🏰 Второе дыхание. Часть 1. Западня

И Многоликий, конечно же, Многоликий. Но мысли о нём Принцесса от себя гнала — слишком уж это были мучительные и странные мысли.

'Если бы только я могла взять и уйти отсюда, никого не спрашивая!' Отец прав: это просто истерика. Никогда в жизни больше она не сунется за ворота Замка без магической защиты: кошмар, два раза пережитый ею в отрочестве, когда она сбегала из дома после ссор с отцом, забыть невозможно. Эрика с такой живостью вспомнила, как на шее затягивалась невидимая удавка Тангрис, что поперхнулась и закашлялась, и сердце у неё заколотилось пуще прежнего.

Вскоре слёзы кончились, но легче Принцессе не стало. Однако, хочешь не хочешь, пора было одеваться и делать причёску. Предписанное этикетом платье из кремовой тафты с кипенью белоснежных кружев по вороту и рукавам было Эрике к лицу, но вызвало у неё новый приступ раздражения: с мечтой о простой и удобной одежде горожанок и об их простой и удобной жизни пришлось расстаться на неопределённый срок.

— Что ты делаешь, Вальда?! Ты меня задушишь! — вспылила она, когда горничная затянула широкий пояс.

Валькирия молча его ослабила.

— А так он с меня свалится! Да что с тобой сегодня такое?..

— Не со мной, ваше высочество, а с вами, — флегматично возразила горничная. — Вам бы сейчас не обедать, а чаю с мятой и поспать...

— Знаю, — потеряла запал Принцесса. — Но папа убьёт меня, если я не приду.

— Да уж, с вашим батюшкой шутки плохи, — согласилась Вальда с каплей сочувствия в голосе. — Как будем укладывать волосы?

— Собери повыше и заколи, никаких сегодня глупых локонов... — вздохнула Эрика и уселась к зеркалу.

Вид собственных волос, блестящими драгоценными волнами ниспадающих до середины спины, и аккуратные движения горничной, которая очень ловко управлялась с расчёской и шпильками, немного успокоили Принцессу. В носу больше не свербело, и губы сами собой сложились в привычную прохладную полуулыбку.

Такою Эрика и явилась в столовую — круглую шестиоконную комнату, залитую мягким светом солнечного морозного дня. Компания уже собралась, только место Придворного Мага снова пустовало. Принц Аксель и герцог Пертинад, как и вчера, приподнялись было навстречу Принцессе — посуда на скатерти испуганно брякнула, — но девушка остановила их царственным жестом:

— Оставьте церемонии, друзья мои. Это просто обед в семейном кругу, — и села на свой стул рядом с отцом.

Король бросил на неё быстрый подозрительный взгляд — кто знает, что ещё придёт в голову ревнивой наследнице? — но понял, что никаких сцен не будет, и обрёл свой обычный самодовольный вид. Мачеха, в ярко-зелёном шёлковом платье, слишком открытом для середины дня, заговорила о последней премьере в Королевской опере. Обращалась она, главным образом, к имперскому гостю, намеренному нынче вечером посетить столицу, но воркующие интонации явно были адресованы не ему. Марк, вальяжно развалившийся на стуле, вставлял в беседу шуточки разной степени удачности. Пертинад со свойственным ему азартом, от которого Эрику всегда тошнило, поглощал жареного поросёнка, то и дело с неожиданной мрачностью посматривая на Акселя. Сама Эрика впихивала в себя кусок за куском, не чувствуя вкуса и безо всякого аппетита, и выдохнула с облегчением, когда 'простой обед в семейном кругу' подошёл к концу.

— Ну что ж, полагаю, теперь мы позволим его высочеству совершить долгожданную поездку в столицу, — провозгласил Король, разделавшись с десертом. — Ингрид и Марк проводят вас к автомобилю, дорогой Аксель. Герцог, я знаю, любит отдохнуть после обеда часок-другой. А мы с дочерью, пожалуй, выпьем ещё кофе.

'Он хочет что-то сказать мне наедине? Но что же?!' — встрепенулась Принцесса.

* * *

Пробуждение было отвратительным.

