Бронебойщик

— Героический ты сержант! Ты один уложил больше немцев, чем вся рота. Вот прямо тут за бруствером лежит восемнадцать немцев. И танки. За танки тебе вся рота кланяется. Спасибо выручил. Сам смотрю, прибарахлился маленько, окопчик обжил, о а это що? Старшина углядел спиртовку.

— Так старшина! Не лапай, а то наебнёт. Мина это немецкая противопехотная, ночью выставляю для охраны себя любимого, а утром снимаю. Ты в минах разбираешься? Нет? А то у нас ест ещё одна, называется мина лягушка, тронешь её за каку-то фиговину , она прыг на метр вверх и кааак долбанёт. Дать тебе, может потрогаешь?

— Нее! Нахрен мне твоя лягушака. Чего тебе передать сюда? Патронов, еды, воды, курева?

— Бабы есть? Нету? Ну, тогда ничего не надо. Есть предложение, Танки я подбил, но они не взорвались, немцы их починить смогут, поэтому надо их поджечь, бензину в них хоть залейся, если поджечь, то боезапас ахнет так, что от танка рожки да ножки останутся, только на переплавку. Посылай бойцов пока немцы в ауте. А через два часа над нами раскрылись врата ада, и оттуда упали на нас демоны с крестами на крыльях, Юнкерсы, Хейншели, сменяя друг друга в течении четырёх часов бомбили и штурмовали нашу оборону. Штук пять бомб упали в болото недалеко от нашего окопа. Три безвозвратно, а две всё-таки взорвались в глубине болота, выплюнув вверх фонтан грязи и выбросив убитого мной немца чуть ли не нам в окоп. Старшина успел-таки, подорвать танки и они дополняли картину Апокалипса жирными мазками копоти. Честно говоря, я подумал, что опять остался один, но после бомбёжки приполз боец и сказал,

— Не ссы Кожемяка, лейтенант отвёл людей, немцы молотили пустые окопы. Ты знай, тебя не бросят, народ просил передать тебе, что мы присмотрим за тобой и днём и ночью, так что отдыхай спокойно. И уполз.

— Ага, отлыхай! Надо менять позицию. Немцы не дураки. Полезут танками в другом месте, вот только где? Справа, вряд ли. Восемь коптящих небо остова ясно намекали, что здесь проезда нет. Только слева по насыпи, и наверняка пустят первым тяжёлый танк, прикроют арт-огнем и ага. Мотнусь ка я к командиру, судя по всему, человек он опытный, подскажет, как быть. Нашел старлея на нп, объяснил причину своего появления.

— Вот нутром чую, товарищ командир попрут они в этот раз через дамбу. Да, узкая она, но танк пройдёт, и пустят они впереди тяжёлый танк прорыва. Хрен я ему чего могу сделать. Прикроют его прорыв более слабыми танками, арт-огнём и амбец. Сапёры у нас есть? Нет? Гранаты? Нет, той немецкой дрянью только лягушек в болоте глушить. О! Бензин есть? Вот не поверю что бы этот долбаный хохол не заныкал канистру бензина? Блядь ну что же я такой тупой, всю ночь танки простояли там и бензин и масло и бутылки. Горючая же смесь! Пару бутылок всего надо! Старшина! Давай сюда! Дело жизни и смерти! Командир дави хохла! Бензин есть?

— Е, маленько.

— Автол? Я затаил дыхание.

— Е, маленько.

— Бутылки?

— А, от чого нэма, того нэма. Старшина даже как-то обрадовался тому, что чего-то у него 'нэма'.

— Мухой ко мне в окоп бойца, пусть передадут Вольцову, чтобы откопал пять бутылок и передал сюда срочно. Старшина, тащи бензин и автол. Да быстрее, можем же не успеть, мне ещё в засаду ползти надо. Командир, я с Вольцовым спрячусь в болоте возле дамбы, когда танк проползёт нас, мы бросим ему на моторный отсек бутылки. Танкисты почуют гарь, выпрыгнут из танка, мы их перестреляем, там всего-то четыре человека. Танк большой его не объедешь, а если взорвётся боеукладка, то и не столкнёшь, немцы дальше не полезут, просто не рискнут. Ну а мы если повезёт, вернёмся, если нет, то прощенья просим. Долго ли коротко ли, принесли бутылки, автол и бензин, слили старшине в котелок вино, смешали автол с бензином в пропорции три к одному в какой-то бадье, разлили по бутылкам. Я взял две бутылки, глотнул из котелка вина как из братины, передал её ротному и со словами,— прощайте славяне, уполз.

