"Монах.Шанти"

— Хмм... 'Дракон бьет хвостом в солнечный день'. А это — 'Всадник'...это — 'Шаг'. А это — 'Ложная нога'. Становись...вот так. Расстегни верхние пуговицы...стоп! Снимать не надо! Боюсь, твои родители меня неправильно поймут. Одежда должна быть свободной, ничего не должно сковывать движения. Юбка-штаны как нельзя лучше подходят для упражнений. Итак, становись вот так....представь, что перед тобой противник — медлительный, но тем не менее опасный, и ты его встречаешь...вот так! Не надо торопиться, делай все медленно, плавно — пока не затвердишь упражнения до такого состояния, когда будешь делать их без ошибки уже на большой скорости. На каждый удар есть свой контрудар. И не один.

— Откуда ты все это знаешь?! Ты вспомнил свое прошлое?! Я никогда не видела такой борьбы! Наши парни сильные, драться умеют, но чтобы так — я даже в городе такого не видела!

— Я просто знаю, и все тут — усмехнулся Андрус — знания всплывают у меня из памяти, и снова тонут в голове. Откуда я это знаю? Где я этим занимался? Не могу вспомнить. Только знаю, что занимался, когда-то очень любил эти занятия. И еще — я был воином, уверен. Потому что знаю — убивал людей. В том числе и голыми руками. Становись, вместе! Начали!

* * *

Мужчина был действительно громадным — русая борода, веселые голубые глаза, схожие с глазами дочери, руки, перевитые венами — Андрус откуда-то знал, что такие руки могут ломать подковы и шею врага, если понадобится. У него самого были такие руки.

Урхард слегка отяжелел с возрастом, но это лишь добавило ему некой основательности. Он походил на глыбу камня — монолитную, крепкую, и...веселую. Его глаза лучились смехом, когда он смотрел на чужака, внедрившегося в семью. Урхард все понимал, все ведал в этом мире и относился ко всему с легкой насмешкой, как бы говоря — если будешь принимать все всерьез — с ума сойдешь! Этот безумный мир можно только высмеять, иначе никак. Впрочем — его глаза темнели, и делались страшными, когда он шел в атаку. Из добродушного человека Урхард превращался в разъяренного зверя, и тут уже не стой на его пути!

Андрус знал все это от Беаты — та гордилась отцом, восхищалась им и считала его самым лучшим человеком на свете. Возможно, так оно и было, по крайней мере — для нее.

— Говоришь, помогать будешь? В силу вошел? Что-то не верится...кости одни. На тебя глянуть-то страшно. Ты ешь? Беа, он ест мясо?

— Ест, пап, еще как ест! — фыркнула девушка — куда только девается? По нужде раз в два дня ходит, все переваривает!

— Фффу...девочка, сколько раз я тебе говорил — благовоспитанной девушке нельзя говорить о таких делах! Неприлично!

— Да плевала я на приличия — хихикнула Беата — ну что такого-то? Все все знают, почему не сказать прямо?

— Тебе следовало родиться парнем — сокрушенно вздохнул Урхард, но губы его сложились в улыбку, и он незаметно подмигнул Андрусу — все, не мешай нам, мужчинам, разговаривать! Итак, ты утверждаешь, что можешь переносить мешки, можешь помогать мне в работе?

— Могу — согласно кивнул Андрус — могу переносить, могу считать, могу, если понадобится, драться за вас. Я хочу отработать то, что я задолжал вашей семье. Мою жизнь.

— Ну-ну, похвально — буркнул Урхард, довольно откашлявшись — среди молодежи не часто встретишь таких ответственных людей. Народ мельчает, все больше становится пустозвонов, которые обещают, да не делают. Не люблю таких. Надеюсь — ты не из них.

— Он не из них, па, не из них! — с места закричала Беата, но Урхард лишь взглянул на нее исподлобья, и та замолчала, будто придавленная тяжелым взглядом. Несмотря на безалаберность, Беата знала, когда надо беспокоить отца, а когда нет. Сейчас был тот самый случай, когда лезть не в свое дело не следовало. А Беата не любила плевать против ветра.