— Хватит спать, голубчик! — Придворный Маг из-за решётки самым бесцеремонным образом тыкал Феликсу в пятку каким-то твёрдым предметом. — Нас ждут великие дела!

Пленник попытался было открыть глаза, но тут же зажмурился: свет теперь сиял не только в коридоре, но и в клетке, Мангана успел приволочь сюда тысячесвечный хирургический прожектор. Где-то неподалёку, видимо, затопили печь — воздух стал заметно теплее и суше, чем был накануне вечером. Но ни этот воздух, ни кровать — хоть и жёсткая, но вполне пригодная для сна — не могли примирить Феликса с удручающей реальностью.

— Подъём! — Потрошитель фонтанировал хорошим настроением и как будто даже сбросил полтора десятка лет. — Приведи себя в порядок и поешь, сил тебе понадобится много.

Многоликий выругался и сел, рассматривая своё узилище сквозь щёлочки между веками. Тесное помещение — пять шагов в поперечнике, это он запомнил на всю жизнь вперёд — было забито устройствами непонятного назначения и устрашающего вида. Какие-то ящики с кнопками, проводами и стрелками, блестящие рычаги, металлические спирали и стеклянные колбы... Высокая хромированная кровать с подлокотниками, на которой он сидел, производила наихудшее впечатление — мимолётного взгляда на неё хватило, чтобы понять, как удобно она приспособлена для того, чтобы удерживать в неподвижности распростёртое человеческое тело.

Феликс попытался восстановить в памяти остаток минувшей ночи, но оказалось, что помнит лишь немногие разрозненные куски.

Вот он ломает ногти, пытаясь сорвать с себя ненавистный пояс, трясёт решётку, кричит что-то невнятное, срываясь на хрип, давая волю ярости — она единственная сейчас его согревает.

Вот, обессиленный, сидит на полу, прижав колени к груди и привалившись спиной к стене, чувствует, как древние камни вокруг покрываются тонкой ледяной коркой, и сжимает зубы, чтобы не звать Мангану — ведь он слишком ценный 'экземпляр', чтобы ему позволили замёрзнуть насмерть!

Вот с ужасом понимает, что не только ноги его, окоченевшие давно, но и руки, и туловище, перехваченное магическим поясом, уже ничего не чувствуют; инстинкт самосохранения голосит что есть мочи: 'Зови на помощь!' — но губы не шевелятся, грудь не может втянуть достаточно воздуха, глаза закрываются, и подступает сон, от которого уже не суждено проснуться.

И вот сквозь предсмертное оцепенение сна пробивается грохот распахнувшейся решётки, и голос Манганы почти приветливо спрашивает над ухом: 'Ну как, ты передумал, голубчик?' — сил едва хватает на то, чтобы кивнуть. 'Стоило ли устраивать цирковое представление? — ворчит Потрошитель. — Тебе бы уже десятый сон снился в тёплой постельке...' — и чьи-то руки рывком поднимают пленника с пола, чьи-то руки суют ему под нос кружку с остро пахнущим снадобьем, от первого же глотка которого он согревается, а от второго ему кажется, что внутри у него вспыхнул пожар.

На этом пожаре воспоминания заканчивались. Должно быть, потом его переодели: сейчас на Феликсе были штаны и рубаха из толстой некрашеной шерсти, а под ними, поверх магического пояса, очень грубое, но чистое бельё, — уложили в постель и дали подействовать снадобью и немного поспать. Следов обморожения он на себе не увидел, осязание вернулось, ничего не болело, кроме травмированной ноги, которая будет заживать ещё пару дней. 'Я живой, — подумал оборотень и, наконец, решился полностью открыть глаза. — Главное, злыдни болотные, что я живой, а уж удрать отсюда я сумею!'

Манганы рядом с клеткой уже не было. На столе, придвинутом к кровати, обнаружились большая миска горячей похлёбки, краюха хлеба, давешняя железная кружка и кувшин с каким-то питьём. Феликс поел, стараясь делать это как можно медленней — и как можно меньше думать о том, что ему предстоит. Ничего хорошего наступивший день не сулил.

