Вокруг них бушевал океан. Ветер поднимал с глубин и бросал на них все новые и новые потоки соленой воды, и грохочущие волны одна за другой обрушивались на их до боли сцепленные тела. Но они не двигались, словно вросшие в этот причал, держащие друг друга почти над бездной. И буйство стихии было ничуть не меньшим, чем буйство чувств и страсти внутри каждого из них...

Время яркой вспышкой взорвалось в небесах и растворилось в небытие... Весь мир исчез... Единственное, что имело значение — это прикосновение друг к другу... Главное — не оторваться, не расцепиться, не потерять только что обретенное счастье...

Тэцуо уже едва стоял на ногах, но не мог прервать этого поцелуя, не мог ослабить своего отчаянного объятия, боясь, что, если они отстранятся друг от друга, то не соединятся уже никогда. Но, увы, силы покидали его. Колени его подогнулись, и он почувствовал, что падает. Тихий стон разочарования сорвался с его губ, растворившись на губах Набураги.

Князь не дал Тэцуо упасть, но и не перестал целовать его. Лишь сильнее обхватив его, на мгновенье остановился, чтобы вздохнуть, а потом снова впился в его рот, словно утоляя какой-то ненасытный голод. Его язык сводил неопытного юношу с ума. Голова у него кружилась, пьянящие, обжигающие потоки стремились по его венам, наполняя жизнью, страстью, счастьем все его тело, сметая мысли... И оковы, созданные ими...

А потом князь подхватил юношу на руки и быстро пошел назад. Океан бессильно ревел за его спиной. Прижавшись к его груди, дрожа от пережитого ужаса, холода и всепоглощающего желания, Тэцуо шептал в мокрую шею:

— Я люблю Вас, доно... Я так люблю Вас... Пожалуйста, не покидайте меня... Пожалуйста, доно...

Набураги вынес его на берег, бережно поставил на песок. Шатаясь, словно пьяный, Тэцуо невольно склонил голову к его плечу, чтобы справиться с головокружением. Князь не двигался, давая ему возможность немного придти в себя. Но Тэцуо не хотел приходить в себя, он жаждал другого... Дрожащими пальцами, путаясь и спеша, он начал расстегивать пуговицы темной шелковой рубашки князя, забыв о стыде и стеснительности, возбужденный собственной дерзостью не меньше, чем открывающейся его взгляду красотой. Некоторое время Набураги напряженно смотрел на его склоненную голову, а потом не выдержал и, буквально, набросился на него. Он срывал с него мокрую одежду и, осыпая его тело бесчисленными, огненными, сумасшедшими поцелуями, хрипло шептал:

— Мальчик мой! Люби меня! Отдай мне все! Тэцуо...

Его ласки сводили Тэцуо с ума. Вся эта ночь стала для него приступом безумия и таких страстей, о которых раньше он не мог даже и мечтать. И он всхлипывал сквозь стоны накатывающего, жаркого желания:

— Никогда, доно... Прошу Вас, не оставляйте меня... Я еще никогда...

Набураги целовал его до потери рассудка, ласкал до исступления, пока, позабыв о всякой осторожности, он не закричал:

— Доно! Пожалуйста!!!

Он действительно невыносимо хотел этого — этой власти над собой, этого еще непознанного им чувства абсолютной близости с человеком, которого любишь. И когда Набураги обхватил его бедра и вошел в него страстно и горячо, Тэцуо закричал — от боли, от восторга, от наслаждения, и, не в силах справиться с бурей эмоций, не умея еще сдерживать рвущееся наружу желание, почти сразу же содрогнулся от ослепительного экстаза...

Набураги держал его, двигался в нем, шептал ему что-то... Пока волны удовольствия не потрясли и его самого, и он не рванулся в его глубь с такой страстью, с такой дикой необузданной силой, что стон его слился с криком его юного любовника...

Рассвет едва тронул листья деревьев, когда, нарушив тишину раннего утра, по извилистому пустынному шоссе, ведущему к расположенному в горах отелю, промчался большой темный автомобиль. Первые лучи солнца вспыхнули на его не пропускающих света окнах-бойницах и погасли, впитанные тьмой. Взметнув пыль и редкие опавшие листья, он исчез за поворотом...