— Надеюсь, что не из них — пророкотал Урхард — ну что же, вон мешок с крупой, в нем семьдесят стонов. Подними его, и перенеси на полку — под окно. Давай.

Беата до боли сжала руки, так, что ногти воткнулись в ладони. Она знала, насколько тяжел такой мешок — только отец мог его легко поднять. Даже самые здоровенные грузчики кряхтели и вздыхали, взбрасывая мешок на плечо, ворча, что за такие мешки надо брать плату отдельно, что они сделаны для обмана грузчиков, а им — надрывайся!

Андрус подошел к мешку, примерился, и легко, будто тот ничего не весил, положил его на плечо, даже не изменившись в лице. Потом отошел к полке, аккуратно снял мешок и уложил на то место, куда потребовал положить Урхард. Беата шумно выдохнула и слизнула с губы капельку крови — она сама не заметила, когда прикусила губу. Поморщилась, и восторженно уставилась на невозмутимого Андруса.

Урхард же довольно крякнул и кивнул головой:

— Силен. Говоришь — драться умеешь? А чем докажешь? Сможешь меня свалить?

— Смогу — спокойно кивнул Андрус — сейчас?

— Ладно — верю, верю! — улыбнулся лавочник — не хватало еще рубаху напачкать! Но худой ты — это просто невозможно! Надо тебя откормить. А то соседи скажут, что я жадная скотина и работника голодом морю! Серебряник в неделю, стол, комната, и...вот что, работник... Если у моей дочери вдруг живот начнет на нос налезать, по твоей милости, я тебе башку откручу. И заверяю — тебя ничего не спасет. Понял?

— Пааап! Ну ты чего?! — обиженно воскликнула Беата, срываясь с места — какую ерунду говоришь!

— Молчи! — Урхард рявкнул так, что ошеломленная Беата застыла на месте, не в силах что-то сказать — я знаю, что говорю! Я тебя всю жизнь баловал, да видно слишком избаловал! Ты меня слышал, Андрус? Ты меня хорошо понял?

— Слышал, и понял — серьезно ответил мужчина, глядя в глаза своему будущему работодателю — я не хочу причинить вашей семье ни малейшего вреда, клянусь!

— Надеюсь — так же серьезно ответил купец, из глаз которого куда-то исчезла вся веселость — ты мне нравишься, и не хотелось бы, чтобы ты пропал в Лесу.

— Пап, я на тебя обижена — резко сказала Беата, сорвалась с места и выскочила из кладовой лавки. Урхард проводил ее взглядом, слегка улыбнулся и буркнул:

— Коза балованная! Смотри, отвечаешь за нее! Защищай ее, береги. Я за нее весь мир убью! Она любит тебя, а ты человек непонятный, пришлый, странный и опасный. Потому — может наступить момент, когда я решу, что ты опасен, и тогда берегись. Между нами не должно быть недомолвок, потому я говорю все без затей.

— Я ценю это — кивнул Андрус — и повторюсь — ни в одном уголке моей головы нет мысли, чтобы причинить вам вред. Я буду стоять за вас, как за свою родню. Клянусь.

— Тебе сколько лет?

— Не знаю — беспомощно развел руками Андрус — а на сколько я выгляжу?

— Хмм...лет на тридцать...нет — двадцать пять. Если бы тебе убрать шрамы, седину — точно лет на двадцать пять. Будем считать, что так и есть. Речь у тебя правильная, похоже, что ты где-то обучался. Читать умеешь?

— Нет — усмехнулся Андрус — говорить умею, а читать нет.

— Странно... такое может быть тогда, когда кто-то грамотный учил тебя языку, но забыл научить письму... Оп-па! — Урхард хлопнул рукой по колену, и ухмыльнулся — я догадался! Ты говоришь как моя дочка — даже с ее выражением, даже ударения кое-где ставишь, как она! Может ты вообще из другого мира? И наш язык тебе в диковинку? Вот потому ты говорить умеешь, а писать нет! Ведь тебя этому никто не обучал!

— Ну...может быть — пожал плечами Андрус — вполне возможно. Но я ничего не могу сказать по этому поводу. Насчет грамоты — я попрошу Беату, пусть меня научит писать. Мне ведь жить надо как-то будет...когда я покину ваш дом. Грамота пригодится.

