, опустошить душу и разорвать ее на части.

— Почему, серая? — вслух спросила Лиин.

— Это великий цикл, дитя, — пожилая жрица Дибеллы, подметавшая пол, оторвалась от своего занятия и подошла к ведьме. — Павшая героиня сгорела пожаром, который вычистил Маркарт от скверны.

— Это несправедливо, — по щеке Лиин покатилась слеза.

— В мире нет иной справедливости, кроме установленной Восьмерыми. Ныне храбрая девушка из данмеров пребывает с ними.

— Сомневаюсь, — отрезала ведьма. — Арифель была даэдропоклонницей и спала с женщинами, она за всю жизнь не помянула ни одного из Восьмерых в молитве, а умерла с мечом в руке, как подобает не скромным служителям светлых богов, а воинам, отправляющимся в бездну с улыбкой на губах.

— Что это меняет, дочка? — ласково улыбнулась жрица. — Благодетель не определяется верой или неверием и любовными привычками. Боги любят тех, кто помогает их пастве, а Арифель сделала для жителей Предела больше, чем любой из когда-либо живших.

— А у меня ее отняли, — зло огрызнулась Лиин. — Я предпочла бы скорее увидеть Маркарт в развалинах, чем потерять Арифель! Что вы, жрица богини любви, можете об этом знать?

И, не став слушать ответ, ведьма выбежала из Храма. На улице ярко светили звезды, а две луны нависали над шпилем Подкаменной Крепости. Весна вступала в свои законные права, даже ветер прекратил устрашающе выть и забрасывать город хлопьями липкого снега, но сердце Лиин заледенело и ожесточилось. За один вечер она потеряла все: надежду, смысл жизни, душевное спокойствие и веру в лучшее. Ведьма сжала кулаки; ее пальцы заиграли голубоватыми отблесками морозной магии. Надвинув на глаза капюшон, Лиин тенью заскользила вниз по ступенькам.

* * *

Владелец постоялого двора под звучным названием 'Крик короля Олафа' славился тем, что не задавал лишних вопросов. Собственно, поэтому он и дожил до своих семидесяти восьми. Когда на пороге его заведения появился тощий мальчишка в одной нижней рубахе, старик жестом пригласил его к очагу и протянул кружку с ягодной настойкой. Парень осушил крепкое пойло одним глотком, благодарно приложил руку к груди и выложил на стол перед трактирщиком бриллиант. Драгоценный камень играл и искрился в свете пляшущего в камине огня, и у старика сперва даже перехватило дыхание.

— Он ваш, — хриплым голосом, совершенно не подходящим к его внешности, сказал юнец.

— А взамен?

— Кров. Пища. Отсутствие интереса. Отдельная комната. Долго не пробуду.

— Вниз по лестнице и направо, — понимающе кивнул хозяин. — Еду оставляю под дверью каждые восемь часов.

— Устроит. Благодарю вас, — парень поднялся и отправился в свою комнату. Старик проводил его тяжелым взглядом, сунул бриллиант за пазуху и вернулся за стойку.

А смертный, некогда носивший имя Пелагий Септим, запер за собой дверь, для надежности привалил к ней стул, скинул с себя одежду и, выдвинув из-под кровати блестящий медный таз, посмотрелся в него. Увиденное ему не понравилось: тело было некрасивое, костлявое, без намека на широкие плечи и мощную грудь. Карах провел рукой по голове, сдирая с себя скальп. Вся верхушка черепа, покрытая свежими операционными швами, еще не прекратила кровоточить и гноиться; широкая полоса кожи на макушке отсутствовала напрочь, а пробивавшиеся сквозь изрезанную кожу жесткие темные волосы росли криво и неровно. Юный имперец походил на жертву неудачного эксперимента сумасшедшего волшебника. Что ж, в какой-то степени так и было.

Карах не привык проигрывать, но и пытаться взять одну и ту же твердыню дважды он бы не рискнул. Темный маг был слишком умен для этого. Запасной план с телом мальчишки-императора сработал замечательно: его жизни пока ничто не угрожало, а скрытых мест силы, о которых глупые колдуны Нирна даже и не подозревают, по Тамриэлю разбросано предостаточно. Он будет выжидать, копить силы и строить новые замыслы, кирпичик за кирпичиком, пока не создаст что-то настолько же грандиозное, как возрожденный Рагнвальд. А начать стоило с нового тела.