Сидящие в салоне мужчина и юноша не произносили ни слова, словно, боясь разрушить то, что родилось в ускользающей темноте среди океанских волн. Только негромкая музыка нарушала наполненную смыслом тишину. Цветы на сиденье источали слабый сладковатый аромат, по-прежнему оставаясь свежими и очень красивыми...

Когда автомобиль остановился возле ворот, Тэцуо посмотрел на князя и прошептал, преодолевая боль, спрятанную в сердце:

— Доно...

— Ты должен идти, мальчик! — ответил тот тихо. — Я найду тебя, обещаю!

Тэцуо, измученный происшедшим, испуганный утихшей страстью, полный тревоги от предстоящего расставания и страха перед неизвестностью будущего, стиснул зубы. Смиряя готовые сорваться с губ слова, он лишь кивнул, взял букет и, открыв дверь, вышел из машины. Набураги не остановил его, ничего не сказал на прощание, продолжая неподвижно сидеть в углу. Лишь часто затягивался темной сигаретой. Красный огонек то и дело вспыхивал в рассветном сумраке, проникшем внутрь салона...

Юноша долго стоял рядом с автомобилем, никак не решаясь закрыть дверь. Не выдержав, он наклонился... Взгляд его встретился с потемневшими, словно безлунная ночь, глазами князями. Огонь погас, и лишь нечеловеческая боль жила в них. И в этой боли читались и сожаление о причиненной обиде, и просьба о прощении, и глубокая, неизлечимая душевная рана. Отшатнувшись, как от удара, от этих страшных, таких чужих теперь глаз, не желая верить тому, что увидел, Тэцуо с силой захлопнул дверь. Автомобиль медленно тронулся с места. Но все же, не в силах справиться с собой, Тэцуо протянул руку и дотронулся до окна в том самом месте, где сидел Набураги. Его пальцы оставили длинные следы на гладкой влажной поверхности...

А потом он медленно, словно неживой, побрел в сторону отеля. Его тихие шаги так же, как и несколько часов назад — как сотни лет назад! — были единственным звуком во всей вселенной. Его никто не видел, никто не встретился ему на этом полуобморочном пути назад. Дрожа от холода, в насквозь промокшей одежде, он брел по тропинкам парка, бережно прижимая к себе букет белых роз, как самое дорогое, что было у него в этом мире.

Он понимал, что в эту ночь жизнь его изменилась навсегда. Вот только не знал, куда он идет теперь: вверх — к сияющей вершине или вниз — в непроглядную тьму...

Проснулся Тэцуо от того, что кто-то немилосердно начал трясти его за плечи. С трудом разлепив глаза, он увидел склонившегося к нему Ичиро.

— Эй, парень! — вопил тот. — Да что с тобой?! Давай, вставай уже! Я не стал будить тебя на завтрак, но сейчас уже одиннадцать часов! Через полчаса мы уезжаем!

— Я не поеду... Не могу... Скажи всем, что я останусь... — простонал Тэцуо, пытаясь укрыться одеялом и отвернуться. Он хотел спать. Только спать и ничего больше.

Но вдруг его сонный взгляд наткнулся на букет, стоящий в вазе. Словно ток пробежал по его венам. Глаза его широко раскрылись, и он уставился на цветы, мгновенно проснувшись. Проследив за его взглядом, Ичиро хитро улыбнулся:

— Так ты всю ночь обрывал розовые кусты в округе? Так вот почему ты никак не можешь подняться! Скажи-ка, и ради кого же ты приготовил такой великолепный подарок?

— Ты не понимаешь, Ичиро!

Тэцуо поднялся в постели, а потом медленно спустил на пол ноги. Он так долго стоял в душе, когда вернулся, но запах океана, казалось, въелся в его плоть и волосы, напоминая о том, что произошло... Не позволяя забыть... Списав недомогание друга на последствия бессонной ночи, Ичиро, тем не менее, не собирался отставать от него. Он уселся рядом и приглушенно забубнил, периодически подталкивая Тэцуо локтем, словно заговорщик:

— Ты — загадочная личность, парень! С тобой все время что-то происходит! В какую игру ты ввязался? Ты уверен, что хочешь доиграть партию до конца?

