"Большая прогулка" Часть 2. Дочь Бофора.

Клод Годо между тем с улыбкой смотрел на прелестную путешественницу, подбиравшую с блюда остатки яичницы: "Эта герцогиня-дитя так не похожа на потаскушек из Фонтенбло и так напоминает мне Габриэль Д'Эстре со старинной гравюры и Генриха-короля простотой общения, что я постараюсь услужить ей, чтобы она была довольна и развеселилась, так как, хоть она и улыбается, я вижу в ее голубых глазах грусть. Общаясь ежедневно с десятками людей, я, пожалуй, научился понимать человеческую психологию не хуже любого аббата".

Он снова наполнил бокалы.

-За вашего малыша Анри! — предложила Анжелика.

-И за автора карикатуры на Мазарини! — лукаво сказал Клод Годо.

Вдали послышался шум, голоса, топот копыт. Клод помрачнел.

-Это из Фонтенбло, — сказал Клод, — Придворные едут.

-Вот у меня и попутчики! — беспечно сказала Анжелика.

Глава 7. О том, что видела аббатиса монастыря Сен-Дени из окон своей обители 1 апреля 1662 года.

-Нет, дитя мое, нет, — настоятельница монастыря Сен-Дени покачала головой, — Ты не схватила главного... твой ангел... В твоем ангеле нет ничего божественного, он у тебя получился слишком мирской.

-Как же это так, мать-настоятельница? — девушка в одежде послушницы подняла на аббатису живые карие глаза, — Как же это так? Все как полагается, точно по вашему рисунку: и нимб, и крылья, перышко к перышку, и пальмовая ветвь, и белые одежды, и лилия... Чем же он не похож на ангела?

-Я не вижу в твоей работе духа святого, дитя мое, — сказала аббатиса, вздыхая, — Пожалуй, морально ты еще не готова к тому, чтобы стать монахиней.

Девушка опустила голову.

-Если вы так считаете, я начну заново, вырву все ниточки до одной.

И она стала вспарывать свою вышивку. Аббатиса тоже склонилась над работой: она переводила на ткань рисунок со старинной лиможской эмали, изображавшей Распятие. Тонкая линия карандаша аббатисы выводила склоненную голову Апостола Иоанна, штрихи наметили силуэт Девы Марии. После того, как аббатиса выполняла рисунок, ее мастерицы расшивали его шелком и золотом. Рисунок аббатисы предназначался для украшения церкви Сен-Дени. Ее молоденькая помощница трудилась над вышивкой такого рода, тоже скопированной матерью-настоятельницей с эмали "Благовещение".

Послушница, закончив выдергивать нитки, машинально взглянула в окно. Взглянула один раз,... другой,... третий... и потом незаметно передвинулась со своей работой поближе к окну и уже смотрела в окно, не отрываясь.

Аббатиса, занятая изучением лиможского Распятия, не обращала внимания на свою ученицу. Девушка так загляделась, что уронила свою работу, и произведенный ею шум привлек внимание настоятельницы.

Заметив, что девушка смотрит в окно, она с улыбкой сказала:

-Да, дитя мое, учись у природы. Смотри на эти деревья, покрытые нежной зеленью, на это небо, где из-за серых туч прорываются лоскуты чистой лазури. Подобно тому, как после долгой замы пробиваются на свет тоненькие стебельки травы и первые листочки, наши души после бурь и испытаний, после зимы духовной возрождаются к новой жизни. Вот посмотри: в природе весна, это еще не буйный ликующий май, кипение цветущих садов, пьянящий аромат цветов, майские грозы и ночные соловьи. Сейчас ты видишь первые робкие листочки апреля, слабенькие травинки. Еще могут нагрянуть заморозки — даже в апреле, случается, идет снег, и внезапный холод может погубить первых вестников возрождения, посланцев весны. Но все-таки это уже надежда. Это уже обновление. И я люблю именно эту пору весны, предчувствие воскресения природы. То же самое, кажется, происходит каждой весной и с нашими душами. Предчувствие духовного возрождения после зимних бурь и холодов... Правда, не всегда зима на календаре совпадает с зимой в сердце, но ты, разумеется, понимаешь, что я говорю иносказательно.... А небо! Взгляни на это небо! Если бы художник написал его так, как оно выглядит сейчас, его непременно упрекнули бы в неестественности и не поверили, что может быть такое состояние. Что могут существовать в природе такие краски. Но ведь существуют! Темные фиолетовые тучи, даже скорей черные. Грозные, мрачные, зловещие, и рядом, совсем рядом — взрыв чистой нежнейшей лазури! Какой невероятный контраст!