Но даже завтрак перед казнью невозможно растягивать до бесконечности. Как только был съеден последний кусок хлеба и выпиты последние капли безвкусного питья, тощая фигура Потрошителя тут же возникла за решёткой — похоже, 'естествоиспытатель' в нетерпении считал минуты где-то рядом. Он был облачён в чёрный лабораторный халат с вышитой на нагрудном кармане ингрийской короной и зажимал под мышкой толстую конторскую книгу в коричневом потёртом переплёте.

— Как видишь, голубчик, свою часть договора я выполнил — от голода и холода ты не умрёшь. Надеюсь, что и ты меня не разочаруешь! — проскрипел Мангана.

— Что я должен делать? — стараясь не выдавать охватившего его страха, спросил Многоликий.

— Ляг, — Придворный Маг показал подбородком на кровать. — Руки на подлокотники.

Феликс подчинился. Как только он коснулся подлокотников, раздался щелчок, запястья прижало тугими металлическими зажимами. Ещё один щелчок, и тяжёлая перекладина в изножье опустилась, прижимая к матрасу лодыжки.

— Вот и славно! — Мангана потёр ладони и зазвенел ключами, отпирая клетку. — Ты-то, приятель, выспался от души, а я сегодня глаз не сомкнул от волнения — так мне хотелось поскорее приступить к работе!

* * *

'Горшочек, не вари!'

Череда неприятных и тревожных событий, начавшаяся вчера вечером, похоже, и не думала заканчиваться. Даже неизменно-флегматичная Валькирия удивлённо подняла брови, когда Принцесса вернулась с обеда ещё более возбуждённой и расстроенной, чем была.

— Уходи и не появляйся до вечера, — с необычной для неё резкостью распорядилась Эрика.

— Но, ваше высочество, как вы-то? Кто вам поможет поменять пла...

— Ерунда, сама справлюсь, — отмахнулась девушка. — Печка натоплена? Ну и иди. Съезди в город, — у неё кольнуло сердце от одного лишь упоминания о недоступной столице. — Поужинай с этим... как его...

— С ветеринаром Ларсеном, — подсказала Вальда.

— Вот-вот. Ты говорила, он хороший парень... Я никуда сегодня не пойду и никого не желаю видеть.

Горничная присела в книксене — исполнять почтительные движения, не теряя чувства собственного достоинства, она умела не хуже Принцессы, — пожелала приятного вечера и скрылась за дверью.

'Поужинай с ветеринаром Ларсеном...' Эрика представила, что бы подумала практичная Валькирия, узнай она, как её хозяйка в эту минуту рвёт и мечет из-за того, что придётся выйти замуж за императорского сына, и громко расхохоталась — но ни намёка на радость в её смехе не было.

Придётся ведь, как пить дать, придётся! Достаточно было видеть лицо отца во время недавнего разговора, чтобы понять, что никаких возражений Король не примет.

— У меня для тебя отличная новость, — сообщил Скагер, когда они остались вдвоём в столовой, улыбаясь так сердечно, будто утренней ссоры между ним и дочерью не было вовсе.

— Какая, папа? — замирая, спросила Эрика.

Ей вдруг представилось, что он передумал — и собирается выполнить её вчерашнюю просьбу... но долго это сладкое заблуждение не продлилось.

— Ты выходишь замуж, — сообщил отец.

— Я — что?.. — Принцессе показалось, что она ослышалась.

— Ты выходишь замуж, — с удовольствием повторил Король. И добавил, прежде чем она успела отреагировать: — Принц Аксель намерен просить твоей руки.

— Но я не хочу замуж, папа! — бухнула Эрика и тут же пожалела о своём порыве.

Бесценная улыбка пропала с отцовского лица, будто её выключили, пронзительные серые глаза раздражённо сузились.

— Разве я спрашивал, хочешь ли ты замуж, девочка? Ты не хуже меня знаешь, какие возможности для Ингрии откроет твой союз с сыном Джердона. И я не допущу, чтобы этот шанс был упущен.

Потрясённая Принцесса склонила голову, не зная, что возразить. Идею о том, что замуж она выйдет в соответствии с интересами Короны, ей вдалбливали с самого детства и, кажется, успешно вдолбили. Но в глубине души она верила, что с ней случится чудо — она возьмёт и влюбится в человека, предназначенного ей в мужья, как влюбилась однажды мама в принца Скагера. И уж конечно, Эрика не думала, что перспектива замужества обрушится на неё так скоро — на следующий же день после совершеннолетия.