Поморщившись от вновь возродившейся от этих слов тревоги, но не найдя в себе сил бороться ни с самим собой, ни с чем бы то ни было еще, Тэцуо рухнул обратно на подушку.

— Ичиро, пожалуйста! — прошептал он. — Предупреди всех, что я неважно себя чувствую... Мне нужно остаться... Побыть одному, понимаешь?

— Ладно, спи, ботаник! — сказал Ичиро, вставая. — Так и быть, я тебя прикрою. Но за тобой — должок!

— Договорились.

Тэцуо закрыл глаза, мечтая только об одном — снова провалиться в спасительный сон. Ичиро прикрыл одеялом его плечи, постоял несколько минут, глядя на него, а потом отошел к окну. На лице его застыло выражение тревоги и смятения. Казалось, он судорожно ищет ответ на какой-то жизненно важный вопрос, и никак не может найти. Скрестив на груди руки, побелевшими пальцами впившись себе в плечи, он напряженно всматривался в сад на озаренные солнечными лучами белые цветы. Потом резко развернулся, подошел к постели Тэцуо, невесомым движением погладил его по волосам, но тут же, будто испугавшись собственной слабости, быстро вышел из комнаты.

Тронутые сквозняком, розы в вазе лишь слегка качнулись ему вслед.

Проснувшись через несколько часов, Тэцуо почувствовал себя полностью отдохнувшим. Он принял душ, привел в порядок свою одежду, которую так и бросил вчера мокрой на стул, оделся и отправился в кафе, чтобы перекусить. Отель был почти пуст — уехавшие на очередную экскурсию студенты, видимо, составляли большую часть его гостей. Лишь несколько пожилых, улыбающихся пар встретились ему, пока он шел через парк. Он любезно раскланялся с ними, и они продолжили свою неспешную прогулку под сенью зеленой листвы, сквозь которую косыми лучами пробивалось солнце.

Придя в кафе, Тэцуо сел за столик в дальнем углу веранды, заказал сок, легкий салат и кофе и, ожидая, пока ему принесут заказ, стал бесцельно смотреть в сад. Мысли его были далеко, и за внешним спокойствием таилась самая настоящая буря чувств, которая творилась сейчас в его сердце. Он наслаждался одиночеством, тихим днем и возможностью поразмышлять в тишине, но душа его металась в сомнениях и тревоге. То, что произошло вчера, смело все его наивные представления о любви, страсти, привязанности. Он совсем не имел опыта подобных отношений, был неискушен в любви, почти ничего не знал о собственной чувственности. Поэтому вся вчерашняя ночь была для него лишь чередой загадок и вопросов, на которые он не мог ответить. И хотя иначе, как помутнение рассудка, как полное затмение разума, не мог он назвать то, что его душа и его тело испытывали, соприкасаясь с душой и телом Набураги, он понимал, что никогда не смог бы отказаться от близости с ним. Он мечтал снова встретиться с князем, хотел снова услышать его глубокий ласковый голос, страстно желал ощутить его губы, его руки на своем теле, представлял, как сам дотронется до него... Задыхаясь от жарких воспоминаний, от удушливой волны смущения и стыда, он несколько раз закрывал руками лицо, прячась от мира и от самого себя. То, что сделал с ним Набураги, перевернуло весь его внутренний мир. Но он понимал, что сам хотел этого, и вся его жизнь до этого была лишь ожиданием, предчувствием появления этого человека. Своего освободителя, своего первого любовника, своего господина, того, перед кем он бы преклонил голову и кого смог бы так безоглядно полюбить всего лишь за несколько минут первой встречи и за одну короткую, сумасшедшую ночь...

Единственное, что тревожило его, это — последние минуты их встречи, момент расставания, странное выражение глаз князя. О чем говорили эти бездонные глаза? Что было заключено в их фиолетовой глубине? Извинение? Сожаление? Прощание?.. Нет! Тряхнув головой, словно отгоняя непрошенные, горькие мысли, Тэцуо резко вздохнул и тихо застонал. Официант, убирающий столики вдалеке, удивленно обернулся к нему. Смущенный своей несдержанностью, Тэцуо попросил счет и, быстро расплатившись, вышел в парк.