Из наградного листа на младшего сержанта Кожемяку Алексея Алексеевича.

— ' При отражении атаки на позиции роты Н-ского полка ,Н-ской дивизии В районе стратегического шоссе Житомир— Киев у деревни Небылица, младший сержант Кожемяка Алексей Алексеевич снайперским огнём убил двенадцать немцев среди убитых были три офицера, пять унтер-офицеров, пулемётчик и его второй номер, а также четырёх связистов. Из-за потери управления, атакующая пехота отстала от танков, и младший сержант Кожемяка, сменив снайперскую винтовку на ПТР, двадцатью выстрелами подбил восемь танков, его второй номер рядовой Вольцов меткими выстрелами убил не менее десяти членов экипажей фашистских танков. Ночью этих же суток, вражеская разведка, в составе одного унтер офицера и семнадцати рядовых, наткнулась на замаскированную огневую позицию младшего сержанта Кожемяки Алексея Алексеевича и попыталась захватить его и второго номера рядового Вольцова Павла Сергеевича в плен. Но были Кожемякой и Вольцовым обнаружены и забросаны гранатами. Не сдавшихся немцев уничтожили из личного оружия.

-За первый и второй подвиг представляю младшего сержанта Кожемяку Алексея Алексеевича к боевой награде 'Ордену боевого Красного Знамени', а его второго номера рядового Вольцова Павла Сергеевича к медали 'За отвагу'.

2 июня 1941 года

И. о. командира батальона н-ского полка н-ской дивизии ст. лейтенант Жмакин В.В.

В тылу позиции поредевшей роты натужно завыл двигателем небольшой броневичок, следом за которым ехал легко узнаваемый зис-5 'Захар' в кузове которого сидело человек десять автоматчиков. Броневик остановился и из него вылез невысокий военный с четырьмя шпалами в петлицах и красной звездой на рукаве. Старший лейтенант подскочил с докладом.

— Товарищ дивизионный комиссар, ввереный мне батальон в составе роты отражает попытки немцев завладеть позицией и выбить нас с опорного пункта.

— Ну пойдём, посмотрим твой 'опорный пункт'. Комиссар спрыгнул в траншею и по ней дошёл до передовой траншеи. Ого! Да ты брат намолотил тут немцев. Десять танков. Молодца старший лейтенант.

— Два танка не наши товарищ комиссар, а тех, кого мы сменили, остальные восемь, наши! Есть у нас бронебойщик. Уникум, товарищ дивизионный комиссар. В начале боя он из снайперской винтовки настрелял дюжину офицеров и унтеров, лишил пехоту командиров, а потом , верите, парой десятков выстрелов из ПТР убил восемь танков! Уникум!

— Ну и где твой уникум? Позови, хочу сам посмотреть на героя.

— Уполз в засаду, товарищ дивизионный комиссар, мы ожидаем с часу на час атаку немцев. Справа они попробовали и получили по зубам, теперь думаем, что они попробуют пройти слева по дамбе. Пустят танк потяжелее, и ПТРом его не возьмёшь, так Уникум придумал бутылками с горючей смесью его остановить. Противотанковых гранат у нас нет, одна надежда на бронебойщика, он видать солдат опытный, обстрелянный, страху в нём перед танками никакого, один азарт, всё твердит, что приказ у него выбивать у немцев танки.

-Ну так правильно, он же бронебойщик,— ответил комиссар закуривая папиросу и разглядывая поле боя.

— Нет, товарищ дивизионный комиссар, он мстит за своих убитых товарищей, обязался уничтожить сотню танков, по одному танку, за каждого убитого однополчанина.

— Даже так, ты наградной лист на него выписал?

— Так точно!

— Давай его сюда. Останусь на позиции, хочу дождаться Уникума. Да и надо посмотреть, как он справится с атакой тяжёлого танка.