Девушка, мысли которой были весьма далеки от поэтического монолога аббатисы, поняла только, что мать-настоятельница не считает грехом праздности ее разглядывание "весеннего пейзажа", а, напротив, хвалит. Она подняла свою работу и сделала несколько стежков. Аббатиса сама подошла к окну, желая лучше рассмотреть мрачные тучи и нежную лазурь и ахнула.

-Вот оно что! Значит, не нежная зелень деревьев и не робкие росточки подснежников привлекли твое внимание, а эти молодые люди? И ты, готовясь стать монахиней, разглядываешь в окошко незнакомых мужчин?

-Простите, святая мать, грешна, — виновато потупилась послушница, — Мне только... было очень интересно... Я всего лишь хотела узнать, что им тут понадобилось.

-Так они тебе не знакомы? — спросила аббатиса, заподозрив, что ее воспитанница назначила свидание своему любовнику.

-Нет, клянусь души спасеньем! — воскликнула девушка.

Аббатиса пристально посмотрела на нее.

-Я верю тебе, — промолвила аббатиса.

-Но что им здесь понадобилось, как вы думаете, мать-настоятельница?

-Это мы сейчас узнаем.

-Вы хотите выйти к ним?

-Не спеши. Посмотрим, что они будут делать.

И аббатиса, отложив свою работу, вместе со своей молоденькой наперстницей подошла к окну и занялась наблюдением.

-Вы молчите, матушка? — робко спросила послушница, — Вы их не знаете?

-Я жду твоих умозаключений.

-Моих?!

-Да-да. Говори.

-Ой,... я не знаю. Я боюсь, что покажусь вам глупой.

-Не бойся — они же нам не отрекомендовались. Ты можешь дать полную волю своей фантазии.

-Полную волю фантазии? — переспросила девушка.

-Не забывая о логике, — заметила аббатиса, — Посмотрим, чему я тебя научила. Итак, дитя мое — твои выводы. Что ты скажешь об этих молодых людях?

-Матушка, я сразу исключаю, что этот, в черном плаще, чей-то любовник, хотя по возрасту и внешности он вполне подходит для такой роли. Но любовники не появляются в наших окрестностях с открытыми лицами. Любовник маску надел бы, скорее всего. Не так ли?

-Ты права, — улыбнулась аббатиса.

-Если это не любовник,... Судя по тому, что они оба слезли с коней, у них тут какое-то дело, правда? А какое дело может быть у дворянина в мирное время кроме любви и дуэли? А о том, что молодой человек в черном плаще дворянин, говорит весь его облик, и, конечно, шпага — даже отсюда виден богатый эфес. Мне знаете что, кажется? Раз юноша в черном плаще не выпускает из рук эфес своей шпаги, здесь, возможно, будет поединок! Второй, скорее всего слуга, кстати, довольно изысканно одетый. Я решила, что он слуга, потому что он держит лошадей и без шпаги. Но, если бы я увидела его в городе, могла бы принять и за дворянина. Они, наверно, первыми прискакали на место дуэли, и ждут своих противников. И через несколько минут мы увидим поединок. Может быть, эти господа поторопились, а может, их противники опаздывают. Это будет занятное зрелище! Ведь дуэль — самое дворянское дело, правда?

-Дуэль — самое дворянское дело? — нахмурилась аббатиса, — Дуэль — это убийство, моя дорогая, это смертный грех! И для убийства надо выбирать Сен-Дени, словно в Париже мало отвратительных закоулков? Нет, дитя мое, никакого поединка здесь не будет. Для дуэлей выбирают другие места.