— Пригодится... — нахмурился Урхард, глядя на возникшую в дверном проеме жену. Адана смотрела обвиняющее, как богиня возмездия. Постояла секунд десять, потом холодным голосом сказала:

— Андрус, пойди к себе. Мне с мужем поговорить нужно.

— Мы еще не договорили! — вскинулся купец, сдвинув пышные густые брови, но женщина кивнула головой:

— Иди, иди парень, отдохни.

Андрус, улыбнувшись про себя, поднялся, и вышел из комнаты, притворив за собой дверь. За толстой дубовой пластиной тут же послышался голос хозяйки, но он не стал прислушиваться к тому, что та говорила. По большому счету — это не его дело. Андрус знал, что долго на этом месте не задержится. Обживется, и в путь. Сколько проживет тут — неизвестно. К Беате его тянет, это точно. Но скорее он видит в ней свою сестренку, чем любовницу, или жену. И уж точно не будет ломать ей жизнь — даже если она сама этого хочет.

* * *

— Ты чего на девчонку насел? Она рыдает у себя в комнате! С ума сошел? Девчонка только оживилась, расцвела, а то совсем затосковала! А ты?! Чего ты ей там наплел?

— Молчи! Ничего не наплел! Все правильно! Она так и норовит запрыгнуть в постель к этому парню! Я его — а больше, ее — предупредил!

— Ты большой, сильный, и...глупый. Все, чего ты добился — расстроил дочь. А если они захотят прыгнуть в постель — так и так прыгнут. Да и к лучшему!

— Чего ты несешь? — Урхард вскочил с места и навис над женой, как утес — ты чего вообще говоришь?! Как язык-то повернулся?!

— Сядь — голос Аданы был спокойным и бесцветным, как вода горного ручья, и таким же холодным. Урхарда как из ведра окатили, он как-то сжался, будто сдулся, и сел рядом с женой на скамью, положив здоровенные клешнястые руки на колени.

— Урх, наверное у меня так и не будет больше детей. Надо это признать — начала женщина — а мы с тобой всегда мечтали о маленьком, о мальчишке. Ты сам мечтал, что будешь учить его стрелять из лука, бороться, точить ножи и драться, а еще — он будет помогать тебе в работе. Я старею. Ты стареешь. Наши потуги ничего не дают. И не дадут. И ты это давно уже знаешь. Наша дочь влюбилась — в подкидыша, в незнакомого парня, который оказался на ее дороге. И это первый раз, когда она кого-то полюбила. Ты знаешь, как Беа относится к деревенским парням. Они и вправду не стоят ее ногтя — грубые, тупые увальни. Этот парень другой, я чувствую в нем силу, но при этом — порядочность, доброту, основательность. Он будет защищать нашу дочь до последней капли крови — я знаю. Сердце мое чует. Ты сам такой, и я тебя выбрала из тысяч парней именно поэтому — ты надежный, ты умный, ты самый лучший! Помнишь, ко мне сватался племянник главы клана? Как они угрожали моим родителям, если я не пойду за него замуж? А я выбрала тебя. Несмотря на опасность. И возможно, убила этим своих родителей...

Женщина сразу как-то постарела, ее лоб прочертили глубокие морщины. И если до того она выглядела лет на тридцать пять, сейчас она напоминала старуху, прижатую годами, несчастьями и бедами.

— Ты думаешь, их...

— Да. Отец справился бы с лошадьми, как бы они не понесли. У них у всех были сломаны шеи — вроде как при падении. Но это вранье. Их убили. В отместку мне.

— Ты никогда мне не говорила! — голос Урхарда был хриплым, а руки сжались в кулаки — не говорила!

— Я не хочу, чтобы ты мстил. Запрещаю это делать. Это мои родители, мой брат, мое несчастье, и только я могу распорядиться своим горем. Я рассказала тебе это только потому, чтобы ты понял, насколько сильно я тебя любила и люблю. А еще — потому, что нам нужно принять решение.

— Ты хочешь выдать Беату за этого парня? — устало прикрыл глаза Урхард — а ты его-то спросила?