Выбирая уединенные места, сторонясь редких прохожих, он шел и шел, пока не заметил, что невольно снова оказался у разрушенной стены.

Присев на ту же скамейку, на которой сидел в прошлый раз, он задумался. Он был здесь совсем недавно, но ему казалось, что с тех пор прошла целая вечность. Столько всего произошло и изменилось с тех пор... Наклонившись и обхватив голову руками, Тэцуо безучастно смотрел на траву, на спешащих куда-то крошечных насекомых, на листья с пожелтевшими краями, покрывающими мягкий зеленый ковер под его ногами.

— Вот ты где! — внезапно раздался над его головой веселый голос. — А я тебя везде ищу.

Тэцуо вздрогнул и выпрямился.

— Рийота? — изумленно произнес он. — Что ты здесь делаешь? Я думал, все уже давно уехали. Ичиро не говорил, что...

— Я решил остаться вместе с тобой, не возражаешь? Мало ли что...

— А как же остальные? Они же будут искать тебя!

Эти наивные слова вызвали у Рийоты лишь улыбку. Он присел рядом с юношей и, по-дружески положив руку ему на плечо, сказал:

— Не волнуйся, они не будут скучать. А вот ты...

— Что — я? — Тэцуо вздрогнул и отстранился.

— Ты остался здесь совсем один.

— Ну и что? Я ведь и хотел... — не закончив, Тэцуо вдруг оборвал фразу, боясь показаться невежливым и обидеть своего однокашника.

— Да, знаю, знаю! Нечего миндальничать! Ичиро сказал мне. Тебе надо было побыть одному, подумать и всякое такое.

— Да...

— Все это, конечно, так! Но все-таки интуиция подсказывает мне, Тэцуо-кун, что тебе очень нужно с кем-нибудь поговорить.

— С чего ты взял? Вовсе нет. Я не...

— Послушай! — голос Рийоты стал вдруг тихим и вкрадчивым. — Я, знаешь ли, наблюдаю за тобой и вижу, что тебя что-то беспокоит. Я не знаю, что за события происходят вокруг тебя, с тобой, но ты, явно, думаешь о них постоянно. Тебя мучает какая-то проблема, может быть, вопрос или ситуация, которая кажется тебе неоднозначной. А ведь иногда нужно просто поговорить с кем-то, чтобы в твоей собственной голове все разложилось по полочкам. Да и совет доброго друга, человека, близкого тебе по духу, еще никому не вредил.

— Но...

— Согласен, мы мало знаем друг друга, но, поверь, ты можешь мне доверять! Возможно, если ты поделишься со мной, я чем-нибудь смогу тебе помочь.

— Спасибо, Рийота! — Тэцуо мягко высвободился из-под руки Котори и встал: — Но ты ничем не можешь мне помочь.

— Почему?

— То, что тревожит меня, возникло не вчера, и даже не полгода и не год назад. И я ни с кем не могу говорить об этом, прости. А все, что, как ты говоришь, происходит со мной сейчас — лишь следствие. Лишь логичное следствие...

Развернувшись, Тэцуо неопределенно махнул рукой и направился в сторону отеля. Внезапно Рийота вскочил и, в два шага нагнав его, схватил его за руку и развернул к себе. От неожиданности Тэцуо вскрикнул:

— Ты что?!!

Котори притянул его к себе, обхватил двумя руками — крепко, не давая вырваться — и, глядя ему прямо в глаза, зашептал прерывисто:

— Я знаю о тебе гораздо больше, чем ты думаешь! А чего не знаю, о том догадываюсь. И если ты настолько наивен, чтобы думать, что хорошо замаскировался, то ошибаешься. Такому человеку, как я, ты виден, как на ладони.

— Что?!! О чем ты?

— Думаю, ты понимаешь. Просто я, по-твоему, не совсем тот, кто тебе нужен.