— Принц Аксель молод, красив и умён, — сухо проговорил отец. — Известно, что у него спокойный и добрый нрав, любая женщина была бы с ним счастлива. Ты не морщить носик должна, девочка, а благодарить меня за то, что у тебя будет такой муж. Наследницам трона обычно везёт куда меньше.

— Спасибо, папа, — послушно ответила Эрика, думая о своём.

Молод, красив и умён... верно. Вчера он весь вечер заботился о ней и прикрывал от нападок Ингрид и от назойливого внимания Пертинада. Но представить себя женой Акселя ей не удавалось. Что, если сделать так, чтобы он сам отказался от этого брака? Она могла бы, например...

— И не вздумай срывать помолвку, — острым лезвием врезался в её мысли голос Короля. — Иначе ты не только меня вгонишь в краску, в чём преуспеваешь уже второй день, но покроешь позором всё королевство. А следующим кандидатом в твои мужья станет...

— Ну что ты, папа, мне бы и в голову не пришло нарушить твои планы, — перебила Принцесса, испугавшись, что чудовищное 'герцог Пертинад' в окончании фразы её просто-напросто раздавит.

— Умница. Тогда ожидай официального предложения, — немного смягчаясь, заключил Скагер.

'Силы Небесные, как же мне быть?' — шептала сейчас Эрика, беспорядочно перемещаясь из одной комнаты в другую. Постояла в гостиной, зарывшись лицом в душистую охапку вчерашних фрезий. Раздражённо оттолкнулась ногой от пола и поплыла в спальню, вознамерившись было прилечь, но поняла, что всё равно не уснёт. Роняя шпильки, распустила волосы, кое-как выпуталась из узкого и неудобного обеденного наряда, подавив искушение отправить его в печку, переоделась в уютное домашнее платье из фланели в узкую красно-белую полоску... и, наконец, сделала то, что нужно было сделать ещё утром: уселась к роялю.

Она играла то одно, то другое, перелетая от ларгамэнтэ к аллегро аджитато, от фа минор к до-диез мажор, ощупью отыскивая ту единственную мелодию, что войдёт в резонанс с её нынешним взбудораженным состоянием. Мысли Принцессы точно так же перелетали от предмета к предмету. Папа. А что — папа? Можно подумать, вчера и сегодня произошло что-то необычное. Можно подумать, ему когда-нибудь было не наплевать на её желания... Аксель, с его мальчишеской улыбкой и вдумчивыми глазами. Спасибо ему, конечно, за вчерашнее, но совершенно неважно, доведётся увидеть принца ещё раз или нет. Мачеха и брат... девушка брезгливо передёрнула плечами, вспоминая подслушанную сцену. 'Ты что, не видела, как она на него смотрит?! Ведь это же спутает нам все карты...' — о ком они так сказали? Не о ней ли, Эрике — и об Акселе, и не в связи ли с будущей помолвкой? Может быть; но не стоит ломать голову над тем, о чём ты пока слишком мало знаешь...

Принцесса взяла несколько громких и страстных аккордов, рояль, не привыкший к такому обращению, жалобно всхлипнул.

Многоликий!

Вот о ком она избегала думать всё это время.

Вот о ком она всё это время думала непрестанно.

Принцессе стало жарко, а музыка внезапно полилась широко и свободно, взахлёб рассказывая об авантюре, увенчавшей безумную ночь. О том, как вскружили голову шампанское, танцы и фейерверк, и как правдами и неправдами удалось сбежать из бального зала без провожатых. О коротком путешествии через тоннели и вентиляционные колодцы, вероятно, неведомые никому, кроме Эрики, излазавшей в детстве Замок вдоль и поперёк — о путешествии туда, где в прежние времена держали узников. О бешеном смущении, овладевшем ею при виде обнажённого до пояса мужчины, молодого, красивого и отменно сложенного. О том, как смущение перемешалось в ней с обжигающей жалостью к нему, растерянностью оттого, что он узнал про её Дар, и стыдом из-за брошенных им на прощание слов: 'Здесь вам не зверинец!'