— Не спросила. И не спрошу. И ты не спросишь. Наша дочь решит сама, что ей делать. Если она решит зачать от него ребенка — это будет наш ребенок. Наше дитя. Она взрослая женщина, и мы не вправе указывать ей, как поступить — даже если мы и говорим обратное. Мы может только посоветовать ей, как правильно сделать. И если Беата решит, что будет правильно именно ТАК — мы не будем ей перечить. Что касается Андруса — возможно, он когда-то уйдет. Но мы должны сделать так, чтобы ему не хотелось от нас уходить. Понимаешь? Все сделать!

— Давай-ка мы, вначале, посмотрим, что он из себя представляет. А потом уже...

— Посмотрим — улыбнулась женщина, и сразу стала снова моложавой, красивой — но если все-таки...

— Да, да — не убью я его! И уж тем более ее! — ворчливо фыркнул Урхард — должен же я был соблюсти дочь?!

— Должен. Ты свое дело сделал, теперь пусть боги решают — женщина потянулась к мужу, обхватила руками его за голову, покрытую шапкой густых волос и упершись лбом в лоб мужчины, тихо сказала — люблю я тебя, буйный бородач! Не знаю, сколько нам осталось на свете, но я тебя всегда буду любить. Даже тогда, когда ты станешь старой развалиной.

— Чего это — развалиной?! — ухмыльнулся Урхард, целуя пухлые губы жены, похожие на губы дочери как две капли воды — я никогда не буду развалиной! Всегда буду молодцом!

— Ты всегда молодец...мой герой! — Адана прижалась покрепче, и они замерли — обнявшись, слившись воедино, как две половинки единого целого.

* * *

Андрус лежал на кровати, и положив руки вдоль тела, смотрел вверх, в потолок, сделанный из дубовых досок и покрытый лаком. С тех пор, как был построен дом, потолок потемнел, кое-где был закопчен — масляные фонари не добавляют свежести. Маленькое окошечко, закрытое толстым стеклом давало немного света, даже летом. Сейчас окно было открыто и затянуто редкой сетчатой тканью, которую обычно использовали на подкладки белья деревенские женщины. Теплый летний ветерок, сумевший влететь в окно, шевелил волосы мужчины, схваченные с узел, именуемый здесь воинским. Не носили воинский узел только рабы — здесь рабов не было, только в городе. Селяне неодобрительно относились к рабству, особенно те, кто жили среди Леса. Никто не знал, почему так, но с древних времен повелось — в Лесу рабов нет.

Мужчина думал. Обо всем. О том, что сегодня сказал ему Урхард, о том, что ему делать и как ему жить. Безродный — без имени, без клана, без всего того, что составляет жизнь человека — он был будто горошина, выброшенная из стручка. Возможно, из него вырастет новое растение, а может он исчезнет, унесенный потоком жизни. Что ему делать? Вероятно, лишь одно — жить! Жить, и находить, обживать свое место под солнцем. До тех пор, пока не вспомнит — кто же он такой. Или не создаст себе новую жизнь.

— Ты спишь? — дверь тихонько приоткрылась, в нее заглянула симпатичное личико Беаты. Мужчина притворился спящим, задышал ровно, засопел носом. Девушка постояла рядом, хотела погладить его лоб и не решилась. Вышла из комнаты, притворив за собой дверь.

Мужчина вздохнул, открыл глаза и только лишь сел на край кровати, как дверь шумно распахнулась и торжествующая девушка набросилась на Андруса, толкнула его на кровать и запрыгнула сверху, прижав руки мужчины к постели:

— Негодяй! Я так и знала, что ты притворяешься! Ах, подлец! Не хочешь со мной общаться?

— Беа, не нужно — мужчина потихоньку освободил руку, потом другую, снял с себя девушку и осторожно усадил ее на стул возле столика, стоящего у стены — давай с тобой поговорим?

— О чем? — нахмурилась Беата — это о том, что сказал мой отец? Не бойся, он тебя и пальцем не тронет! Тем более, что к нему мама ходила, разговаривала, а она всегда за меня! Так что не бойся — тебя никто не обидит!