-Я знаю: Пре-о-Клер, Венсенский лес. Мой кузен три раза дрался у Пре-о-Клер... Я ошиблась, матушка. Я действительно ошиблась. Хозяин садится на камень и что-то пишет. А слуга нервничает. Посмотрите, он так и пытается спросить своего господина о чем-то, а тот отмахивается и продолжает писать. А может, он все-таки будет драться? Может, это прощальное письмо даме — перед поединком обычно пишут письмо такого рода.... Когда мой дедушка еще не женился на моей бабушке, он написал ей такое душераздирающее письмо, когда собирался на дуэль! Знаете с кем? С самим де Бутвилем, которого потом казнили. И бабушка сразу вышла за дедушку замуж! Вот будет интересно посмотреть на дуэль!

-Тебе хочется смотреть дуэль?

-Ой, матушка, конечно, хочется! Я ни разу не видела настоящей дуэли!

-Дамы не должны присутствовать на дуэли...

-Если бы правила чести допускали наше присутствие, крови пролилось бы гораздо меньше. Но мы, же не будем присутствовать? Если начнут, посмотрим, хоть немножко, одним глазком...

Аббатиса гневно подумала: "Пусть только попробуют скрестить здесь шпаги! До чего дошло: дуэлянты уже до Сен-Дени добрались!"

Между тем молодой человек закончил свое письмо и подал слуге.

-Слуга очень расстроен, — заметила девушка.

-Да, он пытается возражать, — подтвердила аббатиса.

-Боже мой! — воскликнула девушка, — Он упал на колени перед своим господином! Смотрите, мать-аббатиса, смотрите! Прямо как в театре! Как на представлении древней трагедии! Видно, это письмо, что отдал ему хозяин — очень плохое? Может быть, дворянин в черном плаще — заговорщик? (При этих словах аббатиса вздрогнула). ... И письмо содержит его признание? Может, он не даме пишет, а королю? А может, он в этом письме отказывается от наследства? Или что-нибудь еще очень ужасное, что заставило слугу так протестовать, забыв почтительность?

-Может быть, здесь действительно происходит трагедия, — задумчиво проговорила аббатиса, наблюдая за тем, как молодой человек в черном плаще поднял своего слугу и молча покачал головой в ответ на его мольбы и возражения, отвел руку с письмом, которое слуга пытался сунуть обратно своему хозяину, — Ну, может, трагедия — слишком сильно сказано, но мы с тобой стали свидетельницами какого-то драматического события.

Слуга опять взмолился. Юноша в черном плаще печально улыбнулся и сказал ему несколько слов. Слуга не унимался. Хозяин нахмурился, слегка топнул ногой, и, повернув слугу за плечо, кивком и легким жестом руки велел ему отправляться. Слуга, спрятав письмо на груди, вскочил в седло. Он опять обратился с каким-то вопросом к своему сеньору. Тот сделал жест, подтверждающий приказ. Слуга пришпорил коня и понесся вскачь по дороге. Вскоре он исчез из виду.

А молодой дворянин в черном плаще опять положил руку на золоченый эфес шпаги, подошел совсем близко к церкви Сен-Дени и остановился рядом, не входя в храм, но снял шляпу.

Аббатиса и послушница продолжали наблюдать за оставшимся в одиночестве молодым человеком. Они отметили, что незнакомец, проявивший такой интерес к архитектуре средневековья, был еще очень молод — на вид не старше двадцати пяти или шести лет, довольно высокого роста, был одет в глубокий траур, только белый большой кружевной воротник да пышные рукава его бархатного камзола выделялись светлыми пятнами на темном фоне его бархатного камзола. Шляпа, которую он держал в руках, была украшена длинными черными перьями.

-Ах, бедняжка! — воскликнула девушка, — Такой хорошенький, такой молодой — и такой печальный! Он кажется таким одиноким и несчастным... Может быть, у него кто-нибудь умер? Поговорите с ним, святая мать!

Глава 8. Холодный камень Сен-Дени.

Аббатиса и сама заинтересовалась незнакомцем. Она помедлила несколько секунд и, велев послушнице продолжать работу, пошла навстречу таинственному дворянину.

Молодой человек, заметив аббатису, почтительно поклонился.