— Товарищ дивизионный комиссар вам надо отойти в тыл позиции, перед атакой, немцы накроют наши позиции артогнём, а у нас убежище для личного состава отрыты. В окопе только наблюдатели останутся. И машины прикажите отогнать подальше, не ровен час, залетит снаряд, беда будет.

Через час. Оглохшие от близких разрывов снарядов и бомб, а на позиции налетели и бомбардировщики, солдаты вернулись в окопы. Комиссар матерясь и плюясь устроился в воронке от бомбы и щурясь смотрел в бинокль на немецкие позиции. Со стороны немцев, как и предсказывал ранее, неизвестный пока ему Уникум, по дамбе медленно полз чудовищный изверг французского танкостроения тяжёлый танк 'Чар Б-1'. Немцы, захватили немало французских танков, но больше всего им понравились 'Чары', за их толстую по тем временам броню, 60 мм кругового бронирования не имел на то время ни один немецкий танк. И вот это чудовище, воя мотором ползло по дамбе, за ним в ста метрах ползли ещё четыре танка, но уже 'чистых немца'. Постреливая из пушек и пулемётов они создавали, что-то вроде огневого вала впереди идущего монстра. И вдруг прямо на середине дамбы к танку метнулась неясная фигура, махнула рукой, и над танком взвился черный дым, потом ещё один всплеск огня, проехав ещё десяток метров, танк остановился и загорелся, люки открылись, из танка выпрыгивали танкисты и тут же падали, потом все увидели взрыв прямо около танка. И всё. Остальные четыре танка не разворачиваясь уползли, а на дамбе чадил разгораясь танк прорыва.

— Ну что, пошли бойцов пусть приведут героя,— распорядился комиссар.

Через полчаса, все стояли и смотрели на лежащего на шинели бойца в рубахе и кальсонах вымазанных болотной грязью и слушали другого бойца, такого же грязного как и тот, который лежал перед ними на куске брезента.

— Приполз значит сержант с двумя бутылками и говорит, раздеваемся Паша до исподнего, мажемся болотной грязью, вот тебе бутылка с зажигательной смесью, зажигалка у тебя есть, возьмёшь ещё автомат и гранату, я такой же набор беру. Ползём к дамбе, там маскируемся, и когда танк проползет, бросаем ему вслед бутылки на моторное отделение. Будет один танк, но большой, ты не бойся, говорит он,— большие танки горят даже лучше маленьких. Бутылки кидать тебя учили? Кидаешь как гранату, только поджигаешь вот это эту тряпку. Запомни Паша, сначала смачиваешь тряпку бензином. Да слегка, и осторожно, сам не облейся, поджигаешь и бросаешь, только целься в моторное отделение, чтобы бутылка, разбившись, вылила горючую смесь на мотор. Всё, поползли. Доползли до середины дамбы, а там труба, человек свободно проползёт, вот меня на ту сторону и направил сержант, а сам на этой остался. Танк ползёт, сержант кричит в трубу,— приготовиться,— я поджег тряпку и через секунду команда,— 'Бросай' — я выскочил и кинул бутылку, как учил сержант, на моторное отделение. Танк остановился и из люка на мою сторону вылезли два фашиста, я их одной очередью и убил. А на той стороне слышу , очередь из автомата, потом взрыв, я выполз из трубы, смотрю сержант лежит. Ран на нём нету, только из ушей кровит немного. Живой он! Живой! И солдат заплакал размазывая слёзы по грязному лицу.

— Так, наградной лист по этому подвигу я напишу сам, сержанта обмыть одеть и в машину, я довезу его до медсанбата.

— Товарищ комиссар. Вдруг нарушая субординацию, обратился к полковнику старшина, мы тута среди солдат порешили, ежели он не раненый, а контуженный то это быстро пройдёть. Мы если надо, сто километров его на руках понесём, не забирайте его у нас, и солдаты стеной встали за старшиной, закрывая собою лежащего бойца.

— Ладно, раз такое дело оставлю, но вы обязательно сохраните мне его, я ещё раз к вам приеду с наградами для героев.. Взяв с собой перечень боеприпасов и продовольствия которые были необходимы батальону, комиссар уехал.

— Выписка из наградного листа на младшего сержанта Кожемяку Алексея Алексеевича .