— Новый постоялец? — спросила трактирщика жена, когда он, опустив засовы на двери, устроился в постели.

— Очередной странный малый, — лениво пробубнил старик.

— И что, сильно похож на обычных лихих ребят?

— Совсем не похож. Сопляк сопляком, но явно поопаснее многих из головорезов Гильдии или убийц Темного Братства. А знаешь, что в нем самое удивительное?

— Ну? — сонно переспросила жена.

— Глаза, — ответил хозяин. — Они у него сиреневые.

5.5. Конец? / Эпилог

Арнье открыл глаза и обнаружил, что стоит в прекрасном саду, утопающем в зелени причудливых растений. Он был полностью обнажен, но руку тяготила Эпитафия. Удобней перехватив оружие, бретонец неспешно пошел вдоль по аллее, вымощенной изумрудно-зеленым камнем.

— Здравствуй, мастер Айморе, — Арифель вынырнула из-под разлапистых ветвей ближайшего дерева.

— Фель?

— Она самая. Добро пожаловать в Обливион, — девушка подмигнула бретонцу, а затем заключила его в крепкие объятия. — Мы ведь победили, верно?

— У врагов изначально не было шансов, — усмехнулся охотник. — Ты отлично справилась, носительница масок.

— Мне помогали.

— Разумеется. Но разве не во взаимопомощи наша сила?

— С недавних пор я в этом не уверена, — уклончиво ответила данмерка, — но тебе помогать буду.

— В чем? Каким образом?

— Жизнь покажет. Как новый хозяин Эпитафии ты вынужден будешь терпеть мою компанию, хочешь ты того, или нет.

— Я не планировал оставлять меч себе, — Арнье посмотрел на клинок. — Он явно не сулит владельцу ничего доброго.

— Так было. Но теперь все изменится, можешь мне верить. Если желаешь, проведем эксперимент. Сохрани меч, а если спустя полгода почувствуешь, что он тяготит тебя, просто избавься от него. Все, о чем я прошу, это шанс. Мне пока еще не совсем понятно, какой властью и ответственностью я наделена, а ты... ты надежный, поможешь в случае чего. По рукам?

— Ладно, Фель, — бретонец пожал ладошку хранительницы. — Я буду рядом.

— И я буду с тобой. Что будешь делать теперь?

— Пока не знаю. Денег теперь хватает, так что время задуматься о возвращении давних долгов.

— Старая любовь? — игриво подначила данмерка.

— Это позднее, когда чуть-чуть отдохну. А пока позволь пролить свет на некоторые семейные тайны. Знаешь, о чем я больше всего сожалел, когда узнал, что ты погибла?

— Хотел со мной переспать, да не успел?

— Смешно, — с постным выражением лица ответил Арнье, — но от истины крайне далеко. Мой прадед был внебрачным сыном мэтра Ги Айморе. Этот Ги некогда считался одним из самых влиятельных магов Империи. Начав при Септимах, к завершению правления Титуса I он сосредоточил в своих руках власть и богатства. Ги был женат на женщине по имени Леста Пеллия, которая оказалась бесплодной, и чета решила усыновить двух осиротевших данмеров.

— Погоди! Зачем ты все это мне рассказываешь? — недоуменно воскликнула Арифель, перебивая Арнье.

— Просто выслушай, — бретонец зашагал по камням, и девушка последовала за ним. — Так вот, эти данмеры и считались наследниками Ги Айморе, но они были не единственными, кто имел право называть его отцом. Мой пращур родился в доме небогатой торговки из Чейдинхола, и мать ни на секунду не позволяла ему забывать, от чьего семени он происходит. Когда Ги Айморе скончался, прадед явился к графу и заявил свои права на часть наследства. Он был убедителен, и к тому же внешне удивительно походил на отца. Старший из усыновленных детей-данмеров к тому времени погиб, а сводная сестра не стала оспаривать права прадеда, а предпочла решить дело полюбовно и, выделив энную сумму денег и одно из отдаленных поместий, признала его сыном Ги Айморе. Если ты понимаешь, к чему я клоню, то назовешь имя сводной сестры моего предка.

— Ильмени, — прошептала эльфийка. — Моя бабка по материнской линии. Она никогда не рассказывала о своем происхождении.