-Да благословит вас Бог, сын мой, — сказала аббатиса, — Что привело вас к стенам моей скромной обители?

-Простите, святая мать, я не знал, что здесь запрещено находиться.

-Да нет же! — возразила аббатиса, — Вы можете находиться здесь сколько угодно.

-Благодарю вас. Дело в том, что я скоро покидаю Францию, вероятно, навсегда, и вот — хотел попрощаться с этими местами.

-Вы уезжаете? — спросила аббатиса.

-Да, — кивнул молодой человек.

-Но почему вы уверены, что навсегда? Вы уезжаете, а между тем сердце ваше остается во Франции. Я не права?

-Вы правы, святая мать.

-И вы не можете, отложить свою поездку или не ехать вовсе, раз вам не хочется?

Собеседник аббатисы, вздохнув, промолвил:

-Нет, святая мать, уже ничего нельзя поправить.

-И ваше путешествие может быть опасным?

-Само путешествие, скорее всего, нет, хотя в дороге происходят разные случайности. Но там, куда я еду, опасностей хватит.

-А знаете, порой так происходит — не хочешь ехать, менять привычный уклад жизни, но поедешь, и все складывается очень удачно... И потом не раз с улыбкой вспоминаешь это замечательное путешествие, в которое так не хотелось ехать. Даже трудности в тихой размеренной жизни вспоминаются с удовольствием. Поверьте!

-Верю. У меня так бывало порой. Но на этот раз — не думаю, что вспомню свои "трудности" с удовольствием. Правда, я немного надеюсь на Бога... Бог не женщина — его у меня даже король не отнимет!

"Король отнял у него любимую... Все ясно", — подумала аббатиса. Необычная фраза сорвалась с уст молодого путешественника, и он, остановившись, искоса взглянул на аббатису, но проницательная монахиня заметила, как сверкнули его глаза. "Кажется, я знаю, что он имел в виду.... Не уверена, что это Малыш Шевретты.... Но таким вполне мог быть ребенок беспечной Мари и благородного Атоса. Впрочем, это выяснится в нашей беседе".

-Богу — богово, кесарю — кесарево, — мягко сказала она.

-Вот именно, — Богу — Богово, — кивнул молодой человек, — А что вы скажете, святая мать, если "кесарю" мало его динария, и он претендует на то, что принадлежит Богу?!

-Что вы хотите сказать?

-Я говорю глупости, простите, святая мать, — спохватился молодой человек, не желая, видимо, откровенничать с аббатисой.

-Я вам мешаю? — спросила аббатиса, — Я сейчас оставлю вас, раз вы ищете уединения...

"Уединения?! Черт возьми, разве можно уединиться от ДОКУЧНЫХ?! Мог я уединится в моем Бражелоне? Все кто-то попадался под руку в самый неподходящий момент.... И только в последнюю ночь дома от меня все сочувствующе отвязались и оставили в покое. А как же задолбало: "Господин Рауль, хотите это? Господин виконт, хотите то?" Они меня любят, я понимаю... Но меня это не то что задолбало, с зе... ло.! И что? Мне будет легче там, за морем? Ни "фига" не легче. ДОКУЧНЫЕ и там достанут. А то, что я сейчас думаю обо всем этом — ясно — возлияния с Фрике!"

-Я только хотела убедиться, что здесь не будет дуэли — так почему-то решила моя воспитанница, заметив вас из окна.

-Драться здесь? — удивился путешественник, — Кому придет в голову драться в Сен-Дени? Впрочем, я забыл. ...Некоторым... приходило... Я здесь просто... гуляю... Я уже уходить собрался.

-Гуляете? — недоверчиво спросила аббатиса.

-Да, гуляю, — протянул незнакомец, и по-военному приложил руку к шляпе, которую вновь во время беседы нахлобучил на голову, скрывая глаза, — Всего доброго, святая мать.

Он поклонился аббатисе и, слегка смущенный ее пристальным взглядом, в свою очередь, взглянул на нее и улыбнулся — доброжелательно, открыто, искренне, но очень грустно. Аббатиса смотрела на него, не отрываясь.