Я, дивизионный комиссар Добрышев И.С. находясь на позиции занимаемой батальоном н-ского полка ,н-ской дивизии в районе Житомирского шоссе у деревни Небылица лично наблюдал подвиг бронебойщика, младшего сержанта Кожемяки Алексея Алексеевича, и его второго номера Вольцова Павла Сергеевича. Поняв, что тяжелый танк прорыва французского производства подбить из ПТР невозможно, они подползли к нему под непрерывным артобстрелом и закидали бутылками с зажигательными смесями и уничтожили после этого экипаж танка. Тем самым сорвав планы немецкого командования прорвать нашу оборону через дамбу заблокировав последнюю, сожжённым танком. Младший сержант получил в бою контузию, но не оставил поля боя. Ходатайствую о награждении младшего сержанта и рядового Вольцова за этот бой 'Орденом Красной Звезды', а также подтверждаю наградной лист за восемь подбитых танков на младшего сержанта Кожемяки С.И командира батальона ст, лейтенанта Жмакина В.В.

3 июня 1941 года

Дивизионный комиссар Добрышев И.С. (подпись).

Бом, бом, бом, бом, где то бьют куранты, что неужели новый год? Я начал считать бой. Двадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре. Точно новый год! Хера себе двадцать пять! Двадцать шесть! Открываю глаза. Меня несут. Я что умер? Резко поднимаюсь на носилках, и падаю обратно. Меня мутит, как после хорошей пьянки. Опять контузия, такое впечатление, что в этом мире меня изредка будут бить по голове и постоянно дёргать за ноги. Бом, бом, бом. Носилки положили на землю, мне дали попить. Ха, вино! Снова открыл глаза, смутно вижу Пашку, он лыбится, что то мне рассказывает, жестикулирует, не слышу и не понимаю. Вместо Павкиного лица появилось лицо старшины, он понимающе посмотрел мне в глаза, и тоже что то сказал. Я пожал плечами и отрубился. В следующий раз я пришёл в себя во время грозы, меня накрыли палаткой и вдруг расслышал, как капли стучали по натянутому надо мной навесу,

— Павел, позвал я. Тут же под навес нырнул Вольцов и радостно завопил,

— Товарищ сержант, ну наконец-то вы пришли в себя! Четвёртый день несём вас, а вы как убитый бес сознания. Вот уж все обрадуются!

— Ты чего орёшь? Здесь, что есть глухие? Нормально разговаривать можешь?

— Так товарищ сержант, вас же контузило, там на дамбе, кровь из ушей шла, четыре дня несём вас, вы ни слова ни полслова не сказали. А тут на тебе всё слышите и говорите. Я сейчас, мне доложиться надо,— и Павел вылез из-под навеса и куда-то убежал. Минут через пять под навесом было не протолкнуться, командир, старшина, какой то военврач, Пашка улыбался, и так искренне радовался, что казалось под навесом, стало светлей. Доктор заглядывал мне в уши, провел краткую проверку координации движения, послушал дыхание, проверил пульс и с сомнением в голосе объявил,

— Здоров. Но требуется реабилитационный период хотя бы десять дней. Никакой стрельбы, никаких метаний гранат, никаких пробежек по пересечённой местности. И хорошее питание — добавил он. Оказалось, около палатки собралась толпа народу и дальние кричали ближним,— чего там доктор говорит, жить будет? Ближние передавали новости дальним,— живой, стрелять пока нельзя, а то оглохнет на всю жизню, и еда нужна добрая, он же неделю не ел, только пил. Командир обратился к старшине.

— Ну ка выйди и успокой народ, пусть разойдутся, всё у доктора под контролем, чего гудят, нихера ж не слышно из-за них. Старшина вылез отдал команду 'Строиться!', солдаты выстроились и уставились на старшину. Тот перевёл стрелку на командира, обратившись в сторону палатки, — Товарищ командир, батальон построен. Комбат кряхтя вылез из под навеса и сказал,

— Всё нормально товарищи бойцы, младший сержант Кожемяка выздоравливает, нужна неделя и он станет в строй, что не уж-то мы неделю не потерпим. Разойдись по нарядам! Народ ломанулся в разные стороны, ещё обсуждая слова комбата. Я же в это время лежал и слушал Вольцова.