— На то были причины. Айморе перестали иметь влияние после смерти Ги, а на саму Ильмени многие точили зуб, но это сейчас не главное. Я рад тому, что обрел тебя, пусть даже и так, в виде призрака, живущего в мече. Вот о чем я хотел тебе рассказать в ночь перед битвой, сестра, но не решился, — и Арнье еще раз обнял свою дальнюю родственницу.

* * *

— Я запуталась в своих чувствах, — призналась Арифель, когда они достигли конца аллеи. — Мне было так хорошо и с Оэрой, и с Лиин, что я так и не поняла, что не люблю ни одну из них. Выбрав Оэру, я не осознавала, что придется разделить с ней не просто жизнь, но вечность. В результате — прошел день, а мне уже скучно. Такое впечатление, что мы уже сказали и сделали друг для друга все, что могли. Там, в Рагнвальде, близ дома Лиин, а потом уже здесь, после схватки с предыдущим хранителем.

— Маски греха, Фель. Они изменили тебя. Ложь, непостоянство и хаос, не забыла? Они всегда были частью твоей природы. Вспомни, как легко ты забыла Оэру, когда обрела Лиин, сколь недолго тосковала по павшим друзьям и как любила нарушать запреты, — Арнье тепло улыбнулся. — Чары Боэтии в полной мере позволили раскрыть твои темные стороны. Уверен, что это пригодится в твоем нынешнем статусе, но ни о какой любви, конечно же, и речи быть не может.

— И что же мне делать с Оэрой?

— Получать удовольствие, если плотская страсть не угасла. Какая разница, являются ваши отношения любовью или нет? Я ношу в груди свои эфемерные чувства к леди Иви уже семь лет, но они направлены на образ, воспоминание. Я люблю Ширашши, но лишь как боевую подругу, и тебя — как сестру. Уверен, ты скоро найдешь в своей душе место для нынешней Оэры.

— Хочется надеяться.

— Так обязательно будет, — уверил девушку Арнье. — В конце концов, вам есть, что вспомнить. А я уж постараюсь, чтобы вам не было скучно и в дальнейшем.

— Не подведи нас. И — кстати — у меня есть еще одна просьба.

— Все, что пожелаешь.

— Лиин не должна знать об Эпитафии, мне и Оэре. Пусть живет в спокойствии.

— Я — могила, — хмыкнул Арнье. — Да и вряд ли мы с Лиин еще раз увидимся. У меня свой путь, у нее теперь — свой.

— Тогда вперед, — улыбнулась данмерка, и мир перед глазами бретонца обрушился в непроглядный мрак.

Он очнулся в постели. Рядом, обняв подушку и свернувшись в клубок, безмятежно дрыхла Ширашши, а на столе близ кровати лежала источающая темную ауру Эпитафия. Клинок, в котором теперь жила единственная из оставшихся родственников Арнье. Бретонец осторожно убрал меч в ножны и повесил его на спинку стула. История с разбойниками Рагнвальда завершилась. Думать о вызволении жреца Корлбэйна и уничтожении оставшихся бандитов Арнье не стал. Пусть с этим разбирается Тонгвор: под ним основательно пошатнулся Скорбный Трон, и ему нужно возвращать былое доверие жителей Предела и Ульфрика Буревестника. С этими мыслями охотник и уснул.

А наутро его разбудила Ширашши. Аргонианка протягивала Арнье свиток, на котором красовалась печать отца Иви, лорда Парвиса.

— Принес-сли утром. С-сказали, что с-срочно, — ответила напарница на вопросительный взгляд бретонца. Арнье развернул письмо.

Арнье Айморе, — писал Парвис, — с прискорбием сообщаю, что моя дочь, леди Иви Парвис, была похищена. Преступник, известный как Душегуб, требует немалый выкуп, но даже если я выплачу оговоренную сумму, гарантий возвращения Иви живой и здоровой у меня нет. Прошу тебя забыть былые обиды и вернуться в Бруму, чтобы обговорить условия сотрудничества.

Остаюсь твой покорный слуга,

Конрелл Парвис II

— И что там? — поинтересовалась Ширашши.

— Наш новый контракт, напарница, — Арнье сложил письмо и убрал его в карман. — Отправляемся сегодня же, дорога ждет!

— Куда?

— В Бруму, Ширашши. Заглянуть в глаза прошлому, — ответил бретонец, касаясь ладонью теплой рукояти Эпитафии. Арифели не придется сидеть без дела.